Текст книги "Когда приходит любовь"

Автор книги: Мариса де лос Сантос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Глава 12
Клэр

Клэр сидела за столиком в кафе «Дора» и смотрела, как двое мужчин играют в шахматы. Один из них был высоким, с носом с горбинкой и голубыми глазами, и на нем была красная рубашка с белой оторочкой и перламутровыми застежками на груди и карманах. Мальчик из класса Клэр два года назад оделся ковбоем и появился на вечеринке в похожей рубашке. Клэр удивлялась, что шьют такие рубашки и для взрослых. Другой мужчина отличался копной густых черных блестящих кудрей и глазами, как у бассета. У него была удивительная улыбка – широкая, как у кинодивы, когда уголки рта поднимаются и с двух сторон появляются ямочки. Один раз ковбой испугал Клэр, хлопнув в ладоши и заорав:

– Ого, Джоси, ты заставил меня зевнуть! – На что второй мужчина, по-видимому, Джоси, энергично кивнул, и его кудри прямо затанцевали, как будто живые, и широко улыбнулся.

Когда это произошло, Клэр взглянула в сторону стойки, чтобы встретиться глазами с Корнелией. Глаза у Корнелии были большими и слегка приподнятыми в уголках, как у кошки, но они не были желтыми, зелеными или голубыми, как чаще бывает у кошек, они были светло-карими, с капелькой орехового цвета.

У Корнелии были миленький, слегка вздернутый носик, открытая улыбка и слегка заостренный подбородок. Вообще-то лицо ее по форме очень напоминало портреты Анны, Сары и Мэри, которые Клэр рисовала в своем блокноте. Лицо сироты, хотя Клэр не знала, сирота Корнелия или нет. Когда Клэр взглянула на Корнелию, та подняла свои миндалевидные глаза к потолку, осуждая шум, поднятый ковбоем, и хотя она не улыбнулась, Клэр тоже подняла глаза к потолку.

В тот вечер, когда в квартире Корнелии Клэр ела куриный суп – густой, вкусный, с маленькими клецками – и тост с маслом, Клэр поняла, что если она будет внимательнее к тому, что ее окружает, если сумеет сосредоточиться и различит каждую деталь, ее страхи уйдут.

Клэр разглядывала поверхность супа в желтую крапинку, волнистый край тарелки, на которой лежал ее тост, сине-золотую вышитую шаль, брошенную на спинку бархатного дивана Корнелии, а на стене – несколько маленьких старых картин – портреты женщин. Присмотревшись, Клэр обнаружила на каждой картинке что-то странное: безобразную старую болонку с почти человеческим лицом, разбитое, лопнувшее яйцо на подставке, стайку цыплят и свинью за окном. У одной женщины лицо обрамляли кудряшки, напоминающие виноградную гроздь, а вокруг нее извивались лозы. Клэр сначала подумала, что эти женщины – прабабки Корнелии, но, заметив смешные детали, она решила, что Корнелия приобрела картины в разные годы, они ей просто понравились.

После ужина Корнелия спросила Клэр, не хочет ли она принять ванну. Клэр уже давно не принимала ванну, мылась под душем, но она все еще чувствовала себя усталой, поэтому согласилась. Несколько секунд она крепко сжимала мех шубы, ей не хотелось ее снимать, пока Корнелия не сказала:

– Давай я тебе кое-что покажу.

Она прошла за Корнелией в спальню. Рядом с кроватью стояла вешалка со шляпами, шарфами, шалями, меховым жакетиком и парой курток. Корнелия показала Клэр свободное место.

– Мы повесим шубу здесь, чтобы ты могла взять ее, если вдруг ночью тебе этого захочется. Тебе не нужно будет даже вылезать из постели.

Тогда Клэр сняла шубу и тут же об этом пожалела. Ей нравилось, что в шубе она была похожа на медведя, в ней она казалась себе старше и занимала больше места, особенно ей нравилось, что шуба укутывала, защищала, как будто ее кто-то обнимал. И разумеется, она принадлежала ее матери, хотя в данный момент Клэр об этом думать не хотелось. Клэр взглянула на Корнелию, та ободряюще кивнула и повесила шубу.

После ванны Клэр надела пижаму, которую оставила для нее Корнелия – такую красивую, что она казалась нарядом. «Все в квартире Корнелии выглядит особенным, симпатичным, все гармонично подобрано», – подумала Клэр, глядя на себя в зеркало. Корнелия наверняка стояла в магазине, держа в руках белую скользящую ткань, которая струилась в ее руках. «Это я не возьму, – говорила она, – но я возьму вот это». «Элегантно, – сказала Клэр своему отражению. – Я выгляжу элегантно». Она заметила резные края зеркала, пуговицы на пижаме в форме цветков и то, как сама пижама отражает свет.

Таким образом Клэр привязала себя к настоящему, отодвинув будущую неизвестность. Поэтому на следующее утро, когда Корнелия сообщила ей, что возьмет выходной, Клэр подумала и спросила:

– А вы не можете взять меня с собой на работу? Я не буду никому мешать, обещаю. Вы даже забудете, что я там. – Потому что Клэр хотелось быть в обычном, деловом мире, в месте, где все для нее в новинку, где есть люди, на которых можно посмотреть. Когда Клэр предложила это, Корнелии захотелось обнять ее. Клэр поняла это по тому, как Корнелия взглянула на нее. Она не обняла ее, но сказала:

– Знаешь, мы пойдем в кафе, но только если ты пообещаешь мешать столько, сколько тебе захочется.

Заехал отец Клэр, чтобы взять составленный ею список – очень подробный. Другим Клэр просто написала бы «одежда» и подумала, что они найдут все, что нужно. Но с отцом сложнее. Отец поцеловал Корнелию, назвал Клэр ласточкой и спросил, ужинала ли она, хорошо ли выспалась и не надо ли ей чего-нибудь еще из дома, хотя держан ее список в руке, задавая этот вопрос.

Когда он ушел, Клэр и Корнелия не стали о нем говорить. Вместо этого Корнелия повернулась к Клэр, улыбнулась и спросила:

– Хочешь, я одолжу тебе что-нибудь из одежды?

Клэр выбрала толстый мягкий серо-голубой свитер, брюки шоколадного цвета и коричневые сапоги. Все пришлось Клэр впору и дало ей ощущение изысканности и взрослости. Она даже оставила норковую шубу на деревянном крючке и вместо нее надела на удивление легкую коричневую дубленку.

– Ты выглядишь изумительно, – сказала Корнелия.

– У меня такое чувство, что на мне маскарадный костюм, – призналась Клэр и быстро добавила: – Но мне нравится.

Когда Клэр оглядела кафе, ей показалось, что все надели маскарадные костюмы или хотя бы часть костюма. Там был ковбой. И бородатый человек в рубашке работника заправочной колонки с надписью «Баб». Были еще мужчина с козлиной бородкой в черном берете, хрупкая блондинка в огромных квадратных черных очках и прелестная женщина с каштановыми волосами в синем шелковом китайском наряде поверх джинсов. Она совала печенье в рот своей крошечной рыженькой дочке, которая сидела у нее на коленях в шерстяной матроске, шапке и красных туфлях, и то и дело размахивала рукой и посылала кому-то воздушные поцелуи.

Корнелия села за столик рядом с Клэр. Когда мужчина в черном берете вытащил сигарету и приготовился закурить, Корнелия легонько постучала по его плечу.

– Нет, Эгон, – сказала она, грозя ему пальцем. – Дети на борту. Ты знаешь правила.

Эгон зарычал, как злая собака, затем повернулся к Клэр:

– Ты ее опасайся. Настоящий диктатор. Правит железным кулаком.

Клэр очень серьезно посмотрела на него и очень серьезно сказала:

– Обязательно. Большое вам спасибо. – Эгон откинул голову и оглушительно расхохотался, затем надел пальто и пошел курить на улицу.

– Разве я сказала что-то смешное? – спросила Клэр.

– Не обижайся. Забавно, но не до такой степени. Вряд ли что-нибудь в истории всего мира было достаточно смешно для такой реакции. Но если бы Эгон рассмеялся, как нормальный человек, все бы в кафе повернулись, чтобы посмотреть на него и задуматься, какую шутку они упустили.

– Так нет? – спросила Клэр.

– Нет, – подтвердила Корнелия. – Ты умираешь со скуки?

– Мне здесь нравится, – сказала Клэр. – А что, все всегда так выглядят?

– Как будто они зашли в перерыв с двадцати съемочных площадок? Похоже на то. Вот почему моя подруга Линни никогда сюда не заходит. Еще она говорит, что ей следует похудеть на десять фунтов, вставить в скулы имплантаты и сменить имя на Луна, прежде чем мы ее сюда пустим. Но знаешь что?

– Она пришла, – догадалась Клэр.

– В самом деле, – подтвердила Корнелия. – И вот что я предсказываю: она до ушей влюбится в… – Корнелия показала на ковбоя.

– Она влюбится в ковбоя? – изумилась Клэр.

– Нет, не в Хейса. Его зовут Хейс, и он очень даже ничего, надо сказать. Нет, в его рубашку. В эту ужасную, отвратительную, кошмарную рубашку. Линни восхитится и обзавидуется. Ей сразу захочется такую же.

– Господь сказал: «Не завидуй», – заметила Клэр.

– Вот и скажешь это Линни, – предложила Корнелия.

– Я могу задать вам личный вопрос? – спросила Клэр.

Корнелия печально улыбнулась.

– Это будет справедливо, – сказала она. Клэр не очень поняла, что она имеет в виду, но все же решила спросить.

– Вам не обязательно отвечать, но мне интересно – вы учились в колледже?

– Угу, – сказала Корнелия. – В колледже и два месяца в аспирантуре.

– Вы ведь кажетесь очень умной, – заметила Клэр.

– Я действительно довольно умная. Но не сногсшибательно умная.

– Это хорошо. Потому что кто захочет, чтобы его сшибали с ног? Я не захочу, – сказала Клэр. Ей было приятно и легко разговаривать в таком тоне с Корнелией. Может быть, дело было во взрослой одежде. Или в том, что она изо всех сил старалась поддержать разговор и говорила о вещах, о которых когда-то думала.

Корнелия от души рассмеялась.

– Есть еще одна часть у этого вопроса, но вам совершенно не обязательно на нее отвечать, – сказала Клэр.

– Если я такая умная, то почему работаю здесь и подаю кофе компании претенциозных, самовлюбленных типов?

– Я не собиралась говорить про типов, – призналась Клэр.

– Потому что ты слишком хорошо воспитана, – рассмеялась Корнелия, затем снова стала серьезной. – Когда мне было на несколько лет больше, чем тебе сейчас, я влюбилась в один фильм. Видела «Филадельфийскую историю»? – Клэр отрицательно покачала головой.

– Ну, теперь мы знаем, что идет первым номером в списке того, что Клэр следует посмотреть. Именно поэтому я и приехала в Филадельфию. Разве не смешно? – спросила Корнелия. Она говорила легким тоном, но Клэр чувствовала, что ответ на него ее действительно интересовал.

– Нет. Возможно, у вас не было причины поехать куда-нибудь еще, а сюда была, вот вы и приехали, – сказала Клэр.

– Совершенно верно. Действие фильма на самом деле происходит вовсе не в Филадельфии, но я все же решила рискнуть. После того как я бросила аспирантуру, я не знала, что делать. Мне хотелось общаться с интересными людьми, в интересной обстановке. Но я струсила и поехать в Нью-Йорк или Париж не рискнула, вот и устроилась на работу в кафе, куда приходят оригинальные люди из разных занимательных мест, – объяснила Корнелия.

– Разумно, – согласилась Клэр.

– Ты очень славная девочка, Клэр. Я приехала сюда и вскоре стала менеджером и уже не представляла себе, что можно куда-то переехать.

– Вы думаете, что останетесь здесь? – спросила Клэр.

– Нет, я так не думаю. Но я не знаю, что буду делать дальше. Я люблю работать, мне нравится делать то, что у меня хорошо получается. Дело в том, что у меня нет никакого призвания. Пока, во всяком случае. – Корнелия надула щеки, затем с шумом выпустила воздух. – Если что-нибудь придумаешь, не забудь сказать мне.

– Обязательно, – торжественно пообещала Клэр. Корнелия улыбнулась и вскочила, чтобы поприветствовать женщину, которая только что вошла в кафе.

Клэр обернулась и увидела женщину в длинном коконе-пальто винного цвета, шляпе, как у Шерлока Холмса, шарфе всех цветов радуги и высоких резиновых сапогах, в каких мужчины ловят форель. Сапоги были ядовито-желтого цвета. Она выглядела так, будто явилась с четырех съемочных площадок, а не с одной.

– Линни, – сказала Корнелия девочке. – Кстати, насчет сногсшибательного.

Линни, замерев у дверей, осмотрелась и остановила взгляд на Корнелии.

– Нет, ты, наверное, шутить изволишь! – крикнула она.

Корнелия жестом пригласила ее пройти. Линни вошла и протопала через комнату, на секунду приостановившись, чтобы оглядеть красно-белую рубаху Хейса. Корнелия взглянула на Клэр, и брови ее взлетели.

Когда Линни плюхнулась на стул рядом с ней, Корнелия сказала:

– И не начинай. Насчет рубашки.

– Вот еще! – воскликнула Линни. – А ты, должно быть, Клэр. – Клэр кивнула.

– Ничего себе сапожки. Мне надо возвращаться за стойку, – сказала Корнелия. – Но не смей обо мне ничего рассказывать, пока меня нет. И, Клэр, подсаливай все.

Линни пододвинула к Клэр большую солонку с белым порошком.

– Милости просим, – сказала Линни, мило улыбаясь.

– Это сахар, – поправила ее Корнелия и повернулась, чтобы уйти. Клэр положила ладонь на ее руку, Корнелия посмотрела на нее и тут же присела, чтобы ее лицо оказалось на одном уровне с лицом Клэр.

– Барселона, – тихо сказала Клэр. – Мы были в машине, и она плакала, потом остановилась, чтобы высадить меня. Я долго шла, пока совсем не стемнело. И какие-то подростки подвезли меня до дома. Но у нее были два билета. До Барселоны. Она хотела полететь туда на Рождество. Может быть, туда она и отправилась. – Корнелия выслушала Клэр, не шевелясь. Потом погладила ее по лицу и кивнула.

– Хорошо. Спасибо. Это определенно поможет. Ты смелая девочка. – Она поцеловала ее в лоб, что удивило Клэр и, похоже, удивило саму Корнелию. Но Клэр решила, что это нормально, и улыбнулась – не беспечно и весело, но так, как она улыбалась раньше и не улыбалась уже очень давно. Во всяком случае, улыбка показалась ей настоящей.

Оставшись с Линни, с ее шляпой и сапогами и почти обычными серым свитером и джинсами, обнаружившимися под чудовищным пальто, Клэр смутилась.

– Теперь, когда она ушла, это зловредное насекомое, скажи мне, что ты думаешь о красной рубашке ковбоя? Честно, просто блеск, верно? – Линни наклонилась к ней поближе с таинственным видом.

Клэр еще раз взглянула на рубашку и сказала:

– Ну, если она вам так нравится, стоит спросить у него, где он ее взял.

– Очень дипломатично, мисс, – сказала Линни, – я, пожалуй, так и поступлю.

– Его зовут Хейс, – подсказала Клэр.

– Ну разумеется, его зовут Хейс, – простонала Линни. – В этом заведении нормальных имен не встретишь.

На столе перед Клэр и Линни появились сливочный рожок, фруктовый торт с невообразимо идеальными вишнями сверху и пушистый шоколадный круассан, чашка какао для Клэр и кофе с пышной пенкой для Линни. Клэр оглянулась и заметила хрупкую фигурку Корнелии, скрывшуюся за стойкой.

– Кормилица наша, – сказала Линни. – От матери своей унаследовала. Обе они придерживаются философии, что все беды мира можно вылечить сытной и вкусной едой, хотя Корнелия скорее всего в этом не признается.

– Значит, у нее все же есть мама, – задумчиво произнесла Клэр.

– Ты о Платоне слышала? – спросила Линни после паузы, во время которой она отломила кусок сливочного рожка и откусила от него.

– Вроде как, – призналась Клэр. – Мы в этом году проходили мифы, философия будет в следующем году.

– Мифы интереснее. Люди превращаются в деревья, коров, лебедей. Я бы хотела стать павлином, наверное. Правда ведь здорово – хоть на время стать одновременно потрясающе красивой и тупой. Короче, мама Корнелии – Элли. А Корнелия – платонический вариант матери. И если хочешь знать мое мнение, они могли бы больше ее за это ценить. Ее отец тоже прелесть.

– Корнелия – подружка моего отца? – спросила Клэр.

– Да, я думаю, именно так все оно и есть. По крайней мере пока, – сказала Линни с набитым ртом.

– Вы думаете, они поженятся? – Едва задав этот вопрос, Клэр вдруг поняла, что ей очень важно это знать. Она потом сообразит почему.

Похоже, Линни колебалась между двумя ответами или пыталась решить, какого ответа ждет Клэр. Наконец она вздохнула.

– Мы конкретно об этом не говорили. Но если хочешь знать мое личное мнение, то думаю, что нет. Я не думаю, что Корнелия выйдет замуж за твоего папу. Но случается, я ошибаюсь. Я часто бываю права, но не всегда. Она смотрит на него сияющими глазами. Это так.

Клэр не знала, о чем говорить дальше, но выяснилось, что в этом нет нужды, потому что в этот момент она случайно взглянула в сторону входной двери. Там стоял самый красивый мужчина, каких ей только приходилось видеть. Высокий и стройный, в простом темно-синем костюме и сапогах, лицо слегка загорелое, волосы небрежно спадают и такие ярко-зеленые глаза, что Клэр смогла разглядеть их цвет с другого конца зала.

– Ох, – выдохнула Клэр. Линни повернулась, чтобы посмотреть.

– Ну только взгляните, кто к нам пришел, – сказала она. – Мои глаза вдруг тоже засияли.

Мужчина смотрел в сторону стойки. И улыбался.

И тут над шумом в кафе зазвучал голос, напевающий мелодию, которую Клэр сразу узнала. Это был голос Корнелии.

Несколько человек, Линни и Клэр в том числе, присоединились к ней. «Рассвело, и мне пора домой».

Мужчина, стоящий в дверях, слегка наклонил голову и снова смущенно улыбнулся. И снова у Клэр перехватило дыхание. Затем, когда остальные посетители кафе вернулись к своим разговорам, мужчина прошел через зал к стойке, а Корнелия вышла ему навстречу, и они обнялись так крепко, что ноги Корнелии оторвались от пола и она словно закружилась в воздухе.

Глава 13
Корнелия

Я была очень рада его видеть. Знаю, это звучит мелодраматично, но факт остается фактом.

Шок нового. Мне нравится, вам нравится. Нет ничего лучшего новой встряски. Так что когда Тео показался в дверях кафе, у меня сердце чуть не выпрыгнуло от радости. Я предпочитаю удовольствия, которые уже знаю, а для меня нет более знакомого удовольствия, чем видеть Тео. Хотя я давно не вспоминала о нем, но как только я его увидела в этом пальто, которое он носит уже бог весть сколько лет, и волосы, падающие на глаза, то поняла, что никто его не заменит. Никто. Только Матео Сандовал. Тео. Муж моей сестры. Это как весточка из дома.

Нет, нельзя, конечно, сказать, будто все это время я о нем не думала. Можно сказать, что некоторое время я не думала о нем напрямую. Потому что он не один из тех людей, кого я знала или знаю сейчас, кто задерживался ненадолго в моей памяти, а потом исчезал. Он всегда со мной, как Линни, мама, отец, братья и сестра. Тео навсегда занял место в моей душе так давно, что я уже и не помню, когда это случилось.

Даже понятие «зять» кажется мне неверным, и не только потому, что их тайное бегство с Олли два года назад стало для всех нас полной неожиданностью и все запутало, но и потому, что я знала его много лет до того, как он стал моим зятем. Его семья поселилась недалеко от нас, когда мне было четыре года, а Тео семь. Как и мой отец, его отец был врачом. Они все еще играют вместе в гольф. И наши матери были лучшими подругами, членами одного садового клуба, партнершами по теннису и столпами нашего общества. Моя мать хоть и была хорошенькой, но мать Тео, Ингрид, была и осталась красавицей шведкой, блондинкой, которая значительно лучше смотрелась бы на красной дорожке в Каннах под руку с кинорежиссером на двадцать лет себя моложе, чем в парной игре Младшей лиги.

Тео и Эстрелла (его младшая сестра, которую мы звали «Звезда»), Олли, Кэм, Тоби и я провели наше детство в домах друг друга, во дворах и даже постелях в абсолютно невинном варианте. (Хотя первый поцелуй мне подарил Тео, но исключительно по той причине, что мне было четырнадцать лет и мне отчаянно хотелось, чтобы кто-то меня поцеловал, после чего я его поблагодарила, и мы продолжили забрасывать соседских ребятишек снежками.) Он, скорее, был не зятем, а моим братом. Я его любила.

Любить-то любила, но, очевидно, не так, как моя сестра Олли, хотя никто из знакомых никогда об этом не догадывался. Когда они в одно прекрасное рождественское утро появились вместе на пороге нашего дома и заявили, что поженились, мой отец потребовал, чтобы ему показали свидетельство о браке, и только тогда поверил.

– А когда вы успели влюбиться? – промямлил Кэм, мальчик очень славный, но не слишком тактичный. Вопрос заставил Олли рассмеяться, а Тео смутиться, но они так и не ответили, хотя нам всем до смерти хотелось узнать.

Но как только обе семьи оправились от такой неожиданности, они обрадовались, что двое славных, умных, удачливых молодых людей из двух славных, умных и удачливых семей заключили союз; правда, об этом сразу же забыли, поскольку Тео и так был членом нашей семьи, и молодожены в нашем присутствии не допускали никаких нежностей и вели себя как обычно.

Но спали они в одной комнате в доме моих родителей и через пару дней после Рождества вместе уехали, вернувшись в квартиру Тео. Хотя потом Олли часто ночевала в своей квартире, если задерживалась допоздна в лаборатории.

Увидев Тео в дверях кафе, я не подумала об Олли и о наших семьях. Если честно, я вообще в тот момент не думала. Я только чувствовала, и это чувство было радостью.

Я провела Тео через комнату, поставила еще один стул к нашему столику и жестами давала понять Жаку, чтобы он справлялся без меня. Я по опыту знала, что люди быстрее отзываются на команды, когда человек, ими командующий, выглядит слегка идиотом.

– Ты просто замечательно выглядишь, Тео, – сказала Линни, у которой немного перехватило дыхание. – В смысле привет, Тео, ты выглядишь замечательно.

Тео – единственный мужчина во Вселенной, способный заставить впасть в косноязычие мою обычно словоохотливую подругу. Она считает, что Тео – самый красивый из живущих на нашей планете людей, что должен быть закон, запрещающий быть таким красивым, что Тео сияет неземным, возможно, радиоактивным светом и что только красота завоюет Тео место по правую руку от Бога. Я ничего не придумываю. Линни произносила эти и еще другие гиперболические высказывания каждый раз, когда видела Тео, причем лицо ее сияло от священного экстаза.

«Слияние кровей» – так моя сестра, сентиментальная дурочка, объясняла его внешность. Он был плодом брака между шведкой и филиппинцем. Эта генетическая комбинация скорее всего сделала его менее подверженным таким заболеваниям, как болезнь Альцгеймера и малярия. (Может быть, я не совсем точно помню, что она сказала, но что-то вроде этого.)

Хотя я знала, что реакция Линни на Тео граничит с безумием, я все же понимала, что он действительно красив. Правда, я не относилась к Тео как к красавцу. Линни считала, что я смотрела на Тео, как люди, страдающие аутизмом, смотрят на всех людей – как на совокупность определенных черт. Она утверждала, что я видела сумму черт, а не единое целое, которое умных женщин – не всех умных женщин, но и не только Линни – превращало в пускающих слюни лунатиков. Может быть, она и права. Смотря на него, я видела спокойного зеленоглазого мужчину с взлохмаченными волосами, чей стиль почти не претерпел изменений с дошкольных времен, если вообще изменился. Я видела нормального, обычного Тео. Для меня он не купался в небесном свете. Я все еще видела мальчишку, который все лето провел в костюме человека-паука и пытался научиться прилипать к стенам.

– Рад тебя видеть, Линни, – сказал Тео, явно не замечая, какое впечатление он производит на обычно невозмутимую Линни. Даже если бы он заметил, ничего бы не изменилось. Женщины, подобные Линни, приводили его в смущение, что явно делало его еще более привлекательным для них. Это был настоящий замкнутый круг.

– Ну спасибо, Тео, – прощебетала Линни, машинально слегка взбивая волосы.

– И мне кажется, что я не имел удовольствия видеть тебя раньше, – обратился Тео к Клэр. Он сказал это обычным тоном, не пытаясь очаровать или польстить, но Клэр все равно покраснела. Я видела, что она, вне всякого сомнения, была очарована. Было совершенно очевидно, что Клэр укусило то же насекомое, что и Линни. Причем основательно.

– Клэр, это муж моей сестры, Тео. Тео, это Клэр, – сказала я. Клэр потеряла дар речи, но с глубоким вздохом кивнула, как будто хотела сказать, что я права. Она – Клэр!

– Тео, давай дадим пару минут этой парочке, чтобы прийти в себя. Им будет легче, если ты перестанешь им улыбаться, – сказала я. – Лучше расскажи мне, что привело тебя в этот благословенный город.

– Медицинская конференция. На редкость скучная. Я там сидел, слушал тягомотный доклад и чувствовал, как мои кости рассыпаются в прах. Вот и решил навестить мою подругу Корнелию.

– И правильно сделал. А где наша принцесса ДНК? Все еще в погоне за Нобелевской премией, подобно гончему псу? – спросила я. Может, я ошибаюсь, но мне показалось, что Тео поморщился, хотя и очень незначительно. Мне пришло в голову, что, возможно, мое легкомысленное упоминание о его жене ему не понравилось, хотя я меньше всего хотела его огорчить. «Он ее любит», – напомнила я себе. Мне должно быть это понятно, потому что я сама большую часть своей жизни тоже была в нее влюблена.

– Что-то вроде того, – сказал он, грустно улыбаясь. – Она сейчас в командировке, занимается какими-то исследованиями. Ее довольно долго не будет.

– А как же Рождество? – обеспокоенно спросила Клэр, снова спустившись на землю.

– Чересчур успешные люди вроде Тео, Олли и меня существуют на уровне, который выше называемого обычными людьми «сезоном праздников», – сварливо заявила Линни, тоже присоединившись к нам, землянам.

– Ну да, Олли действительно очень много работает, – сказал Тео. И оживился. – Слушай, Корнелия, помнишь те праздники, когда ты заставила всех соседей смотреть «Прекрасную жизнь» каждый день в течение… подожди… месяца?

– Не говори глупостей, – возмутилась я.

– Точно, в течение месяца, – повторил Тео. Он повернулся к Клэр: – Тебе повезло, Клэр, что ты тогда еще не родилась. Она тащила детей в подгузниках из теплых домов и усаживала их перед телевизором. Это был кошмар.

Клэр засмеялась.

– Я знаю ее всего один день, а она уже составляет список фильмов, которые мне следует посмотреть, – улыбаясь сказала Клэр.

– Ну вот, ты уже настроил ее против меня. – Я перегнулась и ущипнула Тео.

– Ей это на пользу, как ты думаешь? – спросил Тео у Клэр. – Когда против нее настраивают?

– Думаю, да, – сказала Клэр и милостиво кивнула.

– Так какие у тебя планы на Рождество? – спросила я Тео и тут же поняла, что сделала ошибку.

– Да никаких нет. Родители собираются к Звездочке в Лондон. Мы с Олли хотели поехать в дом родителей, но тут подвернулось это исследование. Я решил, что без нее не поеду. Возможно, заскочу на несколько дней в январе. А ты? С кем ты собираешься провести Рождество? – Мы все старались говорить легкомысленным тоном, чтобы Клэр продолжала улыбаться, но рано или поздно он бы всплыл, этот вопрос, с уймой других вопросов, требующих трудных и сложных ответов.

– Понимаешь, Тео, – могла бы я сказать, – я не планировала поездку домой, потому что подозревала, что мой не очень щедрый на эмоции друг задумал романтическое путешествие, во время которого я надеялась навести мосты через эту эмоциональную отдаленность, но тут вчера в кафе появилась его дочь, о существовании которой я не подозревала и которую только что бросила ее мать. Она сидит здесь, несчастная и очаровательная, поэтому я понятия не имею, что мы будем делать на Рождество. – Но разумеется, я ничего такого не сказала. Никто ничего не сказал. Клэр опустила глаза и стала рассматривать центр столика, потом свои колени.

Линни оглядела всех и встала.

– Простите меня, – сказала она, – мне нужно поговорить с тем мужчиной насчет рубашки. – Прежде чем уйти, она положила ладонь на макушку Клэр. Линни не собиралась уходить надолго. Я это знала. Я рассказала ей историю Клэр достаточно подробно, чтобы она поняла, что эта история, как ни плохо я была с ней знакома, полна печали. И если придется улаживать ее в этом переполненном кафе, то чем меньше аудитория, тем лучше. Линни двинулась в направлении Хейса, крича:

– Хэллибертон!

Клэр встретилась со мной взглядом.

– Его зовут Хейс, – тихо заметила она.

Я вздохнула неожиданно для себя.

– Знаю, – сказала я. Мне стало трудно дышать.

– Клэр, – мягко произнес Тео, – смотри сюда. – И он начал быстро крутить четвертак в пальцах сначала одной руки, потом второй, взад-вперед. Я уже видела, как он проделывал этот трюк, видела и других людей, делавших то же самое, но только одной рукой, и я знала, что это далеко не самый сложный трюк в мире. Но Тео выполнял его ювелирно, четвертак скользил, как вода, между его длинными пальцами. Усталому страдающему ребенку этот трюк может показаться волшебством.

Глаза Клэр расширились.

– Вы можете меня научить? – почти прошептала она.

Они трудились минут десять, у Клэр ничего не получалось, но это было не важно, потому что с каждой минутой она все больше походила на обычную одиннадцатилетнюю девочку. Я пошла, чтобы взглянуть, как справляется Жак, а когда вернулась, Тео как раз объяснял:

– Есть две ступени. Сначала ты должна научиться, как это делается. Затем ты должна забыть, как это делается, и просто сделать. Выключи мозги и доверься рукам. – Клэр кивнула, и я поняла, что она мысленно записывает его слова, слово в слово.

Затем Клэр неожиданно положила четвертак между своими ладонями, сжала их очень крепко и спросила:

– Вы знали кого-нибудь, кто сошел с ума?

Это был странный вопрос, но Тео, похоже, не слишком удивился, только задумался.

– Думаю, что знал.

– А они выздоровели? – спросила Клэр.

– Конечно. Те, кого я знал, выздоровели. Те, кого я знал, долгое время были обычными, но потом начали меняться. Начали путаться, забывать многое и иногда вели себя так, как ты никогда от них не ожидал. Иногда они даже пугали.

– Они перестали быть самими собой, – сказала Клэр. Она не сводила глаз с лица Тео. Он тоже не отводил взгляда.

– Да нет, не совсем, хотя создавалось такое впечатление. Они внутри сохраняли себя. Они ведь прожили жизнь и любили людей, все это в них осталось.

– Вы в самом деле думаете, что они продолжают любить тех людей, которых любили, когда были здоровы? – спросила Клэр.

– В самом деле. Может быть, у них не получалось сразу понять любовь, и они вели себя не так, как любовь заставила бы их себя вести, но любовь никуда не исчезла. Такого не может быть. У людей, которых я знал, очень чувствительный химический состав элементов в мозгу нарушился, одних стало слишком много, других слишком мало.

– Они так заболели?

– Именно, они так заболели. А лекарства и внимательные врачи помогли им выздороветь.

– А все поправились?

Тео поколебался.

– Нет, не все. Но многие. Ученые с каждым днем узнают все больше о том, как помочь людям выздороветь. – Тео сказал это спокойным, ровным голосом, и Клэр приняла этот ответ. Она положила четвертак и схватилась обеими руками за край стола.

– Моя мама так больна. Она начала меняться в начале октября. Мы же с ней вдвоем живем, и я видела, как ей становится все хуже и хуже. Она начала делать странные вещи, например, забрала меня однажды из школы на весь день без всякой причины, а еще она дала мне выпить вина.

Я с изумлением слушала Клэр. У нее было на редкость выразительное лицо, и ее темные глаза светились доверием. Я уже видела намек на него в тот момент, когда Клэр сказала мне о Барселоне. Но сейчас это был не намек, это было немигающее, сияющее доверие, направленное прямо на Тео. В других обстоятельствах я бы обиделась – почему Тео, а не я, – но здесь было не до обид. Удачно выбрала Клэр, молодец!