Текст книги "Вкус манго"

Автор книги: Мариату Камара

Соавторы: Сьюзен Макклелланд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Мариату, кто такой Билл? – повторила Мариама куда резче, чем моя наставница.

Отчасти я надеялась, что они уже знают про Билла. В конце концов, Ябом регулярно звонила во Фритаун, докладывала в лагерь о моем лечении и просила передавать новости моим родным. После очередного звонка она сообщила мне, что Мари, Али и Адамсей перебрались в деревеньку недалеко от Масаики, примерно в часе езды от Фритауна на микроавтобусе. По словам Ябом, деньги на переезд они получили из Канады. «Как они с Мари-амой могут не знать о Билле?» – спросила я себя сейчас.

Мариама барабанила пальцами по боку стула.

– Мариату, кто такой Билл? – снова спросила Ябом. – Пожалуйста, скажи нам!

Я сделала глубокий вдох и рассказала, как Билл появился в моей жизни и в жизни моих близких.

– Почему ты не говорила нам о нем раньше? – спросила Мариама, когда я закончила.

– Я думала, вы уже знаете, – ответила я. – Тем более он не хочет, чтобы я переезжала в Канаду.

– Мариату, он очень даже хочет, чтобы ты переехала в Канаду, – вздохнула Ябом. – Он согласился перевезти тебя туда.

Я постаралась скрыть радость. Мариама, Ябом и Дэвид много для меня сделали. Обижать их мне совершенно не хотелось. Но от новостей Ябом настроение у меня резко улучшилось. Не знаю почему, едва услышав про странное место под названием Канада, где с неба падает соль, я поняла, что путь мой лежит именно туда.

– Когда Билл ждет меня в Канаде? – спросила я.

– Твои протезы будут готовы со дня на день, – сердито, сказала Мариама. – Надо научиться ими пользоваться. Ты по-прежнему нуждаешься в мед-обслуживании, поэтому из Англии уехать не можешь.

Щеки мне залил горячий румянец.

– Но я хочу в Канаду, – пробормотала я. – В Англию меня пригласили на шесть месяцев. А дальше? Можно мне потом уехать в Канаду?

– Есть большой шанс, что тебе позволят остаться в Англии, – сказала Ябом, обнимая меня за плечи. – Семья Мариамы готова тебя спонсировать. Как только ты привыкнешь к протезам, сможешь пойти в школу для девочек.

– Зачем?! – крикнула я, испугав не только Мариаму с Ябом, но и себя саму. – Зачем мне носить эти штуковины?! – спросила я, подняв металлические кисти. – Я их ненавижу. Без них у меня получается делать что угодно, причем куда лучше, чем в них. Я хочу поехать в другое место. Хочу в Канаду!

– Не будь такой неблагодарной! – напустилась на меня Мариама. – Здесь у тебя есть шанс, о котором дети во фритаунском лагере могут только мечтать.

Я вскочила и затопала ногами.

– Я ничего этого не просила. Но теперь прошу отпустить меня в место под названием Канада!

Убежав к себе в комнату, я сорвала протезы и швырнула их на пол. Ябом, прибежав следом, попыталась меня утешить.

– Отстань! – крикнула я, отталкивая ее к двери. Наставница испуганно смотрела, как я дико размахиваю руками. Я набросилась на нее, совсем как на Абибату в ночь, когда та не дала мне напиться обезболивающих, чтобы убить себя и своего ребенка. Ябом отступила на несколько шагов, уклоняясь от меня, и я захлопнула дверь у нее перед носом.

Сбивчиво дыша, я пятилась, пока не врезалась в кровать. Осев на пол, я обхватила голову руками и заплакала.

Со временем слезы кончились, но я так и сидела в своей комнате, пока все не легли спать и в квартире не наступила тишина. Никто не заглянул ко мне посмотреть, как дела, и пожелать спокойной ночи. Мариама и Ябом, наверное, надеялись, что я тоже уснула, а на следующий день мой гнев утихнет.

Гнев у меня и впрямь утих, в отличие от твердого намерения перебраться в Канаду. Как ни умоляли меня Мариама и Дэвид остаться в Англии, я держалась своего решения. Поняв, что дальнейшие споры бессмысленны, Ябом начала оформлять мне канадскую визу.

Однажды утром мы поехали в посольство Канады.

– Извините, но вам нужно вернуться на родину и там подать документы на канадскую визу, – сказала приятная молодая женщина.

– Но девочка не может вернуться в Сьерра-Леоне. Там идет война, – объяснила Ябом. – Вдруг ей больше не удастся покинуть страну?

Это было не совсем так. Стоял февраль 2002 года, и буквально месяц назад президент Ахмад Теджан Кабба объявил об окончании войны.

– По правилам она должна запрашивать визу из Сьерра-Леоне, – вежливо повторила женщина. – Здесь я ничего сделать не могу.

– Тогда я поеду домой! – объявила я наставнице, когда мы шли обратно к станции метро.

– Если вернешься, то неизвестно, сможешь ЛИ потом уехать, – предупредила Ябом. – Мариама и Дэвид правы: Англия – твой шанс. Возвращаться в Сьерра-Леоне очень рискованно. Во Фритауне даже канадского консульства нет. Где, по мнению этой чиновницы, ты будешь оформлять документы? Велика вероятность, что тебе придется остаться во Фритауне. Ты этого хочешь?

Я подождала, пока мы не сядем рядышком в вагоне лондонском метро.

– Сердце подсказывает, что в Англии мне не место, – шепнула я наставнице, взяв ее под руку. – Не могу объяснить, откуда такое предчувствие, но оно есть. У меня и раньше бывали предвидения, например о том, когда нападут мятежники. Я пыталась рассказать об этом взрослым, но в итоге слушалась их приказов. А теперь я хочу, чтобы мне поверили. Своими обрубками я научилась делать почти все, искусственные руки мне не нужны. И я хочу повидать родных. А потом, так или иначе, получу визу и уеду в снежную страну Канаду, где буду учиться в школе и добьюсь успеха.

– Хорошо, Мариату, я тебе поверю, – сказала Ябом. – В конце концов, это твоя жизнь. Постараюсь помочь тебе, чем смогу.

ГЛАВА 16

После моего срыва Ябом, Мариама и Дэвид перестали заставлять меня гулять в протезах, а за обедом держать вилку фальшивыми пальцами. Постепенно они даже перестали спорить, когда я говорила: «Не сегодня. Давайте потренируемся завтра».

В свою очередь, я показала им, что могу завязывать шнурки на кроссовках, застегивать молнии на свитерах и куртках, снимать крышки с банок и бутылок культями и зубами. Я даже начала сама готовить – в основном рис со жгучим перцем, курицу и рыбу, которые мы с Ябом покупали на рынке.

– Кажется, мы ошиблись, решив, что протезы пойдут тебе на пользу, – как-то вечером сочувственно сказал мне Дэвид.

– Нет, – возразила я. – Может, однажды я привыкну их носить, но пока мне нравится делать все по-своему. Спасибо за помощь, Дэвид. Я многому научилась в Англии.

Так оно и было, хотя взрослые считали мой приезд неудачей. Теперь я немного читала по-английски, даже могла разобрать некоторые вывески на улице, а еще научилась считать до ста. Но самое главное, что я научилась верить в себя: слушать внутренний голос, отстаивать свои потребности и желания.

В очередной дождливый день я вылетела из Лондона во Фритаун. В небольшом чемодане у меня лежали новые протезы, тщательно упакованные в папиросную бумагу. Изготовленные специально для меня, они заменили металлическую конструкцию. Они были меньше и легче, сидели плотнее, но без них я по-прежнему обходилась лучше.

В Лондоне я поняла и еще кое-что о себе: оказалось, что меня привлекает мода. Рядом с пластиковыми протезами в чемодане лежали черные кожаные сапожки на шпильках.

– Куда ты будешь их носить? – удивилась Ябом, когда я попросила ее их купить. – И как собираешься ходить на таких каблуках?

Однако эти сапожки я носила везде. Прежде чем покинуть Лондон, я полюбила гулять по городу, засунув руки в карманы темно-синей шерстяной куртки, которая прекрасно на мне сидела, в шелковом кашне Мариамы и в своих модных сапожках.

Едва мы заняли места в самолете, я опустила шторку иллюминатора: не хотелось смотреть, как мы разгоняемся, взлетаем, поднимаемся все выше и выше к облакам, а потом пронзаем их. В каждой яме зоны турбулентности я хватала Ябом за руку и крепко прижималась к ней.

Большинство других пассажиров спали во время полета, но я не решалась сомкнуть глаза, боясь, что самолет разобьется. Вместо этого я внимательно слушала английскую речь стюардесс и даже кое-что понимала. Потом нам принесли курицу с картошкой, а перед заходом на посадку я наложила макияж. Мне было почти пятнадцать, и в Лондоне Ябом разрешала мне пользоваться ее косметикой. Перед моим возвращением во Фритаун Мариама купила мне блеск для губ, розовые тени, коричневую подводку и маленькую косметичку, чтобы все туда положить.

Была почти полночь, когда мы приземлились в международном аэропорту Лунги, отделенном от Фритауна рекой Сьерра-Леоне. Вопреки позднему часу аэропорт кишел носильщиками и таможенниками. Пограничник проштамповал мне местный паспорт и выпустил из зоны контроля.

У здания аэропорта мальчишки свистели нам с Ябом и протягивали руки, прося милостыню. Горячий сырой воздух и маленькие побирушки повергли меня в шок. Такие же дети, как я, они кормили свои семьи – пытались заработать пару леоне на овощи и рис. Аэропорт – хорошее место для попрошайничества: новоприбывшие иностранцы, в основном представители благотворительных организаций, после долгих перелетов настроены на щедрость.

Ябом дала одному из мальчишек пару леоне, чтобы тот сложил чемоданы на тележку и проводил нас к ожидающему пассажиров такси-микроавтобусу. В салон набилось человек пятнадцать, сплошь иностранцы, кроме Ябом и меня.

Такси отвезло нас на паром. Посреди реки я выбралась наружу, подошла к бортовому ограждению и вдохнула воздух, напоенный ароматом горящего угля и жгучих специй. «Я дома, – с улыбкой подумала я, но потом по телу пробежала ледяная дрожь. – Вдруг мне больше не выбраться из Сьерра-Леоне? Я просто не могу вернуться к попрошайничеству». В тот моменту меня появились опасения, что отъезд из Англии – чудовищная ошибка.

Вернувшись в салон, я не стала делиться опасениями с Ябом. Она задремала, поэтому я разбудила ее только в тот момент, когда мы переправились во Фритаун и я увидела, что нас встречает ее муж. Он погрузил наши чемоданы в машину-развалюху, которую одолжил у приятеля. Я села сзади, Ябом – впереди, рядом с мужем.

Даже в этот поздний час на улицах кипела жизнь – люди жарили кассаву на кострах, пытались спать, разложив соломенные циновки на бетоне или прямо на грунтовой дороге. Сильно устав, я почти заснула, но у башенных часов Фритауна супруг Ябом свернул налево.

Куда вы едете? – Я мигом встрепенулась и наклонилась вперед.

– К нам домой, – ответила Ябом.

– Но мне нужно в лагерь! – воскликнула я.

– Мариату, туда тебе нельзя, – проговорила Ябом и повернулась ко мне лицом. – Прости, но это не обсуждается.

Но почему? – спросила я. – Мне хочется увидеть родных!

Твои родные перебрались в деревню под Ма-саикой, – напомнила Ябом.

– Уехали лишь несколько членов нашей семьи! – вскричала я. – У меня в «Абердине» родственники и друзья. Пожалуйста, отвезите меня туда.

– Послушай, Мариату, – сказала Ябом мягко, но при этом строго, – в нашей стране еще очень много страданий. Война закончилась, но многие не могут вернуться в свои деревни. Пострадавших вроде тебя тоже предостаточно. Тебе может показаться, что местные будут счастливы, что ты съездила в Англию, а теперь собираешься в Канаду, но в глубине души они завидуют. Они хотят того же, что досталось тебе. И готовы на что угодно, даже нанять колдуний, чтобы те наложили порчу и удача тебе изменила.

– Завистники мне не страшны, – возразила я. – Никто из моих знакомых плохого мне не пожелает. Только не после всех моих мытарств. Отвезите меня в лагерь!

Несколько секунд Ябом молча на меня смотрела.

– Мариату, – наконец проговорила она, – я хочу тебе помочь, но ты должна меня слушаться.

– А ты должна мне доверять! – заявила я, повышая голос. – В Лондоне ты дала мне обещание. Я хочу в «Абердин»!

– Пусть едет, куда хочет, – вмешался муж Ябом. – Она достаточно взрослая, чтобы решать самой. – Он свернул в ухабистый, изрытый ямами переулок и вскоре вернулся на дорогу, ведущую в «Абердин».

Когда мы притормозили около лагеря, я увидела горящие костры, услышала голоса людей и лай собак.

– Внутрь мне лучше пойти одной, – сказала я наставнице, которая выбралась из машины и открыла мне дверцу.

– Вопреки здравому смыслу, я тебе доверяю, – вздохнула Ябом. – Через пару дней я проведаю тебя. Все будет хорошо, Мариату. У тебя все будет хорошо.

Я подцепила ручку чемодана и повесила через плечо сумку на длинном ремне.

– Счастливых каникул с мужем, – сказала я наставнице, поворачивая к воротам лагеря. – Скоро мы снова встретимся и поедем в Канаду. Ни о чем не беспокойся.

– Эй, здравствуйте! Здравствуйте! – позвала я.

Мохамед, Ибрагим, Абдул и Фатмата очень обрадовались, когда я их разбудила. Благодаря Ябом, регулярно звонившей в лагерь, мне было известно, что у Абдула и Фатмату родилась дочь, названная в мою честь Мариату.

Фатмата обнимала меня и всхлипывала. Мохамед, как всегда, шутил:

– Ты просто не смогла без меня жить! Может, нам пожениться?

– Ха-ха! – Я скорчила гримасу, но не могла не признать, что в белой майке и белых брюках двоюродный брат выглядит потрясающе. – Что с тобой случилось за время моего отсутствия? Ты превратился в кинозвезду?

– В кого? – удивленно переспросил он.

– Неважно! – засмеялась я, сжимая его в объятиях. У меня совсем вылетело из головы, что Мохамед в жизни не видел ни кино, ни телепрограммы.

Сразу после приезда я могла неплохо кормить оставшихся в лагере родственников на деньги, которые выдали мне Дэвид и Мариама. Я купила на рынке большой мешок риса, который Абдул и Фатмата вдвоем принесли в лагерь на головах. Мы и овощей купили, а еще авокадо, ананас, кокосовый орех и плантан, хотя изобилием рынок не радовал. Фат-мата объяснила, что во время войны большая часть урожая погибла и к своей работе фермеры возвращаются медленно. Деньги на еду во Фритауне еще не означали спасения от голода.

Вскоре после возвращения я навестила Виктора. Он сказал, что некоторые члены труппы уехали – одни отправились в родную деревню, другие получили жилье, построенное норвежской некоммерческой группой, совсем как Адамсей, Мари и Али.

– Правительство переселяет туда людей, но они оказываются далеко, очень далеко от родных мест, – с тревогой рассказывал Виктор. – Некоторые наши актеры уехали в новый дом одни-одинешеньки, без родных и близких. Это неправильно.

По словам Виктора, лагерный театр понемногу терял деньги. Война закончилась, благотворительные организации уже не поддерживали труппу, как раньше.

– Я делаю, что могу, – вздохнул он, пояснив, что пишет доклад о пользе театра для эмоционального восстановления как малолетних бойцов, так и их жертв.

Десять членов труппы остались в лагере. По выходным мы, как раньше, собирались в центре, ставили сценки, танцевали и пели. Но чаще просто сидели и разговаривали.

– Как было в Англии? – однажды спросила моя подруга Мемунату.

– Очень холодно, – ответила я. – Тебе не понравилось бы.

Хотя мне не верилось словам Ябом, что все будут завидовать и захотят навредить мне, я почти ничего не рассказывала родным и близким про Англию или Канаду. Вернувшись в лагерь, я быстро поняла, что мне очень повезло выбраться из него, и не хотела дразнить других своей удачей.

– Да ладно тебе! Дело ведь не только в холоде, – отозвалась Мемунату. – Где твои новые руки? Не вижу, чтобы ты их носила.

Я не знала, что ответить. В лагере теперь работала некоммерческая организация, снабжавшая ампутан-тов металлическими конструкциями вроде той, что я носила в Англии, а также пластиковыми кистями, ступнями, ногами. С помощью протезов люди пили, ели, мылись, готовили. Мне же было куда удобнее пользоваться культями. Наверное, я слишком выделялась из общей массы, когда родила Абдула, а сейчас мне отчаянно хотелось быть как все. Когда, спрятав культи в карманы, я разгуливала по Лондону в черных сапогах на каблуке, то чувствовала себя стильной, словно мне самое место в большом городе.

Однажды после обеда к нам в лагерь пришла Камфорт, уселась на камень возле нашей палатки и объявила, что организацией моего отъезда в Канаду займется она, а не Ябом.

– Я поеду с тобой, – улыбнулась Камфорт. Я постаралась скрыть разочарование, потому что полюбила Ябом, как родную мать.

Билл ежемесячно присылал мне около пятидесяти долларов. Благодаря этим деньгам и средствам, оставшимся после Англии, я могла больше не попрошайничать.

Канадскую визу Камфорт оформляла несколько месяцев. Ябом не ошиблась: ни консульства, ни официального представительства Канады во Фритауне не было. Документы пришлось подавать в соседней Гвинее. Камфорт сопровождала меня во время короткого перелета, но, в отличие от Ябом, не позволила мне держать ее за руку, когда самолет взлетал.

Мариату, ты уже много путешествовала. Пора привыкнуть к полетам! засмеялась она, подняла мою руку и переложила мне на колено.

Вскоре после нашего возвращения в Сьерра-Леоне Камфорт объявила, что наш отъезд в Канаду состоится через несколько дней.

– Но я хочу навестить родителей! – забеспокоилась я. – Мне нужно больше времени. Почему ты мне раньше не сказала?!

– Мне только сегодня прислали билеты на самолет, – ответила Камфорт. – Я сама ничего не знала. Так что собирай вещи и будь готова.

Мои род ители были слишком далеко, как и бабушка, которую мне хотелось обнять еще раз. Бабушка была очень старая, и я боялась, что она не доживет до моего следующего приезда в Сьерра-Леоне. Наконец я решила отправиться к Мари, Али и Адамсей в их новую деревню. Камфорт в свои планы я не посвятила, потому что знала: она будет возражать и против этого. Попросив парнишку из лагеря по имени Алусин передать ей сообщение, я остановила пода-пода др Масаики, соседней большой деревни.

Путь должен был занять не больше часа, но дорогу не ремонтировали одиннадцать лет, пока длилась гражданская война. Там попадались выбоины такой глубины, что микроавтобус то и дело сворачивал в густую слоновую траву, чтобы не провалиться. Из лагеря я выехала утром, а к месту назначения добралась лишь под вечер.

Новая деревня Мари, Али и Адамсей, располагающаяся прямо у дороги, состояла из десяти глиняных домов с железными крышами. Названия у нее еще не было, и мои родные не знали почти никого из соседей.

– Кое-кого я видела в лагере, но близко не знакома ни с кем, – сказала Мари. – Наша семья раскидана по стране. Мы живем среди чужих, – сетовала она. – Я мелю кассаву рядом с женщиной и понятия не имею, как ее зовут. Так нельзя.

Мари, Али и другие жители вспахали и засеяли поля на новой ферме. Урожай ожидался через год, а пока они покупали продукты на деньги, которые Билл присылал мне, пока я была в Англии. Неподалеку от новой деревни было озеро, и Али часто ловил рыбу.

Я собиралась заночевать у дяди, тети и Адамсей, но когда мальчишки развели большой костер, а девчонки надели юбки из травы, чтобы танцевать, показался Алусин, парнишка из лагеря.

– Тебе пора! – выпалил он, тяжело дыша от бега.

Я вскочила в полном изумлении:

– Как ты сюда попал?

– Ехал на пода-пода, но он остановился на дозаправку в Масаике, – объяснил Алусин, по-прежнему не в силах отдышаться. – Бензина на всех не хватает; водитель сказал, что очередь на заправку может подойти через час-другой, и мне пришлось бежать сюда.

Адамсей грустно смотрела на костер. Мы обе понимали, что я должна уйти с Алусином.

– Камфорт говорит, что тебе нужно немедленно вернуться во Фритаун, – продолжал Алусин. – Она дала мне денег, чтобы я привез тебя в лагерь. Утром ты должна заполнить документы, не то не успеешь на самолет.

– Мне же только через два дня улетать, – возразила я.

– Камфорт требует, чтобы ты вернулась. Немедленно.

Я села перед Адамсей и прижалась лбом к ее лбу.

– Я люблю тебя, – шепнула я. – И всегда буду любить. Скоро настанет твой черед.

ГЛАВА 17

Я наблюдала, как наш самолет снижается над Международным аэропортом Торонто имени Пирсона.

– Там все белое! – воскликнула я, выглянув в окно. – Мы умерли?

– Нет! – засмеялась Камфорт. – Просто летим через облака.

Мы были в пути уже девятнадцать часов. Мой лучший африканский наряд, красно-желто-зеленые докет и лаппа, весь помялся. Я чувствовала себя грязной, хотя за время перелета из Лондона в Торонто трижды ополаскивала лицо и чистила зубы.

Самолет нырнул.

– Ой! – взвизгнула я, схватила Камфорт за руку и зарылась лицом ей в шею.

На сей раз она меня не оттолкнула.

– Это просто турбулентность, – объяснила мне спутница. – Смотри! – Она показала в окно.

Я охнула, увидев растянувшийся внизу город. Он был огромным! Взгляд зацепился за большой участок зеленого; за ним следовали коричневые бетонные дома, потом снова зелень. «Канада понравится мне больше Англии, – подумалось мне. – Я уже вижу цвета».

В терминале аэропорта служащая погранконтроля пролистала мой паспорт, остановившись, чтобы рассмотреть визу.

– Добро пожаловать в Канаду! – сказала она с улыбкой.

Когда мы прошли в зону прилета, я приготовилась к первым образам и запахам новой для себя земли. А меня встретили голоса – меня звали по имени, ослепляли фотовспышки, люди тянули руки, чтобы меня коснуться.

– Что происходит? – спросила я у Камфорт.

– Это журналисты, – ответила она.

– Что им от меня нужно? – удивилась я.

– Наверное, их потрясла твоя история.

Камфорт улыбалась в объективы, а я спряталась за нее. Только журналисты хотели снимать не мою спутницу, а меня.

Наконец фотовспышки прекратились.

– Пойдем, Мариату, – шепнула Камфорт, повернувшись ко мне. – Разыщем Билла и покончим с этим.

Двое мужчин в форме подошли ко мне и поздоровались по-английски. Сначала я испугалась. Фритаунская полиция, как правило, действует грубо, а эти мужчины с серьезными лицами и жесткой, энергичной походкой напоминали полицейских. Когда они велели нам с Камфорт следовать за ними, я решила, что у меня проблемы. Вдруг они поняли, что мне тут не место? Я ведь всего лишь бедная девочка из сьерра-леонского поселка, которой ради пропитания приходилось просить милостыню. Но эти полицейские оказались милыми. Они зашагали по обе стороны от нас с Камфорт, защищая от журналистов, и повели в глубь зоны ожидания к высокому белокурому мужчине. Рядом с ним стояли светловолосая женщина и парень примерно моего возраста.

– Здравствуйте! – поздоровался мужчина, пожимая Камфорт руку. – Я Билл.

Шелли, жена Билла, и их сын Ричард по очереди меня обняли. Билл повесил мне на шею золотую цепочку с подвеской. Пока Билл с Шелли общались с журналистами, я правой рукой водила по гладкому золоту. Прежде мне не дарили драгоценностей. Несколько минут спустя мы позировали для общей фотографии. По примеру Камфорт, я улыбнулась.

На улице оказалось неожиданно жарко. В Торонто было не прохладнее, чем в Сьерра-Леоне, и также влажно. Воздух пах свежестью, словно после дождя.

– А где снег? – спросила я Камфорт, когда мы устроились на заднем сиденье минивэна Билла. Я ни разу не слышала, чтобы у кого-то из сьерра-леонцев был свой пода-пода, но здесь минивэны водили многие.

Камфорт засмеялась и объяснила, что снег выпадет зимой, до которой еще несколько месяцев.

– Не волнуйся, Мариату, сильные холода придут в свой черед.

Я не знала, много ли моей наставнице известно о Канаде. Прежде из Сьерра-Леоне она выезжала только в Гвинею, когда сопровождала меня для получения канадской визы. Впрочем, я не спорила, решив довериться ее мудрости, ведь по-английски я говорила недостаточно хорошо, чтобы спросить Билла напрямую.

Пока мы ехали, Камфорт'опустила окно с моей стороны, и я смотрела на зеленые поля и смешные темные деревья с листочками в виде иголок.

– А где мусор? – в какой-то момент спросила я у Камфорт. Во Фритауне мусоровозы перестали ездить во время войны, и городские улицы усеивали пустые сигаретные пачки и мятые пластиковые бутылки.

– Здесь мусор выбрасывают в пакетах, – ответила Камфорт на крио. – В Северной Америке люди покупают что хотят, а потом, когда вещь разонравится, выбрасывают, и мусоровозы забирают ненужное.

Слова Камфорт напугали меня. «Вдруг я не понравлюсь этой канадской семье? – подумала я. – Тогда они и меня выбросят?»

На улице, где жила семья Билла, по ночам было так тихо, что я слышала стрекот кузнечиков, совсем как в Магборо. Как и в Англии, у меня была своя комната, а в ней – односпальная кровать с лоскутным одеялом, которым, по словам Камфорт, следовало укрываться, когда ночи станут холодными. Большое окно с белыми кружевными занавесками выходило в лес.

Казалось, в Канаде постоянно светит солнце, и мы подолгу гуляли по холмам. Шелли готовила нам ланчи в западном стиле, а на ужин подавала горячие бутерброды с сыром, пиццу, спагетти, салаты.

Пару дней мы осваивались, а потом Билл сказал, что мы приглашены в гости. По дороге они с Шелли завезли меня в салон, где мне заплели косички. Занималась этим темнокожая женщина, которая на темне не говорила. Я ее почти не понимала, но цветные керамические бусины, которые вплели мне в волосы, выглядели замечательно.

После салона мы поехали в другой конец города. Билл остановился у двухэтажного дома, дверь которого открыла широко улыбающаяся сьерралеонка.

– Добро пожаловать! – проговорила она на темне, сверкая глазами. За спиной у нее стоял немолодой мужчина с короткими волосами.

– Заходи! Заходи! – Он широко улыбнулся и раскрыл объятия.

Улыбнувшись в ответ, я шагнула к нему. Я словно опять вернулась на родину – по крайней мере, так мне казалось. Дом Кади и Абу Набе был полон сьерра-леонских деревянных фигурок и картин, фотографий людей в традиционной африканской одежде и головных уборах. Когда меня провели через кухню, я вдохнула густой и пряный аромат знакомых блюд. С заднего двора доносился смех детей.

Тот день я повела совершенно замечательно, играя в футбол с племянниками и племянницами Кади и Абу. Там оказались девушки примерно моего возраста, выросшие неподалеку от моих родных мест, в городе Макени, и мне было приятно поговорить с ними о Сьерра-Леоне и Магборо.

Одна из девушек рассказала мне, что Кади и Абу иммигрировали в Канаду еще до гражданской войны. Когда начались военные действия, они перевезли в Торонто многих родных, чтобы спасти их от насилия. Еще девушка добавила, что летом в Северной Америке устраивают во дворах вечеринки под названием барбекю: готовят хот-доги, гамбургеры и стейки на угольных и газовых жаровнях.

– В Сьерра-Леоне тоже готовят на открытом огне, – засмеялась девушка и пошутила. – У нас там каждый день барбекю!

– Не волнуйся, – вмешалась Кади, сидевшая напротив меня. – У нас есть курица и хот-доги для тех, кто предпочитает западную кухню, а для тебя мы приготовили сьерра-леонскую еду. Уверена, ты скучаешь по родине.

Домой мы собрались уже ближе к полуночи. Кади и Абу обняли меня на прощание и пригласили приезжать еще. Той ночью я заснула счастливая. Мне очень понравилось общаться с Кади, Абу и их родственниками, понравилось снова есть сьерра-леонские традиционные блюда. В голове мелькали картины родины.

Казалось, я только погрузилась в сон, когда кто-то тряхнул меня за плечо. Билл! Он включил свет в комнате и сел на краешек кровати, прижимая указательный палец к губам.

– Тс-с! – Он молча показал на мою одежду и маленький рюкзачок. – Ты снова едешь к Кади и Абу.

Английский я знала плохо, но Билла поняла. За окном еще не рассвело, но ранний час меня не пугал. Билл вышел из комнаты, пока я переодевалась, а потом вручил мне банан и пачку сока, после чего усадил в машину, и мы выехали.

Часом позже мы добрались до дома Кади и Абу. Кади ждала на подъездной дорожке. Она объяснила на темне, что Билл на день оставляет меня у них.

– Мы очень тебе рады, – сказала она. – Кое-кто издевочек, с которыми ты познакомилась вчера, тоже тут будет.

Билл передал Кади рюкзак, который я бросила на заднее сиденье, обнял на прощание и сел в свой минивэн. Когда он поехал прочь, у меня возникло странное чувство, что больше я его не увижу.