Текст книги "Запретная. Враг отца (СИ)"
Автор книги: Марианна Кисс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Запретная. Враг отца
Марианна Кисс
Пролог
Федеральная тюрьма
– Смотри, какая сучка… молоденькая…
– Да там и сисек ещё нет, – ржёт Щербатый.
– Какая разница тебе ты что на сиськи будешь смотреть, главное – дырочки и язык.
– А прощупать?
Грохнулась об пол штанга, ударилась о стойку, я обернулся.
– Заткнитесь, уроды, ничего не шарите в искусстве, дайте послушать, – рыкнул Бес.
Его шестёрки сразу заткнулись.
Не смотрю на экран.
Бес нащелкал на телеке какой-то фестиваль или конкурс молодых дарований. Просвещается. Старый пердун. Ему на девок только по телеку смотреть, у него вышка. Пожизненное. Любит про искусство послушать. А так как он тут бугор, то и всем приходится треньканье слушать.
Да, мне, собственно, похер. Я свои последние тюремные деньки усиленно занимаюсь. Чтобы кулак у меня был твёрдый, когда маленькому, старому гадёнышу Оравину буду ебальник чистить.
Очень хочется. Коплю злость и силу.
Обернулся, глянул на главного, тот залип на экране. Ну, и я повернул голову, что там такого, отчего эти недоделанные ржут.
Девчонка эмоционально играет на рояле. Волосами трясёт, грудью, руками… красиво, да. Но это не моё.
Люблю порно и шлюх, а это для какого-то сосунка прыщавого, ну и бля Беса, старого импотента.
Отвернулся, снова оценил свою мышцу и предплечье, сильнее сжал гантель. Хорошо хоть в тюрьме прокачался, на воле не до того. Там я богатый, уважаемый человек… был.
Сгибаю, разгибаю. Раз-два. Туда-сюда. Хоть какое-то занятие. Блядь. Это тебе не финансами ворочать. Тут много ума не надо.
Да конца срока меньше года. Пока занимаюсь своим физическим здоровьем, духовным, потом займусь, когда откинусь. Вот тогда я так навдохновляюсь, выебу всех, кто хоть сколько-то будет подходящим.
– Гля чё делает, ёп твою мать… и кто такую захочет, у неё же с головой не в порядке, одни ноты на уме, – снова ржёт Скунс.
– Заткнись, сука, я слушаю, не видишь, – рычит Бес.
– Прости, прости, не выдержал…
Последние аккорды даже меня заставили обернуться. Глянул на экран. Девица встала, мило так кланяется. Довольная, раскраснелась… ещё бы. Всё равно не моё. Молодая. Невинная. Я люблю опытных.
Зал взорвался аплодисментами.
– Да, девчонка огонь, – осклабился главный.
Из телека ведущий вещает:
– Перед вами выступала лауреат конкурса молодых дарований имени Ростроповича, Софья Оравина.
И тут мне словно по коже огнем провели. Раскаленным железом к груди припечатали.
Оравина?
Софья Оравина?
Дочь его!
Софья Оравина – дочь человека, который меня сюда упрятал!
1
Софья
Закрыв глаза, повторяю Патетическая сонату. Третью часть. Мою любимую. Играю её в перерывах между разбором нового материала. Просто для отдыха. И для того чтобы ещё раз услышать эти звуки, от которых я вхожу в стояние странного любовного транса.
Почему любовного, потому что любви у меня никогда не было, и с такими темпами никогда не будет.
Я говорю о той другой любви, которая снаружи. За окнами, за стенами. Которая кипит в свободном от нот мире. Но только пока без меня.
Сейчас моя единственная любовь – музыка.
Всю жизнь я пробираюсь сквозь эту любовь, иногда ненавижу, иногда снова люблю. Пылаю страстью. Горю и потухаю. А потом снова загораюсь. Я точно знаю, это со мной навсегда, кто бы, когда не появлялся в моей жизни и не исчезал, музыка будет со мной всегда.
На уровне импульсов витающих в воздухе, едва ощутимых вибраций, ощущаю бесшумные шаги папы. Приближается на носочках. Думает, я не слышу.
Он любит подслушивать, подойдя поближе к двери моей комнаты.
Странно, я совершенно не волнуюсь в зале, где полно разных звуков, где сотни глаз смотрят, и сотни ушей слушают, как я играю, но здесь, дома мне все мешает, даже присутствия папы не могу выносить. Когда занимаюсь, требую, чтобы он не входил.
– Пап, я тебя слышу, – говорю, не открывая глаз, перебирая пальцами по клавишам дореволюционного отреставрированного Беккера.
Ни один другой рояль я не люблю так сильно. Но всё равно когда-нибудь мечтаю изменить моему старичку. Это потом, когда я стану известной пианисткой и у меня будут деньги на самый лучший Стенвей.
Сейчас даже мой папа, довольно небедный человек не может себе этого позволить. Я знаю, у него достаточно денег, но в силу разных неизвестных мне причин, он не может совершить подобную покупку.
– Всё, всё, не мешаю, – папа уходит так же, на цыпочках.
Я улыбнулась, не открывая глаз.
Природа наделила меня исключительным слухом. Я слышу фальшь и гармонию не только в нотах, но и в окружающих звуках.
Последний аккорд. Грациозно изгибаю кисти руки, кладу ладони на колени.
Это папа говорит – грациозно, сама я бы такого о себе не сказала.
По утрам, перед тем как уехать на работу в министерство, папа приходит поцеловать меня.
– Тук-тук, уже можно к тебе входить? – папа заглянул в комнату.
– Можно, – оборачиваюсь.
– Сонечка моя, жаль твоя мама не видит, какая ты стала, – сейчас, как обычно, потоки умиления и любования мной.
– Она видит, – киваю на портрет моей мамочки.
– Да, она делает все, чтобы тебе было ещё лучше, – соглашается папа.
– Куда уж лучше, пап? – я посмотрела в его глаза, показалось, сегодня он какой-то грустный. – Что-то случилось? Это на работе?
– Нет-нет, – поспешно отвечает, подошел, поцеловал меня в лоб, – ладно, мне пора. Дела государственные не ждут.
Я встала со стула, обняла его, а он меня как-то странно обнял, не как обычно.
Возможно, показалось, но я почувствовала какую-то тревогу.
– Будешь заниматься?
– Да. Одно место туго идёт, – кивнула снова садясь.
– У тебя туго? – потрепал по плечу.
– И такое бывает, – перелистнула ноты.
– Эти пальчики не могут играть туго, – взял мою ладонь, поднёс к губам.
– Ещё как могут.
– Ну, все, я ушел, машина ждёт, – он направился к двери.
– Давай, – я махнула, не оборачиваясь, и сразу тронула клавиши подушечками пальцев.
Давид
Лимузин остановился у здания. Охранник вышел из машины, просканировав территорию, открыл мне дверь.
Я неторопливо поправил манжету рубашки, затянувшуюся на сантиметр дальше под рукав пиджака.
Не люблю когда что-то неидеально.
Прошел в холл. Мимо металлоискателей и сотрудников ЧОПа.
Небрежно, сунув руки в карманы, подождал, пока охрана проверит лифт.
Поднялись на этаж. Прямо по коридору меня уже ждут в самом дальнем кабинете.
Дверь распахнулась.
– Добрый день, прошу вас, – секретарь в строгом черном платье и элегантных туфлях мило улыбнулась, приглашая меня.
– Давид, какие люди и без охраны, – приветствует, расставив в сторону руки Алексей Павлович Оравин.
– Вообще-то, с охраной, – я вошел, осмотрел кабинет.
Его теперешний владелец явно ни в чём себе не отказывает. Берёт всё, что можно взять.
– А, да, точно, прости, запамятовал. Ты же теперь не ходишь без своих голово… Ой, извини. Ну, присаживайся, рассказывай, – натянул улыбку, словно и правда рад меня видеть.
Я-то знаю, как он сейчас трясётся от страха.
Старая крыса. Как выстилается. А на суде геройствовал, сука. Не стесняясь, вешал на меня всех собак.
Ненавижу старого лживого козла. Дать бы ему по раскормленной роже… как же я мечтал об этом… семь долгих лет.
Но, собственно, я здесь не за тем, чтобы размозжить его старую башку, об полированный стол. Не люблю грязь, кровь… глянул на рукав светлого пиджака… снова манжета скрылась. Мать твою, просил же купить нормальные рубашки. Уволю к чёрту управляющего.
– Да что рассказывать, вот на свободе уже месяц как, – глянул в прищуренные хитрые глазки.
– Месяц? – делает вид, что не знал, старая падла, – а что же не зашёл? – щёлкнул пальцами заглянувшей секретарше, та поняла только по жесту, кивнула и скрылась, прикрыв дверь.
– Занят был. Дел много накопилась. За семь лет-то, – я сжал губы в улыбке, показывая, чьи это были семь лет.
Не только мои, но его страшных снов и кошмаров по ночам. Я уверен они были.
– Ага, понимаю, понимаю, – проговорил синюшными губами.
– Вот и к вам заехать пришёл черед. Так сказать, за старыми договорённостями.
– Так я и не против, всегда рад, – суетится, конечно, он рад, расплатится со мной и, наконец, закончатся его тахикардия и аритмия.
– Ты возмужал, Давид. Повзрослел.
– Спортом занялся на старости лет, – показываю накачанную руку. Бицепс даже сквозь пиджак проступает.
– Ну-ну, какие твои годы, Давид. Это меня уже скоро на пенсию выпрут, а тебе-то ещё сколько всего предстоит.
– Скоро сорок пять, а лучшие годы уже потрачены, – дернул я бровями.
– И ничего не потрачены, женишься ещё, детей заведешь, – ухмыляется.
Я натянуто улыбнулся, посмотрел на него взглядом коршуна готовящегося к затяжному падению и единственной возможной попытке цепко схватить добычу.
– И о детях поговорим, не возражаю.
– Ну, так я это, все приготовил, как договаривались, – смотрит заискивающе. – Сегодня приходи к нам на ужин. Я о тебе не забыл, не думай.
Ещё бы ты обо мне забыл.
Я улыбнулся, оголив зубы. Кивнул довольно.
– Приду, – встал, секретарша вошла с подносом с двумя чашками кофе, подошла, поставила поднос на стол, – Спасибо за прием, – я взял одну из чашек, отхлебнул, – отличный кофе.
– Бразильский, – Оравин внимательно за мной наблюдает.
– Пойду, на сегодня несколько важных визитов, – я поставил чашку.
– Ну, так я жду на ужин?
– Приеду обязательно.
Он пошёл ко мне за рукопожатием, но я отвернулся и вышел из кабинета.
Спустился в холл, где оставил охрану, чтобы этот раньше времени в штаны не наложил. Будет момент, ещё обделает портки.
2
Софья
Папа вернулся с работы, я радостно бегу его встречать. Ещё только спускаюсь по лестнице, как он уже торопливо входит в холл и протягивает ко мне руки.
– Сонечка, у нас сегодня важный гость к ужину, оденься прилично.
– Пап, ты что пригласил кого-то на ужин? – недовольно моргаю.
Не люблю, когда он начинает устраивать посиделки, они с гостями, или гостем начинают выпивать и я опять должна развлекать какого-нибудь высокопоставленного дяденьку, который осматривает меня слюнявым взглядом.
– Да. Сегодня будет мой давний знакомый. Очень давний, ты его не помнишь, – уговаривающе улыбается папа.
– А я обязательно должна присутствовать? Может, вы сами как-то, без меня?
– Ну как же, дочь, ты хозяйка этого дома и его украшение, как без тебя?
– Понятно, опять заставишь играть, – тяжко вздыхаю.
– Ну а как, звёздочка моя, ты у меня одна надежда и отрада. Ты – моя гордость, дочь.
– Ну ладно, ладно, считай уговорил. Пойду тогда гляну, что надеть, а то я в магазине уже сто лет не была.
– Ты же только вернулась из Милана, – удивлённо моргает.
– Я ведь там не по магазинам ходила, пап. Ты представляешь, что такое конкурс…
– Ясно-ясно, я понял, – перекрыл мой ожидаемый словесный поток, насчёт того, что я езжу на конкурсы, а не на шопинг, – давай, малышка, иди, готовься, а я пойду, посмотрю, что там повар, – папа махнул на меня рукой и пошел вниз на кухню.
Я поднялась к себе, в гардеробную поискать, что надеть к ужину, чтобы не особо пафосно как на концерт, но и не совсем по домашнему. Главное, чтобы было удобно музицировать для неизвестного гостя.
Около восьми вечера я услышала, папа уже разговаривает с кем-то в гостиной.
Сама не выхожу, жду приглашения.
Не особо я люблю этих его высокопоставленных гостей, но понимаю это нужно для папы по работе. Он всегда хвалится мной и просит играть. Никуда не денешься. Приходится играть эту роль, выполнять просьбу папы. Нести не тяжелое бремя славы. Пока ещё не мировой.
За такими ужинами я не столько нужна для беседы, сколько для того чтобы он лишний раз полюбовался мной. Показал кому-то. Потешил своё отцовское самолюбие.
Вот, мол, смотрите, у меня дочь лауреат бесчисленных конкурсов. Обладательница кучи премий. Гениальный талант.
Забывает, что я совсем не гений, я просто много и упорно работаю.
Папа любит эти моменты отцовской гордости, когда ему удаётся потешить своё тщеславие, показывая меня и перечисляя все мои регалии.
Сегодня не будет исключением. Я выйду, посижу, полюбуюсь. На меня посмотрят. Потом сыграю. Мы поужинаем. Папа с гостем начнут беседовать и спорить. Я отпрошусь свою комнату, а они засядут за тайные беседы, в которые меня не посвящают.
Должность папы не позволяет раскрывать секреты деятельности. А меня это не особо интересует.
Я ещё раз просмотрела партитуру. Сегодня лирическое настроение, сыграю им что-нибудь из Шопена. Сонатину, или Маленькую пьесу, решу по настроению.
В дверь постучали.
– Войдите, – повернула голову.
– Вас просят в гостиную, – сказала горничная.
– Спасибо, Марта, – я положила ноты на рояль, ещё раз глянула в Пьесе на аккорд си-бемоль в третьей октаве. Там есть одно место, которое я всё время играю на автомате и пару раз не попадала в аккорд.
Иногда из головы выветриваются ноты, но пальцы помнят всё.
Перед выходом ещё раз посмотрела на себя в зеркало. Сегодня надела светлое платье, сплетённое из золотистых нитей. Поправила прядь волос. Она всё равно выбьется, когда я буду играть. Пока пусть лежит, где положено, на своём месте, за ухом. Ещё раз пригладила волосы, улыбнулась и пошла вниз.
Спускаюсь по лестнице и сразу замечаю у камина мужчину стоящего ко мне спиной. Он разглядывает Моне, папину любимую картину.
– А вот и наша дорогая дочь, – папа встал с кресла, заулыбался и пошёл мне навстречу, протянул руку, я подала свою.
– Прошу знакомиться, Софья – моя дочь, а это – Давид Нечаев, мой давний знакомый.
– Очень приятно, – я улыбнулась мужчине лет сорока, может быть сорока двух.
Вообще, я плохо разбираюсь в мужчинах. А в таком возрасте они кажутся мне все немного старыми.
Нечаев внимательно посмотрел на меня, кивнул и улыбнулся. Его улыбка оказалась довольно приятной. Даже обаятельной. В глазах странный блеск, какой-то тёмный и опасный. Но светлый костюм мужчины сразу расположил и расслабил, подсказывая, что его хозяин человек из интеллигентного общества, образованный, немного аристократичный. Впечатление неоднозначное, но это все, что есть на данный момент. Возможно, когда Нечаев заговорит, я буду знать о нём немного больше.
Почему-то внутри вместо равнодушной вежливости проснулось странное неосознанное любопытство.
– Добрый вечер, – сказала я, и второй раз слегка улыбнулась, чисто чтобы быть вежливой.
– Добрый, – голос его низкий, грудной, с басовыми нотами вначале слова и баритональными в конце.
Всего одно слово и ноты его голоса тут же запечатались в памяти как тревожно приятные. Заставляющие хотеть услышать их вновь.
– Ваш отец много рассказывает о вас, – проговорил Давид, внимательно рассматривая моё лицо.
– Я уже привыкла.
– Прошу вас к столу, ужин уже накрыт. Мы можем пройти в столовую, – позвал папа.
– Позвольте вашу руку, – негромко сказал Нечаев.
Мне стало немного неловко, посмотрела на папу, он едва заметно кивнул.
Подала руку Давиду, он легко стиснул мои пальцы. Я вздрогнула, почувствовав тепло его ладони. Показалось, что в этом движении было что-то чуть большее, чем обычное касание. Непривычное ощущение от незнакомого мужчины. Я не привыкла, чтобы меня касались, тем более вот так. Смущает так же его заинтересованный взгляд.
Лучше не обращать на это внимания.
В консерватории у меня была пара поклонников, которые также смотрели. Издержки известности, пусть и в узких кругах. Но одно дело когда смотрят парни, и совсем другое взрослый мужчина. Тут есть некоторая разница.
Мы сели за стол, Марта подала ужин.
Я не слишком голодна. Обычно перед такими ужинами немного кушаю, чтобы не выглядеть голодной. Под осторожным, ненавязчивым взглядом Давида беру приборы, отрезаю небольшой кусочек утки, кладу в рот.
Папа поднял бокал.
– За что пьём?
– Давайте выпьем за нашу тёплую, дружескую встречу, – сказал Давид, протянул руку к своему бокалу, я взяла свой с водой.
– Я рад, что мы договорились, – довольно произнёс папа.
– Да, кстати, вот насчёт договора, – Давид не стал пить, а поставил на стол свой бокал, – я хотел бы уточнить кое-какие детали…
– Да? И какие же? – папа удивлённо на него посмотрел.
– Я хочу пересмотреть наш договор в сторону более выгодную для вас, – выражение лица Нечаева стало вдруг непроницаемо-жестким.
– Очень интересно, – папа прищурился, и тоже поставил бокал.
Атмосфера явно накалилась. Между моим отцом и этим человеком есть какие-то невысказанные тайны и мне ни к чему их знать.
Я положила салфетку, собираюсь встать и уйти.
– Прошу вас, Софья, останьтесь, – проговорил Давид, пристально глянув мне в глаза.
От этого взгляда легкие мурашки пробежали по моему телу, как-будто предупреждая об опасности, которую он в себе таит.
Я посмотрела на папу, тот осторожно кивнул и ещё сильнее сощурил глаза, что внутренне тоже несколько напугало меня. Что-то происходит.
– Прежде, чем я озвучу своё решение, прошу вас, сыграйте что-нибудь, – сказал Нечаев, повернул голову и посмотрел на пианино у стены. Оно тут как раз для таких вот случаев.
– Чтобы вы хотели услышать? – спрашиваю вежливо, может пока я буду играть они как раз и договорятся, совсем не буду против.
Я встала.
– На ваш вкус, – Давид провёл взглядом по моей фигуре, задержал на груди, отчего румянец вспыхнул на моих щеках.
Кто он такой этот Нечаев?
Стало напряженно и неприятно внутри.
Я подошла к роялю, села на стул, удобно умастилась. Коснулась ладонями крышки, провела по ней пальцами и наконец подняла, тихо стукнув о переднюю стенку корпуса. Несколько движений пальцами. Ладони зависли над клавишами. Касаюсь ля бемоль, си бемоль и на несколько минут я забываю обо всём.
Давид
Она заиграла, я закрыл глаза. Чтобы не смотреть как она будет двигаться. Этим я хочу насладиться потом.
На несколько минут погружаюсь в транс от звуков, которые она извлекает из этого невзрачного на вид инструмента.
Но больше всего думаю не о звуках, а о том, что уже скоро это малышка будет выполнять совершенно другие обязанности.
Мелодия закончилась. Я повернулся к Оравину, кивнул с лёгкой тенью понимания и восхищения игрой его дочери. Она встала, подошла к столу.
– Не хочу вам больше мешать. Я пойду, – словно спрашивает у отца разрешение.
Послушная девочка. Это хорошо.
– Прошу вас остаться. Я бы хотел, чтобы вы присутствовали, – я мягко улыбнулся, прежде чем испугать нужно сначала расположить, Софья ответила улыбкой и села за стол, – Так вот, – я повернулся к Оравину, что-то явно почувствовавшему, он с тревогой посмотрел на меня, потом на дочь, – я оставляю вам Алексей Павлович, все, что вы для меня приготовили.
– Как… а как же? – глазки его испуганно забегали.
– Я хочу её, – я указал на пианистку. – Я забираю её с собой, и тогда мы с вами в расчёте. Больше никаких претензий к вам у меня не будет.
– Подожди, Давид, мы так не договаривались, – он недовольно сжал челюсть и помотал головой.
Малышка повернулась, с тревогой и недоумением посмотрела на отца.
– О чём он говорит, папа?
– Подожди, не вмешивайся, я сам поговорю. Давай-ка, поднимайся в свою комнату, – строго осёк он её вопрос.
– Нет, пусть она останется, – говорю мягко, но требовательно.
– Так нельзя, Давид? Ты играешь грязно.
– Не заставляйте меня напоминать о том, как играли вы. Если предмет нашего разговора она, то так можно, – кивнул я в сторону Софьи.
Она растерянно моргает, глядя то на меня, то на отца.
– Но почему ты пересмотрел решение? Я же готов был заплатить.
– Я не хочу от вас ни денег, ни недвижимости. У меня всего этого полно. Я хочу её. Или есть какая-то проблема? Вы уверяли меня, что я могу попросить всё что захочу.
– Давид, но это же немного другое…
– Я хочу её, – указал я пальцем на Софью, отчего она испуганно прижала руки к груди.
3
Давид
– Папа? – её испуганный вид, эти расширенные от непонимания глаза, чуть приоткрытый рот, сжатые тонкие пальцы.
– Малыш, послушай меня, – он вскочил с места подошёл к ней, положил ладони ей на плечи.
Трепетная сцена прощания отца с дочерью.
– Говори ей, что сейчас она пойдёт со мной, – тон моего голоса поменялся до угрожающего.
В тюрьме я многому научился, в том числе уметь влиять на людей посредством интонации в голосе. Она может быть мягкой, уговаривающей, твёрдой, упрямой, угрожающей, воинственной и даже убийственной. Без единого движения, только голосом, можно решать разные задачи. Главное – уметь этим пользоваться в нужные моменты. В числе других я овладел и этой наукой.
– Папа, что происходит? – Софья сильно забеспокоилась, взволнованно моргает, а мне безумно нравится этот её страх, который только-только ещё зарождается.
А у Оравина выхода нет. Он в ловушке. Он должен отдать мне дочь и ещё чемодан ей собрать в дорогу.
– Послушай, доченька этот человек Давид, он очень пострадал из-за меня и я пообещал ему заплатить за всё, за то, что он из-за меня выдержал, – гладит её плечи.
Старая крыса, я знал, что его ничего не остановит. Он, наверное, даже доволен – дешевле отделаться. Знает, что я не причиню ей какого-то вреда, ну, трахну, ну, с кем не бывает.
Сучонок. Обрадовался, что я указал на неё.
Трагедии не выйдет. Не с его стороны. Несчастна будет только она.
Я-то рассчитывал, что он кинется на колени и будет умолять, чтобы я не забирал дочь. А он даже рад, падла. Продажная сволочь продажна во всём.
Можно было бы снова переиграть, я шел сюда попрыгать на его нервах. Девчонку пару раз видел на видео. Ничего особенного, эмоциональная, смазливая. Не в моём вкусе. Но когда она показалась в проёме двери, подошла, и когда я дотронулся до её пальцев, что– то произошло.
Пока не знаю что именно. Не уверен. Не могу сказать.
Сейчас я хочу в этом разобраться и поэтому пойду до конца.
Девчонка однозначно стоит того, чтобы обменять её на те бабки, которые Оравин должен был мне выплатить. Дальше посмотрю, что с этим делать, но сейчас я действительно захотел – её.
– Папа, а причём здесь я? – она повернулась, смотрит на своего папашу, ещё не верит в то, что прямо сейчас он её продаёт.
– Понимаешь, малышка, он хочет, чтобы ты пошла с ним, – уговаривает тот.
– Я не понимаю, – она встала со стула я снова залюбовался.
Да, в жизни она совсем другая. Тёплая я бы сказал. И этот её голос, мягкий, грудной.
– Доченька, прошу тебя, может быть это ненадолго, не навсегда.
– Да что ты такое говоришь? Вызови полицию и прогони его отсюда, – она быстро глянула на меня, я усмехнулся.
– Не могу, дочь. Не говори так. Мне нельзя, я многим ему обязан…
– Но почему я должна отдавать твои долги?
А она умная. Умнее, чем я мог предположить. Приятная. Требует, но мягко, не агрессивно. Терпеливая, и любит своего отца.
Она-то его любит. И он её должен, но не так, чтобы кинуться на меня, набить мне морду. Тюрьмы он боится больше, чем возможности расплатиться со мной своей дочерью.
– У тебя есть деньги, заплати ему, – мотнула головой в мою сторону, волосы выбились из-за уха.
Непослушная прядь. Она уже несколько раз выбивалась, но Софья упрямо возвращает её на место, за ухо. Маленькое аккуратное ушко с жемчужной серьгой.
– Я хотел заплатить, но он не хочет денег, он хочет… – Оравин осёкся.
– Нет, я никуда с ним не пойду, – она повернулась, собралась уходить из гостиной.
– Ну что ж, ладно, я понял. Значит, мы не договоримся, – я встал со стула, – тогда ждите гостей, – повернулся, чтобы уходить.
– Подожди, Давид, не торопись, – вытянул руку Оравин, я остановился.
Софья остановилась у лестницы и обернулась.
– Каких гостей, папа?
С жалким видом Оравин стоит, опустив плечи. Играет горем убитого отца. Но я-то знаю, какая хитровыдуманная эта мразь.
– Он имеет в виду, что сдаст меня полиции. Меня посадят дочь, до конца жизни. Я слишком стар для тюрьмы, я не хочу… – закрыл лицо руками, делает вид что плачет.
Как ловко он ей манипулирует.
– Почему? Что ты сделал такого? – она подошла к отцу, обняла его.
– Ох, не спрашивай, не спрашивай, – вздыхает, как всхлипывает.
– Ваш отец делал очень плохие вещи, – если надо, я помогу ей открыть глаза на не совсем законные деяния её папаши.
– Замолчи, Давид, не смей, – он быстро зыркнул на меня, вот он настоящий, вот он гад.
Такого она его ещё не знает.
– Папа, о чём он говорит?
– Тебе лучше в это не лезть.
– Почему? Почему тюрьма? – Софья жалостливо смотрит на отца.
– Малышка, прости меня Сонечка, прости. Я не должен был, я не думал, что расплата будет такой, – он обнял её.
Надоело наблюдать за его кривляниями.
– Так вы идёте? – я подошёл к двери, обернулся и посмотрел на них обоих.
Он, выдавливая слёзы и подрагивая всем телом, жалкое зрелище, и она почему-то в этот момент кажется особенно притягательной и совершенно недоступной.
Даже не знаю…
Если я сейчас повернусь и уйду, а она не пойдёт за мной… я буду разочарован.
Тогда придётся сдать Оравина со всеми его потрохами.
Надеюсь, что она всё-таки пойдёт.
– Как хотите, – я подошел к двери.
– Ладно, я пойду с вами, – сказала Софья.
Я обернулся. Кивнул.
Она отпустила руку отца, секунду постояла рядом с ним, повернулась и пошла к выходу. Я открыл перед ней дверь, она вышла и остановилась на крыльце, ожидая меня.
Да, теперь я доволен…
