Текст книги "Сиротка. Нежная душа"
Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
– Почему вы так ее называете?
– Это имя мы дали ей при крещении, – отозвался Жослин. – Я заметил, что все остальные зовут ее просто Эрмин. Хотя какая разница!
– Завтра я покажу вам письма, которые она мне написала, – пообещала Тала. – Эрмин шила приданое для своего первенца. Гуляла на берегу реки. Мои родственники услышали, как она поет, в один из вечеров, похожих на этот. Это было прекрасно! Ваша дочь – девушка добрая и ласковая. Она заслуживает счастья. И заслуживает того, чтобы узнать своего отца. А теперь ешьте, мясо быстро остывает.
У Жослина от голода подвело живот, и он не стал возражать. Никогда еда не казалась ему такой вкусной. Под небесным сводом вместо крыши, в окружении ночных звуков – шепота ветра в листве, потрескивания огня – он ощутил умиротворение.
– Честно говоря, если вы не против, я мог бы остаться здесь на пару дней. Вы ведь найдете для меня работу?
Индианка кивнула и улыбнулась.
Прошла неделя, а Жослин все еще жил в хижине на берегу реки.
На берегу реки Перибонки, воскресенье, 14 мая 1933 года
Жослин вышел из хижины и потянулся. Ярко светило солнце. За десять дней деревья успели полностью одеться в летнюю листву ярко-зеленого цвета. Вся опушка покрылась нежно-розовыми цветами. Сидя на табурете, Тала плела корзинку из ивовых прутьев. Она вставала раньше, чем ее гость, и успевала переделать сотню мелких дел по хозяйству. Собака ходила за ней по пятам или лежала у ее ног, как в это утро.
– Я провожу с вами вот уже второе воскресенье и не вижу, чтобы вы ходили на мессу, – притворно упрекнул мужчина хозяйку дома.
– Я не стану идти много миль, чтобы спасти свою душу, – ответила она. – Кофе готов, я сейчас испеку лепешки.
Еще мгновение – и Жослин бы улыбнулся, так ему было хорошо. Физический труд, чистый весенний воздух, простая, но вкусная пища Талы вернули ему силы. Он редко кашлял и перестал испытывать приливы жара, которые так мучили его в санатории.
– Хотите, я схожу на охоту? – доброжелательно спросил Шарден. – Или на рыбалку?
– Пара рыбин спасет жизнь паре куропаток, – пошутила Тала. – Я никогда не ела столько птичьего мяса!
Мужчина неожиданно для себя засмеялся. Как ни пытался он подстрелить молодую косулю или зайца, всегда возвращался с охоты только с куропатками.
– Значит, сегодня у нас будет рыба, – решил он, наливая себе кофе.
Замешательство и стеснение первых часов их встречи было позабыто. Жослин сел напротив индианки и стал смотреть, как она переплетает желто-зеленые прутья.
– Что ж, мне пора уезжать, – сказал он. – Я так и не сходил на исповедь.
– И куда вы поедете? – рассеянно спросила Тала.
– Думаю вернуться в Труа-Ривьер, к родителям. Они очень старые. Возможно, кто-то из них умер в мое отсутствие. Моя сестра, старая дева, заботилась о них.
Жослин почему-то не стал говорить Тале о своей болезни. Он строго следил за гигиеной, ел из одной и той же тарелки, пил из одной и той же чашки и мыл руки десять раз в день.
– Ваши родители живы, – вздохнула она. – Как я помню, они очень обидели Эрмин. Она написала им, когда нашла свою мать. Лора рассказала, откуда вы родом. Шардены из Труа-Ривьер ответили вашей дочери, что не желают ее знать. Это очень злые люди. Хотя я уверена, что они ходят в церковь каждое воскресенье!
Озадаченный, Жослин потер подбородок. Он ни на секунду не усомнился в правдивости слов Талы. Живя рядом с ней, он приобрел уверенность в том, что она всегда искренна.
– Эрмин писала моим родителям! – удивился он. – Это случилось примерно три года назад, верно? Представьте себе, я все записываю в специальную книжечку, чтобы не забыть. Лора поселилась в Валь-Жальбере три года назад. И в это самое время я как раз жил в Труа-Ривьер!
Он умолк, не желая признаваться, что в указанное время жил в санатории родного города, поскольку уже тогда был болен туберкулезом.
– Они мне не сказали, – с горечью констатировал он. – Увидь я это письмо, многое сложилось бы по-другому. Но теперь поздно.
Жослин встал. На нем была рубашка в клетку и полотняные штаны. Не надев шляпы, он взял рыбацкое снаряжение и направился к реке. У него болело сердце.
«Ну почему Тала рассказала мне эту историю о письме именно сегодня? У меня было такое хорошее настроение! Знать бы, что мать не стала плеваться ядом в ответном послании! Эрмин не должна знать правду о Лоре».
Пока он нервными шагами мерил берег Перибонки, потерявшись в воспоминаниях и мрачных мыслях, прошло много часов. Наконец он лег на песок и подставил лицо солнцу. Приятное тепло действовало усыпляюще. Ему снились сны, оставившие чувственное эхо в каждой клеточке его тела.
Было уже темно, когда Жослин вернулся в хижину. Тала помешивала кушанье в чугунной кастрюле, стоявшей прямо на углях.
– Я не принес рыбы, – сказал он. – Не мог думать ни о чем, кроме этой истории с письмами.
– Жаль, – отозвалась она. – Я приготовила рагу из солонины.
Они поели молча, устроившись у костра. Жослин выпил пива, которое пришлось ему не по вкусу. Часто он поглядывал на Талу, на ее медного оттенка кожу, казавшуюся ему гладкой и шелковистой. Он заметил, что на ней в этот вечер была розовая хлопчатобумажная туника с глубоким вырезом на груди. Надень такую добропорядочная мать семейства или девушка на выданье, это шокировало бы его, но индианка была вольна в своем выборе и своих поступках, это он понял.
«Я должен уйти, – подумал мужчина. – Эта женщина волнует мне кровь. Черт! Какие сны мне снились сегодня днем…»
Как если бы она читала его мысли, Тала посмотрела на него. В ее черных глазах Жослин прочел мучительное желание.
– В моей постели давно не было мужчины, – призналась она, не стыдясь. – Я прекрасно знаю, что вы не останетесь здесь до конца своих дней. Но этой ночью, только этой ночью, я буду вас ждать. Мне еще нет сорока, кровь с новой силой течет в моих жилах, и у меня одно-единственное желание – приходить к вам с каждым закатом солнца.
От неожиданности он чуть не уронил свой стакан. Бесстыдство Талы его обескуражило.
– Мне странно это слышать, – сказал он. – Простите, но я не приду к вам, и вам запрещаю приходить ко мне. Мне не хочется после смерти гореть в аду. Я женат, и быть с вами означало бы предать свою жену перед Богом.
– За семнадцать лет вы не спали ни с одной женщиной? – мягко спросила она.
– Конечно, спал! – сказал Жослин с раздражением. – Я считал себя вдовцом и потому не хранил целомудрие.
– В жизни Лоры уже есть мужчина, она собирается замуж. А может, уже спит со своим женихом. И зачем вам хранить верность женщине, которую вы отдаете другому? Я вас не понимаю. Что вам мешает занять свое место рядом с ней?
Она приблизилась, и движения ее были исполнены чувственности. Он хотел было встать, но, словно околдованный, не смог шевельнуться.
– Вы очень красивы, Тала! – признал он. – Но я не могу. Мы с вами добрые друзья. Оставьте меня с миром!
– Об этом никто не узнает, – пообещала она. – Вы даже не заметили кольца из белой гальки, которое я выложила вокруг хижины. Что случится в этом круге, ничего не значит. Оно сотрется из нашей памяти. Вам нужна радость, нужна нежность, Жослин. Вы уже сейчас не похожи на того человека, который пришел ко мне – молчаливого, раздражительного, презирающего всех и вся. Я исцелю вашу душу, насытив ваше тело.
Ловкие руки Талы опустились ему на бедра. Он вздрогнул, ощутив острое желание уступить.
«Уложить ее на землю, коснуться губами ее шеи, ее розовых губ! – подумал он. – И ни о чем не думать, отдаться удовольствию!»
И все же он оттолкнул ее, хоть и очень деликатно.
– Я не могу. Это грустно, но правда. Я все еще испытываю к Лоре какие-то чувства, но я много лет не прикасался к ней, и, вы правы, она собирается замуж за другого. Но дело не в этом. Я болен туберкулезом. Эта болезнь передается от мужа жене и от любовника любовнице, это я точно знаю. Минуту назад я сказал вам, что имел связи с женщинами. Это преувеличение, но я много месяцев жил с одной вдовой. Она была больна. Я понял это слишком поздно, когда уже заразился от нее. И вот мои дни сочтены. Теперь вы понимаете, почему я отказался от Лоры, от мечты обнять свою дочь? Господь покарал меня за мои грехи, за мою трусость, за мои заблуждения. Я прожил восемь месяцев в санатории в Лак-Эдуаре, где сам себе казался стариком. А перед этим жил в таком же заведении, но в Труа-Ривьер. Я сыт по горло этими санаториями.
Тала обняла его руками за талию и прижалась щекой к его груди. Он понял, что пропал – так нежны были ее движения, объятия.
– Я смогу вылечить тебя, Жослин, – мягко сказала она. – Медицина белых беспомощна перед этой болезнью, но силы кормилицы-земли огромны. А может, ты уже здоров? Идем, прошу тебя! Я дам тебе сил, смелости. Покинув меня, ты отправишься к своей жене и дочери.
Этот неожиданный переход на «ты» разрушил последнюю преграду: Жослин почувствовал себя «дома». В эти несколько дней Тала дала ему то, что можно было бы назвать комфортом супружеской жизни. Только ночь их разлучала.
– Если ты придешь в мою постель, – проговорил он изменившимся голосом, низким и теплым, – я никуда не уйду. Ты прекрасно знаешь, что так быть не может. Твой сын, а теперь и мой зять, скоро приедет навестить тебя. И Эрмин, конечно, будет с ним. Они спросят, кто я. Послушай, я должен тебе кое-что сказать.
И он рассказал ей о своей встрече с дочерью, которая из-за поломки на железной дороге провела ночь в санатории Лак-Эдуара. Жослин красноречиво описал момент, когда перед пациентами появилась красивая белокурая певица, рассказал, как обнаружилась их родственная связь.
– В тот день я чуть не умер, – сказал он.
Намерения Талы не изменились. Она все так же обнимала его. Жослин погладил ее по волосам.
– Эрмин говорила со мной, думая, что перед ней некий Эльзеар Ноле. Так звали моего деда. И снова я показал себя трусом, настоящим трусом! Я ведь мог открыться и все ей объяснить! Но не осмелился.
– Это был неподходящий момент, – заметила индианка. – Ты был не готов. Тебе понадобится много слов и улыбок, когда ты предстанешь перед женой и дочкой. Будь благоразумным, пообещай мне, что помешаешь Лоре выйти замуж. Если она не захочет жить с тобой или если ты поймешь, что больше ее не любишь, вы можете развестись.
– Развестись? – поразился он. – Нет, это невозможно. Я католик. Союз, освященный Богом, не разорвет ни одна официальная бумажка. Хотя какая разница, Лора все равно скоро овдовеет.
Выпрямляясь, Тала приложила палец к его губам. Жослину захотелось поцеловать этот пальчик и всю руку. У него не осталось сил для сопротивления. Желание захлестнуло его.
– Идем, – тихо сказала она. – Наши тела жаждут друг друга. Я поняла это на следующий день после твоего прихода. И я прочла по твоим глазам, что я тоже тебе нравлюсь.
Он последовал за ней, послушный, как юноша, который торопится приобщиться к миру любовных утех. Тала зажгла свечу. Нежный желтый огонек осветил комнату. Жослин хотел было увлечь индианку к постели, но она покачала головой в знак отказа. С улыбкой она принялась его раздевать.
– Делай, как я, – сказала она. – Сними с меня одежду!
Все сильнее увлекаясь этой игрой, он неловко раздел ее и увидел округлые плечи, маленькую, как у подростка, грудь, слегка выпуклый живот. Тала была миниатюрной, похожей на бронзовую статуэтку, вдруг обретшую способность грациозно двигаться. Она стала искусно ласкать его тело кончиками пальцев.
– Ты сводишь меня с ума, – задыхаясь, проговорил он.
Она прижалась к нему, приложила теплые губы к его торсу, в том месте, где билось сердце. На этот раз Жослин подхватил ее и уложил на постель. Он имел связи с женщинами, но всегда это происходило «целомудренно», в полной темноте. Любовницы ложились в постель в длинных ночных рубашках, которые ему приходилось приподнимать, чтобы получить свою долю удовольствия.
Тала, жаждущая, радостная и почти бесстыжая в своем желании, разбудила в нем забытые ощущения. Видеть ее обнаженную, исследовать ее тело руками – пламя страсти разгоралось все жарче в этом мужчине, привыкшем к длительным периодам воздержания.
– Подожди еще немного, – попросила она, когда он попытался войти в нее. – Подожди.
Она встала на колени и расплела свои черные косы. Водопад волнистых волос заструился по ее плечам и груди.
– А теперь иди ко мне, – шепотом позвала она.
Овладевая обжигающим лоном Талы, Жослин подумал, что никогда не испытывал такого наслаждения. Он изумлялся, стонал, кричал. Более сдержанная, она дала понять, насколько велика ее радость, по-женски, – слезами и нежными улыбками.
Не обменявшись ни единым поцелуем, – оба избегали этого из предосторожности, – они завибрировали в унисон, как любовники, давно знающие друг друга.
Утром Тала спала в маленькой комнате, которую сама же обставила и украсила. Началась другая жизнь. Днем они не позволяли себе малейшего проявления нежности, остерегались выказывать друг другу свое желание. Но как только ночные тени завоевывали близлежащий лес, мужчина и женщина торопились в постель. Случалось, что они даже не зажигали свет, желая побыстрее уединиться в большой новой комнате.
Жослин не задумывался о том, какие последствия может иметь эта связь. Он с аппетитом ел, много ходил пешком, колол дрова, дышал свежим речным воздухом. У него больше не было возраста, не было ни прошлого, ни будущего. Только сегодняшний день, со своими ежедневными ритуалами, имел значение.
Красивая индианка часто наблюдала за ним, и в глазах ее читалась смешанная с грустью гордость. Ее любовник поправился, привык ходить выпрямившись и хорошо загорел на солнце. Когда он смеялся, она таяла от радости. И все же она знала, что этот мужчина ей не принадлежит и никогда не будет принадлежать, и готовилась его потерять.
* * *
Май быстро закончился. Этим утром Тала подала Жослину кофе, одетая в черное сатиновое платье с белым воротничком. В нем она была похожа на юную пансионерку.
– Ты должен уехать сегодня, – сказала она спокойно. – Мне приснилось, что сын выходит на опушку и с ним его пес Дюк. Но Эрмин не было. Это означает, что Тошан уже близко. Возможно, еще до обеда я увижу его. Посмотри!
Индианка на глазах у изумленного Жослина вынула из кармана фартука конверт.
– Один траппер принес мне это письмо за несколько дней до твоего прихода, – призналась она. – Можно сказать, что он самый близкий мой сосед, поскольку живет в хижине в трех милях севернее. В письме речь идет о свадьбе. Свадьба Лоры и Ханса Цале назначена на 12 июня. У тебя есть время вернуться в Валь-Жальбер. Из Перибонки ты на корабле доберешься до Роберваля.
– Почему ты утаила от меня это письмо? – спросил он. – Ты знала дату бракосочетания, но говоришь об этом только сейчас! И если это так, то зачем твоему сыну приезжать к тебе на днях?
– Эрмин и ее мать хотят, чтобы я была гостьей на свадьбе. Тут все написано, прочти сам. Тошан приедет за мной. Он не должен видеть тебя здесь. Прошу тебя, уезжай немедля. Этой ночью, пока ты спал, я собрала камни магического круга. Наша связь разорвана. Но ты выздоровел, я чувствую это сердцем, и я это вижу. Ты больше не кашляешь, к тебе вернулись силы. Поступи как честный и смелый мужчина. Вернись к своей семье.
– А ты? – спросил Жослин. – Ты снова год за годом будешь жить одна? Я был здесь счастлив, я охотно остался бы с тобой.
– Нет. Я хотела исцелить тебя, сделать так, чтобы ты снова стал себя уважать. Я не боюсь одиночества. И я знаю, что Тошан хочет жить здесь, в глубине леса. Рано или поздно они вернутся: мой сын, Эрмин и Мукки.
Сказав так, Тала убежала в дом. Она собрала вещи Жослина и скрыла все следы его пребывания в хижине. Он наблюдал за ней.
– А если я откажусь уходить? – спросил он.
– Ты с ума сошел? Тошан тебя узнает. Мой сын никогда не забывает лица людей, с которыми встречается на жизненном пути. Или ты хочешь, чтобы твоя дочь узнала, что мы три недели жили как муж и жена? Пусть все вернется на свои места, Жослин. Мое место здесь, на берегу реки, а твое – возле Лоры и Эрмин.
Озадаченный, он потер подбородок.
– Тала, послушай! – решился он наконец. – Ты говоришь, что твой сын придет сегодня, чтобы забрать тебя в Валь-Жальбер, на свадьбу. И сама прогоняешь меня, чтобы я помешал этой свадьбе. Что ты скажешь Тошану? Или соврешь, что видела вещий сон о том, что свадьба не состоится?
– Может, и так, – ответила она. – Он, в отличие от тебя, мне поверит. Для нашего народа сны имеют большое значение.
И она подала ему кожаный мешок. Жослин поправил ремень на плече. Его мужская гордость подверглась суровому испытанию. Ему было бы приятнее, если бы Тала плакала или умоляла его остаться. Неужели он настолько плохой любовник?
– Иди! – приказала она. – С тобой я была очень счастлива. Воспоминания об этом счастье украсят мою зиму. Прошу тебя, Жослин, уходи скорее и не иди по тропинке. Укороти себе путь через лес. Вот увидишь, чем дальше ты будешь уходить от меня, тем сильнее окрепнет в тебе желание пробудить в дочери любовь к тебе, ее отцу, вернуть себе Лору. Ты перед Богом взял эту женщину в жены.
Красивая индианка вытолкнула его на улицу и закрыла дверь у него перед носом. Жослин едва удержался, чтобы не выругаться. Он надел шапку и быстрым шагом пошел прочь, прямиком на следующую страницу своей судьбы.
Валь-Жальбер, суббота, 3 июня 1933 года
Опершись локтями о подоконник, Эрмин смотрела в окно гостиной. Сегодня она в первый раз надела голубое муслиновое платье, цвет которого повторял цвет ее глаз – деталь, продуманная Лорой. Ее мать одевалась кокетливо и элегантно и часто тратила большие деньги на отрезы качественной ткани.
«Как хорошо на улице! – думала молодая женщина, любуясь растущими вокруг дома деревьями, листва которых поражала количеством оттенков зеленого. – Жаль, что Тошан уехал! Но он прав, Тала не приедет на церемонию бракосочетания, если он сам ее не привезет. И я ее понимаю. Она не смогла бы проехать такой долгий путь одна, да и жить в поселке, хоть и опустевшем, не привыкла. В этом комфорте, которым окружила себя мама, она может чувствовать себя неловко».
Эрмин немного опасалась приезда свекрови. Особое беспокойство она испытывала, представляя, как пройдет их встреча с Лорой. Вот уже неделю привычное течение жизни нарушали приготовления к торжеству. Мирей не знала, за что хвататься в первую очередь.
– Мимин, Мукки проснулся, – позвала молодую женщину Шарлотта. – Покормить его кашкой?
– Если тебе нетрудно. Когда я кормлю его, он все выплевывает. Наверное, мстит мне за то, что я все реже даю ему грудь.
Девочка внимательным взглядом окинула фигуру старшей подруги. Под легкой, слегка прозрачной тканью платья угадывался увеличившийся живот. На этот раз все домочадцы знали, что Эрмин снова беременна.
– Мирей хотела с тобой поговорить, – добавила Шарлотта. – Пойдем со мной в кухню. Скажи, ты не устала?
– Нет, уверяю тебя. Не надо обо мне так волноваться. Я уверена, на этот раз с ребенком все будет хорошо. Я не собираюсь никуда ехать на поезде и много отдыхаю. Он появится на свет не раньше Рождества, я тебе уже говорила.
Они вместе пересекли просторную гостиную, уставленную вазами с букетами живых цветов, фарфоровыми и бронзовыми статуэтками, зеркалами в позолоченных рамах. Лора и Ханс несколько раз ездили в Шикутими за новой мебелью и безделушками, чтобы украсить дом к праздничному застолью, которое последует за брачной церемонией.
– Эрмин, мне нужен твой совет! – воскликнула Мирей при виде вошедших. – Господи Иисусе, сколько хлопот с этим праздником! Мадам желает, чтобы я приготовила все, от основных блюд до десерта. А ведь у нее есть средства, чтобы нанять лучших поваров. Колбасник из Роберваля – настоящий мастер своего дела, но нет, мне придется и колбасу делать самой! Сколько будет гостей? Кто мне скажет?
Молодая женщина поцеловала своего сына, сидевшего на красивом стульчике из орехового дерева. Шарлотта повязала ему на грудь слюнявчик.
– Держи, моя крошка! Кашка как раз остыла, – сказала домоправительница. – Я добавила в нее меду. Так что, Эрмин, ты знаешь, сколько человек соберется за столом?
– Все Маруа, это точно, – ответила та. – Жозеф, Бетти, Симон, Арман, Эдмон – это уже пять. Мари слишком мала, ее можно не считать. Со стороны Ханса – его мать и старшая сестра с мужем, они по этому случаю приедут из Тюка. Итого восемь… Еще – Тошан, Тала и я! Значит, всего одиннадцать.
– Лора пригласила мэра Валь-Жальбера и мадемуазель Лемэ, мою учительницу, – звонким голоском сообщила Шарлотта. – И кюре из Шамбора, если он согласится приехать.
– Ты знаешь больше, чем я! – заметила Эрмин. – Но о Мелани Дунэ ты забыла. Это была моя идея. Мелани будет так рада еще раз побывать в Валь-Жальбере! К тому же я знаю, что в молодости она мечтала попасть в прекрасный дом сюринтенданта Лапуанта. Когда я приносила ей лекарства от монахинь, она любила со мной поболтать. Этот дом ей очень нравился.
– Ох, грехи мои тяжкие, – проворчала Мирей. – Как я все успею? Так сколько нужно ставить приборов?
– Остановимся на пятнадцати, потому что мама вполне может пригласить еще гостей, – вздохнула Эрмин. – Она хочет, чтобы этот день стал незабываемым. Сегодня вечером она привезет свой подвенечный наряд. И только я одна его увижу. Похоже, у этой портнихи из Шамбора золотые руки. Она скопировала модель французского кутюрье Пуаре, из тюля цвета слоновой кости.
– Когда ты выходила замуж за Тошана, тебе не шили такого платья, – отозвалась Мирей. – Моя крошка, у вас была церемония «на скорую руку», и ты явилась в пустынь Святого Антония в простой зимней одежде.
– Я ни о чем не жалею, – заверила домоправительницу Эрмин. – Я с ума сходила от счастья. Мы с любимым ехали в санях, нас окружала прекрасная дикая природа. И это были сани моего отца.
В голосе ее неожиданно прозвучали грустные нотки. Эрмин часто думала о Жослине Шардене, своем отце, который остался для нее незнакомцем, человеке, чье имя в этом доме никто не осмеливался произнести.
«Мама привыкла называть моего сына Мукки. Однажды вечером она сказала, что это очень красивое имя, к тому же звучит весело. Неужели она и вправду забыла свою первую любовь? Если бы Тошан умер, смогла бы я через семнадцать лет после его кончины выйти замуж? Да, смогла бы. Я была почти помолвлена с Хансом, ведь я считала, что тот, кого я любила, погиб. Но в то время мы с Тошаном не были настоящей парой…»
Эрмин пришла к выводу, что интимные отношения между мужем и женой играют огромную роль в любовной алхимии. И теперь не сомневалась, что ее мать и Ханс друг для друга уже больше, чем жених и невеста.
«Бетти покраснела бы, узнай она об этом, – подумала Эрмин. – Странно, но меня это не смущает, ведь они скоро поженятся. Это так хорошо – любить и быть любимым! Разве можно упрекать людей в том, что они поддались своим чувствам?»
Улыбаясь, она провела кончиками пальцев по животу. Всей душой она желала как можно скорее зачать второго ребенка, и ее мольбы были услышаны. Этот подарок небес заставил ее забыть о неудачной беременности.
– Эрмин, кажется, Лора вернулась, – сказала Шарлотта. – Я слышала шум машины Ханса.
– Пойду помогу им, – сказала молодая женщина. – У них наверняка много покупок.
– Нет, я пойду! Тебе нельзя поднимать тяжелое! – возразила девочка и вприпрыжку выбежала в коридор.
– Бедная крошка! – заметила невесело Мирей. – Она так заботится о тебе! До сих пор считает себя виноватой в том, что случилось с тобой в Лак-Эдуаре.
Эрмин кивнула. Она попыталась дать Мукки ложку каши, но мальчик, смешливый и сильный для своих восьми с половиной месяцев, поймал ложку и вывернул ее содержимое на слюнявчик. В кухню вошла Лора.
– Дорогая! Мирей! Посмотрите на меня! Мне нельзя его показывать, потому что это часть свадебного наряда, но я не смогла устоять перед искушением: он великолепен! Я заказала его во французском модном бутике. И его прислали из Парижа, представляете? Из Парижа в Валь-Жальбер!
Лора показала им крошечный, невероятно изящный берет, густо расшитый сияющими жемчужинами.
– Изумительный, правда?
– Мама, ты будешь божественно прекрасной, – с воодушевлением заявила Эрмин. – Это любимое выражение Ханса, когда он говорит о тебе.
– Именно так – божественно прекрасна! И дом будет мне под стать – лилии, белые розы, шелковые гирлянды повсюду! Я купила фонарики, мы повесим их над крыльцом. И свечи, несколько десятков.
– Как бы вас не хватил удар, мадам, – заметила Мирей. – До свадьбы десять дней, а вы уже так волнуетесь!
– Не будь брюзгой, Мирей, – сказала на это Лора. – Завтра – первая примерка. Эрмин, если пойдешь гулять с Мукки, зайди к Бетти. Портниха приедет после полудня. Ханс, Ханс!
Пианист вошел в кухню. На нем был элегантный льняной костюм-тройка бежевого цвета. За Цале по пятам шла Шарлотта с маленькой коробочкой в руке.
– Посмотрите, мсье Ханс сменил очки! – объявила девочка.
– А еще я очень устал, – уточнил тот. – Пойду наверх отдохну. Лора, дорогая, с таким ритмом жизни я не доживу до двенадцатого июня.
– Доживешь! У тебя нет выбора! – пошутила Лора.
Эрмин посмотрела на мать. Виду Лоры был цветущий. Платиновые локоны танцевали вокруг грациозной шеи, красивое лицо сияло воодушевлением. «Возможно, даже слишком», – подумалось молодой женщине. Почему-то у нее снова появилось стойкое подозрение, и не самое приятное, что Лора старается забыться в этом водовороте приготовлений и покупок. Как если бы это был для нее прекрасный способ не думать о самом браке…
«Но я ведь спрашивала у нее вчера и позавчера, когда мы оставались наедине, любит ли она Ханса по-настоящему. Мама засмеялась и сказала, что, конечно, любит», – думала Эрмин.
Однако времени на грустные размышления не осталось: раздался стук в дверь.
– О! Это наверняка привезли мои гардении в горшках, которые я заказала в Шамборе! – объявила Лора. – Не беспокойся, я открою!
Из любопытства Эрмин последовала за матерью. Гардении в горшках! Еще одно дорогостоящее чудачество Лоры. При виде этих цветов у всех Маруа и даже у мэра с учительницей глаза на лоб полезут…
– Я не слышала шума мотора, – заметила Лора, выходя в холл.
У Эрмин сжалось сердце. Это было необъяснимо, но в тот момент она испытала жуткий страх. Лора посмотрела на дочь с изумлением.
– Дорогая, ты побледнела!
– Ничего, мамочка. Открывай!
На пороге стоял высокий мужчина. Одет он был в серый костюм и белоснежную рубашку, на голове – кожаная шляпа. Глядя на его бледное лицо, ему никак невозможно было дать меньше пятидесяти, но темная с проседью борода и усы, подчеркивавшие и без того выразительные губы, очень ему шли. В карих глазах читались волнение и страх. Он молча сжимал в руках папку для бумаг.
«Кто это? – спросила себя Эрмин. – Я уже видела его, но где?»
Лора, словно окаменев, замерла на пороге. На посетителя она смотрела с глубочайшим изумлением. Каким чудом черты Жослина Шардена обрели физическую форму? И если этот человек заговорит, то будет ли его голос похож на глубокий низкий голос ее покойного супруга?
– Мсье, что вам нужно? – неуверенным тоном спросила Лора.
– Мама, что с тобой? – забеспокоилась Эрмин. – Кто это?
– Я твой отец, – ответил незнакомец. – Я – Жослин Шарден.
