Текст книги "Темный менестрель (СИ)"

Автор книги: Марина Хеллсинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)

Пиздец. Мы в Жопе. Столь воодушевляющая мысль заставила меня натянуто улыбнуться и взглянуть на отца. Интересно, он понял что нас только что прокляли? Феанорионы прокляли себя сами, а теперь Валар прокляли и всех нас, сделав Изгоями в глазах эльдар. Гнев Валар – это их невмешательство, и теперь сама Смерть заявила на нолдоров свои права, а Валар позволили ей это, и отныне когда мы попадем в Мандос, то останемся там навсегда, или нас просто отправит в Бездну к Смерти. Ну всех кроме меня... я оттуда вернусь.

====== Глава 4. И слышится во след, – Назад дороги нет. (Проклятие Феанора) ======

К тому времени, как Валар узнали о том, что нолдорам все-таки удалось покинуть берега Амана и вернуться в Средиземье, они уже принялись исполнять задуманные ими меры по исправлению нанесенного Мелькором вреда. Манве предложил Йаванне с Ниенной собрать все свои живительные и целительные силы и попытаться вернуть Деревья к жизни. Но слезы Ниенны не смогли залечить их смертельных ран; Йаванна же долгое время пела в одиночестве на покрытом тенями холме. Но уже когда песнь ее стихла и все надежды потухли, на лишенной листвы ветви Тельпериона зацвел один-единственный серебряный цветок, а на ветви Лаурелин – золотой плод. Йаванна сорвала их, и Деревья умерли окончательно; их безжизненные стволы до сих пор стоят в Валиноре скорбными памятниками былой славы. Цветок же и плод, благословленные Манве, Йаванна отдала Ауле. Ауле со своими помощниками смастерил для них сосуды, позволявшие удерживать их внутри и пропускать наружу свет. Это я услышал в Нарсилион – Песни о Солнце и Луне. Уже гораздо позже. Сосуды эти Валар передали Варде, чтобы она сотворила из них небесные светила, что расположатся намного ближе к Арде и будут затмевать древние звезды. Варда наделила их силой передвигаться в ближних областях Ильмена и отправила их мчаться по установленным маршрутам над центральным поясом Земель – с Запада на Восток и обратно. Все это Валар проделали, помня о лежащей над землями Арды тьме; они решили осветить Средиземье и с помощью света помешать Мелькору творить свои темные дела. Не забывали они и об Авари, оставшихся у вод своего пробуждения, и не хотели совсем уж оставлять нолдоров на произвол судьбы; к тому же, Манве знал и о том, что близится час появления людей.

Валар усилили защиту своих земель, подняв вершины гор Пелори на еще большую, ужасающую высоту и на востоке, и на севере, и на юге. Внешние склоны гор они сделали темными и гладкими, без единого уступа и трещинки, у подножья их разверзлись глубокие пропасти, а их вершины были коронованы белым льдом. В горах была поставлена бдительная стража, и ни одной тропы не вело через них на другую сторону, если не считать ущелья Калакирья. Его Валар перекрывать не стали, поскольку в Валиноре все еще обитали преданные им Эльдар, а в Тирионе, высившемся на зеленом холме в глубине этой расщелины, Финарфин по-прежнему правил остатками народа Нолдор. Ибо все эльфы, не исключая Ваньяр и их повелителя Ингве, время от времени должны были дышать воздухом, что несли морские ветры с их родины; к тому же, Валар не желали окончательно отрезать Телери от остальных. Тем не менее, в Калакирье были возведены мощные оборонительные башни и сторожевые посты, а на выходе из ущелья, на равнинах перед городом Вальмар, встало лагерем войско. Таким образом, ни птица, ни зверь, ни эльф, ни человек, ни любое другое живое существо не могли проникнуть сквозь это мощное заграждение со стороны Средиземья. В то же самое время, которые в песнях называют Нуртале Валинорева – Сокрытие Валинора, появились Зачарованные острова, и моря вокруг них наполнились сбивающими с толку чарами и тенями. Острова эти раскинулись на поверхности Сумрачных морей сетью, протянувшейся с севера на юг и отгораживавшей собой Тол Эрессеа, Одинокий остров, не позволяя плывущим на запад достигнуть его. Меж Зачарованными островами не мог бы пройти никакой корабль, ибо в угрожающем шуме волн его поджидали, коварно прикрытые морскими туманами, острые черные скалы. Колдовские же сумерки заставляли мореходов чувствовать невероятное утомление и отвращение к морю; но даже если кому-то удавалось ступить на берега этих островов, они тут же оказывались под воздействием чар и засыпали, чтобы не проснуться до самого Дагор Дагората. Отныне, как и пообещалось нолдорам в Арамане, Благословенное Царство было закрыто для них, и ни один из отправлявшихся в последующие годы на Запад посланцев не достиг Валинора – за исключением лишь одного, чье мореходное мастерство будет воспето во многих песнях.

Феанор и его сыновья первыми из Изгнанников ступили на берега Средиземья, высадившись близ пустынной местности как на них напали.

Орки... Мудрецы эльфов полагают, что изначальные эльфы – Квенди, попавшие в крепость Мелькора в Утумно, были сломлены, брошены в темницы и либо подкуплены, либо порабощены долгим и жестоким воздействием темных искусств. Именно таким образом Мелькор вывел зловещую расу орков, словно из зависти или в насмешку над эльфами, чьими лютыми врагами они стали впоследствии. Орки жили и размножались точно также, как все Дети Илуватара, ибо сам Мелькор, как утверждают мудрецы, не мог создавать ни жизни, ни даже ее подобия (интересно, как они объяснят Балрогов и Урулоки?). И глубоко в своих сердцах орки ненавидели своего Господина, и служили ему лишь из страха, ведь это по его вине они стали такими ничтожными. Именно сие деяние считается одним из злейших свершений Мелькора, наиболее ненавистным Илуватару.

О последующих событиях я услышал только мельком, ибо в последующем бою от меня толку не было бы, и я предпочел спрятаться. И как оказалось, я действительно ничего не смог бы изменить... Застигнутые врасплох превосходящими силами противника нолдоры смогли, тем не менее, одержать быструю победу; ведь свет Амана еще не померк в их глазах – они были сильны, энергичны и смертельно опасны в гневе, а мечи их были длинны и убийственны. Орки позорно бежали, нолдоры преследовали и уничтожали от самого подножья Мглистых гор до равнин Ард-Галена, лежавших севернее Дортониона. Битва длилась десять дней, и ото всего многотысячного воинства орков, отправленного на атаку, осталось лишь несколько дюжин. Назвали это сражение “Битва под Звездами” ведь произошло оно до первого восхода Луны. И все же у Моргота был немалый повод для радости, хотя он тогда еще ничего о нем не знал. Ибо Феанор, пылая праведным гневом на Врага, не пожелал на этом остановиться и погнался за остатками орочьего войска, считая, что так сможет добраться до самого Моргота. Он громко смеялся и потрясал мечом, опьяненный тем, как ловко ему удалось бросить вызов Валар и трудностям пути, и получить теперь прекрасную возможность отомстить. Однако он ничего не знал об Ангбанде и мощи его укреплений, что поспешно подготовил Моргот. Хотя я уверен, что если бы и знал, то и тогда, пожалуй, не остановился бы. Ведь он не боялся смерти, а пламя гнева полностью охватило его изнутри. Как я и думал – он был обречен еще до выхода за врата Тириона. В боевом азарте он намного опередил передовые отряды своего воинства. Заметив это, прислужники Моргота воодушевились и развернулись, чтобы принять бой, а из Ангбанда на подмогу к ним уже мчались балроги.

Самыми чудовищными из прислужников Мелькора были Валараукар – пламенные бичи Средиземья, иначе называвшиеся балрогами – демонами ужаса. Их сердца, объяты пламенем, но укрыты тьмой, они распространяют вокруг себя ореол страха, оружием им служили огненные плети.

Здесь, на границах Дор Дайделот, страны Моргота, Феанор с несколькими своими товарищами оказался в окружении. Долго бился он, не ведая страха, хотя был со всех сторон тесним пламенем и получил множество ран, в конце концов его поверг на землю Готмог – главный среди балрогов. Там бы Феанору и погибнуть, кабы на помощь ему не подоспело его воинство, балроги отступили и вернулись в Ангбанд. Сыновья подняли отца с земли и понесли его обратно к лагерю. Но ближе к Эйтель Сирион, где им пришлось подниматься в горы, чтобы перейти на другую сторону, Феанор приказал им остановиться. Раны его были смертельны, и он прекрасно понимал, что час его близок. Бросив последний взгляд со склонов Эред Ветрина, он заметил вдалеке пики Тангородрима – неприступнейшей из твердынь Средиземья – Крепость Моргота, и осознал в прозрении смерти, что никаким армиям нолдоров не дано низвергнуть их. Тогда он трижды проклял имя Моргота и возложил на своих сыновей обязанность исполнить данную ими клятву и отомстить за отца. Затем Феанор умер, но нет у него ни могилы, ни надгробного камня, ибо таким пламенным был его дух, что едва он отлетел как его тело рассыпалось золой и развеялось как дым. Подобных ему более никогда не появлялось в Арде, а дух Феанора навсегда остался в чертогах Мандоса. Так закончил свою жизнь величайший из Нолдор, чьи деяния принесли ему великую славу и гибельнейшую беду.

И вот я здесь. Нарготронд наша крепость. В ней я отрекся от отца и принял синдарское имя. С трудом вспоминаю те кошмарные известия, что приносили гонцы... В глазах Синдар Феаноринги почти на равне с орками. О Телери и говорить нечего, они за орков нас и принимают. Когда я, присоединился в пути к роду Финарфина на попечение Финрода, никто особо не удивился. Не в бой же мне сопляку было идти в самом деле? Зато оказалось, что Финрод владеет мастерством иллюзий. Как раз то, чего мне не хватало в прошлом мире. И я просил его научить меня этому искусству. В общем жизнь налаживалась, если не обращать внимания на общую картину. Но нужно сказать как все произошло...

Нам тогда пришло в голову заключить первое соглашение с гномами. Нам потребовались услуги на постройку жилища масштабом соответствующим Чувству Собственной Важности Нолдоров:

Гостил однажды Финрод со своей сестрой Галадриэль в Дориате (городе Тысячи Пещер Синдаров) у родственника – короля Тингола. Финрод был несказанно впечатлен великолепием и мощностью укреплений Менегрота, его сокровищницами, арсеналами и каменными колоннадами и пришла ему мысль выстроить крепость наподобие этой где-нибудь в укромном, потайном местечке глубоко под холмами. Он поделился с Тинголом своим замыслом и тогда Тингол открыл ему местонахождение глубокого ущелья, по которому протекал Нарог – бурная река, и пещерах под Верхним Фаротом в его западных склонах. Под конец он снабдил его подробными инструкциями, как туда добраться, поскольку о местонахождении этого местечка знали очень немногие. Так Финрод пришел в Пещеры реки Нарога и стал обустраивать здесь свои подземные палаты да оружейные склады по принципу Менегрота (Дориата), твердыня эта получила название Нарготронд. Финроду помогали в строительстве гномы Синих гор; и они получили хорошее вознаграждение, ведь изо всех нолдорских лордов Финрод принес с собой в Средиземье наибольшее количество сокровищ из Дворца Тириона. Именно в тот период гномы создали для него ожерелье Наугламир – знаменитейшее из их творений Поздних Дней. То было искусное сплетение золотых нитей, в которые были вправлены бесчисленные драгоценные камни из Валинора, но заключенная в ожерелье сила заставляла его казаться легким, словно льняное кружево, и на любой шее смотреться изящно и очаровательно. Ну для эльфов очаровательно, ну может еще для гномов и... драконов. Финрод вместе со многими своими эльфами переселился в Нарготронд, и на языке гномов его стали называть Фелагунд – Высекатель Пещер, это имя носил он до самой своей смерти. Но в пещерах близ Нарога Финрод-Фелагунд поселился не первым. Сестра его Галадриэль отказалась перебраться в Нарготронд, поскольку в Дориате проживал Келеборн, родич Тингола, и они с Галадриэль пылко любили друг друга. Она осталась в Сокрытом Королевстве, и научилась многим наукам и премудростям Средиземья.

Фингольфин Светлый рыцарь в серебряном шлеме с лазурным щитом. Гнев и ярость, мешаясь с отчаяньем, застят глаза. Конь споткнулся – неважно! Неважно, что будет потом, Лишь свидетель – священный Орел высоко в небесах. Черный замок так близок, так звонок серебряный рог... Нет преград на пути – белый всадник летит, как стрела, Чтоб ударить меча рукоятью в железо ворот, Вызывая на бой повелителя Мрака и Зла. В льдистом сумраке Севера всадник – алмазной звездой, Ясный голос – ударом клинка о серебряный щит: – Повелитель рабов, я тебя вызываю на бой! Раб Великих, пусть Эру проклятьем тебя поразит! ...Он-то знает, что Враг не подобен огромной горе, Что железо наручников вечно запястья жжет. Тот, кто помнит о Них – распятых на белой скале, Но, не зная сомнений и страха, идет вперед. ...Повелитель Тьмы в обители скорбной своей: Камни Памяти светят, как звезды, в Железном Венце. Боль навеки оставила след на бледном лице – Боль ожогов жестока, но раны души страшней. Ни брони, ни щита, и не можешь поднять меча – Слишком тяжек и больно обожженным ладоням... Одежды намокли кровью из ран. Рассмеется, пьянея от крови, сын палача, И впервые – страшно и яростно – вскрикнет Враг. Отшатнувшись в ужасе, рухнет навзничь король. Черный воин поставит ногу ему на грудь, Но в глазах его, светлых, как звезды, лишь скорбь и боль. “Мы выбрали путь...” И этот выбрал – свой путь. ...Только перед глазами в сверкающей белой пыли – Капли крови – а кровь на белом, как ночь, черна. Те, что слышали Песнь Миров, навеки ушли, И никто не посмеет вспомнить Их имена... В низком голосе Валар скрытая горечь звучит, Слова – тяжелее свинца, холоднее, чем лед: – Я тебя не убью, палач... – он не договорит: До меча дотянувшись, король удар нанесет. И скрипнет зубами от боли Властитель Зла, Но смолчит, и в сторону светлый клинок отшвырнет. Только – эта кровь, как капли металла, жжет. Только боль разрывает тело, как когти орла... – Что ж, покойся, король, на вершине бесснежных гор. Ты ведь мертв – и тело твое не покроет позор. Или думал – я брошу тебя на поживу волкам, Как тогда Их тела – на корм валинорским псам? Я за мертвых не мщу, – усмехнется криво. Но тут Орел, как огромная тень, рванется к земле, И острые когти лицо Врага рассекут, Словно он – один из Тех распятых на белой скале... ...Эта битва страшна, и баллад не слагают о ней, Лишь легенда живет – а легендам привычно лгать. Так Финголфин пал – прекраснейший из королей. А Враг... Но что нам за дело до боли Врага?.. Вот так Фингольфин, принявший титул Короля Нолдор (он уже третий для нас) погиб в схватке с Самим Морготом, объятый горем Фингон принял бразды правления домом Фингольфина и стал королем нолдоров. А своего младшего сына Эрейниона (впоследствии названного Гил-галадом) он отправил в Серые Гавани к остаткам Телери, решивших не бежать от феанорингов, а собраться на Берегах Средиземья. Ими правит Кирдан Корабел (кораблестроитель). Остальные Телери, с некоторыми нолдорами – ушли в горы, и построили там неприступную скрытую крепость. Гондолин. Меж Дортонионом и Мглистыми горами лежала узкая долина, покатые склоны которой густо заросли соснами; сама же она была покрыта травянистым ковром, ибо через долину эту бежал Сирион, неся свои воды в Белерианд. Ущелье Сириона удерживал Финрод, на островке Тол Сирион посреди реки он возвел мощную сторожевую башню, названную Минас Тирит. Однако после постройки Нарготронда он вверил сию башню заботам своего брата, Ородрета. Но вот однажды, уже после гибели Фингольфина, к сторожевому посту Ородрета у Тол Сириона пришел Саурон – величайший и самый ужасающий из прислужников Моргота, которого на синдарине называли Гортхауром. Это единственный майар, согласившийся служить и учиться у Темного Валар. Ранее он был прислужником Ауле, Валар что правит твердью земною, металлами, самоцветами и покровительствует кузнецам. Саурон был выращен Мелькором во Зле и обучен Темным искусствам, майар воспринимал Мелькора как отца и учителя и был предан почти до фанатичности. Все мы бессмертные такие, особенно если вспомнить сынов Феанора... К тому времени как верят синдары, Гортхаур стал колдуном невероятной силы, повелителем призраков и теней, обладавшим извращенной логикой и жестокостью, он уродовал и осквернял все, к чему бы не прикасался, и жутко деформировал все, над чем имел власть. Помимо прочего, был он повелителем волков-оборотней, и власть его несла лишь боль и мучения. Но испуганным свойственно преувеличивать. Саурон взял Минас Тирит приступом, когда всех его защитников накрыло темное облако Страха, Ородрет был отброшен прочь и вынужден был бежать в Нарготронд. Саурон же превратил Минас Тирит в сторожевую башню Моргота, твердыню зла и постоянный источник угрозы, прекрасный остров Тол Сирион попал под проклятие, и впоследствии его называли не иначе, как Тол-ин-Гаурот, или остров Оборотней. Ни одно живое существо не могло прошмыгнуть незамеченным через долину, за которой бдительно следил с башни Саурон.

Я жил с Финродом в Нарготронде, мост через реку был всегда поднят, ибо даже я боялся, что Феаноринги захотят использовать крепость в своих целях. И они действительно пришли, но Келегорм и мой отец Куруфин поклялись в верности Финроду. Шли годы, я весело и полезно проводил время с отцом, продолжал учиться у него кузнечному делу, и постигал мастерство иллюзий, когда произошло это: – Я Берен, сын Барахира, друга Фелагунда. Отведите меня к королю! Человек стоял перед караульной башней и махал перстнем Финрода, Лишь поэтому охотники его пока не пристрелили, а вместо этого взяли в кольцо и приказали остановиться. Однако, едва разглядев кольцо получше, они склонились перед Береном, несмотря на то, что тот был с ног до головы покрыт дорожной грязью и выглядел хуже некуда. Затем его повели на северо-запад, путешествуя по ночам в тех случаях, когда требовалось соблюдать особую осторожность. Как я и говорил в те времена через поток Нарога перед вратами Нарготронда не было ни моста, ни переправы, лишь чуть дальше к северу, где в реку впадал Гинглит, она была не так глубока, и на ту сторону можно было перейти вброд. Затем эльфы, сопровождавшие Берена, свернули на юг и при свете луны привели его, наконец, к вратам своего скрытого дворца. Так Берен предстал перед королем Финродом Фелагундом, тому даже не потребовалось осматривать кольцо, чтобы признать в нем родича Беора и Барахира. Его давних знакомых, которым он обещал помочь в час нужды. Они устроились за закрытыми дверями, и Берен поведал королю о смерти Барахира от рук Саурона и обо всем, что приключилось с ним самим в Дориате; при воспоминании о Лютиен (его прекрасной Тинувиэль) и пережитом ими счастье на глаза его навернулись слезы. Я естественно грел ушки рядом. Пусть я и не ребенок больше, но являюсь относительно молодым и любопытным эльфом и привык развлекать себя в перерывах между уроками кузнечества, теорией магии и... слежкой. М-да. Ну и ситуевина, человек влюбился в эльфийку, та полюбила его в ответ, а папаша против, ведь она станет человеком и умрет от старости. Ведь если после смерти эльфы и люди идут разными дорогами и никогда не пересекаются . Учитывая что Тингол правит Дориатом, то его возможности... И вот человека просят принести сильмарил из короны Моргота... Мужик, ты не к тем эльфам пришел по этому вопросу, прости, но тебе хана... Фелагунд слушал рассказ с изумлением и беспокойством, он понял, что принесенная им клятва вернулась, чтобы принести ему смерть. И тогда он с тяжелым сердцем сказал Берену: – Совершенно ясно, что Тингол желает твоей смерти, однако сдается мне, что твой рок не подвластен его замыслам, и что клятва Феанора вновь принялась за свое разрушительное дело. Сильмарили прокляты клятвой ненависти, и даже тот, кто осмелится всего лишь высказать желание обладать ими, пробуждает ото сна великие силы. Сыновья Феанора скорее сравняют с землей все эльфийские королевства, нежели позволят кому-либо другому обладать сильмарилем, ибо их ведет данная ими клятва. Келегорм с Куруфином ныне обитают в моих чертогах и несмотря на то что король здесь я, сын Финарфина, они все же обладают в моем царстве немалой властью и привели сюда множество своих подданных. До сих пор они честно доказывали свою лояльность мне, но боюсь, что к тебе они отнесутся безо всякого снисхождения, если прознают о цели твоего путешествия. Меня же держит моя собственная клятва; таким образом, мы все попались в эти сети. А! Я понял... Мда-с, это что ж, он уже на смерть, всех повести собрался? Вероятно. Король обратился к своему народу, напомнив о подвигах Барахира и о своей клятве, после чего провозгласил, что его первейшая обязанность – помочь сыну Барахира в час нужды, и обратился за помощью к своим военачальникам. Тогда из толпы поднялась голова Келегорма, который выхватил меч со словами: – Будь он другом или врагом, демоном Моргота, эльфом или человеческим сыном, или любым другим существом Арды – никакой закон, привязанность, легионы ада, воинства Валар или колдовские силы не защитят его от ненависти сынов Феанора, ежели он осмелится добыть сильмарил и оставить его у себя. Ибо сильмарили принадлежат лишь нам, и быть посему до скончания времен! И многое еще он сказал тогда, не ведая устали и нехватки слов, как прежде говорил его отец в Тирионе, разжигая в сердцах нолдоров мятежный пожар. А после Келегорма заговорил мой отец, не так громко, но с не меньшей силой убеждения, вызывая в умах эльфов видения войны и разрушения Нарготронда. И такой великий страх посеял он в их сердцах, что до самого пришествия Турина ни один нарготрондец не решался вступить в открытый бой. Вместо этого они подкрадывались или нападали на странников из засады, пользуясь колдовством и отравленными наконечниками стрел и дротиков, и забывая при этом даже о кровном родстве. Теперь же в толпе слышались перешептывания, смысл которого сводился к тому, что Финрод сын Финарфина – не Валар, чтобы командовать ими, и они отвернулись от него. Не собираясь идти и выполнять клятву, данную какому-то уже умершему человеку. Однако проклятье Мандоса настигло братьев, и завладели ими темные мысли послать Фелагунда одного на верную смерть а затем, возможно, узурпировать его власть в Нарготронде. Ведь они, как-никак, происходили из старейшего рода правителей Нолдор. Фелагунд, видя, что его все предали, сорвал с головы серебряный венец повелителя Нарготронда и бросил его наземь со словами: – Вы можете нарушить свои клятвы верности мне, но свою я непременно исполню. Однако если есть среди присутствующих те, на кого еще не пала тень нашего проклятия, пускай за мной последуют хотя бы они, чтобы мне не пришлось покидать двор, словно изгнаннику, которого вышвырнули за двери. Десять эльфов встали на его сторону, главный из них, чье имя было Эдрахиль, наклонился и поднял венец, после чего спросил, кого король желает назначить наместником на время своего отсутствия: – Ибо ты по-прежнему наш король, и их тоже, – сказал он. – Что бы ни случилось. Тогда Фелагунд отдал корону Нарготронда своему брату Ородрету, чтобы тот правил вместо него. Келегорм с Куруфином ничего на это не сказали, однако я заметил что из королевских палат они вышли, усмехаясь.

На закате осени Финрод Фелагунд с Береном выехали из Нарготронда, сопровождаемые своими десятью компаньонами, и двинулись вдоль Нарога к его истоку у водопадов Иврин. У подножья Мглистых гор они наткнулись на отряд орков и ночью перебили их всех до единого. Благодаря искусству Фелагунда они приняли облик орков, надели трофейные доспехи и вооружились орочьими мечами. Замаскировавшись таким образом, спутники двинулись дальше на север, и, пройдя через западный перевал, оказались меж горами Эред Ветрин и взгорьями Таур-ну-Фуин. И все же Саурон со своей башни заметил их приближение и почуял неладное, ведь шли они в спешке и не изволили доложить о своих свершениях, как было приказано всем прислужникам Моргота, проходившим этой дорогой. Поэтому Саурон отправил отряд перехватить их и привести к нему. Так и случилась схватка Саурона с Финродом Фелагундом, о которой сложено немало песен. Ибо Фелагунд сражался с ним песнями силы, в чем был весьма искусен; однако на стороне Саурона было мастерство. Вот как поется об этом в балладе о Лейтиан: И песнь колдовскую запел Саурон, О боли и сварах, коварстве сторон, О том, как предатель переметнулся; И Фелагунд, пошатнувшись, очнулся. Запел он о верности, доблести, чести О славных победах, одержанных вместе, О тайнах хранимых, о воле, свободе Доверии, святости, вере в народе; О переменах, о зыбких границах, О сорванных цепях, разбитых темницах; Умело используя песенный дар, Он стойко вражины удары держал. И вскоре в заклятье напевы вплелись О светлых просторах эльфийской земли, Во мраке послышалось пение птиц Аж с нарготрондских далеких границ, Привиделось море, что где-то вдали, На западе дальнем, где каждый отлив Жемчужный песок небесам открывает, Что берег эльфийской страны устилает. Но вот над Аманом сгущается тьма, Беда постучалась в Телери дома – Убиты мечами собратьев Нолдор, Что пролили кровь, запятнав Валинор. Их стаю угнав кораблей-лебедей, На север поплыли под скрипы снастей; Заходятся волки, вороны кричат Сшибается лед, рыщут-свищут ветра; Вот пленных в Ангбанде послышался стон, Все ревет и пылает… и Финрод сражен. Тогда Саурон сорвал с них обличья орков, оставив их обнаженными и дрожащими от страха. Но несмотря на то, что маскировке их пришел конец, Саурону не удалось узнать их настоящие имена и дознаться о целях путешествия. Он бросил их в глубокое подземелье, где было темно и до жути тихо, и угрожал им жестокой смертью в случае, если никто не решится рассказать ему правды. Время от времени пленники видели в темноте подземелья чьи-то светящиеся глаза, и тогда волк-оборотень пожирал кого-то из их спутников. И все равно ни один не предал своего повелителя. Во всем виноваты женщины, подумал я увидев ту, в которую втюрился человек. Как оказалось, тот был не единственным сраженным красотой Лютиен – полумайар дочь Тингола и Мелиан. Келегорм Светловолосый, феаноринг. Не смог утоять перед ее красотой, а узнав о заточении Берена и Финрода, наоборот обрадовался. Он побыстрому скрутил девицу и привел ее сюда, в крепость. Вот только Говорящий со Зверями, не ожидал, что его предаст верный друг. Огромный Пес Хуан. Чрезвычайно умный представитель породы собачьих, подареный самим Валар Ороме, способный умереть в бою лишь с Великим Волком Моргота. И Хуан разработал целый план, как помочь Лютиен, однажды ночью я наблюдал как он принес девушке ее плащ и пес впервые заговорил!, посвящая ее в свои намерения. Затем он тайными тропами вывел Лютиен из Нарготронда, и они вместе бежали на север. Хуан даже согласился, проглотив свою собачью гордость, подвезти Лютиен на спине – так иногда орки ездили на огромных волках. Скорость их таким образом значительно возросла, поскольку Хуан бежал быстро и не испытывал усталости. В яме полной волков король Финрод Фелагунд принял смерть, вместо Берена, подставившись под оскаленую пасть и рассыпавшись пеплом. Подоспевшие Хуан и Лютиен разрушили пением чары и прорвальсь на мост перед башней. Саурон, как и все прочие окрестные жители, прекрасно знал, какая судьба предначертана гончему псу Валинора, и решил, что должен лично помочь исполниться предначертаному. Поэтому он принял форму сильнейшего из когда-либо бродивших по свету волков и отправился отвоевывать мост. И такой ужас вызывал он одним своим видом, что Хуан в страхе отпрыгнул с дороги. Тогда Саурон бросился к Лютиен, и та рухнула в обморок перед лицом напасти с глазами падшего духа и непереносимо зловонным дыханием, вырывавшимся из пасти. Но прежде она успела взмахнуть полой своего плаща у него перед мордой, Саурон пошатнулся, ибо его на несколько секунд одолела сонливость (плащ оказался заколдован). Вот тут-то Хуан и воспользовался представившейся возможностью. Далее последовала жестокая схватка между Хуаном и Сауроном в облике волка, огласившая окрестности жутким воем и лаем. Звуки эти достигли даже сторожевых постов на Эред Ветрин, немало напугав их защитников. Но ни колдовство и чары, ни клыки и яд, ни дьявольские навыки и звериная сила не могли помочь Саурону избавиться от мертвой хватки Хуана, не покидая волчье тело. Однако прежде, чем падший дух успел оставить темную оболочку, подбежала Лютиен и пригрозила отправить Морготу лишь его жалкий призрак, сказав: – И будешь там вечно терпеть его издевки, и взгляд его будет пронзать тебя насквозь; если, конечно, не уступишь мне башню. Тогда Саурон признал поражение, и Лютиен стала хозяйкой острова и всего, что на нем было, только тогда отпустил его Хуан. Саурон тут же принял облик летучей мыши, огромной, словно пробегающая по лику луны туча, и позорно бежал, капая на землю кровью из разодранного горла на деревья. Добравшись до гор Таур-ну-Фуин, он поселился там, сея в округе ужас и страх. Хуан с Лютиен принялись обыскивать весь остров, в конце концов, Берен был обнаружен скорбящим над телом Фелагунда. И так велико было его горе, что он даже не пошевелился, когда раздались поблизости ее шаги, даже не услышал их. Лютиен, посчитав его погибшим, заключила Берена в объятья и погрузилась в забытье. Но когда Берен вынырнул из глубин отчаяния и тоски, они посмотрели друг на друга; и в этот момент над темными холмами заиграла заря нового дня. Тело Фелагунда они похоронили на вершине его собственного острова (острова Оборотней), очистившегося от зла. И зеленая могила Финрода, сына Финарфина, прекраснейшего из эльфийских принцев, оставалась в неприкосновенности до тех самых пор, пока очертания земель не изменились и море не пришло поглотить их.

В Нарготронде царило смятение. Сюда вернулись многие из тех пленников, которых держали в заключении на острове Саурона. Они и поведали мне о произошедшем, я оплакивал своего учителя, так же как и оплакал отца в тот день, когда мы сожгли корабли из Альквалонде. И пусть Куруфин еще жив, отцом я перестал его считать после предательства Финрода. Поднявшийся в городе ропот не могли усмирить никакие слова и речи Келегорма. Эльфы горько оплакивали гибель своего короля Фелагунда, они говорили, что девушка сумела совершить то, на что не осмелились сыновья Феанора. При этом многие понимали, что Келегормом с Куруфином руководило скорее предательство, нежели страх. И сердца нарготрондцев отвратились от них и вновь обратились к роду Финарфина, впоследствии они повиновались лишь Ородрету. Последний не позволил им убить братьев, как предлагали некоторые, поскольку пролить кровь родственников – значит приблизить проклятье, и без того нависающее над их головами. Однако Келегорму с Куруфином было отказано в пище и крове в пределах королевства, и Ородрет предупредил, что отныне и впредь сыновьям Феанора не стоит искать любви и поддержки в Нарготронде. – Да будет так! – ответил Келегорм, зловеще сверкнув глазами, Куруфин лишь улыбнулся. Оседлав коней, они ураганом понеслись прочь, на восток, чтобы попытаться найти кого-то из своих родственников. Сопровождать их не поехал никто, даже эльфы их собственного народа, ибо все понимали, что проклятье крепко вцепилось в братьев своими когтями, и зло следовало за ними по пятам. Даже я отныне и вовек Келебримбор, сын Куруфина, отрекся от отца и остался в Нарготронде. Хотя чего вы ожидали от существа, чье первое слово с момента рождения было отнюдь не “мама”? И только верный Хуан последовал за лошадью своего хозяина Келегорма. Семи братьям и их вассалам здесь больше не рады. Надеюсь я болше никогда их не увижу...