Текст книги "Журнал «Если», 2000 № 12"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

Соавторы: Кир Булычев,Орсон Скотт Кард,Пол Дж. Макоули,Эдуард Геворкян,Виталий Каплан,Евгений Харитонов,Кингсли Эмис,Дэйв Крик,А. Остин,Майклин Пендлтон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Он застал Хирото плачущим.

Эдвард подумывал, не пройти ли мимо, оставив того наедине с горем. Разве не этого требовала вежливость?

Возможно. Однако вместо этого он уселся на противоположную скамью.

– Мои руки… – начал Эдвард.

Хирото поглядел вверх.

– Я никогда не испытывал склонности обозревать свое лицо в зеркале, – продолжил Эдвард. – Но на руки я не могу не смотреть! Когда же они успели сделаться такими старыми? Морщинистыми, костлявыми, скрюченными. Они похожи…

– На орлиные когти, – подсказал Хирото.

Они расхохотались. Эдвард указал на уголки глаз:

– А тут наследила ворона.

Оба снова усмехнулись.

Чтобы не нарушить наступившую дружескую тишину, Эдвард не стал показывать пластмассовое перо.

Он спросил:

– Вас расстроили кузены?

Хирото кивнул.

– Значит, они идут своим путем… военные то есть.

– Теперь все стали военными. Кроме вас и меня.

– И даже Акира-сан?

– Он… стар. И у него нет сил сопротивляться.

Вздохнув, Эдвард откинулся назад. Закрыв глаза, он ощутил давно уже приближавшееся чувство поражения.

– Итак, мы остались не у дел. Армия, конечно, загрузит заводы заказами на танки и боеприпасы.

Хирото бросил на него резкий взгляд.

– О нет, – сказал он. – Нет, нет!

1940 – 1948 гг.

Хирото и Эдвард стояли в стороне от толпы. Люди кричали и даже Эдвард был возбужден этим хореографическим спектаклем. Распростершиеся верфи Акира-сан бурлили кипением колоссальной промышленной мощи. Тридцать девять орнитоптеров восседали на палубе авианосца; на их крыльях были изображены красные круги. Символ этот был виден повсюду. Когда, хлопая крыльями, в поле зрения появился сороковой аппарат, днище его оказалось совершенно белым, а от находившегося в центре красного круга лучами разбегались красные полосы [5]5
  Цвета военно-морского флага Японии


[Закрыть]. Толпа взревела и замахала маленькими флажками с таким же знаком.

– «Восходящий сын» [6]6
  Намек на «восходящее солнце», герб Японии; обыгрываются слова sun, (солнце) и son (сын)


[Закрыть], – проговорил Хирото.

Эдвард ухмыльнулся. Их дружба уже достигла такой степени, когда нетрудно было понять игру слов.

– Реджи умеет показать товар лицом, – продолжил Хирото.

– Он учился не у меня.

На мгновение причалив к посадочной башне, орно расправил крылья и продемонстрировал свои цвета, а потом соскочил вниз, скользнув на последнее, еще остающееся свободным место. Кабина открылась. Из нее возник Реджи в полном летном снаряжении, чтобы принять шумные приветствия толпы. На соседней платформе появилась Аса с двумя дочерьми, и все трое поклонились герою, отцу и мужу, прежде чем отступить назад. Стрелок Реджи, молодой уроженец Окинавы, заслуживший некоторую известность благодаря совместным полетам, вынырнул на мгновение из заднего отделения.

– В самых своих безумных снах… – начал Эдвард.

– Что в самых твоих безумных снах?

– Я не видел, что моя плоть и кровь станет идолом японской военной промышленности.

– Тебе бы хотелось, чтобы все сложилось иначе.

Тон Хирото допускал целый спектр разнообразных вариантов ответа, но Эдвард отбросил их все, ограничившись тремя словами:

– Я ненавижу войну.

– Азиатские войны не затягиваются надолго.

Утверждение было сомнительным. Война с Китаем тянулась, не зная конца. В начале второй мировой войны японцы в основном праздновали победы; вырвавшиеся из кошмаров Эдварда тучи орнитоптеров затмевали небеса над Филиппинами и Голландской Ост-Индией. Взмахи огромных крыльев, сам вид их терроризировал сельских жителей; тем временем флот блокировал моря, доставляя войска и снаряжение на сушу. Японцы разрабатывали и истребитель с фиксированным крылом – вариант «зеро», – однако вторжения осуществлялись орнитоптерами, способными летать над любым коварным рельефом и перепархивать буквально с крыши на крышу в наземных боях. Они нападали на самолеты с жестким крылом, а после ныряли под покров джунглей, медленно, словно цапли, скользя между деревьев, в случае необходимости опускаясь на ветви. Или же орнитоптеры парили в небесных высотах, недоступные для зенитчиков, пока стрелки их выискивали цели на земле. Просматривая хронику в местном кинотеатре, Эдвард страдал. Однажды в новостях показали орно, хлопавший крыльями перед благосклонным золоченым лицом гигантского Будды. Орно доставляли японскую императорскую армию из восточного Китая во все стороны, в такие места, куда не дотягивались еще дороги, где не было никаких летных полей. Картины, являвшиеся Эдварду по ночам, заставляли его пробуждаться, задыхаясь, в холодном поту.

Все это станет историей. Образ профильтруется в памяти поколений, в новостях, устной передаче, современном мифотворчестве: люди запомнят, как Восходящее Солнце вставало над Азией на распростертых оперенных крыльях.

Сны вырвались из-под его власти.

Он пытался доказать себе, что сама идея не находилась под чьим-либо контролем, но не сумел ни в чем себя убедить. На ранней стадии конфликта, когда джингоизм [7]7
  Воинственный шовинизм.


[Закрыть]и гипернационализм относились еще только к области разговоров, Эдвард предпринял отчаянную попытку избежать того, чего он боялся более всего.

Идея осенила его, когда в Мебосо вернулся Тору, все еще прихрамывавший после того неудачного испытательного полета. Он вернулся не для того, чтобы продолжить изучение орно и связанных с ним наук, но в полном мундире и с церемониальным мечом.

– Эй, Томми! – приветливо окликнул его Эдвард. Однако Тору упорно смотрел в другую сторону.

Члены клана Акира проникли во все коридоры японской власти – политической, государственной, военной. Эти люди приезжали в Мебосо в роскошных автомобилях, чтобы обсудить политические вопросы и скоординировать собственные действия в интересах магната. В самом начале конфликта с Китаем Эдвард увидел Тору в группе подобной элиты и попросил аудиенции.

Кроме него самого на обеде присутствовали семь политиков и генералов, включая Тору. Хирото представил Эдварда собравшимся, и тот услышал несколько известных имен. Люди сидели на полу (Эдвард на подушке) и угощались произведениями искусства: рисовыми пирожками, завернутыми в вишневый лист, дикорастущими горными овощами, поданными на салфетках, сложенных в форме журавля. Разговор шел по-японски, и Эдвард, единственный за столом, ковырял вилкой поданного персонально ему запеченного карпа. Он ждал, когда разговор прервется. И едва лишь возникла пауза, обнаружил, что обладатели власти смотрят на него с любопытством.

– Они, э… – Хирото казался смущенным. – Они хотят услышать вашу… твою точку зрения. Как будет выглядеть Япония в грядущих конфликтах… Прости, Эдвард. Я скажу, что ты не заинтересован в политике, только в летной технике.

– Нет, – ответил Эдвард, – я сам с удовольствием сделаю это.

Он бросил на собравшихся твердый взгляд.

– Скажи им, пусть захватывают все, что хотят, в Азии, но только не вовлекают в конфликт Британию.

Сделав паузу, Хирото приступил к переводу.

– Запад не будет искать неприятностей на Дальневосточном фронте, – продолжил Эдвард. – И вы должны предоставить Британии наилучшие условия. Договоритесь с ними – за закрытыми дверями. Разрешите концессии и торговлю. И со Штатами тоже. Не дразните Запад. Идите на уступки, и пусть противник забудет о ваших истинных целях.

Эдвард говорил быстро, резким голосом, но мнение его, отредактированное Хирото, обретало звучание на ровном и бесстрастном японском языке. Слушая Хирото, собравшиеся наклонялись ближе. Насколько понимал Эдвард, Хирото мог фильтровать, разжижать его мнение, преподавая собравшимся нечто совершенно иное. Он отдался на милость переводчика.

Когда Эдвард закончил, Тору что-то проговорил, пренебрежительно фыркнув. Хирото перевел:

– Тору полагает, что ты говоришь это лишь для того, чтобы избежать войны со своим отечеством.

Эдвард кивнул:

– Да, по личным причинам я страшусь войны между Японией и Британией. Но вы горько пожалеете, если вынесете военные действия за пределы Азии. И Реджи… Реджи не одобрит военных действий против Англии. Он не станет поддерживать ваши устремления ценой измены отечеству, уверяю вас.

Хирото переводил, слегка покраснев. Быть может, генералы понимали, что он говорит неправду. Быть может, они ценили пропагандистские действия Реджи куда ниже, чем предполагал Эдвард. Или же они искренне верили в национализм; полагали, что он въедается в плоть и кровь настолько, что Реджи непременно изменит их идеям, если дело дойдет до войны с собственным народом.

Забавно. Эдвард вновь понял, что говорит о вымышленном Реджи-патриоте; сыне, которого он представлял себе, но которого у него в действительности не было. Он следил за поведением присутствующих, пытался прочитать их мысли за невозмутимыми лицами.

Через несколько лет все это будет бессмысленно. Через несколько лет все его усилия покажутся смешными – когда сбудутся худшие опасения.

В 1943 году Соединенные Штаты вступили в войну. Заручившись их помощью, западные союзники использовали ситуацию, и вскоре стало известно, что боевые корабли Европы оставили Атлантический океан, направляясь к берегам Азии.

Союзники внесли в список врагов и Японию, чей экспансионизм сделался безудержным после Маньчжурии. Американский флот блокировал острова, пытаясь добиться капитуляции методом экономического удушения, однако японцы окопались на захваченных ими землях, а линии тайного снабжения, налаженного с помощью орнитоптеров, сложно было прервать. Орно – иногда стаями свыше сотни машин – хлопали крыльями вдоль побережий, охраняя их от ожидаемых сухопутных вторжений союзников. Война сделалась для Эдварда истинным наваждением; он требовал новостей на английском языке и просил, чтобы Хирото переводил ему длинные статьи и передовицы. В жестоких сражениях орно защищали свои владения, перья густым слоем устилали воду, среди них в исковерканных корпусах из бамбука и бумаги плавали человеческие тела.

А народный герой все отказывался от повышений. Эдвард читал, что Реджи неоднократно выдвигался на командирские должности, и каждый раз отклонял предложения, предпочитая сражаться с ненавистными ему западными врагами на переднем крае.

Ну как можно быть таким дураком? Как?

Эдвард говаривал Хирото:

– Он зашел чересчур далеко. Убивать соотечественников! Убивать преднамеренно, когда можно было бы просто занять позиции в тылу боевых линий! Какая холодная кровь…

Японец на это кивал, не обязательно соглашаясь с подобными вспышками, но понимая причину их.

Ну как ты можешь быть таким дураком? – думал про себя Эдвард.

Он мечтал о том, что война закончится – любым образом, победой, поражением: ему было все равно – лишь бы призвать к себе Реджи и потребовать ответа за все нелепые поступки.

Потери росли. Поползли слухи об американском вторжении в Японию.

Оно так и не состоялось. Очевидно, союзники рассчитывали сломить сопротивление каким-то секретным оружием беспрецедентной мощи, но патрульные орно неуклонно заворачивали его назад. Однажды летом 1945 года Хонсю тряхнуло так, что разлетелись все стекла, однако японское правительство и финансовые круги не стали связывать эти сейсмические явления с падением в море В-52, сбитого над просторами Тихого океана.

Война выдыхалась. Через четыре года Япония и союзники ощутили усталость и решили положить конец конфликту. Америка предпочла видеть в оккупации Китая Японией меру, желательную для отвлечения внимания России, в которой усматривала теперь самую большую опасность для себя. В 1948 году линейный корабль флота США «Миссури» пришвартовался к причалам верфи, принадлежащей Акира, чтобы подписать перемирие, долженствующее положить конец вражде. Лицезреть историческое событие явилось изрядное число японцев, однако толпа вела себя весьма сдержанно. Сегодня люди взорвались криками лишь один только раз: когда в воздухе появились орнитоптеры премьер-министра Фумимаро и генерала Хидеки.

Эдвард мог бы присоединиться к ликованию толпы, если бы не причины, которыми японские военные объяснили отсутствие Реджи на этой церемонии, как и на предыдущих.

1953 г.

Эдвард постучал в дверь. Аса открыла ее.

– Эдвард, – проговорила она. – Как мы рады вас видеть.

Ее английский стал много лучше. Где-то внутри дома слышались радостные голоса девочек: «Оджисан» [8]8
  Дедушка (яп.)


[Закрыть], – и топоток торопливых ножек опередил появление Фумио и Дзунко. Налетев на Эдварда, они обвились вокруг его ног с таким пылом, что едва не повалили его. Он рассмеялся. Аса ужаснулась, но Эдвард упредил ее укоры:

– Не надо ругать девчушек. Лучше мы погуляем с ними в саду.

Внучки запрыгали, как мячики.

– Да, оджисан, – проверещала Фумио. – Гулять! Гулять!

Прежде чем они вышли, Аса сказала девочкам что-то по-японски, и слова ее Эдвард истолковал примерно таким образом: «Будьте внимательны к дедушке. Он очень стар и нуждается в поддержке».

Уже у дверей он сказал Асе:

– Надеюсь, еще не поздно принести извинения. Я не проявил особой радости в тот день, когда ты пришла ко мне. Но ты оказалась права. Вы с Реджи были прекрасной парой.

Аса улыбнулась и коротко кивнула. Внучки повели его по саду. Девочки казались здоровыми и веселыми. Когда Аса перебралась в Мебосо, ему стало немного полегче. Жена и дочери Реджи сумели жить без его сына.

Реджи погиб во время войны 6 ноября 1946 года, где-то возле Окинавы. Его орно, подбитый в воздушном бою, упал в воду. Японские военные не дали хода дурной вести. Им нужны были духоподъемные героические легенды, им нужен был живой Реджи, остающийся на передовой воздушного боя. После его гибели военные получили того Реджи, каким он был им нужен.

– Расскажи нам об Англии, – спросила Фумио во время прогулки. – А еще о Нью-Гарденз [9]9
  Большой ботанический сад в Лондоне.


[Закрыть]. И о Королеве.

– Еще раз?

– Англия ведь тоже наша родина, правда? И мы – немного английские девочки?

Фумио смотрела на него блестящими миндалевидными глазами. Эдвард улыбнулся и погладил ее черные волосы. Головка сестренки немедленно оказалась под другой рукой. Шервудский лес, утесы Дувра, Мерсия… Девчонки доводили свою мать вопросами об Англии едва ли не до слез.

– А хорошо бы нам всем вместе съездить в Англию, – объявила Фумио.

– И я тоже поеду! – вставила Дзунко.

– У вас впереди целая жизнь…

– А ты поедешь с нами, оджисан?

Он ответил одной улыбкой, и девчонки немедленно притихли.

– Я хочу вам кое-что показать, – молвил Эдвард.

Им предстоял долгий путь за пределы Мебосо. Было так здорово оказаться за городом! По пути Эдвард задерживался у руин старой печи, превратившейся в кирпичную стенку вокруг прямоугольника прокаленной земли. Они поднимались все выше по пологому склону, и вот улицы Мебосо наконец остались внизу. Новые городские высотки строили с овальным отверстием наверху: орно опускались в леток, высаживая или принимая пассажиров, прежде чем продолжать свой полет. Эдвард насчитал с дюжину таких строений.

Наконец они оказались на гребне, оттуда простирался вид на другую долину, еще более индустриализованную, чем Мебосо. Центром ее служила громадная энергостанция, однако Эдвард не увидел в окрестностях ни одного источника энергии – ни реки, ни угольных шахт, ни дровяных складов. Вся троица устроилась отдохнуть на камнях. На какой же энергии работает станция?

– Какая уродина, – сморщилась Фумио.

– Правильно, – согласился дед. – Однако немного терпения, и вы увидите нечто иное.

Они ждали долго, и вот наконец он появился. Где? Где? Эдвард указал внучкам на странного вида летательный аппарат. Наверное, он был изготовлен целиком из пластмассы, и крылья его не походили на обычные: отходящие от корпуса прозрачные листы выписывали плавную синусоиду. Но поражало другое: отсутствие шума двигателя. Эдвард не разглядел двигателя вообще – на тонком стрекозином теле орно не находилось места для топливного бака. Оставалось только предположить, что летательный аппарат получает энергию не от внутреннего источника, а от станции, каким-то образом связанной с прозрачной птицей.

Орно поднялся повыше, порхнул вперед, крылья его вычертили клубок математических кривых, – без каких-либо механических звуков, только под мягкий шелест рассекаемого воздуха.

– Когда-то я встретил человека, умевшего мечтать, – задумчиво проговорил Эдвард.

– Какого человека?

– Акира-сан. Он мечтал об орнитоптере, который совсем не будет шуметь.

– Он еще жив, да, дедушка?

– Не в обычном смысле слова.

Они посмотрели, как безмолвный орно, одновременно и архаичный, и устремленный в будущее, еще раз обогнул энергостанцию, а потом направился к летку одной из башен. Эдвард смотрел на своих девочек, слушая, как Фумио стрекочет об Англии, о том, как они полетят над Кембриджем и утесами Дувра. Здесь, в Японии, присев на скалистый гребень, он мог бы поведать внучкам нечто такое, что открылось ему далеко не сразу. Важно не то, чтобы твои мечты воплотились с точностью до мельчайших штрихов, главнее, чтобы они у тебя были. А счастье придет потом, когда надежды обретут плоть, недоступную воображению любого мечтателя.

Перевел с английского Юрий СОКОЛОВ

Кингсли Эмис
ЖИЗНЬ МЕЙСОНА

Простите, вы не позволите к вам присоединиться? Неприметно одетый человек среднего роста и сложения, с невыразительными, совершенно заурядными чертами, сидевший за маленьким столиком в углу, поднял глаза на Петтигрю, который стоял над ним, держа в руке пивную кружку. На точеном лице Петтигрю – высокого статного красавца – выражалось нервическое, близкое к восторгу волнение, что, несомненно, не располагало незнакомых людей в его пользу; однако сидящий за столиком приветливо сказал:

– Ну конечно же. Милости прошу.

– Разрешите вас чем-нибудь угостить?

– Нет-нет, все в порядке, спасибо, – ответил неприметный, указывая на почти полную кружку перед собой. На дальнем плане виднелось то, что можно лицезреть в любом баре: бармен за стойкой, посетители, сидящие поодиночке и по двое. Не на чем было задержать взгляд.

– Мы с вами никогда в жизни не встречались, верно?

– Насколько я помню – ни разу.

– Хорошо, хорошо. Я – Петтигрю, Дэниэл Р. Петтигрю. А вы?

– Мейсон. Джордж Герберт Мейсон, если вам нужно мое полное имя.

– Что ж, по-моему, так будет лучше, согласны? Джордж… Герберт… Мейсон… – повторил Петтигрю, точно стараясь запомнить эти три слова. – А теперь позвольте ваш номер телефона.

Подобное нахальство просто напрашивается на подобающий ответ, но Мейсон всего лишь промолвил:

– Меня легко найти в телефонной книге.

– Да, но вдруг там несколько… Нам нельзя терять время. Ну пожалуйста!

– Хорошо, это, в конце концов, вовсе не секрет. Два-три-два, пять…

– Погодите, вы диктуете слишком быстро. Два… три… два…

– Пять-четыре-пять-четыре.

– Вот это удача. Не так уж сложно запомнить.

– А что же вы не записываете, если вам это так важно?

На это Петтигрю улыбнулся с видом бывалого человека – и тут же разочарованно понурил голову.

– Разве вы не знаете, что записывать бесполезно? Ну да ладно: два-три-два, пять-четыре-пять-четыре. Давайте-ка и я вам свой оставлю, на всякий случай. Семь…

– Мне не нужен ваш номер, мистер Петтигрю, – прервал его Мейсон с легким нетерпением в голосе, – должен сказать, я уже несколько сожалею, что дал вам свой.

– Но вам обязательно нужно запомнить мой телефон.

– Глупости; или вы меня силком хотите заставить?

– Хорошо, тогда пусть будет фраза – давайте договоримся, какими фразами мы обменяемся утром.

– Вам не затруднит объяснить, к чему все это?

– Прошу вас, время истекает!

– Что это вы заладили: время, время!..

– Все может измениться в любой момент, и я окажусь совсем в другом месте, и то же самое может случиться с вами, хотя меня уже мучит сомнение, что….

– Мистер Петтигрю, объясните немедленно, о чем вы толкуете, или я прикажу вас вывести.

– Ну ладно, – ответил Петтигрю, на глазах поникнув, – но, боюсь, толку от этого не будет. Видите ли, вначале я счел вас настоящим из-за вашей манеры…

– Ради бога, избавьте меня от этих инфантильных оскорблений. Значит, я не настоящий человек, – оскорбленно пробурчал Мейсон.

– Я в другом смысле. Я выразился в самом буквальном смысле, какой только возможен.

– О Боже. Вы с ума спятили или пьяны? Или и то, и другое вместе?

– Нет, поверьте. Я в данный момент сплю.

– Спите? – на заурядном лице Мейсона выразилось недоверчивое изумление.

– Да. Как я уже упомянул, вначале я принял вас за такого же настоящего человека, который находится в том же положении, что и я: крепко спит и видит сон, отлично осознавая этот факт. Я предположил, что вам не терпится обменяться именами, телефонами и так далее, чтобы наутро связаться и увериться в том, что сон был общим. Так мы удостоверимся в существовании удивительных свойств сознания, верно. Вот только ужасная досада – так редко осознаешь, что спишь. За последние двадцать лет мне удалось предпринять этот эксперимент всего четыре-пять раз, и пока он не увенчался успехом. Либо я забываю подробности, либо оказывается, что такого человека не существует. Но я продолжу…

– Вы больны.

– О нет. Конечно, вы вполне способны вообразить, будто существуете на самом деле. Но это маловероятно, иначе, мне кажется, вы бы не спорили – а по одному моему намеку догадались об истинной природе мира. И все же вполне возможно, что я не прав.

– Значит, для вас еще не все потеряно, – успокоившись, Мейсон неторопливо закурил сигарету. – Я в этих делах не мастак, но раз уж вы сами признаетесь, что можете ошибаться, значит, вы еще не совсем того… А теперь позвольте вас уверить, что я возник не пять минут назад и не в вашей голове. Меня зовут, как я уже сказал, Джордж Герберт Мейсон. Сорок шесть лет, женат, трое детей, служу по мебельной части… о черт, описывать свою жизнь хотя бы в самых общих чертах я мог бы всю ночь, как и любой нормальный человек. Давайте же допьем пиво и пойдем ко мне домой, а уж там…

– Вы всего лишь персонаж моего сна. Мне снится, что вы мне это говорите, – почти вскричал Петтигрю. – Два-три-два, пять-четыре-пять-четыре. Я наберу этот номер, если он вообще существует, но трубку поднимете не вы. Два-три-два…

– Да что вы так разволновались, мистер Петтигрю?

– Да ведь в любой момент с вами может случиться нечто непредсказуемое.

– Нечто непред… Вы мне угрожаете?

Петтигрю часто задышал. Его тонкие черты исказились, на глазах окарикатуриваясь, рубчатая поверхность твидового пиджака начала смазываться.

– Телефон! – завопил он.

– Телефон? – переспросил Мейсон, хлопая глазами: по телу Петтигрю бежала самая натуральная рябь.

– Телефон на тумбочке! У моей кровати! Я просыпаюсь!

Мейсон схватил своего собеседника за руку, но эта рука постепенно утратила очертания, превратившись в смутный, быстро угасающий солнечный зайчик; когда же Мейсон поглядел на руку, которой только что пытался удержать Петтигрю, на свою собственную руку, то увидел полуослепшими глазами, что эта рука также лишилась пальцев, ладони, кожи… словом, перестала быть.

Перевела с английского Светлана СИЛАКОВА