Текст книги "Странники"

Автор книги: Марина Казанцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

– Ты Лгуннат?! – невольно вскрикнул Уилл, – Но я же помню Лгуннат!

– Я тоже тебя помню! – засмеялась шаария. – Ты пришёл ко мне на храмовую гору с другом, таким невысоким, черноволосым. Вы шли ко дворцу Пространственника, и я ничего не заподозрила в тебе, не узнала тебя, Авелий! Хотя кто бы тогда мог такое подумать! Да и откуда было узнать, когда Авелий потом не раз возвращался в Стамуэн и остался в нём, когда время путешествий по Вселенной для нас иссякло.

– Да, шаария была одна, – продолжила она, немного помолчав, – как только я умирала, так воплощалась тут же в новом теле, одной из девочек своего потомства – чтобы не прекращался Поиск Избранных, чтобы к Императору можно было отправить ещё одного гонца. Во время кратких перерывов между жизнями я обретала себя и свою полную память, снова становилась собой. Тогда в отчаянии я говорила себе: умри, шаария, умри хоть на этот раз! Откажись от жизни, иначе додонам не выбраться из западни. А в следующий миг снова обреталась в теле – в младенца. И, входя в возраст, снова становилась прорицательницей пустого, я забывала всё – не было доступа к памяти. Я помнила лишь свои годы. С каждым разом жизнь становилась всё короче, а сил всё меньше, и я крутила бессмысленно колесо истории, не замечая, что оно движется вхолостую. В один из дней ко мне пришёл очередной шаари. Он привел экспедицию кладоискателей – всё по кругу. Я учуяла среди них сильного Избранного. Но нюх мой был слаб – я не распознала душу. Всё, как всегда, и я послала к нему с маранатасом своего последнего потомка – малыша Ниаранью. Что ты вздрогнул, Избранный? Ты узнал это имя?

– Не знаю, – удивлённо ответил Валентай. – но чем-то оно мне знакомо.

– Не удивляйся, – ласково сказала Варсуйя, – ты ещё услышишь про него.

– Ниаранья, ты помнишь что-нибудь об этом человеке? – обратилась шаария к молчащему ребёнку. – Ты отдал ему маранатас Императора.

– Я помню как отдал, – отозвался тихий отрок, – но должен был отдать другому?

– Почему ты так поступил, Ниаранья? – продолжила шаария.

– Потому, что он был моим другом, – так же чуть слышно ответил ребёнок.

– Почему ты так решил?

– Не знаю, – покачал головой мальчик.

– Он не помнит, – объяснила Валентаю Варсуйя, – слишком мал ещё. Лет ваших через двести он станет взрослым и обретёт свою память. Тогда он вспомнит, что был тем самым додоном, с которым ты, Авелий, разговаривал перед тем, как тебя убил Кийан. Ниаранья сам вызвался ходить к тебе на встречи, ведь ты не достиг к тому времени возраста памяти, лишь только с его слов знал, что принадлежал некогда к племени додонов и должен возвратиться к нему. Ты был похож на дикаря и считал додонов богами. Кто знал, что в тот день история Земли пойдёт по другому сценарию.

Юный додон и Валентай с любопытством посмотрели друг на друга – ни тот, ни другой не могли явственно вспомнить, что же их связывало.

Потери звёздного племени были к тому времени очень велики – безумная Варсуйя отправляла в чёрную глотку Изнанки Бытия одного додона за другим – в надежде, что кто-то донесёт до Пространственника его Глаз.

"Он служил вам вечность, добывал для вас Живые Силы, чтобы вы могли жить жизнью могущественных богов, на которых молятся галактические расы. Послужите ему и вы хоть раз – пройдите через Грань прежде срока. Что вам стоит, ведь вы вернётесь в новом теле!"

Слишком поздно она поняла, что ни один так и не вернулся – не воплотился в новом теле, не открыл ларчик своей памяти. Тома их жизни, порой очень славные тома, остались без оживляющей их души. Первыми ушли Искатели, как близкие родственники Айяттара. Потом пошли те, кто не осуществлял Поиск, а только путешествовал по Вселенной и пользовался щедрыми дарами Силы.

Мужчины и женщины уходили и не возвращались. И постепенно племя додонов оскудело. Не так уж много было их – несколько десятков миллионов, а Вселенная велика. Одно и то же количество додонов, запомни, пришелец. Одни и те же бессмертные души переходили из тела в тело – уход одного означал приход в новом рождении. А убыль восполнить было не из чего. Народ рождался, а душ для них не было. Они вырастали, но совсем чужие. В довершение всего старые додоны, не в силах терпеть с каждым воплощением всё более тяжкие бедствия и нищету, уходили к Чаше Сновидений, выпивали воду и не желали выходить из сна – они оставались в пузыре иллюзий навсегда.

– В один день, придя ко мне, Сади сказал: твои дети отвратительны, в них нет искры. Как же был он прав – он был с душой, а все прочие, кроме Ниараньи – нет. Я посмеялась тогда над ним, сказала, что даже так потомки додонов лучше какого-то шаари, полукровки, нищего, лишённого души. И я ошиблась. Я думала, их души спят, а их не было вообще. Вот они, Авелий, посмотри на них – они все из Стамуэна. Посмотри как обновила их Сила, каким соком налились их тела – материя жива, а божественной Души нет. Вот что произошло с нами, пришелец.

– За этим нам и нужна стена, – добавила Варсуйя. – чтобы дикие животные не проникали в город. У них души животных. Мы поселили их подальше отсюда, у них свой город. У них есть всё, но это не додоны. Иногда они приходят толпами под стены города – неизвестно зачем, ибо кто же может понять, чего хочет животное. А ночами они выползают на берег и грезят неизвестно о чем.

– Сколько же всего осталось истинных додонов? – потрясённо спросил Уилл.

– Нас трое вместе с Ниараньей, Пространственник и ты. Всего пятеро, – ответила Варсуйя. – Этого слишком мало, чтобы возродить племя. Нет душ, я говорила. Не знаю, как теперь додоны будут продвигать свою миссию – образование новых миров. Только Джамуэнтх может это знать.

– А как же Рушер? – живо вспомнил Валетай.

– Он не додон, – ответила Варсуйя, – он приблудный дух, прилипший к нам в незапамятные времена. Мы всячески пытались от него избавиться, но он всякий раз вселялся в додонское тело. У кого-то вместо одного ребёнка рождалась двойня, второй – Кийан. Через этот позор прошли многие женщины додонов.

"Теперь понимаю всю злость Рушера и его ненависть к додонам, – подумал Валентай. – чуждое отродье, демонский подкидыш, он всегда был им чужим!"

– Ты помнишь его, Ниаранья? – спросила шаария.

– Он был мерзавец, – невозмутимо ответил ребёнок, – он убил Авелия.

– Откуда ты это знаешь? – поинтересовался тот.

В ответ полный непонимания взгляд больших красивых глаз, которые так поразили Уилла тогда, под стенами старого Стамуэна – действительно, откуда Ниаранья это знает?

Глава 8

– Всю жизнь мне было плевать что обо мне думают, – сказал Моррис.

Вместе с Ингой он сидел на вершине скалы, нависающей над береговой дугой. Внизу среди камней суетливо бился прибой, бросая волны на утёс – океан тут словно кипел, борясь с неуступчивой скалой. А дальше всё тихо и прекрасно – мирная панорама бесконечной водной глади, тревожимой слабыми волнами. Это явно была не их планета, но до чего хороша! Наверно, из всех очаровательных мест Земли только Бали может сравниться с восхитительным обаянием этой атмосферы.

Да, остров был великолепен – в другое время Моррис мечтал бы попасть на такой курорт, да только обитателям его было совсем не весело. Прошло два месяца с того дня как сюда попали Боб и Нэнси, спустя две недели тут оказалась Маргарет – одна, без Айрона. Потом прибыл Заннат с вновь обретённым сыном Рикки и говорящим ослом Цицероном. А дальше пошло напряжённое ожидание – со дня на день все ждали Уилла и Фальконе, но время шло, а никто больше не появлялся в этой восхитительной тюрьме для проигравших битву с Рушером.

– Мне нравилось обманывать, – продолжал Моррис, качая головой и рассеянно глядя на разноцветных рыб, медленно и торжественно плавающих по мелкой прозрачной лагуне с чудесным песчаным дном и удивительной подводной жизнью. Мечта дайвера – вот что такое этот остров и его неглубокие, теплые воды.

– Я всегда чувствовал превосходство над другими, когда умел заставить их играть по моим правилам, когда одурачивал их, использовал в своей игре.

– Да, ты всегда был обманщиком, – согласилась Инга.

На девушке уже не было её юбки из лисьих хвостов – она оборвалась и растрепалась во время тяжёлых испытаний на Псякерне (о, как хотел бы Габриэл, чтобы этих приключений не было никогда!), топик тоже пришёл в негодность, сапожки размокли, пропитались солью и стали безобразны. А лисья шапка вообще никуда не годилась – не место ей тут, в этом тропическом раю. Так что Инга теперь была одета просто – как позаботился о ней тот странный аппарат, который выдавал по первому требованию всё необходимое – от еды и зубных щёток до одежды простого фасона и натуральной с виду ткани.

Теперь на девушке надет простенький сарафан в цветочек, а ходить она предпочитала босиком. Глядя на неё, и Моррис обзавёлся новыми привычками – он тоже был бос и одет в белые брюки, чего с ним сроду не бывало. Чудесное здешнее солнце украсило их открытую кожу золотистым загаром, а свежий ветер смешивал солёные запахи океана и чудные ароматы растительности острова. Всё это пошло пленникам на пользу – они стали выглядеть здоровее, но что это по сравнению с тяжёлыми, мрачными мыслями и тяжким ожиданием. Почти все они предавались размышлениям, от безделья занимались самокопанием и душевным самоистязанием. Все, кроме Занната и его спутников.

Вот и Морриса, наконец, прорвало – он более не мог выносить молчаливого упрёка со стороны Боба, Нэнси и особенно – Маргарет. Мог победить, и сдался! За свою шкуру перетрусил. Драгоценная жизнь Морриса важнее всех дел во Вселенной!

– Да, ты всегда был обманщиком, – легко согласилась Инга.

Он чуть вздохнул – была надежда, что она хоть немного попытается его утешить. Да что толку – как он может объяснить отчего сдался и уступил Фортиссу в последний момент. Скажешь: интуиция? А он сам уже в этом не уверен.

– Ты всегда меня обманывал, – продолжила она, – Я много раз прошла через это. Обман вообще твоя главная черта – ты без него не можешь.

– Послушай, Инга... – тоскливо начал он.

– Нет. Это ты послушай! – она повернула к Моррису свое загоревшее лицо. И глаза её странно блестели. Но удивительно – не было в них ни упрёка, ни обиды, ни презрения. Глаза Инги смеялись, ласково глядя на растерянного Габриэла.

– Я выходила во сне в пространство Душ, – сообщила она почему-то шёпотом, хотя, кроме ветра и солнца никто не мог слышать их разговор, – ты же знаешь, я Спутник. Я общалась с другими Душами, и они мне сообщили, что происходит нечто странное и новое – такого никогда ещё не было в нашей Вселенной!

– Ты знаешь, что с Уиллом и Фальконе?! – взволнованно вскричал Моррис. Надо же, он забыл, что Инга – Живая Душа, она Спутник, она может во сне подключаться к полю информации!

– Т-сс. Нет. Не знаю, и никто не знает – их локал изолирован. Я не могу тебе сказать, что именно узнала от Душ – тебе всё равно это не понять. Но одну тайну я тебе могу открыть. Я тебе сказала, что ты всегда был обманщиком, Моррис?

– А... – он печально отвернулся – не того ожидал Габриэл от Инги. Уже думал, она ему что-то скажет необыкновенное, а она опять про тот давний сон, в котором он был этой скотиной – Патриком Холливэем.

– Слушай, дурачок! – смеялась Инга, поворачивая к себе его вытянувшееся от огорчения лицо.

Эта редкая ласка, которой он удостоился за все время знакомства, может, раз или два, вынудила его на бледную улыбку. Что бы ни отдал он, лишь бы Инга снова была с ним весела, непринуждённа, мила. Он любил её и сознавал, что недостоин этой чистой души, которая к тому же вовсе не человек, а таинственная Живая Душа, воплощённая в теле лишь его прихотью.

– Мы не случайно с тобой вместе, – продолжала она, словно не замечая его терзаний, – Мы с тобой много раз были вместе. Ты много раз предавал меня. Ты негодяй, Моррис!

Он резко вздохнул и вырвался от неё. Нет, он не может больше это слышать!

– Слушай, Моррис! – смеялась она, – Ты должен знать! Не упирайся, предатель, ты проделывал это со мной много-много раз! Я научилась тебе не верить, но сейчас... Сейчас ты искренен со мной, и я тебя прощаю.

– О чём ты, Инга? – простонал он. Голова шла кругом от противоречия её жестоких слов и ласкового взгляда.

Она посмотрела вверх, по сторонам, словно искала того, кто мог бы их подслушивать. Отчего – кто мог вторгнуться в этот разговор, когда огромное пространство и шум прибоя надёжно охраняли их уединение?

– Никак не можешь простить мне тот обман в моём волшебном сне? – с тоской ответил он. – Я придумал себе идиотскую роль и был идиотом. А больше, кроме этого Поединка, мы с тобой никогда не встречались. И сейчас ты говоришь лишь об этом сне, когда в любой момент настанет конец этому отпуску вдвоем, и мы снова расстанемся – на этот раз навсегда.

Она прервала его:

– Нет, не навсегда. Мы с тобой уже встречались, только ты не помнишь.

– Да, я видел тебя в своих снах, – печально согласился он, – и всякий раз пытался что-то тебе сказать, объяснить. Как я ненавижу себя за этот свой обман в том сне!

– Не понимаешь, – нетерпеливо тряхнув своими ореховыми волосами, отвечала девушка. – Ты не обманул меня тогда, я просто подыгрывала роли. Я знала, что ты лжец. Лжец и предатель. Это всегда было твоим путём, и ты никогда ему не изменял.

– Да, да, я знаю... – он был совершенно уничтожен.

– Я скажу тебе правду, в которую ты не поверишь, – безжалостно продолжила Инга. но, черт возьми, глаза её смеялись!

Она схватила его голову обеими руками, приблизила к себе и зашептала ему в ухо:

– Я всегда любила тебя, мерзавец! Я шла за тобой в такие авантюры! Я сама становилась предательницей ради тебя. Я теряла дом, честь, семью, детей – всё для тебя, а ты бросал меня... всегда.

– Нет, это слишком! – вырвался он от неё, – Ты наговариваешь на меня! И это всё, что ты хотела мне сказать?! Я готов ответить за свои дела, но не за то, чего не совершал!

– Тебе трудно поверить в это, – она смотрела на него такими чудными глазами, как будто сошла с ума, и это сумасшествие было самой обольстительной вещью на свете, – будь это два-три воплощения назад, ты бы не сомневался, а сейчас на тебя влияют пустые сказки, навеянные веками ошибочных представлений. Ваш мир, Моррис, есть сон. Вы все в нём – спящие. Вся ваша цивилизация – химера. Вся твоя жизнь, Моррис, сплошное сновидение. И таких снов у тебя было много. Ты в каждом был собой, но в новом воплощении. Во многих твоих снах с тобой была и я. Мы много снов провели вместе – много жизней. А реальность там – в пространстве Душ. Нет ничего, Моррис, нет никого – есть только Души! Ты Живая Душа, Моррис! Такая же, как я. Сейчас ты спишь, потому что воплощён. Там, в безбрежной пустоте космоса рассеяна твоя память, все твои бесконечные образы. Эта живая нить переплелась с моей памятью – мы много раз рождались в разных мирах и были вместе. Последним нашим пристанищем была планета Земля, где мы с тобой рождались людьми. От древности, от первых человеческих шагов до нынешнего дня. Ты был Язоном, я – Медеей. Ты был Парисом, я – Еленой. Ты был тем, кто стал прообразом Фауста, а я была той, которую ты соблазнил и бросил – я Грета! Ты уносился в своих поисках невозможного, а я страдала и умирала.

– Нет, нет... – растерянно бормотал он, ошеломлённый этим потоком обвинений.

– Ты сманил меня от мужа, обольстил и бросил, хотя я не одна была твоей жертвой, мой дон Жуан. Ты уходил в море и обещал вернуться, а сам гонялся за призраком сокровищ. Тебя несло покорять альпийские высоты, а мне оставалось хоронить тебя.

– Я не понимаю...

– Однажды я отравила тебя, не в силах более терпеть твои измены, а ты так и не понял, кто тебя убил. А Патриком Холливэем ты был в предыдущей жизни – волшебный сон вернул тебе память одного воплощения. Ты тогда заигрался в свою игру и не учел того, что Монк настоящий псих – на следующий день он застрелил тебя. А я прожила ещё два года и получила пулю в лоб, когда, наконец, выследила Монка на одной ферме в Аризоне, где он взял в заложники целую семью и всех убил. Вот кого ты выпустил на волю, Патрик. Я любила тебя, Холливэй, я восхищалась тобой, и только попав спутником в твой волшебный сон, поняла, что за афёру ты тогда проделал. Я и тогда не верила тебе, но ты всё равно превзошёл самые мои худшие ожидания. Теперь я знаю, кто подставил беднягу Мозера – за что ты так с ним поступил? Его уволили, и он до сих пор не знает, в чем виноват. Да, Мозер жив, он уже глубокий старик, но до сих пор у него на стене в гостиной висит твоя фотография, где вы оба были в форме полиции Детройта. Он до сих пор считает тебя другом и рассказывает о тебе внукам. Вот какого человека ты подставил, Моррис. Всё это было на самом деле в твоей прошлой жизни – в пятидесятые годы, когда компьютеров в полиции не было – эту деталь ты домыслил, чем и сбил меня с толку. Мы оба погибли тогда – ты от собственной игры, а я когда пыталась мстить за тебя. После того как я побывала Спутником в твоем волшебном сне, я сказала себе: хватит! Я решила больше никогда не встречаться с тобой. И только по настоянию Джамуэнтх согласилась последний раз побыть с тобой в этом странном предприятии – Поединке. Я первый раз увидела, Моррис, что ты заботишься о других, переживаешь за них, что тебе бывает стыдно. Не знаю что с тобой случилось после того сна про Холливэя, но ты изменился. И вот мы встретились с тобой опять. Мы Живые Души, Габриэл. Когда мы умрём, то снова возвратимся в состояние памяти. Вот почему я не боялась умереть там, на этой покинутой станции между Скарсидой и Псякерней. Я думала, ты выдержишь до конца, и мы вместе вернёмся. Это было самое лучшее воплощение – мы были едины, и ты любил меня. Не отчаивайся, нас ждёт вечность. Я люблю тебя, Моррис.

***

– На что ты надеешься, Рушер? – холодно спросил Стиассар.

Большой чёрный орёл с человеческим лицом вытянул свою оперенную гладкими блестящими перьями шею в сторону человека, в раздумье бродящего по краю скалистого обрыва, глубоко под которым, внизу, тяжело и неподвижно застыли чёрные воды мёртвого океана. Янтарные глаза Синкрета смотрели на Рушера с недобрым выражением, а губы идеальной формы презрительно кривились.

Красный карлик, угрюмо торчащий на чёрном небе, не давал света, и вся пустынная местность была погружена во тьму, среди которой едва ощутимо различались антрацитовые скалы да мрачный, битумный океан.

Ледяной ветер слабо трепал чёрные волосы Владыки. Чёрным был и его костюм без каких-либо заметных деталей – словно облегающее тонкое трико. И только лицо выделялось своей бледностью среди безжизненной, стерильной, чёрной пустоты.

Планета давно умерла, пережив и схоронив всё, что когда-то дышало в её остывшей атмосфере. Умершее, сжавшееся в тугой комок солнце скаредно прятало тепло и свет в себе, океаны испарились, сохранив на обнажившемся дне лишь вязкую массу – смешение всех останков, которые когда-то наполняли планету жизнью. Смерть и пустота – всё, что осталось, и сама планета со своим умершим солнцем отчего-то выпала из непрерывного круговорота галактической семьи и теперь одиноко и тоскливо зависла в кромешной черноте Космоса, где лишь едва заметные бледные пятнышки обозначали далёкие галактики. Мертвее места, чем это, быть в природе не могло. И вот именно тут, среди сухих каменных полей находилась странная компания.

Высокий синий человекообразный, с лицом химеры, Фортисс выглядел совсем чёрным, лишь длинные волосы его, плащом падающие от макушки до пят, слегка отблескивали в слабом свете угасшего светила.

Сложением карикатурно напоминающий человека Ахаллор выделялся среди Синкретов белым цветом своей чешуи и оперенных крыльев – он чуть светился собственным светом.

Изумрудно-зелёный Муаренс имел форму коня-дракона, и разумные глаза его пристально смотрели на Владыку – все Синкреты не отрывали от хозяина взгляды.

И чёрный орёл с человеческим лицом, на высоких, крепких когтистых лапах, с глянцевито-металлическими перьями – Стиассар. Он вытянул вперед свою длинную шею, словно хотел разглядеть выражение лица Владыки.

Этим пятерым не был нужен воздух для дыхания: четверо Синкретов не ощущали ни ледяного ветра, ни недостатка пищи. Но воздух не нужен был и их хозяину – Калвину Рушеру, который задумал всю эту грандиозную битву за право обладать запасом самой могущественной энергии во всей Вселенной – Живой Силой. Тело Рушера было надёжно укрыто абсолютной защитой – той же Силой. Он был неуязвим.

– На что ты надеешься, Рушер? – ровным, бестрепетным голосом спросил Стиассар, видимо, продолжая ранее начатый разговор.

Кажется, Владыка не услышал своего Синкрета – он так и остался стоять, уперев ладони в пояс и рассеянно глядя в никуда. Рушер был погружён в свои размышления, лицо его выражало напряжение и раздумье.

– Зачем тебе дались эти людишки? – продолжал Стиассар так, словно получил ответ, – Ты презираешь их, и в них точно нет ничего такого, что стоило бы уважать. Ты сам говорил нам ещё в те дни, когда мы были на Рушаре. Разве не из презрения к ним ты затеял этот Поединок?

– Не я затеял Поединок, – отозвался Калвин, не оборачиваясь, – Это была ваша идея.

– Но ты хотел этого, – настаивал Синкрет. – Иначе ты бы не согласился. Ты мечтал им всем отомстить. Разве не так?

– Так, – согласился Рушер.

– Разве мы не выполнили то, что ты придумал? Мы сделали свою часть работы честно, а ты решил не доводить дело до конца? – вступил дракон Муаренс.

– Это называется честно? – усмехнулся Рушер. – Вы обещали, что я получу Живые Силы, что стану могущественным, как сам Пространственник. Что мы обдурим моих врагов и выиграем Поединок. А оказалось, что я в этой игре лишь средство для исполнения вашей программы. Вы использовали меня, Синкреты.

– Нашей программы... – с нотами человеческой обиды отозвался Фортисс, – это такая же твоя программа, как и наша. Ты пятый, и только случайность помешала нам прибыть вовремя. Ты знаешь как всё произошло: всему причиной Коэн – из-за него мы потеряли наш запас энергии и попали в нулевое измерение.

– Если бы не этот идиот-ифрит, ничего бы не случилось, – снова заговорил Ахаллор.

– Идиот-ифрит? – усмехнулся Рушер, – Вы прекрасно знаете кто повинен в том что Коэн оказался у вас на пути.

– Перестань винить себя, Владыка, – умоляюще заговорил Фортисс, – всего предвидеть невозможно, и ты не мог знать как сложатся события.

– С чего ты взял, что он себя винит в смерти Коэна? – язвительно обратился к Фортиссу Стиассар. – Он рад этому, это развязывает ему руки, оно же внушает ему надежду занять место паршивца Коэна возле Маргарет!

Рушер только усмехнулся на "паршивца Коэна". Надо же, он давно так не называет своего врага и соперника, а эти ещё помнят его слова, брошенные там, на Рушаре. Да, для них Коэн враг номер один, потому что именно он стал причиной всех происшедших за последние сто миллионов лет неурядиц. Это он отбросил четырёх Синкретов в момент их проникновения в эту Вселенную в нуль-пространство, называемое Изнанкой Бытия, и это он своей гибелью вселил в Рушера сумасшедшую надежду обрести благоволение Маргарет, этой ненормальной бабы, которая сначала предала своего Айрона, изменив ему с Рушером, а потом взялась оплакивать своего мужа, как верная жена. Вот этого Синкреты никак понять не могли – для них в этом не было логики. А логики нет только у людишек. И именно этим мелким беспамятным тварям вздумал уподобиться Рушер, великий мозг которого и изначальное предназначение были нацелены на одну-единственную задачу – их задачу. Только в исполнении этого дела и состоял смысл его существования. А он так их подвёл.

– Ты слишком долго пробыл со смертными, – низко пророкотал Муаренс, – Этого не должно было случиться. Ты подвергся их беспамятству, соблазнился их обманами, заразился их безумием. Вот это есть причина твоих колебаний.

– Ты веришь в свою химеру, Рушер? – снова вступил Ахаллор, – Поверь мне, никаких надежд. Я говорил с ней – она тебя ненавидит. Ты ей омерзителен, а твой обман привёл её в бешенство. Как ты надеешься переломить это нерациональное, тупое человеческое упрямство? Она была безумно счастлива с тобой, боготворила тебя, она получила всё, о чем смела мечтать, она ради предложенного тобой обмана была готова навсегда забыть Коэна, расстаться с ним, лишь бы бежать за тобой на край света. А теперь так же ненавидит за каждый момент, что провела с тобой, презирает себя за каждый поцелуй. А что изменилось? Ведь это ты был с ней, ты говорил с ней от себя, ты был искренен, ты отдавал ей лучшее в себе. Я видел тебя и понимаю тебя. Но смертные противоречивы в своей сути, они сами не знают чего хотят. А стоит им получить это, как они теряют интерес к предмету своей страсти. Отними у них иллюзию – они будут умирать от желания снова обладать ею. Я говорил с Маргарет, я видел в ней это безумие – смертные не мыслят, они рефлексируют.

– Я тоже могу сказать это же, – вступил Муаренс, – я наблюдал за Нэнси, я говорил с ней. Мой вывод такой же, как у Ахаллора: это племя безнадёжно. Это вообще ошибка эволюции. Сам вид был выведен для решения частной проблемы додонов, до которой нам нет дела. Они выполнили своё задание, они сохранили тебя в своей среде до нашего прибытия. Но ты зря вмешался в дело Варсуйя, зря втёрся в её эксперимент. Я понимаю, ты был растерян из-за нашего опоздания, ты не понимал кто ты такой. Мы не виним тебя, но всё прошло. Сейчас всё снова на своих местах. Ты должен выполнить свою часть задания, как мы свою. Мы должны получить все Живые Силы, нам необходима энергия взамен утерянной. Ты должен победить в последнем Поединке и взять энергию Уилла.

– Чего ты с ним нянькаешься, чего крутишь? – снова заговорил резким тоном Стиассар – из всех Синкретов он держался с Рушером самым дерзким образом.

В тоне Ахаллора звучала сдержанность, в голосе Муаренса – осторожность. Фортисс явно сострадал своему Владыке, но Стиассар был полон раздражения. Он единственный, кто не мог приступить к исполнению задуманной Рушером тактики. Все Синкреты справились со своей частью Поединка, а он – нет.

– Избранных двое, – ответил на все эти речи Рушер, – Уилл вполне может заменить меня.

– Нет, не может! – в бешенстве вскричал Стиассар, – Он не может тебя заменить, потому что не предназначен для этого! Ты и только ты должен быть с нами! Ты трусишь, Рушер! Ты пытаешься избежать предназначения! Ты пытаешься спрятаться среди людей, а ты не человек, Рушер!! Твоё сознание затуманено человеческой заразой, ты слишком долго был среди них! Тебя смущает то, что ты сейчас в человеческой плоти – вот она влияет на твой чистый разум! Гормональный всплеск – вот что такое твоя любовь! Преобразуйся, Рушер! Преобразуйся в киборга, дракона, хоть в ифрита – и ты избавишься от своих иллюзий! Ты же хотел быть киборгом! Ты хотел играть в разрушителя! Вот тогда ты был подлинным Кийаном, а не сейчас!

– Паршивец Коэн, – злобно вступил Ахаллор, – что он натворил, мерзавец! Я сначала думал, что он сделал глупость, зря пережёг Силу. А теперь вижу, что он не вничью свёл Поединок – он победил! Он лишил тебя, Рушер, мужества! Он подставил тебе свою жену, на которую ты и запал, как на приманку! Какой гениальный ход! Я недооценил Коэна!

– Не думаю, – отозвался Фортисс, – Коэн поступил импульсивно – согласно своей природе. Ты разозлил его, Ахаллор. Ты перестарался, когда дразнил его. Это твоя ошибка.

– Откуда же мне было знать, что смертные такие слабаки? – презрительно откликнулся тот. – Увидел жену с другим – и в истерику.

– Ты не понимаешь человеческих мотивов, – поморщившись, сказал Рушер.

– Зато ты слишком хорошо стал понимать их, – язвительно ответил Ахаллор.

– К чему ведёте? – холодно отозвался Рушер, наконец, бросив разглядывать бездну и утопающий во тьме горизонт.

Он развернулся к своим Синкретам, на лице его образовалось злое выражение – он был рассержен. От мягкой сдержанности не осталось и следа. Он был явно взбешен: его Синкреты вздумали читать ему мораль!

– А ну заглохли! – резко бросил он всем четверым, – Запомните, вы без меня ничто! А я без вас могу обойтись! Я уже обладаю той массой Силы, которая даст мне всё, чего я захочу. У меня нет желания сражаться с Валентаем, особенно после того что я о нём узнал. Все они перестали быть моими врагами! Ни к кому из них я больше не питаю ненависти! Мне надоело ненавидеть! И не говорите мне, что они все мелкие людишки – сейчас это уже неправда! Вот именно сейчас, когда открылась такая правда, есть смысл обратить найденные силы на благо человечества и изменить тот мир, в котором я столько тысячелетий бродил мрачной тенью, причиняя лишь вред и зло! Чёрт побери, они прошли такой тяжёлый и скорбный путь, и мне ли их судить – мне, который стал причиной их страданий?!! Мне, который подмешал в их естество грязную природу хищника?! Мне, который бесчинствовал неисчислимые века и тайно разжигал братоубийственные войны? Мне, который и был тем дьяволом, которому приписывают всё зло мира?! Нет, достаточно! Теперь я хочу, чтобы всё было по-другому. Теперь в моей власти исправить всё зло, которое я причинил. Это будет новая Земля и новое человечество! Раньше я не знал на что мне направить свои силы, то внутреннее стремление, которое я чувствовал в себе и которому не находил применения! Додонам я был не нужен, они слишком идеальны, чтобы терпеть в своей среде такого смутьяна, как я, но среди людей для меня есть дело. Я уничтожу преступность, болезни, страдания, выведу человечество на новый путь развития – разумный и гуманный. Это будут новые додоны – взамен отживших прежних, этих жалких пустых плотских оболочек. Я был Искателем и могу сказать, что сам ничуть не уступаю Пространственнику. Я стану новым Айяттара!

– А почему Валентай не может этим всем заняться? – язвительно спросил Стиассар. – Ведь он тоже Избранный.

– Потому что я сам этого хочу! – надменно отвечал Рушер.

– О! – иронично обронил Синкрет.

– Ты хочешь сделать наше пребывание здесь бессмысленным? – со зловещей миной спросил Ахаллор, выступая вперёд и надвигаясь своей высокой фигурой на Рушера.

– Нет, вы получите свое, – отрывисто ответил тот, – но позже! Вы и так уже опоздали на сто миллионов лет – ещё сотня для вас не потеря. Дайте время, я выведу людей с Земли, и можете забирать себе всю эту планету.

– Без тебя? – печально спросил Фортисс.

– Я же сказал, с вами пойдёт Авелий! – раздражённо бросил Рушер

– А ты его предупредил? – вкрадчиво осведомился Муаренс.

– Это моё дело. Я его уговорю. Он знает всё то, что знаю я. Он может сделать то, что могу я. Фактически мы одно и то же – Искатели. Он сделает это, потому что ему некуда деваться. Потому что он никогда не победит меня. Единственное, чего я опасаюсь, так это того, что он полезет в бой и с дури покончит так же, как Айрон – вот тогда мне некого будет предложить вам в Спутники. И я не смогу выполнить своего обещания. Так что не мешайте мне обрабатывать его – это надо делать осторожно и терпеливо, малыми дозами вливая в него информацию. Он мне не верит, и это хорошо, поскольку он не будет верить и додонам, когда обнаружит, что всё, что я ему говорю – правда!