Текст книги "Странники"

Автор книги: Марина Казанцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

– Не знаю, – помотал головой волшебник. – Наверно, то же, что и с другими. Меня ведь не было с ними с того момента как пропал Пространственник – я шагнул в Портал, и он перенёс меня через миллионы лет. Наверно, додоны понемногу собирались в Стамуэне и за миллионы лет очень многие исчезли в той дыре, которая называется Изнанка Бытия. Это время они назвали Великим Перерывом – тогда они и начали умирать.

– Разве их души не вышли из песка Стамуэна в миг воскрешения? – изумился Уилл, который хорошо помнил то зрелище, что наблюдала их группа десять лет назад: когда живые додоны прошли через переходник, шаария крикнула "время мёртвых!", и из серого песка Стамуэна стали выходить тени. Они входили в круг, обретали плоть и исчезали.

– Эти сыновья Пространственника – разве они не вышли со всеми? – спросил Джед, опережая товарища. – Разве они не вернулись?

– Не подумал об этом... – пробормотал волшебник, откладывая кусок и задумываясь над вопросом. – Я не спрашивал Айяттара, а он не упоминал об этом. Но, понимаешь, у додонов совсем иное отношение к детям, чем у людей. Да и вообще у любых других цивилизаций. Для них дети как бы не дети, а равноправные партнёры. Детство у додонов проходит быстро, а молодость длится бесконечно. Старости же нет вообще. И нет у них особого различия между своими или чужими детьми, как вообще с кем-либо из своего племени. Поэтому я и говорю тебе: неважно, что Авелий и Кийан были детьми Пространственника и Варсуйя. Но почему у нас так странно пошёл разговор? Я думаю, пора обсудить, как именно нам справиться Рушером – ведь это и есть задача Поединка.

– Я только об этом и думаю... – пробормотал Валентай.

А ещё он подумал о том, что не стоит рассказывать Джеду о том, что он услышал от их врага и что узнал сам при помощи волшебной Силы додонов. Слишком это было фантастично и слишком не вписывалось в привычное земное понимание мира. Сказать Фальконе, что он, Уилл, прожил от начала существования человечества на Земле множество жизней, а до этого был додоном – представителем бессмертного племени звёздных путешественников, таинственных богов Вселенной, легенды бесчисленных галактических цивилизаций! Он и Рушер – сыновья Пространственника. И некогда волшебник был другом Авелия – вот настоящая разгадка той странной тяги Маркуса к Уиллу Валентаю, а вовсе не та краткая встреча по пути к волшебному дворцу на облаках. Да вот поди, скажи ему! В такое даже Альваар не поверит, а уж он всякого повидал.

***

Чистые воды мелкого ручья, хлопотливо журча, бежали у ног Маргарет – почти задевая кончики пальцев. Она сидела на прибрежном камне, в тени нависающих над водой крон неизвестных деревьев. Среди пышной островной растительности – здесь было полно мест, куда можно было скрыться. Общество друзей тяготило Маргарет.

Они здесь все товарищи по несчастью, все проигравшие, так что особо радоваться было нечему. Местные красоты, прекрасная погода и курортная обстановка походили на последний ужин приговоренного к смерти. Полная неизвестность убивала, как будто божественно могучие силы Вселенной забыли про них.

Мелкович, этот воплощённый образец мужества и красоты, проиграл красиво и достойно – он сделал всё, что мог, и не его вина, что Нэнси-Наяна подвела его. Её никто не осудил, но отношения этой пары оказались разрушены – теперь оба проводили время в стороне друг от друга, и только их общий Спутник, Джек Бегунок, был для них связующей нитью.

Никто не осудил Занната и даже Морриса, который был в миге от победы, но предпочел не жертвовать собой. Надо знать Морриса, чтобы понять такое решение – это вполне в его духе. Этот человек всегда был эгоистом и соблюдал только свои интересы. Ну, хотелось ему выступить перед компанией, надеялся он своим хитроумием победить Рушера и тем сорвать аплодисменты. Но не вышло – враг оказался сильнее, и, оказавшись у последней черты, Моррис не переступил через свою натуру. Нельзя требовать подвига от человека, не способного на самопожертвование. Хотя, поначалу Мелкович сгоряча высказал Габриэлу.

Все тяжело переживали смерть Айрона, и пытались поначалу окружать Маргарет заботой – как вдову героя. Но ей это было вдесятеро тяжелее, чем просто смерть мужа. Она никому не призналась, как обстояло дело в действительности. Если бы кто-нибудь узнал, что она была любовницей Рушера, что предала Айрона с их общим врагом, то единственным выходом было бы наложить на себя руки. Страх разоблачения не давал Маргарет поначалу спать. Она помнила как охотно нарисовал перед ней Ахаллор картину позора Нэнси – что мешало кому-то сделать то же и с ней?

Оказавшись во мгновение ока на этом экзотическом острове, ещё переживая разговор с Синкретом в древнем королевском жилище возле фальшивого озера Тана, она едва пережила шок от встречи с товарищами. Сначала в ней вспыхнул дикий страх, что сейчас к ней выйдет Айрон, и обвинит её в предательстве, и все узнают, что она была – о, проклятие! – любовницей Рушера. Как жгут рассудок эти страшные слова.

Ненавистная рожа Ахаллора всё время перед ней – во сне и наяву. Он кривляется и издевается над ней, в сотый раз пересказывая на свой лад все детали её рокового заблуждения. Он рассказывает с торжеством в голосе, как гениально они с Рушером её обманули, какой великолепный стратегический план разработали и как замечательно его воплотили. Синкрет горд своим хозяином, он в восхищении от его паскудства.

Да, в тот момент она пожелала, чтобы Айрона не оказалось на этом острове, и вот его на нём не оказалось. И память об этой трусливой мысли убивала Маргарет. В первый миг как она увидела бегущих к ней друзей, стоя на прекрасном берегу, омываемом вечным прибоем, она вдруг увидела краткое видение: огненный ифрит, который был её мужем, перекинулся в плазму и превратил в световое излучение «Беовульф», корабль Космического Патруля вместе с его новым экипажем. Это значит, что Ахаллор выполнил свое насмешливое обещание и рассказал Айрону о позорном предательстве его жены. Коэн не выдержал этого и своим самоубийственным поступком так дорого купил свою победу. И вот теперь она сидит тут и принимает соболезнования друзей. Ужаснее этого нет ничего, разве что тот постыдный факт, что она была любовницей Рушера.

Но на этом беды Маргарет не закончились. Спустя примерно месяц жизни на этом острове забвения, ей вдруг пришла в голову мысль. Маргарет торопливо начала подсчитывать дни, уже не сомневаясь в правильности догадки. Месяц она была с Рушером в дороге, да месяц здесь... Правда оглушила её так, что она пожалела, что не сгорела вместе с мужем в той топке. Лучше бы он убил её! Да, она беременна – не меньше месяца! И ребёнок этот не от Айрона. Проклятый Рушер наградил её напоследок подарком.

Тут безжалостная память напомнила ей собственные слова, сказанные над королевским ложем: на этом ложе и я родила бы тебе сына. Каким трагическим смыслом исполнилось это желание влюблённой в свой обман женщины! И Маргарет в который раз подумала: как хорошо, что Коэн этого не узнал. Но сколько времени они пробудут тут?

Каждый день она ждала, что закончится это заключение, и она как-нибудь решит свою проблему. Собственное тело теперь вызывало у неё омерзение, она чувствовала себя опозоренной навеки. И никогда более не будет ей покоя, всегда она будет бояться, что её тайна откроется. Что будет дальше, чем всё закончится? Она не решалась даже представить это. Сколько же времени они ещё пробудут здесь? Ещё пара месяцев, и живот выдаст её. Что тогда? Врать, что это ребёнок Айрона? Да, товарищи окружат её заботой и сочувствием, что будет ей страшнее даже обмана Рушера.

Так думала она изо дня в день, уходя к уединённому местечку, которое нашла себе у мелкой лесной речушки. Все убедились в том, что Маргарет не хочет ничьего общества – так выражалась её скорбь от смерти мужа. Это молчаливое бесслёзное страдание уважали и не нарушали его. И хорошо, что никто не лез к ней с сочувствием, а то она точно не выдержала бы и завыла в голос, признаваясь во всем. Временами она пыталась вспомнить лицо мужа, но тот представал перед ней почему-то все время в облике огненного ифрита – как будто Айрон отсек её от себя.

Глава 7

Сын Пространственника и Варсуйя! Странно, ему никак не удавалось почувствовать себя додоном, он ничего не помнил о том времени. Несколько ближе ему были те бледные образы, воплощения его бессмертной души, в плоть которых он облекался, пока бродил по земному миру. Они проходили перед его памятью долгой чередой – невыразительные, молчаливые призраки, в которых он не видел себя. Это были маски, под которыми он прятался – зачем? Почему после гибели Авель так и не вернулся в Стамуэн, к своей матери Варсуйя – как собирался? Он отправился в долгое путешествие во времени, от краткого воплощения к краткому воплощению – непомнящий самого себя и свое великое прошлое, утративший всё знание о мире, углубившийся во тьму человеческого невежества, с ощущением неизбежности смерти. Это было подобно изгнанию. Он, Искатель, сын Искателя, потерялся.

С оглушительной ясностью память высвечивает перед ним картины десятилетней давности... или сто миллионов лет? Варсуйя, её прекрасное, нечеловечески безупречное лицо, её тонкие, гибкие пальцы – она повернула к себе его лицо, и в длинных чёрных глазах её бесконечное изумление: у тебя Глаз Пространственника, ты сам Пространственник, зачем ты обманул меня?!

Он был единственным, кого не покинул Глаз во время перехода через Портал – все прочие потеряли его и пропали, сгинули во тьме Изнанки Бытия. Он единственный за все времена совершил переход и попал во дворец. А она не признала в нём сына – Авеля, который много лет назад ушёл из дома и не вернулся, скитаясь по миру в поисках неизвестно чего. Почувствовала что-то, но не признала.

Никак не мог Валентай представить Варсуйя своей матерью. Его родители были другие – земные мужчина и женщина. Два года назад они погибли при авиакатастрофе. Фактически они, выходит, ему вовсе и не родители, просто дали жизнь очередному телу, в которое вселилась заблудшая душа Авеля. Но именно их Валентай ощущал своими родителями, а вовсе не додонов. Никак не связывалось это в его сознании.

Уилл ворочался на том фантастическом ложе, которое ему предоставил дворец для сна, и никак не мог заснуть. Волшебное жилище как будто пыталось воскресить в своем хозяине память тех дней, когда тот прибыл сюда гостем, с Глазом Простраственника во лбу. Вся обстановка была та же, и даже ветер в открытых окнах колышет прозрачные занавески – как такое может быть в открытом космосе?! А Валентай думает: может, это вкусы Авеля побудили дворец создать такой антураж? Кому служит это изумительное жилище – Уиллу или молодому додонскому принцу, раз его отца звали Императором?

Не в силах более терпеть бессонницу, он встал и направился по роскошным покоям волшебного дворца ко всевидящему озеру – всё, как тогда! Это изумляло: события повторяются, только на новом витке они обретают новый смысл!

– Варсуйя, у меня много вопросов, – измученный Уилл обратился к додонке. Она как будто ждала этого неожиданного визита и без удивления кивнула.

– Иди сюда. Может быть, я смогу помочь тебе.

И вот он опять в этом чудесном додонском жилище – всё, как тогда, сто миллионов лет назад, только он уже не юноша и восторга того уже нет, а есть какой-то тяжёлый груз, как будто всю Вселенную взвалили ему на плечи.

Над додонским городом глубокая ночь, и светят удивительные луны, расцвечивая тёплую ночь в нежные, чувственные тона – примерно так выглядела ночь на Рушаре. Уилла посетило чувство дежавю.

Вот она перед ним. Сколько раз он пытался представить эту встречу, каким будет её лицо, когда она узнает в нём душу своего сына. Тот, кого она заботливо выращивала сотни тысяч лет в своем человеческом садке, чтобы принести в жертву жадной утробе Изнанки Бытия – её сын. Как сказать об этом? А может он ошибся и всё неверно понял?

Ничего, кроме сдержанного любопытства. За этим гладким лбом и внимательными чёрными глазами скрыто так много, но как подобраться к этой тайне? Что чувствовала она, вовлекая сына в эксперимент, который дал такой необычный результат? Или всё прошло нормально, потому что получилось? Это же жизнь длиной в бесконечность – у неё свои законы и свои отношения! Что он может предъявить Варсуйя, кроме неясных подозрений, непонимания и недоверия – яд, влитый Рушером ему в сознание.

"Что будет дальше? Куда уйдёт моя душа?"

"Я не действую, я только размышляю. С каким настроением я вступил в этот Поединок, с какой решимостью собирался нанести врагу удар – не сомневаясь, что Нечто придёт мне на помощь, подскажет в нужный момент, извлечёт из самой глубины моей души самое грозное оружие, чтобы поразить Неправду. И вот я растерян, сбит с толку – мой враг победил меня без боя! В чём моя слабость?"

Он молчал, не зная, что сказать, и как задать главный вопрос: а вдруг всё это ему только привиделось, только навеяно хитроумным, обольщающим гипнозом Рушера? Может, Варсуйя засмеется, когда услышит, что он вообразил себе, будто он есть душа её сына – додона?!

Наскоро просмотренные сюжеты из прошлых воплощений Авелия теперь вмешивались в сознание Уилла, общей картины не давая, но в чем-то неуловимо размывая незыблемое до этого момента ощущение себя, как цельной личности. Это было страшно – так, наверно, выглядит шизофрения, когда человек вдруг начинает ощущать себя несколькими личностями.

"У нас такое считается болезнью. А что, если это вовсе не болезнь, а приоткрытая в прошлое дверь, слияние души с собой же?! Господи, да вся земная психиатрия тогда не более чем собрание ограниченных больной логикой выводов, кое-как скреплённых теорией, основанной на ложных фактах!"

Мироустройство Вселенной и человека оказалось намного сложнее, нежели предполагали зыбкие теории науки. И в этой внезапно открывшейся сложной глубине ему требовалось отыскать себя, свое место, предназначение. Тело смертного, и душа, живущая в вечности – странный и страшный парадокс.

– Тебя что-то тревожит, Авелий, – наконец, прервала неловкое молчание Варсуйя.

– Да, очень многое, – пробормотал он, всё ещё погруженный в свои мысли. И вдруг осознал: она первая назвала его Авелием! Она всё знает. И давно?

– Кто такой Рушер? – спросил он.

– Тёмное существо, – просто ответила она, – Дух, приставший к додонам. Мы называем таких демонами, поскольку их обиталище есть низшие измерения миров. По-вашему: преисподняя, ад.

– Но он говорил, что мы братья... – растерялся Уилл. – И что ты – наша с ним мать.

– Это не имеет никакого значения, – мягко сказала Варсуйя, как будто объясняла больному ребёнку сложный для его понимания вопрос.

В памяти вдруг отчётливо всплыли слова Альваара, когда тот рассказывал про сыновей Пространственика: это неважно. Тогда Уилл пропустил это замечание мимо ушей – слишком много фактов обрушилось на него.

Как это – не имеет значения значение? Почему – неважно?

– Воплощения, – Варсуйя понимала его замешательство, – в них всё дело. В одном из воплощений вы были братьями, всего лишь. Это случалось много раз, всякий раз новые родители. При каждом рождении, при каждой новой жизни душа получает как бы ещё одно свое измерение – так до полного завершения Сущности. Всякое обновление есть частица картины, новый штрих.

Глаза её смотрели на Уилла ласково, но без всякого волнения – кажется, эмоции и страсти незнакомы народу звёздных путешественников. Так почему же Уилла раздирают сомнения и горькое чувство отторженности? Может, то же самое терзает Рушера и гонит последнего на жестокие выходки? Не тем ли руководствовался Кейн, слова которого Уилл слышал прежде, чем почувствовал смертельный удар в висок?

– Но ведь тогда... – он даже привскочил от изумления при мысли, которая посетила.

– Тогда выходит, – уже более твёрдо продолжал он, – что на Земле вращались в колесе воплощений одни и те же души! Одни и те же, из века в век! Сегодня сын, а завтра – отец! Сам себе предок! Нынче палач, а дальше – жертва! Король и нищий, мужчина и женщина!

– Да, это верно, – улыбнулась она, – но я имела в виду несколько иное, когда говорила, что это неважно, что именно я была матерью Авелию и Кийану. Среди додонов происходит то же вращение бессмертных душ, что и среди людей. Долгий век додона не бесконечен – даже вечно обновляемое тело устает. Время от времени кто-то из нас уходит – это не смерть в вашем понимании. Мы называем это растворением. А душа воплощается в новом теле – рождается додон-ребёнок. Взросление происходит быстро – лет двести по вашим меркам, практически ничто. Ещё лет триста – и обретается полная память, всё прошлое личности. Додоны могут контролировать этот процесс, и потому возлюбленные и друзья никогда не теряют друг друга, всякий раз возрождаясь вместе. На Земле это выродилось в двусмысленную формулу: пока смерть не разлучит нас. На самом деле это означает: до новой встречи. Так что, и ты, Авелий, и Рушер, и мы с Пространственником возрождались не однажды. Вот почему неважно то, что вы оба были нашими детьми – вы были и до этого. По сути, никакая я тебе не мать, а просто дала тебе очередное тело. Эти узы очень слабы, и длятся до тех пор, пока юный додон не обретёт полноту сознания.

– Почему же я не приобрёл его ни разу за то время, пока возрождался в теле человека?

– Слишком мало времени, ты не успевал, – объяснила додонка, – Сначала в людской век было заложено более тысячи лет – у вас это назвали мафусаиловым веком. Это была эпоха "великой цивилизации". Именно её останки приводят ваших учёных в состояние восторга или недоумения. Накопление опыта и знаний шло у человека, благодаря достаточно долгой жизни, вполне успешно. Но внесенные Кийаном в генофонд человека коррективы завели этот процесс в тупик саморазрушения: слишком много в человеке оказалось животного. Мы уже хотели снизить жизненную планку, но всё произошло само собой: геологическая катастрофа, таяние ледников на полюсах, поднялся уровень мировых вод, погибла в этом новом холодном мировом океане большая часть водорослей, производящих кислород, и немалая часть видов на Земле исчезла. Возраст жизни человека начал снижаться и дошёл сначала до двухсот лет, потом до сотни, и опустился до черты возможного вымирания вида. Вот почему ты никак не успевал более вспомнить себя. Ты затерялся, Авелий, ты пропал среди людей. Тысячелетиями шаари-искатели отыскивали тебя, чтобы вернуть к додонам.

– Разве они искали не Избранных?! – изумился Уилл.

– Они искали тебя. Не имело смысла объяснять шаари, которые есть не что иное, как метисы во многих поколениях, и оттого быстро живущие существа, кого они ищут на самом деле – не поймут. Они приводили к Стамуэну других Избранных, твоих потомков, поскольку вся человеческая раса есть твои потомки, но в иных сильнее запечатлевался ген Пространственника.

– Но никто из них не прошёл, – завершил эту речь Уилл.

– Да.

«Додоны лгут, мой милый. Додоны лгут, как последние из людишек! Они полагают, что солгать и не сказать всей правды – не одно и то же!» – всплыли в памяти слова насмешливые Рушера.

Варсуйя умалчивала какую-то правду, чего-то говорить не хотела. И Уилл верил ей лишь наполовину. Нет, прекрасная хозяйка звёздной гостиницы, не Избранных искали твои шаари, выращенные специально для этой цели. Они искали именно его, Уилла, Авелия – того единственного, кто попадёт не в ловушку смерти, а во дворец. Не потому ли Уилл вынес из своих "воспоминаний" смутное ощущение того, что он всё время прятался, бежал, скрывался?! Вот почему он избегал известности, старался оставаться в тени, всё время прячась за более удачливыми товарищами. Он рвался открывать неизведанные земли, скитался по диким местам, исследовал пустыни, бежал на восток, на запад, только не на юг! Он убегал, чтобы не быть принесённым в жертву!

– Если я и Рушер были единственными додонскими душами среди людей, – медленно и напряжённо исторгал Уилл из своего рассудка, – то что за души все остальные?

– На этот вопрос ты должен ответить сам, – тут же ответила Варсуйя, – если я скажу тебе, ты не поверишь. Ищи в себе, спрашивай Память – только найденные самостоятельно знания достойны доверия. Я и так уже вижу в твоих глазах сомнение.

Она встала с кресла, провела рукой над столиком с угощением, и тот исчез.

– Пойдём, Авелий, я покажу тебе кое-что из того, что тебе надо знать. Тебя слишком долго не было дома.

Ясная звёздная ночь, нежный тёплый ветер, упоительные запахи исторгает безгрешная земля, не осквернённая присутствием беспокойного человечества. Новое ощущение испытывает Уилл – как будто от него на много миль вокруг распростёрлись невидимые нити-зонды, продолжение органов восприятия. Он не видит, но ощущает как дышит и живёт пустыня, как носится по ней горячий ветер, тревожит кроны фантастических деревьев и мнёт траву, разносит волны дивных ароматов. Как чутко спят стада вилорогих травоядных, похожих на африканских антилоп. Как рыкают во тьме и ищут пищи чешуйчатые твари, похожие на помесь львов и динозавров. Как упиваются ночной руладой яркие, светящиеся в темноте тропические бабочки и исполняют сложный танец под светом лун стаи необыкновенных птиц. Как восходят от земли тонкие, трепещущие потоки водяного пара, как сонно дышат тысячелетние древесные гиганты, каждым вздохом наполняя атмосферу кислородом. Какое бурление жизни происходит в океанских водах! Проносятся неясным видением перед внутренним взором длинные, гибкие тела, скользят серебряным потоком стаи рыбы, беззвучно поют среди подводных голубых садов колонии многоруких русалок-анемон. И тихий город, обитель звёздного племени, как жемчужина на краю Вселенной!

Он вышел вслед за хозяйкой гостиницы, вечной и неизменяемой Варсуйя, той, чье племя почитали за богов цивилизации галактик. Ночь вовлекла его в себя, обволокла томным запахом экзотических деревьев и цветов додонского сада. Свет двух лун создавал в городе призрачное сияние, отражённое дворцами, башнями, тонко инкрустированными дорожками. А внешняя стена как бы собирала свет внутри себя, отчего город казался насыщен этим нежным светом.

Варсуйя легко ступала своими стройными ногами по удивительной мостовой этого нового города, не менее прекрасного, чем прежний Стамуэн. Слабый морской ветер чуть трогал её длинные прямые волосы, и Уилл ощущал разгорячёнными щеками его нежное прикосновение. Хотелось забыть все свои заботы и размышления, а побежать сейчас на берег, раздеться и броситься в воду, чтобы от души накупаться в этом первобытно-чистом океане.

– Варсуйя, зачем стена? – спросил он просто так, чтобы не молчать.

– Чтобы не забредали дикие животные, – не оборачиваясь, ответила она.

– Я хотела тебе кое-кого показать, – продолжила она, останавливаясь возле одного дома – тот светился из-за пышных приземистых крон кустарников и деревьев, как жемчужина, отчего густая листва местами казалась ярко-изумрудной и сказочные тени расчерчивали землю и дорожку.

Без приглашения додонка проследовала в дом, ведя за собой Уилла. Там, в просторном светлом патио, увитом прекрасными лианами, их ждали двое. Один показался Уиллу знакомым: он был похож на того мальчишку, который подарил ему десять лет назад маранатас Императора! Да, это он, хотя за прошедшие десять лет повзрослел незначительно – как будто прибавил года два! В глазах его Уилл увидел непонимание – парень не признал его. Ещё бы, десять дет назад Валентай выглядел девятнадцатилетним юношей, а теперь дядя с бородой!

Второй была женщина, с первого мгновения она показалась Уиллу похожей на Варсуйя – точно такое впечатление у него возникло, когда он с Джедом попал на священную храмовую гору в молодом Стамуэне и увидел Лгуннат. Тогда он ещё плохо разбирался в чертах додонских лиц – они казались ему очень похожими, но много ли он их видел?

Эта была ростом поменьше Варсуйя, что стало заметно, когда пришедшие подошли поздороваться с хозяйкой дворца. Да, они действительно были разные – у этой волосы светлее, цветом напоминали молочный шоколад. Лицо с высокими скулами, чуть миндалевидные глаза, узкие губы, прекрасная кожа – нет, он её не знал, так отчего же она ему чуть заметно кивнула?

Непонятным шестым чувством он ощущал присутствие вокруг него каких-то полей – раньше такого не было, не начинает ли пробуждаться в нём додонское начало? Тонкие, сложные вибрации пробегали по этим полям, но уловить что-либо совершенно невозможно – этот вид информации закрыт от Валентая. Но появилось такое чувство, что две додонки переговариваются между собой. Неудивительно: наверняка вербальное общение не единственный способ из всех возможных! Вот почему Варсуйя часто отвечала на его немые вопросы – она читала его мысли! И теперь обе женщины обмениваются новостями.

Всего секунду-две длилось это молчание, а потом незнакомая додонка сказала:

– Ты должен меня помнить – я шаария.

Эта красивая, молодая женщина – шаария?! Старуха-колдунья из Стамуэна?! А что удивительного? Додоны получили обратно свои Живые Силы и самое простое – восстановить свой нормальный облик.

– Тогда здесь должен быть и Мбонга, – неожиданно пришла в голову Валентаю мысль.

– Мбонга был шаари, – ответила та, что звалась шаария, – один из моих потомков, метис. Его душа иная. Здесь чистые потомки додонов, и сейчас ты увидишь, что это значит.

Обе женщины двинулись к выходу, приглашая с собой Валентая, и мальчик присоединился к ним. Уиллу ничего более не оставалось, как следовать за ними. Что за тайну он узнает на этот раз?

Близость океана давала о себе знать лёгким прибоем и чудесным прохладным ветром. Группа приблизилась к западным воротам города и миновала их – там оказался выход на побережье.

С высокой горы, на которой стоял новый додонский город, вниз вела высеченная в скале лестница без перил, она разбегалась на мелкие лесенки, и все они сбегали к удивительно прекрасному пляжу. Отсюда, сверху, было видно, как длинные волны медленно катят из океанской дали, а по мере приближения к берегу набирают скорость и поднимаются гребнями. С веселым шумом происходила эта нескончаемая игра океана с сушей, а сверху над прекрасным миром глубоко синела опрокинутая чаша небосвода, полная ярких звёзд и летающих огней метеоритов. Здесь было всё прекрасно, впечатление портили лишь странные чёрные чёрточки на песке пляжа.

Уилл спросил, что это такое. Сейчас увидишь, сказали ему.

Здесь не было плавающих дорожек, как во дворце Простраственника, но всё же весь путь идти ногами им не пришлось – как-то незаметно оказались позади все ступеньки лестницы, и четвёрка очутилась на пляже. Тогда Уилл смог разглядеть, что неподвижные тёмные фигуры, словно вросшие ногами в серебристый песок – додоны. Мужчины, женщины. Похожие на прекрасные, отполированные статуи в одежде, они стояли, будто в трансе, устремив ничего не выражающие глаза в океан, словно завороженные игрой прибоя. Уилл в изумлении заглянул в лицо одной из них.

Чуть шевельнулись веки на узком чёрном лице, и глаза, эти бездонные чёрные колодцы, медленно обратились к человеку. Додон глянул на него без всякого интереса, а затем снова перевёл немигающий взгляд на океан. Так Уилл обошёл многих. Прекрасные, как статуи, женщины не обратили на него никакого внимания. Иные вяло бросали взгляд на гостя и тут же снова погружались в созерцание.

– Они так стоят тут все ночи напролёт, – сказала шаария, – а днём уходят спать. Никогда не видели столько воды – она их завораживает.

– Да, это наши додоны, – кивнула Варсуйя, – те, кого вернул к жизни Пространственник во время своего призыва – в тот день, когда вы вернулись с Рушары.

– Но почему? – потрясённо выдохнул Уилл. Он думал, что додоны поднялись из мёртвых таинственной Живой Силой, что они получили то, ради чего столько миллионов лет трудились – снова приобрели все свои богатства, возможности, снова стали путешествовать по мирам.

– Почему они такие? Как будто им ничего не надо?!

– Вот в этом всё и дело, – вздохнула шаария, – Им ничего не надо.

– Наши планы полностью провалились, – добавила Варсуйя, – Мы вернули Пространственника, но потеряли додонов. Стоит ли удивляться, что Чаша Сновидений не наполнилась Живой Водой – некому будет вести к ней гостей. Я говорила Пространственнику, что он зря создает новый город – ничего не получится. И оказалась права. Джамуэнтх не восстановила контракт с нами, потому что нас больше нет.

– Но я не понимаю! – взволнованно ответил Уилл. – Я видел как из песка выходили тени и воплощались, а затем исчезали через переходник! Я думал, вы возродились!

– Мы тоже думали, пока не обнаружили это. Еда, еда, ещё раз еда и зрелище океана – всё, что они хотят! – бросила шаария.

– В них нет души, – добавила Варсуйя, – И я в этом виновата.

Правда оказалась такой же неожиданной, как и страшной. Додонов действительно больше не было – только пустые оболочки. Тут же, на океанском берегу, под мерное биение прибоя, женщины рассказали о том, что произошло с их племенем.

– В те дни, когда мы были ещё в Стамуэне, – заговорила с усмешкой шаария, – когда копались под стенами последнего великого города додонов последние охотники за сокровищами, пришёл ко мне в жилище один молодой шаари по имени Маркус, по-нашему – Сади. Ты знаешь его, Авелий. Это Альваар, спутник Пространственника – верный друг. В те поры он не знал, кто он таков и что за шутку сотворило с ним время. Один из моих потомков, отправившихся в поиск, дитя какой-нибудь женщины и такого же бродячего шаари – беспутное порождение случая, разбавленная кровь. Плоть, но не дух. Кто ж знал, что в Сади живёт бессмертная душа Альваара! Я считала его мусором, додонским ошмётком, пустой породой. Как я ошиблась. Мне не хватало приобщения к своей собственной душе, и я жила, как слепая, в плену рано стареющего, немощного тела. Я считала себя додонкой, настоящей, чистой пробы женщиной из рода Айяттара, прямой наследницей Искателя. Да, мы, шаарии, таковы по происхождению и есть – потомки великой Лгуннат, сестры Пространственника. Если бы у меня было мужество принять развоплощение, то я могла бы воспользоваться мудростью подлинной Лгуннат – пророчицы. Тогда можно было бы корректировать будущее и не допустить страшных ошибок. А так Варсуйя пришлось действовать вслепую она же не из женщин рода Искателей! Я полагала, что жизнь слишком коротка, чтобы развоплощаться ради неясной идеи – ведь всех моих лет не больше тысячи! И хоть большую часть из них я прожила старухой, каждый день был мне дорог, как единственный. Некому было сказать мне, что воплощение мое есть череда смены тел, и в каждой из шаарий жила я – Лгуннат!