Текст книги "Темный менестрель (СИ)"
Автор книги: Марина Хеллсинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)
Братья поскакали на север, намереваясь поспешно миновать Димбар и воспользоваться самым коротким путем до Химринга, где обитал их брат Маэдрос – вдоль северных границ Дориата. Они надеялись, что им удастся миновать эти опасные земли благодаря скорости, держась вблизи Завесы, отсекающей от скрытого царства Нан Дунгортеб и далекие угрожающие пики гор Ужаса. Вотчину Моргота. Но в пути столкнулсь с Береном и Лютиен. Я их всех больше никогда не видел, знаю лишь то, что пес тогда вновь предал своего хозяина. Но человек и пулумайар не решились убить эльфов. Поэтому Берен только снял с моего отца все доспехи и оружие. В том числе и висевший без ножен на поясе кинжал, Ангрист (Рассекающий Железо) способный резать железо с той же легкостью, что молодой древесный побег. Кинжал, изготовленный Тельхаром из Ногрода (Гномьего Царства). Прочней его только Галворн. Сей прочнейший черный металл был обнаружен в Средиземье, метеоритной руды было мало и ее хватило лишь на два меча. Меч Англашель (Смертельное Железо) был подарен Синдарам, и сейчас должен принадлежать королю Тинголу из Дориата. Другой же меч, кузнец оставил себе, никому не сказав его имени и многие сейчас думают, что второго меча никогда и не было. Кузнецом тем был Эол, Мориквенди – Темный Эльф.
Сказать что я был зол, это не сказать ничего. Моя ярость к Берену останавливалась только тем, что тот не ведал что приобрел, но я пообещал себе, что создам не менее грозное оружие себе сам! И никто не будет им владеть кроме меня. Гоблинский клинок “Меч Гриффиндора” доказал, что такое возможно, жаль что он был заколдован служить лишь защитникам Хогвартса и появлялся только в час угрозы тому. С разрушением школы он был утерян, а может гоблины забрали – это они же его создали.
Лютиен и Берен. Они раздобыли сильмарил. Сокрытые колдовством майар, в волчьих шкурах, наложив сильнейшие сонные чары на охрану, они добрались до трона, на котором восседал Моргот. Тот быстро раскусил замысел вторженцев и обрушил свой гнев на волка-Берена. Но Лютиен оказалась быстрее. Она набросила на глаза Морготу свой плащ, погрузив его в сон темнее Пустоты, где он некогда бродил в гордом одиночестве. И Моргот упал, скатившись со своего трона подобно черной лавине, и замер неподвижно на полу созданного им самим ада. Железная корона с лязгом упала с его головы, и все затихло. Затем Берен достал Ангрист и с его помощью сковырнул с короны Моргота один сильмарил. При попытке сковырнуть втрой, Ангрист соскользнул, и острое лезвие царапнуло Моргота по щеке. Он застонал и пошевелился, и вся темная рать Ангбанда начала пробуждаться ото сна. Ужас охватил Берена с Лютиен, и они помчались прочь не разбирая дороги и даже не пытаясь вернуться к маскировке. В схватке с чудовищем, охранявшим ворота – Кархаротом огромным волком, Берен получил ужасную рану – зверь откусил запястье. И заглотил сильмарил, последний начал жечь его изнутри и в итоге ополоумевший от боли Зверь бросился прочь, не разбирая дороги. Берен, потерял сознания успев лишь схватился за руку, от попавшего в нее яда рана буквально на глазах нагноилась и выглядела отвратительно. Так бы и завершился сокрушительным провалом поход за сильмарилем, кабы в долину вовремя не прилетели три мощные птицы, чьи сильные крылья несли их на север быстрее ветра. Валар вновь решились вмешаться в судьбу Средиземья. Высоко над царством Моргота парили Торондор и его подданные – Великие Орлы, созданные Манве Валар Неба и Воздуха, союзники павшего короля Фингольфина, а теперь Тургона повелителя Гондолина. Лютиен исцелила Берена, но теперь его называли называли Эрхамион, что означало “однорукий”. А Безумный Зверь Кархарот с каждым днем подходил все ближе к Дориату, и обитатели его стали готовиться к Охоте на Волка и по сей день эта охота считается самой опасной изо всех, что когда-либо проводились. Участвовал в загоне и гончий пес Валинора Хуан, и Маблунг Тяжелая Рука, и Белег Крепкий Лук, и Берен Эрхамион, и сам Тингол, король Дориата. На него и бросился зверь, но Хуану удалось победить Кархарота, однако и его собственная, давно предсказанная судьба исполнилась в сей час, в зеленых лесах Дориата – пес был смертельно ранен, и яд Моргота уже проник в его кровь. Маблунг и Белег бросились помогать королю, но увидев, что помощь не нужна побросали оружие и зарыдали от облегчения. Затем Маблунг взял нож и вспорол им живот убитого волка, почти все внутренности его оказались сожжены дотла, лишь рука Берена, державшая сильмарил, оставалась нетронутой пламенем. Но когда Маблунг потянулся к камню, рука его стала рассыпаться в прах, и сильмарил остался лежать, ничем не прикрытый, наполняя своим сиянием лесные тени по всей прогалине. Маблунг поспешно обмотал руку плащем и быстро азял и с сунул камень в оставшуюся руку Берена; и Берен ожил при прикосновении камня, и высоко поднял его над головой, протягивая Тинголу. – Теперь мое задание выполнено, – сказал он, – и предначертание полностью исполнено. Больше он не промолвил ни слова. Ибо умирал. Его лишь смогли донести до Дориата. Однако Лютиен смерть лбюимого не остановила. Лютиен, объятая тьмой, вскоре покинула свою оболочку, и тело ее осталось лежать на траве, словно срезанный цветок, что еще некоторое время не увядает и радует своей красотой взоры. Она превосходила всех Валар и силой своей красоты, и скорби; и опустилась она на колени пред самим Мандосом, и запела ему. Песнь эта была самой прекрасной из тех, что когда-либо облекались в слова, и самой печальной из тех, что когда-либо слышал или еще услышит этот мир. Неизменная, неувядаемая, она до сих пор поется в Валиноре, вне пределов слышимости остального мира, и слушающих ее Валар охватывает невыразимая тоска. Ибо Лютиен сплела воедино две мелодии мира – о печали Эльдар и о человеческой скорби, о Двух Расах, что были созданы Илуватаром и поселены в Арде, Царстве Земли среди бесчисленного множества звезд. И слезы коленопреклоненной у ног Мандоса Лютиен орошали его ботинки, словно барабанящие по камням капли дождя и Мандос, никогда прежде и никогда впоследствии не бывавший настолько тронут, проявил к ней сострадание. Он призвал к себе Берена, и здесь, на далеких западных берегах, они с Лютиен встретились вновь, как и предсказала она в час смерти Берена. Однако Мандос не обладал властью удерживать духи умерших людей в пределах мира, особенно по истечении сроков их ожидания в его чертогах; не мог он и менять по своему разумению судьбы Детей Илюватара. Поэтому он отправился к повелителю Валар, Манве, правившему миром волею Илуватара. Манве стал искать ответа в глубинах своих мыслей, где ему и раньше открывались замыслы и воля Илюватара, и в конце концов, предложил ей следующий выбор. В первом случае, за все перенесенные ею печали и невзгоды Мандос мог отпустить ее, и ей предполагалось отправиться жить в Валимар, среди Валар, до самого конца времен, позабыв обо всех несчастьях той жизни, что она прожила до этого. Туда Берену путь был заказан, ибо Валар не обладали властью отнять у него Смерть – дар Илуватара людям. (Я же сего Дара лишен. Порой говорят смерть – благословение и свобода). Во втором случае она могла вернуться вместе с Береном в Средиземье и вновь поселиться там, но при этом потерять свое бессмертие и не знать, счастье или горе принесет ей завтрашний день. Став смертной, ей рано или поздно пришлось бы умереть, также, как и Берену, но еще задолго до этого предстояло ей потерять свою красоту, что осталась бы жить лишь в песнях. И Лютиен выбрала вторую судьбу, отказываясь от Благословенного Царства и всех претензий на родство с его обитателями. Таким образом судьбы Берена и Лютиен оставались связаны друг с другом, и вели их обоих прочь за пределы этого мира, какие бы испытания и несчастья не довелось им испытать на этом пути. Вот так Лютиен, единственная из Эльдалие, обрела истинную смертность и давно уже покинула этот мир. Однако ее выбор сплотил Две Расы, и пример ее стал образцом для многих, в ком Эльдар, несмотря на то, что мир до неузнаваемости изменился, до сих пор видят подобие прекрасной и любимой всеми Лютиен, потерянной ими навеки.
Розже была написана баллада “О Берене и Лютиен”:
Был зелен плющ, и вился хмель,
Лилась листвы полночной тень,
Кружилась звездная метель
В тиши полян, в плетении трав.
Там танцевала Лютиен,
Ей пела тихая свирель,
Укрывшись в сумрачную тень
Безмолвно дремлющих дубрав.
Шел Берен от холодных гор,
Исполнен скорби, одинок,
Он устремлял печальный взор,
Во тьму, ища угасший день.
Его укрыл лесной чертог,
И вспыхнул золотой узор
Цветов, пронзающих поток
Волос летящих Лютиен.
Он поспешил на этот свет,
Плывущий меж густой листвы,
Он звал, но слышался в ответ
Лишь шорох в бездне тишины.
И на соцветиях травы
Дрожал под ветром светлый след
На бликах темной синевы,
В лучах бледнеющей луны.
При свете утренней звезды
Он снова шел и снова звал,
В ответ лишь шорох темноты,
Ручьев подземных смех и плач.
Но хмель поник, и терн увял,
Безмолвно умерли цветы,
И землю медленно объял
Сухой листвы шуршащий плащ.
Шел Берен через мертвый лес,
В тоске бродил среди холмов,
Его манил полет небес
И дальний отблеск зимних грез.
В случайном танце облаков
Он видел облик, что исчез,
В извивах пляшущих ветров
Он видел шелк ее волос.
Она предстала перед ним
В наряде солнечных огней,
Под небом нежно-голубым
В цветах оттаявшей земли.
Так пробуждается ручей,
Дотоле холодом томим,
Так льется чище и нежней
Мотив, что птицы принесли.
Она пришла – и в тот же миг
Исчезла вновь, но он воззвал:
–Тинувиэль! – И скорбный крик
Звучал в лесах и облаках.
И светлый рок на землю пал,
И светлый рок ее настиг,
И нежный свет ее мерцал,
Дрожа у Берена в руках.
Он заглянул в ее глаза —
В них отражался путь светил,
В них билась вешняя гроза,
И в этот час, и в этот день.
Несла рождение новых сил
Ее бессмертная краса.
Свершилось то, что рок сулил
Для Берена и Лютиен.
В глуши лесов, где гаснет взор,
В холодном царстве серых скал,
В извивах черных рудных нор
Их стерегли моря разлук.
Но миг свидания вновь настал,
Как рок сулил, и с этих пор
На том пути, что их призвал,
Они не разнимали рук.
====== Глава 5. Гори, Гори ясно, чтобы не погасло. (Урулоки Глаурунг Золотой – Отец Драконов) ======
Мой новый дом разрушен огнем дракона. Урулоки Глаурунг пришел по приказу Моргота. Мы проиграли. Бескрылый Ящер был умен, его шкура крепка, а взгляд лишал воли. Увидев его глаза я подумал о василисках, хотя никогда не встречался с ними прямым взглядом. Ящер пытался воздействовать на меня своей Волей, но я сумел прервать кронтакт. Заклятие Империус действует куда аккуратнее и его можно не заметить если не увидьшь направленную на тебя палочку, здесь же, задействована просто голая невообразимая Мощь и грубая Сила. Я и остальные решили сбежать, выступать против Глаурунга силой безсмысленно, и что единственный способ победить его – это воспользоваться хитростью, да понадеяться на удачу. А Дракон, потеряв к нам всякий интерес, развернулся и принялся поливать жарким пламенем все вокруг. Орков же, что еще продолжали рыскать по дворцу, он выгнал вон, отобрав всю награбленную добычу и не оставив бедолагам даже самой захудалой вещички. После этого он обрушил мост в пенный поток Нарога, обезопасив себя таким образом, Глаурунг собрал всю орочью добычу в кучу и отнес ее в самую глубокую из пещер, после чего разлегся на ней малость передохнуть. Вести о падении Нарготронда пришли, наконец, в Дориат, принесли их сюда те, кто сумел скрыться от разграбления и разрушения крепости, и пережить Темную Зиму, затаившись в дикой местности. Теперь они пришли к Тинголу в поисках убежища, и пограничники отконвоировали их прямиком пред очи короля. Некоторые из них утверждали, что армии Моргота уже ушли на север, а другие – что Глаурунг до сих пор обитает в палатах Фелагунда. Кое-кто рассказывал, будто их гость-человек и воспитанник короля Тингола – Мормегиль погиб, а кто-то – что он оказался под воздействием чар дракона и до сих пор стоит там, подобный каменному изваянию. Однако все, как один, утверждали, что задолго до падения Нарготронда большинство знало о том, что Мормегиль – это ни кто иной, как Турин, сын Хурина из Дор-ломина. Друга Тургона короля Гондолина. Элитный отряд воинов Тингола отправился в не сулившую ничего хорошего поездку. Однако Глаурунг был предупрежден об их приближении и вышел навстречу, пылая гневом. Дракон вошел в реку, и вода зашипела, испаряясь вонючим дымом и облаком окутывая Маблунга с его бойцами. Они были ослеплены и полностью потеряли ориентацию, а Глаурунг тем временем вышел на противоположный берег Нарога. Заметив приближающегося дракона, пограничники решили, что пора мчаться во весь опор на восток. Но ветер дул в их сторону, неся с собой черные ядовитые испарения, и лошади, почуяв дракона, обезумели и рванули прочь, не разбирая дороги, некоторые всадники от ударов о деревья погибали на месте, другие оказались унесены незнамо куда. Но человеческая женщина Ниенор, выброшенная из седла, не получила никаких повреждений. Она вернулась к возвышенности Амон Этир, намереваясь дождаться здесь Маблунга, да еще выбраться из стелившегося у земли зловонного дыма. Взобравшись на холм, она посмотрела на запад… и взгляд ее встретился со взглядом Глаурунга, чья голова лежала на верхушке холма. Воля ее еще некоторое время боролась против драконьих чар, но Глаурунг усилил давление, и, узнав о том, кто она такая, заставил не отрываясь смотреть в свои глаза. Затем он наложил на нее заклятье полного забвения, чтобы она не помнила ничего из своей прошлой жизни – ни собственного имени, ни названий окружающий предметов и явлений и еще много дней Ниенор ничего не слышала и не видела, и даже двигаться по своей воле не могла. Затем Глаурунг оставил ее стоящей в одиночестве на вершине Амон Этир и вернулся в Нарготронд, через год его покинув. Позже я узнал, что некто Турамбар по приказу Маблунга из Дориата, пошел на дракона и вонзил в брюхо спящему на дне ущелья Ящеру меч, тем самым убив его. Как? Никакая сталь не могла пробиться даже через веки Урулоки. А тут удалось вонзить меч по самую рукоять! Правда несчастного смертного, облило кровью подобной яду, а встретившись взглядом с умирающим Глаурунгом он рухнул в беспамятстве, накрыв собою меч.
Все стало еще трагичней, когда открылось что Турамбара на самом деле его зовут Турин, сын Хурина – тот самый Мормегиль, потерявший память после встречи взглядом с драконом и обрюхатившим по незнанию собстенную единоутробную сестру Ниенор, что из-за дракона тоже потеряла память. К той после гибели дракона вернулась память и не выдержала правды, она бросилась вниз со скалы в огненную яму, находящуюся рядом с логовом Ящера. Впоследствии никто и никогда не смотрел с этого утеса – ни человек, ни зверь или птица, и деревья здесь тоже не росли. Утес же получил название Кабед Найрамарт – Прыжок к Ужасной Смерти.
Но мне не были интересны семейные драммы людей (Феаноров никто уже не переплюнет), я заинтересовался мечом, и по описаниям выходило что это Англашель! Как Смертельное Железо попал в руки человеку я не узнал. В последний раз его видели в руках Белена (не Берен), тот выпросил меч в награду у Тингола из Дориата. Однако Турамбар называл меч Гуртанг, видимо не зная его настоящего имени. Значит он получил меч не в дар, а возможно украл его, или это был тот самый безымянный меч-близнец Англашеля. Маблунг сказал, что Турамбар, которого сначала сочли мертвым очнулся от Морока дракона, но узнав о самоубийстве возлюбленной, проклял Дориат и воткнул меч рукояткой в землю. Затем бросился на лезвие Гуртанга и черный клинок забрал его жизнь. Обернувшиеся Маблунг и его спутники взглянули на неподвижную тушу Глаурунга, а затем перевели взгляды на тело Турина, и осознали что он мертв. Затем тело Турина подняли с земли, оказалось, что лезвие Гуртанга переломилось надвое. ...Насмешник о камни разбил лицо, Но – полно жалеть о нем! Я не из числа королевских псов, Не стану вилять хвостом, Не буду молить о прощенье, как раб: Я – сам себе господин. На Севере – Враг, а Запад слаб – Ну что ж, я останусь один. Я знаю лишь имя отца моего, Не помню лица сестры... Пускай я один против северных свор, Но стрелы мои быстры, И прям мой путь, как древко копья – Претит мне льстивая речь. Да будет покорна судьба моя Руке, сжимающей меч. ...Бредут года, как в цепях рабы, Бьет крыльями воронье... Запятнанный Кровью, сын Злой Судьбы Отныне имя мое. Пусть смерти моей не оплачет мать – Лишь волки в ночи отпоют, Но воин не должен сомнения знать В последнем победном бою. Мой клич во мраке мертвых долин Как голос смерти звучал, Я кровью досыта напоил Звенящую сталь меча, Я черную тень судьбы победил, Мне месть – единый закон... И вот – победитель – стою один, Самим собой побежден.
Маблунг сказал, что эльфы и люди вместе собрали огромное количество дров и сложили большой костер, пламя которого полностью поглотило тело дракона. А над Турином насыпали высокий курган, и осколки Гуртанга похоронили вместе с ним. И когда с погребением было закончено, эльфы спели жалобный плач о Детях Хурина, и возложили на вершину кургана серый камень, на котором рунами Дориата выбили слова:
“ТУРИН ТУРАМБАР ДАГНИР ГЛАУРУНГА”
После разрушения моего любимого Нарготронда и гибели в огне Рода Финдорфина, Тургон из славного рода Фингольфина стал по настоящему полноправным королем всех Нолдор. Он еще не знал об этом, но знал Враг. Находясь в скрытом в горах городе Гондолине, эльф правил народом, посылая гонцов верхом на Орлах по всему Средиземью. Дориат скрытая крепость Синдар – сильнейшая уцелевшая твердыня не предоставляла пока для Моргота интереса, ибо с нолдорами дел те больше не имели и не представляли угрозы. Еще с Валинора сильнее всех прочих родичей Фингольфина Моргот страшился Тургона, ибо давным-давно, когда глаз его упал на этого эльфа, он не подходил к нему ближе. Дух его омрачала тень предчувствия, что в грядущие времена именно со стороны Тургона придет его погибель. Теперь же узнав о царствовании своей Немезиды и ее полной недосягаемости, Моргот разозлился и решил отыграться на чувствах Короля Нолдоров. Поэтому по приказу орки напали. И к Морготу привели Хурина Талиона (Стойкого) отца Турина Турамбара (того Убийцы дракона)– единственного человека, о чьей дружбе с королем Гондолина тому было прекрасно известно, но Хурин лишь насмехался над ним и категорически отказывался сотрудничать. Тогда Моргот проклял Хурина и его жену Морвен, а также его сына и дочь, призывая на их головы проклятье тьмы и скорби, затем он забрал Хурина из тюремной камеры и поместил его на каменный стул, стоявший высоко на уступах Тангородрима. К этому стулу Моргот приковал его своей силой, и, нависнув над Хурином, вновь проклял его, после чего сказал: – Сиди и смотри, смотри на земли, откуда зло и разрушительный хаос придут к тем, кого ты так любишь. Ты осмелился насмехаться надо мной, сомневаться в могуществе Мелькора, истинного хозяина судеб Арды. Посему ты отныне будешь смотреть моими глазами, и слышать моими ушами, и не удастся тебе покинуть это место, пока все не приблизится к своему трагическому концу. Так была решена участь Хурина, однако нет никаких сведений о том, что тот когда-либо просил у Моргота снисхождения или смерти – для себя или для кого-то из родственников. По приказу Моргота орки старательно собрали тела всех погибших в великой битве, а также все их доспехи и вооружение, а затем сложили их в огромную кучу посреди равнины Анфауглит, издалека было видать эту зловещую пародию на холм. Эльфы назвали ее Хауд-эн-Нденгин, “Курганом Павших”, или Хауд-эн-Нирнаэт, “Курганом Слез”. Но и на склонах этого холма проросла трава, став со временем густой и высокой, и зеленый холм одиноко возвышался над выжженной Морготом пустыней и ни одно из созданий Моргота не приближалось к этой насыпи, под которой ржавели мечи Эльдар и Эдайн. Несладко приходилось Хурину, которому Моргот во всех подробностях рассказывал об исполнении своих коварных планов, но то, что узнавал от него Хурин, было тесно переплетенной с правдою ложью, а все хорошее скрывалось и замалчивалось. И когда Моргот посчитал, что плод обмана дозрел, он отпустил Хурина на все четыре стороны, сделав вид, что пожалел окончательного сломленного пленника. Разумеется, то была ложь, ибо настоящей его целью было использовать Хурина для дальнейшего разжигания ненависти меж эльфами и людьми. Хурин словам Моргота верил мало и понимал, что жалости в том и с наперсток не наберется, но свободу принял, и в тоске и печали отправился восвояси, прокручивая в голове все сказанное Темным Лордом. К тому моменту со дня самоубийства его сына Турина прошел год. Двадцать восемь лет Хурин провел в Ангбанде пленником, и смотреть на него теперь было жалко. Волосы и появившаяся борода его стали длинными и седыми, однако шел он не горбясь, только опираясь на длинный черный посох, на поясе же у него висел меч. Стоит ли говорить, свобода лишь принесла в сердце Хурина еще больше горечи; он покинул Хитлум и направился к возвышавшимся на его границах горам. Заметив вдали окутанные облаками пики Криссайгрим, он вспомнил Тургона, и пожелал перед смертью вновь побывать в сокрытом царстве Гондолин. Его желание мне было понятно, но для всех он уже был мертв. В такие опасные времена он надеялся, что его впустят? Всех попавших в плен Морготу считают погибшими или проклятыми, способными в любой момент обезуметь и перерезать горло даже семье. Орлиные наблюдательные посты у гор Гондолина, были в последнее время удвоены, и птицы прекрасно видели далеко внизу одинокую фигурку Хурина, сам орел Торондор, посчитав эту новость достаточно важной, отправился отнести ее Тургону лично. Но Тургон не поверил: – Не мог Моргот его проморгать. Ты, должно быть, ошибся. – Это не так, – возразил Торондор. – Кабы орлы Манве когда-либо так ошибались, лорд, то тайна местонахождения твоего давно была бы раскрыта. – В таком случае это дурная весть, – опечалился Тургон, – ибо может означать лишь одно: даже Хурин Талион не сумел противостоять воле Моргота. Сердце мое отныне закрыто для него. Хурин же долго простоял в отчаянии у молчаливых утесов Экхориата в ожидании Орлов, но те летали высоео в небесах и не спускались, хоте не могли его не признать даже в столь отвратительно виде. Лучи заходящего солнца, пробившись сквозь облака, окрасили его белую шевелюру багрянцем. Тогда он заорал, не заботясь о том, что кто-нибудь мог его услышать, проклиная не ведающую жалости страну, затем встал на высокий скальный уступ, и, устремив взгляд в направлении Гондолина, громко прокричал: – Тургон, Тургон, неуж-то ты позабыл Серехскую Топь! Тургон, ужель ты не слышишь меня в своих тайных чертогах? – Но в ответ ему лишь ветер зашелестел сухой травой. – Так же трава шелестела и в Топях на закате, – уже тихо произнес он. К этому моменту солнце скрылось за Тенистыми горами, и на землю опустились сумерки. Ветер утих, и на безжизненных просторах вокруг него не слышно стало ни звука. Однако чьи-то внимательные уши не пропустили ни слова из сказанного Хурином, и вскоре об этом было доложено владыке на Черном Троне севера. Моргот заулыбался, ибо теперь ему было наверняка известно, где искать обитель Тургона, хотя шпионам его по-прежнему за горы Экхориат было не пробраться – ведь в горах этих неусыпно бдели орлы. Тем не менее, освобождение Хурина уже принесло свои первые плоды.
Хурин очнулся от своего оцепенения, в нем всколыхнулась ярость, затмевавшая голос рассудка, и единственным его желанием стала месть за все причиненные ему и его роду страдания. Виновных же в своем ослепленном гневом рассудке он счел всех тех, с кем их сводила в жизни судьба. Будь то нолдоры, синдары или люди. Хурин поднялся на ноги и принялся рыть для жены могилу с западной стороны памятного камня; а на самом камне он приписал такие слова: “Здесь же покоится Морвен Элендвен.” Хурин направился по древней дороге, ведущей к Нарготронду, на юг. Далеко на востоке виднелся одинокий холм Амон Руд, и Хурину было в мельчайших подробностях известно о том, что там произошло. Наконец, он пришел к берегам Нарога и пересек дикую речку тем же путем, что и пытавшийся нам прийти тогда на помощь Маблунг из Дориата – по обрушенным в воду камням моста. И вот он уже стоит у разбитых Врат Фелагунда, тяжело опираясь о свой посох. Нельзя не сказать что не я один был в ярости когда узнал, что после ухода Глаурунга какой-то мелкий гном Мом пробрался в выжженные пещеры Нарготронда и теперь бродил туда-сюда по разрушенным и разграбленным залам, считая себя полноправным его хозяином. Он перебирал и пересчитывал драгоценности и золото, пропускал их сквозь пальцы и всячески наслаждался этими ощущениями, поскольку никто не мог ему в этом помешать – из страха перед Глаурунгом, даже перед одним только воспоминанием о нем, сюда никто не осмеливался совать носа. И вот теперь на пороге его владений объявился некий бродяга! Мом вышел ему навстречу и потребовал назвать цели его прихода. Но Хурин на это отвечал: – Кто ты такой, чтобы запретить мне войти в дом Финрода Фелагунда? Гном с достоинством отвечал: – Звать меня Мом; задолго до того, как высокомерные пришли из-за Моря, гномы начали разрабатывать пещеры Нулуккиздон. Я лишь вернулся взять то, что принадлежит мне по праву, ибо я последний представитель моего народа. – В таком случае недолго тебе осталось наслаждаться наследством, – угрожающе процедил Хурин. – Ибо я Хурин, сын Гальдора, вернувшийся из Ангбанда, а Турин Турамбар, чье имя тебе должно быть хорошо известно, был моим сыном. Именно он убил дракона Глаурунга, разорившего пещеры, в которых ты теперь находишься... Перепугавшись до дрожи в коленях, Мом принялся умолять Хурина взять все, что душа пожелает, только сохранить ему жизнь. Но Хурин не стал его слушать, и безжалостно убил на пороге Нарготронда. Затем он вошел внутрь и провел некоторое время в его пещерах, где во тьме и беспорядке были разбросаны по полу привезенные еще из Валинора сокровища и произведения искусства. Рассказывают, что когда Хурин, наконец, покинул Нарготронд, с собой из всего этого богатства он взял лишь одну вещицу. Которую я в своем будущем вновь найду в сокровищнице, но уже другого дракона... Хурин направился на восток, добравшись спустя некоторое время до Сумеречных Прудов – в честь которых и был назван народ Синдар. Здесь его задержали охранявшие западное пограничье Дориата эльфы, и привели к королю Тинголу в Тысячу Пещер. Взглянув на него, Тингол исполнился изумления и печали, поскольку узнал в мрачном старике Хурина Талиона, бывшего пленника Моргота. Но он вежливо поприветствовал его и обращался с почтением, Хурин же ничего королю не ответил, лишь достал из-под плаща то, что принес с собой из Нарготронда. А взял он оттуда ни что иное, как Наугламир – ожерелье гномов, что давным-давно было создано для Финрода Фелагунда мастерами Ногрода и Белегоста. Это величайшее творение гномов Прежних Дней Финрод ценил при жизни превыше всех прочих сокровищ Нарготронда. Хурин небрежно бросил его под ноги Тинголу. – Получи же свою плату, – с горечью воскликнул он, – за то, что так “прекрасно” сберег моих жену и детей! Ожерелье это зовется Наугламир, и имя это известно большинству эльфов и людей, я принес его тебе из темных пещер Нарготронда, где твой родич Финрод оставил его, отправившись с человеком Береном сыном Барахира исполнять поручение некоего Тингола из Дориата. Что привело его к смерти от волков Саурона! Тингол узнал великое сокровище, и прекрасно понял намерение Хурина, но жалость возобладала над гневом, и он молча проглотил оскорбление Хурина. Наконец, воцарившееся молчание нарушила его жена майар Мелиан: – Хурин Талион, разум твой затуманен чарами Моргота, ибо тот, кто смотрит глазами Моргота – сознательно или против воли, видит все в искаженном свете. Долгое время твой сын Турин провел в Тысяче Пещер и был словно родным нам, и все здесь относились к нему с любовью и уважением. И не наша вина или воля в том, что он никогда более не возвратился в Дориат. Выслушав Мелиан, Хурин застыл без движения, и долго смотрел в глаза королевы. И здесь, в защищенном Завесой от козней Врага Менегроте, он, наконец, узнал правду о том, как все было на самом деле, и постиг всю полноту горя, что было отмерено ему Морготом Бауглиром. Больше он о прошлом речи не заводил, вместо этого он шагнул вперед и, подняв лежавшее у ног Тингола ожерелье, протянул королю со словами: – Прими же, повелитель, сие ожерелье гномов в дар от того, кто больше ничего за душой не имеет, на память о Хурине из Дор-ломина. Ибо я выполнил свое предназначение, осуществив замысел Моргота, но отныне я больше не раб его. Затем он развернулся и покинул Менегрот, и все, кто видел его лицо, непроизвольно отшатывались. Никто не попытался остановить Хурина и не догадался спросить, куда он направляется. Однако рассказывают, что Хурин недолго жил после этого, лишившись всех целей и желаний, и в конце концов утопился в западном море. Так окончил свое существование величайший из смертных воинов.
После ухода Хурина Тингол долго сидел, в молчании разглядывая великое сокровище, лежавшее на его коленях. Ему пришло в голову, что Наугламир можно переделать, вправив в него сильмарил. Ибо по мере того, как уходили годы, мысли Тургона все чаще обращались к камню Феанора, он привязался к нему так, что опасался за сохранность сильмариля даже несмотря на то, что тот хранился за крепкими дверьми самой надежной из его сокровищниц. Теперь же он намеревался постоянно иметь камень при себе – и во время сна, и во время бодрствования.
====== Глава 6. Жадность фраера сгубила. (Падение Дориата и Вторая Братоубийственная резня). ======
На днях в Дориат прибыли ремесленники из Ногрода, и король, призвав их к себе, объявил о своем пожелании переделать Наугламир и вставить в него сильмарил. Гномы, взглянув на произведение своих предков, с изумлением уставились на сияющий камень Феанора, и вспыхнуло в их сердцах пламенное желание обладать этими сокровищами, унести их далеко-далеко, в свои горные обители. Однако им удалось скрыть эти намерения и сосредоточиться на поставленной перед ними задаче. Долго трудились гномы. Тингол частенько спускался в одиночку в глубокие подземные кузницы, и заворожено наблюдал за их работой. Наконец, пожелание его было выполнено, и два величайших творения эльфов и гномов были соединены в одно целое. Невероятную красоту обрело усеянное бесчисленными драгоценностями ожерелье, когда в самом центре его засиял сильмарил, заставляя остальные камни блистать и переливаться отраженным светом. Тингол, вновь находившийся среди гномов в одиночестве, взял Наугламир и попытался застегнуть его у себя на шее, но тут гномы вырвали ожерелье у него из рук и потребовали передать его им, мотивируя это так: – По какому праву эльфийский король претендует на Наугламир, созданный нашими предками для Финрода Фелагунда, ныне покойного? Ведь ты получил его из рук Хурина, человека из Дор-ломина, что забрал его, подобно вору, из тьмы Нарготронда. Но Тингол, ясно видевший их тайное намерение завладеть сильмарилем, понимал, что Наугламир – лишь предлог. Объятый гневом и гордыней, он не оценил степень угрожавшей ему опасности и презрительно сказал: – Как смеете вы, представители низшей расы, требовать что-либо от меня, Элу Тингола, повелителя Белерианда, кто начал свою жизнь у вод Куивьенен задолго до пробуждения ваших низкорослых предков? Высоко вскинув голову, он с оскорбительной надменностью пристыдил их и стал требовать, чтобы они немедленно покинули Дориат и на вознаграждение за работу не рассчитывали. И тогда к алчности гномов добавилась ярость, вызванная словами короля, гномы плотно обступили Тингола и, набросившись на него, разорвали на месте. Так, в глубоких подземных залах Менегрота, бесславно закончил свою жизнь Эльве Синголло, король Дориата, единственный из Детей Илюватара связавший свою судьбу с одной из майар. Гномы, бежав из Менегрота с ожерельем, направились к востоку через равнины. Однако новости путешествовали в лесах быстро, и немногие из их отряда сумели перебраться через реку Арос, поскольку за ними была поспешно выслана погоня. Наугламир у гномов отобрали и с великой скорбью вернули овдовевшей королеве Мелиан. Лишь двое из убийц Тингола сумели избежать погони на восточных пограничьях и вернулись в свой пещерный град в Синих горах. Здесь они поведали своим соплеменникам определенную часть того, что с ними приключилось. Однако в их устах это звучало так, будто гномы из их отряда были убиты в Дориате по приказу эльфийского короля, пожелавшего таким образом уклониться от оплаты их услуг. Велик был гнев гномов Норгода, скорбевших о своих соплеменниках, среди которых были замечательные мастера и ремесленники, они рвали на себе бороды и громко причитали, а затем долго и тщательно планировали свою месть. Говорят, что они просили помощи у Белегоста, однако тамошние гномы не только отказали им в ней, но и попытались отговорить от затеянного. К совету их не прислушались, и вскоре из Ногрода выступило огромное воинство, которое, переправившись через Гелион, направилось на запад Белерианда обитель Синдар.
