Текст книги "ИКРА (СИ)"

Автор книги: Марик Войцех

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Когда я вернулся, понурый Профит сидел на кухне за столом.

– Я хочу, чтобы завтра ты никуда не ходил, – твёрдо сказал он.

– Отчего ж? – я подошёл к столу и посмотрел на него.

– Я знаю, куда ты ходил, не забывай, кто я.

– Я думал, ты сам забыл, кто ты… – усмехнулся я.

– Покажи мне её?

Я не сразу понял, но полез в карман и достал обрывок алой нити. Мелкий паучок выбежал мне на руку. Я бережно опустил его на поверхность стены, подождав, чтобы он слез и убежал, а затем протянул Профиту нитку. Тот взял её и завязал вокруг моего запястья.

– Она сделала тебе королевский подарок, она предупредила тебя, а ты всё ещё хочешь идти?

– Не хочу. Просто не могу не пойти…

– Давай уедем сегодня? – предложил он.

– Разве можно, когда накаляются такие «тарантиновские» страсти? – улыбнулся я. Мне захотелось дотронуться до его волос, он, видимо, предвидел это и отпрянул.

– Не вздумай больше бросать меня вот так.

Ба! Пророк обиделся. Это выглядело забавным. Можно сказать, щекотало моё самомнение.

– Я спать пойду. Всю ночь не спал сегодня, сначала радиоспектакль на весь двор, потом…

– Уволь меня от своих хроник бессонной ночи, – обиженно промямлил он. – Я прекрасно осведомлён.

– Врёшь ты всё. Ты дрых, тебя танком не разбудишь.

– Может, я успешно притворялся. Хотел проверить – сбежишь ты подло или нет.

– Больше не сбегу… может быть… – подмигнул я и отправился на боковую.

========== Икра III. Освобождение. VII ==========

На следующий день, когда я проснулся и вышел на кухню, Ля оживлённо обсуждала что-то по телефону и измеряла шагами квартиру. Утренняя зарядка – решил я. Ля разминалась перед длинным днём. Я налил себе чаю, заглянул в холодильник, в который, по-видимому, давно никто не заглядывал. Что ж… пока придется ограничиться пустым чаем. Я вспомнил о произведении неизвестного писателя, сходил за ним в комнату, сел за обеденный стол, отхлебнул горячий глоток чая и раскрыл папку. Первый лист сверху был чист. Ни одного предложения, ни одной буквы. Я повертел лист в руках и отложил в сторону. Недоумение проступило на моём лице, когда и на втором листе не оказалось ни одной надписи. Я зашуршал листами, девственно чистыми, белоснежными, хотя прекрасно помнил, что ещё вчера их испещряли буквы.

– Привет, – в дверях стоял Профит с фирменными пакетами супермаркета «7Я». – Я поесть купил. В холодильнике пусто.

– Ты – лучший, кого я когда-либо знал, – честно признался я, бросившись к нему и забирая мешки из его рук.

– Что с книгой? Читаешь? – спросил он.

– Странная штука, – ответил я, распечатывая вакуумную упаковку с сервелатом. – Листы пусты. Нет никакой книги, – усмехнулся я.

– Может, эти листы предназначены для тебя… – предположил он.

Я тряхнул головой, удивляясь столь странной идее. В кухню зашла Ля и звонко заговорила:

– Мальчики! Какие планы на сегодня?

– В клуб пойдём вечером, а пока никаких, – признался я.

– В клуб? – глаза её заинтересованно засветились. – Что за клуб?

– Не знаю толком, какая-то библейская дискотека. Надеюсь, это не тусовка Свидетелей Иеговы, – рассмеялся я.

– Ну, а костюмы у вас есть?

– Костюмы? – переспросил я. – Это же не детский утренник?

– Лука, – она была разочарована. – Большой мальчик и не знает, что на тематические тусовки не ходят без костюма.

– У меня из одежды только то, что на мне, – ухмыльнулся я. – А у Профита есть только смена перчаток и пара маек.

– Ну, он хотя бы сойдёт без грима за ниндзя, можно за уши притянуть какую-нибудь идею, но ты явно не пройдёшь фэйс-контроль.

– Никаких костюмов. Ты не обрядишь меня в рясу из простыни, не надейся! – сопротивлялся я, жадно жуя бутерброд.

– Лука. Это несерьёзно. Тебя хотя бы надо покрасить.

– Что?! – выпалил я, не веря ушам.

– Волосы. Волосы покрасить, – исправилась Ля.

– В красный – поддержал Профит.

Я посмотрел из-под бровей сначала на неё, потом на него.

– Делайте, что хотите.

Вскоре вокруг меня началась какая-то длительная суета. Сначала они долго осветляли меня с нескольких заходов, потом красили, потом отчищали ванну от кроваво-красной краски. Сушили феном. Нашли в комнате отсутствующего дизайнера широкую модную майку с надписью «In fuck we trust», обрядили меня в неё. Я стоял напротив высокого зеркала в коридоре, видя в отражении свои тонкие ноги, затянутые джинсами, ключицы торчали над одолженной майкой, которая оказалась мне явно велика, вызывающая надпись бросалась в глаза так же, как красная копна жёстких волос и перевёрнутый крест на шее.

Профита тоже немного преобразили. Чёрные ниндзя-сапоги с обмотками вокруг голени перетекали в узкие штаны с несколькими ремнями на бёдрах, чёрная футболка с ярко-розовой надписью «PROPHET» и недавно купленные перчатки в сеточку.

– По-моему отлично, – Ля светилась, довольная своей работой. – Оторвитесь по полной, мальчики! – пожелала она.

Чуть раньше назначенного времени, указанного на флаерах, мы добрались на Васильевский остров и попали на Кожевенную линию. Я намеревался найти кого-то, кто точно знает местонахождение. Одинокая промзона в вечерние часы откровенно настораживала, а в кармане у меня лежали два билета в Ад и обратно, если повезёт. Я не переставал верить в удачу, тем более, что рядом шёл облачённый в чёрное Пророк. Мы прошлись по улице вперёд, затем вернулись назад, к перекрёстку, потому что входа сами обнаружить не сумели. На пересечении Косой и Кожевенной возле стены стояла высокая длинноногая фигура. Я присвистнул.

– Пиздатая тёлка, – сказал я Профиту.

Тот отчего-то усмехнулся.

– Давай у неё спросим, – предложил я.

– Как хочешь, – пожал плечами Профит.

Она стояла к нам в три четверти спиной. Дым от тонких сигарет вырывался из её рта. В правом ухе висела внушительных размеров серьга, отдалённо напоминающая формой адронный коллайдр. Худые длинные ноги в белых кожаных лосинах влекли меня магнитом. Белая полупрозрачная блуза имела низкий вырез на спине, демонстрируя вытатуированные контуры крыльев на лопатках обладательницы. Профит похихикивал. Веселье его показалось мне неуместным. Мы подошли к ней максимально близко, без шансов на отступление, а я, наконец, разглядел в чудесной красотке не менее чудесного юношу. Он, как раз, повернулся лицом, так что я изучил приятные черты его лица, выбритые виски и затылок, русые волосы собраны в пучок на макушке. Он бросил сигарету на асфальт и раздавил окурок носком ботинка.

– Привет, – решился я.

– Привет, – он осмотрел меня снизу-вверх.

– Мы ищем Библейскую дискотеку, – ухмыльнувшись, спросил я, – не знаешь, случайно?

– Это ты удачно обратился, – улыбнулся он, высоко подняв узкий подбородок.

Тонко уловимая надменность во взгляде, уверенность в собственной неотразимости. Чёрт подери, где он научился так эстетично вскидывать голову? Под его пристальным античным взглядом я мог почувствовать себя жуком, тем более, что парень был выше меня почти на голову. Навязчивая манерность в его поведении отсутствовала, и отчего я перепутал его с девушкой? Из-за растрепавшегося пучка волос, из-за тонкоты ног или вызывающей блузы?

Взгляд его остановился на моей майке. Читает надпись – решил я.

– Прямо-таки веришь? – усмехнулся он.

– Доверяю, ага. Так мы в правильном направлении движемся? – перенацелил его внимание я.

– Пошли со мной. Не потеряетесь, – предложил он, продолжая разглядывать Профита. – Ты, как персонаж, мне вполне понятен, – вдруг признался он. – Но кто он?

– Мой личный самурай, – с гордостью заявил я, приобняв Профита за плечи.

– Прямо-таки личный? – бровь незнакомца изогнулась. – Жаль.

Кажется, он проверял мою реакцию, однако повёл нас по промзоне и привёл ко входу в назначенный заброшенный особняк.

– Тебя как зовут? – осведомился он, проходя сквозь тёмный пустой зал с резным деревянным потолком.

– Лука.

– Я – Ангел А. Можно Ангел или просто А.

– Как в том французском фильме? – припомнил я.

– Да. Сваливаюсь неудачникам на головы.

Я бы, разумеется, поспорил на тему неудачников, но простил ему этот каламбур.

– Увидимся на вечеринке, – предложил он. – Скоро народ начнёт прибывать, а у меня ещё пара недоделанных моментов. Извини.

Он удалился за роскошными дверями. Было время подумать и выкурить пару сигарет в Зимнем саду. За стёклами опустилась ночь, в пустынном помещении бывшего Зимнего сада загорелась подвешенная вдоль стены гирлянда. Высоко под потолком свисала провисшая серая ткань, с подтёками и пятнами влаги. Когда-то Рената Литвинова фотографировалась здесь и снимала в этих интерьерах свою «Последнюю сказку». Я сел на одинокий обветшалый стул, вглядываясь в изгибы орнамента рам, образующего арки. За окнами покачивали ветвями деревья. Я закурил. Профит стоял возле окна и ковырял облупившуюся краску. Моя последняя на сегодня и бесконечно длинная сигарета тлела медленно. Серый пепел, такой же бесцветный как этот зимний сад, осыпался на пол, пошедший трещинами. Я слышал голоса приходящих гостей, слышал отдалённый смех и разговоры, весёлые приветствия, потом первые ритмичные звуки танцевальной музыки. Тогда я подумал – пора.

Мы буквально ворвались в освещённый белоснежный танцевальный зал. Когда-то сюда приезжали на балы благородные и богатые люди. Сейчас здесь собралась разношёрстная фриковая молодёжь. Она пестрела на белом фоне как тибетские флажки Лунгта. Фигуры энергично двигались под ритм, зал заряжал присутствующих своей пластичностью. Стены и потолок, густо увенчанные лепниной, всевозможными панно с цветами, вазонами, наглыми вездесущими сатирами и музыкальными инструментами, добавляли несравненный антураж мероприятию. Архитектурные термины заплясали в моей голове. Пилястры, капители и панно закружились в танце под ярким светом монументальной люстры с хрустальными подвесками. Я обшарил зал, плотно забитый народом, в поисках Ангела. Но, он, по-видимому, расправил крылья, полетев над Васильевским островом. Возможно он где-то там, высоко, в индиговом небе, маневрирует с грифонами, ловит воздушные потоки и пикирует вниз или восседает на вершине башни и складывает мистические цифры, дабы познать тайны Вселенной. Я вовремя заметил, что на мраморных подоконниках было чем поживиться. Знакомая бутылка с «Мессией» спасла бы меня от внутренней напряжённости. Я примкнул губами к стеклянному горлышку, осилив глоток, одновременно пламенно жгучий и леденящий холодом.

– Дай, – Профит возник, будто из-под земли. Не исчез в толпе, не потерял меня из виду.

– Сдурел что ли? – возмутился я, когда он протянул руку в перчатке к бутылке.

– Я хочу делать то, что делаешь ты, – я ощутил обиженную требовательность в его голосе.

Я мгновение сомневался, однако, протянул ему бутылку.

– Один глоток. Один, – добавил я, не желая видеть позже последствия его первых возлияний.

Он послушно сделал глоток. Схватился за нос, закашлялся и сделал глубокий вдох. Я рассмеялся и отобрал у него бутылку, страстно желая утонуть на её дне, чтобы больше никогда не вспоминать о щавелевой деве. Но в этот самый миг я увидел её. Она вошла в белоснежный зал, распахнула витиевато украшенную дверь. Белое с золотом встречало медь её волос. Кажется, все расступились. О, она, несомненно, была уже не той скромной, нежной и робкой девушкой, которую я помнил! Красное с чёрным платье едва прикрывало её бёдра. Кожаный корсет стягивал грудь так, что та пикантно бугрилась. Рельефные ноги по колено укрывались в кожаных сапогах на высоком каблуке. Соррел мотнула головой, длинные кучерявые волосы рассыпались по обнажённой спине. В руке она держала кожаную плеть, а вслед за ней в залу проникла её свита. Два унижающихся перед ней парня и высокая, черноволосая девица с обнажённой грудью и в длинной чёрной юбке до пят.

Я едва не выронил свою бутылку.

– Что за?.. – я схватил Профита за предплечье.

Словарный запас мой иссяк. Я всегда демонстрирую скупость, но высокоэтажность своего лексикона в подобных случаях.

– Что за бдсм’ные приколы? – выдавил из себя я.

Сейчас жар в голове и жгучая высокоградусная жидкость в желудке сделали своё дело. Я бы и сам надрал ей задницу. Она бы горела красными кровоподтёками и светилась фиолетовыми синяками. Она бы, стерва, молила меня остановиться, но я бы разодрал ей спину, искусал шею и оттянул её остропирамидальные соски, сучка! Я чувствовал, как начал дымиться перевёрнутый крест на шее, как кожа на руках и лице зачесалась с неимоверной силой. Мне захотелось прильнуть к рельефной стене и чесаться об неё, как шелудивому псу. Я стоял у окна, чувствуя бедром леденящий мрамор подоконника, я покрывался роговыми пластинами, отращивал на локтях и лопатках острые клиновидные шипы, а она безупречно дефилировала сквозь танцующую цветастую толпу. Я оставил тронутую бутылку «Мессии» на подоконнике и ринулся к Соррел. Сам не знаю, зачем. Я ведь столько раз проигрывал в голове, что буду делать, что скажу ей, когда найду. Но планы сбились. Реальные события никогда не бывают такими, как мы предвидели и проиграли в голове. Сценарий упал на пол, был затоптан чужими ногами, разорван в клочья и прилип к чьим-то каблукам. Я слышал за спиной обеспокоенный возглас Профита. Я даже знал, что он бросится за мной следом. Пока я продирался сквозь толпу, она скрылась за дверьми в прилегающую кальянную комнатку.

– Ты не сбежишь от меня, – проскрежетал мой голос, – только не сегодня.

Я вломился в небольшую курительную, оформленную в восточном мавританском стиле с латунью и позолотой. По стенам испуганно бежала во все стороны мелкая вязь «Слава Аллаху». Напротив меня в небольшом полукруглом эркере у окна стояла она. Вот она – мой самый смелый предел мечтаний – та, что робко смотрела на меня кофейными глазами и смеялась, когда я легко целовал веснушки на её плечах. Я ведь хотел сказать ей что-то, но теперь все слова, готовые вылететь цветными птицами изо рта, показались мне глупыми, несвоевременными, нелепыми, никак не вяжущимися с ситуацией, её нарядом, выражением её лица и присутствующей свитой. Я ненамеренно взглянул в зеркало по левую руку. Увидел в нём себя, который просит Соррел лишь дать в последний раз посмотреть в её глаза. И вот она подходит, смотрит, проводит тонкой рукой по пульсирующей шее, дотрагивается до перевёрнутого креста и быстрым неуловимым движением пронзает сонную артерию. Заточенный коготь её перстня испачкан в крови. А теперь и поверхность зеркала забрызгана свежей кровью. Возможно, всё так и произошло бы… и фонтан алой лавы с диким напором вырвался бы, наконец, на свободу, если бы не возглас из-за моего левого плеча.

– Лука! Вот ты где, – на плечо мне легла лёгкая рука Ангела. В своём наряде цвета Антарктиды он обошёл меня и, не замечая напрягшейся компании у окна, продолжил – если бы не твой чёрный самурай, я бы ни за что тебя не заметил в толпе, – улыбнулся он. Участливо посмотрел на моё встревоженное лицо, оглядел Соррел и её свиту. – Ты знаешь его? – спросил он, обращаясь к ней.

– Пф, первый раз вижу, – она перемялась с ноги на ногу и схватила цепкими пальцами черноволосую девицу за шею.

– Может, пойдём? Там группа классная приехала. Я хочу, чтобы ты их послушал, – предложил Ангел.

– Подожди. Минутку.

Я сделал шаг к Соррел мимо зловещего зеркала, остановился в шаге от неё и посмотрел в её глаза. Зрачки её тут же сузились и вытянулись. В радужке отсутствовал тот тёплый шоколадный оттенок уюта, который я так любил. На меня смотрели птичьи глаза, глаза хищника, хищника голодного и разозлённого. Всё человеческое умерло в ней. Гарпия победила. Кто знает, может, в этом был виноват я, потому что слишком долго шёл. Или это она – слаба, не имела стержня и воли. Никто не станет разбираться в первопричинах. По крайней мере, я сделал, что хотел. И получил истинный ответ.

– Пойдём, – ответил я, мысленно попрощавшись навсегда с щавелевой девой. Она умерла в той клетке.

Я развернулся, следуя за белым и чёрным силуэтами. Вытатуированные графичные крылья вели меня сквозь снег и золото зала, увлекая внутрь весёлой, опьянённой толпы. Я заметил, что гости рассредоточились по залам особняка, где тоже отдалённо звучала музыка.

Мне стало гораздо легче, шипы и пластины убрались внутрь, а по телу разливалось спокойное тепло. Профит протянул мне мою початую бутылку «Мессии», рука крепко сжала стекло. Ангел протолкнул меня ближе к роскошному камину с лепниной, на котором двое алебастровых «путти» пылко целовались. Рядом стояла барабанная установка, усилитель и прочие атрибуты для рок-группы. По полу змеями тянулись провода. Яркий свет, исходящий от хрустальной люстры, погас, включилась подсветка, играющая то голубоватым, то сиреневым, то розовым свечением, и из двух дверей в центр зала к камину прошли музыканты. Вокалист внешне напоминал барона Мюнхгаузена, а, может, и он собственной персоной – волосы волнами спадали до плеч, короткая бородка и залихватски закрученные вверх усы. Электрогитара взвыла, ритмично ответили барабаны, добавилась вторая гитара и бас.

– Кто они? – спросил я, добравшись до уха Ангела, пытаясь пробиться сквозь громкую музыку.

– Мрак, – ответил он.

– Группа так называется, – прокричал мне в ухо Профит.

Пели они на английском, но я прекрасно понимал тексты, к слову, совсем не мрачные. В темноте белого зала Мюнхгаузен пел самые эротичные песни, которые я когда-либо слышал. Его высокий голос достиг потолка, встревожил звякнувший хрусталь, спустился к полу, зарычал и надрывно прокричал на весь зал: «Suck my cock!». Толпа забушевала, впала в экстаз, запрыгала, замахала руками. Над головами то здесь, то там, возникли светящиеся айфоны. Он пел про то, что everybody have a good time, и меня охватило волшебное счастье, близкое к эйфории. Я удивлялся, как мог быть так встревожен и несчастен несколько минут назад. Потом он пел про “каждый сантиметр тела”, переключая рубильники людей в зале в положение «страсть». Лёгкие мурашки пробежали по коже, заставляя ожить каждую клеточку, затрепетать от желания. И вот он начал петь о forbidden love, о запретной любви. О том, как лишь сильнее разгорается огонь желания от этой запретности, когда социум считает тебя преступником, как сложно сидеть и любоваться издалека, ведь нет ничего красивее запретной любви. Он чувственно пел, взывая к моим собственным эмоциям, которые я испытывал и гасил в себе, подобно пламени. Ты ведь не успокоишься, пока не сделаешь этого? Ты ведь не сможешь быть просто напарником и остаться в стороне? И ты узнаешь, что Ад существует, но будет уже поздно, потому что ты не испытал запретной любви. И если бы тебе не сказали, что правила созданы для того, чтобы разрушать их, ты бы и не подумал их преступить.

Духота и флюиды распространялись по залу подобно взрывной волне. Мюнхгаузен сбросил клетчатую жилетку, оголив татуированный торс, и поднял голос к высоким частотам, нещадно терзая гитару. Необузданный LOVE, PEACE & ROCK’N’ROLL истязал трепетные молодые души. Мы не могли не поддаться. Мы не могли не восхититься, не подчиниться его искусной любовной магии, он излучал её, а она оказывала на всех своё физиотерапевтическое действие. Она попадала в каждого из нас, семя эротической дерзости и необузданности прорастало и стремительно тянуло стебель, он затягивал горло петлёй, начинал душить, требуя выпустить наружу квентэссенцию чистой тёмной энергии. Она сокрыта в каждом, а мы задавливаем её в себе, неумолимо гнём, комплексуем. Отчего мы так боимся её? Ведь она… прекрасна! Тонкая стихия, сотканная из жизненного пламени, она столь изящна и величественна, столь сильна и божественна. Она – и есть Жизнь! Она – и есть Бог!

Я повернулся к Профиту, наклонил голову к его всегда участливому лицу, бесстыдно и смело. Рот в рот. Язык к языку. Энергичное соитие слизистых оболочек, обмен бактериями, незаконное проникновение. Теперь мы оба – участники преступления. Я организатор, он пособник. Я постучался, он впустил. Ритмичный взлом моральных и нравственных устоев во имя Любви. Гитарные рифы звенят в моих ушах, учащая сердцебиение, усиливая внутренние вибрации. Вторжение в наш диалог заставляет меня отпрянуть. Запястье на плече. Ангел наклоняет голову застенчиво, но настойчиво. Я стремлюсь к его губам, желая передать им пламенный привет. Я облизываю губы, смакуя взрывной библейский коктейль от Пророка и Ангела. И я в середине. Распят. Распят среди алебастра и золота. И Ангел пал, и Пророк пропал. Мы несёмся на скоростном поезде в Ад, но мне отчего-то не страшно, не грустно. Я пою, я пью сок их жизни. Я пребываю в танце, как Шива. И пока я танцую – Вселенная существует. Безумный танец – освобождение жаждущих душ. Космологическое равновесие. Созидание и Разрушение. Что я могу построить на принципах и закостенелых устоях? В топку! Пусть горят, пусть разгоняют мой паровоз до максимальной скорости.

Ритмичный экстаз гармонии полностью овладел нашими телами. Мюнхгаузен смеялся, сильно закинув голову, и теребил медиатор. Танцуйте пятничной ночью!

И мы ушли в ночь, казнили друг друга сумасшедшей влюбленностью. Она отпилила нам головы ножовкой, и мы скакали по Васильевскому всадниками без головы, без гордости, без приличия, без оглядки. Мы посмели зайти так далеко, с полным погружением. Когнитивные методы в полной мере потребовались нашему троичному союзу, когда мы, ошеломительно пьяные от алкоголя и музыки, напробовавшиеся друг друга, попали в небольшую квартирку на Василеостровской, где жил Ангел А. Его аскетичная келья не могла вынести тройной позор! Единственный хрупкий, закостенелый в христианских постулатах, напичканный пружинами предубеждений, диван скрипуче провалился, уронил нас, не вынес столь откровенного нравственного падения! О, как он плакал! Как мы смеялись! Прерывистое дыхание стен, стыдливо погашенный свет, беспокойность и беспорядочность прикосновений шести рук, поиск граней, бестактность пальцев, соитие языков, тотальное взаимопроникновение – война. Трепет и боль. Поле сражения. Унижение ради экстаза после битвы. И Ангел преклоняет колени, и Пророк падает лицом вниз, отдавшись. Я перемещаю их на своей шахматной доске, заставляя их выполнять неестественные им ходы, принимать несанкционированные их верой решения. Кто они теперь? Кто я? Шлюхи сатаны? Вся накопленная веками похоть мира сейчас фонтанировала в этой крохотной комнате на первом полуподвальном этаже с видом на мусорный бак и водоотводную трубу. И где та незримая граница между пошлостью и красотой? Пошлость – в буквах, в умах, в стереотипах. Красота же сейчас была растоптана у меня под ногами. Она отдавалась мне сполна. Моя плоть вкушала её дары. Кто знает? Может… именно сейчас она спасала мир? Спасала этот прекрасный в постоянности мир от хаотичной силы одного человека.

Любовь, как война, – до рассвета, до пробуждения города, до первых лающих собак, спугнувших отдыхающих котов, до первого женского возгласа, до первого шарканья престарелых ног по асфальту. Обнажённые юноши по бокам, а я, словно римский император, щедро распределяю одно покрывало на троих. Приближающийся день и сон морит нас, желая избавить келью от алчного эротизма, сокрушившего все устои и аскеты.

========== Икра III. Освобождение. VIII ==========

Я понятия не имел, который час. Ангел спал на моём правом плече, рассыпав русые волосы на моей груди. Я лениво высвободил плечо из-под его тяжёлой головы. Медленно повернул голову, желая увидеть мерно спящего Профита, но смятая простынь оказалась холодна и покинута. Я поднялся, с трудом разыскал джинсы. Припомнил – было ли на мне нижнее бельё? Память говорила, что нет. Я влез в джинсы и отправился по коридорчику маленькой квартиры в совмещённый санузел. Я открыл дверь и увидел одетого Профита, скрючившегося в пустой белой ванной. Ноги подогнуты к подбородку, руки его сжимали лицо. Пальцы напряжены. Он едва слышно издавал мучительный стон. Я быстро влез в ванну, сгрёб его в охапку, и, пытаясь унять дрожь в коленях и голосе, торопливо спросил:

– Что с тобой?

Его колотило крупной дрожью. Я дотронулся до его рук – ледяные. Голова же, наоборот, горячая. Ругательства зарождались на кончике моего языка, но я проглатывал их, ощущая изжогу и кислоту в желудке.

– Профит, поговори со мной, пожалуйста… – я попытался отнять его ладони от лица.

– Боооольно… – гнусаво простонал он.

– Что болит? Где? – я осматривал его, пытаясь вспомнить, не перегнул ли во время ночных бдений. Вроде бы, тогда он не жаловался, и голос его не выдавал никаких мук или же протестов.

– Как больно, – повторил он. – Глаза, – лишь смог выговорить он.

Я сел в ванну и зажал рот рукой, в ужасе предполагая, что происходит. Профит прозревал.

– Блядь, что же делать? – я панически оглядывался в поисках чего-то. Понятия не имел, как это лечится, не опасно ли, не смертельно ли. – С тобой это впервые?

Он, разумеется, не ответил, лишь сильнее съёжился, скрутился узлом. Я шустро вылез из ванной и побежал в комнату, благо бежать было недалеко. Растолкал Ангела.

– С парнем какая-то хрень творится! – морща лоб, протараторил я, ероша жёсткую чёлку и впиваясь пальцами в кожу волос, будто голова от этого лучше заработает.

Ангел поднялся с растерзанного дивана, который даже издал вздох облегчения, прикрыл неподобающую моменту наготу. Быстро накинул нижнее бельё. Смерив мой пристальный взгляд, он подумал, что я обвиняю его в чём-то, и ответил:

– Не смотри на меня волком, я чист. Я не знаю, что с ним могло случится.

– Так иди и посмотри! – потребовал я.

Ангел понуро прошёл в тусклую ванную, в которую с улицы падал свет через небольшое окно наверху. Ладони мои всё ещё предательски тряслись, а он спокойно склонился над Профитом, легко отодвинул его напряжённые руки со скрюченными пальцами от лица. Тот послушно сидел, как испуганный зверь на ветеринарном столе, не смея шелохнуться. Ангел сгрёб его длинные волосы, нависавшие чёлкой до носа. Он собрал их и умело скрутил в подобие пучка, какой носил сам. Профит щурился! Ему было чем щуриться! Я разглядел на его лице человеческие глаза, он сжимал болезненно розовые новорождённые веки. Сиреневые синяки под его новообретёнными глазами выделялись на бледном лице.

– Я вижу! – вдруг закричал он и подскочил посреди старой чугунной ванны. – Я вижу!!! – громко закричал он, шире распахнув глаза.

Я поспешил к нему, боясь, что он поскользнётся и переломает себе всё.

– Сколько времени? – обеспокоенно спросил я Ангела. Тот почесал плоский живот, пожал плечами. – Ну, так узнай! – проорал я.

– Злодей, – буркнул он себе под нос, – ни тебе утренних любезностей, ни нежного поцелуя. Восемь вечера, – крикнул он из комнаты.

– Дерьмо собачье! – ругнулся я, – надо успеть. Быстро собирайтесь, мы должны это отпраздновать.

– Ну, уж нет. Я пас, – проныл Ангел, – я не в состоянии. Без меня, ребят.

Я помог Профиту выбраться из ванны, нашёл в комнате под диваном его смятые перчатки, схватил за руку и потащил за собой. Однако, когда мы выскочили из подъезда в унылую, заваленную мусором подворотню, бегство наше было остановлено. В свете вечернего солнца возле арки стояла Дева-Мать. Лицо её сквозило презрением и холодностью. Голубые чешуи колыхались от гнева. Она молчала, дожидаясь, когда мы осмелимся подойти к ней. Долго ждать не пришлось.

– Неужели… – язвил я, – ты решила посетить культурную столицу?

Она отвесила мне терпкую пощёчину.

– Спасибо за внимание, – иронично выронил я. Тут же получив крепкую пощёчину по второй щеке.

– Подонок! – выдохнула она, – какая же ты оказался дрянь! Какую змею я пригрела на груди! – она сокрушённо перевела взгляд на Профита, – ты испортил мальчика. Что ты натворил! – лазурная слеза скатилась из её глаза и упала на асфальт драгоценным камнем.

– Я сам этого хотел, – встрял Профит.

Она выбросила вперёд руку, останавливая его.

– Не говори ничего! Ты потерял самого себя. Ты потерял столь драгоценный дар, о котором мне страшно и помыслить, – отчаянно говорила она. – Теперь ты просто мальчишка. Ты обычный мальчишка. Ты… человек, – голос её задрожал. Чешуя на лице встрепенулась. – Ты больше не Пророк, – проронила она.

– Он тот, кто он есть… – перебил её я.

– Я вижу! – по-детски восторженно проговорил он, желая, чтобы она прочувствовала масштабность этого события, но она не оценила.

Я залез в карман джинсов и изъял жестяную банку и протянул ей.

– Я, думаю, мне это уже больше не понадобится.

Она саркастично усмехнулась:

– А как же тёмное пламя внутри тебя? Что будешь с ним делать? Оно выжжет в тебе дыру!

– Я знаю, в какое русло его необходимо направлять. Теперь знаю. Оно столь же дуально, как был дуален мой мир всё это время.

Она выхватила банку из моих пальцев.

– Отныне я больше не твой покровитель. Ты нарушил все законы. Я не прощаю преступников. Пусть теперь Красная Богиня нянчится с тобой, раз пометила тебя своей краской, – вымолвила Дева, указав на мои алые волосы.

– Тогда… прощай.

Я потянул Профита за собой.

– Мы должны успеть.

Пустой вечерний трамвай, покачиваясь на рельсах, мчал нас на Приморскую. Мы прошли пешком вдоль реки Смоленки, которая вытекала в Финский залив. Когда-то, я слышал, здесь был выход к морю. Сейчас же вдоль всего побережья возвышался бетонный забор, украшенный венком из колючей проволоки, он бережно огораживал жителей от ещё одного искушения… искушения морем. Я улыбнулся краем рта, столкнувшись с очередным парадоксом реальной жизни. Мы ухитрились пробраться мимо исписанных граффити заборов и залезть наверх. Уютно усевшись на бетонной стене, будто птицы, мы видели, как медленно начало оседать к горизонту солнце. Сиреневые облака окрашивались перламутром. Вечернее солнце золотило небо, провожая чёрные пары птиц, оно освещало далёкий таинственный остров у горизонта, отбеливало полотна парусников и крылья кричащих альбатросов и чаек. Я посмотрел Профиту в глаза – серо-голубые, в них плясали озорные золотистые искры, такие же яркие, как уходящее солнце.

– Куда мы теперь? – поинтересовался он.

– Можем остаться здесь. Красная любит нас, – улыбнулся я.

– Ты ведь не бросишь меня? – спросил он. Теперь с собранной в хвост чёлкой он особенно походил на самурая.

– Ты же знаешь. Я хоть и беспринципно хаотичный, но… исключительно порядочный.