Текст книги "Ребрендинг юродивой"
Автор книги: Марина Алексеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
– На здоровье, – совсем оттаял Роман. – Куда пойдем?
– В смысле? – не поняла Настя.
– Ну, куда? В ресторан? Хочешь в ресторан? Или ко мне?
– Как – к тебе? Мы же расстались…
Неужели Ромка ничего не понял? Похоже, что совсем ничего…
– Насть, может, хватит? А? Поломалась немного – и будет?
– Я не ломаюсь, Ром… Я просто не могу так…
– Как? Как ты не можешь? Чего такого случилось особенного? – Роман начинал злиться.
А Насте стало грустно. Говорить с Ромой было тяжело. Зачем он пришел? Неужели правда думает, что Настя кривляется и набивает цену? Она этого в принципе делать не умеет… Неужели он за все эти годы в ней совсем не разобрался?
– Ромочка, прости. Я правда не могу. Ты женат. И это как-то… Нехорошо это все, неправильно…
Настя взглянула на краснеющего от злости Романа и поспешно добавила:
– В смысле, для меня нехорошо. Просто у меня такие взгляды – не как у всех. Ты тут ни при чем. Тебе со мной не повезло, Ром…
– Ну, женат! И что? Каждый второй мужик изменяет своей жене! Это – норма жизни! А я даже разводиться собрался! Чтобы жениться на тебе! Ты хоть оценила, курица?
Настя не знала, что еще сказать Роману. Вроде бы все уже сказано, только толку никакого. Они словно на разных языках говорят. Слова одни и те же, а смысл получается разный… Как и сами они – разные… И как вообще они продержались вместе так долго? Ведь, по сути, Роман для Насти – чужой человек. Он не способен понять ее, совсем не способен… Да и она его…
С Настей все ясно – она кинулась к нему от безысходности. Должен же кто-то быть рядом. Трудно быть совсем одной, никому не нужной. Очень трудно… Вот Настя и кинулась. К Роману. А больше не к кому было…
А Роман? Что притягивало его в Насте? Неужели просто желание иметь любовницу? Просто желание разнообразия? Настя с тоской посмотрела на только начатую стопку тетрадей. Работы еще на час минимум… Или все-таки Настя хоть что-то для него значила? Хотелось бы верить… Все же лучше думать, что ее чуть-чуть любили, чем считать, что просто использовали, как вещь…
– Роман, я не выйду за тебя замуж. И встречаться мы больше не будем, – спокойно и твердо сказала Настя. – Прости.
– Насть, ты дура?!! – Глаза Романа некрасиво выпучились, губы свело противной судорогой, весь он затрясся, Насте даже показалось, что он сейчас надуется и лопнет.
– Да, дура… – поспешно согласилась Настя. – Я тебе об этом и говорю. Не связывайся ты со мной.
– Ты – ненормальная! Такого мужика бросаешь! Да другой бабе – за счастье было бы!
Роман орал и брызгал на Настю слюной. Скорее бы все это кончилось…
– Ты еще приползешь! Будешь на коленях стоять!
Настя согласно кивала головой – приползет обязательно.
– Только я обратно тебя уже не возьму! Не дождешься!
– Да, Ром…
– Ты думаешь, красивая, что ли? Дылда, каланча нескладная! Ни кожи ни рожи, ни хитрости женской, ни ума! И чего я в тебе нашел? Вон баб шикарных сколько кругом! Ты мне – на фиг не нужна!
Настя снова кивнула. А что ей еще оставалось делать?
– Да катись ты вместе со своими принципами! Шизанутая!
Рома вылетел из класса, хлопнув дверью так, что портрет Толстого, висящий на стене, немного перекосился и с укором посмотрел на Настю…
Все правильно… Шизанутая… И еще – дура набитая… Это все про нее… И она совсем не достойна нормального мужчины. И не будет в ее жизни этого самого мужчины никогда. Вот был Роман – и хватит. Не оценила то, что имела, теперь вообще ничего больше не получит… Жизнь не прощает пренебрежения к своим подаркам. Роман был подарком. Настя его отвергла, выбросила за ненадобностью. Так что новых щедрот можно не ожидать.
Надо настроиться на то, что больше ничего никогда не будет. Настроиться и принять. Если убедить себя в этом, то легче будет…
Настя не имеет права ломать чужую жизнь. Она – девушка не нормальная. Она сделает несчастным мужчину, который, на свою голову, решит связать с ней жизнь. Хотя о чем это она? Желающих что-то не наблюдается. Был только один Роман…
И тот весь кончился…
Роман вылетел из Настиного кабинета и чуть не сшиб с ног здорового, очень высокого рыжего мужика с букетом каких-то подозрительных, неизвестных желтых цветов.
– Простите, – буркнул Роман.
Он хотел уже, обогнув мужика, двинуться дальше, но вдруг остановился и с интересом на него уставился.
– Вы сюда? – Роман ткнул пальцем в Настину дверь.
– Да… А что? – поинтересовался мужик.
Роман оглядел его всего внимательно – снизу вверх. Рыжий. Длинный и здоровый – как конь. Ботинки – сорок шестого размера. Или сорок седьмого? Он что, зараза, к Настьке с этими желтыми цветочками приперся? Во дела…
А глаза-то! Умные, блин! Интеллигент – сразу видно. Рожа – вся из себя – одухотворенная, тошнит даже… Может, в нем все дело? Может, Настька в него… А что, с нее станется… В такого – запросто! Он ей только стишки почитает, а она и готова, курица, – берите тепленькой!
– А что, сегодня День учителя, что ли? – уточнил Роман, прищурился и сделал шаг вперед, наступая на рыжего.
– Нет. Сегодня не День учителя. – Рыжий не отступил, как ожидал Роман, а просто стоял и спокойно смотрел на него сверху вниз.
Длинный, как иерихонская труба, блин! Такого не запугаешь!
– А чего с цветочками тогда? – продолжал наезжать и пыжиться изо всех сил Роман.
Дать бы этой каланче в морду! Как же руки чешутся!
– Простите, я не понял. А почему бы мне не прийти с цветочками? – спокойно спросил рыжий.
– А по кочану! Ты кому их тащишь? Настьке?
Рыжий вытаращил глаза и все же отступил на шаг. Правда, от растерянности, а не от страха, но Романа и это порадовало…
– Я не понимаю… Вы – кто? – спросил рыжий, растерянно пялясь на Романа.
– Я ейный жених! А че? Она с тобой шашни крутит?
– Жених? – переспросил рыжий, прижимая к груди цветы так, как будто Роман собирался их отнимать.
Больно надо! Дались ему эти цветы! Приперся тут, интеллигент хренов! Цветочки припер! И что за цветочки? Роман таких и не видел! Или не замечал… Просто покупал розы – те, которые подешевле, и все… А этот – выпендрился! Невиданные какие-то метелки Настьке приволок! Как же он его ненавидит!
Роман скрипнул зубами, представив, как этот долговязый придурок будет вручать Настьке свои желтые цветы, а она будет охать и ахать, восхищаться и строить этому козлу глазки…
Нет! Допустить этого нельзя! Хрен что у вас получится! Только ему, что ли, должно быть паршиво? Нате-ка выкусите!
Он Настьку столько лет окучивал, подарки дарил, а она ему: «До свидания, милый»! Ну уж нет! Он им покажет!
– Я-то жених! А ты кто? – процедил Роман сквозь зубы.
– Я? Отец… Впрочем…
– А! Понятненько… Только ты не обольщайся. Настька любит жопой повертеть! Что есть, то есть! – Роман тягостно и обреченно вздохнул. – Да… Тут уж ничего не поделаешь… Натура б…я у Настьки… Но я ее обломаю! Вот женюсь и обломаю! Чуть что – в зубы! Быстро перестанет по сторонам зыркать!
Андрей медленно повернулся и поплелся к лестнице. Роман довольно потер руки и сказал еле слышно:
– Yes! Знай – наших!
А вслед рыжему сочувственно крикнул:
– Мужик, ты не переживай! Все они б…и! А Настька – особенно!
Андрей вышел на улицу и начал дышать. Он даже рот открыл, но воздуха все равно не хватало.
Все было как обычно. Небо – по-прежнему синим. Облака – белыми. Солнце – золотистым и жизнерадостным. А вот Андрей стал другим – перемазанным в каком-то дерьме – вот каким он стал!
Неужели у Насти ТАКОЙ жених? И что теперь?
Андрей остановился и посмотрел на цветы. Огляделся по сторонам, размышляя, куда бы их выбросить…
Потом передумал и посмотрел на школьные окна, прикидывая, где могут быть Настины…
Стоял и смотрел…
Уйти – это просто…
Он развернулся и быстро побежал обратно – в школу. Андрей не останавливался до самых Настиных дверей. Жениха уже не было. Пошел костюм покупать? Или ботинки? Андрей набрал побольше воздуха в грудь и открыл дверь в Настин класс.
Она сидела, склонившись над стопкой тетрадок, и плакала…
– Здравствуйте, Анастасия Сергеевна.
– Вы?
Настя подумала, что, как назло, выглядит сейчас ужасно… Она схватила сумочку и начала судорожно рыться в ней, пытаясь найти зеркало. Зеркало все не находилось… А Андрей стоял около ее стола и смотрел… Смотрел на Настю и на ее тетради… А еще на пять роз тоже смотрел…
– Вы плакали? Что случилось? – спросил Андрей.
– Да нет… Ничего… Это так, по работе… – пробормотала Настя, достав наконец зеркало и увидев в нем то, что ее совсем не обрадовало: красные глаза и распухший нос.
– Это вам, – Андрей протянул ей цветы.
– Мне?
Настя провела пальцем по шероховатым лепесткам желто-оранжевых гербер, и почему-то плакать от этого захотелось еще сильнее.
Жалко стало себя и обидно… А что обидно? Настя не могла понять, но чувство, которое скреблось где-то внутри так, как будто оно было не эфемерной субстанцией, а мелким зубастым хищным зверьком, который страстно хотел выбраться наружу и безжалостно раздирал Настю, пытаясь освободиться, это чувство было не чем иным, как обидой. Обидой на себя. Обидой на Романа. Обидой на жестоких родителей, превративших ее в нравственного урода. Обидой на Стасика, отравлявшего ей жизнь. Обидой на судьбу… И даже на Андрея за то, что вот он такой – о котором она мечтала, которого она ждала, совсем рядом, принес цветы, но… Но никогда и ничего у нее с ним не получится… НИКОГДА!
Почему? Потому что Настя не может сделать мужчину счастливым. Она ненавидит секс и все, что с ним связано. Заслуживает такой мужчина, как Андрей, женщину, которая будет старательно изображать удовольствие, а сама только и будет ждать, когда же он оставит ее в покое? Нет! Андрей этого не заслуживает! Он заслуживает неземной, невероятной, волшебной, фантастической любви!
Такой утонченный человек, как Андрей, обязательно почувствует фальшь. Настя не сможет играть перед ним. И ему будет больно…
Настя представила, как страдает из-за нее Андрей, и передернула плечами. Этого не будет никогда! Пусть лучше не будет ничего! НИЧЕГО!
Она поставила удивительные, любимые свои цветы (Как он угадал? Разве можно обмануть его, если он так ее чувствует?) в вазу и посмотрела на Андрея.
Он молчал.
Смотрел на Настю грустно и молчал.
– Спасибо, – прошептала она. – Цветы замечательные. Мои любимые. Как вы угадали?
– Я не угадывал. Купил те, которые понравились мне.
– Понятно, – улыбнулась Настя.
Почему он так на нее смотрит? Как будто Насте осталось жить пару дней и Андрей об этом знает. Как на ворону с переломанной лапой смотрит! С жалостью и сожалением, что помочь ничем не сможет…
– Анастасия Сергеевна, можно я задам вам бестактный вопрос? – неожиданно спросил Андрей.
– Да, задавайте…
Андрей помолчал, задумчиво глядя на Настю с высоты своего роста. Он присел на край парты, за что Настя постоянно ругала всех родителей. Андрею никаких замечаний она делать не стала. Какая ерунда – сидит на парте! Да он может хоть с ногами туда забраться! В грязных ботинках! Пожалуйста! Сколько угодно! Только бы… Только бы не уходил никуда… Только бы был рядом…
Настя вздохнула.
За что ей еще и это?
Или, наоборот, – это счастье? Награда?
Любовь, даже несчастная, – все равно подарок судьбы, лучший подарок…
Да, наверное…
Зато теперь Настя знает, что такое любовь. Раньше она не знала…
– Я могу рассчитывать… Рассчитывать на то… что у нас с вами… – Андрей растерялся и чувствовал себя так, как будто его первый раз в жизни вызвали к доске, а он – не готов, ничего не выучил и теперь беспомощно озирается по сторонам…
Голос не слушался его. Нужные слова никак не находились и не желали складываться в предложения.
Настя все уже поняла, но ничего не ответила. Не могла она ничего ответить… Она просто не представляла, как скажет «нет» этому мужчине. Скажет «нет», вместо того чтобы кинуться ему на шею. А кинуться хотелось. Это было странно.
– Я могу рассчитывать на взаимность? – решительно спросил Андрей. – Вы мне очень нравитесь, Анастасия Сергеевна.
– Да? – глупо спросила Настя.
– Да… – подтвердил Андрей.
Ему стало немного легче. Он сказал все, что хотел, и теперь только ждал своей участи. Как у зубного врача, когда зуб уже выдрали и все мучения позади. Знаешь, что заморозка отойдет и рана будет еще ныть и беспокоить, но это уже неважно, потому что самое страшное позади – решение принято и зуб выдран. Примерно так ощущал себя Андрей. Почему? Потому что он боялся Настю. Боялся, как школьник. Стеснялся непонятно чего и опасался выглядеть глупым. Ему казалось, что он ее недостоин. Что она посмеется над ним и его наивными чувствами. Но и не сказать – не мог. И не прийти – не мог. Насколько сильно Андрей боялся Настю, настолько сильно его к ней тянуло. Тянуло мощнейшим, невидимым магнитом, с манящей силой которого справиться было выше его сил. И Андрей шел, шел, не сопротивляясь, туда, куда звало его сердце… К Насте…
– Так что вы мне ответите? – Он первым не выдержал молчания и задал этот бессмысленный вопрос.
Бессмысленный, потому что все уже понял. Понял по растерянным и виноватым Настиным глазам, которые она старательно от него отводила. Понял по жалости, мелькнувшей на ее лице. И… И еще досаде… На него? За то, что поставил ее в такое сложное положение? Ведь говорить «нет» всегда трудно… Или не на него?.. Впрочем, это уже неважно…
– Андрей, вы… – Настя подняла на него глаза. – Вы извините, но… Я не знаю, как вам это объяснить… Это очень сложно… Это чувства. Как сказать словами, я не знаю…
Настя замолчала, опустив голову. Все… Она теряет этого мужчину. Она теряет свое счастье. Может, он остановит ее? Переубедит? Она готова переубедиться! Она готова на все! Она поверит каждому его слову. Поверит любой небылице! Пусть Андрей скажет, что все ерунда! Пусть скажет, что будет любить ее, несмотря ни на что! Даже такую, какая она есть, – фригидную и дикую…
– Я понимаю, – сказал Андрей четко и спокойно. – Вы не нервничайте, Анастасия Сергеевна… Я все понимаю… Если вы уже любите, то…
Андрей встал и направился к двери.
Настя с ужасом смотрела, как с каждым шагом он удаляется от нее на целую вечность, удаляется на целую жизнь, удаляется навсегда, и еле сдерживала рвущийся наружу крик.
Он не стал ее ни в чем убеждать! Он уходит! Вместе с ним уходит ее счастье! Уходит надежда! Уходит любовь! Он просто уходит…
– Андрей! – прошептала Настя.
– Да? – оглянулся он.
– Я… Простите…
Настя не знала, что ему сказать! Не могла она сказать, что любит его! Не могла!
– Анастасия Сергеевна, это вы меня извините. Пришел. Поставил вас в неловкое положение. Извините. Больше этого не повторится.
Андрей вышел из класса, аккуратно и бесшумно прикрыв за собой дверь.
Настя сидела, как мраморное изваяние, глядя остекленевшими глазами на эту самую закрытую Андреем дверь, и повторяла, как автомат: «Это больше не повторится. Это больше не повторится. Это больше не повторится…»
Ничего не повторится. Судьба не даст ей второго шанса. В этих словах Андрея Настя прочитала приговор себе на всю оставшуюся жизнь. Любовь в этой жизни больше не повторится… Упустила она свою любовь…
Почему он не разубедил ее? Почему сразу ушел? Почему Роман, который ей совсем не нужен, приходит и умоляет вернуться, даже когда ему сто раз объясняют, что делать этого не надо, а Андрей, которому она и не сказала ничего толком, взял и ушел? Ушел навсегда…
Настя плакала, даже не пытаясь сдерживать слез. А они капали прямо на раскрытую детскую тетрадку и оставляли после себя размытые фиолетовые круги…
Сколько она так просидела, Настя не знала. Просто заметила, что за окном совсем темно, и неуверенно встала. Она посмотрела на непроверенные тетради и сгребла их в сумку. Спать сегодня она все равно не сможет. Вот и проверит тогда…
Настя брела домой по темным улицам и думала о том, что вот и кончилась ее жизнь… Взяла и кончилась. Вся! Разом…
В коридоре маячил Стасик. Правда, в штанах. Странно, но последнее время он всегда появлялся перед Настей в приличном виде и не допекал ее своим навязчивым вниманием. Наоборот, пытался сразу скрыться с глаз. Что это с ним? Неужели его Андрей так запугал?
– Привет, – бросил он Насте и оглядел ее с ног до головы. – Насть, а эти… Авторитеты… Они какие?
– Что? – не поняла Настя.
Она вообще плохо соображала. А тут какие-то авторитеты…
– Ну, авторитеты криминальные! Ты же общаешься с ними!
– Я? – обалдела Настя.
Это что еще за новости?
– Ну не я же! – хитро подмигнул ей Стасик. – Да ладно тебе. Я в курсе. Этот твой рыжий мне по секрету сказал.
– Что сказал?
– Что ты с авторитетским ребенком занимаешься и что очень они тебя там, в криминальных кругах, почитают. Что? Неправда, что ли? – Стасик посмотрел на нее цепким, внимательным взглядом.
Настя соображала, конечно, плохо, но поняла, что придется ей соответствовать имиджу, который придумал Андрей. Иначе жизнь ее в этой квартире изменится в одно мгновение и станет хуже прежней. Получалось, что вранье – залог ее спокойствия… Что ж…
– А… Ты об этом… Я не поняла сначала. Да. Занимаюсь. С сыном. Очень талантливый мальчик. И уже попадает в десятку. Его ко мне сразу после стрельбы привозят. Способный. Весь в папу.
– Да ну? А папа? Он какой?
Настя попыталась представить папу – криминального авторитета. А потом подумала, что эти самые авторитеты – обычные люди, такие же, как все… Просто, судьба у них сложилась иначе. И не всегда было в этом их желание… Жизнь – штука сложная. Пошутить она любит…
Настя ответила, пытаясь выглядеть убедительной:
– Обычный. Ты бы ни за что не определил, чем он занимается, если бы встретил его на улице. Милый и приятный мужчина.
– Да ну?
– Да. Обаятельный и остроумный. Очень интеллигентный.
– Да ладно! А сам мочит каждый день кого-нибудь!
– Сам он никого уже не мочит. Да и излишняя жестокость себя никогда не оправдывает. Просто в их обществе свои законы. Они их выбрали и по ним живут. Вот и все.
– Ну ты, Насть, даешь! Я прямо обалдел! Он небось тебе большие бабки платит? А?
– Да нет… Нормальные. Как все.
– Да ладно! Прибедняешься. Я у тебя занять хотел…
– У меня нет. Извини…
Настя прошла мимо Стасика к своей комнате.
– Зазналась! Как же… Нет у нее… Сучка е…я!
Стасик прошептал все это еле слышно, но Настя услышала… Только виду не подала. А зачем? Главное, чтобы ее оставили в покое.
Сейчас она покормит Веронику. Проверит тетради… А потом, может быть, даже уснет… Если получится…
Посидеть в одиночестве не удалось. То и дело прибегала Машка. Она трещала, как пулемет, и постоянно чего-то хотела.
– Настя, дай ручку. Я буду рисовать. И бумажку дай. – Машка тянулась за ручкой, которой писала Настя, другие ей были не нужны, только эта.
И Настя давала ручку. И бумажку тоже. Правда, обычный листок Машке тоже не подходил. Ей нужны были именно детские тетради. Настя же писала в них! Вот и Машка тоже будет!
– Вот, Маш. Пиши тут, – улыбалась Настя.
Она не могла не улыбаться, глядя на пухлощекое сосредоточенное Машкино личико. Даже в поганом настроении не могла. Машка – чудо! Маленькое, любимое чудо! И у нее никогда не будет такого – своего собственного, которое можно тискать и прижимать к груди – крепко-крепко, уткнувшись носом в лохматую и такую родную макушку…
– Нет! – визжало чудо. – Не хочу тут писать! Хочу – там! – Пальчик указывал на раскрытую тетрадь.
Бороться с детским напором сил у нее не было.
– На, – протянула Настя первую попавшуюся тетрадь.
Пусть пишет. Ничего страшного не случится. Ну, нарисует свои каляки-маляки на чьей-нибудь домашней работе… И что?.. Мир от этого не перевернется.
Но то, что Машке разрешали, быстро ей надоедало.
– Не хочу рисовать! Хочу компот!
Машка убегала на кухню и возвращалась с компотом, угрожая теперь залить им все тетради сразу.
– Пей аккуратно, – говорила ей Настя, отодвигая все самое ценное.
– Хочу черепашку! Где Вероника? – Машка соскакивала со стула и неслась к коробке.
– Осторожно, Маша! Вероника – маленькая.
– Я буду осторожно! Я осторожно, – обещала Машка, хватая бедную черепаху обеими руками и прижимая ее к груди.
– Маш, отдай! Ты ей больно сделаешь!
– Нет, я не буду больно! Я ее в колясочке покатаю. Она хочет покататься.
Как объяснить Машке, что Вероника кататься совершенно не хочет? Что она хочет, чтобы ее оставили в покое! Чего, в общем-то, хочет и Настя…
Потом пришла Ольга и долго ходила вокруг и около, подбирая подходящий момент, чтобы выпросить у Насти очередной свитер. Настя так замучилась от них всех, что сама помогла запуганной криминальными авторитетами Ольге перейти к нужной теме и предложила ей вожделенный свитер. Она готова была снять с себя последнее, только бы остаться одной…
Чтобы поплакать спокойно. Чтобы пожалеть себя. Она знала, что жалеть себя – плохо. Знала, что это говорит о ее слабости… Ну и что? Ну слабая она, и что? Кому какое дело? Теперь уж точно до нее никому нет никакого дела. И Андрею тоже…
На предпоследней тетради в комнату вошла Светлана Федоровна.
– Что-то ты меня, Настенька, совсем забыла. И сырничков не печешь. Конечно, кому я, старая, нужна…
Настя подумала, что попечь сейчас сырничков – это практически то, о чем она и мечтала…
Она печально посмотрела на бабушку и неожиданно спросила:
– Бабуль, а ты любила когда-нибудь? По-настоящему?
Светлана Федоровна вытаращила свои и без того круглые из-за толстых стекол очков глаза на Настю.
Потаращилась, медленно приходя в себя, и сообщила:
– Ой, были мужики… Были…
– Нет, бабушка… Я про любовь. Которая и сейчас, может быть, у тебя сохранилась… Такая была?
– Такая?.. Была… А как же…
Светлана Федоровна уселась на Настину кровать и задумалась.
– Была, да вся вышла…
– Почему? Расскажи, бабуль.
– Да что там… Влюбилась. В инженера нашего. Он красивый был. Статный. И умный такой, интеллигентный весь из себя. Муж-то мой – Васька – простой был лапоть. Грубый. А этот… – Бабушка мечтательно завела к потолку глаза. – Красавец… Вот и потеряла я голову… А ухаживал как… Ох! Грехи мои тяжкие! – вздохнула мечтательно Светлана Федоровна.
– И что? – спросила Настя.
– А ничего… Встречались, недолго только. Он жениться на мне хотел… Я тоже на все готова была… А Васька прознал и взбесился. Избил меня, ирод… Зуб выбил, хорошо, что не передний. Тогда так не вставляли, как сейчас. А ему, милому моему, тоже всю жизнь поломал. В партком сообщил, что разваливает мой инженер семью – ячейку общества – и еще каких-то гадостей антисоветских напридумывал. Короче, еле мой инженер тогда голову свою уберег… В должности его понизили… Вот так…
– И что?
– А что? Все… Ничего больше не было.
– И вы не встречались?
– Нет… Только переглядывались. Раз в год или два. Как удавалось… И то – счастье было. – Светлана Федоровна вздохнула тяжело. – Много я потом погуляла – как с цепи сорвалась. По-тихому теперь, правда, чтобы Васька не прознал… Ученая стала! Узнал – убил бы! Боялась я его жутко. Всю жизнь боялась. – Лицо Светланы Федоровны помрачнело. – Гуляла, как кошка, назло гуляла… А все равно, такой любви больше не случилось. И у милого моего – тоже. Знаю я. Чувствовала все время, что любит. Не вижу его целый год, а чувствую… Так-то…
– А сейчас? – спросила Настя.
– Что сейчас?
– Ты его любишь?
– Глупая ты девка, Настька. Я ж старая, полоумная старуха! Какая там любовь? Мне важно иметь регулярный стул, а то как запор случится, так хоть ведро слабительного выпей, не прошибает! – Светлана Федоровна даже оглянулась и попыталась посмотреть на нижнюю часть своей спины, наверное, для усиления эффекта от всего сказанного…
Настя давно привыкла к смачным выражениям бабушки и перестала удивляться.
Светлана Федоровна явно получала удовольствие от полной собственной раскрепощенности. Она хитро выглядывала на Настю из-под толстых стекол очков и наслаждалась произведенным впечатлением.
Да… Правду говорят о том, что старый и малый очень мало друг от друга отличаются… Только малыши милы в своих шалостях, и даже неопрятность их не вызывает брезгливости, а вот пожилые люди, впавшие в детство, вызывают совершенно другие эмоции. Поменять памперс годовалому ребенку или девяностолетнему старику… Разница огромная…
– Мучаюсь сильно, – продолжала бабушка. – Да, еще хорошо было бы, если бы давление не скакало сильно… А ты говоришь – любовь!.. – Светлана Федоровна тяжело вздохнула. – А инженер… Давно это было, Насть… Так, вспоминаю, конечно… И знаешь, что интересно… Встречались мы с ним пару месяцев, а кажется, что целую жизнь. Все помню. Каждую его рубашечку, каждый наш день, каждую мелочь… А остальное все, что было в моей грешной жизни… Смешалось в кучу и перепуталось, перемешалось… Что за чем было? Не помню… И вспоминать – неинтересно. А с ним… Каждый наш день как сейчас вижу и проживаю заново… Так что ты сама уж решай, люблю или нет…
– Да… Здорово… – сказала Настя, представляя Светлану Федоровну влюбленной и молодой… Представлять было непросто.
Образ шаловливой, впавшей в детство старухи, облаченной в пожалованный ей за ненадобностью Стасиком ярко-красный с иностранными надписями спортивный костюм, натянувшийся на ее огромном животе, как на барабане, – бабушка могла теперь напялить на себя все, что угодно, стесняться чего-либо она перестала окончательно! – не вязался с влюбленностью и страстью.
– Насть, а сырничков пожаришь? С тыковкой? – заискивающе спросила бабушка.
– Пожарю… – смирилась с судьбой Настя.
А у нее и двух месяцев с Андреем не было… Что она будет вспоминать? А ведь будет… Обязательно будет! Найдет что…
Настя и вспоминала. Вспоминала каждый день. Вспоминала каждое мгновение…
Андрея не было, Настя его не видела, но он стал частью ее жизни. Был рядом.
Настя просто ощущала его… Ей почему-то казалось, что он смотрит на нее откуда-то. Это было нереально, но она постоянно чувствовала на себе его взгляд. Настя теперь даже не могла долго находиться не в форме и, проснувшись, бежала умываться сломя голову… Как будто он мог ее увидеть такую – неумытую и непричесанную… Это было похоже на сумасшествие, но, умывшись, она успокаивалась и чувствовала себя увереннее.
Периодически Настя удерживала себя просто невероятными усилиями воли, чтобы не побежать к его дому и чтобы не сесть на коврик у его двери, поджать ноги и ждать его, как нагулявшаяся собака ждет хозяина…
Видя каждый день Светку, Настя против своего желания приглядывалась к ней и пыталась уловить хоть что-то, связанное с Андреем. Глядя на аккуратно завязанный бант на рыжих Светкиных волосах, Настя гадала: Андрей завязал его или вернувшийся с дачи дед…
Изучая Светкин дневник, Настя с замиранием сердца смотрела на подпись. Андрей? Или нет? Кто расписался рядом с Настиной записью о том, что через неделю родительское собрание? Андрей… Что-то ухнуло в груди, замерло и – провалилось вниз! Еще бы! Он держал в руках этот дневник! Он смотрел на написанные Настиной рукой строчки! Он поставил свою подпись – совсем рядом с ними…
Ужас! Что творится со взрослой женщиной? Она же не влюбленная девочка! Она – тетка бальзаковского возраста! У нее уже появляются морщины и седые волосы! Пора бы уже поумнеть… Или умнеть уже поздно и лучше просто полечиться?..
Когда на родительском собрании, том самом, о котором Настя письменно уведомила всех родителей, появился Андрей, она думала, что не сможет сказать ни слова и будет стоять перед двадцатью серьезными и солидными людьми и глупо разевать рот, как рыба, которую выловили, чтобы съесть, и поэтому дышать ей больше не нужно, только очень хотелось – дышать, и она пыталась – ловила жадно воздух…
Нет… Оказалось, что издавать звуки Настя все же в состоянии.
Она вела это собрание на автопилоте. Читала по бумажке. Задавала вопросы. Выбирала активистов для мытья окон. Ругала двоечников. Хвалила хорошистов. Очень хвалила отличников. Все, как обычно…
Только Настя ничего не видела и не замечала вокруг, кроме двух холодных, серых, смотрящих на нее неотрывно глаз… Она купалась в их тепле. Она ежилась от их холода. Она впитывала в себя изливаемую ими нежность. Она умирала от страха и боли при мысли о том, что все это ей только кажется и серые умные глаза на самом деле равнодушны и безразличны к ней. Но она снова вздрагивала, как от укола, мельком, лишь краем глаза встретившись с ними. Ей казалось, что она обрежется невидимой, но острой, как меч самурая, бритвой, если посмотрит хоть на одну секунду в эти серые глаза прямо. И не смотрела… Боялась… Как всегда…
В конце собрания Настя трусливо попросила остаться председателя родительского комитета – гиперактивную толстую тетку, общения с которой обычно избегала. Дама обладала такой чудовищной навязчивостью, что человек, опрометчиво согласившийся побеседовать с ней тет-а-тет, жалел потом об этом в течение двух-трех ближайших часов, тщетно пытаясь прервать разговор, вырвать свою руку из цепких потных ладошек и сбежать домой. Любой, побывавший случайным собеседником председателя Настиного родительского комитета, зарекался потом на всю оставшуюся жизнь подходить к ней ближе, чем на пушечный выстрел.
Но Насте было так страшно…
Она представила, что все встанут и уйдут. А Андрей останется… Он подойдет к ней… Нет! Нет? Нет…
Настя уныло слушала причитания председателя родительского комитета сначала по поводу того, что ее сын-охламон не желает учить уроки, потом по поводу того, что муж-импотент не желает удовлетворять ее тем способом, от которого она получает оргазм, потом по поводу того, что сука-начальница не повышает ее в должности, и еще о том, что нормального любовника найти практически невозможно…
Настя даже не пыталась поддерживать беседу. В этом не было необходимости. Дама развлекала сама себя. Настя только кивала время от времени и делала удивленные глаза.
А сама вспоминала Андрея. Вспоминала его взгляд. И проваливалась куда-то. В какую-то бездну. Вот только представит себе его глаза, так сразу ух!! – и проваливается… Ощущение было тревожным, странным и… и сладостным… Поэтому Настя и переживала, анализировала сегодняшнее собрание снова и снова, прокручивая в голове те редкие моменты, когда ее взгляд почти встречался со взглядом Андрея. Почти – потому что она так ни разу и не отважилась посмотреть на него…
Следующего собрания Настя ждала, как праздника. Стыдно сказать, но она зачеркивала в настольном календарике оставшиеся до него дни. Приходила в школу – и зачеркивала. Она впервые за годы работы поблагодарила мысленно директрису за излишне часто проводимые собрания. Теперь Настя их ждала! И как!
А вдруг он больше не придет? Настя думала так, и сердце ее сначала испуганно замирало, а потом начинало биться, в панике толкаясь руками и ногами, как будто они у него были…
Нет, придет… Обязательно придет… После этих мыслей сердце тоже сначала замирало, только уже трепетно, от восторга, а потом опять начинало колотить кулаками и топать ногами, но – уже радостно и весело. Правда, гулкое эхо от этих ударов отлетало куда-то в желудок, где все сжималось от страха.
