Текст книги "Мечта империи"

Автор книги: Марианна Алферова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

– Кто поставит на бойца со сломанными ногами, – попытался прибегнуть к другому доводу Вер. – Наши шансы не равны.

– Ничего, я их уравняю, – засмеялся Макрин. – К твоим ногам прикуют по свинцовой гире – вроде тех, что таскают за собой преступники, осужденные за тяжкие преступления.

– А если мы откажемся драться?

– Не откажетесь, – хихикнул Макрин. – Гении переговорят с вами лично, и вы станете послушны, как ягнята. А нет – так доза «мечты» поможет. На нашего героя Юния Вера действует только один-единственный наркотик под названием «мечта».

Элий хотел тоже что-то ответить, но не смог – лишь облизнул потрескавшиеся губы.

– Ах ты мразь! – Вер погрозил Макрину кулаком.

– Я же говорил – это особое место, – хихикнул сочинитель.

– Дай нам воды! – потребовал Юний Вер. – От твоей отравы жжет горло!

– Бедняга, – донеслось сверху.

На пол шлепнулась фляга, и люк наверху захлопнулся. Вер подобрал флягу и протянул ее Элию. Тот сделал несколько глотков, потом вернул флягу. Вер пить не стал – неизвестно, что ждет их впереди. Стоило поберечь воду.

– Все дело в гениях, – сказал Вер. – Они забирают отсюда клейма – значит, желания исполняются. А наши цензоры, бедняги, пыхтят, составляют списки достойных, печатают гладиаторские кодексы, и воображают, что могут контролировать все порывы людских душ. Как будто можно научить людей желать друг другу только здоровья и любви и никогда не желать поражения и смерти…

Вер не раз спрашивал Элия, откуда в «дивнослаженной мира громаде» [88]88
  Овидий.


[Закрыть], где даже нельзя пожелать худого, случается столько мерзостей и гнусностей? Ответ оказался прост. Но если подпольные бои гладиаторов существуют давно (а, скорее всего, это именно так), то почему никто об этом не слышал?

Вер огляделся. Арена, ждущая крови, затаилась зверем. Гладиатору показалось, что на серых ноздреватых плитах он различает бурые пятна. Тот, кто дерется здесь, дерется насмерть. Но Вер не может драться насмерть со своим другом! Если он убьет Элия, кто научит Вера доброте?

Гладиатор схватился за решетку и рванул в ярости. К его удивлению преграда подалась. Составленная и частей, решетка убиралась во время поединка. Попытка выломать ее кусок не казалась такой нелепой. Элий со своей стороны тоже вцепился в прутья. Еще усилие и… удар тока по рукам. Пальцы разжались сами собой. Элий с криком отпрянул и упал. Окошко наверху отворилось вновь, но в этот раз в нем появился не Макрин, а физиономия охранника.

– Немедленно отойти от решетки, или я подниму напряжение! – крикнул надзиратель.

Элий остался лежать неподвижно на полу. Поначалу Веру показалось, что приятель потерял сознание.

– Элий, ты жив?! Подонки! Я вас всех передушу! – Вер погрозил невидимым врагам.

Но там, наверху, не обращали внимания на его вопли.

Элий наконец поднялся.

– Даже на заседаниях сената я не чувствовал себя так мерзко, – подвел итог сенатор.

В нужный час решетку поднимут. Но это будет час поединка, и тогда будет поздно что-то предпринимать.

– Я придумаю выход, – пообещал Вер, но разум его не мог отыскать ни единой лазейки.

– Да, ты хитроумен, как Улисс, – попытался приободрить друга Элий, – но, к счастью, не так беспринципен.

«Я еще более беспринципен…» – хотел сказать Вер, но сдержался, а вместо этого спросил:

– У тебя есть оружие?

Элий наклонился и снял со своего сенаторского кальцея серебряный полумесяц – один из знаков его сенаторского звания.

– Это же серебро, – поморщился Вер.

Элий предостерегающе поднял палец. И принялся разбирать на части полумесяц. Серебряной оказался только накладка. Внутри полумесяц был из стали и остер, как бритва.

– Что-то новенькое в одежде сенаторов, – шепнул Вер.

– Надо же иногда пользоваться своим положением. Подонки, посадили меня в сырой подвал, и не дали шерстяных носков! – Элий принялся растирать изуродованные голени. – Теперь ноги будет ломить до следующих Календ.

Вер решил, что Элий точно сходит с ума. Какие Календы! О чем он?!

– Элий, нас прикончат сегодня ночью. Так что до Календ тебе не придется мучиться.

– И тогда ноги перестанут болеть! Какое счастье! Представь, Юний, мои ноги перестанут ныть от холода только, когда я умру.

Элий попытался улыбнуться. К нему вернулась способность философствовать, а значит – вернулось душевное равновесие. А это немало. Да, да, надо забыть о шерстяных носках и боли, и подумать о судьбах человечества, так будет проще оценить собственную странную Фортуну.

– Сейчас мы не можем ничего предпринять, – подвел итог Юний Вер. – Остается ждать встречи с гениями.

– И философствовать, – добавил Элий. – Мрачный подвал располагает к размышлениям. В самом деле, почему не устроить коллоквиум перед боем, если больше нечем заняться? Расположимся поудобнее на холодных камнях и предадимся ученой беседе.

Элий разорвал свое одеяло и протянул половину Веру. Бывший гладиатор последовал совету друга и уселся подле решетки. Элий расположился с другой стороны.

– О чем же мы будем рассуждать? – поинтересовался Вер.

– О том, что с нами происходит.

– Ты в этом что-то понимаешь? Я лично – нет.

– Наш частный случай мне пока не понятен. Но в глобальном, пожалуй, – да, я кое-что понимаю.

– Как это… Разве такое бывает!

– Гораздо чаще, чем ты думаешь. К примеру, я могу описать тебе со всеми подробностями положение на хлебном рынке или в военной промышленности, проанализировать тенденции роста тяжелой индустрии и причины закрытия ткацких фабрик. Но если ты попросишь объяснить, почему Марция не торопится развестись с Пизоном, я не смогу ответить.

– А она в самом деле не торопится?

Элий оставил этот вопрос Вера без внимания.

– Итак, начнем в добрый час. Не слишком ли мы полагаемся на богов? Одно время боги активно вмешивались в жизнь людей. Это были времена героев, и сами герои вели свои родословные от небожителей. Но потом люди сделались достаточно самостоятельными, и боги позабыли о них на время. Люди были предоставлены сами себе. Архитектура достигла совершенства, дальше которой мнилось лишь разложение. Они уже знали, что земля – это сфера, Птолемей измерил расстояние от Земли до Луны, установив, что они равняется пятидесяти девяти земным радиусам. Разумеется, он совершил ошибку, решив, что Солнце вращается вокруг Земли, но вскоре бы нашелся иной ученый, готовый перевернуть его систему, если бы наука продолжала процветать. Птолемей использовал термины «параллели и меридианы», разделил сферу на шестьдесят частей – так возникли минуты, а минуты еще на шестьдесят «вторых малых частей», и мы получили секунды. Не буду перечислять достижения инженерной мысли – мосты и акведуки древних стоят незыблемо до сих пор. Герон практически изобрел паровую машину, хотя и заставлял свои изобретения служить развлечениям, а не пользе промышленности. Медики уже специализировались на лечении различных болезней – так велики были их знания. Все, чего можно было достичь, не зная об антисептике, наркозе и микрохирургии, было достигнуто. Инструменты тех лет можно использовать и сейчас почти без изменений. Хотя многие законы устарели, но судебная система и наше право основано на положениях того времени. Но об этом достаточно. Что же дальше? А дальше – на Рим нападает безумие, верховная власть переходит в руки развратников и тупиц. Один сумасшедший император сменяет другого. Тех, кто хочет остановить безумие, убивают преторианцы, которые больше напоминают бандитов, нежели солдат Рима. Мгновенно из золотого века Рим скатывается в пропасть. Наука приходит в упадок, ибо первая страдает от подобных пертурбаций. Варвары [89]89
  Варвары – чужеземцы. Для римлян – все неримляне и неэллины.


[Закрыть] возникают на границах и угрожают разграбить некогда могущественное государство. Вместо того чтобы дать им отпор, римляне дерутся за власть, чтобы хоть месяц пощеголять в драгоценном пурпуре. Что означает этот внезапный крах, похожий на падение с вершины под ударом могущей десницы? «Кого Юпитер желает погубить, того он лишает разума», – вот единственный ответ, который мне приходит на ум.

– Ты считаешь, что боги хотели уничтожить Рим?

– Именно так. И начать с чистого листа. Я только не знаю, в самом ли деле это была воля Олимпийцев или некой иной могущественной силы, которая скрыта от наших глаз, и которую стоики именуют Космическим разумом.

– Не будем говорить о стоиках, – прервал его Вер, зная приверженность своего друга философии. – Но, если бы Рим погиб, погибли бы и его боги.

– Не знаю. Может быть и так. Однако Рим не погиб. Боги передумали. Они даровали римлянам право исполнять желания и взамен лишили их свободы. Прежде небожителей не интересовали людские поступки, и люди безумствовали, а потом сетовали на безразличие богов и их попустительство. И вот все переменилось. Боги принялись активно вмешиваться в жизнь людей. Люди очутились под постоянной опекой, фактически в положении сытых и довольных рабов под присмотром щедрого хозяина. Им было многое дозволено, но судьбой своей они распоряжаться больше не могли. И тут возникает вопрос: стоят ли приобретенные блага утраченной свободы? – Такая речь была достойна сената, но вряд ли там ее могли оценить по достоинству.

– Никогда не рассматривал дар богов с такой точки зрения, – признался Вер. – Но исполнение или неисполнение желания – тоже воля случая.

– Хорошо, пусть исполнение желания зависит только от ловкости гладиатора. Пусть так. Боги оставили за собой иное право. Ведомо ли тебе, что при храме Юпитера Капитолийского есть специальный фламин [90]90
  Фламин – жрец определенного бога.


[Закрыть], который ведает наукой?

– Наука, особенно физика и машиностроение находятся под особым покровительством Юпитера. Об этом «Акта диурна» постоянно упоминает в своих передовицах.

– В последнее время… – поправил его Элий и на секунду задумался, пытаясь осмыслить мелькнувшую в мозгу догадку. Но неясное подозрение так и осталось подозрением. – Да, в последнее время, – повторил он, досадуя на свою недогадливость, ибо внутренне чувствовал, что находится рядом с нераскрытой тайной. – Прежде об этом почти не писали. Прежде – я имею в виду совсем недавние времена – до Третьей Северной войны. И опека фламина – это отнюдь не покровительство. Это каждодневная и внимательная слежка. Рим не должен изобретать слишком мощного оружия.

– К чему Риму мощное оружие, когда варвары еще стреляют ил луков, а у нас есть винтовки, пистолеты и пушки?

– Неудачный довод: винтовки и пушки есть у всех в отличие от микрохирургии, телефонов и киностудий. Ты забыл, как перед Северной войной на заводах Империи было закуплено оружие для нападения на саму же Империю? Искусство, философия, математика, медицина – здесь людям предоставлена полная свобода. Но физика, химия, механика контролируются постоянно. Воздушные шары способны подняться в небо лишь на несколько минут. Давным-давно создана теория полета на аппаратах тяжелее воздуха. Но как только удается построить такой аппарат и поднять в воздух, случается катастрофа. Авиатор Корд взял у меня клеймо – его желание было таким простым и естественным – новый аппарат должен наконец взлететь в воздух. И… и… – Элий замолчал.

– Ты проиграл?

– Это был поединок с Хлором.

Вер не знал, что сказать в ответ.

– Это искусственное торможение, – продолжал Элий. – Но как всякий искусственный процесс, он обречен на провал. Пусть с запозданием, но то, что должно быть изобретено, будет изобретено.

– А что, если наш мир может существовать только в этих искусственных условиях? Если, лишившись опеки, он погибнет?

– Тогда это означает, что наш мир не просто несовершенен. Он ущербен. Уродлив. – Элий содрогнулся и глянул на свои ноги. – И он искусственно искалечен. Мы ведем ненормальную жизнь. Неважно, хороша она или плоха. Она должна кончиться, потому что она неестественна. Из-за этой искусственности мы оказались в тупике.

– Ты сам ратовал за исполнение желаний. А теперь хочешь отказаться от этого дара? Отказаться от мечты Империи?

– Да, ратовал. Пока не столкнулся с собственным гением и не очутился в этом подвале.

– К чему ты клонишь?

– Лишь к тому, что люди, как и тысячу лет назад, подошли к очередному опасному рубежу. И перед Космическим разумом вновь стоит вопрос: остановить нас, стереть с лица земли и начать все сначала, как говорится, от яйца; или рискнуть и позволить действовать дальше. Может быть, после всех ошибок мы найдем приемлемую форму существования?

Элий замолчал. Такая теория могла прийти на ум лишь в подземелье. Как видно, и подвал может на что-то сгодиться. У Вера появилось странное чувство, будто все это он знал и без Элия. Только не удосужился как следует подумать.

– Неприятно жить в мире, который вот-вот должны уничтожить. Но может быть, все не так страшно. Разве запрет разрабатывать оружие – это не запрет самих людей? – он возразил лишь для того, чтобы услышать опровержение своих слов.

– Запрещать самому себе изобретать и узнавать? Разве такое возможно? Напротив, каждый стремится перелезть через ограду и сорвать недоступное яблоко Гесперид. «Ведь всех нас влечет к себе и ведет горячее желание познавать и изучать…» [91]91
  Цицерон. «Об обязанностях».


[Закрыть]

Слова Элия заставили бывшего гладиатора вспомнить о золотом яблоке:

– Я тебе говорил о подарке, который мне прислали в первый день игр?

– Такое часто случается с гладиаторами. Мне тоже присылали в первый день венки, цветы и даже украшения, особенно, если я побеждал. А ты выиграл приз.

– Элий, мне прислали литое золотое яблоко, и на нем было выгравировано: «достойнейшему». Тебе это ничего не напоминает?

– Спор богинь из-за золотого яблока. А после спора – похищение Елены и Троянская война.

– У нас нет на примете Елены. Остановимся на войне. Троя пала. А римляне – потомки троянцев.

– Я тоже изучал историю в начальных классах.

– Это яблоко – предупреждение богов, что Рим падет. И я должен сделать нечто такое, чтобы предотвратить падение. Но я не знаю – что именно, – признался Вер.

Элий подался ближе к решетке:

– Что касается моей встречи с гением, то я соврал Курцию. Вернее, сказал не все. Мой гений интересовался, о чем мы болтали с гением кухни. И еще… Гораздо больше его интересовала Летиция Кар. Он выпытывал, где она прячется.

– То есть – они не могут ее найти? Гении не могут найти девчонку?

– Выходит так… – Элий сдавил пальцами виски. – Дай еще воды, – попросил он. – После этой отравы у меня все горит внутри. – Вер протянул ему флягу. – Да, вот еще… Ты не поверишь, но мой гений был напуган, он буквально трясся от страха. Но кого он боялся? Богов? Людей? Самого себя?

«Он боялся грядущего, – подумал Вер. – Мы все боимся грядущего. И люди, и боги… Только идиоты не боятся того, что совершают, ибо уверены в своей непогрешимости».

VI

Меркурий уже собирался поднести к губам бокал с нектаром, когда его кто-то окликнул.

– Папа… папочка…

Меркурий оглянулся, но никого не увидел в комнате.

– Я здесь. – Вновь послышался жалобный голос.

Меркурий откинул занавеску. В небольшой нише, где сам он обычно любил прятаться, наблюдая за поведением пришедших к нему гостей, сидел Фавн. Козлоногий скрючился в три погибели, а лицо его со спутанными волосами и всклокоченной бородой было мокрым от слез.

– Что это значит? Ты был в Массилии?

Вместо ответа Фавн поднял руку. Почерневшие изуродованные пальцы с острыми когтями напоминали лапы гарпии. Рука Фавна непрерывно тряслась, будто бога била лихорадка.

– Я подобрал камешек из тех таинственных ящиков и хотел принести его тебе… и видишь, что из этого вышло.

Меркурий в ужасе смотрел на изуродованную руку сына.

– Где камень? – спросил покровитель торговцев, и зубы его невольно выбили дробь.

– Выбросил где-то на земле. И больше не пойду искать… не пойду… – Фавн трясся все сильнее. – Как я буду играть на свирели? Сатиры, увидев такую лапу, поднимут меня на смех, а Силен займет первое место в свите Вакха. Папочка, мне уже кажется, что моя рука не принадлежит мне. Что она чужая… Вдруг она захочет убить? Сама по себе возьмет и нож и… Я не смогу ей помешать. Вдруг она убьет меня? Или тебя? Или покусится на самого Юпитера?

Меркурий поднес бокал к губам Фавна, и тот с жадностью выпил нектар. Меркурий погладил сына по взъерошенным волосам.

– Ты молодец, мой мальчик, что не принес этот камень сюда. Ты сам не представляешь, какой ты молодец! – Он помолчал, наклонился и шепнул в заросшее волосами ухо: – И, пожалуйста, не говори Юпитеру о своей находке.

Фавн перестал на секунду трястись:

– Это почему?

– Потому что Юпитер выкинет тебя из Небесного дворца, как некогда скинул Вулкана с Олимпа. Надеюсь, в довершение всего ты не хочешь сделаться еще и хромым?

– Разве я в чем-то виноват? – прошептал Фавн.

– А разве боги всегда справедливы, мой мальчик? И вообще… – Меркурий на мгновение задумался. – Лучше тебе, друг мой, пожить на земле, где-нибудь в отдаленной пещере и не посещать пока Небесный дворец.

– Ты меня изгоняешь?! Ты?! По твоей просьбе я…

– Тсс… – Меркурий приложил палец к губам. – Извини, мой мальчик, но теперь твои болячки касаются только тебя. И не переживай так. Я о тебе позабочусь. После.

Фавн выбрался из своего закутка и по-прежнему горбясь, вышел из комнаты. Меркурий слышал, как цоканье копыт постепенно затихает в атрии. Теперь он знал, что за руду привозят из Конго. Но он по-прежнему не ведал, для кого она предназначена. И для чего…

Но он должен все это остановить как можно скорее. Пока боги еще что-то могут сделать.

VII

Никогда перед поединком Вер так не волновался. Впрочем, никогда он и не рисковал столь многим.

Волнение… Он знает теперь, что такое волнение… И это хорошо.

Вер, исполнитель желаний. Как прежде это звучало заманчиво! Теперь эти слова вызывали отвращение, как чересчур обильная и жирная пища. Что за желание Вер исполнит сегодня, он никогда и не узнает. Но он может сказать заранее: что-то недопустимое, нечто отвратительное.

Окошко на потолке отворилось, в отверстии появилась голова Макрина.

– Эй, гора мышц, я принес твои клейма!

И вниз полетела картонная капсула. Вер поймал ее на лету и открыл. Внутри лежало десять черных квадратов. Каждый с паутиной замысловатого золотого узора. Никогда прежде Вер не видел такие клейма.

Вер лишь успел бросить мимолетный взгляд на Элия, прежде чем в стене медленно со скрипом принялась открываться боковая дверь. Судя по свисту, она приводилось в движение пневмоприводом. Когда дверь отворилась полностью, Вер увидел внутри знакомое платиновое сияние. У стены, скрестив руки на груди, стоял его гений. Вер вошел в комнатку. И тут же дверь принялась закрываться. Вер огляделся. Он ошибся – это была не комната, а что-то вроде пустой шахты подъемника. Только подъемника в ней не было. Если зала – и будущая арена – была придавлена низким потолком, то над комнаткой потолка не было вовсе. Гладиатор видел вечереющее небо с легкими завитками золотых облаков. Гюн был одет в легкую белую тунику, светлые его волосы украшал венок из нераспустившихся водных лилий. Дух, создавший для себя плоть – в этом есть что-то отвратительное. Интересно, как он делает это? Из чего? И что внутри этой человекоподобной оболочки?

– Сожги клейма, – приказал гений Веру.

Как любой гений он полагал, что человек должен ему повиноваться беспрекословно. Но на Вера его слова не действовали. Пустой звук, сотрясение воздуха. Гений не мог ни к чему принудить Вера. Только знал ли об этом гений?

– Здесь нет ларария, – заметил гладиатор.

Гюн усмехнулся:

– Раз я здесь, вся эта комната теперь ларарий.

Вер швырнул клейма на пол, и они разлетелись веером. Гладиатор сделал вид, что хочет подтолкнуть одно из них ногой, а на самом деле шаркнул пяткой и измял нежную бумагу.

– Никогда не доводилось топтать клейма. Но эти, по-моему, заслуживают такого отношения. – И он смачно плюнул на другое клеймо.

Он надеялся вывести гения из себя. Но тот лишь пожал плечами:

– Не стоит этого делать – клеймо не будет гореть.

Вер наклонился и нехотя сгреб клейма. При этом он заметил лежащие в углу гири. Круглые ядра были прикованы к стальным обручам цепями. Кандалы предназначались для Вера.

– Надо же, и гирьки уже здесь.

Сделав вид, что его больше не интересуют клейма, гладиатор вытащил гири из угла. Обручи были раскрыты. Замок захлопывался сам, без ключа. Не долго думая, Вер защелкнул пружины.

– Что ты сделал, идиот?! – воскликнул гений. – Как ты теперь их наденешь?

– Не знаю, – Вер пожал плечами. – Значит, никак.

Гений раздраженно топнул ногой, плоть его стала испаряться, таять, легкое облачко пара окутало гения. Гюн оттолкнулся от пола и взмыл вверх, оставляя в воздухе светящийся платиновый след.

– Эй, ты куда?! – крикнул Вер со смехом. – А как же клейма? Доминус Макрин будет не доволен. Неужели струсил? Не бойся! Я не желаю тебе зла, хотя ты чуть и не отправил меня в гости к Плутону!

Видя, что его доводы остались без внимания, Вер пожал плечами:

– Не думал, что он так труслив. В этом точно он на меня не похож!

Но гений вскоре вернулся, держа в руках металлический ключ. Пар вновь сгустился вокруг него, впитался в платиновый призрак, и тело приобрело прежнюю почти подлинную материальность. Вер смотрел с восхищением на подобные метаморфозы.

Тем временем Гюн разомкнул обручи кандалов.

– Надевай, – приказал не терпящим возражений тоном. – И чтобы без фокусов.

– А как же клейма?

– Клейма ты можешь сжечь и с гирями на ногах.

Вер театрально всплеснул руками:

– Как же я сам не додумался! Гири мне нисколько не помешают. Гири вообще мало чему мешают, не так ли, Гюн?

– Сжигай клейма! – Гений сунул ключ в кармашек на поясе. Очень удобный кармашек с застежкой. Из такого трудно выронить ключ.

– Не раньше, чем ты ответишь мне на один вопрос. Ты так мило поведал мне о том, что я должен проиграть. И вот теперь при встрече даже не хочешь объяснить, за что такая немилость.

– А сам не догадываешься?

– Понимаешь, милый гений, догадки – одно, а твое веское гениальное слово – совсем другое.

– Ну, хорошо… – Гений колебался – говорить или нет. Он был небесным патроном Вера. А отношения клиента-патрона [92]92
  Клиент – свободный человек, который искал покровительства богатого нобиля (патрона), обычно получал родовое имя покровителя и постоянное денежное пособие. Взамен клиент должен был голосовать за патрона, всегда и всюду по первому требованию его сопровождать, и выполнять прочие не слишком приятные обязанности. Патрон же покровительствовал клиенту во всем – в делах и в продвижении по общественной лестнице.


[Закрыть] в Риме святы. Нет, гений не мог отказать смертнику в такой малости. – Ты не должен был клеймить желание для этой девчонки.

– Разве ты имел право мне приказывать?

– Не имел. Но не имеющие права порой так сильно желают его получить.

– Как Макрин, – подсказал Вер.

– О, Макрин – мелюзга, всего лишь глупая игрушка в чужих руках. Когда в нем отпадет надобность, его сломают… Сжигай клейма! – Гений протянул гладиатору зажигалку.

– А чем бедная девочка так тебе насолила? – Вер щелкал зажигалкой и наблюдал, как бледно-синее пламя выскальзывает из своего укрытия и вновь прячется.

– Я обещал ответить на один вопрос. И я ответил. Ты доволен? Я даже могу поведать тебе еще кое-что. Ты наверняка хочешь знать, что в этих клеймах? – Гения распирало от самодовольства – так хотелось похвастаться своей почти божественной властью. – Я отвечу, хотя ты и не просил. В одном – желание, чтобы умер юный Цезарь, в другом – мощное землетрясение вроде того, что разрушило четыреста лет назад форум Траяна, в третьем – ранняя старость и болезнь…

– Хватит, – сказал Вер.

Он наклонился и поджег клейма. Пламя весело запрыгало по бумажкам. В узкой комнате-шахте распространился приятный запах благовоний. Кто бы мог подумать, что у столь отвратительных желаний такой приятный аромат. Гений с улыбкой смотрел, как сиреневый дымок, извиваясь, крадется к синему, утратившему прозрачность небу. И в этот момент Вер рванулся к Гюну. Гладиатор обрушился на своего покровителя всей массой тела, и мгновенно повалил гения на пол. Прежде чем Гюн успел опомниться и преобразиться, Вер полоснул стальным полумесяцем и рассек Гюну запястье. Кровь с платиновым ореолом брызнула из перерезанных вен.

Пока гений истошно вопил и пытался зажать рану, Вер вытащил у своего покровителя из кармашка на поясе ключ. При этом одной рукой он продолжал наносить удары по голове гения, чтобы тот принял все происходящее за вспышку отчаяния и не заметил пропажи. Наконец Гюн сумел вырваться и, издав протяжный крик, раскаленной головней взмыл в небо, оставляя в воздухе отнюдь не платиновый, а красноватый след. При этом он менял свой облик во время полета, утрачивая материальность. Покровителю Объединения кухонных работников подобные метаморфозы не под силу. Оказывается, не все гении равны.

Вер махнул рукой вслед улетающему:

– Счастливого полета, милый гений!

Вряд ли Гюн сейчас кинется проверять, на месте ключ или нет.

В этот момент пневмопривод всхлипнул, и дверь вновь поехала в сторону, открываясь.

– Надо полагать, это приглашение выйти. – Вер и сделал шаг к выходу, но при этом едва не упал, позабыв о свинцовых гирях. – Чтоб тебя Орк забрал! – выругался Вер.

Он наконец переступил порог, потом качнулся назад, поднял руку, и нажал на датчик на стене. Дверь остановилась, на два пальца не дойдя до косяка. Сигнал датчика выключил пневмораспределитель. Не надо было ставить датчик на дверь. Слишком сложная конструкция нередко является причиной катастрофы. Но откуда он, Вер, знал о конструкции пневмоцилиндров, дросселей, клапанов, датчиков? Ведь он никогда не изучал ни пневматику, ни гидравлику. Он просто все это знал. Щель, оставшаяся в двери, была узкой и в полумраке зала-арены не заметной. В то же время она вполне достаточна для того, чтобы в нее просунуть пальцы.

– Жаль только, что я не умею летать, как мой милый гений, – вздохнул Вер.

Элий вернулся в зал раньше и теперь сидел на полу, растирая ноющие голени.

– Как прошло свидание с гением? – спросил Вер, подходя к решетке. – Как раны Гэла? Все еще болят?

– По-моему, да.

– Ну, теперь и мой покровитель немножко помучается. Я покалечил обоих. К сожалению, гении не умирают. Они просто меняют подопечных. Интересно, кому в прошлом покровительствовал мой милый гений? Наверняка какому-нибудь разбойнику, иначе где он мог набраться подобных манер?

Элий удивленно глянул на приятеля, не понимая его безудержного веселья.

– Знаешь, что поведал мне Гэл? – спросил Элий. Голос его звучал глухо. – В одном из клейм есть пожелание, чтобы Рим вновь начал войну с викингами. Но не сказал, у кого это клеймо. У меня или у тебя. Решил, что мне будет страшнее умирать, зная, какая беда угрожает Риму.

– Он больше не пытался выведать, где находится его кухонный собрат?

– Мне показалось, что он счел нас с тобой гораздо более опасными любителя гастрономических изысков, – предположил Элий.

– Какая честь! Мой покровитель тоже сообщил парочку желаний. Пусть не столь глобальных, но весьма мерзких. И выход, мой друг напрашивается один: никто из нас не должен победить.

– Да, – согласился Элий. – Я тоже подумал об этом. Нам ничего не остается, как броситься на меч.

– Дело за небольшим – у нас нет меча.

– Нам дадут оружие, – не желал сдаваться сенатор.

– Элий, ты сумасшедший?

– Я никогда этого не отрицал. Но согласись, другого выхода нет. Вырваться отсюда нет возможности. Значит, остается один выход – смерть. Только кому я оставлю двадцать семь моих клиентов? Кто станет патроном этих бедняг?

– Друг мой сенатор, сохрани паразитов при себе до более худших времен. В данный момент мы должны удрать и рассказать о предприятии нашего гостеприимного Макрина. Если не хочешь, чтобы кто-нибудь другой, убив соперника на этой арене, помог начать войну с виками.

Элий оглядел каменные стены и низко нависающий потолок. Только теперь он заметил, что потолок отнюдь не однороден. В середине он закрыт деревянным щитом, который, скорее всего, убирается точно так же, как веларий над Колизеем. Но эта деревяшка не давала пленникам никаких шансов – между ними и верхним помещением все равно оставалась толстенная стальная решетка.

Сколько людей до них умерло в этой ловушке?! Смельчаков и трусов, отставных гладиаторов или просто случайных пленников «гостеприимного» Макрина. Никого не волнует, куда уходит гладиатор, покинув арену и получив деревянный меч. Ведь он больше не исполняет желания. Ежемесячники время от времени пишут о них, об их любовных интрижках с артистками или о скандальных драках в тавернах, печатают фотографии их красавиц-жен и упитанных детишек. В гладиаторской центурии ходят слухи, что отдельных избранников забирают на некую тайную службу. Но других ждет этот подвал. И последний бой. И вслед за пожеланиями о чьем-то выздоровлении, спасении и возвращении гладиаторы исполняет самые отвратительные, самые подлые мечты. О смерти, насилии, терроре. А потом – бесславная смерть от пули или бесшумной отравленной стрелы, пущенной в спину.

Но почему боги не ведают о том, что творится здесь, в темноте?

Почему всемогущие боги не ведают?…

VIII

Скрип механизмов наверху и пыхтенье пневмоцилиндров свидетельствовали, что поединок должен вот-вот начаться. Деревянные створки разошлись, и тут же под потолком вспыхнули два ослепительных прожектора, заливая подвал-арену светом. Вер невольно заслонился ладонью. Но как он ни силился, все равно не мог разглядеть сидевших наверху. В ту же минуту центральная часть решетки, разделяющей залу, поехала вверх.

Кто-то делал эти решетки и не задумался – зачем они. Кто-то оборудовал этот подвал и не озаботился – для чего? Почему никто не мог представить, что же получится в итоге? Почему никто из этих неведомых людей не мыслил логически?

– Эй, там, наверху, знаете ли вы, прославленные мужи, кто перед вами? – крикнул Вер.

В ответ послышался шепот – два или три человека обменялись репликами. Но что именно было сказано – Вер не разобрал.

– Перед вами гладиатор Юний Вер и сенатор Гай Элий Мессий Деций, родственник императора. А вы, надо полагать, пришли посмотреть, как мы перережем друг другу глотки ради вашего удовольствия.

Кто-то растерянно ахнул. То ли не поверил словам Вера, то ли в самом деле выбор Макрина показался заказчику чересчур смелым. Но смятение длилось лишь миг – отступить никто не посмел.

– Наконец-то этот хромой козел вновь очутился на арене! – отчетливо донеслось сверху.

– Начинайте, – приказал Макрин.

– Неужели вы так трусливы, что боитесь показать свои лица смертникам? – крикнул Элий. – Поглядите мне в глаза! Назовите себя!

– Тебе будет легче умирать, сиятельный, не зная, кто смотрит на тебя в эту минуту, – отвечал Макрин. – Тогда ты не так сильно разочаруешься в людях, мой благородный друг. – И приказал кому-то невидимому: – Бросьте им оружие.

Мечи в ножнах упали к ногам гладиаторов. Элий первым поднял клинок и извлек его. Сталь сверкала в свете прожекторов, меч был отточен как бритва. И Элий невольно содрогнулся. Точно таким же мечом Хлор отрубил ему ноги. Хлор вышел сражаться якобы тупым оружием. Но это были всего лишь искусно сделанные ножны, надетые на более узкий отточенный клинок. Когда Хлор решил, что час его пробил, он сорвал маскировочный чехол. Хлор умер в тюрьме… Или не умер? Может быть, его тайно привезли сюда, и он точно так же стоял в свете прожекторов перед невидимыми зрителями и рассматривал боевой меч, готовясь к своему последнему поединку. И, если да, если он умер на этой арене, то вспомнил ли о содеянном в Колизее? Или примитивно испугался за свою шкуру и дрался со звериной яростью, надеясь, что победителю сохранят жизнь? Но у него не было шанса спастись. Потому что на арене его ждал не друг, а враг.