Текст книги "Мечта империи"

Автор книги: Марианна Алферова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Педагог стоял сзади и громко икал:

– Ничего страшного, дождемся следующих игр, а там купим для тебя клеймо у Клодии… И все образуется…

Да, да клеймо. В Антиохии сбудется желание Александра. Цезарь хочет, чтобы его сделали шутом. Просьбы о приобретении государственных должностей под запретом, но можно попросить, чтобы его лишили ненавистного титула. Такие клейма еще никто не заказывал за тысячу лет.

Вернувшись домой, Александр растянулся на ложе в перистиле, смотрел на медленно бегущую изо рта мраморного Силена струю воды, и жалел самого себя. Послал педагога купить что-нибудь новенькое из книг, тот принес сразу десять томов. Александр читал, первые три фразы непременно приводили его в восторг, к пятой странице он начинал скучать, на десятой бросал чтение. День прошел в бездействии, а Цезарю казалось, что он с утра до вечера суетился, и потому вымотан и совершенно разбит. Его тянуло в сон. Хорошо бы сказаться больным и лечь в постель! Но он боялся спальни. Как только глаза его смежатся, вновь явится душитель и…

Человека, принесшего записку, Цезарь никогда раньше не видел. Хмурый неопрятный тип даже не сказал, кем послан, и нужен ли ответ. Цезарь развернул письмо.

«Сенатор Гай Элий Мессий Деций Марку Мессию Децию Александру Цезарю, привет.

Если ты здравствуешь, хорошо.

Я знаю о нелепых обвинениях в твой адрес. Спешу сообщить, что не верю этим глупостям. Напротив, сочувствую, ибо понимаю, как тяжело переносить подобное обвинение. Прошу сегодня вечером разрешения навестить тебя, мой дорогой брат.

Будь здоров».

Странная записка. Прежде Элий никогда не называл его братом. Принять Элия или отказаться? По телу Цезаря пробежала дрожь. А что если это лишь предлог и сенатор хочет уничтожить его и… Нет, Элий не способен на такую подлость. Стремясь к отмщению, он бы обвинил Цезаря открыто. Александр должен увидеться с ним, как это ни тяжело. Он расскажет Элию о своем плане жениться на проститутке и оставить Палатин. Сегодня вечером он подарит Элию Империю. Быть может, это немного утешит сенатора?

VI

После исчезновения Котты, а затем Марции дом сенатора Элия стоял пустой. Прохожие старались побыстрее пройти мимо. Поползли слухи, что дом проклят. Припомнили гибель родни Элия на войне, и его собственную неудачную карьеру гладиатора. А теперь еще несчастие с Марцией! Быть может, чье-то исполненное желание отбросило черную тень на потомков императора Корнелия? Случайными такие совпадения не бывают.

Наконец Элий вернулся. К дому подъехала машина с золотой эмблемой змеи и чаши, и двое санитаров вынесли из «скорой» носилки с неподвижным телом. Голова сенатора была замотана, наружу высовывался лишь кончик носа, да кое-где пряди черных волос торчали меж бинтами. Носилки сопровождал человек в форме центуриона вигилов. Санитары вскоре покинули дом. С раненым сенатором остался только вигил. Наблюдатель, что прятался на соседней крыше, отметил, что в доме зажегся свет на втором этаже. По всей видимости, в спальне.

VII

Кассий Лентул услышал звук мотора, но не сразу понял, что происходит. Лишь когда полугрузовик выехал за ворота и помчался по улице, Кассий бросился в соседнюю комнату. Элия не было. Куда поехал этот наивный идиот?! Или сенатору надоела жизнь? Медик вытащил из-за шкафа свернутые трубкой номера «Акты диурны». Все ясно! Элий помчался к Марции. Только хотелось бы знать, как сенатор собирается ей помочь? Какой абсурд! Но Кассий и сам отличился! Медик несколько раз стукнул себя кулаком по лбу. Понадеялся, что раненый слаб и беспомощен, а Элий взял и удрал. Чтоб его посвятили подземным богам! И зачем только Кассий решил ему помогать!

Медик нашел на столе записку:

«Вернусь, как только смогу. Заплати торговцу вестниками. Я взял у него номера в долг. Береги Летицию. Я вернусь и спасу ее. Элий».

Как благородно! Бред сумасшедшего. Он вернется и спасет. И – главное – не забыл, что должен пару ассов лоточнику! Кассий в ярости готов был кого-нибудь загрызть. Он вышел на террасу и сел на ступени. Вечер спускался над Никеей. Нарядная публика высыпала на самую знаменитую во всей Империи набережную прогуляться вдоль живого пальмового портика.

Ласковое море, набегая на берег, навевало сладкие сны.

VIII

Бенит отказался от обеда. Выпил только чашу разбавленного вина. Его ожидало очень важное дело. За окном было темно. Хронометр в золотом корпусе размеренно отсчитывал секунды. Телефон разрыдался безумными трелями после долгого молчания. Бенит взял трубку.

– Элия привезли, – сказал гнусавый, явно измененный голос, и тут же послышались короткие гудки.

Бенит усмехнулся. Ну что ж, пора действовать. Бенит шагнул к зеркалу и внимательно оглядел себя. На нем была тога с пурпурной полосой. На голове – черный парик с прямыми волосами. На ногах сенаторские кальцеи, причем одна подметка толще другой, так что при каждом шаге Бенит хромал вполне правдоподобно. Пурпурные сенаторские носилки ждут у входа. И, завернутый в платок, резец Марции лежит в кошеле на поясе.

IX

Цезарь проспал часа два или три в перистиле. Когда открыл глаза, было совсем темно. В углах перистиля горели матовые светильники. Цезарю почудилось, что в ближайшем углу кто-то стоит. Ну да, человек. При свете фонаря можно различить полу тоги и широкую пурпурную полосу.

– Кто здесь? – спросил Цезарь дрожащим голосом.

Человек направился к ложу, демонстративно хромая. Элий? Или не он? Цезарю почудилось, что сенатор сделался ниже ростом. Лица было не разглядеть: накинутая на голову пола тоги скрывала его капюшоном.

– Элий, ты станешь Цезарем! – воскликнул Александр радостно. – Я очень хорошо придумал, ты только послушай… – Он захлебнулся словами и умолк.

Гость не отвечал.

О боги, как Александр всегда завидовал Элию! Его внешности, его умению держаться. Его ловкости, когда тот был гладиатором. Потом, когда Элий лежал на арене, а вокруг него, набухая, все расширялся круг красного песка, как Цезарь завидовал тогда умирающему гладиатору! Александр мечтал о такой смерти – мгновенной, героической, почти ненастоящей. Но Элий не умер. Он оставил арену и занял место в курии. И тогда Александр стал завидовать ему еще больше – он зачитывался речами Элия в сенате, как другие зачитываются библионами Фабии или Макрина. Александр вновь что-то залепетал о своем плане.

Элий молчал.

Цезаря охватила дрожь. Неужели сенатор пришел его убить?! Александр хотел вскочить с ложа, но ужас обездвижил его. В руке незваного гостя что-то мелькнуло. Не меч – слишком коротко для меча. И не кинжал – массивное лезвие. Человек в сенаторской тоге схватил Цезаря за шиворот, а другой рукой нанес удар. Юноше показалось, что его разорвало пополам. Цезарь согнулся и повис на руке убийцы. Внутри него что-то булькало и хрипело, как в сломанном механизме.

– На по… – выдохнул он, но рот переполнился чем-то теплым, соленым, он попытался выплюнуть, но изо рта струей хлынула кровь.

Лишь в последний момент он разглядел лицо убийцы. То был не Элий. Бессердечные боги не даровали Цезарю последней радости – умереть от руки мстителя.

Он погибал от руки подонка.

X

Курций размотал бинты и снял с головы Вера парик.

– Ну и каково находиться в шкуре сенатора? – поинтересовался центурион.

– В чужой шкуре всегда плохо. И долго мы здесь пробудем?

– Ты приманка для волка, о котором я тебе говорил. Так что сидеть тебе здесь, пока волк не появится.

В дома царила гулкая тишина. Еще совсем недавно здесь жили двое счастливых людей, влюбленных друг в друга. А теперь…

Курций бесцеремонно осматривал спальню сенатора. В отличие от прочих покоев, спальня выглядела почти аскетично. Старинные фрески украшали стены. На столике старинный телефонный аппарат из бронзы и слоновой кости. На узком деревянном ложе Элия не было даже белья, никто не ждал его возвращения.

Вер был уверен – Элию не понравится это вторжение.

– Какое странное совпадение… – прошептал Вер. – Я, ты, Элий, Корнелий Икел… Мы вновь сошлись.

– О чем ты?

– Моя мать и старший брат Элия Тиберий служили в специальной когорте «Нереида» Второго Парфянского легиона. И погибли в один день. А ты, седой комар, остался жив. Ты должен мне и Элию по жизни, запомни это.

Курций перестал рыться в шкафу и повернулся к Веру:

– Ах, вот оно что… То-то я заметил, что тебя трясет, едва услышишь слово «Нереида». Но ты обратился не по адресу, парень. Твой должник – Корнелий Икел. А я в то время валялся в больнице. Знаю одно: наша когорта была самой лучшей, в тот момент мы стояли в Нижней Германии. Я хорошо помню многих. Нормальные парни и девчонки, еще ни разу не нюхнувшие пороха. Почти все патриции, но не слишком этим кичились. Хорошие, честные ребята. Многие – последние в своем роду, но не пытались добиться отсрочки, хотя имели право. А об остальном можешь поинтересоваться у Икела. Когда мы его сцапаем. Я тоже с нетерпением жду встречи.

Вер и сам подозревал, что Курций ничего не сможет ему рассказать. Но все равно он был разочарован. Сердце Вера билось как сумасшедшее. «Нереида»… «Нереида»… «Нереида»… – звучало в ушах с каждым ударом.

– Я спущусь вниз, – сказал Вер.

– Только не зажигай свет, – предупредил Курций. – Пусть думают, что добыча легка.

– А ты прекрати рыться в вещах Элия, – посоветовал в свою очередь Вер.

– Ищу что-нибудь, что может натолкнуть на след насильника.

– В спальне Элия? Ты рехнулся! – оскорбился Вер за друга.

– Пятна спермы и пятна крови можно найти в самых неожиданных местах. И не надо щепетильничать – римские вигилы все здесь перерыли до меня.

И Курций вернулся к своему занятию. У старого вигила был песий нюх, он отыскивал следы там, где их не могло быть априори. И находил. Вот и сейчас на нижней полке в шкафу под стопкой одежды обнаружил старую папку, о которой и сам владелец наверняка позабыл. Ничего ценного в папке не было, кроме нескольких старых фотографий и одной пожелтелой бумаги. Но эта бумага заинтересовала Курция.

XI

С наступлением темноты выла собака. Заунывно и без перерыва. Пожилой толстый вигил вытер платком взмокший лоб и, тяжело вздохнув, вышел из здания железнодорожной станции. Ночь была тихой и душной, даже фонтан возле святилища Меркурия журчал как будто с неохотой. От жары звезды казались каплями пота, выступившими на черной коже небосклона. Одна капля-звезда, не удержавшись, покатилась вниз, за ней другая. А собака продолжала выть.

Вигил спустился по истертым мраморным ступеням и направился к полосе кустов, что тянулись вдоль насыпи. Белое пятно электрического света прыгало по кустам лавровых роз, усыпанных красными цветами. Дорожка, мощеная камнем, в темноте казалась ослепительно белой, неземной. Потусторонней.

«Дорога ведет прямо в Аид», – подумал вигил, и не ошибся.

Человек лежал поперек дорожки, выпростав одну руку и поджав другую. По тому, как распласталось тело на камнях, вигил понял, что человек мертв. Толстяк, кряхтя, склонился над мертвецом, луч фонарика метнулся из стороны в сторону, отыскивая голову. Не сразу вигил сообразил, что влажно блестящий черный бугор и есть человеческое лицо. Вигил помянул Орка, присел на корточки и тронул руку лежащего – не для того, чтобы определить, жив ли тот или мертв, но лишь затем, чтобы хоть что-то узнать об умершем – молод он или стар, горожанин, или житель соседней деревни. Судя по ладони, человек был стариком и горожанином. Вигил поискал на поясе убитого кошелек. Кошелька не нашел. Ограбление? Но тут же заметил на запястье золотой браслет. Нет. Кто-то хотел, чтобы подумали на ограбление. Убийство (теперь вигил уже не сомневался, что это было убийство) произошло из-за чего-то другого.

– Он мертв? – спросил голос из темноты.

Вигил поднял голову. Перед ним стоял молодой человек в шлеме с крылышками. В руке жезл, обвитый двумя змеями. Вигил перевел взгляд на ноги незнакомца. Так и есть, сандалии тоже крылаты. Не иначе – актер, поспешающий прямо в костюме со спектакля… Вот только… Нигде поблизости театра нет. До Рима от этой станции всего пять миль, и жители на спектакли ездят в столицу. К тому же вигил не слышал, как этот человек подошел. Незнакомец явился ниоткуда. Уж не сам ли Меркурий, покровитель путей сообщения, слез со своего пьедестала в святилище и теперь расхаживает вдоль насыпи и проверяет… Одним богам ведомо, что он там такое проверяет. У вигила противно похолодело внутри. Он хотел подняться, но не было сил. И он так и остался сидеть на корточках возле тела.

– Откуда шел пассажирский поезд? – Незнакомец спрашивал раздраженно и зло.

У вигила не было никакого желания ему перечить.

– Из Вероны. Я могу позвонить в префектуру? – трясясь всем телом, спросил вигил.

– Значит, Верона, – проговорил Меркурий задумчиво.

Сандалии на его ногах трепыхнулись. И он шагнул в ночное небо, как люди шагают в пустую комнату. И исчез. Бледный светляк взмыл вертикально вверх. И след за ним долго светился в ночи и не таял.

– О боги, – только и выдохнул вигил.

XII

За окном давно стемнело. Юний Вер прогуливался по атрию в доме Элия, дожидаясь… чего? Он и сам не знал, чего ждет от этой ночи. Но уж чего-то важного, значительного – непременно. Духота накатывала волнами. Кружа по атрию, Вер то и дело наклонялся к бассейну и черпал воду, смачивая лицо и шею. Тогда отражение бронзовой Либерты начинало рябить, и, факел, отделившись от мускулистой руки, подплывал к самому бортику мраморного бассейна.

– Ну что, богиня, – фамильярно обратился Юний Вер к бронзовой Свободе, – по-моему, для тебя в Риме настают плохие времена. Пора бы тебе спуститься на землю да приструнить расшалившихся граждан.

Либерта не отвечала, смотрела прямо перед собой. Позолоченный острозубый венец на ее голове слегка светился.

– Если имеешь глупость думать, что люди тебя любят, – продолжал рассуждать Вер, – то глубоко заблуждаешься. Люди лишь делают вид, что поклоняются тебе. На самом деле они бегут от тебя. Всю жизнь. Только такой сумасшедший, как Элий мог устроить в своем доме твой алтарь.

Так и не дождавшись ответа от бронзовой собеседницы, Юний Вер вновь принялся расхаживать по атрию, рассматривая бесчисленные гипсовые и восковые слепки, выставленные на дубовых полках. В большинстве своем это были копии восковых масок императоров, начиная с Траяна Деция. Но даже в этом случае ряд был не полным, ибо к тому времени, как Траян Деций сделался императором и основал династию, род Дециев уже насчитывал около шестисот лет. Вер с удивлением отметил, что ни капли не завидует Элию. Разговаривая с Кассием Лентулом в Колизее, он пытался представить себя ненавистником аристократии, злопыхателем и бунтарем. И вот теперь, рассматривая эту портретную галерею, Вер понял, что и зависть, и ненависть он всегда лишь изображал. Он просто чувствовал себя другим. Не хуже и не лучше.

От всех Вер как будто огражден стеной, и попытки пробить ограду лишь увеличивают ее толщину. Красавец-атлет, исполняющий желания гладиатор; плебей, но при этом гражданин Рима, а значит, и мира – то есть все в одном лице. Выдающийся и обычный. Но, находясь в самой гуще событий, он страдал от одиночества, как от аллергии – каждодневно, мучительно, без надежды на излечение. Патриций Элий, напротив, не знал этого недуга вовсе. Элий был своим в Афинской академии, на арене, в сенате. Он с легкостью наживал себе врагов, но и друзья всегда находились.

Вер остановился возле полки с восковыми масками ближайших родственников Элия. Вот дед сенатора – младший сын императора Корнелия, сначала блестящий военный, затем преподаватель академии в Афинах – весьма странное занятие для члена императорского рода – потом сенатор. Вот отец Элия Адриан, умерший в больнице от ран во время Третьей Северной войны – Элий на него очень похож, тот же высокий лоб и тонкий нос. И… постой-ка, должен же быть еще старший брат, легионер Второго Парфянского легиона, погибший вместе с другими солдатами специальной когорты «Нереида». Тиберий Валериан Мессий Деций, где же он? Вер внимательно осмотрел полку. Маски Тиберия не было. Невероятно! Это безродному Веру могли из-за неразберихи и обилия подобных посылок не прислать посмертной маски его матери. Но Элию ее обязаны были доставить с нарочным! Бронзовая табличка с именем и датой рождения и смерти на месте. А маски нет. Опять «Нереида»! Вер почувствовал, как в висках гулко застучала кровь. «Нереида»… Почему он знает о ней так мало, если она имеет для него такое значение?! «Нереида» – он вновь и вновь повторял это слово, и кровь в висках стучала все громче, сердце бухало, будто молот по наковальне.

– Нереида! – выкрикнул он в духоту ночи.

Призыв прозвучал, но ответа не последовало.

В бредовом сне он услышал имя своей настоящей матери. Иэра. Одна из Нереид. Значит – он сын богини? А его приемная мать – легионер когорты «Нереида». Было что-то искусственное, намеренное в таком совпадении. Замысел, игра, маскировка.

Вер подошел к окну, выходящему на улицу и, скрестив руки на груди, принялся смотреть на освещенную фонарем мостовую и огромное дерево у входа, шатром берегущее возле себя чернильную тень. Гости скоро придут. Ждать осталось недолго.

XIII

Корнелий Икел вышел из принципария [124]124
  Принципарий – штаб-квартира.


[Закрыть] и направился к карцеру. Лагерь преторианцев и ночью освещен как днем, но префект претория нес с собой фонарь. Гвардеец, дежуривший у дверей карцера, приветствовал префекта. Тот небрежно махнул рукой в ответ и велел охраннику отправляться в караульное помещение. Гвардеец удивился – сам же префект претория отдал приказ охранять пленника как священные щиты. Но приказ есть приказ, и гвардеец ушел, не задавая лишних вопросов. Префект отпер дверь в темную галерею с одинаковыми стальными дверьми. Всего камер было восемь. Но все они, кроме одной, в этот час пустовали. Икел открыл первую дверь и вошел. Человек лежал скрючившись на узкой железной кровати. Даже в камере с него не потрудились снять наручники. Обычно в изоляторе всегда прохладно, а зимой промозгло, но в эту ночь и здесь царила духота. Кожа арестованного блестела от пота, а пестрая туника репортера промокла насквозь на спине и груди.

– А, начальник! – непочтительно приветствовал арестованный префекта претория.

Пленник мотнул головой, в попытке отбросить со лба свесившуюся прядь, но волосы намертво прилипли к влажной коже.

– Ты плохо себя вел, Квинт, – Икел говорил тоном отца, который журит нерадивого сына.

– Чьи изображения ты держишь в ларарии, префект? Небось, Юпитера или Марса. А я поставил милашку Клоцину, покровительницу клоак и тайных комнат. Ты, префект, не понимаешь, как это важно – чистота отхожих мест.

Запах латрины [125]125
  Латрина – отхожее место.


[Закрыть] был нестерпим. Камеры изолятора не оборудованы смывными латринами специально – чтобы арестованные яснее чувствовали свое униженное положение. Можно издеваться над человеком и не нарушая закона. Икел уселся на единственный стул и несколько секунд изучающе смотрел на пленника. Тот тяжело дышал, пот катился по его лицу не только из-за жары – в поезде Квинт оказал отчаянное сопротивление фрументариям Икела, и бравые агенты сломали ему несколько ребер. Теперь каждый вздох причинял пленнику боль.

– Тебя послали разведать, чем занимается наш умненький Трион. А что сделал ты? – спросил наконец Корнелий Икел.

– Я узнал.

– Узнал, – повторил в задумчивости префект претория. – А потом решил вместо того, чтобы передать найденные материалы мне, отправить их в «Акту диурну». Так?

Он думал, что Квинт начнет отпираться, и тогда Икел его уличит, сообщив, что в «Плясунах» разговор Квинта с Лапитом был подслушан и весь – слово в слово – передан префекту. Но Икел ошибся. Квинт не стал ничего отрицать.

– Подобный материал не принадлежит агенту фрументариев или первому префекту претория. Это достояние римского народа. Всех граждан без исключения. Опубликовать мое донесение в «Акте диурне» – единственный способ избежать гнева богов. Боги обожают, когда люди каются в грехах.

Икел слушал арестованного, и чувствовал, как в груди его поднимается волна ярости. Этот подонок даже не понимал, что наделал.

– О чем ты думал, когда принимал это идиотское решение?!

– О благе Рима.

Икел грохнул кулаком по столу. Глиняная кружка, стоящая на краю, подпрыгнула, упала и разбилась, расплескав по каменным плитам остатки воды. Квинт с сожалением глянул на влажное пятно и облизнул пересохшие губы. Он так берег эти пару глотков, зная, что до утра воды ему больше не дадут!

– Ты – подонок, Квинт. Сначала ты был вором и жуликом, и лишь потом сделался моим агентом.

– Я помню. Но разве подонок не может служить Риму?

– Ты не можешь понимать, что такое – благо Рима!

Ненужный получился спор. Мерзавец хорошо владел собой: Квинт знал, что живым ему отсюда не выйти, но делал вид, что ничего особенного не случилось. Квинт сам подписал себе смертный приговор, вообразив, что может служить Риму, не служа при том префекту претория. Корнелий Икел поднялся и шагнул к двери.

– Икел… – окликнул его Квинт. – Езжай сейчас в «Акту диурну». Опубликуй эту записку. Кто знает, может, ты еще успеешь.

– Прежде ты изображал дурака, Квинт. Это была твоя роль. И, надо сказать, ты неплохо справлялся. Но сейчас ты сделался настоящим дурнем. Прощай.

Префект запер дверь изолятора. Придется держать непокорного фрументария в карцере до тех пор, пока Икел сам не расправится с Трионом. А потом Квинта на дороге задавит машина, или кусок мрамора с фронтона упадет на голову фрументарию. Икел уже собирался лично отправиться в караульное помещение и вернуть гвардейца на его пост, как увидел, что навстречу ему бежит преторианец.

«Беда! – подумал Икел. – Случилось что-то непоправимое…»

XIV

Юний Вер, стоя у окна, видел, как трое подошли к дому. Отблески фонарей играли на бронзовых накладных орлах, на стальных шлемах. Он глазам своим не поверил. Преторианцы! Что им здесь надо? Он ожидал ударов в дверь и громогласного возгласа: «Именем императора!» Но было тихо. Один из преторианцев склонился над замком. Щелкнул металлический язык, выходя из паза, и дверь распахнулась.

Вер нащупал рукоять меча, стиснул до боли и отступил в нишу. Трое вошли. Луч фонарика скользнул по стенам. Совершенно бесшумно двое принялись подниматься по лестнице в спальню. Третий двинулся на кухню в поисках ненужных свидетелей. Вер вынырнул из ниши и грохнул преторианца кулаком в висок. Не издав ни звука, гвардеец повалился к ногам гладиатора. Тем временем, незваные гости уже не таясь обшаривали спальни наверху. Слышался грохот переворачиваемой мебели. Как будто Элий мог спрятаться в шкаф или под кровать. Вот глупцы! Ничего не найдя, преторианцы помчались вниз.

Юний Вер выступил из темноты:

– Не меня ли вы ищете, доблестные воины?

– Где сенатор? – рявкнул здоровяк, что был на полголовы выше Вера.

– А зачем он тебе? Чтобы убить?

Вместо ответа гигант ринулся на Вера.

Преторианцы в Риме не носят огнестрельного оружия. У гвардейца был только меч. А выходить с мечом против гладиатора было, мягко говоря, глупо. Вер отбил удар и тут же нанес два глубоких пореза на обеих руках гвардейца. Потом сделал выпад, делая вид, что метит в голову, мгновенно пригнулся и ударил по ногам. Лезвие чиркнуло ниже колен. Здоровяк осел на пол. Справиться со вторым оказалось еще проще. Преторианец сделал нелепый выпад, – и тут же его меч отбит, а острие клинка приставлено к горлу неудавшегося убийцы.

– Если ты хочешь дожить до приезда вигилов, то отвечай, кто велел убить Элия.

Гвардеец будто окаменел.

– Говори! – Вер надавил сильнее, и из-под лезвия потекла тонкая струйка крови.

– Требую адвоката, – просипел гвардеец.

– Я – твой адвокат и обвинитель в одном лице! Говори!

– Икел… – выдохнул гвардеец.

– Ну, теперь мы должны удержать волка, или он нас сожрет, – сказал Курций, выныривая из темноты и делая руками жест, будто в самом деле кого-то держит.

Под мощным ударом рухнула наружная дверь в атрий. И преторианцы – не меньше двух десятков – хлынули внутрь. Вер даже не пытался сопротивляться. Его и Курция повалили на пол, заломив руки. Освобожденный пленник Вера, держась за порезанную шею, шатаясь, попятился к двери.

Центурион, командовавший гвардейцами, заметил приколотый к плечу Курция значок вигила.

– Преторианцев тоже арестуйте, – приказал центурион. – Потом разберемся.

– Волк вырвался, – пробормотал Курций.

– Гладиатор Вер? – центурион преторианцев узнал своего пленника. – А где сенатор Элий?

– Сенатор всем нужен.

– Обыскать дом, – приказал центурион преторианцев.

– А в чем собственно дело?

– Только что убит Марк Мессий Деций Александр Цезарь. И в его убийстве обвиняют сенатора Элия.

XV

Император смотрел на тело сына, распростертое на мозаичном полу перистиля и не двигался с места. Пурпурная лужа, как пурпурная тога, причудливой каймой окружала тело. Откинутая в сторону рука отсвечивала зеленым. На восковых пальцах блестели неестественно яркие пятна засохшей крови. Странная картина. Зеленоватая кожа, зеленоватая мраморная скамья. И пол – тоже зеленоватый. И вода в бассейне. И мраморный Силен – того же мертвенного оттенка. Лишь туника Цезаря и его кровь – бесценный пурпур. Два цвета. Пурпурный и зеленый. Друг подле друга – они необыкновенно ярки. Смешиваясь, они превращаются в серый, то есть отсутствие цвета вообще. Сейчас они еще кричат, пытаясь переспорить друг друга. Но вскоре они сольются в ничто. Воск растает, плоть сгниет, кровь смоют. Ничего не останется. Кроме боли, которая масляным пятном плавает на поверхности сознания, но не может проникнуть в глубину. Потому что осознать, что произошло, значит умереть от боли.

Центурион вигилов Марк Проб осмотрел тело убитого и подошел к императору. Красно-серая форма вигила почти не нарушала цветовую гамму картины. Руфин так и думал о происходящем – картина… Все сделалось плоским, утратило глубину.

– Его убили резцом скульптора.

Проб подчинялся напрямую префекту вигилов, являясь вторым лицом в префектуре ночной стражи. Но Руфину было все равно, кто перед ним: Марк Проб, или какой-нибудь рядовой следователь.

– Значит, Элий все-таки отомстил. – Руфин стиснул кулаки. – Найти его! Немедленно!

– Люди на его виллу уже посланы, – отвечал центурион.

Императору принесли складной курульный стул с пурпурной подушкой. Руфин сел, прикрыл голову полой тоги. Тога белая. Подушка – пурпурная. Опять картина не утратила цельность. Это хорошо. Надо сказать, чтобы все, кто заходит сюда в перистиль, надевали белое. Или зеленое, раз им не положен пурпур. Картину нельзя нарушить. Ни в коем случае нельзя нарушить. Главное – сберечь пурпур. Его нестерпимый, ни с чем не сравнимый блеск.

Проб вышел и оставил императора одного. Последнего Деция в Риме. Династия кончилась. Цезарь убит, а Элий – убийца. О боги, за что? Разве Руфин не просил у небожителей милости если не для себя, то для Рима? Элий убил Александра резцом Марции. Как мальчику было больно! Почему не мечом? Ведь Элий – бывший гладиатор и владеет мечом превосходно. А резец подошел бы какому-нибудь члену шайки из предместий…

Невыносимо думать, как Александр мучился, умирая.

Брут, Торкват… Они сами казнили своих детей, не дрогнув, не проронив слезы. Но что толку, как заклинания, твердить имена древних, если сам ты мягок и слаб, если сам ты корчишься от боли.

Мой мальчик, тебя больше нет на земле со мной…

XVI

Два вигила ввели Юния Вера в комнату для допросов, усадили на стул и ушли. Вер сидел не двигаясь, глядя в одну точку.

Он хотел спасти Элия и уличить Икела. А на самом деле… Что же все-таки произошло? Корнелий Икел не убивал Цезаря, но собирался прикончить Элия. Кто же тогда расправился с Цезарем? Элий? Бред… Этого не может быть, потому что невозможно. Но что, если в дело вмешался Гэл? Гладиатору сделалось не по себе. Гений руководит человеком, но отвечает ли человек за гения? Вер не успел найти ответ – в комнату вошел центурион Проб.

– Где Элий? – спросил Проб, едва дверь закрылась.

– Не знаю.

– Лучше говори правду.

– Я и говорю правду. Чем поклясться? Клянусь гением императора. Чтоб мне не попасть на Элизийские поля!

Юний Вер произнес эти слова с какой-то неожиданной легкостью. Потому что понял в эту минуту, что после смерти он не попадет в Элизий. Ему нет места среди праведников. Нет, и все. Элий – тот окажется там непременно. И еще много хороших ребят после смерти отправятся туда прямиком. И даже центурион Проб может там очутиться. Но только не Юний Вер.

– Зачем вы с Курцием устроили засаду в доме Элия? Что ты подозревал?

Какое чистое у Проба лицо. Лицо младенца, только что вымытого и причесанного. А глаза холодные. И рот – тонкая полоса, будто чиркнули лезвием по нежной коже. И даже кровь выступила. Выступила, но не пролилась.

– Элий узнал голос Икела во время поединка в доме Макрина. Ты слышал о подпольной арене на вилле Макрина? Самые фантастические желания – начало войны, насильственная смерть, все можно было исполнить на той арене. Все, что категорически запрещено богами.

Вер отвечал охотно. К чему скрывать действия? Их все рано не скрыть. Таить можно лишь мысли и чувства. А в действиях пусть разбирается умница Проб.

– Какой же заказ сделал Корнелий Икел? – Казалось, рана рта сейчас начнет кровоточить.

– Макрин не изволил сообщить нам. Нам – я имею в виду меня и Элия. Мы сбежали из его гостеприимного дома во время боя. Последние желания заказчикам придется клеймить собственными усилиями. Но никто знает, что исполняли наши предшественники, которым не удалось улизнуть.

Проб задумался. Сообщение гладиатора могло быть куда страшнее сегодняшнего убийства. Да, кто-то убил Цезаря. Но кто-то пожелал, чтобы его убили. Уже неважно, кто нанес удар. Все виноваты и невиновны. Есть желания. Нет действия. Мысль управляет и убивает. Ненависть разит на расстоянии. Кинжал в руках безвольных исполнителей. Проб долго смотрел в окно, забранное частой решеткой. За окном была чернота. Ни малейшего намека на свет. Только мрак и духота. Рим спит и грезит о собственной гибели. Но Рим еще может проснуться. Во всяком случае, Проб надеялся на это. А на что надеялся Юний Вер? И надеялся ли он вообще?

– Кто убил Цезаря?

– Не знаю. – Веру казалось, что каждый ответ приближает его к краю пропасти, откуда веет засасывающей пустотой.

– А что ты вообще знаешь, Юний Вер?

Вер в самом деле знал так мало. Он не знал, почему начинаются войны. Почему ради своей прихоти человек готов причинить другому столько горя. Не знал, почему люди упрямы в ненависти и так обожают свои пороки. Почему стремятся к власти и не стремятся к познанию. Почему человеческий разум не замечает собственных ошибок и с восторгом громоздит одну на другую. Почему человечество время от времени охватывает массовое безумие, и людям хочется только разрушать, разрушать и разрушать. И в чем тот чудовищный изъян их мира, о котором говорил Элий. Вопросов сотни и тысячи. А Вер не знает, не знает, не знает… Есть заговор. И если нити его не пресечь, он погубит Рим, – это все, что мог ответить Юний Вер. Да, заговор есть, а заговорщиков нет. Бывает же такое. Или… Все заговорщики? Каждый в своем углу? И каждый владеет тайной? Бесчисленные нити сплелись в огромную сеть. И Рим запутался в этой чудовищной паутине.