Текст книги "Странники"

Автор книги: Марина Казанцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава 15

В чудесных зарослях Острова Неудачников не водилось опасных зверей – здесь был настоящий рай, первобытный мир, непуганая природа. Только одно нарушало всеобщую гармонию в этом чудном месте: печаль в глазах человеческих существ, что пребывали в одиночестве на полосе белого песка, омываемого вечным прибоем, или сидели на краю скалы над неглубоким заливом. Или бродили по лесу, среди роскошных вечно цветущих и плодоносящих деревьев и множества сладкоголосых птиц.

Устав от безделья и одиночества, человек ложился в нежную, густую траву и смотрел в небо, пока веки его не смежались, и не приходило облегчение сна. Вот так теперь лежала в тени пальм Нэнси и слушала нескончаемый шёпот их крон, колеблемых океанским бризом.

Она измучилась в своих размышлениях и попытках отыскать оправдания перед Бобом. Муж замкнулся в себе. И сколько будет продолжаться это молчание? По зарубкам на дереве, они тут находятся уже три месяца.

Да, она изменила ему, но с кем? Со своей мечтой о сказке, в которую он однажды увлёк её. Потом он был Аргентором, великолепным и прекрасным героем. А потом снова стал Бобом Мелковичем – красивым, но ничем не примечательным мужчиной. В той жизни, в которую они вернулись, не было места подвигу. А без подвига нет Ланселота, нет Аргентора. И вот, спустя десять лет, ей выпала возможность снова почувствовать себя прекрасной Наяной.

О, эта волшебная история, которая закончилась таким крахом! Это Рушер виноват во всём – он ловко подобрал ключик к её тайне, её мечте. Проклятый Рушер, он разрушил её и Боба жизнь. Он дал им то, о чем они оба грезили втайне друг от друга – рядом, но не вместе. Он любил Джиневру, а она – Ланселота. В его мужественном сердце живёт древний рыцарь, недаром он сказал ей как-то, уже тут, на острове, когда она ещё пыталась объясниться с ним, оправдаться, и в запальчивости бросила слова: твой король Артур был просто мужлан, а твои рыцари Круглого Стола вели себя, как конюхи! И припомнила ему тот разговор, нелепую историю Гавейна про лошадь, которая стала. Они ей показались все глупцами, когда так серьёзно обсуждали причину, по которой эта лошадь стала! Она тогда слушала их и думала: о, что за идиоты!

– Они были шутники, – печально ответил Боб.

Да, кажется, она не поняла тогда этого, увлечённая лишь одним: своим юным возлюбленным, прекрасным Ланселотом, и изнывала от необходимости прикидываться верной женой Артура и украшением Круглого Стола.

– Я думала, что это ты, – обронила она тогда, – ведь даже твой конь, Леандр, признал меня.

– Моего коня звали Ронсар, – холодно бросил он.

Вот после этого она и заткнулась, и предпочла бродить по острову в одиночестве.

Да, тут в отменном спектакле Рушера получился прокол – коня назвали неправильно! И вот лежит она в своём простом, отнюдь не королевском платье в траве, под пальмами и думает не о Бобе – о Ланселоте! О том, другом рыцаре, с которым она была близка, а не о том, который убил себя, чтобы не предать честь короля Артура. О своей мечте – Белом Рыцаре! Так кто она после этого – тварь или женщина?

Он снился ей, и она точно знала – это не Боб, это другой. Но как же хорошо ей было с ним! А когда просыпалась, ненавидела себя за эти непрекращающиеся ночные измены мужу. В снах она была счастлива.

Белый рыцарь приходил к ней, и они упивались друг другом. Ни упрёков, ни воспоминаний о том, что она предала его и погубила. Она видела только его сияющие глаза цвета морской волны и белые волосы. И любила его, а утром проклинала себя за счастье.

Они носились ночами на паруснике под яркими южными звёздами – звёзды в небе, и звёзды в воде! А потом вода исчезала, и оставались только звёзды – со всех сторон! Парус растягивался и наполнялся светом, и несло их среди бесчисленных светил, и он ловко правил своей лодкой, держа снасти крепкой белой рукой, а второй рукой прижимая к себе Наяну. И волосы их смешивались и вспыхивали от светового ветра. Она видела мерцание прозрачной защитной кожи на его лице и сильных плечах и знала, что ей самой тоже ничего не угрожает, потому что им нет необходимости прятаться под громоздкими скафандрами от ледяной тьмы Космоса. Их кораблик – прозрачная сфера, несомая световым парусом. Они дети другого мира.

Во сне Нэнси видела множество планет, к которым заносило их в этом безумном и счастливом полёте, и Белый Рыцарь подтягивал парус, чтобы погасить скорость, приблизиться и посмотреть, что там, внизу. И они смотрели на жизнь тех, кого оставили после себя во время своих бесчисленных воплощений. Их дети прекрасны.

Как случилось, что она потеряла его? Когда? Этого она не помнит.

Женщина, спящая в тени деревьев, тревожно застонала, но тут чья-то рука протянулась к её лбу и чуть прикоснулась. Брови спящей расправились, и она успокоилась. На её лице снова появилась улыбка.

– Спи, спи, Наяна, – прошептал Джек Бегунок, осторожно отнимая ладонь от её лба, – пусть он придёт к тебе во сне. Вспомни, Наяна, кто ты.

Он тихо ушёл, а женщина продолжала спать, и умиротворение нашло приют на её лице.

– Как ты попал в мой сон? – спрашивала она Ланселота.

Он чуть шевельнул светлыми бровями, которые она любила гладить.

– Я подумал, что это шанс. Ты забыла меня, когда Хаос коснулся памяти Живых Душ и разлучил любимых с любимыми. Я увидал тебя с другим. Вот с этим твоим теперешним. Наверно, ты искала меня, если выбрала такого похожего. Но вы с ним прожили многие-многие жизни на той жалкой планете, куда тебя забросило. И я решил, что не буду вмешиваться, ведь вас связывала любовь. И вот однажды я увидел тебя в Сне Созидания – тебя и твоего Аргентора. И он никак не мог решить: достоин ли он быть Ланселотом. О, как мне показалось это смешно: он боится самого себя! И я подумал: чем не шанс? Может, он захочет стать Гавейном? Или Персивалем. Ведь его страсть – подвиг! И я вошёл в эту игру под видом Белого Принца. Но дракон убил меня, и мы не встретились.

– Это означало, что Аргентор сделал выбор – он захотел вернуться в образ Ланселота, – согласилась Наяна.

– Да, поэтому мне пришлось выбыть из игры.

– И ты сделал вторую попытку, когда Рушер прибег к своему обману?

– Да, я надеялся, что ты меня вспомнишь.

– Я вспомнила тебя, – прошептала Наяна.

– И каков твой выбор?

– Аргентор.

Он кивнул, не обижаясь. Он знал это.

– Иди, душа моя, будь счастлива. Я буду верить, что через много-много циклов воплощений мы снова будем вместе.

– Прощай, мой Белый Рыцарь. Однажды будет так.

Он ушёл в ночь лёгкой походкой вечно молодой Души, а она осталась в своём нынешнем обличии, но теперь всё успокоилось и улеглось в её сердце. Теперь она знала правду, и правда эта принесла ей мир.

Пробуждение было лёгким и радостным. Теперь она знала и помнила всё. Исчезли эти пугающие провалы в памяти Живой Души. Теперь она помнила все свои воплощения и знала, что Аргентор не был первым её возлюбленным – были и другие. И это её право на долгом пути по кругу жизни. Когда Аргентор проснётся, он тоже будет знать, и тогда между ними не будет разделяющей стены ограниченности смертных и разделяющего барьера короткоживущих. Однажды он проснётся.

Наяна вскочила с места и побежала на берег, легко подпрыгивая от радости открытия, – хотелось броситься в прохладные волны и освежиться после дневного сна в тропической жаре. И вдруг остановилась в испуге.

На берегу у самой линии воды лежал ничком человек. Чёрные брюки и футболка – вот его одежда. И мокрые волосы тоже чёрные. Ну вот и дождались – их друзья тоже проиграли. Долго же они держались!

– Джед! – воскликнула Наяна, бросаясь к прибывшему на Остров Неудачников.

Она перевернула его лицом вверх и потрясённо пустила руки. Перед ней лежал в беспамятстве не Джед Фальконе, а Рушер!

Ворвавшись, как ураган, в деревню, она стала звать хоть кого-нибудь.

– Что случилось? – явился на её крик Боб Мелкович.

– Аргентор, – забывшись, она назвала его именем Души, – на острове Рушер!

В первый миг он не понял, потом глаза его сверкнули, и Боб жарко схватил её за руки.

– Ты не ошиблась?!

– Нет! Я его перевернула и видела его, как тебя сейчас!

Они бежали вдвоём, как никогда не бегали. Но уже издали увидели, что прибывший очнулся, сел и потирает кисти, рассматривает руки, трогает лицо, как будто сомневается, что жив. Какой же разгром постиг Рушера, если он с таким трудом приходит в себя?!

Что хотел сказать ему Аргентор, когда бежал к нему? Забыл, наверно. И, подбежав, разглядывает своего врага, словно глазам не верит. Рушер на острове! Рядом, тяжело дыша от быстрого бега, стоит Наяна, и они держатся за руки, словно забыли о размолвке.

Вид Рушера очень плох. Глаза ввалились, кожа покрыта чуть заметными бледными синяками, но ран нет. В волосах седые пряди. Он ошеломлён, ничего не понимает, машинально трёт кожу на щеках, на шее. Пальцы трясутся, в глазах что-то страшное.

– Где я? – с трудом спрашивает он.

– Ты на острове неудачников, – отвечает ему Аргентор, и впервые за все три месяца смеётся.

– Что, разделал тебя Уилл? – с издёвкой спрашивает он врага. Не ожидал такого подарка от судьбы!

– Уилл тут ни при чём, – едва внятно отвечает Калвин, делая попытку встать. Поднялся, его шатнуло, но он отказался от протянутой руки.

Постоял, набираясь сил, посмотрел по сторонам и направился в сторону, ведущую прочь от лагеря.

– Эй, Рушер, жильё там! – крикнул ему Аргентор.

– Я знаю, – буркнул тот, едва обернувшись. И ушёл в лес.

***

Новость быстро облетела весь остров. Невольные гости этого чудного местечка сбежались вместе, чтобы обсудить важное событие. Рушер проиграл! Что же теперь будет? Их заточению, наконец, пришёл конец? Как рассудят арбитры?

Последней пришла Маргарет. Услышав новость, она страшно побледнела и едва не упала. Её скорее отнесли в хижину и уложили в постель. Шутка ли: здесь тот, кто погубил её мужа! А она в положении, и такая новость может просто убить бедную женщину.

– Маргарет, ты должна сдержаться, – ласково уговаривал её Боб Мелкович, – мы не должны допустить самосуда.

– Да я видеть его не могу, – стуча зубами, проговорила бледная, как смерть, Маргарет, – Не пускайте его в лагерь, иначе я уйду!

– Не пустим, – твёрдо отвечал Аргентор.

– Я видел его! – прискакал в деревню осёл Цицерон, – Он отбивает кремень и делает себе оружие!

Ого! Рушер надумал вооружаться!

– Я ему клешни вырву! – рычит Аргентор.

– Мы же решили не доводить до самосуда, – напоминает Нэнси.

Вечером к Рушеру пришла делегация.

– Учти, – холодно сказал ему Аргентор, – в деревне не появляйся. Еду тебе будут подбрасывать сюда, а больше ты там никому не нужен.

– Я знаю, – отрывисто отвечал Калвин, вычищая кремневым скребком длинные полосы копры, нарезанной с молодых пальм. Он ловко свивал своими длинными пальцами верёвку.

– Повеситься желаешь? – любезно осведомился Цицерон.

– Нет, – отвечал тот, – думаю гамак устроить.

Первые дни все бегали возбуждённые и то и дело ждали, что явятся архангелы или космические корабли, и их заберут отсюда. Всем до чёрта надоело на этом острове и хотелось окончательного вердикта. Уилл и Фальконе не появлялись и вестей о себе никаких не подавали. Заннат попробовал пристать к Рушеру и выведать обстановку.

– Я не знаю ничего, – неразговорчиво отрезал тот и не оторвался ни на минуту от своей работы.

Калвин мастерил из обструганных жердей помост на дереве. Как-то очень быстро он обзавёлся примитивным дикарским набором инструментов и теперь сооружал жилище. Еды он у своих врагов не просил, пакеты оставались нетронутыми. Вокруг полно плодов – можно прожить и без подачек.

Синяки с его лица сошли, он загорел и поздоровел, но был замкнут и мрачен. Странная алчность к работе буквально сжигала его, и он делал свой дом на дереве с рвением и неутомимостью никогда не устающего человека. Постепенно острый интерес к его персоне утих, потому что решительно нечем было поживиться любопытству. В лагере он ни разу не появился, и Маргарет могла быть спокойна. Но с его появления странная мания овладела всеми островитянами. Первым начал Цицерон.

– Хочу спросить, – бесцеремонно явился он рано утром к жилищу Рушера.

– Спрашивай, – безразлично отвечал тот, сидя на пороге своего высоко поднятого жилища и ковыряя самодельной ложкой сладкий плод.

– Ты допускал возможность уничтожения Псякерни или Скарсиды? – требовательно спросил осёл.

– Допускал, – последовал короткий ответ.

– Мерзавец, – так же кратко констатировал Цицерон.

Потом пришёл Аргентор. К этому гостю Рушер уже спустился и встал, сложив руки на груди, с таким видом, словно говорил: руки чешутся дать в морду? Дай.

– Зачем ты убил Айрона?

– Я не убивал его, – отрывисто ответил Калвин, по своему обыкновению глядя мимо собеседника.

Аргентор знал, что это правда, но ненависть гнала его к жилищу Рушера, такое болезненное чувство, желание видеть страх врага. Чесались руки взяться за эту тонкую шею и сломать позвонки. Но Рушер, кажется, ничего не боялся. Всякий раз, когда приходил Аргентор, он бросал все дела и выходил к нему, как будто давал полную возможность расправиться с собой каким угодно способом. И даже не брал в руки свои кремниевые ножи как возможность защиты. Возможно, этим он и удерживал Аргентора от того, чтобы врезать Рушеру по лицу. Впрочем, вина этого кровавого диктатора настолько велика, что простым ударом в глаз не компенсировать всех потерь. Поэтому Аргентор предпочитал сдерживать себя – удовольствие бить слабого невелико. Ведь без своих волшебных сил Рушер ничто. Простодушному гиганту Аргентору в голову не приходило, до чего же легко манипулирует враг его этическим барьером.

Пришёл Моррис, но не один, а с Ингой. Постоял, посмотрел, помолчал. Рушер стругал свою палку и даже не обратил внимания на бывшего Стратега. Эта пара переглянулась между собой и удалилась. Что думали – неизвестно, чего хотели – не сказали.

Нагрянула как-то в гости Нэнси, сопровождаемая Джеком Бегунком, и сказала в своей обычной манере – просто и ясно:

– Я тебя ненавижу.

Это не тронуло Рушера. Он не боялся никого из своих врагов.

Пришёл Заннат, залез прямо на дерево и вторгся в жилище Калвина.

– Я не могу тебя ненавидеть, – сказал он, – ты вернул мне сына. Но я не могу отделаться от мысли, что ты приложил руку к его смерти.

– Нет, Заннат, – серьёзно отвечал Рушер, – я ни в малейшей мере не причастен к этому.

– Тогда откуда ты знаешь все подробности? – враждебно спрашивал Заннат.

– Я следил за всеми вами, – признался Калвин, – У меня была широкая агентурная сеть, которая собирала все сведения о вас.

– Ну и как – доволен? – прищурившись, спрашивал Ньоро.

Рушер чуть вздыхал и брался опять за свою работу – что-то всё время стругал, мастерил, устраивал своё жилище.

Однажды он отложил работу и позвал вниз, где угадывал за листвой наблюдающего за ним Морриса:

– Иди сюда и спрашивай.

Сам сел на пороге своего домика, в котором свободно гулял ветер, и свесил босые ноги.

– Ты должен знать своих Синкретов, – сказал Габриэл, – скажи, почему Фортисс спас Ингу, пожертвовал собой.

– Он ведь этим тебя сломил? – осведомился Рушер и, получив подтверждение, продолжал:

– Сложно ответить, как именно машине пришла в голову эта гениальная мысль – отдать твоей девушке последнюю каплю Силы. Это же чисто человеческое решение, за пределами программы по имени Фортисс. Я бы сказал, что в нём на миг проснулась интуиция. Тебя волнует вопрос: был ли ты предателем? Тогда скажи, что ты думал, когда сказал: сдаюсь?

– Ничего не думал, у меня мозг выключался. Это моя интуиция сказала: сдавайся, Моррис.

– Я думаю, ты не ошибся, – отвечал Рушер, – твоя интуиция – это нечто Свыше, чему я затрудняюсь дать объяснение. Ты сам знаешь: она тебя никогда не подводила. И в этот раз, возможно, она оказала нам всем великую услугу, которую твои друзья пока понять не могут. Но думаю, очень скоро всё откроется, и ты узнаешь, в чем был смысл. И, может, твоё состояние самоупрёка есть то, что делает тебя более совершенным, потому что твоей самоуверенности не хватает самоконтроля. Я знаю, что говорю.

С этими словами он забрался обратно в свой дом на ветвях, давая тем самым понять, что разговор окончен.

Красавчик ушёл, получив вожделенную индульгенцию.

Пришёл Рики и позвал:

– Эй, дядька, пошли играть!

– Нет, не пойду! – отвечал из окошка Рушер, – Я наказан!

Ребёнок засмеялся и убежал.

Он ждал самого страшного – того дня, когда придёт Она. А она придёт – в этом он не сомневался.

И вот однажды вечером не столько увидел, сколько угадал фигуру в белом, которая пряталась от него за деревьями. Тогда он оставил все дела, спустился вниз и сел на землю.

Она вышла из своего укрытия, и лицо её было так же страшно и мертво, как в тот день, когда она бросила ему обжигающие слова ненависти.

Сначала она долго стояла перед ним, ничего не говоря. Он тоже молчал и не поднимал глаз.

– Ты расскажешь всем, как я...

Он молча помотал головой. Нет, он никогда не расскажет никому, что было между ними. И лучше не говори таких слов, чтобы птица не подхватила и не разнесла, чтобы ветер не услышал.

Маргарет молчала, и подбородок её мелко дрожал от напряжения. Он не видел, но чувствовал. Царица Савская сломалась. Унижение убило её гордую красоту. А он, убийца, сидит здесь.

– Я не прощу тебя.

Молчание.

Когда он поднял голову, её уже тут не было. Тогда Калвин заплакал – молча и бессильно. Ему нечего сказать ей. У него нет слов утешения и просьбы о помиловании. Время не залечит эту рану. Лопнула последняя струна надежды. Она никогда не простит его.

В другой раз она ему сказала: умри.

– Я уже умер, – ответил он.

Его лишили этого права – умереть. Джамуэнтх вернула его к жизни после того, как ливорусы высосали из него жизнь. Они вытянули из него все Силы, выпили кровь, сожрали плоть. Но мало того: эти чудовищные порождения эволюции поедают души. Вот они и вытянули из него душу Кийана, как доминирующую часть их тандема. Додон умер, остался только Рушер. И вся масса его памяти – все деяния этого странного существа. Все накопленные им знания, сведения о его миссии в этой Вселенной, все параметры задачи, ради которой он был сюда запущен и которой пытался избежать. Именно Рушер был причиной такого решения Кийана – он был дестабилизирующим фактором, вирусом в программе Творца.

Ему не дадут умереть, потому что единственный способ сделать это он упустил – надо было сделать это на Лимбии, планете ливорусов. Он должен сделать то, что не сделал Кийан. Затем его сюда и отправили, чтобы он убедился, что ему не место среди тех, кто войдёт в созданную им Вселенную. Он проиграл, а проигравший становится Богом – так договорились они с Уиллом. А больше он ни зачем здесь не нужен. Он сам машина, живой компьютер, программа сборки данных. Единственное избавление – пойти и сделать это. Если бы не безумная надежда, удел противоречивых, иррациональных людишек, додонских обезьян.

"Не так я хочу уйти",– с тоской думал он, сидя вечером в темноте своего одинокого жилища.

Если бы хоть одна душа о нём заплакала, если бы его уход оставил хоть в одном сердце рану. Один во всей Вселенной. Откуда взялся – непонятно. Он даже родителей своих не знает. Кто принёс его сюда и подложил под дверь сначала додонам, потом – людям? Весь пламень его деятельной души, вся могучая созидательная энергия никому не нужна. Здесь не нужна, его поле деятельности – создание нового пространства, образование дочерней Вселенной. Он дошёл до последнего предела своей жизни. Но ему не хватает самой малости. Один последний штрих. Точка в программе.

В тот день он выбрался на берег – повидать море, послушать ветер. Шёл по бережку, пока не добрался до скалы, острым клювом выдающейся над прибоем. На ней любили сидеть Инга и Моррис – это он часто видел, наблюдая за островом. Но сегодня их тут не было. И хорошо, потому что сегодня скала будет его местом. Он взобрался наверх и сел на краю, покойно глядя вдаль. В душе всё молчало.

Ветер, как сумасшедший, носился над океаном, поднимая тучи брызг и кидая их в утёс. Ноги Рушера были мокры, но уходить он не спешил. Скорее угадал, нежели услышал он приближение Маргарет. Не оглянулся, хотя она остановилась за его спиной.

– Я не разобьюсь, даже если упаду, здесь глубоко, – сказал он ей, остро чувствуя её желание сбросить его со скалы.

– Я не о тебе думала, – ответила она.

Тогда Рушер изумлённо обернулся, не понимая, кому ещё может быть адресована эта жгучая ненависть. Тогда увидел, как ветер плотно обжимает платье на её фигуре. И всё понял.

– Нет, Маргарет, не надо, – кротко попросил он.

Она ушла, а он поднялся, встал на самом краю и громко сказал в небо:

– Я готов.