Текст книги "Сиротка. Нежная душа"
Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
Глава 2
Фальшивые ноты
Гостиная Лоры, в тот же день
Мирей постаралась, чтобы поднос с чайным прибором выглядел как можно лучше. Парадные серебряные ложки, китайский фарфор… Эрмин обожала этот сервиз с тончайшими чашками, украшенными изображением сада, в котором прогуливались женщины в кимоно. Создавалось впечатление, что основные цвета рисунка – темно-красный, черный и зеленый – оживали, стоило лишь налить в изысканную посуду золотистый горячий чай.
Домоправительница дважды убегала в кухню за угощением: блинчиками с кленовым сиропом и посыпанными сахарной пудрой оладьями.
– Нам ни за что столько не съесть! – воскликнула Лора. – Мсье Дюплесси решит, что мы обжоры!
– Мсье Ханс и мсье Клеман скоро вернутся. После долгой дороги на таком холоде они будут очень голодны.
– Я тоже успел проголодаться, – сказал гость. – Я думал, что смогу пообедать в Валь-Жальбере, но все торговые заведения закрыты. Этот поселок кажется мертвым, чтобы не сказать призрачным!
– А я помню его оживленным, густонаселенным, с домами, оснащенными по последнему слову техники! – возразила Эрмин. – У здешних жителей было чем гордиться: в каждом доме не меньше четырех комнат, с отоплением, и электричеством.
Энтузиазм молодой женщины вызвал у импресарио улыбку. На мгновение Лора испугалась, что дочь вспомнит и о туалетных комнатах с водоспуском – по меркам региона, неслыханное достижение прогресса. Поэтому она поторопилась добавить:
– Должна вам сказать, мсье, что целлюлозная компания построила для своих работников функциональные и очень удобные жилища. Если бы фабрика, которая давала работу сотням людей, не закрылась, Валь-Жальбер, я уверена, по-прежнему бы процветал. Но что привело вас в поселок-мираж, мсье?
Эрмин, погрузившаяся было в ностальгические воспоминания, кивком подтвердила свою заинтересованность в ответе на вопрос матери. Октав Дюплесси задумался.
– А если я скажу вам, что золотой голос мадемуазель… прошу прощения, мадам Эрмин привел меня в эти безлюдные места? Но я не поэт, и вы не живете посреди белой пустыни. И все-таки это правда. Я присутствовал на мессе в церкви Шамбора. Когда кюре заговорил о таланте «соловья из Валь-Жальбера», во мне, что неудивительно для человека моей профессии, проснулось любопытство. Это было настоящее чудо! Мадемуазель… простите, мадам, я все время путаюсь, потому что вы показались мне в тот вечер совсем юной; спели «Ave Maria», а потом этот превосходный гимн «Adeste Fideles»[6]6
Христианский гимн «Придите к Младенцу», исполняемый в период рождественских праздников. Его связывают с именем святого Бонавентура. Иногда во Франции его называют «Peuple fidele» («Верующие»).
[Закрыть], что позволило мне оценить силу вашего голоса и чистоту его тембра. Хрустальный, но без хрупкости. Я слышал немало лирических исполнителей, в том числе и в Европе, поэтому не мог вернуться в Квебек, не попытавшись узнать больше. Если бы вас услышал директор Капитолия, он бы, как и я, пришел в восторг. Вы просто обязаны, мадам – и я призываю в свидетели вашу мать – петь на большой сцене.
– В прошлом году мы планировали путешествие в Европу, – вступила в разговор Лора. – Предполагалось, что моя дочь пройдет прослушивание в нескольких театрах. Она брала уроки пения у моего жениха, пианиста Ханса Цале. Он тоже уверен, что у Эрмин прекрасное сопрано и перед ней открывается блестящее будущее.
Для Эрмин этот разговор стал настоящим мучением. Уговоры Октава Дюплесси растревожили душевную рану, которая мучила ее, хотя сама она практически не отдавала себе в этом отчета. Удручало ее и явное сожаление в тоне матери.
– Даже если у меня были отличные перспективы стать артисткой, я предпочла выйти замуж за мужчину, которого люблю больше всего на свете, – сказала молодая женщина. – Я сознательно и по собственной доброй воле отказалась от певческой карьеры. И решения не изменю. Мне нужно воспитывать ребенка.
Октав Дюплесси устремил на нее проницательный, обвиняющий взгляд.
– Однако, глядя на вас, этого не скажешь, – сказал он, невесело улыбаясь.
– Чего не скажешь? – спросила Эрмин.
– Что вы довольны, своим жизненным выбором, – ответил импресарио. – Я допускаю, что вы выросли в этом поселке и любите эти места, дикую природу, которая вас окружает. Сегодня утром я любовался вами, сидящей верхом на лошади. Силы небесные, мадам, вы очень красивы, и это еще одно преимущество. Не в обиду выдающимся певицам будет сказано, но большинство сопрано имеют очень внушительные фигуры, если вы понимаете, что я хочу сказать. И часто этим дамам доводится играть роли юных девушек, которые по задумке авторов должны быть очень хороши собой. Но тут уж ничего не поделаешь: в опере главное – это голос и артистический талант исполнителя. Поэтому роли получают сорокалетние примы, чья внешность, однако, диссонирует с персонажем. Но вы! Я представляю вас Маргаритой, юная прелесть которой очаровала доктора Фауста. С белокурыми косами – ведь у вас чудные волосы – и парика не потребуется! Вы слышали «Фауста» Гуно[7]7
Пятиактная опера по мотивам легенды и одноименной пьесы Гете, созданная 19 марта 1859 года.
[Закрыть]?
Лоре пришлось признать, что она слышит об этом произведении впервые. Эрмин же неохотно кивнула.
– С Хансом Цале мы разучили арию Маргариты, в которой та умоляет ангелов помочь ей, поскольку она отказалась уступить власти Сатаны.
– Какая странная история! – воскликнула Лора.
– Ваше исполнение партии прекрасной Маргариты будет чрезвычайно убедительным, – сказал импресарио.
Со второго этажа донесся плач младенца, потом звук шагов – должно быть, Шарлотта поспешила в комнату к Мукки.
– Мсье, мне нужно подняться к сыну, – сказала Эрмин. – Он проголодался. Думаю, будущей зимой, в это же время, я снова приеду в Валь-Жальбер. Может быть, тогда я смогу подумать о поездке в Квебек, но только не сейчас. Я благодарю вас за похвалы, хотя, думаю, я их уже не заслуживаю. Вы, без сомнения, знаете, что голос – инструмент, который нужно ежедневно тренировать и улучшать. Я же пою очень редко, только для семьи и друзей. До свидания, мсье Дюплесси!
Молодая женщина вышла в коридор и стала стремительно подниматься по лестнице. Разочарованный, Октав Дюплесси встал. Не отрывая взгляда от Лоры, он взял свое пальто и шляпу.
– Мадам, я оставлю вам визитку. Тут мой адрес и номер телефона. Прошу вас, убедите дочь попробовать себя в качестве лирической исполнительницы. Она очень талантлива. Я надеялся, что услышу ее здесь, в вашем доме. Увы! Я потерпел неудачу.
На улице послышался шум – это вернулся Тошан, который возил Ханса Цале в Шамбор на собачьей упряжке. Лаяли собаки, слышался мужской смех. Лора проводила импресарио к входной двери, отметив про себя, что Октав Дюплесси – привлекательный сорокалетний мужчина и говорит без квебекского акцента.
– Вы француз? – спросила она, пожимая ему руку.
– Да, мадам, парижанин. Но мне так понравился Квебек, что я решил здесь остаться. Не будете ли вы так любезны сообщить мне имя вашей дочери?
– Я окрестила ее именем Мари-Эрмин, но вот уже много лет все зовут ее просто Эрмин.
– Эрмин! Я не забуду это имя, оно встречается не часто.
Октав Дюплесси поклонился. В этот момент в дом вошел Ханс Цале и с недоумением воззрился на посетителя. Импресарио вышел, не удостоив пианиста взглядом. Лора прижалась к будущему супругу.
– О, если бы ты только знал, какая упрямица моя дочь! – воскликнула она.
– Лора, этот человек, который только что вышел, он мне не привиделся? Это же Дюплесси, крупная фигура в оперных кругах. Как он очутился здесь, в твоем доме? Я сто раз видел его фотографию в журналах.
– Ты его знаешь? – удивилась женщина. – Он хотел предложить Эрмин контракт, но она ответила категорическим отказом. Мы даже не стали обсуждать детали. Как жаль!
Оба на мгновение представили себя аплодирующими юной певице в одном из лучших залов мира. Ханс с сожалением вздохнул.
– Дюплесси в Валь-Жальбере! – сказал он, целуя Лоре руку. – Я решил было, что грежу наяву. Лора, дорогая, это поразительно!
– У меня есть его визитка. Ты должен поговорить с Эрмин. Ей нельзя из-за собственного упрямства упускать такой шанс. Ребенок не проблема, я смогу всюду ездить с ней и присматривать за малышом.
– Единственным камнем преткновения станет Тошан, вернее, Клеман! Я провел в его компании несколько прекрасных часов. Он умный парень и очень любит природу. Мы много говорили на разные темы, и я пришел к выводу, что для него Эрмин – прежде всего супруга, мать его ребенка. Он любит слушать, как она поет, и охотно это признает. Вот только для него вполне достаточно, если она станет петь в чаще леса и в церкви по воскресеньям.
– Тише! – сказала Лора. – Он идет!
Тошан обивал снег с ботинок о последнюю ступеньку крыльца. Эта его привычка приводила Лору в отчаяние. Входя в дом, он обычно не снимал обуви, а если и снимал, то ходил исключительно босиком.
– Добрый вечер! – сказал он, входя в дом. – Небо низкое, ветер дует с северо-востока, значит утром будет метель. Пойду скажу Эрмин, что завтра мы в Роберваль поехать не сможем.
Лора молча кивнула. Тошан стал подниматься по лестнице, оставляя на каждой ступеньке мокрый след.
– Будь терпеливой, – вздохнул Ханс. – Если он любит Эрмин так сильно, как говорит, то, наверное, сможет понять, что ей нужно развивать свой дар.
– Сомневаюсь, – ответила на это Лора. – И это меня очень расстраивает, потому что Тошан мне нравится, правда. Они прекрасная пара и очень счастливы. Мое материнское сердце говорит, что я не должна расстраивать их упреками в том, что они не оправдали моих надежд. Пусть так и будет, я не хочу ссор под крышей этого дома. И я не стану писать и звонить мсье Дюплесси. Ханс, я все лучше узнаю мою дочь: с ней надо избегать прямой конфронтации. Идем, этим вечером я чувствую себя очень усталой.
В гостиной она улеглась на диван, обитый камчатной тканью. Ханс подложил ей под голову подушку.
– Сыграй мне что-нибудь, – попросила Лора.
– С удовольствием, дорогая.
Он сел и коснулся кончиками пальцев клавиш инструмента. В обычной обстановке Ханс Цале выглядел немного неловким, вероятно, причиной тому были его высокий рост и худоба, но стоило ему устроиться за фортепиано, как он расслаблялся и в его позе появлялось достоинство. Лоре нравилось наблюдать за ним в такие моменты. От отца-датчанина Ханс унаследовал вьющиеся, очень светлые волосы. Черты лица у него были ничем не примечательные, и все же мужчина вполне мог считаться симпатичным, особенно когда его украшала искренняя улыбка. Глаза Ханса из-за толстых линз очков смотрели ласково и были полны природной доброты.
– Сонату Брамса? – предложил он.
– На твое усмотрение. У меня на сердце всегда становится легко, когда я слушаю, как ты играешь.
До возвращения Эрмин пара провела множество приятнейших часов в этой изысканно обставленной гостиной. Они создали уютную и тихую вселенную, в которой чувствовали себя защищенными от всех напастей. Лора не была любительницей прогулок: прекрасные осенние пейзажи и гулкое пение реки Уиатшуан, водопадом спадающей к заброшенному поселку, оставляли ее равнодушной. Стоило выпасть первому снегу, как Лора начинала еще больше ценить свое роскошное жилище.
«На мою долю пришлось так много холода и страха, – думала она. – Я голодала, замерзала, дрожала, услышав, как в ночной тьме воют волки. Теперь у меня есть все права быть счастливой, иметь все самое лучшее, красивое и дорогое».
И все же в этот вечер, слушая негромкие убаюкивающие звуки фортепиано, Лора, глаза которой были закрыты, вдруг ощутила приступ паники. На улице, расшатывая ставни, завывал ветер. Лора открыла глаза и посмотрела на окна. Мирей не задернула зеленые бархатные шторы.
– Ханс! – позвала она. – Ханс, прости, что прерываю тебя, но не мог бы ты задернуть шторы? Я замерзла.
На плечах у нее была кашемировая шаль, ноги укутаны шерстяным одеялом. В комнате пыхтела печь.
– Одну минутку! – поспешил ответить Ханс.
Лора сдержала вздох. Их с Эрмин разговор о смерти Жослина взволновал ее. Им с первым мужем пришлось очень нелегко. Он спас ее от ужасной участи: чтобы не умереть с голоду, Лоре, молодой бельгийской эмигрантке, пришлось торговать собственным телом. Она оказалась во власти жестокого бессовестного человека. Жослин, честный бухгалтер и отпрыск очень набожной семьи, влюбившись в нее, пожертвовал всем. И даже совершил непреднамеренное убийство.
«Чтобы защитить меня и начать новую жизнь, он увез нас с Эрмин в леса. Господи, бедный Жослин! Я принесла ему несчастье. Возможно, он возненавидел меня за то, что с нами стало. Его родители так меня презирали, что не захотели даже познакомиться со мной. Если бы они только узнали, что он покончил жизнь самоубийством, без святого причастия…»
Ханс заиграл снова. Музыка вдруг показалась Лоре такой грустной, что она разрыдалась. Она не могла, не испытывая отчаяния, думать о трагической судьбе того, кого она так любила и… обрекла на смерть.
«Этим летом я поеду на его могилу! Эрмин будет довольна. В сравнении со мной моя дочь – ангел света, спустившийся на землю, чтобы нас утешить. Я буду терпеливее с Тошаном. И больше не буду сердить его, называя Клеманом».
Полная благих намерений, Лора вытерла щеки. Она убедила себя в том, что если будет еще добрее и снисходительнее к тем, кто ее окружает, то Жослин там, на небесах, сумеет ее простить и никогда не станет преследовать.
Валь-Жальбер, суббота, 21 января 1933 года
Пальцы Эрмин пробежали по клавиатуре фортепиано. В гостиной она была одна. Мысли ее перепархивали с предмета на предмет в такт мелодии, которую она наигрывала немного неумело, но без откровенной фальши.
«Прошел почти месяц с того дня, когда к нам приходил этот импресарио, Октав Дюплесси. Лучше бы я не рассказывала об этом Тошану, он так расстроился!»
Она закрыла глаза и стала вспоминать, как это было. Устроившись на кровати рядом с крошкой-сыном, молодая женщина передала мужу суть разговора между нею, Лорой и гостем. Тошан помрачнел.
«Тебе нет необходимости петь на сцене, где бы эта сцена ни находилась! – заявил он решительно. – Работать – это моя обязанность. Я как раз собирался тебе сказать, что нашел работу. На лесопилке, которая поставляет сырье на бумажную фабрику Ривербенда[8]8
Бумажная фабрика, принадлежащая фирме «Price Brother’s», на которую устроились многие рабочие из Валь-Жальбера после того, как закрылась местная целлюлозная фабрика.
[Закрыть], в регионе Альмы. Теперь твоей матери не придется нас содержать. Я буду жить возле фабрики, но по воскресеньям стану приезжать повидать вас с Мукки».
Эрмин возражала и плакала, но Тошан своего решения не изменил. В аргументах у молодой женщины недостатка не было: он будет редко видеть сына, а ей придется спать одной. Но это не помогло. Тошан испытывал такой дискомфорт, находясь с утра до вечера в четырех стенах, что ухватился за первую же возможность оказаться на свежем воздухе, в глубине леса. Он уехал, а Эрмин осталась в доме матери. Потекли безмятежные дни в обществе Лоры, Ханса и Шарлотты. Такое положение вещей весьма радовало домоправительницу: Мирей старалась изо всех сил, подавая изысканные обеды и ужины, восхитительного вкуса полдники. Лора часто приглашала Элизабет с детьми и учительницу разделить с ними трапезу. В уютном красивом доме царила атмосфера покоя и радости. На улице дул ледяной ветер и шел снег, но в доме слышалось успокаивающее пыхтение печей, носились упоительные ароматы готовящихся кушаний.
«Шарлотта так счастлива, что живет с нами! – подумала Эрмин. – Она расцвела и теперь всегда весела, часто смеется. И стала прекрасной нянюшкой для Мукки».
Но, несмотря на столь приятные мысли, молодая женщина с трудом сдерживала слезы. Она не могла запретить себе мечтать, взволнованная обещаниями славы, которыми так щедро сыпал импресарио в этой самой гостиной. Целый мир возник в ее мечтах благодаря соблазнительным речам Дюплесси: волшебный мир лучших театральных сцен с их яркими огнями! Прекрасный оркестр, готовый по первому мановению дирижерской палочки заиграть одну из знаменитых арий…
У Эрмин хватало воображения, чтобы представить себе кулисы, ложи, яркие костюмы, расшитые цехинами и золотой тесьмой.
«Если бы мне пришлось играть роль Чио-Чио-сан, этой несчастной японки, брошенной возлюбленным-американцем, мне бы понадобился черный парик и соответствующий макияж. Какая я глупая, мне бы не дали эту роль, ведь у меня голубые глаза… Но, быть может, зрители не видят, какого цвета глаза у исполнительницы?»
В груди ее родился вздох сожаления. В доме было очень тихо. Малыш спал наверху. Лора, как обычно после полудня, тоже прилегла отдохнуть. Шарлотта, у которой теперь была собственная комната, открыла для себя удовольствие рисования. Была суббота, день, свободный от уроков. Девочка ходила в школу, где училась читать, поражая своими успехами учительницу, мадемуазель Лемэ[9]9
Прообразом этого персонажа стала Жермен Паже, которая в упомянутые годы преподавала в Валь-Жальбере, а потом приняла постриг.
[Закрыть], серьезную, набожную и очень добрую девушку.
«Я не могу петь! Я растревожу весь дом, но мне так хочется! – сказала себе Эрмин. – Так хочется!»
Она бесшумно встала с табурета. Оделась потеплее, решив немного пройтись по улице. С темно-серого неба спадал тяжелый занавес из снега. Стволы деревьев и очертания домов тонули в обширном белом море. На расстоянии метра уже невозможно было что-либо разглядеть. Было довольно холодно, но Эрмин, выросшая в краю с суровыми зимами, к этому давно привыкла.
В розовой шерстяной шапочке, с повязанным вокруг шеи шарфом, обутая в высокие, подбитые мехом сапожки Эрмин скользнула под сень кленов, растущих у дома матери. Она пошла по расчищенной Арманом тропинке: по утоптанному снегу шагать было намного легче. Молодой женщине хотелось уйти как можно дальше от жилых домов. Одолев порядка сотни метров, она остановилась. Желание петь было настолько велико, что причиняло боль. Осмотревшись и убедившись, что вокруг ни души, Эрмин запела полную надежды арию прекрасной Баттерфляй, поджидающей возвращения своего возлюбленного:
В ясный день желанный
Пройдет и наше горе,
Мы увидим в дали туманной
Дымок, вон там, на море.
Вот корабль, весь белый,
В порт входит плавно…
Она выучила ее сама, без помощи Ханса, хотя музыкант часто предлагал ей позаниматься, чтобы потренировать голосовые связки. Электрофон последней марки, купленный Лорой, стал для нее механическим учителем. Каждое утро Эрмин слушала записи оперных партий, упиваясь вокальным мастерством артисток, чьи имена она знала на память. Ее любимым композитором оставался Пуччини, автор «Тоски», «Богемы» и «Мадам Баттерфляй».
Эрмин отдалась эмоциям. Она достигла нот редчайшей силы, чистых, как хрусталь. Дрожащая, с закрытыми глазами, Эрмин представляла себя в огнях рампы, одетой в шелковое кимоно, поэтому, закончив арию, не удивилась бы, услышав бешеные овации восхищенной публики. Но все дело было в том, что кто-то на самом деле ей аплодировал!
Молодая женщина в растерянности огляделась. Никого. Только белое покрывало снега, густо сыплющиеся с неба снежинки, пушистые деревья…
– Кто здесь? – спросила она.
В тот момент, когда Эрмин уже решила, что стала жертвой галлюцинации, из-за ствола огромной сосны вышел мужчина на лыжах. На нем была толстая шерстяная куртка в шотландскую клетку, а волосы его прятались под меховой шапкой. Незваный слушатель подошел поближе.
– С каких это пор ты, Мимин, поешь серенады птицам? Или, может, ты так старалась ради волков?
Сперва она узнала насмешливый низкий голос, а потом и слегка надменное лицо.
– Симон? – удивилась Эрмин. – Симон, это правда ты?
– Конечно я! Приехал к родителям на несколько дней.
Юноша, старший из сыновей четы Маруа, внешне был копией своего отца, Жозефа, вот только улыбался намного чаще и был чуть выше ростом. Эрмин относилась к нему как к брату. Когда монахини стали искать кормилицу для малышки, найденной на пороге их монастырской школы, Элизабет как раз отняла от груди восемнадцатимесячного Симона. Мальчик сперва ревновал, но быстро привязался к белокурой голубоглазой Эрмин.
– Симон! А я отправила тебе поздравительную открытку в Монреаль! У тебя отпуск?
– Да. И, как видишь, я решил устроить себе пешую прогулку. Мне очень хотелось повидать маму и братьев. Эдмон сильно вырос. И Арман тоже.
– Арман уже совсем взрослый парень! Он работает у мамы вместо Селестена, того противного типа, которого она уволила.
Они смотрели друг на друга – оба взволнованные, радостные. Последний раз они виделись полтора года назад, в конце лета 1930 года. Благодаря помощи Лоры Симону удалось уехать на работу в Монреаль. Она дала ему рекомендательное письмо к старшему мастеру принадлежавшего ей завода.
– Ты до сих пор не выбрал себе невесту? – шутливо спросила Эрмин. – А может, приехал, чтобы объявить родителям о скорой помолвке?
Симон, весьма видный юноша, имел успех у девушек. Однако, услышав вопрос Эрмин, он только досадливо поморщился:
– Никаких невест нет и в помине! У меня совсем мало времени на развлечения. Проводишь меня, Мимин?
Он по-братски взял ее за руку. Эрмин вспомнила, как упорствовал Жозеф в своем желании их поженить, чем огорчал Элизабет, считавшую, что союз супругов должен строиться на любви, а не на дружбе.
– Ты отличный парень, Симон! – сказала молодая женщина. – Я очень, очень рада тебя видеть!
Симон расхохотался. Рядом с ней он чувствовал себя так, словно вернулся в детство. Вспомнились их с Эрмин совместные прогулки по снегу на лыжах, их ссоры, игры.
– А ты вышла замуж и стала мамой! – сказал он весело. – Я получил фотографию твоего сына. Давно не видел таких толстых щечек! Я завидую тебе, Эрмин, ты все-таки вышла за своего Тошана, за того, кого любишь. Я обязательно с ним познакомлюсь. Вы здесь с Рождества?
– Да. Приходи к нам на кофе! Завтра воскресенье, Тошан будет дома. Он не хочет обременять мою мать, поэтому нашел себе работу.
– Я его понимаю! – отрезал Симон. – В этой жизни нужно иметь чувство собственного достоинства! Думаю, мы с ним станем добрыми приятелями.
– Добрыми приятелями… – повторила Эрмин. – Я не слышала этого выражения сто лет! Так всегда говорили в Валь-Жальбере, но теперь жителей здесь осталось совсем мало. А мама, Ханс и Мирей не знают ни слова из нашего местного говора.
Так, болтая обо всем на свете, они подошли к дому Лоры. Входная дверь тотчас же отворилась, и показалась Мирей с закутанной шарфом головой.
– Эрмин, куда ты запропастилась? – зачастила она. – Ребенок уже десять минут плачет от голода! Мы никак не можем его успокоить!
– Иди скорее! Я отсюда слышу крик твоего малыша, – с улыбкой сказал Симон. – Голос у него неслабый! А ты, должен сказать, поешь все так же здорово. В Монреале я читал все афиши, надеялся увидеть твое имя. Песня, которую ты сейчас пела в лесу, просто великолепна!
– Спасибо! Приходи завтра к нам на обед вместе с Бетти и мальчиками. Я спою для вас. Этого мне никто не может запретить…
Последние слова Эрмин произнесла так тихо, что Симон не заметил в ее голосе горьких ноток. Он поцеловал ее в щеку и направился к монастырской школе, а оттуда – к дому родителей на улице Святого Георгия.
«Бетти, конечно, очень рада, что Симон приехал. Она так по нему скучает», – подумала молодая женщина.
Она уже вошла в дом и сняла сапожки и шубку. Дом полнился гневным плачем Мукки. Навстречу Эрмин выбежала Шарлотта.
– Поторопись, он так плачет, что стал весь красный! – сообщила она.
Лора пыталась укачать вздрагивающего всем телом младенца, чье маленькое личико сморщилось в приступе инстинктивного гнева. Эрмин заметила, что щеки матери мокры от слез.
– Что случилось, мама? – удивленно спросила она.
– Мне стало страшно! Что, если бы он задохнулся, надрываясь от крика? Если ты собираешься завести привычку уходить из дома без предупреждения, приучи сына сосать из бутылочки.
Немного обиженная словами матери, Эрмин расстегнула корсаж и приложила малыша к груди. Тотчас же воцарилась полнейшая тишина.
– Это странно! – сказала Эрмин. – Он должен был бы еще спать. Что-то его разбудило. Прости меня, мамочка, мне просто захотелось немного прогуляться по лесу. Я не подумала, что ты будешь волноваться.
– Сейчас я расстраиваюсь из-за каждой мелочи, – согласно кивнула Лора. – Я почувствовала себя совершенно беспомощной, глядя на нашу плачущую крошку! Шарлотта хотела укачать Жослина, но я его не отдала.
Эрмин промолчала, но про себя подумала, что девочке, скорее всего, удалось бы успокоить младенца.
– Мама, Симон приехал. Мы встретились в лесу, я как раз пела. Для этого я и вышла. Не хотела вас беспокоить.
Лора с обидой посмотрела на дочь.
– Ты сможешь петь, сколько захочешь, если подпишешь контракт с мсье Дюплесси. Ситуация становится гротескной, Эрмин! Господь наделил тебя уникальным даром! Если так пойдет и дальше, твой голос понадобится тебе только для того, чтобы созывать детей к столу, стоя на пороге хижины, затерянной в чаще леса! Я не заговаривала об этом раньше, потому что не хотела тебя расстраивать, однако Тошан не имеет права портить тебе жизнь!
– Но он ее совсем не портит! – возразила молодая женщина.
– Ну-ну! Для начала, зачем ему понадобилась работа, которая заставляет его жить вдалеке от тебя и Мукки? Он мог бы заняться чем-то полезным и здесь.
Эрмин поморщилась, отметив про себя, что мать назвала ее малыша Мукки, а не Жослин. С некоторых пор Лора перестала произносить вслух имя бывшего супруга.
– Что с тобой, мама? – воскликнула молодая женщина. – За последние пару недель ты сильно переменилась. Говори что угодно, только не обвиняй Тошана в том, что он мешает мне петь. На первых порах ты относилась к нему очень хорошо, но теперь мне кажется, что ты терпеть не можешь моего мужа!
Лора молча вышла из комнаты. В коридоре она разрыдалась. Женщина тщательно скрывала от дочери истинную причину своих терзаний.
«Я не могу рассказать Эрмин, что со мной происходит! – испуганно думала она, спускаясь по лестнице. – Оказавшись в объятиях Ханса, я думаю о Жослине, мне кажется, что он смотрит на нас с небес. И теперь я жалею, что мальчика назвали его именем. Если кто-то произносит его вслух, меня оторопь берет. Господи, а ведь я так радовалась предстоящей свадьбе с Хансом, радовалась, что приехали Эрмин с Тошаном! А теперь все пошло кувырком! Думаю, мне бы стало легче, если бы я куда-нибудь уехала, хотя бы на время. Этим летом мы поедем в Квебек, чего бы это ни стоило. Мне нужно развлечься, посмотреть на людей».
Ханс читал в гостиной. Он нежно посмотрел на Лору, когда та вошла в комнату.
– Почему ты плачешь? – спросил он. – Поссорилась с Эрмин?
– Я засыпала ее глупыми упреками, – призналась Лора. Подойдя к печке, она стала греть ладони, потирая их друг о друга. – Думаю, мне просто надоела зима. Мы все время вынуждены сидеть в доме, окруженные снегом и холодом.
– Совсем недавно тебе это нравилось…
Лора кивнула. Внезапно она почувствовала, что присутствие Ханса ей неприятно. Официально он жил в ее доме на правах гостя и друга семьи, но пятьдесят оставшихся в Валь-Жальбере жителей с некоторых пор находили столь продолжительное его пребывание здесь неприличным.
– Думаю, я чувствую себя дискомфортно потому, что мы перестали быть в доме одни, Ханс, – сказала она тихо. – Ты больше не спишь рядом, и мне снятся кошмары. Но Эрмин не сможет этого понять. Она была бы шокирована, узнав, что мы спим вместе.
Услышанное удивило пианиста. Он закрыл журнал, который листал, и поправил очки. Ханс чувствовал себя польщенным, и, кроме того, слова Лоры его растрогали.
– Значит, тебе так меня не хватает? – едва слышно спросил он, поглаживая ее по щеке. – Для меня тоже очень мучительно просыпаться и видеть, что тебя нет рядом. Но сегодня я приду к тебе, несмотря ни на что.
– Приходится прятаться, как будто мы делаем что-то плохое, – пожаловалась Лора. – Нам нужно поскорее пожениться, этой же весной!
– Конечно, дорогая! Я с тобой полностью согласен.
Воскресенье, 22 января 1933 года
Стоя у кухонного окна, Эрмин смотрела на проложенную Арманом Маруа дорожку в снегу, надеясь увидеть Тошана. Пятнадцатилетний мальчик с усердием исполнял обязанности «фактотума»[10]10
Доверенное лицо, выполняющее все поручения или предписания другого лица. (Примеч. пер.)
[Закрыть], как любила говорить Лора. Прежде эту работу делал Селестен, уволенный за то, что стакнулся с Жозефом Маруа. Укачивая на руках сына, молодая женщина вполуха слушала разглагольствования домоправительницы.
– Элизабет и этот ворчун Жозеф вполне могут снова заговорить с мадам о своем сыне, – сказала Мирей, помешивая в кастрюле сливочный соус. – Арман легко справляется с работой, которая по силам взрослому мужчине. Но он еще не взрослый, поэтому мадам не нанимает его по-настоящему, а его родители считают, что он слишком мало получает. Я же полагаю, мадам Лора и так чересчур добра к нему. Она купила этому сорванцу набор инструментов. Признай, Эрмин, он ведь сорванец!
– Я бы сказала, что он не слишком изменился, – ответила та. – Арман всегда был рассеянным, плохо учился в школе. Что он действительно любит – так это мастерить и разбираться, как устроены механические приборы. Видела бы ты, сколько всего мальчик отыскал в окрестностях фабрики! Он ходит туда тайком, с котомкой, и собирает болты и гвозди. Но по своей природе он хороший парень.
– Тебя послушать, все люди – добрые и хорошие, – вздохнула Мирей. – А я тебе скажу, что мадам не сможет всю жизнь обеспечивать этого парня работой. А уж какой он лакомка! Если бы я за ним не присматривала, он бы давно съел все запасы в кладовке.
Разговор был, в принципе, ни о чем, однако он отвлекал Эрмин от ее единственной заботы: Тошан не вернулся в дом тещи вчера вечером. Хотя раньше ему не могли помешать ни снегопад, ни холод, ни метель. Он считал, что просто обязан провести выходной день с семьей.
«А я попросила маму устроить праздничный обед, чтобы Симон мог познакомиться с моим мужем, – печально подумала Эрмин. – Но где же он, мой муж? Я так ждала его вчера вечером! Мукки спал всю ночь, и было бы столько времени для нас двоих!»
Она успела соскучиться по поцелуям и ласкам Тошана. Молодая женщина с нетерпением ждала его, ждала нежных объятий, предварявших неистовое взаимное наслаждение.
– Он мог бы прислать телеграмму! – сказала она вполголоса.
– Твой красавец индеец? – не упустила случая подразнить ее Мирей. – Скоро полдень, стол накрыт, вот-вот все вернутся из церкви. В такую погоду наверняка было бы приятно съездить в Шамбор!
На улице ярко светило солнце, и его ослепляющие лучи превращали пейзаж в сверкающую феерию. После недели снегопадов соскучившиеся по чистому небу прихожане поселка, в котором теперь не было собственной церкви, отправились к мессе в ближайший муниципалитет.
– Не расстраивайся так, Эрмин! Тошан приедет точно к обеду, вот посмотришь!
– И почти сразу станет собираться назад! – пожаловалась молодая женщина. – Нет, Мирей, он не приедет. Мукки улыбается, как ангелочек, а его отцу нет до этого никакого дела. А ведь мог бы подумать о сыне!
Домоправительница попробовала соус на вкус. Удовлетворенно прищелкнув языком, она подошла и погладила малыша по щечке.
– В такой уж стране мы живем, моя крошка, – сказала она с улыбкой. – Мужчинам приходится без конца странствовать по лесам.
