Текст книги "Тетрадь третья"
Автор книги: Марина Цветаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Mon grand galop solitaire.
* * *
Les Françaises n’ont pas honte de se décolleter (dépoitrailler) devant les hommes, mais elles ont honte de le faire devant le soleil.
(Toilettes du soir et robes fermées du midi-Juillet.)[176]176
Когда родилась все места были заняты. Может быть, так бывает всегда, но только для тех, кто об этом знает.
Таким образом, мне оставалось только небо – то, где самолетам нечего делать (2) то, которого не достигает ни один самолет).
* * * Никогда не забывай, что в каждый миг жизни ты находишься на крайней границе времени и что в каждой точке земного шара (месте, которое занимают твои две ноги) ты – на последнем рубеже горизонта.
Ты сам – крайняя граница времени.
Ты сам – крайний рубеж горизонта.
Лучше: – Ты сам – крайняя граница времени.
Ты сам – предел горизонта.
* * * Когда я недавно увидела на экране <пропуск одного слова> кишение Китая, я узнала свою жизнь.
Бедные китайцы! Бедная я!
Слишком много лодок. Слишком мало воды.
* * * Весь жизненный спектакль разыгрывается четырьмя-пятью персонажами – всегда теми же.
Юность – лишь платье, передаваемое от одних к другим. Нет. Как раз одни и другие – это платье, которое надевает и сбрасывает, вновь надевает и вновь сбрасывает вечная юность.
* * * Моя любовь всегда была лишь отрешением от объекта – отрешением в двух смыслах: отделиться и очистить (удалить пятна) <по-французски – игра слов>. Я начинаю с отделения и очищения его – от всего и вся, а затем, когда он свободен и чист (лишен пятен), я оставляю его – предоставляя его собственной чистоте и одиночеству.
* * * Наиживейшим наслаждением моей жизни была ходьба – одинокая и быстрая, быстрая и одинокая.
Мой великий одинокий галоп.
* * * Француженки не стесняются открывать шею и плечи (и грудь) перед мужчинами, но стесняются это делать перед солнцем.
(Вечерние туалеты и закрытые платья в июльский полдень.) (фр.)
[Закрыть]
* * *
(Здесь кончается голубо-синяя записная книжка с металлическими скрепами.)
ЛИЛОВАЯ ЗАПИСН<АЯ> КНИЖКА, БОЛЬШАЯ, БУМАЖНАЯ —
лета-осени 1932 г. (по-моему, мы на 101, Rue Condorcet, a потом 10, Rue Lazare Carnot Clamart)
* * *
Мур: – Я еврей?
– Нет, ты русский, и папа русский, но фамилия эта – еврейского происхождения, даже – библейского: на <пропуск числа> стр<анице> Библии: Авраам просил у Эфрона продать ему землю для погребения Сарры, а Эфрон продать не хотел, хотел – дать…
Через несколько дней, Мур
– Я – еврейского производства.
* * *
Мурина версия «В двенадцать часов по ночам…»[177]177
Начальная строка ст-ния В. А. Жуковского «Ночной смотр».
[Закрыть]
Из гроба встает Император
И лезет куда-то туда
Он ищет любимого сына
Потом залезает в гроба…
* * *
Мой тот Париж (лета 1910 г.) с этим незнаком. А я та – с этой?
* * *
Я на квартиру никогда не смотрела с точки зрения удобств, а всегда – с точки зрения точки зрения. Потому все мои квартиры были трущобы – зеленые.
* * *
Le quarantième jour de mon anniversaire j’écrirai sur mes tablettes:
Quarante ans de noblesse.[178]178
В день своего сорокалетия я запишу на своих скрижалях: Сорок лет доблести (фр.).
[Закрыть]
* * *
Мур:
– Когда я вырасту, я изобрету такую машину: нажать кнопку – и появляется мальчик – или девочка – на доске – из того места, где они находились.
А нажать другую кнопку – доска втягивается – ребенок исчезает.
(NB! выход из положения)
* * *
Чертес (вместо – черкес)
* * *
Мур – 4-летней Жаклине, дочке консьержки:
– Moi je reste avec Suzanne, et toi – reste avec toi![179]179
«Я останусь с Сюзанной, а ты – сама с собой!» (фр.)
[Закрыть]
* * *
La création lyrique nourrit les sentiments dangereux, mais apaise les gestes. Un poète est dangereux que lorsqu’il n’éc-rit pas.[180]180
Лирическое творчество питает опасные чувства, но укрощает поступки. Поэт опасен лишь тогда, когда не пишет (фр.).
[Закрыть]
* * *
Раз только в мире стихи писались всерьез: Виллонова баллада Парламенту о помиловании,[181]181
Речь идет о «Балладе-восхвалении Парижского Суда» Вийона.
[Закрыть] баллада о висельниках,[182]182
«Баллада повешенных (Эпитафия Вийона)» написана Вийоном в ожидании смертной казни, впоследствии замененной изгнанием.
[Закрыть] вообще – весь Виллон.
Et tout le reste n’est que littérature[183]183
«Все прочее – литература» (фр., пер. Б. Пастернака). Финальная строка ст-ния П. Верлена «Искусство поэзии».
[Закрыть] (особенно – французская!).
Нужно добавить: и сделали дело (помилование Виллона).
* * *
Сон
Садик, лестница, танцую на палке. Вокруг танцует Мур. Танцуем с Муром, сосед из окна смотрит. Вхожу – народ – Аля передает мне письмо. – Если Вы поедете на море – может пригодится. Вскрываю – огромная рукопись о Китае, в к<отор>ой пытаюсь найти следы прозы Г<оргуло>ва[184]184
Горгулов Павел Тимофеевич (1895–1932) – печально известен как убийца президента Франции Поля Думера.
[Закрыть] и ничего не нахожу. Да, чек на 40 фр<анков>, дальше – само письмо на гранках, начинается: – В 4 ч. 3 мин. такого-то числа и дня, когда будут кричать газету Криёр (Crieur) – газету Crieur всегда кричат в 4 ч. 3 м<инуты> – и т. д. и т. д., но конца нету.
Читаю вслух (в комнате множество народа, несколько дам), почерк ужасный, мушиные лапы, листков – оказывается – бесконечность. Еще два чека: на сто и на пятьдесят долларов – между листками – точно награда за прочтение, либо: внутреннее условие даяния.
После, мое утверждение: – Можно убить, но писать нужно хорошо (разборчиво). Непонимающий одобрительный смех как после парадокса (т. е. обычного моего высказывания – наяву). Я, невзирая: – Нет, не так: убить еще не дает тебе право плохо писать! (Всё это не о содержании, а о почерке.)
* * *
У меня особый дар идти с собой (мыслями, стихами, даже любовью) как раз не-к-тем.
* * *
За последнее время мне на письма, равняющиеся событиям, не ответили:
Зигрид Ундсет (die Frau, die keine Blume war[185]185
женщина, не бывшая цветком (нем.)
[Закрыть] – лейтмотив —)
и
Мак-Орлан[186]186
Пьер Мак-Орлан (1882–1970) – французский поэт и романист.
[Закрыть]
(на мою хвалу его человечности)
– писатели, цену такому письму, т. е. цену души такого письма (как в Библии – цену крови) знающие.
Кому же не отвечать – как не им – мне?
* * *
Оставьте меня, потрясения, войны и т. д. У меня свои события: свой дар и своя обида – о, за него, не за себя.
Летопись своей судьбы.
Свое самособытие.
Войны и потрясения станут школьной невнятицей, как те войны к<отор>ые учили – мы, а мое – вечно будет петь.
* * *
Сегодня меня в первый раз в жизни (трогала – всех) укусила собака – черная, с желтыми надглазниками, лже-Подсэм – через решетку чужого сада. До крови. За то, что я ее, будучи незнакома с ней и невзирая на ее рычание, погладила.
(Потом эта собака, честное слово! каждый раз, когда я проходила, пряталась.)
* * *
В ауру начинаю верить из опыта: кто же, как не она, рознит и роднит меня с людьми еще до слова, до поступка.
Лицо, походка, одежда?
Тоже аура, т. е. неизбежное (у меня).
* * *
Что-то от квакера, который бы согрешил с цыганкой.
(я)
* * *
Мур: – Я хочу крутое в смятку.
* * *
Благородство и богатство слова гость: и купец (заморский) и гость (у блудницы) – и небесный гость.
* * *
Quand on a un enfant qui est mort de faim, on croit toujours que l’autre n’a pas assez mangé.
* * *
On n’a jamais eu un enfant, on l’a toujours.[187]187
Когда у вас есть ребенок, который умер от голода, вам всегда кажется, что другой ребенок поел не досыта.
Ребенок никогда не «был», он всегда «есть» (фр.).
[Закрыть]
* * *
Свысока высокой насыпи…
* * *
На высокомерной насыпи
Счастья – могшего бы быть
* * *
Какие-то жены – каких-то Карлов,
Которые счетом – которых счетом?
(в тонах янтарных, а м. б. – в цепях янтарных – о Карловом Тыне)
* * *
– «Женщина не может одна».
– Человек – может.
* * *
Для Карлова Тына:
Внизу городочек
Прильнул собачкою…
* * *
SANTÉ[188]188
Название улицы в Париже и находящейся на ней тюрьмы. Запись связана с делом Горгулова, который содержался в тюрьме «Сантэ» почти все время в период следствия и постоянно после окончания суда.
[Закрыть]
При входе на улицу – занесенный кулак фонаря. Справа наискосок стена с плющем и густой сад. Недоходя до тюрьмы дом с акациями. – Что ты думаешь, старый дом? Стена углом, т. е. на две стороны от Santé – только трубы торчащие, как тощие шеи и кулаки. Ворота – въезжает фургон. Дальше по Santé справа – как последняя новость – Décès – Кончины – лавка естественных смертей, старушка с цветами (для естественных смертей). Недоходя – Bd. Arago – где-то вблизи казнят. Там же, против ворот – столовая.
С конца Santé виден Пантеон. Но что спрашивать с Пантеона, когда небо…
* * *
Никогда меня слово не заводило, но часто (предопределял) размер и (уносил) ритм.
* * *
Мур
– Мама, а мы – нищие?
– Да. Нет. (Мы рознимся от нищих только тем, что больше просим – и получаем, что нам не смеют (пока) дать 10 сант<имов>, но тряпье дают – ужасное. Так что, в общем, не рознимся ничем. И есть нищие, к<отор>ые, умирая, оставляют миллионы, что с нами навряд ли случится.)
(Поставленное в скобки думаю, но не говорю – что тут понять Муру? И мне.)
* * *
14-ое, кажется, августа 1932 г.
Колокола покрывают – странностью своего звука (не звонят никогда) все T. S. F-ы[189]189
радио (сокращ. от фр.: Telegraphie sans fil).
[Закрыть] и граммофоны. On a toujours assez de voix pour être entendu.[190]190
Голоса всегда достаточно, чтобы быть услышанным (фр.).
[Закрыть]
* * *
Myp – 16-го августа
– Мама! А Лев Толстой – по-французски – Лажечников?
(Из<дательст>во Лажечникова)
* * *
Матерям остаются в любовь вещи, разлюбленные сыном.
* * *
В 1932 г. впервые читаю Mary Webb: Sarn и Le Poids des Ombres.[191]191
Так назывались во французском переводе романы английской писательницы Мэри Вебб (1881–1927) «Precious Bane» и «The House in Dormer Forest».
[Закрыть]
* * *
Любимых забываю вместе с собой, любившей. Ибо если дружба – одно из моих обычных состояний, то любовь меня из всех обычных состояний: стихов, одиночества, самоутверждения —
И – внезапное видение девушки – доставая ведро упала в колодец – и всё новое, новая страна, с другими деревьями, другими цветами, другими гусями и т. д.
Так я вижу любовь, в к<отор>ую действительно проваливаюсь и выбравшись, выкарабкавшись из (колодца) которой сначала ничего из здешнего не узнаю, потом – уже не знаю, было ли (то, на дне колодца) а потом знаю – не было. Ни колодца, ни тех гусей, ни тех цветов, ни той меня.
Любовь – безлица. Это – страна. Любимый – один из ее обитателей, туземец, странный и особенный – как негр! – только здесь.
Глубже скажу. Этот колодец не во-вне, а во мне, я в себя, в какую-то себя проваливаюсь – как на Американских горах в свой собственный пищевод.
Вот как отозвалась, а м. б. вот о чем детская сказка Frau Holle.[192]192
«Госпожа Метелица» (нем.) – сказка из сб. братьев Гримм.
[Закрыть]
Колодец рода и пола.
* * *
8-го сент<ября> 1932 г.
Есть, очевидно, люди одаренные в любовной любви.
Думаю, что я, отчаявшись встретить одаренность душевную, а сама в любовной любви если не: бездарная, то явно-неодаренная, во всяком случае явно (обратное от тайно) не одаренная – к этой одаренности, в них, тянусь, чтобы хоть как-нибудь восстановить равновесие.
Образно: они так целуют, как я – чувствую и так молчат, как я – говорю.
* * *
Ничем иным такое тяготение всегда к тем же, к таким же, при моей холодной в любви (и только в любви!) крови не объяснишь. (Разве что надежда на горячую кровь (собственную)?)
Тянусь к их единственному дару (моему единственному – отсутствующему).
* * *
Еще одно – и очень сильное.
Эти люди (и только эти!) делают меня другой, новой собой, не-собой. Соблазн собственной новой души, а не чужого тела. И соблазн – чужой души, только тогда – беззащитной, разверзтой (моя – всегда!) и только так заполучаемой.
Только в этом они сильнее, цельнее, полнее меня.
К людям высокого духа я – любовно – не влеклась. Мне было жаль их на это, себя на это (Володя А<лексеев>). Что – это? Да на эту невысокую беду.
* * *
Мур, рассказывает Гоголя:
– Там одна барышня была – царица, в красных сапогах. Она откусила ухо у прытсидателя и потом ела золотые галушки.
* * *
«Кто при звездах и при луне».
Я: – Что было в шапке?
– Предисловие, т. е. завещание.
* * *
18-го Октября 1932 г.
* * *
Мур – 4-го ноября 1932 г. – злится
– Губка! Сто пятьдесят метров клочьев Ваших волос!
* * *
Строки:
…О, тел и волн
Волнуемость!
– Пиши! —
Целую Вас
До дна души…
* * *
Забытая, зарытая обида
* * *
(Стихи «Закрыв глаза – раз иначе нельзя —»)
* * *
Мур – 20-го сентября 1932 г.
Мама! Какая комнатная трагедия произошла! Муж поссорился с женой…
– Это часто бывает.
– И они ушли, т. е. муж ушел – совсем, и теперь у нас в доме сдается комната – мужа комната, в которой он жил.
* * *
– Каждый день подымая теленка, в конце концов подымешь…
Мур: – Автомобиль!
* * *
– У него такое русское лицо, точно он по самой середине России родился.
* * *
Строки:
В Бога – не знаю, но верую
В синее, белое, серое,
–
всякое
Небо
Сыново, Духово, Богово
* * *
сказка мура
– У одного человека вместо сына родился чорт – в красной куртке и в красных штанах. Он всё время досаждал своей хозяйке и всё время занимался политикой: просил очинить карандаш, ломал свои новые машины и просил тогда другие покупать. Раз как-то этот человек писал икону. Чорт подошел, чтобы досадить, но когда увидел, что это икона отскочил и ушел совсем от своих хозяев гулять по белу-свету. Шел-шел, шел-шел и пришел в ад. Там-то у него и началась настоящая хорошая жизнь: ни икон, ничего религиозного, Бога он не видел. Тепло в аде. Наконец он вышел из ада и пошел гулять в рай. Взвился на небо (Точка. Точка. Точка.) Пролетел над раем и спустился на самую середину рая, на желтую – в песке вся – дорожку.
В раю он увидел цветы, птицы и всё хорошее. Вода, лебеди, гуси – (гуси не стóит) по речке ездиют, лодки и маленькие пароходы, души сидят в них, которые попали в рай. Далёко – большой дом, очень красивый, но чорт вдруг заметил, что пахнет иконами и чем-то таким религиозным. Как он заметил – он парх! парх! на небо со своим сыном, а оттуда – в ад. – Конец. – А теперь – дайте мне десять тысяч!
* * *
– Почему алжиры, когда молются, кувыркаются?
15-го окт<ября> 1932 г.
* * *
Вечер. Нуга. Полтинник. Сапог.
<Оставлен пробел приблизительно в полстраницы.>
Мур – 24-го Октября 1932 г.
Просыпаюсь при виде Мура – совершенно-одетого.
– Мама! Я пишу роман. Как только я проснулся, я понял, что хочу писать большой роман – и больше ничего не хочу.
(С раннего утра – упорно – пишет.)
* * *
1-го Октября 1932 г. – в парке
– Ну и вдова, мама, которая играет в футбол!
* * *
(Набросок письма)[193]193
Обращено к Саломее Николаевне Андрониковой-Гальперн (1888–1982).
[Закрыть]
Дорогая С<аломея>, видела Вас нынче во сне с такой любовью и такой тоской, с таким безумием любви и тоски, что первая мысль, проснувшись: – где же я была все эти годы, раз так могла ее любить (раз, очевидно, так любила) и первое дело, проснувшись – письмо Вам: сказать Вам и последний сон ночи (снились под утро) и первую мысль.
С Вами было много, и А<лександр> Я<ковлевич>,[194]194
А. Я. Гальперн (1879–1956), муж С. Н. Андрониковой-Гальперн, известный адвокат.
[Закрыть] Вы были больны, но на ногах, и очень красивы (до умилительности, до растравы), освещенье – сумеречное, всё слегка пригашено, чтобы моей тоске – жарче, ярче гореть.
Я всё спрашивала, когда я к Вам приду – без всех этих – мне хотелось рухнуть в Вас – как с горы в пропасть, а что там делается с душою – не знаю, но она того хочет, п. ч. ни одно тело еще не хотело разбиться.
…Это была прогулка, даже променада, Вы были окружены подругами, наперсницами, лиц которых не помню, это был – фон, хор, но который мне мешал. Но с Вами была еще собака – та серая, которая умерла.
Воспоминание о Вас в этом сне – как о водоросли в воде: все движения. Вы были тихо качаемы каким-то морем, к<отор>ое меня с Вами рознило. Событий никаких, знаю одно, что я Вас любила и хотела к Вам до такого самозабвения, какого мне не дано в жизни, но – не в жизни – дано. Куда со всем этим? К Вам, ибо никогда не верю, что во сне ошибаются, что сон ошибается, что я во сне могу ошибиться (везде – кроме). Порука тому – моя предшествующая сну – запись:
«Мой любимый вид общения – сон, не во сне, сам он: сон, тот воздух, который мне необходим, чтобы дышать. Моя погода, мое освещение, мой час суток, мое время года, мой возраст, мой век, моя страна. Только в нем я – я. Остальное – случайность».
Милая С<аломея>, о которой я сейчас так двойственно думаю, если бы я сейчас была у Вас – но договаривать здесь решительно бесполезно: Вы меня во сне так не видели, поэтому Вы, эта, меня – ту (еще ту!) навряд ли поймете – как и себя – ту. А та – понимала, и если сразу не отвечала, когда и где, если что-то еще длила и отстраняла, то с такой всепроникающей нежностью, что я не отдала бы ее ни за одно когда и где.
Милая С<аломея>, нужно же, чтобы шесть (?) лет спустя знакомства, Вам, рациональнейшему из существ, приходится слышать это от меня (да, все-таки!) рациональнейшего из существ… И – озарение – так вот почему тогда, шесть лет назад, Д<митрий> П<етрович> не хотел Вас знакомить со мною. Но – откуда он взял (знал)? меня – ту, не гостящую даже в моих стихах, только в снах, только в снах. Ведь он не видел моих снов, меня – в моих снах, сновидящей.
А как был прав в своей прозорливости, ревности, как дико неправ – ибо так, так, так Вас любить как я Вас любила в своем нынешнем сне (так – невозможно!) – я никогда бы не могла любить – что – его! – никого, ни одного его, ни на каком яву, – только женщину (свое) – только во сне (на свободе). Ибо лицо моей тоски – женское.
* * *
Так безысходно, заведомо-безнадежно я любила только в детстве, очень, очень раннем, до-грамотном, до-четырехлетнем.
Черноглазую барышню на Патриарших прудах.
Зеленую актрису из Виндзорских проказниц.
Зеленую куклу в Пассаже – с муфтой.
* * *
Милая С<аломея>, это письмо глубоко-беспоследственно. Что с этим делать в жизни? И даже – если бы знала – то: что с этим сделает жизнь!
* * *
До-знанье (наперед-знанье) обратное дознанью (post fact’номy и посмертному) – игра не слов, а смыслов – и вовсе не игра.
* * *
Мне сегодня утром дали прочесть в газете статью о стихах – А<дамови>ча, где он говорит, что я (М. Ц.) – ничей путь.[195]195
Речь идет о статье Г. Адамовича «Стихи».
[Закрыть] (Всякий поэт – свой собственный путь – в пропасть.) С<аломея>, он совершенно прав, и я счастлива, что это – так: – Правда поэтов – тропа зарастающая по следам, – это я сказала.
Так и моя правда – сонная, данная – о Вас – правда, меня – к Вам – когда-нб. зарастет, но я нарочно иду медленно, а может и вовсе стою – ногами посреди своего сна, спиной ощущая, что та Вы (ты – Вы!) еще там (здесь).
С<аломея>, Вы сухи, Вы сплошная сушь, и моя сушь – по сравнению с Вашей – но не надо водного сравнения, ибо во мне ничего от воды и от водоросли – но моя сушь – огонь. Я никогда не видела Вас что-нибудь до самозабвения любящей, но раз я Вас, именно Вас, без всякого внешнего повода, о Вас не думая – Вас – такой – видела, та Вы – есть, другая Вы – есть. Иначе вся я, с моими стихами и снами – ничего не стою, вся – мимо.
Кончаю в грозу – души и природы, под такие же удары грома – как сердца, под встречные удары сердца и грома, под такие же молнии, как молния моего прозрения о Вас: себе – к Вам. Ибо – бесконечный такт моего сердца – хотя громового! – Вы меня в моем сне вовсе не так любили, так любить двоим, т. е. друг друга нельзя.
– С<аломея>! Электричество погасло – чтобы одни молнии! – пишу в темноте, итак: Вы меня во сне вовсе не так любили, Вы ходили как зачарованная – моей любовью, конечно – Вы ходили, чтобы я Вами любовалась, Вы – красовались, но не тою дурацкой красотой красавиц, а красотою любимого и невозможного.
NB! Случайно пропущенная страничка книжки, после «из существ» – последняя строка третьей страницы назад.
(Случайный – при переписке – пропуск:)
…Если бы я сейчас была с Вами я бы – знаю себя! – врылась бы в Вас, зарылась бы в Вас, закрылась бы Вами от всего белого света, дня, часа, века – от Ваших глаз и от собственных, не менее яснозрящих.
С<аломея>, спасибо: я, после нынешней ночи, на целую тоску: целую себя – богаче.
Дико будет читать это письмо?
Мне еще не дико было его писать. Мне не было дико его жить, так естественно было – его жить.
С<аломея>, у меня озноб по коже, вникните: наперсницы, греческий хор, одежда, ложно-классическая променада – точное видение Вас О. М<андельшта>ма. Значит, прежде всего – поэт во мне Вас такой сновидел, значит – правда, значит – Вы такая и есть, дважды – правда, дважды – такая, значит – та Вы и есть, только та – Вы и есть. Не могут же ошибиться: целый сон и два целых поэта: один – во сне, другой – наяву.
Я во сне видела не Вас, а свою любовь к Вам, Вы были лицом моей любви, моей жажды – точным лицом моей тоски – так давно уже не женским лицом, но – мужским не заменимым и не затмеваемым!
И – озарение (дальше – 2 стр<аницы> назад, предпоследняя строка третьей назад. – Теперь – продолжаю.)
…(Почему у меня всё время, после сна, м<андельштамов>ское начало Федры:
Как этих покрывал и этого убора
Мне роскошь тяжела – средь моего позора[196]196
Начальные строки ст-ния О. Мандельштама, вошедшего в его сб. «Tristia».
[Закрыть]
(А может – и позор – прозрение? Всему готова верить – после Вас – в грозу.))
Милая С<аломея>, письмо не кончено, оно единственное, первое и последнее от меня (во всем охвате слова) – к Вам – которую знаете – только Вы.
Милая С<аломея>, лучше не отвечайте. Что Вы можете на это ответить?
– Это была не я.
– Нет, Вы.
– Это были – Вы.
– Да, только эта – я.
Я Вас всё равно не убежу – и переспорю.
Что на это можно ответить? Ведь это не вопрос – и не просьба – и не зов – это просто кусочек Элизиума (тех Елисейских Полей!), лоскут неба любви.
Даю Вам этот лоскут – из благодарности, ибо, повторяю, – нет, лучше не повторять! И не из благодарности (неизбывной) – а возвращение по принадлежности. Утаить такое было бы неправедным.
Знаю еще, что при следующей встрече – через день или через год – или через год и день (срок для найденной вещи и заветный – запретный срок – всех сказок!) – на людях, одна, где и когда бы – я буду (внутри себя) глядеть на Вас иначе, чем все эти 7 лет глядела, м. б. вовсе потуплю глаза – от невозможности скрыть, от безнадежности сказать.
* * *
Vulaines sur Seine – Seine – 22-го августа 1932 г.
Облака подъемлют кулаки
* * *
(Немецкие Wolkenbaken.[197]197
щеки облаков (нем.)
[Закрыть])
* * *
Мур
Без глазов
(его тень)
* * *
Купанье. – За что ты просишь прощенья?
– Вы меня ругали, значит я что-то плохое сделал.
* * *
– А стол-то в башмаках, мама!
* * *
мужов
* * *
«Poules d’eau flottant sur l’eau,
Elles semblaient ci gaies!
Mais en vérité
Ce n’est pas gai de vivre à
Chercher avec inquiétude
Les moyens d’existence».[198]198
«Водяные курочки на воде казались такими веселыми! Но на самом деле, невесело жить ради беспокойных поисков средств к существованию» (фр.)
[Закрыть]
* * *
(Японская поэтесса)
* * *
…и правда более полная, чем Вы думаете: ибо дерево шумит Вам навстречу только если Вы это чувствуете, это так чувствуете, а так – просто шумит. Только Вам и никому другому, так же как: никому. Вам – если Вы его так слышите (любите), или, если никому не нужно – никому.
* * *
(NB! можно еще яснее)
* * *
31-го августа 1932 г., Clamart
Разговор во дворе. Мур и Dédé.
Dédé: – Tu es gros.
Мур: – Oui.
Dédé: – Tu es fort?
Myp: – Oui.
– Moi (пигмей) je suis fort comme un camion.
Myp: – Moi, pas comme un camion, comme un éléfant, je suis fort comme les trois éléfants.
Silence admiratif.
Myp, развязно: – Comme trois, quatre éléfants…[199]199
«Ты большой». – «Да». – «Ты сильный?» – «Да». – «Я (пигмей) сильный, как грузовик». – «Я – не как грузовик, а как слон, я сильный, как три слона».
Восхищенное молчание.
«Как три-четыре слона…» (фр.)
[Закрыть]
* * *
– Myp, как ты себя чувствуешь в своих сандалиях?
– Как в Сэне.
– Что?
– Плаваю.
* * *
Не могу удержаться и переписываю сюда, перескочив 6 лет, современное и даже сегодняшнее письмо Мура Але – описание первого посещения – вдобавок при вечернем освещении – Лувра:
Дорогая Аля!
Прости что довольно долго тебе не писал, но был очень занят прогуливанием и лодырьством (provisoire[200]200
переходное состояние (фр.)
[Закрыть]). Был недавно (в субботу) в Лувре, с мамой и Ирусиной матерью. Были в отделе римской скульптуры и оказалось гораздо интереснее чем я думал. Ируся не пошла, prétextant[201]201
отговорившись (фр.)
[Закрыть] что у нее экзамен, а Аля не пошел потому что ему, по его словам, это не интересно. Видел самые важные и знаменитые вещи Лувра и римской скульптуры: Диана с собачкой и с луком и стрелами, Венера Безрукая и самофракийская победа. Самая красиво сделанная конечно Венера, а Диана мне совсем не понравилась. Потом видели бюсты всех почти императоров римских: у многих зверские морды, а у кого хорошие, то эти потом оказываются дебоширами и вообще свиньями: пример Элиогайал и компания. У Тражана длинные уши и нос, Нерон грубый толстяк, Адриян – эстет, Катилина и Каракалла – бороды зверские, Марк-Аврелий строгий и злюка, Цезарь – ха, ха, я вас всех умнее – лисица белобородая. Аполлон хоть и красив а вот содрал кожу с бедного сатира, который лучше пел чем он. Венера опустила глаза от стыда что все на нее смотрят, Диана ищет в какую бестию выпалить из лука, а у ее собаки свиное рыло, Амфитрита, Эдипа или еще кто-то – petite poule qui se fout de tout le monde,[202]202
«бабенка, которой на всех наплевать» (фр.)
[Закрыть] y Эроса нос сломан – вот что значит соблазнять невинных девушек, получил по носу – и вот теперь нос сломан. Вот и потом были такие морды: <рисунок> – совсем как теперешние друзья-сюрреалисты. Вообще всё было интересно, красиво, поучительно и т. п. Масса была американцев и американок страшно негармоничных на фоне статуй.
Целую крепко
Мур <рисунок кота>
(NB! Кот (Мур) у Мура лучше, у меня Бог знает что.)
Vanves (Sein) 65, Rue J.B. Potin
15-го июня 1938 г., среда
* * *
(Нынче впервые ела anguille de mer[203]203
морской угорь (фр.)
[Закрыть] – сейчас всё пробую – на прощание.)
* * *
anonimat de la crétion féminine
Ce ne sont pas des femmes, c’est une femme, toujours la même, c’est le grand Anonymat féminin, l’immense Inconnu féminin (l’immense Méconnu…).
Nous nous reconnaissons au moindre signe, sans moindre signe.
…Je revendique mon droit d’écrivaine, elle, genre féminin, e muet, si longtemps muet.
Quand une femme écrit, elle écrit pour toutes qui se sont tués – mille ans, et se taisent encore – et se tairont.
Ce sont elles qui écrivent par elle.
– Que de choses je n’aurais pas comprises si j’étais née homme.
– Et que de choses vous auriez comprises.
– Lesquelles? Tout ce qu’un homme peut faire, les femmes (ou du moins quelques unes) – la femme – l’a fait: Jeanne d’Arc (guerre) Sonja Kovalevsky (mathématiques) ou peut le faire un jour, car je ne vois pas que la musique (en cas où l’on me reprocherait l’absence d’un Beethoven féminin) soit plus éloignée de la femme – que les mathématiques.
Un homme n’écrira jamais les lettres de la Religieuse Portugaise.
Un seul l’a fait – Rilke, mais qui voudra du mot homme pour lui, même au sens d’humain.
Анонимность женского творчества
Нет разных женщин, есть одна, всегда та же, есть великая женская Безымянность, вечная Незнакомка (вечная Непризнанная…)
Мы узнаем друг друга по мельчайшим приметам и без этих примет.
…Я беру на себя право пишущей, ее, женского рода, с немым «е», так долго немым <немое «е» – непроизносимое окончание, являющееся грамматическим атрибутом женского рода у французских прилагательных и причастий, а также у некоторых существительных, обозначающих профессии>.
Когда пишет женщина, она пишет за всех женщин, тех, что бесследно сгинули – за тысячу лет и еще молчат – и будут молчать.
Именно они ею пишут.
– Сколького бы я никогда не поняла, если бы родилась мужчиной.
– А сколько бы Вы поняли.
– Что же именно? Все, на что способен мужчина, женщины (или, по крайней мере, некоторые из них) – какая-то женщина – сделала: Жанна д’Арк (война), Софья Ковалевская (математика) – или же сможет сделать однажды, ибо я не вижу, чтобы музыка (на случай, если мне укажут на отсутствие Бетховена женского пола) была более далека женщине – чем математика.
Мужчине никогда не написать писем Португальской Монахини.[204]204
Авторство «Писем португальской монахини», или «Португальских писем, переведенных на французский» («Letteres portugaises traduites en françois»), как назывались они при первой публикации в 1669 г., является до сих пор проблемой неразрешенной. Опубликованные анонимно, они впоследствии (в последней четверти XIX в.) стали приписываться некой Мариан(н)е Алькофорадо и издаваться под ее именем. Однако еще в 1926 г. эта точка зрения на авторство писем была подвергнута сомнению, и после долгих филологических дискуссий автором писем почти единодушно был признан Габриэль де Гийераг (1628–1685), малоизвестный французский писатель, чье имя прежде фигурировало в исследовательской литературе лишь как имя одного из возможных переводчиков писем. Однако обнаружение и публикация в 1982 г. французской рукописи писем, содержащей 12, а не 5 входивших во все канонические издания писем (другие семь были известны, но изначально считались апокрифическими), поставило перед исследователями новые вопросы, которые пока остаются открытыми.
[Закрыть]
Единственный сделал это – Рильке, но кому придет на ум слово мужчина по отношению к нему, даже в значении человек (фр.). ]
* * *
Эпилог к одной моей IDYLLE CÉRÉBRALE[205]205
Мозговая идиллия (фр.).
[Закрыть]
1926 г. – самое начало (2-го ноября 1925 г. приехала в Париж). Письмо от А. Б<ахраха>, просит повидаться. Назначаю. Высокий типичный еврейский молодой человек – разновидность – высокий. Не типичный высокий, но типичный еврейский молодой человек, долговязый. С большими глазами (или очками), с большими ушами и большими губами. Сидим в ч<ернов>ской кухне: – все Ч<ерно>вы (и не-Ч<ерно>вы, т. е. с ним – человек 12) и едим кровавую колбасу (будэн, – Виллэт – с кашей).
– А это, что Вы едите – кровавая колбаса. Она очень полезная: сгущённая кровь. В том куске, что Вы съели – правда, очень интересно? – целая бочка крови, конечно не бочка, но вроде. Между прочим, ее покупают на метры – здесь 2 метра – но она сильно садится. Здесь как раз бойни, и очень удобно. Она еще совсем теплая.
А. Б. – Гм…
И т. д., повышенно-деловито и участливо, с добротой и даже терпением – точно в ответ на его подробные расспросы (о колбасе).
Словом с колбасы не съехали.
Говорили, впрочем, кажется еще о Борисе З<айцеве>.
* * *
Год – не знаю, знаю – весна, положим – 1928-ая. Пишу, очевидно после перерытия дебрей, т. е. напав на какое-нб. его, Б<ахраха>, письмо, что очень хочу повидаться по-человечески, не на людях, не за едой, (NB! про колбасу – умолчала) и предлагаю встретиться на Ch
Данный час, день, поезд. Схожу на Champ de Mars, отдаю билет, подымаюсь по лестнице, вхожу в здание вокзала – никого. Жду возле вокзала 10 минут, спускаюсь с лестницы, сажусь в обр<атный> поезд. Дома – пишу: На вокзале была, но никого не было. Если шутка – глупая, месть – недостойная, ибо недостаточно крупная: что мне в том, что я проехала на Ch
Ответ: никакого письма не получал.
Я, вслед: – Что-то роковое, ибо адрес был верный и я сама опу<стила?>. Что ж – попытаемся еще раз, но пусть назначает – он, м. б. у него более легкая рука.
Ответа – никакого. Дивлюсь – и перестаю думать. Через два дня – письмо: – Стоял и ждал – прождал 3 поезда подряд – Вас не было.
Я, в ответ: – Т. е. стоял и ждал – в Neuilly, почем же я знала, что будет стоять и ждать!
В ответ: – телеграмма его – мне: – «Жду Вас в Neuilly – тогда-то – таким-то поездом (подробности). Если не можете – известите». На телеграмме надпись: – Destinataire inconnu – т. е. вернулась.
Адр<ес> 2, Av
– ? —
* * *
Совсем-эпилог
Больше не писала и не пыталась. Еще через год – посылка. Открываю: все мои книги: Царь-Девица, Ремесло, Мóлодец, еще, еще… Почерк на бандероли – его. Понимаю и, делая вид, что принимаю за подарок, тут же раздариваю (необходимо было!) направо и налево всем Ч<ерно>вым (и не-Ч<ерно>вым).
Денег вернуть не было – никогда. Тем и кончилось.
* * *
Мур – 1-го сент<ября> 1932 г. (NB! мои записные книжки исписаны со всех концов, потому эти заскоки и перескоки дат. Блюсти точную хронологию – сейчас – нет возможности.)
Мур – 1-го сентября 1932 г.
– А есть люди с такими крепкими зубами, что могут откусить нос?
– Конечно. Один муж, например, откусил жене нос, и она пришла в суд и несла в руке нос.
– Артемов.
(NB! Тот самый художник, картину к<оторо>го он изрисовал.)
– Да, а этого мужа потом арестовали и посадили в тюрьму.
– И он сразу откусил нос полицейскому, и полицейский перестал нюхать… воров.
* * *
– Мама! Что бы Вы больше хотели: чтобы я был злым и умным или добрым и глупым?
(Я улыбаюсь.)
Он: – Знаю, знаю, что Вы сейчас скажете!
Молчу. Он, упоенно:
– Вот я Вам загадку задал! Ну и загадку я Вам задал! Ну и загадку!
* * *
Почему люди (мужчины) меня не любили.
П. ч. не любила людей.
П. ч. не любила мужчин.
П. ч. я не мужчин любила, а души.
Не людей, а вокруг, над, под.
П. ч. я слишком много давала.
Слишком мало требовала.
Ничего не требовала.
Слишком многого (всего) ждала – и не для себя.
Слишком терпеливо ждала (когда не шли).
Никогда не защищалась.
Всегда прощала.
Всё прощала, кроме хулы на Духа Свята, т. е. – Эренбургу не простила хулы на героя,[206]206
Речь идет о Николае Гумилеве. Нельзя с уверенностью сказать, подразумевает ли здесь Цветаева какие-то устные высказывания Эренбурга о Гумилеве или же публичный скандал, связанный с романом Эренбурга «Рвач».
[Закрыть] Геликону – (непонимания, глухости и слепости на) Врубеля и Бетховена – и т. д. – и т. д.
Всё прощала – лично, ничего – надлично.
Всё прощала – пока лично, всё прощала – пока мне (но где кончаюсь – я??), но поняв, осознав кого, что во мне обижают и унижают, уже не прощала ничего, вся бралась (изымалась) обратно из рук.
Потому (боялись), что боялись «связаться».
П. ч. так попросту «связаться» – нельзя.
«Развязаться» – нельзя.
(NB! Впрочем, одолевали и это!)
П. ч. у меня – имя (а это в цене).
Боялись моего острого языка, «мужского ума», моей правды, моего имени, моей силы и, кажется, больше всего – моего бесстрашия —
– и —
самое простое:
– просто не нравилась. «Как женщина». Т. е. мало нравилась, п. ч. этой женщины было – мало. А если нравилась, то бесконечно-меньше первой встречной, к<отор>ую любили бесконечно-больше.
И – правы.
* * *
Мужчины ищут «страсти», т. е. сильного темперамента (душевные страсти им не нужны, иначе нужна была бы я) – или красоты – или кокетства – или той самой «теплоты» или (для жены) «чистоты» (той самой).
Не той страсти, не той красоты, не той игры, не той чистоты, во мне имеющихся.
Есть всё, но мое, единоличное, в моей транскрипции и – потому – неузнаваемое.
Ибо штампа всего этого ищут, общих мест.
* * *
NB! Я только потому так всегда напираю на свое я, что все (жизнь – первая) его попирают. Живи я с равными – я бы этого местоимения не употребляла.
* * *
Вместо я я так же свободно могла бы говорить Пастернак. (NB! ошиблась – 1938 г.) В иных случаях – Рильке. Во всех случаях – третье лицо: поэт.
Я мое – не единоличное. Только очень уединенное. Одинокое я одного за всех. Почти что – анонимное.
Я знаю, что таких, как я – много, но я их не встречаю и живу с не-я.
Негр – это Африка. Африка черна, а не данный негр.
* * *
Мур – 4-го сент<ября> 1932 г.
– А французы ходят к Прокопенке?
– Да, конечно, он отличный врач.
