Текст книги "Когда приходит любовь"

Автор книги: Мариса де лос Сантос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Это невозможно, – просто сказала я, затем меня осенило. – Ты сказал, что я могу поехать с тобой?

Мартин кивнул, глядя мне прямо в глаза, вместо того чтобы стыдливо их опустить. Он должен был это сделать.

– Ты в любом случае летишь? – спросила я, и даже в этот момент его взгляд не дрогнул.

– Я пытался отвертеться, но сейчас нет никого, кого можно было бы вместо меня послать. Я улетаю послезавтра, – сказал он. Затем добавил: – Мне ужасно не хочется тебя просить… – Но так ничего и не попросил.

– Я могу взять несколько дней. Побуду с Клэр. Здесь или в моей квартире, это ей решать. Хотя, если мы останемся здесь, придется что-то придумать, почему здесь я, а не Вивиана. Но, Мартин…

Его выдержка дрогнула, не резко, но дала заметную трещину.

– Корнелия, я ей не нужен. Любой это скажет. – Он потер лоб ладонью. – Неужели ты думаешь, что я не понимаю, что то время, когда я должен был быть рядом с Клэр, давно прошло? Я его упустил. У меня были сотни возможностей, я упустил все. Теперь мне нечем ей помочь. Более того, от моего присутствия ей хуже. – Никогда я не видела Мартина таким несчастным. Я не могла ничем его утешить. Все, что он только что сказал, было правдой.

– Я останусь с ней. Ты же знаешь, я останусь. – Я крепко обняла его, и мы долго так сидели – обнявшись. Мне казалось, что ему полезно попереживать. Но сознавать, что ты все потерял и никогда не сможешь вернуть, – самое тяжелое чувство. Я не могла оставить его одного с этими переживаниями.

Когда мы вошли в кухню, Тео уже убрал все продукты и мыл посуду. Я бедром оттолкнула его от раковины, и сама взялась за дело. Мартин взял полотенце и стал вытирать.

– Я проверил, как там Клэр. Она спит, я так полагаю, на кровати матери. Я снял с нее туфли и накрыл одеялом. Она даже не шелохнулась. – Тео прислонился к сверкающему холодильнику и провел рукой по волосам.

Как я уже говорила, я не из тех, чей мир начинает раскачиваться при виде Матео Сандовала. Однако я вынуждена сообщить, что волосы, которые он приглаживал, темно-русые с золотым отливом, что довольно неожиданно для смуглого филиппинца, в сочетании с ясными зелеными глазами, хорошим здоровьем и способностью краснеть придают Тео яркую индивидуальность, какую не каждый день встретишь. Я упоминаю об этом только для того, чтобы пояснить, что каждый, кто проведет с Тео какое-то время, быстро поймет, что его сияние – не могу подобрать более точного слова – усиливается или уменьшается в зависимости от настроения Тео. Это сияние служит своего рода барометром эмоционального состояния Тео, что очень полезно, потому что в отличие от многих людей, меня в том числе, он не тратит много времени на описание своих эмоциональных состояний, особенно если эти эмоции не слишком радостные.

Когда Тео прислонился к холодильнику, от него не исходило никакого сияния. Я подумала, не беспокоится ли он о ком-то еще, кроме Клэр. Может быть, тоскует по жене. Может быть, он слишком много работал. Я дала себе слово, что спрошу его об этом, как только мы останемся наедине. Но когда мы остались одни, я была так взбудоражена, что, к сожалению, этого обещания не выполнила.

– Надеюсь, она будет долго спать, – сказал Мартин. – Она в этом нуждается.

– Верно. И дело не только в неудачном появлении Ллойда. Она эту усталость копила многие недели. – Я рассказала Тео о списке в спальне Клэр.

– Господи, – вздохнул Тео. – Как она все это пережила? Знаешь, она говорила мне о каком-то списке. На следующий день после своего дня рождения, о котором они с матерью обе забыли, она и составила себе план жизни на каждый день.

Мартин отложил тарелку, которую вытирал.

– Жаль, что она так старалась держать болезнь матери в тайне. Она могла рассказать мне. Тогда ей значительно легче было бы жить. Она могла рассказать мне.

Вот тогда это и случилось, рассыпался весь карточный домик, который я сохраняла только усилием воли и стремлением закрывать глаза на очевидные вещи.

Когда Мартин замолчал, Тео сказал всего два слова:

– Она рассказала.

Я круто повернулась, все еще держа в руке мокрую тарелку. Тео уже отошел от холодильника. Он стоял прямо, но в позе не было вызова. Руки он сунул в карманы джинсов, на лице появилось странное выражение, как будто его собственные слова застали его врасплох.

Мартин смотрел на Тео, и я видела, как он краснеет, что было для меня новостью. Когда он заговорил, он заикался, что тоже было новостью.

– Корнелия, я… – И он замолчал.

– Тео, – медленно сказала я, – что ты имеешь в виду? Скажи мне.

Когда Тео заговорил, он обращался к Мартину, а не ко мне, что, как я поняла позже, было данью уважения. Он не хотел говорить о Мартине в третьем лице, когда он стоял рядом.

– Клэр звонила вам. Несколько недель назад. Она рассказала о странном поведении матери, о ее диких покупках, непонятном режиме дня. Клэр вам рассказала, как мать забрала ее из школы и говорила с ней так, что напугала ее. Она сказала вам, что считает, что мать заболела.

Мартин повернулся ко мне.

– То, что она рассказала, не показалось мне опасным, я не понял, насколько все серьезно.

Руки мои тряслись, и я думала, что сейчас уроню тарелку, поэтому повернулась, опустила ее в раковину, и она разбилась на две половинки. Я видела их сквозь мутную воду.

Не отрывая взгляда от разбитой тарелки, я сказала:

– Мартин, она сказала тебе, что боится?

– Да, конечно, сказала, но я не понял, насколько все сложно. Даже не догадывался. Она рассказала мне о всех этих мелочах – полотенцах, вине, кулинарных книгах. Наверное, я не сделал правильных выводов, но я в самом деле не понял, что происходит что-то ужасное.

Именно в этот момент мое теплое чувство к Мартину, все наши счастливые моменты и радостные мысли вспорхнули и улетели, исчезли, как привидения. Пусть это звучит дико, но я физическим почувствовала, как они покидают меня.Когда я стояла у раковины, я почувствовала пустоту и холод там, где они были, в самом центре моей груди. Я содрогнулась.

– Корнелия, пожалуйста, – сказал Мартин.

– Ты знал, что она напугана, – заметила я. – Больше тебе ничего не нужно было знать. Какая разница, увидел ты в ее рассказе смысл или нет? Она просила у тебя помощи. Только это должно было подсказать тебе, что она в отчаянии. Она обратилась к тебе за помощью, а ты ее оттолкнул. – Я почти плакала. – Ничего удивительного, – продолжала я. – Ничего удивительного, что она больше никому ничего не сказала. Наверное, ей казалось, что никто не станет слушать.

Мартин подошел ко мне и осторожно обнял. Через его плечо я увидела, как Тео повернулся и вышел из кухни.

– Корнелия, ты меня знаешь. – На глазах у Мартина были слезы, но это уже ничего не меняло. – Ты знаешь, какой я. Я совершил ошибку. Ужасную ошибку. Но не позволяй этой ошибке ломать все. Ты понимаешь, о чем я?

Я понимала.

– Я тебя люблю. Пусть это тоже что-то значит. Не бросай меня сейчас. Я не могу потерять тебя сейчас. Ты это понимаешь?

Я понимала. Я понимала, но меня с ним уже не было.

Глава 16
Клэр

В самой середине сна, когда Клэр бродила в тумане, она услышала хлопанье двери, затем ее кто-то потянул и резко выдернул из тумана и сна. «Не надо, – была ее первая мысль, – только не надо снова». На несколько полусонных секунд она снова окунулась в кошмарный сон, где в хрупкой, предательской тишине ночи бродила ее мать.

Она села на постели. Постель ее мамы. Она увидела, что одета, и настоящее рывком вернулось к ней. Ночь, она в своем доме, но мамы нет. Сначала Клэр почувствовала облегчение, потом вину за это облегчение.

– Это не значит, что я не хочу, чтобы она здесь была, – прошептала она в тишине.

Когда она открыла дверь и увидела мужчину в маленьких очках, надежда, что мама вернется домой на Рождество, покинула ее, ехидно ухмыльнувшись на прощание. И теперь, услышав, как хлопнула дверь, она не подумала, что это может быть мать. Первой ее мыслью было: отец поехал на своей машине, значит, Тео и Корнелия могли уехать и оставить ее с отцом. Она отбросила одеяло, которым кто-то накрыл ее, и побежала в свою комнату, окна которой выходили на подъездную дорожку. «Если кто-то уехал, – молилась она в темноту, – то пусть это будет мой отец».

Так и вышло. Клэр смотрела, как он пересек лужайку, направляясь к своей маленькой машине, которая серебрилась на фоне снега, как космический аппарат. На половине пути он обернулся, сделал шаг к дому, потом потер переносицу, снова повернулся и пошел к машине. Как только он завел мотор, Клэр спустилась по лестнице вниз. Она услышала, как открылась и захлопнулась еще одна дверь – на этот раз дверь черного хода, – и бесшумно прошла в прихожую, где было окно, выходящее во двор. Клэр осторожно раздвинула сапоги и садовый инструмент и выглянула в окно.

Во дворе было на удивление светло, и Клэр сообразила, что, очевидно, мать поставила фонари, которые должны были светить ночью, когда они куда-нибудь уезжали. Она мельком подумала о том, как таинственно и странно вела себя мать, как легко она переходила от смятения к ясности мышления. Женщина, которая заказывала билеты на самолет и устанавливала таймеры, была той же женщиной, которая вышла на улицу в мороз в летнем платье.

Клэр недолго об этом раздумывала, потому что увидела Тео, сидящего на одном из садовых стульев, и идущую к нему Корнелию со стаканами вина в руках. Когда Клэр убедилась, что они ее не видят, она приподняла раму окна на несколько дюймов. Корнелия отдала один стакан вина Тео, а сама села в другое кресло. Из своего темного убежища Клэр могла видеть их очень ясно. Ей были видны клубочки пара, вылетающие из их ртов, и слезы на глазах Корнелии. У Клэр было впечатление, что она смотрит пьесу. «Я шпионю», – подумала она. Ей стало стыдно, но не слишком. Все вокруг нее решали, как с ней быть. Если она не должна влиять на то, что может произойти, она по крайней мере может быть в курсе.

– Он мне соврал. И это не самое худшее. Он соврал мне дважды, нет, трижды, если считать то, что только что произошло. Несколько часов назад, наверху, он сказал, что жалеет, что ни о чем не знал. Он говорил так… Мне было его жаль. Какая же я идиотка! – Голос Корнелии дрожал от горечи.

– Почему ты идиотка? Потому что поверила человеку, которого любишь? – спросил Тео. Голос усталый, тусклый.

Корнелия бросила на него удивленный взгляд.

– Тео! Неужели ты так думаешь? Нет, все не так. Все не так уж плохо. Он мне нравился. Очень нравился. Но я его никогда не любила. – Она помолчала. – Тебе показалось, что я его люблю?

Тео задумчиво покрутил вино в стакане. Затем взглянул на Корнелию.

– Нет. В смысле я вообще не знаю, как ты выглядишь, когда влюблена. Но нет, полагаю, что нет. Я просто решил, что это так, потому что он… – Тео замолчал. «Что, – подумала Клэр, – что он имел в виду?»

Корнелия подняла глаза к небу.

– Мне хотелось влюбиться, – тихо сказала она. – Меня занесло. Я на многое не обращала внимания.

Тео тоже посмотрел на небо.

– Все захотят, готов поспорить. Я не хочу сказать, что любовь слепа, но вот желание влюбиться – оно незрячее. Тут уж ничего не поделаешь.

– Нет, не ищи мне оправданий. Если я была слепой… Не я не была. Я видела, но не обращала внимания, пыталась оправдать. Я отказывалась понимать, что дважды два – четыре. – Корнелия вздохнула. – И вот еще что. Я вовсе не была так уж потрясена тем, что ты сказал па кухне. Вот если бы я обнаружила, что кто-то – например ты – пренебрег детскими просьбами о помощи, вот тогда я была бы потрясена.

– Ох! – выдохнула Клэр. Она прижала пальцы к губам, но Корнелия и Тео ее не слышали. Значит, вот в чем дело. В ее телефонном звонке отцу.

Корнелия перестала смотреть в небо и взглянула на Тео:

– Не просто была бы потрясена. Я бы убила того, кто посмел бы это сказать. Врун поганый.

Тео отвернулся, но Клэр показалось, что она заметила, как он улыбнулся. Но когда он снова повернулся к Корнелии, его лицо было серьезным.

– Ты прости, что не сказал тебе раньше. Или мне стоит извиниться за то, что вообще рассказал тебе об этом. И сделал это в присутствии Мартина.

Корнелия толкнула его в плечо:

– Прекрати! Не смей! Ты знаешь и я знаю, что ты пытался. Прошлой ночью. До того как я превратилась в гремучку и укусила тебя.

Клэр не знала, о чем говорит Корнелия, но она видела – что бы ни случилось прошлой ночью, сегодня уже никто по этому поводу не злился.

Корнелия хлопнула себя по лбу и прошептала:

– Что со мной такое? Почему мне так сильно хотелось влюбиться в него?

Тео засмеялся:

– Ты хочешь сказать, что ты в нем увидела? Да будет тебе, Корнелия!

– Замолчи сейчас же! – Корнелия ткнула указательным пальцем в его плечо и покраснела.

– Если бы сходство было большим, его, возможно, привлекли бы за нарушение закона об авторских правах. – Тео снова рассмеялся.

– Считаешь себя очень остроумным, да? – Корнелия качала головой, но одновременно улыбалась.

– Наследники Гранта могут вчинить ему иск.

Они дружно расхохотались. Клэр не поняла абсолютно ничего из сказанного, но смех ей понравился. Она помнила, что несколько минут назад она видела слезы на глазах Корнелии, а теперь она и Тео смеялись.

Клэр знала, что они выросли вместе, и задумалась: не так ли ведут себя братья и сестры, когда они вместе? Наверное, нет. Она припомнила знакомых братьев и сестер. Корнелия и Тео напоминали сестру и брата, но одновременно в их отношениях было что-то другое. До нее вдруг дошло – что. Наверное, это дружба между мужчиной и женщиной, и она вдруг возгордилась, как будто ей позволили взглянуть в новый мир.

– И не только это, – сказал Тео, перестав смеяться. – Шарм, остроумие, образованность, прекрасный гардероб – даже я способен оценить. Готов побиться об заклад, что квартира у него выглядит как картинка из глянцевого журнала. Если бы я запросил Интернет показать мне мужчину мечты Корнелии, на экране появился бы его портрет.

– Неужели я так безнадежно поверхностна? – печально спросила Корнелия, и Клэр поняла, что ей нужен серьезный ответ, хотя сам вопрос и не прозвучал слишком серьезно. Корнелия откинулась на спинку кресла и посмотрела в глаза Тео. Он тоже некоторое время смотрел на нее.

– Нет, – ответил он, и тон был решительным. – Насчет тебя – ничего безнадежного.

Они пили вино, уставившись в пространство. Если бы свет снаружи не был таким ярким, они наверняка бы заметили Клэр. Корнелия снова заговорила. То, что она сказала, едва не заставило Клэр вскочить и броситься во двор.

– Он решил немного поездить. Когда он вернется, я скажу ему, что все кончено. Потому что все кончено. Я ухожу.

Тео сидел неподвижно, молча, не глядя на Корнелию. Клэр почувствовала, как трудно ей становится дышать.

– Я не могу остаться с ним, Тео, – сказала она вызывающе.

Но Тео молчал. Корнелия встала и начала ходить. Клэр была в отчаянии. Значит, все кончено, она опять потеряет ощущение безопасности, ее опять ждет одиночество. Кончено, кончено, кончено. Слово вертелось у нее в голове, звучало, как тяжелые шаги, которые все приближались и приближались.

– Я не могу на это пойти. Ты знаешь, что не могу. Это немыслимо. – Корнелия продолжала шагать, голос становился все выше.

– Верно. Это немыслимо, – ровным голосом сказал Тео. – И это продлится недолго. Пока они ее не найдут.

Корнелия остановилась перед Тео, спиной к Клэр, и казалась маленькой девочкой.

– И что мне делать? Притворяться, что я в него влюблена? – Корнелия опустила голову.

Тео быстро встал и положил руку на плечо Корнелии.

– Нет. Разумеется, нет. Ты поговори с ним, выясни отношения.

– Притворяться, что есть что выяснять?

Тео поморщился. Рука его все еще лежала на плече Корнелии. Казалось, он чего-то стыдится, но Клэр не могла понять, чего именно. Но он не отводил взгляда от лица Корнелии.

– Никто не может этого от меня требовать, – сердито заявила Корнелия.

– Нет, – согласился Тео.

– Я просто хочу от него избавиться, – взмолилась Корнелия.

– Я понимаю, – мягко сказал Тео. Клэр верила, что он самый хороший мужчина в мире.

Корнелия потянулась и ухватилась обеими руками за руку Тео. Она плакала.

– Ты прав, – устало призналась она. – Я не могу ее оставить. Конечно, не могу. Особенно теперь, когда я все знаю.

«Ее, – подумала Клэр, – она имеет в виду меня».

– Это несправедливо, – сказал Тео. – Мне очень жаль. – Он притянул Корнелию к себе и обнял.

Жаль, что она не может тоже ее обнять. Клэр шептала: «Спасибо, спасибо, спасибо», – наполняя маленькую комнату, в которой сидела, словами.

– Тео, – почти прошептала Корнелия, – а если я все напутаю?

– Что напутаешь?

– Ты же видел Клэр сегодня, когда она открыла дверь. Она такая хрупкая. Я не знаю, как вести себя с таким хрупким ребенком.

– Ничего ты не напутаешь.

Корнелия отодвинулась от Тео.

– Ладно. Но ты – ты должен уехать. Хорошо? Завтра.

– Я знаю, – сказал Тео. – Уеду.

– Я не вынесу, если ты будешь наблюдать, – призналась Корнелия. – Да и вообще, у тебя своя жизнь. Мы не можем допустить, чтобы тебя уволили. Больница или Олли. – Она резко рассмеялась и вытерла щеки ладонью. И добавила: – Пошли.

Тео забрал стаканы.

– Но, Тео, – сказала Корнелия неожиданно испуганным голосом, – если я тебе позвоню, ты вернешься? – И пояснила более спокойно: – Клэр может захотеть тебя увидеть. Мне кажется, она влюбилась.

«Правильно», – подумала Клэр и мысленно улыбнулась.

– Да, – сказал Тео, – если ты мне позвонишь, я вернусь.

Клэр взбежала по лестнице в комнату матери и нырнула под одеяло. Сердце колотилось. Она долго лежала с открытыми глазами и думала. Корнелия узнала об отношении отца к Клэр и поэтому хочет бросить его, но она все же почему-то решила остаться. Корнелия решила остаться из-за нее. «Наверное, я ей нравлюсь, – радостно подумала Клэр. – И Тео тоже. Я им обоим нравлюсь». И с этой приятной мыслью она заснула.

Когда Клэр на следующее утро спустилась вниз, Корнелия сидела на кухне одна, положив руки на стол и пристроив на них голову. Это была та самая поза, в которой проводили десять минут после ленча ребятишки помладше в школе Клэр. Клэр всегда нравилось это ощущение себя внутри кольца рук, наедине со своим дыханием, когда другие дети тоже были наедине с самими собой. Но здесь Корнелия была одна с опущенной головой, и ей было одиноко.

Клэр заметила, как подстрижены волосы Корнелии сзади; она заметила небольшое углубление в центре шеи и один выпуклый позвонок над воротником рубашки. «Корнелия живет в своем теле точно так же, как я живу в своем, – неожиданно поняла Клэр. – Она – главный персонаж в ее истории, как я – главный персонаж в моей». Клэр не могла объяснить эти мысли или понять, почему так удивилась, когда они у нее возникли. Мысли казались очевидными, но на самом деле таковыми не были. Они были откровением.

– Корнелия, – тихо позвала Клэр.

Корнелия подняла голову и распрямила плечи, как будто вздрогнула, услышав свое имя. «Интересно, она спала или нет?» – подумала Клэр. Увидев девочку, Корнелия расслабилась и мягко спросила:

– Привет. Есть хочешь?

– Ужасно, – ответила Клэр. Она пошарила по полкам и нашла два нетронутых пирога – яблочный и тыквенный. Они не ели десерт без нее. И от этой мысли ей стало тепло на душе.

– Корнелия, – задорно предложила она, – давай съедим пироги.

Корнелия рассмеялась.

– Знаешь, я тоже проголодалась. Если ты отрежешь мне большой кусок яблочного пирога, буду очень тебе обязана.

Пока они ели, Клэр спросила:

– Тео уехал?

Корнелия сначала удивилась, потом ответила:

– Тео – один из тех лунатиков, которые встают на заре и в любой холод отправляются бегать. Он может появиться в любую минуту и будет умолять, чтобы мы сунули его в духовку оттаять. Как ты думаешь, он туда влезет? – Они обе посмотрели на огромную духовку.

– Может быть, мы его будем оттаивать по частям? – предложила Клэр.

– Светлая мысль. – Корнелия улыбнулась, затем сказала серьезно: – Но он сегодня уезжает. Его ждут пациенты.

– Вот как, – заметила Клэр, изо всех сил стараясь казаться огорченной. Она и была огорчена, но знала, что он вернется, как только Корнелия его позовет. Она знала, что снова его увидит. – Наверное, и Олли его ждет.

– Ну конечно. Олли не всегда осознает, что ей кто-то нужен, но Тео ей очень нужен.

– А кому он может быть не нужен? – сказала Клэр. – Он такой, всем пренужный…

Корнелия хитро посмотрела на Клэр:

– Слушай, Клэр, ты не должна позволять мужчинам доводить тебя до уродования языка, какими бы славными они ни были.

– Не мужчин, а Тео. – Клэр засмеялась. – Ладно, а как лучше сказать?

– Например, необходим, – предложила Корнелия. – Тео всем необходим.

В этот момент хлопнула входная дверь. Запыхавшийся Тео вошел в кухню и вздрогнул, упершись руками в колени. Отдышавшись, он выпрямился, затем уселся на пол, прислонившись спиной к стене. На нем была красная футболка с надписью белыми буквами «СТЭНФОРД». Щеки у него порозовели, глаза сверкали. Клэр не могла отвести от него глаз. «Он выглядит как роза», – подумала она, и тут же это сравнение показалось ей смешным. Она хихикнула.

– В чем дело? – спросил Тео.

– У тебя уши горят? – спросила Корнелия. Тео приложил ладони к ушам.

– Теперь горят. Вся голова горит. Думаю, это хороший знак, потому что десять минут назад все мое тело было онемевшим. А где Мартин?

– Полагаю, Мартин принимает душ. Или уже бреется. Ты, Сандовал, тоже мог бы вспомнить о душе и бритье. И волосы твои нуждаются в хорошем парикмахере. Просто вопят от отчаяния. Если честно, то на данном этапе и посредственный парикмахер сойдет. – Тон Корнелии был легким, как перышко, но Клэр заметила, что когда она говорила о ее отце, то старательно отводила взгляд.

– И не пытайся меня цивилизовать, – заявил Тео, вставая. – Это нереально. – Он взял остатки пирога Корнелии и сунул целиком в рот.

– Варвар, – строго заявила Корнелия, прикасаясь салфеткой к углам своих губ.

Клэр услышала шаги отца на лестнице, ботинки гулко стучали по доскам пола. «Рождество уже прошло, – подумала она с неприязнью, – неужели он никогда не слышал о кроссовках?»

Но когда отец зашел в кухню, ей стало стыдно, что она так сурово отнеслась к нему, хотя и про себя. В свитере и шерстяных брюках он казался ниже, под глазами появились тени, лицо побледнело, как будто он не спал всю ночь. И хотя Корнелия вскоре собиралась с ним порвать, Клэр порадовалась, что он не слышал всего, что она говорила о нем вчера во дворе. Клэр вспомнила, как Корнелия сказала с отчаянием: «Я просто хочу от него избавиться». Клэр содрогнулась, представив себе, что отец мог услышать эти слова.

– Мартин, – сказала Корнелия, и что-то в ее голосе заставило Клэр заподозрить, что она думает о том же.

– Всем доброе утро. А я все думал, куда же подевались эти пироги, – сказал он. Даже голос у него изменился.

Клэр встала.

– Мы устроили из них завтрак, папа. Ты какой хочешь – с яблоками или с тыквой?

Он улыбнулся ей.

– Я возьму такой же, как у тебя, ласточка.

Тео встал.

– Где-то тут должен быть душ.

– И постой там подольше, – посоветовала Корнелия, зажимая нос, когда Тео пробегал мимо.

– От Тео не пахнет! – заявила Клэр с шутливым возмущением.

– Сначала он слишком окоченел, чтобы от него пахло, но как только он начал оттаивать… – Корнелия снова зажала нос.

– Похоже, любовь не просто слепа, она еще и нюх отбивает, – пошутил отец Клэр.

Клэр слегка удивилась, что отец заметил ее влюбленность в Тео. Разумеется, ему об этом могла сказать Корнелия. Но в это утро, уменьшившись в размерах, притушив блеск глаз и опустив плечи, отец, казалось, стал мягче относиться к Клэр. Ока слегка покраснела при мысли, что он знает о ее симпатии к Тео. Еще совсем недавно она бы чувствовала себя ужасно неловко, если бы люди вокруг нее о таком факте знали. Но атмосфера, создаваемая Корнелией и Тео, была легкой, приятной и располагающей. Когда Клэр попала в эту атмосферу, она почувствовала себя свободной, как будто все, о чем она думала, было в порядке вещей.

– Не думаю, что любовь слепа, – тихо сказала Корнелия, и Мартин резко к ней повернулся. – Настоящая любовь, возможно, самое проницательное состояние.

Отец внимательно рассматривал свою кофейную чашку, как будто там можно было найти ответ на фразу, которую Корнелия только что произнесла.

– Может быть, ты и права. Может быть, если любовь настоящая, ты видишь все недостатки, но все равно любишь, – сказал он. Затем он изменил тон. – Кстати, кто придумал эту фразу – любовь слепа?

– Возможно, Шекспир. Во всяком случае, у Шекспира это встречается. Но это и не идиома. Как это называется? Штамп?

– Думаю, это скорее пословица, – сказал Мартин, немного подрастая. Во всяком случае, так показалось Клэр. Самую малость.

– Как «Сияй, сияй, звездочка», – сказала Корнелия, но Клэр ничего не поняла. А ее отец повеселел еще больше.

– Вот именно. Сочинил ли эту песню Моцарт, или он просто создал вариации на народную тему?

Корнелия улыбнулась, но ее улыбка не была обычной, хотя отец Клэр вроде бы ничего не заметил. «А может, он просто рад, что они говорят как обычно, перекидываясь словами, как воланом для бадминтона», – подумала Клэр и пожалела, что не может сказать этого вслух. Сравнение показалось ей интересным.

Но Клэр чувствовала, что атмосфера полна беспокойства. Как будто настоящий разговор, серьезный, таился где-то в глубине, как стремительное течение в океане. По лицу Корнелии Клэр поняла, что она тоже это ощущает. Клэр вспомнила, как Корнелия сидела за кухонным столом, положив голову на руки. Если бы она могла, она бы помогла Корнелии.

– Может, нам сегодня стоит уехать отсюда и вернуться в Филадельфию? – сказала Клэр. Если они оставят этот дом, Корнелии не нужно будет так часто видеть отца Клэр. Они будут жить в своих квартирах. Разумеется, она останется с Корнелией.

– Наверное, – обрадовалась Корнелия, а Клэр гордо вскинула голову. Она помогла. – Если ты уже собралась. Кстати, с завтрашнего утра мы с тобой останемся одни на несколько дней. Твой отец улетает в Лондон.

Клэр охватил восторг, но она сделала все, чтобы это скрыть.

– Меня не будет всего несколько дней, – сказал ее отец. Он помолчал, потом добавил: – Но если ты хочешь, чтобы я остался, Клэр, я могу отложить поездку.

Корнелия бросила на него удивленный взгляд, смешавшись на несколько секунд, как будто не могла решить, что думать по поводу этого предложения.

– Да не стоит, папа. Ты можешь ехать, – сказала Клэр. – Я только напишу для мамы новую записку.

Написав записку, она хотела вернуться в кухню, но остановилась. Вверху под звуки льющейся воды Тео напевал песенку, которую Клэр не знала. Наверное, он брился. Затем Клэр на цыпочках подошла к кухонной двери и заглянула.

Отец придвинул свой стул ближе к стулу Корнелии и наклонился к ней.

– Продолжай верить – вот что я хочу сказать. – Он горько улыбнулся. – Если от этой веры хоть что-нибудь осталось.

– Я стараюсь, Мартин, – грустно сказала Корнелия.

Отец Клэр взял руку Корнелии, рассматривая ее, потом коснулся каждого пальца, как бы пересчитывая. И хрипло сказал:

– Можно? – Корнелия кивнула, и он поцеловал тыльную сторону ее ладони, затем перевернул и поцеловал ладонь и держал ее у губ довольно долго. Клэр прижала руки к сердцу. Затем проскользнула в гостиную и долго там сидела, пытаясь разобраться в том, что видела.

И додумалась она до следующего: если кто-то не идеален или даже не особенно хорош, ты не можешь махнуть рукой на их любовь. Любовь – она всегда любовь, у нее своя правда, даже если человек, испытывающий эту любовь, состоит из одних недостатков. Корнелия сказала, что ее отец не обратил внимания на мольбы ребенка о помощи. Даже человек, способный на такое, может испытывать любовь, и от этой любви нельзя отмахнуться. Она сидела выпрямившись в столетнем кресле в гостиной, и ее бил озноб от осознания этой правды.

Тео тихо вошел в комнату и позвал ее по имени. Когда она взглянула на него, то увидела, что волосы его все еще блестели от воды после душа, лицо чисто выбрито, кожа золотисто-смуглая. «Господи!» – едва не восхитилась она вслух.

Перед тем как уехать, Тео пожал отцу Клэр руку. Затем наклонился и расцеловал Корнелию в обе щеки.

– Разве не так они делают в твоем кафе? – усмехнулся он. Корнелия кивнула, но схватила Тео за рукав, и Клэр заметила в ее глазах панику. – До скорой встречи, – твердо сказал Тео, и Корнелия отпустила рукав.

– Не хочешь меня проводить, Клэр? – спросил Тео. Разумеется, она хотела. Тео дал ей руку, Клэр уцепилась за нее и, пританцовывая, вышла из комнаты. В другой руке она держала коричневый бумажный пакет, где лежал ее подарок для Тео.

Когда они стояли у машины, Клэр вынула подарок из пакета. Это был рассказ, который она написала. Она постаралась разгладить смятую обложку.

– Я хотела подарить его маме на Рождество, – просто сказала она.

– Тогда сохрани его для нее, – посоветовал Тео. Он заправил за ухо девочки выбившуюся прядку волос.

– Я сочиню для нее другой. Это тебе и Корнелии. Пополам. Так что тебе придется привезти его, когда будет ее очередь. – Клэр помолчала. – Я думаю, ее очередь придет скоро, верно?

– Ладно. Спасибо. – Тео улыбнулся и отдал Клэр сложенный пополам листок. – Это номер моего телефона. Звони, когда захочешь, договорились?

Клэр кивнула, держа листок обеими руками.

Тео несколько секунд смотрел на дом, потом сказал:

– Клэр, как ты думаешь, ты можешь кое-что для меня сделать?

Клэр даже подпрыгнула. Она сделает все, что угодно.

– Все, все, все, – сказала она.

– Позвони мне, если я тебе понадоблюсь. И позвони мне, если ты решишь, что Корнелия… если тебе покажется, что Корнелия в беде, обязательно позвони мне. Обещаешь?

– Обещаю, – торжественно произнесла Клэр. Затем быстро, пока она не потеряла присутствия духа, она поцеловала Тео в гладкую смуглую щеку.

Когда они возвращались в машине отца в Филадельфию, Клэр писала в блокноте, а ее отец разговаривал с Корнелией. Сначала они говорили о фильмах, большинство из которых Клэр не видела, затем о поэзии – о метафизиках, о которых Клэр даже не слышала, а потом об Эмили Дикинсон, чье имя напомнило Клэр жужжание мухи на подоконнике, а также об Эдне Сен-Винсент Милли, Одене и других поэтах. Их имена были Клэр незнакомы. Только однажды голос Корнелии стал серьезным и задумчивым.

– Это правда. Я высоко ценю иронию. Иронию и ум. Наверное, с перебором, – сказала она.

– Не волнуйся, – беспечно ответил отец Клэр. – Переоценить иронию и ум невозможно.

– Знаешь, можно, я начинаю думать, что можно. Чем старше я становлюсь, тем больше мне нравится Уитмен.

Клэр вспомнила о человеке, который писал о листьях травы. Еще она вспомнила придорожную площадку для стоянки машин на шоссе в Нью-Джерси. «Праздную себя, себя пою!» – всегда восклицала ее мать, когда они проезжали знак. «Ох, мама, – подумала Клэр, – возвращайся домой».