Текст книги "Сиротка. Нежная душа"
Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
– Я-то думала, вы в Квебеке! – воскликнула домоправительница. – Входите скорее, на улице такой мороз!
– Я все тебе расскажу, – тихо пообещала молодая женщина. – Мне бы только поскорее лечь! Счастье, что мы встретили на перроне мэра Шамбора. Он привез нас в Валь-Жальбер на своей машине.
– Да, я слышала гул мотора. Я была сама не своя от тревоги, одна в пустом доме. И как раз собиралась запереть все двери на ночь. Но что с тобой стряслось, девочка моя?
– Мирей, у меня случился выкидыш, – призналась молодая женщина. Они с экономкой как раз стояли в коридоре второго этажа, перед дверью в ее спальню. Эрмин с трудом сдерживала вновь подступившие к глазам слезы. – Я была на втором месяце беременности, и вот по собственной вине потеряла ребенка. Я хотела порадовать Тошана и только потом рассказать о том, что ездила в Квебек. А теперь не хочу, чтобы кто-нибудь об этом узнал.
Домоправительница с обычной для нее сноровкой взялась за дело. Эрмин позволила ей ухаживать за собой, как за больным ребенком. Оказавшись в постели, – чисто вымытая, в свежем белье, с грелкой у ног, под приятно пахнущим одеялом, – она вздохнула с облегчением.
– Боже милосердный! – в свою очередь вздохнула Мирей. – Бедная моя крошка, как же ты намучилась! Только этого нам и не хватало. Завтра позвоню доктору в Роберваль, пусть приедет.
– Не надо, прошу тебя! Не надо звать доктора! Никто не должен знать. Ни мама, ни Тошан. Мирей, умоляю!
– Хорошо. Посмотрим. Но если у тебя поднимется температура, доктор приедет.
– Но только если поднимется температура, – пробормотала молодая женщина, борясь со сном.
Мирей занялась другими делами. Уложив Мукки рядом с матерью, она вернулась к проголодавшейся Шарлотте.
– Эрмин лучше? – спросила девочка.
– Сейчас да. Но я с нее глаз не спущу! И придет же в голову – ехать в такую даль, когда ждешь ребенка!
Это заявление домоправительницы усилило в девочке чувство вины. Это ведь она уговорила Эрмин ехать в Квебек, но все пошло не так…
– Я буду тебе помогать, Мирей, – сказала она грустным тихим голоском. – Я не хочу, чтобы Эрмин болела. Она ведь не умрет, правда?
– Конечно нет, не беспокойся. Такое случается. Мы, женщины, очень сильные, моя крошка, иначе земля давно бы обезлюдела!
Весь следующий день славная Мирей исполняла роль медсестры. Она бы и на руках стала ходить, если бы понадобилось. С утра до вечера она готовила разные вкусности и относила на подносе наверх, и Шарлотта с огромным рвением ей во всем помогала. Между домами поселка носился резкий ветер, а Эрмин в это время лежала, свернувшись в клубок, в своей мягкой и уютной постели.
– У тебя будет еще много детей, – не уставала повторять Мирей. – Не терзайся так, не каждый раз удается сохранить беременность. Ты не первая и не последняя, кто теряет свой плод. Отдыхай и набирайся сил.
Эрмин была ей очень благодарна. К ней постепенно возвращался покой. Боль утихла, она была в теплом доме, и ощущение тотальной безопасности давало умиротворение. Она, словно больное животное, думала только о том, чтобы поправиться и больше не подвергать себя опасности.
В пятницу утром молодая женщина встала с постели. Казалось невероятным, что столько событий уместились в каких-то четыре дня.
«В понедельник мы уехали, и в тот же вечер я заснула в Лак-Эдуаре. Во вторник у меня разболелся живот. Завтра, в субботу, приедет мама. Я так по ней соскучилась! Я крепко ее расцелую и обниму. И Тошан тоже приедет… Мирей поклялась, что сохранит все в секрете. Она даже сходила к Онезиму и взяла с него слово, что он никому не расскажет, что я уезжала в Квебек. Конечно, нехорошо их обманывать, но мне так стыдно, меня так мучит совесть!»
Все встало на свои места. Мороз внезапно ослабел, и пошел сильный снег. В санатории Лак-Эдуара смена погоды никого не обрадовала: что же будет с этим бедным Эльзеаром Ноле, покинувшим заведение посреди ночи? Его хватились на рассвете, и оказалось, что он забрал с собой все свои вещи. Жители деревни по следам определили, что мсье Эльзеар вместо того, чтобы отправиться на вокзал, ушел в лес.
Монахини молились за него, вкладывая в молитву всю свою душу. Но не Эльзеар, а Жослин Шарден решил бежать от болезни, вступить в бой со своей жестокой судьбой, бросить вызов прошлому, – и все это невзирая на то, что будущего у него, вероятнее всего, не было.
Снедаемый внутренним пламенем, мужчина не ощущал ни холода, ни снега. На снегоступах он шел к озеру Сен-Жан, к Валь-Жальберу.
Глава 6
Молчание соловья
Валь-Жальбер, суббота, 25 февраля 1933 года
Эрмин устроилась на диване в гостиной. Неделя, принесшая ей столько боли и хлопот, подходила к концу. Как и было оговорено, Лора с Хансом должны были приехать к обеду. Мирей суетилась в кухне, занимаясь приготовлением роскошной трапезы.
– Тебе удобно? – спросила у молодой женщины Шарлотта. – Может, тебе что-нибудь принести? Книгу или лечебный настой?
Минуту назад девочка укутала Эрмин в шерстяное одеяло, потому что та мерзла, хотя в комнате было очень тепло.
– Спасибо, не надо. Я немного переживаю, потому что мама скоро приедет. Мне стыдно за то, что я скрою от нее правду – и про поездку в поезде, и про остальное…
Она не осмелилась произнести слово «выкидыш», болью отозвавшееся в ее сердце.
– И вам с Мирей из-за меня придется лгать, – добавила молодая женщина. – Мне очень стыдно, Шарлотта! А вечером приедет Тошан… Только сейчас я поняла, как глупо было с моей стороны вот так взять и уехать.
– Прости меня, Мимин, это я виновата!
– Не говори так больше! – оборвала ее Эрмин. – Я взрослая и должна была обо всем подумать, а не затевать сгоряча такую авантюру!
Однако Шарлотта по-прежнему считала себя виноватой в несчастьях, выпавших на долю старшей подруги. Она невесело улыбнулась, села у маленького столика и снова взялась за вышивание.
«Я все время мерзну, – подумала Эрмин. – На улице светит солнце, но мороз очень сильный. Счастье, что Арман заготовил много дров и отопление работает на полную мощность».
Короткое пребывание в санатории Лак-Эдуара заставило ее о многом задуматься, быть может, даже повзрослеть.
«Я больше никогда не должна жаловаться на жизнь. Маленький Жорель, конечно, знает, что обречен, но у него хватает сил, чтобы улыбаться. Родители навещают его редко. Я знаю, как это тяжело для ребенка…»
Бесконечно тяжелые часы, которые она провела в постели, позволили ей подвести итог своей недолгой жизни.
«Да, я была сиротой, и все же в монастырской школе я имела некое подобие семьи. Потом Бетти заменила мне мать. Моя дорогая Бетти! От нее я тоже скрыла правду. Я ничего ей не сказала вчера вечером…»
Элизабет Маруа пришла к вечернему чаю без предупреждения, что было ей совершенно несвойственно.
– Я не могла навестить тебя раньше, Мимин, потому что моя крошка Мари температурила и сильно кашляла, – пояснила Эрмин ее соседка и добрая подруга. – Стоит такой холод, что я целую неделю не выходила на улицу. Арман сказал, что в доме очень тихо. Он подумал было, что ты куда-то уехала.
– Я тоже была нездорова, Бетти. Шарлотта в понедельник и вторник не пошла в школу, помогала Мирей и присматривала за Мукки.
Этих объяснений хватило, чтобы успокоить Элизабет, еще не оправившуюся от волнений, связанных с болезнью такой долгожданной дочки, которая до сих пор кашляла.
«Мне бы следовало проявлять больше внимания к Бетти и Мари, – подумала Эрмин. – Раньше я была в курсе всех дел семьи Маруа, но теперь у меня появились свои заботы…»
В общем, у Эрмин нашлась масса поводов для того, чтобы быть недовольной собой и своими поступками. Услышав звук мотора, она вздрогнула. Через несколько минут в комнату вошла Лора. Щеки ее порозовели от холода.
– Мамочка, какая ты красивая! – вместо приветствия воскликнула Эрмин. – Ты изменила прическу?
– Да, у меня новая стрижка и завивка. И цвет чуть светлее прежнего, – отозвалась ее мать.
Шелковистые, окрашенные в платиновый блонд волосы женщины были завиты в мелкие кудряшки и красиво обрамляли лицо. Макияж Лоры тоже был намного ярче обычного. Она сняла шубку из чернобурки и покрутилась перед дочерью, чтобы показать ей серое бархатное платье, сшитое по моде того времени: оно открывало ноги, но не подчеркивало талию. Ханс с озадаченным видом следил за движениями Лоры, потом внимательно посмотрел на Эрмин.
– Ты нездорова? – спросил он. – В это время дня тебя нечасто увидишь лежащей на диване…
– Я решила прилечь, ожидая вас, – ответила Эрмин. – И мне, правда, немного нездоровится. Но ничего страшного, просто усталость.
– И неудивительно, – коротко заметила Лора. – Морозы бьют все рекорды. Этой ночью в Робервале было минус тридцать.
Эрмин, которая все еще дрожала от озноба, попыталась встать. Она отметила про себя, что мать даже не поцеловала ее.
– Теперь я понимаю, почему никак не могу согреться, хотя Арман как следует растопил печи во всех комнатах.
– Холод – не помеха для некоторых заядлых путешественников, – сказала Лора, присаживаясь на краешек дивана. – Не так ли, дорогая?
Молодая женщина онемела от удивления. Мать не могла сказать это случайно. Лора открыла свою сумочку и вынула сложенную вдвое газету.
– Ты думала, что мы с Хансом ни о чем не узнаем, верно? – с досадой спросила она. – Эрмин, объясни же мне, что все это означает? Когда я увидела эту статью, мне показалось, что я брежу. Увы, «La Presse» попала ко мне в руки не в день публикации, а позже, иначе я приехала бы раньше. Мне принесли ее только вчера вечером, и я целую ночь не спала. Я прочту тебе, и ты поймешь, что меня так шокировало.
Ошеломленная, Эрмин молча смотрела, как Лора торопливо разворачивает выпуск ежедневной газеты. Через мгновение зазвучал ее ледяной, звонкий голос:
– «Благословим же жестокость зимних морозов, которые в ночь с понедельника на вторник привели в санаторий поселка Лак-Эдуар молодую и красивую певицу. Нет никаких сомнений в том, что пациенты этого лечебного учреждения никогда не слышали столь восхитительного пения. Уроженка Валь-Жальбера, рабочего поселка, ныне почти опустевшего, талантливая Эрмин Дельбо привела публику в восторг исполнением сложнейших арий из репертуара лирического сопрано. Слушатели благодарили ее бурными аплодисментами. Надеемся, что наша соотечественница скоро заявит о себе как…» Дальше читать нет смысла. Эрмин, как ты там очутилась? Я понятия не имела, что в понедельник вечером ты можешь оказаться почти в Квебеке! Ты совсем не думаешь обо мне!
– Мама, я не знала, что обо мне напишут в газете! – воскликнула расстроенная молодая женщина. – Мне очень жаль, что так вышло.
– Но куда ты направлялась? – спросил Ханс. – В статье говорилось, что на железной дороге произошла поломка, деревья упали на пути. И ты брала с собой сына, как я понимаю? Подумать только – солгать матери!
– Я не лгала, – попыталась оправдаться Эрмин. – Я просто ничего не сказала. Я замужняя женщина и могу уезжать, никого не предупредив. Это касается и вас с мамой. Я хотела вам все рассказать сегодня.
Лора с удрученным видом качала головой, но по-прежнему не отрывала взгляда от газеты.
– Мама, пожалуйста, не сердись на меня, – попросила Эрмин. – Я решила пройти прослушивание в Капитолии. Думала сделать вам сюрприз. Поэтому поехала с Шарлоттой и Мукки. Поездка на поезде – обычное дело, люди ездят поездами и зимой, и летом! Просто так вышло, что в тот день началась метель и на рельсы упали деревья. Поэтому нас устроили на ночь в санатории Лак-Эдуара. Там меня попросили спеть для пациентов, только и всего. Не думала, что из этого можно сделать целую статью. Не понимаю…
Эрмин запуталась в объяснениях. Она чувствовала себя маленькой девочкой, которая нашалила и теперь вынуждена оправдываться.
– «…Только и всего!» – повторила Лора. – Ради чужих людей ты делаешь то, в чем отказываешь мне много недель подряд! Признай, что это выглядит как наказание, и жестокое!
Присутствовавшая при этой сцене Шарлотта предпочла убежать в кухню. Ханс же заявил, что должен отнести все вещи в спальню.
– Все вещи? Но почему? – спросила Эрмин.
– Потому, что я буду жить здесь, в моем доме. И больше не оставлю тебя одну, – заявила категоричным тоном Лора. – А Тошан знает об этой сумасшедшей затее? Если он позволил тебе сейчас, в самые сильные холода, отправиться в Квебек, я найду что ему сказать.
– Я и ему ничего не сказала, мама. Прошу тебя, не сердись! Знаешь, кого я встретила в санатории? Сестру Викторианну! Я так обрадовалась! В монастырской школе она была сестрой-хозяйкой, но ко мне относилась, как к дочери.
– Час от часу не легче! – в сердцах выкрикнула Лора. – На этом свете у меня нет никого, кроме тебя, а ты готова любить всех, кто пытался заменить тебе мать, но не свою настоящую маму! Я была бы счастлива поехать в Квебек, быть с тобой рядом в такой момент! Мы бы остановились в лучшем отеле, поужинали вдвоем или втроем, потому что взяли бы с собой и Шарлотту. И ты лишила меня такой радости!
Эрмин села рядом с матерью. Она была тронута ее словами.
– Прости меня, мама. Как бы то ни было, до Квебека я так и не доехала. Наутро после аварии я решила вернуться домой. Тебе это может показаться глупым, но мне хотелось поехать одной. С прослушиванием то же самое: я бы предпочла, чтобы в зале в этот момент не было ни тебя, ни Ханса. Вы так верите в меня, и мне не хотелось бы вас разочаровать. Я хотела услышать, что скажет специалист о моем голосе, о моей технике, но не разговаривать об этом дни напролет перед прослушиванием. Я была неправа и в полной мере за это наказана.
– Наказана? И в чем же заключается наказание? – сухо спросила Лора, не переставая сердиться.
Молодая женщина отвернулась. Ей не хотелось упоминать о выкидыше, хотя это, несомненно, смягчило бы мать.
– Скажем так: в санатории я увидела больного туберкулезом ребенка, которому жить осталось несколько месяцев. В сравнении с несчастьем, выпавшим на долю этого мальчика и остальных пансионеров, я поняла, как мелки мои страхи и невзгоды. Спев им пару песен, я хоть немного их порадовала.
– А я? – спросила Лора. – Я не имею права на частичку этой радости? Или мне надо заболеть туберкулезом, чтобы слушать, как поет родная дочь? Я знаю, что виновата перед тобой, Эрмин, и все же я думала, что ты меня любишь. А теперь я в этом сомневаюсь. С тех пор как ты поселилась в этом доме, между нами ширится пропасть!
– Мамочка, прошу, не говори так!
– Я скажу все, что хочу сказать! Мы нашли друг друга слишком поздно. Ты почти сразу же вышла замуж за Тошана. Когда же я стану супругой Ханса, у нас и вовсе не останется ничего общего.
Лора замолчала и разрыдалась. Эрмин крепко обняла мать.
– Мамочка, зачем ты так говоришь? Моя родная, ты ошибаешься, я люблю тебя и не хочу огорчать.
Лора пребывала в состоянии крайнего возбуждения, и это начало беспокоить Эрмин.
– В том, что случилось, нет ничего страшного, – начала она. – Послушай, мы поедем в Квебек вместе, ближайшим летом или в следующем году. Теперь, когда моя эскапада больше не секрет, я с удовольствием расскажу тебе, как я организовала наш с Шарлоттой отъезд. Ты будешь смеяться: меня все пугало – и вокзал в Шамборе, и поезд…
Лора неловким движением вытерла заплаканные глаза. Она дрожала. Эрмин подняла упавшую на пол газету. Из чистейшего любопытства она решила просмотреть статью. Та была проиллюстрирована двумя фотографиями, сделанными без ведома молодой женщины. Критическим взглядом Эрмин окинула саму себя, снятую в профиль, потом поискала среди слушателей знакомые лица.
«Бадетта говорила, что в числе пассажиров поезда был журналист. Но я и подумать не могла, что он работает для «La Presse», – сказала она себе. – И уж подавно не предполагала, что он напишет статью. В этом мне снова-таки не повезло!»
Эрмин подумала о Тошане. Ведь эта статья могла и ему попасться на глаза…
– Что ж, мне придется во всем признаться мужу.
– Вот как? – чуть насмешливо поинтересовалась Лора. – Только потому, что так сложились обстоятельства? Эрмин, откуда это у тебя – врать, скрытничать? Твоя открытость и искренность всегда меня восхищали. Что с тобой случилось?
– Мне неприятно это слышать, мама, – со вздохом отозвалась молодая женщина. – Но не всегда легко быть искренней. Если хочешь знать правду, вот она: да, я мучаюсь, потому что приходится выбирать между ролью жены и матери и сказочной карьерой, которую ты так часто мне обрисовывала. Я не испытываю желания стать известной и богатой, мне просто нравится петь. Более того: пение для меня – это страсть, потребность. Там, в санатории, я познакомилась с больным мальчиком, его зовут Жорель. От него я услышала самую лучшую на свете похвалу: он сказал, что мой голос, быть может, поспособствует его выздоровлению. Если так, я буду бороться, мама! Сегодня же вечером я объясню Тошану, что не могу отказаться от пения, и попрошу, чтобы он разрешил мне петь хотя бы в больницах, приютах для сирот, в санаториях… Чтобы дар, которым наградил меня Господь, послужил благому делу!
Теперь пришла очередь Эрмин плакать. Она говорила так громко, что из кухни примчалась Шарлотта, а за девочкой по пятам – Мирей с Мукки на руках. Встревоженный, Ханс тоже быстро спускался вниз по лестнице.
– Сестра Викторианна – и та посоветовала мне не думать о карьере, – запальчиво проговорила Эрмин, захлебываясь слезами. – Я сделаю, как она хочет, я буду поступать так, как вам хочется, но я хочу петь!
Она встала сама не своя от огорчения и прижала руки к груди. Это был не первый случай, когда ее тело так неистово реагировало на внутренний конфликт. Лора, у которой словно пелена спала с очей, испуганно вскрикнула:
– Дорогая, успокойся, прошу тебя!
Но было уже слишком поздно. Эрмин вспомнила, как ехала в поезде в испачканной кровью одежде. Она потеряла ребенка, крохотное обещание ребенка, и осознание этого причиняло ей ужасную боль. Все ее прекрасные мечты были теперь запятнаны этой кровью.
– Никогда не выйду я на сцену в костюме героини! Не стану ни Чио-Чио-сан, ни Маргаритой из «Фауста». Если бы вы только знали, как мне хотелось бы поездить по Европе, восхищая слушателей! Но мне не следует думать об этом, нельзя даже думать!
Эрмин сорвалась на крик.
– Крошка моя, успокойся! – стала мягко уговаривать ее домоправительница. – Ты уже навела страху на Шарлотту и своего малыша. Мадам, возьмите у меня Мукки!
Мирей взяла Эрмин за запястья и увела за собой. В кухне она обтерла ей лицо смоченным в холодной воде полотенцем.
– Бедная моя, не надо так расстраиваться. Вы с мамой словно не из наших краев – прямо-таки два комка нервов. О правилах приличия-то надо помнить. Посмотри на меня, Эрмин!
– Я смотрю, – ответила молодая женщина, широко распахивая свои лазурно-голубые глаза.
– Тебе всего восемнадцать. И не пристало тебе тратить свои молодые годы на бесполезные жалобы! Вместо того чтобы рвать себе душу и сердце, радуйся, что у тебя есть Тошан и ребенок. Ты еще легко отделалась, ты знаешь, о чем я говорю. Я не раз слышала, что женщины, даже такие молодые, как ты, умирали, теряя плод раньше срока. Господь пощадил тебя, уже за это надо быть благодарной!
Эти слова, произнесенные тихим, но наставительным тоном, помогли молодой женщине прийти в себя. Мирей налила в стакан немного бренди.
– Выпей, тебе станет легче.
– Нет, мне нельзя спиртного.
В кухню вошла Лора. Взяв из рук домоправительницы стакан, она залпом выпила содержимое.
– Где Мукки? – спросила Эрмин. – Я хочу взять его на руки.
– С ним Шарлотта, – коротко ответила ей мать. – Раз кризис миновал, самое время пообедать. Я едва держусь на ногах. Всю ночь я не спала и не помню, когда в последний раз ела. Поговорим на полный желудок, это будет разумнее.
Несмотря на семейную драму, спустя тридцать минут Лора, Эрмин, Шарлотта и Ханс уже сидели за столом. Мирей подала на первое вкуснейший суп из конских бобов, пахнущий и бобами, и луком, и салом, и морковкой с капустой. Она готовила такой раз в неделю и досыта кормила им Армана, который очень его любил. Среднему сыну семейства Маруа приходилось много трудиться, чтобы отопление в доме мадам Лоры работало без перебоев. Мирей не забыла упомянуть, что такой суп очень популярен в регионе озера Сен-Жан, в надежде, что кто-нибудь спросит у нее, какие блюда готовят в Тадуссаке, ее родном поселке. Однако никому из сидящих за столом это не пришло в голову, тем более в такой день, как сегодня.
После супа домоправительница подала вареное мясо ягненка с гарниром из брюквы и картофеля. В такие холода она старалась готовить наваристые, сытные кушанья.
Как и следовало ожидать, разговор снова зашел об эскападе Эрмин. Перед десертом Ханс заметил:
– Лора, дорогая, если задуматься, твоя дочь не сделала ничего плохого. У нее есть право ехать, куда она считает нужным, никого не поставив в известность, тем более меня, ведь я ей пока даже не отчим.
– Эмоции захлестнули меня, – согласилась Лора. – Но я не была рядом с дочкой, когда она росла. Я потеряла годовалую малышку, а обрела девушку. И все же продолжаю считать ее ребенком и обращаюсь с ней соответственно – как с обожаемой маленькой девочкой.
Молодая женщина ответила на слова матери ласковой понимающей улыбкой. Она ощущала усталость: нервное напряжение сказалось на ее самочувствии.
– Расскажи нам, что именно ты пела в санатории, – попросил Ханс. – Перед прослушиванием ты наверняка много репетировала?
– Да, каждое утро, – ответила Эрмин. – Я спела арию из «Лакме», потом из «Мадам Баттерфляй», а потом несколько песен из моего старого репертуара: «Ave Maria» Гуно и «У чистого ручья».
– Как бы я хотела услышать тебя, дорогая! – грустно сказала Лора. – Прошу, спой нам что-нибудь. Это всех нас помирит.
Эрмин очень хотелось порадовать мать, но при одной только мысли о том, чтобы спеть арию из какой-нибудь оперы, у нее комок встал в горле. Она отрицательно покачала головой.
– Я слишком устала, мама, – сказала она. – Завтра я спою для тебя, обещаю. Но не сегодня. И Мукки спит, я не хочу его будить.
– Хорошо, я не стану настаивать, – сказала Лора, встала и направилась в гостиную. Вид у нее был разочарованный.
Молодая женщина последовала за матерью. Она нашла ее стоящей с газетой в руке.
– Я не понимаю тебя, Эрмин, – призналась Лора. – Только что ты кричала, что жить не можешь без пения, и вот в очередной раз отказываешься спеть для меня.
– Мама, все совсем не просто! Я не прибор, который можно включить, нажав на рычажок. У меня болит живот, я очень устала. Мне нехорошо. Ты же знаешь, что такое…
– Ну конечно, ты права! – пробормотала Лора, рассматривая фотографии в газете. – Тебе плохо, а я, глупая, терзаю тебя. Прости меня! Какая ты хорошенькая на этой фотографии, где тебя сняли анфас! Со своим сияющим лицом и белокурыми волосами ты похожа на ангела!
– Маленький мальчик у меня за спиной – это Жорель, – сказала Эрмин. – Я не знала, что туберкулезом болеют в таком раннем возрасте.
Лора вздохнула. Она внимательно рассмотрела лицо ребенка, потом ее взгляд пробежал по увековеченным фотокамерой лицам трех других пансионеров. Внезапно она затаила дыхание, настолько сильным, опустошающим было изумление. Рядом с Жорелем сидел мужчина, поразительно похожий на ее первого мужа, Жослина. Правда, он был очень худ и начал лысеть. Подбородок его и щеки были тщательно выбриты. Суровое выражение глаз, очень темных, лоб, нос, очертания рта – все было таким же, как у Жослина Шардена.
– Мама, у меня случился выкидыш, – призналась Эрмин. – Я не хотела тебе говорить, но теперь чувствую, что было бы неправильно скрывать это от тебя. Мирей заботилась обо мне, утешала меня, но она при всем желании не смогла бы заменить мне мать! Я так в тебе нуждалась!
Услышав это признание, Лора издала удивленное восклицание. Отбросив газету, она протянула руки к дочери.
– Моя бедная крошка, ты уверена, что была беременна? – спросила она. – Господи, а я осыпала тебя упреками и жалобами! Иди ко мне, дорогая!
Наконец Эрмин смогла прижаться к материнской груди, выплакаться у матери на плече. Закрыв глаза, она вдыхала окутывающие Лору нежные ароматы лаванды и рисовой пудры.
– Мамочка, я тебя люблю! Прости меня! Я и Тошану расскажу правду, но я так боюсь его потерять!
– Не стоит так переживать, он не настолько упрям и непреклонен, – не без удивления заметила Лора. – Природа повелевает, мы подчиняемся. Ты ни в чем не виновата.
– Нет, наоборот, это моя вина. Я уверена, если бы не наша глупая поездка, я бы сохранила ребенка. Во вторник утром, сразу после пробуждения, у меня появились эти боли.
– Ты упала и ударилась животом?
– Нет. Но к санаторию нас везли на собачьей упряжке. Сани часто подпрыгивали на ухабах.
По телу Лоры прошла дрожь: для нее запряженные собаками сани навсегда стали символом самых драматических моментов ее жизни. На таких санях она проехала многие сотни километров. Нахлынули воспоминания, причем ей казалось, что все это случилось буквально вчера: Жослин направляет собак во враждебную заснеженную бесконечность, а она сидит в санях, закутавшись в меха. Лицо мужа напомнило ей лицо мужчины, которого она только что видела на снимке. Лора с испугом посмотрела на газету, лежавшую на ковре.
– Может, это всего лишь задержка месячных, – сказала она, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно спокойнее.
– Меня временами тошнило, некоторые запахи казались отвратительными. И я так радовалась при мысли, что скоро осчастливлю Тошана! Он рассердится на меня за то, что я уехала, ничего ему не сказав, без его согласия.
– Все уладится, Эрмин. Ничего не бойся!
Лоре не терпелось снова взглянуть на фотографию, поэтому она подобрала с пола экземпляр «La Presse». Женщина пальцем указала на незнакомца, который был так похож на Жослина.
– Этот мсье тоже болен туберкулезом? – спросила она, пытаясь скрыть волнение. – Как он исхудал!
– Странный человек, – сказала Эрмин. – Его зовут Эльзеар Ноле.
– Эльзеар? – повторила ее мать голосом, в котором слышалось немалое удивление. – Старинное имя! Наверное, этому мсье много лет.
– Я не знаю, сколько ему лет, мамочка. Но мне показалось, что характер у него тяжелый. Однако ему приходится мириться со своим положением туберкулезного больного, которого в обществе все избегают, как в свое время избегали чумных.
Лора не знала семейной истории Шарденов. Ее союз с Жослином, признанный его родными нечестивым, не повлек за собой встреч и разговоров, в которых кто-то мог обсуждать своих предков. И все же она вспомнила, что однажды вечером ее первый муж упомянул какого-то Эльзеара. Похоже, речь шла о ком-то из родственников.
«Этот мсье может приходиться Шарденам родственником, – предположила Лора. – Этим объясняется внешнее сходство».
Убаюканная материнскими ласками, Эрмин продолжала рассказывать:
– Знаешь, в санатории мне стало не по себе. И этот мсье, Эльзеар Ноле, повел себя странно. Когда я говорила с маленьким Жорелем, он погладил меня по волосам, и выражение лица у него при этом было… В общем, я почти испугалась. Он выглядел как сумасшедший. Но тут же начал извиняться и объяснил, что у него есть дочь, моя одногодка. Сестра Викторианна рассказывала, как страдают туберкулезные больные от разлуки со своими семьями. Они отрезаны от общества, и навещают их очень редко.
Лора кивнула, стараясь скрыть волнение. Сердце ее билось сильнее обычного, но в каком-то замедленном ритме. Она начала дрожать. Это было нелогично, невероятно, однако в ее душе зазвенел тревожный звоночек.
«Почему этот пансионер, так похожий на Жослина, погладил Эрмин по волосам? Почему он сказал, что у него есть дочь ее возраста? – задавалась она вопросами. – Наверное, я схожу с ума! Это всего лишь совпадение, стечение обстоятельств. А может, этому мсье, взволнованному красотой Эрмин и ее чудесным пением, просто захотелось к ней прикоснуться… И в том, что у него дочка одних с Эрмин лет, нет ничего удивительного. Мужчин, у которых есть восемнадцатилетние дочери, сотни. Нет, я не собираюсь скатываться в безумие! Жослин мертв и похоронен руками Анри Дельбо. Пусть даже никто, кроме последнего, и не видел его мертвого тела!»
– Мама, ты так побледнела! – удивленно заметила Эрмин.
– Я очень расстроилась, дитя мое. Ты столько всего пережила! Если бы я знала, я бы приехала тотчас же. Меня огорчает, что ты не прислала за мной кого-нибудь. Арман был бы рад съездить в Роберваль. В доме нужен телефон, особенно зимой! Теперь, когда Валь-Жальбер опустел, мы здесь совсем отрезаны от мира!
В комнату заглянула Мирей. У нее был свой повод для беспокойства.
– Мадам, мне подать пирог и кофе в гостиную? Мсье Ханс и Шарлотта до сих пор сидят за столом. Я не знаю, как быть.
Лора с Эрмин решили вернуться в столовую, к величайшему облегчению девочки, опасавшейся новой ссоры. До самого конца трапезы сидящие за столом делали вид, что пребывают в хорошем настроении, но мысли у каждого были не самые радостные. Ханс размышлял о том, насколько сильное чувство испытывает к нему его будущая супруга. Их связь удовлетворяла и его мужские притязания, и потребность во взаимной нежности и ласке; но все же Лора была женщиной особенной, настроение у нее быстро менялось. Временами она бывала капризной, требовательной, а потом вдруг отдавалась во власть неясных страхов, становясь отстраненной или ранимой, как ребенок. Однако своего будущего без нее он не видел и с нетерпением ждал момента, когда сможет надеть ей на палец обручальное кольцо.
Шарлотта сжалась в комочек, пребывая в уверенности, что взрослые рано или поздно догадаются, что это она во всем виновата: и в том, что они с Эрмин на поезде отправились в Квебек, и что у той случился выкидыш. Спеша хоть как-то искупить свою вину, девочка поочередно предлагала помочь убрать со стола, убаюкать Мукки, вымыть посуду. Она старалась улыбаться, но на сердце у нее было тяжело.
Что до Эрмин, то с каждым часом страхи ее только крепли. Скоро должен приехать Тошан, и это был первый раз, когда она ждала его без привычного нетерпения.
«Нужно ли говорить ему правду? – спрашивала себя молодая женщина. – Если он не видел ту газету, зачем рисковать? Нет, все-таки я глупая! Он мой муж, и я не стану его предавать!»
Эрмин поморщилась от сильной боли внизу живота. Отказавшись от своей порции яблочного пирога – искушения, покрытого взбитыми сливками и политого кленовым сиропом, – она объявила, что поднимется к себе в спальню отдохнуть.
– Мама, Шарлотта, как только Мукки проснется, пожалуйста, принесите его ко мне. Я его покормлю.
Ханс зажег сигарету, а Лора встала, чтобы обнять дочь.
– Отдохни хорошенько, дорогая, – ласково сказала она.
Когда дочь ушла, Лора вернулась в гостиную и стала снова рассматривать фото в газете, на этот раз вооружившись лупой. Дрожа от волнения, смотрела она на худое лицо Эльзеара Ноле. Сходство с Жослином, бесспорно, было, но карикатурного свойства.
