Текст книги "Мечта империи"
Автор книги: Марианна Алферова
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
ЧАСТЬ II
Глава I
Первый день ожидания Меркурьевых [115]115
Меркурьевых игр не было в Древнем Риме. Эти игры были введены после победы Первой Северной войне. Они проводятся в одном из государств – союзников Римского народа.
[Закрыть] игр в Антиохии
I
Элий обожал утопающие в зелени города побережья. Защищенные Альпами от северных ветров, они согревались зимой теплым дыханием моря. Здесь ничто не менялось год от года, как не менялось лазурное море с белым лимбом прибоя. Ряды пальм вдоль набережных и бесчисленные полосатые тенты крошечных закусочных, то сине-белые, то красно-желтые, повсюду цветочные клумбы с прихотливым орнаментом, свечи кипарисов, шатры пиний, уютные магазинчики и библиотеки.
Элий и прежде бывал в Никее [117]117
Никея – Ницца.
[Закрыть], когда ему доводилось отыскать в своей бурной жизни несколько свободных дней. Здесь же он провел два месяца, выздоравливая после того, как Хлор отрубил ему ноги.
Кривые улочки ступенями спускались к морю. Они так отличались от улиц классических римских городов, построенных, как Тимугади, по образцу военного лагеря, где все улицы проложены с запада на восток или с юга на север и всегда пересекаются строго под прямым углом. Здесь все было непредсказуемо. Крошечные домишки могли находиться рядом с роскошными виллами. Лимонные деревья и пальмы соседствовали с дикими виноградниками и соснами. Спору нет, в июле здесь слишком жарко. Но ветер приносил запах моря, который сам по себе мог излечить от чего угодно.
Последние два года Элий непременно приезжал на кинофестиваль в Монак [118]118
Монак – Монако.
[Закрыть]. Эти празднества так любила Марция. Но дни, с их обязательными прогулками по набережной в обществе знаменитых актеров, когда невозможно вдвоем поваляться на пляже, с надоедливой болтовней репортеров и просто любопытных были слишком утомительны. И только встречи с Марком Габинием, этим стареющим красавцем с благородным профилем, доставляли Элию истинное удовольствие. Марк был приятным, остроумным и тактичным собеседником. Его неизменно выбирали председателем Большой комиссии, он жил в императорских апартаментах. Ибо он был императором мира Кино. Молоденькие девушки бегали за знаменитым актером точно так же, как и в дни его молодости.
А Марк при встрече с Элием всегда интересовался здоровьем Валерии. И всякий раз непременно спрашивал, сколько лет ей осталось служить Весте. И потом в разговоре, задумавшись, вдруг восклицал: «Еще столько дней… Так много!»
II
Кассий привез сенатора в маленький домик в Никее. Окруженное зарослями, жилище напоминало скорее джунгли, нежели творение человеческих рук. Виноградные лозы вились, как им заблагорассудится, оплетая кудрями стволы огромных пиний. Даже меж плитками на дорожках пробивалась буйная зелень, а кусты роз давным-давно перестали цвести и сплели свои тонкие колючие ветви с лохматыми туями. Здесь, в саду, царили полумрак и прохлада, и возле маленького бассейна с зеленоватой, пахнущей тиной водой, можно было всегда найти тень.
Хозяйка оказалась самым нелюбопытным существом на земле. Она была способна вымолвить не более трех слов за день. Зато готовила отлично. Трудно было представить более подходящий дом для убежища. Впрочем, Кассий утверждал, что Элию ничто более не угрожает, и никакие силы, ни высшие, ни низшие не могут его здесь разыскать.
Элий мучился от вынужденного безделья. Целый день лежал он возле бассейна на неудобном деревянном ложе. Время от времени он опускал руку в прохладную воду и наудачу вытаскивать морские раковины, которые сюда кто-то положил давным-давно. Раковины успели позеленеть, как и камни бассейна, и приобрести терпкий запах распада. Разве судьба многих людей не похожа на судьбу этих злосчастных моллюсков? Из привычной обстановки их насильно переносят в чужую среду, они покрываются мерзкой зеленой тиной и умирают, потому что в чьей-то голове родился внезапный замысел что-то украсить или улучшить.
Элий надеялся, что его жизнь не такова.
Черно-золотой шмель, зависнув над левкоем, рассерженно гудел. Может, это кто-то из богов, ему не хватило нектара в Небесном дворце, и он отправился на землю за данью.
– Хочешь молока? – Звонкий девичий голос вывел его из раздумья.
Элий поднял голову. Девочка лет четырнадцати протягивала ему кувшин с молоком. Волосы ее были очень коротко острижены – светлый ежик на висках светился золотым ореолом. И все же Элий не мог принять ее за мальчишку – слишком тонкие черты лица, слишком узкие острые плечи, а под льном туники явно обозначились упругие груди. От воды бассейна по ее лицу бежали блики.
«Она мила от ноготка до последнего волоска. Посмотришь на нее – кажется, что перед тобой картина, написанная искусным художником», – пришла тут же на ум цитата из Плавта.
– Так хочешь молока? – повторила она вопрос.
– У меня нет чаши.
Она засмеялась.
– Пей прямо из кувшина.
Он принял ее щедрый дар и сделал несколько глотков.
– Я – Лета, но можешь звать меня Летти. А как тебя зовут? – спросила она, принимая из его рук кувшин.
Лета – река забвения. Души пьют из нее и забывают свою прежнюю жизнь. Странное имя для девочки.
– Элий, – ответил он.
– Сенатор Элий? – уточнила она. – Ну конечно, я же видела тебя в позапрошлом году во время игр!
Элий усмехнулся.
– Детей не пускают на бои гладиаторов.
– Это теперь, – объявила она весело. – А в тот год пускали, если со взрослыми. Меня бабушка взяла с собой. Я ее упросила. Сидела почти сразу за сенаторской ложей. Отличные места.
Внезапная догадка поразила Элия. Неужели эта девочка видела это?
– Тот самый бой? – спросил он.
Она смутилась.
– Прости… Да. Было так страшно. Никто сначала не понял, что произошло. А потом все повскакали с мест. Женщины кричали как сумасшедшие. Несколько торговцев мороженым побежали вниз, чтобы отдать медику свои ящики с сухим льдом. Один гладиатор подобрал твои ступни, положил в мешок и запихал этот мешок в ящик мороженщика.
Только теперь он сообразил, что никто не рассказал ему, что творилось в амфитеатре Флавиев в тот момент. А он никогда не спрашивал. Элий отчетливо и ярко вновь увидел арену, только теперь со стороны, будто смотрел на все глазами Летти.
– Я проиграл бой. Несмотря на то, что Хлор нарушил закон, за ним осталась победа.
– Абсурд! Ты отличный боец. Если бы у него был тупой меч, ты бы поднялся и выиграл поединок. Он-то падал два раза. А ты – только один. И ударов ты провел больше. Ты бы победил.
Элий криво улыбнулся.
– Смотрю, ты разбираешься в правилах.
– Я в то время была в тебя влюблена. Твое фото висело над моей кроватью, – призналась она и, как показалось Элию, покраснела.
Но блики воды из бассейна отбрасывали на ее лицо колеблющиеся зеленоватые тени, и Элий не мог сказать точно, не ошибся ли он.
– А сейчас уже не висит? – спросил он насмешливо.
– Нет, почему же… – она смутилась еще больше. – Но на заседания сената детей точно не пускают.
– Ты уже не носишь буллу, – заметил Элий, стараясь перевести разговор на другую тему, чтобы не длить замешательство. – И значит уже не ребенок.
– Ага… не ношу, – поддакнула она. – Мне пятнадцать.
Она выглядела моложе, и Элий подумал, что она специально прибавила себе год. Впрочем, нынешний Римский закон о браке весьма либерален в отношении возраста. В четырнадцать девочка может вступить в брак с согласия родителей, если медики не возражают.
Хорошо, что буллу Летиции Кар он спрятал в простенький оправленный в серебро медальон из морских раковин, а то бы девчонка засмеяла его, увидев, что он носит на шее детский амулет.
– Ты здесь на отдыхе? – Он не мог принять ее за местную уроженку, несмотря на простоту наряда – ее плечи и руки, не тронутые загаром, были ослепительно белы, а выговор выдавал жительницу столицы.
– Ага, я болела, а теперь выздоравливаю. Как и ты.
Она коснулась пальцем незажившего пореза. Красная ранка еще не сошлась до конца и напоминала жадно приоткрытый крошечный рот.
– Как ты так умудрился порезаться?
– Поцарапался о колючки, – соврал первое, что пришло в голову, Элий.
Но девчонка бесцеремонно сдвинула простынь, закрывавшую его грудь, и тогда стали видны многочисленные швы на боку.
– Врешь ты все, – объявила Летти. – Тебя кто-то порезал. За что? А, я знаю. Так «Общество нравственных» поступает с насильниками. Но ты ведь не такой?
Очень мило. Даже детям известно о подобных метках. Что будет, если об этих шрамах пронюхает Вилда? Она сожрет сенатора живьем.
– Да, я как раз такой. Обожаю маленьких девочек вроде тебя.
У Летти округлились глаза, но выражение, в них мелькнувшее, вряд ли можно было принять за страх.
– Тебя специально так изуродовали, чтобы другие думали, что ты плохой. Тебя пытали?
Как она догадлива! Пожалуй, даже слишком.
– Нет, меня приняли за свинью, и захотели приготовить жаркое.
– Бедный мой… – она наклонилась и поцеловала его в щеку.
Но тут же отстранилась и убежала. Он слышал шлепанье ее босых ног сначала по каменным плитам двора, потом по ступеням, ведущим в дом.
Элий прижал ладонь к щеке, будто надеялся сберечь тепло поцелуя.
II
Утром Корнелий Икел получил от одного из фрументариев записку:
«Сегодня вечером Элий прибудет в Рим. Он тяжело ранен и не может сам передвигаться. Приезд держится в тайне – сенатор опасается Макрина и его заказчиков».
Икел сидел в маленькой комнатке таверны «Счастье Императора», где нередко обедал в течение последних пяти лет. Обычно трапезу с ним делил кто-нибудь из его друзей. Но сегодня он ел в одиночестве. И это его тяготило. Жареная телятина казалась префекту претория пресной. Вино – кислым. Голоса за дверью – слишком громкими и слишком наглыми. Кусок не лез в горло – это ему, ветерану Третьей Северной войны, трибуну специальной когорты «Нереида», который на своем веку навидался такого…
Он отворил дверь и вышел в общий зал. Было почти пусто. Посетители таверны веселились в отдельных комнатках. Лишь возле стойки сидела какая-то конопатая девица, задумчиво мурлыкала песенку да разглядывала пустую чашу.
Лучше было бы назначить встречу на одной из тайных квартир фрументариев. Но Икелу необходимо было скрыть эту встречу и от своих фрументариев тоже.
Сегодня Элий вернется в Рим. Вернется, чтобы умереть. Почему бы раненому калеке не покончить с собой от отчаяния? Три верных преторианца исполнят приказ. Элия не станет, Корнелий Икел спасет Империю. Ни у кого больше не появится соблазна заменить Цезаря. Наследник Империи Александр, и другого не будет. Соблазн выбора – страшный соблазн, особенно для солдата. Солдат не должен ничего выбирать. Кроме срока своей службы. А все остальное за него решат другие. Любому ничтожеству величие Империи придаст ослепительный блеск. Главный долг солдата, чтобы величие Рима не померкло.
«О боги, что же я делаю! – мелькнуло в голове Икела. – Кем меня назовут потомки? Новым Юлием Цезарем или презренным Катилиной?»
Дверь в таверну распахнулась. Вошли трое. Он их ждал и сразу же провел в маленькую комнатку. Гвардейцы выслушали приказ и краткие пояснения молча. Обычно эта троица никогда не задавала вопросов, что бы ни приказывал префект претория. Но сегодня преторианцы смотрели хмуро, а один из них, гигант лет тридцати пяти сказал:
– Мне Элий всегда нравится.
Икел ожидал подобного.
– Мне тоже Элий нравится! – воскликнул он почти с неподдельным жаром. – Если честно – гораздо больше, чем эти все эти седые комары из курии. Но у нас нет другого выбора. Ради сохранения Империи Элий должен умереть.
Гигант еще больше нахмурился:
– Не понимаю, чем Элий угрожает Империи. Он хочет захватить власть?
– Он покушается на жизнь Цезаря. Хочет отомстить.
В связи с последними событиями его слова звучали правдоподобно.
– Хорошо, – выдохнул гигант. – Пусть он умрет. И да простят тебя боги.
Он сказал «тебя», а не «нас», и это похожее на упрек «тебя» очень не понравилось Икелу.
III
Пизон прошел в триклиний, наполнил чашу неразбавленным вином и выпил залпом. Бенит сидел на резном стуле – любимом стуле самого Пизона – и наигрывал на клавиатуре органа. Еще до усыновления Бенит явился в дом к банкиру и занял самую лучшую из свободных спален. Теперь он совал нос повсюду, обустраивал все на свой вкус, успел переспать с тремя служанками из пяти, а шестую, самую несговорчивую, уволить. Он разбил две драгоценные вазы, залил какой-то дрянью ковер в таблине, устроил пожар в спальне и подрался с управляющим. Он был как чума, и Пизон совершенно не знал, как с этим бороться.
Зачем он усыновил этого подонка? Даже боги не ведают, зачем? А теперь Бенит прилип к нему, и не отстает. И никогда не отстанет. Никуда от него не деться.
Вслед за Бенитом в дом притащился мерзкий старикашка Крул, ковырял заскорузлым ногтем драгоценные фрески Аквилейской школы и ругался по поводу выброшенных на ветер денег. «Одна мазня, туман какой-то, ничего не разобрать, – бормотал старикан. – Не люблю я эти новшества». На кухне Крул обследовал каждую кастрюлю, сделал поварам выговор за транжирство, в бельевой – распек служанок за порванные простыни, умудрился отнять у управляющего чековую книжку, а потом явился в таблин Пизона и пустился в рассуждения о политике, перемывая косточки каждому из шестисот сенаторов по очереди. Пизон попытался заикнуться о том, чтобы Крул убрался куда-нибудь подальше, но Бенит горой встал на защиту деда. Банкир уступил. Почему? О, боги, почему он стал так малодушен?
Вскоре Пизону начало казаться, что он сходит с ума. Сходит, но никак не может сойти.
– Папаша, ты слишком много пьешь, – заметил Бенит. – Наконец-то я могу называть тебя папашей законно! Здорово, да? Воображаю, какой фурор известие о моем усыновлении произвело на моих дружков-первооткрывателей.
– Заткнись.
– Неужели ты не хочешь послушать мои умные мысли?
– Бенит, мы оба висим на волоске. Драчка в подвале сорвалась, мой заказ не выполнен, а этот олух Макрин пустился бега. Я взял два клейма. Одно – чтобы получить подряд на строительство канала, а второе, чтобы император овдовел. Заплатил за каждое миллион сестерциев. А что вышло? Ничего!
– Друг мой, это-то и хорошо. Потому что твои желания – фикция. В отличие от моих. Цезарь умрет. А я стану императором.
Пизон смерил своего только что усыновленного сынка презрительным взглядом. Бенит играл на клавиатуре органа пальцами ног. У него была одна клавиатура – без труб. Но эти беззвучные упражнения чрезвычайно его забавляли. Он приходил в восторг от одного нажатия клавиш.
– Ну, скажи, зачем тебе нужен вдовый Руфин? Разве ты смазливая девчонка, которая мечтает о выгодном женихе? – ухмыльнулся Бенит.
– Я смотрю на вещи реально. А ты… Исполнения твоих желаний придется ждать до греческих Календ [119]119
То есть желания никогда не исполнятся, потому как у греков не было Календ.
[Закрыть], – огрызнулся банкир. – Ты как всякий ничтожный тип, мечтаешь о несбыточном.
– Неправда. Я – Магн, великий. Просто великие иногда кажутся людям вульгарными. Вот на тебя точно никогда не падет выбор. Из-за твоего богатства. А я беден. Но при этом потенциально богат. Я там и здесь. И нигде. Таких обожает толпа. Она влюбляется в них мгновенно и надолго. Да здравствует толпа! За две тысячи лет она не сделалась ни умнее, ни просвещеннее! Папашка, налей мне. Я хочу выпить за охлократию.
Пизон покорно исполнил просьбу Бенита.
– Папашка, мне очень понравился твой замысле, но я внесу в него некоторые коррективы. Я – твой корректор [120]120
Корректор – должностное лицо, назначенное императором на краткий срок, чтобы исправить то, что другие натворили в провинциях.
[Закрыть], папашка, цени. Кстати, ты знаешь, что Элий в Риме? Нет? Приехал тайно. Говорят, болен. Так вот, сегодня ночью я убью Цезаря, а в убийстве обвинят Элия. Разумеется, с него снимут потом обвинение… может быть. Но это неважно. Главное – бросить тень. Элию не избавиться от нее до конца жизни. А главное, Руфин никогда не простит Элию смерти сына – не важно, виновен сенатор или нет. А потом выйду я весь в белом. Кандидат то есть. И стану императором.
Пизону казалось, что Бенит бредит.
– Ты поражен грандиозностью моих планов? – продолжал Бенит. – Я уберу Цезаря, потом Руфин уберет Элия, а уж потом мы с тобой, дорогой папашка, придумаем, как, не торопясь, убрать Руфина. Настало время массовой уборки. Урожай созрел.
Пизон вновь наполнил свой кубок и осушил.
– А потом ты уберешь меня?
– Нет, дорогой папочка. Ты сам устранишься. Отойдешь в тень и будешь мне помогать добывать империй [121]121
Империй – власть.
[Закрыть]. А я буду помогать тебе добывать деньги. У нас будет совместная компания. «Пизон и сыновья. Рим и провинции». Неплохо звучит? Мы как два братца Диоскура – один бессмертный, другой – обычный человек.
– Потише, пожалуйста, – шепотом попросил Пизон.
– А что такого? Неужто Руфин не знает истории о двух любящих братьях Касторе и Поллуксе? Не волнуйся, папашка, доносчиков никто не слушает нынче. Лучше давай заключим пари на миллион сестерциев, что я сделаюсь Августом.
– Руфин еще жив и не собирается умирать.
– Миллион, папаша. Неужели тебе жаль миллиона для родного сыночка?
И он ударил разом двумя ногами по клавиатуре. Пизон сморщился, как будто пронзительные звуки органа в самом деле раздались в комнате.
V
Отставной фрументарий Лапит пробирался по рынку меж женщин в ярких двуцветных платьях и слуг с сумками и корзинами. Лапит любил сам ходить на рынок и выбирать зелень и фрукты. А еще он непременно останавливался возле торговца антиквариатом, в основном поддельным, что расположился под пестрым тентом возле статуи Меркурия. Но среди его барахла порой встречались подлинные и по настоящему ценные вещицы. Завидев постоянного покупателя, старый торговец-сириец ожесточенно замахал руками, приветствуя Лапита.
– О, боголюбимый, несравненный Лапит! – закричал антиквар, когда бывший соглядатай был от него еще в десяти шагах. – Я нашел для тебя подлинное ожерелье царицы Клеопатры. Только посмотри!
Пройдоха достал из-под прилавка потертый кожаный футляр. Внутри тускло поблескивала нитка дешевых гранатов. Вряд ли подобное ожерелье могла носить даже служанка Клеопатры. Лапит презрительно хмыкнул.
– Не нравится? Тогда я поищу что-нибудь другое… Вот, смотри. Брошь в виде скарабея.
Антиквар суетился, выбирая подходящую вещицу среди многочисленных безделушек.
– Лапит! – Услышал соглядатай рядом с собой незнакомый голос.
Он обернулся, но никого не увидел.
– Не оборачивайся, сделай вид, что тебя интересует барахло этого жулика, – продолжал голос.
И тут Лапит почувствовал, что у него холодеют руки и ноги: он увидел, как мраморный Меркурий повел нарисованным глазом и едва заметно подмигнул. Лапит уронил корзинку с зеленью.
– Я простоял целый час на солнцепеке, пока ты ползал по рынку, выбирая пучок редиски, – продолжал Меркурий. – А теперь слушай меня внимательно. И не отвечай вслух, только кивай головой. Ты понял?
– Да, – выдавил Лапит.
– Что ты сказал, доминус? – Тут же повернулся к покупателю антиквар.
– Ничего, – Лапит кашлянул, прочищая горло. – Лишь то, что сегодня выбор не велик.
– Что поделать! Подлинно интересный товар попадается все реже и реже. Может, тебя интересует мумие? Эта смола, по вкусу напоминающая амброзию.
– Ничего не говори, идиот, – прошипел Меркурий. – Только кивай.
Лапит послушно кивнул.
– Ты купишь мумие? Сколько? – радостно воскликнул антиквар.
– У тебя есть кто-нибудь на примете, кто может проследить за фургонами из Массилии? Куда везут черные камни, похожие на смолу? Мне нужен пункт назначения. И как можно быстрее. У тебя есть верный человек?
Лапит несколько раз кивнул.
– Я достану завтра. Завтра ты придешь? Непременно? – в восторге лопотал торговец.
– Ах, прохвост! – воскликнул каменный Меркурий. – Торговля этим суррогатом запрещена. Ее варят из мумий фараонов. Жулик.
– Жулик, – подтвердил Лапит, забыв, что должен соблюдать молчание.
Антиквар обиделся:
– Клянусь Меркурием, сделка будет честной! Может, возьмешь этого скарабея? Всего сотня сестерциев. А он из знаменитой гробницы Тутанхамона, раскопанной археологом Картерием.
Скарабей был месяц назад сделан в захудалой мастерской в Фивах из полудрагоценных камней.
– Как только узнаешь, куда везут руду, явишься немедленно в мой храм, – продолжал наставления бог жуликов и торговцев. – Бросишь на алтарь немного фимиама, а затем сообщишь все, что удалось узнать. Ты все понял?
Лапит кивнул.
– Я так и знал, что он тебе понравится. Замечательный скарабей! Он принесет тебе счастье! – Ликовал торговец: давненько ему не удавалось так ловко ввернуть покупателю вульгарную подделку.
Лапит скривился, но вынужден был вытащить из кошелька несколько монет и расплатиться. Оставалось надеяться, что боги компенсируют вынужденные расходы. Но Меркурий не торопился это подтвердить. Тогда Лапит покосился на статую. Она больше не подавала признаков жизни: не подмигивала нарисованным глазом и не хмурила брови. Обычная статуя Меркурия, такую можно увидеть на каждом рынке.
