Текст книги "Расчет только наличными, или страсть по наследству"

Автор книги: Марина Ильина

Соавторы: Людмила Глухарева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Оль, может, окно прикрыть? – заботливо осведомился Печкин. – не надует тебе?

– А мы уже на «ты»? – осведомилась Галкина.

– А чего тянуть. Через недельку и расписаться можно, – отважно заявил Печкин, старательно глядя прямо перед собой.

Олечка поперхнулась и громко откашлялась. «Наверное, послышалось. Или не послышалось?»

– Что вы сказали? Я не расслышала, – осторожно спросила она.

– Я говорю, пора на «ты» переходить, чего резину тянуть, а через недельку – в ЗАГС.

– Нет, я так быстро не могу. У меня сын и вообще все не просто.

– А ты завязывай со сложностями. Проще надо быть. Давай завтра после работы я тебя домой отвезу и с сыном твоим познакомлюсь.

– Да мы знакомы два дня.

– Это только дуракам нужен срок. А я влюбился в тебя сразу, еще когда подвозил. Помнишь, ты была в кошмарном пуловере? Я еще подумал, вот это смелая женщина, не боится ничего.

Олечка молчала. Все это так не соответствовало ее представлениям о красивом романе. Первый муж добивался ее благосклонности месяца три. И Галкина считала, что сдалась на редкость рано. А тут несколько дней. Зато каких. Потрясающих и бурных. Печкин будоражил ее воображение, и ей все время хотелось прикоснуться к нему. Неужели он испытывал нечто подобное? Оля не могла поверить в его чувства. Но и придумать, что за этим кроется, тоже не могла. Похоже, что он так шутит. Но шутка не казалась ей смешной. Или издевается. Молчание затягивалось. Точно, издевается.

– Ты веришь в судьбу? – внезапно спросил Печкин.

– Да не знаю. Наверное, верю, но у меня такое ощущение, что ты шутишь. А мне не смешно.

– Какие уж тут шутки. Хорошо, я тебя не тороплю.

Оставшееся время они проехали в молчании. Печкин пытался понять, на что обиделась Ольга.

– Высади меня здесь, «зебра» рядом, – попросила Олечка, – чтобы тебе потом не разворачиваться.

– Как скажешь, – холодно ответил Печкин и резко затормозил, – я могу проводить тебя до подъезда.

– Если хочешь.

Галкина вышла из машины и захлопнула дверцу.

«Красивое начало дня, середина еще прекрасней, но вот вечер испорчен».

– Надо перейти через дорогу и вон там мой дом. – Она протянула руку вперед.

– Подожди секунду, Оль. Мне надо в ларьке сигареты купить. – Печкин повернулся и быстрым шагом направился к ларьку, стоявшему поодаль, на обочине.

«Не буду ждать, захочешь – догонишь», – раздраженно подумала Олечка и стала переходить дорогу. И никаких предчувствий не было. Она дошла до середины шоссе, глядя себе под ноги. Настроение было отвратительным. Внезапно, словно что-то почувствовав, она повернула голову направо, но было уже поздно. С огромной скоростью на нее неслась машина.

«Как быстро, я не успею увернуться», – мелькнуло в голове у Олечки.

– Оля!!! – Печкин опоздал.

Синий «форд-седан» сбил Ольгу и умчался с невероятной скоростью.

Ольга неподвижно лежала на асфальте.

– Олька! – заорал Анатолий и бросился к Олечке.

«Кажется, жива. Господи, помоги. А номер с шестеркой, и московский притом», – механически отметил про себя Печкин.

– Алле, скорая, женщину сбили, выезжайте немедленно. Она еще дышит.

Небо постепенно темнело и набухало мрачными тучами. И ветер никак не мог разогнать небесную хмарь. Крупные редкие капли дождя тяжело плюхались на землю. Пахло грозой и озоном. Хотелось сразу распахнуть окна, укрыться с головой одеялом, чтобы уютно и безопасно дремать под звуки дождя.

Марья торопилась, встреча с Тоней и Ольгой была назначена на девять. Маша опаздывала. Случай с несостоявшимся отравлением не давал ей покоя. Кому же верить? Выдумал ли Денис все или Илларион действительно покушался на ее бесценную жизнь? Может, Денис решил таким образом закрутить с ней роман? Вряд ли. Совсем уж глупо получалось бы. Надо послушать, что скажет Тонька и Оля. Одна голова хорошо, а три лучше.

В подъезд Сергеева зашла с некоторой опаской. Трупов не было. Вот и славно. Зазвонил мобильный.

– Где тебя носит, Машка? – кричала Тоня.

– Я уже поднимаюсь к тебе. А в чем дело? – удивилась Сергеева. Обычно Тонька философски относилась к опозданиям других. – Ты лучше дверь открой.

Тонька стояла на площадке, дверь в квартиру была открыта нараспашку. Антонина всхлипывала и переминалась с ноги на ногу.

– Галкина в больнице, ее машина сбила, причем намеренно сбила, и свидетель есть, Анатолий – друг ее недавний, – выпалила Александрова. – Надо ехать к ней в больницу прямо сейчас. Подробностей не знаю.

– Что?! Машина сбила? Когда?

– Около часа назад или чуть меньше. Но это примерно. Мне Анатолий позвонил. Я у нее в записной книжке на букву «А». Ты заходи, я только сумку возьму, и поедем. Так, деньги бы не забыть. – Тоня суетливо затолкнула Сергееву в квартиру.

– Да, мужу Олькиному, Никите, я уже позвонила, сына он ее заберет. Сказал, что в больницу сегодня вряд ли сможет заехать, заедет завтра. Сказал, что обязательно завтра заедет. – Тоня суетилась и никак не могла сосредоточиться.

– Ничего я не понимаю, – напряглась Марья, – меня якобы травили, а Олечку, значит, наяву задавили. Ужас сплошной.

– Нет, пока еще нет, но будет, если ты с этим расследованием не завяжешь. Гадости только всякие прут. Хорошо еще, Печкин этот рядом был. Надеюсь, что он приличный человек. – Тонька бестолково бегала по квартире и вдруг резко затормозила. – То есть как это тебя травили? Что еще за новости?

– Хватит метаться. Сумку взяла? Поехали. Видно, день сегодня такой сумасшедший. По дороге я тебе все расскажу, – скомандовала Марья и подтолкнула Александрову к выходу.

Дверь с грохотом захлопнулась, и подруги влетели в лифт.

«Только бы не застрять», – молилась Тоня. Она панически боялась замкнутых помещений. Этот страх жил в ней всегда. Поэтому она часто старалась ходить пешком. Но сейчас потакать своим страхам было некогда.

«Как быстро меняется погода. Только недавно сияло нежное солнце, как вдруг внезапно подул ветер, наплыли облака и хлынул дождь.

Хотя, с другой стороны, говорят, что дождь приносит удачу. А удача мне просто необходима. Необходима и достаточна. Вот так. Одну мадам немного напугали, а другая вышла из строя надолго. Но войну я объявил недавно и разобраться со всеми еще успею. Главное, Гришка. Молчит, сволочь. Сейчас мы его порадуем, новости-то какие чудесные. Галкина уже не в счет, а Машка у нас на десерт. Если Гришка будет и дальше отмалчиваться, то у меня есть козырь – десерт из Машеньки».

В помещении было душно. Запашок стоял ужасный. Окна наглухо закрыты и зашторены.

– Гришаня, тебе не надоело? Так и будешь молчать? У меня для тебя новости. Галкина попала под машину. Прогноз неутешительный. Осталась еще твоя школьная любовь по имени Мария. Молчишь? Мне надоело твое гордое упорство. Если не ответишь, то Машке каюк. Понял?

– Дай пить, – захрипел Вольский, – и не трогай Марию. Я буду говорить.

– На, пей. И смотри, я жду, но терпение у меня лопается.

– Чего ты от меня ждешь? Я не могу передать тебе свои полномочия, не могу передать свои безграничные возможности, это невозможно, – Григорий вздохнул, – все подобные вопросы решаются на общем совете Союза Девяти, а я просто исполнитель, мне даны полномочия на определенный срок, меня выбрали, я просто посол, понимаешь. Мой срок истекает. Пойми ты это наконец.

– Да не желаю я быть послом-исполнителем, ты меня лучше президентом сделай. Карьера, деньги, власть – вот чего я хочу.

– Ты не оригинален. Если ты получишь все эти блага, то тебе придется за это заплатить. И очень дорого.

– Дорого? Что ты имеешь в виду? Душу дьяволу, что ли, надо продать?

Вольский молчал, он жадно пил воду. Напившись, почесал голову и покосился на пачку сигарет, лежавшую на стуле.

– Мне трудно тебе это объяснить, но если говорить приближенно и грубо, то да. Придется продать. Ты ведь плохо знаешь физику, и поэтому я не буду углубляться в теорию, но поверь мне, расплата ужасна.

– Что-то я не заметил, что ты сильно страдаешь, или к тебе эта теория не относится? Ты же сейчас имеешь все, и даже немного больше. Ты не расплачиваешься?

Вольский попросил закурить, и его собеседник протянул зажженную сигарету.

– Я – нет, то есть пока нет. Шальных денег не имею. Я их заработал. А в будущем со мной произойдет все то, что должно произойти.

– И что же именно?

Григорий затянулся сигаретой.

– Увидишь. Я устал. Так что решай сам. Мне надо поспать, в таком состоянии я, пожалуй, ничего не смогу сделать. И отстань от Марии. Она чудесный, открытый, добрый человек. И где моя папка? Ты ничего не понимаешь, ты играешь с огнем. Папка должна быть у меня, или просто уничтожь ее сам.

– До папки дело еще не дошло. Ты мне вот что объясни. Как же это ты предлагал Леньке президентом стать. Ты что, продавал его душу дьяволу без ведома самого Петровича, а? С ним тоже что-нибудь плохое должно было произойти, так? Что-то не сходится у тебя, умник.

– Ты опять торопишься с выводами. Дело в том, что когда я предлагал ему возможность изменить судьбу, то я видел его информационное поле, понимаешь?

– Ни фига не понимаю.

– Грубо говоря, за изменения в его судьбе платить он не будет. И решаю это не я, а его поле. Его поле заряжено таким образом, что векторную составляющую альфа-токов поглощают векторные составляющие бета-токов. – Гриша жалостливо посмотрел на собеседника.

– Не понял. Ты проще объясни. А если бы с этими токами было бы наоборот, то он бы сам расплачивался, что ли? Бред полный.

– Да. И тогда бы я ему не предлагал этот вариант.

– А кто будет расплачиваться за его светлое будущее, а?

– Я не уверен, но возможно, я. И мне все равно, поверь, я хоть и не знаю свое будущее, но уверен, что мою расплату уже нельзя увеличить – она максимальна. Поэтому я могу брать на себя все, что смогу и захочу. Хуже уже не будет. – Вольский выпил воды. – Открой окно, я задыхаюсь. Верни мне папку.

– Так возьми на себя и мою расплату. Папку не отдам. Окно не открою. Много чести.

– Я же говорю тебе, не могу. У тебя поле другое, прямо противоположное. С этим я ничего поделать не могу. Изменить характер, душу, личность человека я не властен, я же не бог. Я могу изменить только судьбу, пока еще могу. Если поменять твою судьбу, то тебе самому придется за это расплачиваться самым неприятным образом.

– А ты подумай, сволочь, может, можно избежать расплаты, а если нет, так я тебе помогу.

– Неужели ты так ничего и не понял? Мне жаль тебя. Я не отказываюсь, и хватит об этом. Так что, ты все еще жаждешь богатства и власти?

– Я все это заслужил.

– Вот и чудненько. Открой окно и дай мне поспать наконец. А завтра с утра, если не передумаешь, я сделаю тебя русским олигархом или президентом, как захочешь, и помни, я тебя предупредил. И отпусти меня, наконец, сам, по доброй воле.

– Не хочу президентом. Я передумал, мне нужно быть просто очень богатым человеком. Нет, не просто богатым, а сверхсложно богатым. – Он ласково покосился на Гришку. – Отпустить тебя пока не могу. Надо посмотреть, как ты справишься с партийным заданием. А там посмотрим. И если ты такой сверхчеловек, то чего же ты не уйдешь сам, как великий Гудини?

– Свою судьбу я изменить не в состоянии. Это не моя компетенция. Но я знаю, что освобожусь отсюда, и уже скоро. И я знаю, когда это произойдет, но ты все время только ухудшаешь все дело. Ты сам все портишь. Я даю тебе шанс, но ты отталкиваешь его. Завтра твои желания исполнятся. И перестань подмешивать мне в воду всякую дрянь. У меня голова от нее тяжелая. Верни мне папку.

– А что там, в этой папке? Там ведь расчеты одни идиотские. Чего это ты так распереживался?

– Там расчеты, которые не должны попасть в чужие руки. Я был обязан их уничтожить, и не успел. Верни мне папку.

– Ладно, посмотрим. Ты сначала расскажи, что за расчеты такие.

– Отвяжись.

– Может, расчеты продать можно?

– Да, конечно, продать можно, если покупателя найдешь. А как только ты найдешь покупателя, жизнь твоя безвременно оборвется. И не только твоя. Ты просто не успеешь стать богатым и независимым. Верни папку.

– Ладно, я подумаю.

В больнице было невесело, пахло дезинфекцией и каким-то особенным духом нездоровья. Марья и Тоня ждали врача. Рядом стоял Печкин и страдал.

– Как она? – жалобно спросила Тоня. – Что говорят врачи?

– Точно не знаю, но в «скорой» она дышала. Видимо, переломы и сотрясение, не знаю, что еще, – Печкин совершенно охрип от переживаний. – Я найду эту скотину, переломаю ноги, руки, а потом засажу по полной программе.

– Я не могу стоять просто так, надо действовать. – Машка подошла к окошку и с нажимом заговорила: – Как Галкина? Когда к нам выйдет врач, пожалуйста, подскажите?

– Ничего не знаю, ждите врача, – от дежурной веяло холодом.

– Вот, возьмите, только узнайте хоть что-нибудь. – Сергеева протянула в окошко купюру, и деньги моментально исчезли.

– Я попробую выяснить, – смягчилась дежурная и куда-то ушла.

Мария деловито подошла к Тоне и успокаивающе сказала:

– Не дрейфь, она поправится, я уверена. Сейчас нас просветят.

– Это я во всем виноват. Один я. Она обиделась на меня, а я за сигаретами кинулся, – глухо бубнил Печкин.

– Нет уж, вы тут ни при чем. Не расстраивайтесь так, все обязательно будет хорошо. – Марья нервничала и не знала, как успокоить себя и других. Кроме этих избитых фраз, ничего подходящего она сказать не смогла.

Время текло медленно и печально. На улице лил дождь. В вестибюле уборщица возила грязной тряпкой по полу и громко ворчала.

– Девушка, да, вы. Подойдите, – позвали Марью.

– Прогноз хороший, говорят, в рубашке родилась ваша родственница. У нее сотрясение и перелом ноги. Скоро выйдет врач и подробно все расскажет.

– Когда это скоро? – радостно поинтересовалась Марья.

«У нас о скоростях разные понятия», – подумала она.

Медработница пожала плечами. Видимо, ответ на этот вопрос выходил за рамки денежного достоинства предыдущей купюры или дежурной просто надоело напрягаться.

Машка обернулась к своим спутникам и закричала:

– Я же говорила, все будет хорошо! Будем ждать врача, обещали, что он скоро будет.

Антонина и Анатолий Михайлович переглянулись.

– Мы и так ждем врача, – удивленно возразила Тоня.

– Нет, теперь мы ждем конкретно положительных прогнозов и возможности отблагодарить этого замечательного доктора, всем понятно? – Машка победоносно улыбнулась и повела плечами как цыганка, напевая при этом Марсельезу.

Теперь ожидание уже не было тягостным. Они постояли на улице под зонтиком, потом вернулись в холл, и наконец появился доктор. Врач был строг, хмур и явно торопился.

– Родственники? – грозно вопросил он троицу.

– Да, то есть почти, – быстро сориентировалась Маша.

– У больной… м-м-м… – Галкиной – простой перелом ноги и сотрясение мозга средней тяжести. Больная в гипсе, просьба навещать ее в приемные часы, динамика положительная.

– Подождите, доктор, не так быстро, что за перелом, какая динамика, расшифруйте, пожалуйста, – выпалила Марья и сунула деньги доктору в карман халата. Тоня и Печкин стояли в ступоре. Скорость, с которой общались доктор и Мария, была для них недоступна.

– Вы что, я не возьму! Все! Мне некогда. Завтра все вопросы к лечащему доктору. Завтра – все вопросы, – врач запихнул деньги назад Сергеевой, отшатнулся и бегом припустил к лестнице, хотя в холле был лифт.

Марья и Антонина переглянулись и удивленно воззрились на место, где только что стоял доктор.

– Быстро бегает. И денег не взял, странно, – прокомментировал Печкин.

Врач испарился. Все произошло мгновенно.

– Ладно, завтра придем, Олечку навестим, и уж лечащий врач нам на все вопросы ответит. Слава богу, Олька жива и прогноз положительный. По крайней мере, я так поняла доктора-молнию, – задумчиво сказала Мария и почесала голову.

– А сейчас нам необходимо все обсудить, – проснулась Тоня, – как Олю сбила машина и как тебя травили, Машенька. А то картина неполная. Как трудно стало жить! Толя, начинайте.

– Я расскажу, конечно, но может, мы уйдем отсюда, а то я чувствую себя здесь, мягко говоря, некомфортно, – отозвался Печкин.

– Я знаю, куда мы отправимся, – воскликнула Мария. Здесь недалеко, на Чистых Прудах, – кафе «Ностальжи».

– Ну, ты загнула, – уважительно отозвалась Тоня, – там очень дорого.

– А я заслужила.

– Вот дура, совсем забыла, – Тоня постучала кулачком по своей голове, – надо оставить записку Олечке, чтобы ей передали, что все в порядке. Сын ее у муженька бывшего, Никиты, а мы придем завтра.

Тоня достала из сумки записную книжку и ручку и накатала кривым почерком записку, которая должна была, по ее мнению, успокоить и ободрить Галкину. Потом Александрова опасливо подошла к заветному окошку, просунула внутрь него голову и что-то залепетала просительным тоном. Разговор закончился быстро. Она вернулась к ожидающим ее друзьям и выдохнула:

– Взяла записку, обещала передать, деньги взяла тоже. – Тоня ехидно улыбнулась. – Так мы едем? Что решили?

– Едем, конечно. Выбор отличный. Кстати, Маш, какая машина у Иллариона? – Печкин рассеянно рылся в кейсе.

– «Ауди» серая, номера я не помню, а зачем вам? – Машка внимательно следила за манипуляциями Печкина.

– Я доведу это дело до конца и найду этого подонка, который намеренно сбил Олю. Выходит, что и на тебя сегодня покушались. Катастрофы одного дня. Конечно, возможно, что все это совпадения, вариант совпадений, но маловероятно. Так что вперед и с песней. Начинай свой отчет. И чем подробней, тем лучше.

Троица вышла на улицу. Решили вначале ехать на машине Печкина в кафе, а после разговора вернуться за Машкиным авто.

Дождь уже перестал, и свежий воздух лечил голову и душу. Дышалось легко, и казалось, что все самое тяжелое осталось позади. Как в благополучном голливудском фильме, в финале которого выстраивается хеппи-энд, без которого невозможен, да и не нужен сам фильм.

– Итак, что мы имеем. Илларион, Денис, Мария – в одном кафе, причем Дениса никто туда не приглашал, и он сам сознается, что следил за тобой, Маш. – Печкин выпустил струю дыма в потолок и прищурился.

– Машина у Иллариона – серая «ауди», у Дениса – зеленый «мерседес», у сбившего Олю – синий «форд». Мотивы пока не известны. Сегодня вечером: сначала попытка покушения на Машу, или видимость попытки, и через час, примерно, покушение на Олю. Вопрос: есть ли связь? Мой ответ: есть. Ответьте мне, что объединяет Олю и тебя, Маша?

– Гришка Вольский, а еще – я, наверное, ой, точно я. – Тоня заерзала в кресле и нервно сглотнула. – Я, потому что я их познакомила… Ну а Гришка, потому что Маша его ищет, а Оля – его прямая подчиненная и восхищенная.

– Восхищенная? – осторожно переспросил Печкин.

– Ну да. Оля его обожает, в смысле уважает и ценит как начальника и друга, – пыталась объяснить Тоня, – тут не флирт, секс или любовь, а дружба.

– Да. Я могу подтвердить. Только с таким человеком, как Вольский, возможны такие отношения, хотя в это и трудно поверить, – хмуро согласилась Марья.

– Ладно, допустим, дружба, – поморщился Печкин. – Тоню вряд ли можно рассматривать как общее звено, она не была на совместных вечеринках и даже не знакома с Илларионом, Денисом и Гришей. Правильно?

– Да, я исключительное уникальное звено, – гордо заявила Тоня.

– Получается, что остается только Гришка. Он – как нечто общее между Марией и Ольгой. – Печкин смачно глотнул кофе и потер живот. Желудок жгло немилосердно.

– Мне вот все-таки одно неясно, – загудела Александрова.

– Что тебе одно неясно, солнце мое гундосое? – засмеялась Машка. Она отлично знала, что сейчас Тонька начнет голосить на отвлеченную тему. В глазах Александровой горел огонь нетерпения. Ее распирали идеи.

– Мне неясно, почему у нас в России богатые люди, ну скажем, люди с состоянием, насчитывающим несколько миллионов «зеленью», не эмигрируют на Запад. Почему? Они что, тупые и не понимают, насколько здесь опасно и нестабильно, они что, не понимают, где живут? Или они уже не в состоянии отказаться от своего бизнеса, то есть от дальнейшего накопления и вложения капитала, и остановиться не могут?

– Я с тобой не согласен, Тоня. Таким людям на Западе скучно. А здесь у них бизнес, страна, язык, а главное, обширные возможности, огромный рынок, и все родное, – Печкин печально воззрился на Александрову.

– Вот и славно, что не согласен, но я еще не закончила. Рынок огромный, это правда. Но жизнь и безопасность себя и своих близких важнее ведь? Не так ли? Как они, эти по-своему умные, практичные, головастые бизнесмены, не видят очевидного? Здесь жить и работать невозможно. Ведь правила постоянно меняются. И чего там в башке у первых лиц государства – большой вопрос. Вдруг они придут к очередному гениальному решению, и отменят даже эту нашу российскую псевдодемократию? Всех пересажают и перестреляют. Чай не впервой.

По-моему, самые умные господа уже эмигрировали легально или нелегально. А те, кто остался, это доверчивые капиталисты. Вероятно, не только доверчивые, но и жадные. Они верят, что могут договориться с властью или даже купить власть, и их не тронут. Какое глубокое и горькое заблуждение. Вот к чему приводит капитализация общества. Люди становятся доверчивее, и обмануть их все проще и проще.

Александрова негодовала. Ей казалось, что все эти идеи так очевидны, что не согласиться с ней может только недалекий человек.

А Машке было не до политики.

– Не нагнетай, Тонь. Толь, не слушай ее. Лучше освети нам сложившуюся ситуацию.

– Хорошо, и продолжим о покушении на Машу. Кто врал, Денис или Илларион, неясно. Если врал Денис, то только для того, чтобы обратить внимание Марии на себя как на ее спасителя, чтобы проще было потом соблазнить. Если врал Илларион, то он хотел то ли убить тебя, то ли отключить. Вопрос: зачем?

– Боже мой, да все из-за Гришки, конечно, – закричала в волнении Тоня, – Машка его ищет, задает вопросы, а Оля ей помогает.

– Ты тоже помогаешь, – язвительно заметила Сергеева. – Что-то на тебя не покушается никто.

– А я знаю, почему. Я не фланирую по ресторанам и вопросов не задаю, – парировала Тоня, – точно, вот и ответ.

– Ты – попугай. – Сергеева откинулась на спинку кресла и ткнула пальцем в подругу. – Толя уже изложил нам свою концепцию, верно?

Машка одобрительно взглянула на Печкина и состроила серьезную мину.

– И что? – удивилась Антонина. – Как ловить злодея, если он один или, не приведи бог, их много? Мало того, получается, что цели своей этот гад не добился и Машку с Олей он будет добивать, если, конечно, цель нападений заключалась не в том, чтобы запугать и утихомирить двух неугомонных девушек, – обратилась она к Печкину.

– Но-но, потише, сбавь обороты, – занервничала Марья.

– Может, нет, а может, и да. Цель могла состоять в том, чтобы запугать их обеих. Если цель другая, то, конечно, он не остановится. Из этого вывод: ты – Мария – сидишь дома, с вопросами никуда не ходишь и ведешь себя осторожно, а к Ольге я приставлю охрану. Маш, ты меня поняла, это приказ.

– Ладно, постараюсь – неохотно смирилась Машка. «Захочу – посижу дома, а вообще посмотрим», – подумала Сергеева.

– Я займусь «фордом», Денисом и Илларионом. – Печкин покосился на часы. – Все, леди, пора по домам. Обменяемся телефонами и поедем.

– А почему ты говоришь «он»? – спросила Тоня.

– Такое у меня складывается впечатление, вряд ли это «она», – туманно ответил Печкин и встал.

Компания дружно поднялась из-за стола и направилась к выходу. Было уже очень поздно.

День начинался чудесно. Тихое солнце, бледное небо и приятное тепло. Мария завтракала. Она обожала слоеные булочки. Особенно булочки, намазанные сверху маслом и покрытые куском вареной колбасы, а сверху – еще сыром. С утра аппетит у Машки был отменный. Она могла проглотить три такие вкусные булочки, запивая их свежесваренным кофе с молоком, а затем перейти к сладкому, состоявшему из плитки горького шоколада, джема и мороженого.

За прошедшую ночь в голове у Машки не то чтобы прояснилось, а совсем наоборот. Не помог и плотный завтрак.

«Поесть – поела. А дальше что? Из дома выходить нельзя. А что же можно? Телевизор смотреть – скучно.

Новости, как правило, были мрачные. Где-то что-то взорвалось, где-то что-то ужасное вытекло и грозило все затопить, где эпидемия, где землетрясение или наводнение, и везде взрывают и убивают.

Особенно удручающее впечатление производила подборка информации из Европы и Америки. Отечественные журналисты с нескрываемым злорадством комментировали международные новости.

Смачно, с особым садистским акцентом на человеческих потерях и глупостях тамошних вождей вещает отечественное телевидение.

Установка, что ль, у них такая?

Создается впечатление, что именно там, за бугром, и происходят самые натуральные кошмары. Там, на Западе, в режиме демократии творятся катастрофы и черные беззакония.

Братцы-господа. Кто ж спорит. Конечно, им до идеала далеко. Особенно если они и дальше будут так неосторожно обращаться со свободой вероисповедания и раздачей ПМЖ.

Но надо признаться, что социальное обустройство на Западе все-таки гораздо симпатичнее нашего родного. Раз так в тысячу симпатичнее.

Зато у нас все как всегда. Никогда не было нормального строя. Все с вывертом. Проклятие, что ли, над нами какое?

Странные цари, безумные диктаторы, социализм с концлагерями. А теперь на дворе новая особенная русская форма капитализма. Когда ж мы закончим экспериментировать над собой?

Эй, там, в телевизоре! Ау! Имейте совесть, граждане, народ в курсе.

У нас тоже неспокойно. Взрывы, взрывы. В домах, в метро, в автобусах, в аквапарках, торговых и театральных центрах. Людей уничтожают.

А мы привыкаем. И прощаем. Забываем?

И вся эта милая, кроткая и нескучная «красота» исходит из основного источника информации, из телевизора. Не дают нам совсем уж расслабиться. Пугают. И пугают постоянно. Ничего из ряда вон выходящего. Но будьте настороже. Вдруг власть переменится? Вдруг правые победят?

Вот тогда покажут они нам небо в квадратиках. Милые, милые левые. Как были коммунистами, так ими и остались. Как были у руля, так и остались. И это, граждане, настоящая трагедия.

Нет у них уверенности в завтрашнем дне. Зато сегодня есть. Есть уверенность и власть. Вот где собака зарыта. Но как раз про это журналисты помалкивают.

Свобода слова. Была. Была или померещилась?

Зато наша Родина обладает несомненным и неоспоримым достоинством. Никому не удается прожить жизнь в скуке. Скучно у нас не получается. Весело у нас до колик и спазмов. Катаклизмы. Внутренние справедливые (с точки зрения официальных властей, разумеется) войны. Постреливают. Взрывают. Могут дефолт объявить. Так, на всякий случай, чтоб не сильно расслаблялись.

Народ безмолвствует и в целом одобряет власть, судя по официальным статистическим данным. Пока. Мы сплочены и непобедимы. Пока.

Знаменитые политические обозреватели (внушительно звучит!) утверждают с ноткой сарказма, что в России еще есть много серьезных проблем. Бюрократия, например. Взятки. Воровство. Дороги. Но разве это непоправимый кошмар? Все эти трудности великая страна успешно пройдет, но вот когда? Здесь телегеничные аналитики расходятся во мнениях. Но обещают, что уже в скором времени, хотя, может быть, и не совсем в скором. Расплывчато. Хотя понятно: наши дети тоже не доживут до этого золотого века.

Далее поются дифирамбы руководителям страны. Если они и совершают ошибки, то не по злобе своей, а так – по недоразумению. Не доложили им вовремя. Не дозвонились до них. Что ж, бывает.

Вожди России делают вполне естественные громкие заявления, из которых следует, что повышение благосостояния всего народа уже не за горами. Нет, правильней будет сказать, не народа, а населения. Потому что назвать народом нацию, у которой пенсии таковы, что не позволяют нормально прожить людям и недели, язык не поворачивается.

А вожди довольны. Первое лицо страны гордо и твердо заявляет о необходимости прибавок малоимущим слоям населения. И ждет реакции собравшихся товарищей в телевизионном эфире.

Граждане, какая же может быть реакция, кроме всеобщего ликования? И страна довольна. Это если верить ящику. Особенно радуется столица, где проживает основная масса по-настоящему богатых людей.

А вожди гордятся своими экономическими достижениями и по-прежнему озабочены ситуацией и положением дел в России.

Хотя все главные злодеи, разворовавшие народное нефтяное добро, давно пойманы, заклеймены, осуждены и сидят основательно, ситуация от этого не меняется. Удивительно, правда?

Остается нерешенной маленькая, но занозистая проблемка. Несмотря на несомненные достижения российских властей в различных социальных, экономических и правовых областях, жить в нашей стране становится все тяжелей и тяжелей. Люди умирают. И продукты есть, и промтовары есть, и выбор есть. А уровень жизни падает.

Вот странность-то! Быть может, нам мешает некая историческая и географическая обособленность? Загадочная русская душа: повальное пьянство, самодурство, зависть и всеобщее воровство? Или национальные интересы портят все дело?

А как было бы здорово вступить в Евросоюз и в НАТО. Но как польза от такого вступления отразится на многострадальном населении нашей родины, непонятно.

Властям так точно придется не сладко. Развернуться руководителям будет трудно и негде. Придется соблюдать различные конвенции по правам и прочим конституциям, а также менять законы и порядки. А следовательно, основательно уменьшатся размеры необъятной и неконтролируемой на данный момент кормушки под девизом: «Делай что хочешь, бери сколько сможешь». Получается, что воровать будет нельзя. Им, властям.

Да, это, конечно, не выход. Короче говоря, не выгодно это властям. Власть – на то она и власть, чтобы разделять и властвовать.

Новости отравляли Машкино жизнерадостное настроение. А фильмы, особенно дневные сериалы, нагоняли тоску и вызывали жестокое раздражение.

Главные положительные герои в сериалах производили впечатление людей на редкость тупых и заторможенных. Как правило, ключевая сцена серии держалась на недоразумении, возникшем между благородными героями.

То ли они (герои) относились к категории слабослышащих, слабовидящих и отвратительно соображающих людей, то ли просто были неграмотными. Но за сорок пять минут действия героиня еле-еле успевала уронить несколько огромных и неправдоподобно прекрасных слезинок, так и не поняв ни слова из обязательных косноязычных оправданий героя.

Сюжет развивался мутно и чрезвычайно медленно. Герой отчаянно пучил глаза и выдавливал из себя по слову в минуту. После длинных-длинных пауз шла затяжная панорама красот природы. Так и хотелось крикнуть: «Шибче, шибче!»

Телевизор отменялся. Но и бездействовать Сергеева не могла. Вся ее натура жаждала активных поисков.

«Ладно, помою и уложу волосы, сделаю маникюр и педикюр, а дальше видно будет».