Текст книги "Стамуэн"

Автор книги: Марина Казанцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Казанцева Марина Николаевна
Стамуэн

ГЛАВА 1. Обвал при раскопках

В высоком-высоком небе Стамуэна не было ни облачка. Обыкновенно мелкие летучие клочки, похожие на разреженную вату, кем-то словно в шутку наклееной на бледное небо, виднелись лишь рано поутру. Тогда же приблизительно появлялся и странный ветер, дующий отчётливо раздельными порывами. Можно подумать, что где-то сидит некто невидимый с большими ножницами и режет на кусочки однообразно скучную ленту ветра – такими слабыми порциями подавалась в окрестности Стамуэна влага. Словно кому-то там, наверху, было жалко напоить досыта этот маленький пыльный городок на южной окраине Алжира, на северо-запад от гор Ахаггара.

Дожди в Стамуэне были явлением невиданным. Но, ещё большей редкостью там были приезжие. Среди общей атмосферы провинциальной затхлости маленькие захудалые селения на краю унылой пустыни являли собой зрелище неприкрытой нищеты и непроходимого запустения.

Экономически городок был мёртв. Даже более того, не похоже, что он когда-либо вообще был жив – кругом на сотни миль сплошь сухие пески, лишь в редких местах попадается убогая пустынная растительность. Ни оазисов, ни колодцев – ничего. Кому взбредёт в голову интересоваться нищим деградирующим племенем, живущим в глубокой изоляции от цивилизации в своём рассыпающемся от дряхлости городке? Такое впечатление, что долговязые флегматичные обитатели Стамуэна прозябали в этой пыльной дыре от самого сотворения мира – никому не нужные и никем не интересующиеся. Но, вот кому-то всё же понадобилось сюда забраться, у кого-то нашлось дело среди скучных серых песков, окружающих городок тысячемильной зоной молчания.

Приехали люди, забегали, защебетали, оглашая весёлыми молодыми голосами дневную жару, до сих тревожимую лишь равномерным свистом ветра да зудением насекомых. Приезжие поставили лёгкие двухместные палатки неподалеку от городской стены, огородили верёвками некоторую территорию, и принялись озабоченно раскапывать сухую землю. В стороне выстроились в ряд два трейлера, грузовой фургон и лёгкий багги. Было ещё много чего занятного и непонятного – гости обустроили свой быт многими вещами, назначение которых тёмным жителям Стамуэна было неизвестно.

Население Стамуэна проснулось от спячки и с вялым любопытством потянулось к приезжим. С утра пораньше небольшая толпа собиралась у верёвки, ограждающей место раскопок. Они стояли там, молчаливые и неподвижные, следя тусклыми, словно запылёнными, глазами за всем происходящим. Тёмные ноги их, по щиколотку утопая в пыли, привычно не ощущали жара от камней и песка. Головы, замотанные в серое тряпьё, изредка поворачивались, когда из разрытых сухих недр выбирался со своей добычей какой-нибудь приезжий.

Никто не подходил к людям, никто их ни о чём не спрашивал. Немногие женщины держали на руках молчаливых чёрных младенцев. Мужчины стояли, опустив длинные, тощие руки. Было также несколько худых, одетых в грубые мешки с прорезями, детей неопределённого возраста, похожих на маленьких старичков с мудрыми и равнодушными глазами.

Лагерь занимал площадь примерно в десять акров и был оборудован довольно серьёзно. Помимо просторных разноцветных палаток, выделяющихся яркими пятнами среди всеобщей серости, были и несколько навесов, позволяющих укрыться от безжалостного солнца. Была также и лаборатория в трейлере, биотуалеты. Но, что было особенно ценно – имелись душевые кабины, воду для которых привозили издалека. Это превращало мытьё в некое священнодействие, имеющее целью максимальную экономию воды.

В лагере обитало полтора десятка человек. Раскопки возглавлял профессор Мариуш Кондор, сорокапятилетний венгр, чья и без того смуглая кожа была дотемна прожарена солнцем многих экспедиций, а волосы добела высветлены тем же солнцем и неумолимым временем. Так что профессор походил на собственный негатив. Несмотря на свой уже не юный возраст, он был очень энергичен, а отсутствие всякого намёка на жировые отложения делало его похожим на беспокойную птицу.

Целый день начальник экспедиции хлопотливо передвигался своей подпрыгивающей походкой среди работающих и громко клекотал слегка надтреснутым голосом. Он склонял над находками худой горбатый нос и становился окончательно похожим на свою фамилию. Особенно оживлялся, когда в яме обнаруживались сухие, сплющенные временем кости. Тогда зрители, безмолвно до того стоящие, вдруг начинали перешёптываться и перемещаться, проявляя явное беспокойство. Потом так же внезапно умолкали и снова безучастно продолжали наблюдать за приезжими.

На Мариуша Кондора все манёвры, совершаемые публикой, производили ничтожно малое впечатление. Он лишь бросал на них взгляд и опять углублялся в свои пыльные дела. Среди его окружения находились двое людей среднего возраста. Это врач – немолодая и несимпатичная Эдна Стоун. И экспедитор – Франко Берелли. Все остальные являлись студентами археологического колледжа. Их присутствие здесь объяснялось просто: летняя практика.

В группе числился ещё один человек – переводчик и проводник. В его обязанности входило регулировать отношения с местными жителями, объяснять особенности местных обычаев и всячески содействовать успешному завершению летней практики. Данный тип явно состоял в родстве с жителями Стамуэна. Это вырождающееся племя, благодаря замкнутому образу жизни, обрело свои собственные характерные внешние черты – все они были нескладными, долговязыми, с невыразительными узкими лицами и очень чернокожими.

Студенты, отправляясь на свою первую летнюю археологическую практику, ожидали от неё очень многого. В самом деле, неужели двенадцать молодых юношей и девушек, вдали от привычного домашнего окружения, в экзотической стране, не найдут для себя повода для развлечения?

Но вышло всё не так. После первых дней, когда они с энтузиазмом копались в земле, старательно очищая лопаточками, пёрышками, кисточками и просто пальцами мелкие осколки и щепки, у них оставалось довольно мало повода для восторга. И неудивительно. Каждый день приносил одно и то же: с утра пораньше студенты рылись в яме, которая всё более расширялась. Шесть часов на корточках, а то и на четвереньках. Профессор стоит над душой и непрерывно каркает. Потом перерыв, пока солнце мается в зените. И снова работа – четыре часа.

Вечером, после скудного мытья в тазике, все идут в душную лабораторию в трейлере – чтобы отчистить, рассмотреть, рассортировать, классифицировать дневные находки. Повара в лагере нет, и никто не пожелал исполнять его обязанности – все питаются армейскими сухими пайками. Электричества тоже нет. Студенты подозревают, что глава экспедиции нарочно обставил работу такими бытовыми трудностями.

Но никакая сила не может им помешать устроить вечером танцы. Тут уж и безжалостный Кондор смолкает. Берелли не лишает молодёжь удовольствия выпить по баночке пива. Хотя, какая радость в тёплом пиве?

А наутро всё начинается сначала. Гулкий звук старого медного колокола – непременного участника всех экспедиций под руководством Мариуша Кондора – врывается в тонкий сон и вырывает у спящего сладкие утренние мгновения.

Пробуждение всегда мучительно. С трудом разлипаются глаза. Кожа покрыта вязкой коркой из пота, репеллентов и изрядно припорошена вездесущим песком. Из волос не вымывается пыль, сколько их ни закрывай. Пыль въелась во всё: в одежду, обувь, в мыла и шампуни. Она скрипит, когда делаются записи на бумаге. Она же лезет в пищу. А вот сам паёк совсем не лезет! Только все знают, что надо есть, вот и едят. Но, тошнее всего смотреть на Мариуша Кондора – он чист, свеж и доволен.

Раскопки каждый день приносили новые сюрпризы и ящики наполнялись очень быстро.

Под дряхлым стенами Стамуэна скрывалась настоящая археологическая свалка. Предметы, погребённые в сухом песке, сохранились очень хорошо, но была во всём ходе работ немалая странность. Такое впечатление, словно понятие исторических слоёв здесь было лишним. В одной плоскости обнаруживалась и бактрийские украшения, и эллинская керамика, датированная пятым веком до нашей эры, и черепки этрусских ваз. Даже извлекались, как предполагал профессор, почти целые шумерские таблички, только в на них невозможно было разобрать ни единого знака. Казалось, кто-то нарочно обколол клинописные следы.

Кондор не знал, что и думать – до него тут уже побывали экспедиции, но ничего не находили. И вот, чуть ли не перед входом в город, перед главными воротам обнаруживается масса ценных находок, причём совершенно разных эпох! Вот Кондор и бдит над своими практикантами, чтобы те случайно не пропустили что-нибудь ценное. Студенты люди легкомысленные: у них лишь флирт в голове да танцы!

Да нет, в целом всё не так уж плохо. Чего ныть? Вот ему рассказывал старшекурсник как угодил на практику в тропических болотах. Вот уж где был кошмар! С тех пор он на все вечеринки наряжается только мухой цеце! А кем нарядится Вилли, когда вернётся?

Валентай поднял голову и вздохнул.

– Уилл, как дела? Нашёл артефакт? – лениво поинтересовался копавший в соседнем квадрате Боб Мелкович, здоровый такой качок. То, что он уже третий день гнездился рядом, ничего хорошего не обещало.

Боб ничего не делал просто так. Никакой артефакт Мелковича никоим боком не интересовал. Единственное, что могло заставить его двигаться активно – это банальная ревность и, скорее всего, развязки следовало ожидать совсем скоро. Вилли опять вздохнул и продолжил дело.

– Я хочу тебе сказать, Валентай, ты к Нэнси не клейся. Иначе я с тобой вот так поступлю, – недалёкий Мелкович поднял обломок и сжал его в своей большой ладони. Осколок жалобно крякнул и просыпался мелкой пылью меж пальцев Боба.

Ну вот, началось. Чего ради этот убогий полез в археологию? Шёл бы на ринг долбать по мордам. Было такое подозрение, что не наука позвала этого громилу, а просто этот футболист влюбился в неприступную фею – Нэнси Грэхем.

Вилли нисколько не клеил к Нэнси. Да и она на него видов не имела. Нэнси была надменной и очень серьёзной отличницей с их факультета. Она вообще подчёркнуто игнорировала ухажёров. Её интересовала наука и только она. Нет, синим чулком Грэхем не была, и на вечеринках таблицу элементов не декламировала. Но, всяким попыткам устроить возле неё всякие там обниманцы устраивала самый решительный отпор. С Вилли она общалась довольно охотно, лишь по той причине, что он никогда не изображал из себя ковбоя. Но, Мелковичу всё это было невдомёк. Он был слишком прост и понимал все вещи излишне примитивно. Боб полагал, что Нэнси просто набивает себе цену, и его очень раздражал собственный неуспех. С кого в таком случае следует спросить? Боб полагал, что с Валентая.

Вилли постарался сосредоточиться на работе. До окончания осталось часа два и он должен накопать ещё хоть пару целых керамических изделий. И вообще – такое впечатление, что население Древнего Востока и Европы специально шаталось к Стамуэну много веков подряд только затем, чтобы выбросить здесь битые горшки и всякий прочий антикварный мусор.

Мелкович мрачно ковырял землю. Отвращение, которое он испытывал к работе, распространялось вокруг него, словно дурной запах. Здоровяк покопал ещё немного и стал искать повод отвлечься. Поднял голову и посмотрел на неподвижную толпу, по обыкновению стоящую у края. Что-то они сегодня слишком близко подошли. И куда смотрит Кондор!

У западного края котлована, на верху которого стояли аборигены, работала невысокая девушка. Она выглядела, как школьница, из-за хвостиков, выглядывающих из-под соломенной шляпы. Алисия Морешо, подруга надменной красавицы Нэнси, была очень белокожей и постоянно страдала от солнечных ожогов. Очень упорная, привыкшая всегда добиваться своего. Но, это только в отношении учёбы. А в личной жизни её преследовали неудачи. Дело в том, что Алисия Морешо давно и безнадёжно была влюблена в Габриэла Морриса, этакого красавца в киношном стиле.

Что принесло Морриса в археологию – непонятно. Но, он всегда был душой любой компании, знал великое число шуток, приколов и анекдотов. Девушки от него млели, а парни терпели лишь потому, что он всегда умел развлечь компанию. Моррис был парень весёлый и заводной, он и прозвище имел подходящее – Красавчик. Дело у Габриэла всегда спорилось. Даже непонятно, когда он успевал и позубоскалить, и больше всех найти обломков. Алисия, что ли, ему подбрасывает? Никто, правда, её за этим делом ни разу не застукал.

Вот Алисия встала и принялась близоруко рассматривать какую-то мелочь, потом огляделась в поисках профессора Кондора. Он тем временем возился с лупой у одного из ящиков. Алисия не стала ждать и направилась к нему со своей находкой. По дороге она совершила порядочный крюк, чтобы пройти поближе к Моррису и послушать, о чём он так обольстительно вещает своей соседке – Маргарет Мэллори.

Вилли прекратил работу и наблюдал со стороны за этой сценой. Что-то заставило его насторожиться. Чувство тревоги, неизвестно откуда взявшейся, протянуло своё тонкое щупальце в подсознание молодого человека. Он не мог определить причины этого странного чувства и внимательно огляделся. Что-то было неправильно. Глаза его пробежали по однокурсникам, кропотливо копающимся в земле. Потом он посмотрел на небо. Оглядел горизонтальные слои в профиле раскопок. И уже решил было, что ошибся, как вдруг раздался многоголосый вопль.

Толпа, стоящая на краю, ринулась прочь. Земля сходила вниз широким языком – словно снежная лавина с горы, легко слизывая тщательно устроенные уступы. Этого не должно было случиться, уровни были сделаны пологими, но – вот, пожалуйста!

Подвижная масса увлекла с собой нескольких зевак, что замешкались на краю карьера. Мелькнули нелепо раскоряченные чёрные фигуры. На то место, где только что работала Алисия, съехала лавина песка и земли. Алисия оглянулась, всплеснула руками и упала в обморок точно в объятия Красавчика.

Вся работа остановилась. Студенты повскакивали с мест. Кондор побледнел, насколько это было возможно, и бросился к месту обвала. Из-под завала вытащили троих аборигенов – все трое были живы-здоровы и даже обошлись без травм. Ничего не отвечая на взволнованные расспросы, они вяло отпихнулись от спасающих рук и лениво потащились наверх, к толпе зрителей.

Завал продолжали расчищать. Требовалось знать наверняка, что никто более не пострадал. Переводчик тем временем бегал среди аборигенов и на их гортанно-курлыкающем наречии расспрашивал, все ли на месте. От него пятились и ничего не отвечали, словно им и дела нет ни до чего.

– Я видел ещё одного! – выкрикнул кто-то из студентов.

Кондор торопливо разрывал грунт прямо руками. Вилли тоже отшвыривал назад полные пригоршни сухого, как вечность, песка. Рядом так же сосредоточенно работала Нэнси. Её щёки и нос были в пыли. Вдруг она издала неопределённый звук, и все студенты тут же заголосили.

Из земли торчала маленькая тёмная рука. Кондор зарычал и коршуном бросился на ребёнка. Совместные усилия дали быстрый результат, и врач экспедиции Эдна Стоун поспешно приступила к мерам спасения.

Некоторое время царило тревожное ожидание. Потом мальчишка закашлялся и задышал. Спустя ещё мгновение его огромные испуганные глаза уставились на окружающих его людей. Странные же это были глаза. Белки едва виднелись по углам двух чёрных-чёрных блестящих дисков. Даже темнота кожи была несравнима с этой глубокой, как бездонный колодец, чернотой. Зрачки неразличимы. Ребёнок напряжённо глянул на Вилли и тут же его лицо утратило всякую выразительность. Длинные ресницы прикрыли внезапно потускневшие глаза.

– Наверно, работы уже хватит на сегодня, – с надеждой проговорил Боб Мелкович, без пользы толокшийся где-то позади всех.

И тут у ребёнка обнаружилась родня в виде одной старой бабки. Едва пострадавший оказался наверху, старуха тут же выступила вперёд и принялась ругаться скрипучим голосом.

– Она недовольна, – кратко пояснил переводчик, Маркус Джок.

Старуха продолжала шипеть. Глазки её, глубоко ушедшие в тёмные морщинистые веки, горели, как угольки.

– Она говорит, что местные боги покарают вас, – флегматично перевёл толмач.

Старуха выпихивала из себя слова, перемежая их плевками. Довольно странно было видеть такую экспрессию на недавно столь безучастном лице.

– Возможно, подарки смягчат гнев богов, – невозмутимо заметил переводчик.

– Передайте что она получит пару сухих пайков, – распорядился Кондор. – Если я буду давать им деньги, они начнут валиться пачками. Кстати, почему снято ограждение?

Заграждение действительно отсутствовало. В принципе, оно было чисто символической вещью: местные жители, несмотря на их дикость и угрюмую необщительность, никогда ничего в лагере не воровали. Но, верёвки всё же на месте не наблюдалось. Колышки, на которых она была натянута ещё утром, просто лежали на земле.

– Где Берелли? – сердито спросил Кондор.

Только Франко Берелли, переводчик Маркус и врач Эдна Стоун оставались наверху, пока шли работы в карьере. Но, экспедитора не было нигде видно.

– Я читала в палатке, пока вы работали, – объяснила Эдна. – За верёвками никто обычно не следит.

Это и так все знали – не было нужды охранять такую чепуху.

– А вы где были? – строго задал Кондор вопрос проводнику.

– Здесь же и был, где же ещё? – развёл руками тот. И указал на место под навесом поодаль, где обычно и коротал дневное время.

Берелли не было и в лагере.

– А я давно заметил, что они все стояли на самом краю, – с довольным видом выступил Боб Мелкович и огляделся, ожидая аплодисментов. Всё-таки, наблюдательность – большое достоинство!

– А почему же мне не сказал?! – рассердился профессор. – Кто ещё заметил, что толпа подошла к самому краю?!

Все переглянулись и промолчали.

ГЛАВА 2. Маранатас Императора

Преждевременное окончание работ было довольно приятным событием. Все не прочь посидеть под навесом, размять ноги и просто пообщаться. Их было двенадцать студентов второго курса археологического факультета.

Аарон Коэн, надо ли говорить, что он – еврей.

Фарид Гесер, полуараб-полунемец.

Аманда Берг, по прозвищу Фанта – из-за своих рыжих волос.

Нэнси Грэхем, стройная брюнетка и вообще очень красивая девушка.

Боб Мелкович, настырный приставала.

Габриэл Моррис, иначе – Красавчик.

Алисия Морешо, со всеми её комплексами.

Маргарет Мэллори – красотка не хуже Нэнси, спортсменка.

Калвин Рушер, неясной национальности.

Джед Фальконе, американец итальянского происхождения.

Заннат Ньоро, афроамериканец.

И последний – Вилли Валентай, просто белый человек.

***

– Валентай, сходите, пожалуйста, с нашим переводчиком в дом к старухе. Проведайте ребёнка и принесите им пайки. – с выражением недовольства обратился к Вилли профессор Кондор.

Переводчик хранил отстранённый вид, явно в чём-то не соглашаясь с главой экспедиции.

Маркус Джок происходил из местных аборигенов. В противоположность замшелой традиции Стамуэна, он в юности покинул этот городок и некоторое время отирался в мелких поселениях Ахаггара, а затем путешествовал по северной Африке в поисках приключений. Человек он был далеко не глупый и весьма любознательный, поэтому сумел выбраться из самых низов – благодаря одарённости и целеустремлённости. Сумел получить образование, много путешествовал. Однако на этом карьера и закончилась. Для того, чтобы продвинуться дальше, нужны родственники, связи, деньги. Всего этого у долговязого, чернокожего Маркуса не имелось. Он стал гидом, переводчиком, парламентёром, регулировщиком мелких конфликтов в разных экспедициях. Его услуги бесценны, но упрямство иногда просто невыносимо. Он постоянно пересекался с Мариушем Кондором по разным мелочам.

Профессора предупреждали в консульстве насчёт своеобразного характера этого не вполне типичного представителя вымирающего племени додонов – жителей дряхлого Стамуэна. Немало экспедиций прибывало под эти мёртвые, сухие стены, но никому не удавалось ничего разузнать про обычаи этого городка, изолированного от всего мира не только многими милями песка, но и крайней необщительностью жителей. Они ничего не продавали и ничего не покупали, ни с кем не разговаривали и ни на что не реагировали. Единственной связью их с внешним миром был проводник и переводчик Маркус Джок, выходец из Стамуэна – такой же упёртый, как все додоны.

Вот и теперь Маркус утверждал, что глава экспедиции ни в коем случае не должен лично идти к пострадавшему мальчишке да ещё и извиняться в чём-то. Это-де уронит его статус. Тогда профессор больше может не рассчитывать и не надеяться на сохранность лагерного оборудования и всех вещей экспедиции. У него будут всё тянуть прямо из-под носа. Да и что такое этот самый мальчишка? – мелочь просто, больше ничего!

Кондор негодовал и требовал от Маркуса, чтобы тот признал негуманность своего утверждения. Профессор так и подпрыгивал, так и кипятился, но ничего не мог поделать с невозмутимым упрямством переводчика. Маркус обычно вежливо выслушивал многочисленные аргументы, потом склонял голову и, глядя искоса в песок, негромким голосом последовательно разбивал все доводы Кондора. Наблюдать подобные сцены было очень уморительно: казалось, беспокойная птица наскакивает на телеграфный столб, настолько разными они были – невысокий худощавый Кондор и тощий долговязый переводчик. Но, сегодня было несколько иначе. Сегодня европейская дипломатия требовала слова.

Добившись от шефа отказа от личного участия в операции, Маркус не смог убедить его вообще никого не посылать. Кондор твёрдо решил направить с речью одного из своих студентов. Он называл это "крепить связи". Поэтому Валентаю были вручены пайки, запаянные в плотные пластиковые конверты и безоговорочно приказано идти за Джоком.

Со стороны могло показаться странным, что профессор так настойчиво требовал от проводника взять с собой в Стамуэн кого-то из экспедиции для принесения извинений какой-то неграмотной старухе. На самом деле всё было далеко не столь просто. Ещё до прибытия экспедиции к этому старому городу проводник и переводчик Маркус Джок очень твёрдо и убедительно объяснял, что посторонним заходить за стены города категорически нельзя. Это-де страшнейшее табу. Он всячески застращал профессора и всех его студентов.

Но Мариуш Кондор тоже был себе на уме. Он сделал вид, что согласился и уверил проводника, что не позволит никому даже и помыслить о таком. И в самом деле, профессор сдержал слово. Уважать местные обычаи в любом случае – дело архиважное. От этого зависит обычно не только успех дела, но и сохранность жизни.

Профессор прекрасно был осведомлён о мистических способностях африканских колдунов и очень хорошо помнил историю одного немецкого коллеги, который несколько лет назад вздумал игнорировать важность местных запретов. После того, как несколько дней он не выходил на связь, прибыл спасательный отряд и обнаружил всю экспедицию в полной прострации бродящей по пустыне. Вместе с памятью люди утратили и человеческий вид, скинули с себя одежду, обувь и умирали от обезвоживания и голода. Лишь много позже, уже в госпитале, они пришли в себя и оказалось, что ровным счётом ничего не помнят – даже того, что вообще были в этой затерянной дыре. Такие вот дела, да-с.

Но, скажите, какой учёный не будет сгорать от интереса, угодив в такой рай для археологов, историков и этнологов, каким являлся этот обшарпанный городишко, буквально стоящий на открытиях?! Судя по всему, у Стамуэна было богатое историческое прошлое, если сюда, в этот Богом забытый угол, стекались торговые пути всех времён и народов. И это историческое паломничество непременно должно иметь отражение в быте городка. Поэтому Кондор, хоть и не проявлял этого перед проводником, но буквально изнывал от желания хоть одним глазком да заглянуть в городок.

Не так давно он распространялся об этом перед Эдной и невольным слушателем его гневной тирады, произносимой почему-то шёпотом, стал Вилли Валентай. Он как раз явился с крепко оцарапанной ногой к докторше, а Кондор требовал особо тщательно следить за недопустимостью инфицирования ран. Пока Эдна, постоянно отвлекаясь на реплики профессора, обрабатывала ссадины, Вилли с большим удовольствием наблюдал исторический диспут на тему лукавства некоторых переводчиков и их явно завышенных коммерческих интересов.

И вот теперь, когда стихийно возник приличный повод для чистосердечных извинений за случай возмутительного разгильдяйства приезжих, Кондор попробовал ещё раз под удобным предлогом нажать на Маркуса. И очень кстати ему под руку подвернулся Вилли, который хорошо был осведомлён, что именно так занимает профессора в этом заговорённом Стамуэне. Кондор чуть не грудью наезжал на проводника, а тот словно и забыл, как сам уверял, что чужим в городок и ногой нельзя ступить. В лучшем случае оторвут башку, в худшем – закопают в землю.

Все доводы Маркуса выглядели вялыми, и он постепенно сдавался перед напором Кондора. И вот результат – проводник согласился взять Вилли в город. Ну скажите после этого, не врун ли этот Джок?!

Едва лишь парламентёры побрели к обвалившимся воротам Стамуэна, неугомонный Кондор устроил новый разгон в своём хозяйстве:

– Кто мне объяснит, куда девался Франко?!

Никто не мог ничего толкового сказать.

– Это нарушение правил! Я вынужден составить докладную записку! – желчно проскрипел профессор. – Неслыханное нарушение порядка!

***

В целом Вилли был доволен, что ему выпало пойти в город. С самого начала работ им всем строжайше было запрещёно заходить за полуразрушенную городскую стену. Быт аборигенов оказался окружён таким множеством запретов и условностей, что проводник не уставал запугивать участников экспедиции последствиями нарушений.

Сама возможность покопать в таком интересном (?!) месте – это результат многих переговоров и уговоров. А эта самая старуха у аборигенов чуть ли не главная. Вот почему профессор так настаивал на непременном ритуале извинения.

Вилли, идя след в след за Джоком, миновал почти обрушенную арку входа. Камень был так стар, что чуть не рассыпался. Теперь они двигались по дороге, вымощенной щербатым белым камнем.

Город состоял из тесно прижатых друг ко другу однотипных каменных хлевов – как же ещё можно назвать эти низенькие строения с крохотными оконцами? Все домики стояли задом к дороге. Нигде нет ни деревца, ни цветочка. Редкая трава, что пробивалась среди камней – это вся растительность. Но, меж каменной дорожкой и домами пролегала довольно широкая полоса серого песка. И ни единого следа на ней: ни травинки, ни камушка, ни птичьей лапки. Ровная мелкозернистая поверхность песка выглядела так, словно её каждый день тщательно и любовно выравнивали птичьим пёрышком.

Непонятно, как Маркус ориентировался в этом хаосе каменных пристроек. Иногда они сверху украшались убогим, как и всё здесь, плетнёвым сарайчиком. Это тем более непонятно – вокруг города места было предостаточно, а от возможных врагов жалкая ограда не спасала. В некоторых местах стена имела прорехи, нищенски заштопанные неровными камнями и даже плохо сделанным плетнём. Дырки замазаны не то навозом, не то глиной – аборигены Стамуэна тщательно оберегали свой быт от чужого взгляда. И вот в такое сакральное местечко Маркус рискнул провести постороннего человека?

– А почему бы им не расширить городскую черту? – так и спросил Вилли у проводника.

– Нельзя, – неохотно отозвался Джок. – Табу.

– А как ты ориентируешься здесь? Я уже давно потерял направление.

– Старуха – шаария, – пояснил Джок. – Она должна жить вон там.

– Шаария? Что это значит?

– Это всё детали местной религии, – кратко сообщил переводчик. – Отсюда и далее молчи. Все вопросы потом.

Они прошли под небольшой плетёной аркой. С двух сторон к ней были приставлены каменные тумбы, источенные временем, как и всё в этом полумёртвом городке. Засохшие цветы украшали неровно сплетённые прутья. Тут были повязаны тряпочки, кусочки шкур, редкие бусины, косточки и прочий мусор. Первобытный век!

Маркус, не останавливаясь, прошёл под аркой, Вилли – следом. Он хотел потрогать арку, но Джок неодобрительно посмотрел на это и занудливо напомнил правила поведения гостей в Стамуэне:

– Молчи. А лучше не шевелись.

Под боком у обшарпанной городской стены прибилась странная полукруглая лачуга, фасонно сложеная из неровных глыб, зато с настоящей каменной крышей – плоско лежащим сланцевым прямоугольником. Низкий вход ничем не прикрыт. Из тёмной дыры потянуло странным запахом – то ли горящих благовоний, то ли жжёной резины.

Вилли озирался. Поразительно: за всё время путешествия по Стамуэну ему не встретилось ни одного живого существа! Никого не было также у края раскопок, словно недавнее происшествие всех распугало.

– Шари-о-шария! – с гортанными переливами пропел Маркус, встав у входа. Ни звука в ответ.

– Шари-шари-о-шария! – настойчиво пропел переводчик.

Внутри хижины послышалось слабое шевеление.

– Мар-о-марна! – проскрипел старушечий голос.

Проводник сделал Вилли страшные глаза и прижал двумя пальцами свои губы. Это означало: молчи и даже не шевелись!

В домике было темно. Посреди помещения находился маленький очаг – просто круг из камней, в котором ровно горел слабый костерок. Перед очагом сидела старуха в своих бесформенных серых лохмотьях, на голове – подобие тюрбана из старых тряпок. Глаза старой ведьмы мерцали в свете пламени – она пялилась на гостя. Шаария уже так стара, что усохла почти до костей. От прочих жителей Стамуэна она отличалась невеликим ростом.

Даже мебель в этом жилище была из камня. Высокому Джоку и студенту тут явно тесно, поэтому переводчик церемонно уселся на маленький каменный кубик с вогнутой отполированной поверхностью. А Валентаю пришлось скромно угнездиться прямо на плотном земляном полу. Он разочарованно оглядывался по сторонам, разговор Маркуса с шаарией студента не интересовал.

Не было в этом убогом доме ничего, что могло бы походить на тотемы, амулеты, другие ритуальные вещицы! Ни орнаментов, ни оригинальной посуды, ни циновок, ни резных фигурок, ни раскрашенных там-тамов – ничего! Только сухие, невыразительные камни.

Эти двое, между тем, вели переговоры. Они сидели на своих каменных сидениях друг против друга, разделённые крохотных очагом, где едва горел словно обесцвеченный огонь. Старуха нараспев произносила фразу, Маркус склонял голову набок, и, печально глядя на огонь, так же неторопливо отвечал. Постепенно их беседа ускорялась. Шаария что-то требовала, а проводник со своим обычным упрямым видом что-то отвечал. Такое впечатление, словно Джок всем и всюду перечит. На Валентая собеседники внимания не обращали, словно не было его тут.

– Каа… – задумчиво сказала шаария. Маркус не изменил позы, но выразительно посмотрел на выход.