Текст книги "Сиротка"

Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

– В газетах об этом не писали, – заметила она.

– Ты не обратила внимания, – сказал Жозеф. – Ты не все газеты читаешь. Хотя, может статься, семья замяла это дело. Если бы у меня была дочка и она утопилась, я бы не хотел, чтобы о моем горе рассказали всему миру. Говорю тебе, держись от этой дамы подальше. Я не хочу неприятностей с директором.

– Будьте покойны, я к ней не подойду. Мне было бы очень больно, если бы она со мной заговорила, приняв за свою дочку, – со вздохом отвечала Эрмин.

Оба, и Эрмин, и Жозеф, погрузились в свои мысли. Опекун подсчитывал будущие доходы девушки и прикидывал, в какую сумму выльется поездка в Монреаль и запись диска. Он уже забыл о том моменте, когда девичьи губки сердечком, хорошенькое личико и запах юного тела пробудили в нем желание.

Эрмин всей своей доброй душой жалела несчастную даму в черном. Стремясь скорее позабыть неприятное ощущение, которое оставили после себя неуместные объятия Жозефа, она стала думать о Тошане, своем «странствующем канадце». Через год он вернется, через год она снова его увидит… Однако недолго она утешалась этой надеждой. Год, проведенный под игом Жозефа, вдруг показался ей непреодолимым испытанием.

* * *

Валь-Жальбер, 22 июля 1930 года

Неделя подходила к концу. Эрмин с тревогой смотрела на календарь. Ей не хотелось ехать в Роберваль и еще меньше – возвращаться оттуда ночью, в компании Жозефа. Последние несколько дней он вел себя как обычно, но девушка успела прийти к заключению, что, оказавшись вдалеке от дома и супруги, Жозеф становился другим человеком.

Элизабет как раз наглаживала шелковое белое платье – аккуратно, через чистую влажную тряпочку, чтобы не испачкать утюгом нежную ткань и сохранить ее блеск.

– Завтра вы с Жо снова едете в Роберваль, – сказала молодая женщина. – Везет же тебе! Если бы ты знала, как мне хочется посмотреть на убранство этого роскошного отеля!

– А мне больше нравится на лугу возле мельницы Уэлле, Бетти, – ответила девушка. – Там красиво и не так шумно, как в отеле.

– Ты чем-то огорчена, а, Мимин? – встревожилась Элизабет. – Ты плохо ела утром, и я не слышала, чтобы ты репетировала…

– У меня болит горло. Не знаю даже, смогу ли петь.

Это была полуправда, но девушка решила немного преувеличить свои страдания, решив, что это может помочь ей остаться дома, в Валь-Жальбере.

– Я приготовлю тебе настой ивовой коры с кленовым сиропом. Не хватало только, чтобы у тебя пропал голос! Ведь контракт уже подписан! Не многим девушкам твоего возраста так легко даются деньги. Хотя мне не нравятся люди, которые тебя там окружают. Будь осторожна, не разговаривай ни с персоналом, ни с постояльцами.

Жозеф рассказал супруге о том, что встречался с Лорой Шарден, не забыв упомянуть о басне собственного сочинения про молодую утопленницу. Элизабет с ним не согласилась.

– Ты переходишь границы, Жо! – с возмущением заявила она. – Закон защищает права этой женщины. Представь, что будет, если она обратится в полицию!

– Она не предлагала бы мне денег, если бы могла пожаловаться в полицию. Я делаю все ради блага твоей дорогой Мимин, а ей лучше здесь, с тобой.

– А что ты планируешь делать в сентябре? – не сдавалась Элизабет.

– Скажу ей, что переговорил с Эрмин, но девчонка отказывается ее видеть.

Жозеф говорил с такой уверенностью, что жена в конце концов согласилась действовать с ним заодно. И все-таки она чувствовала себя виноватой перед Эрмин, ей казалось, что она предает свою воспитанницу.

Девушка же и в страшном сне не могла представить, что творится у нее за спиной. Она вошла в кухню и села за стол, на котором стоял букетик ромашек.

– Бетти, может, ты позвонишь в отель из мэрии? Боюсь, я не смогу петь сегодня.

– Жозеф страшно рассердится, Мимин! Будь умничкой, выпей настой, и тебе станет легче. Когда все решено и на бумагах стоят подписи, нельзя так просто отказаться. Скажи лучше, что ты поленилась повторить песни!

– Нет, Бетти, я перепела весь репертуар, когда была в каньоне! – воскликнула девушка. Казалось, она вот-вот заплачет. – Мы ходили туда гулять с Шарлоттой. Там меня никто не слышит.

– Ну, ради этого не стоит ходить так далеко. Кстати, как поживает твоя слепая подружка?

– Она еще не слепая, – возразила Эрмин. – Вчера я зашла к ним в дом. Ее мать можно только пожалеть! Ноги у этой бедной женщины распухли и посинели! Она очень страдает.

– Не вмешивайся в дела этих людей, – отрезала Элизабет. – Ладно еще, когда ты гуляешь с Шарлоттой, но у ее родителей плохая репутация! Как и у старшего брата, Онезима.

По лестнице спустился Симон. Услышав последние слова матери, он разразился возмущенной тирадой:

– Послушать вас с отцом, так надо держаться подальше от всех новых соседей! У Эрмин, в отличие от вас, доброе сердце! Поселок почти опустел, и те, кто остался, ничем не хуже нас. Онезим никогда не ходил в школу, но он неплохой парень.

– Ты как разговариваешь с матерью? – взвилась Элизабет. – Или у тебя в голове помутилось? Слава Богу, что отец на работе. Он быстро выбил бы из тебя привычку говорить со мной в таком тоне. Иди-ка лучше забери корову и подои ее. Я оставила ее на лугу возле дома Амеде. Он огорожен, и забор еще хорошо держится.

Юноша вышел, хлопнув дверью. Эрмин завидовала ему: Симон собирался вскоре покинуть родительский дом, но держал это в большом секрете.

«Почему в жизни все так переменчиво? – думала девушка. – Раньше я обожала петь. Но теперь мне неприятно, когда меня хвалят. Симон хочет уехать. Он ищет работу на корабле, в Квебеке. Бетти и Жо какие-то странные. Им не по нраву, что я забочусь о Шарлотте, запрещают мне разговаривать с людьми… Что было бы, если бы они узнали, что я целовалась с Тошаном?..»

Она предвидела, что ее возлюбленный не встретит в доме Маруа сердечного приема. Однако до этой встречи оставался целый год, и это ее успокаивало.

«Если я за этот год заработаю много денег, Жозеф будет доволен, и, может быть, согласится обручить меня с Тошаном!»

Вспомнив о деньгах, она вспомнила и о неминуемом выступлении в отеле. Девушка послушно выпила две чашки настоя и столовую ложку кленового сиропа.

«Я читала об этом в романе, – подумала она. – Свобода имеет свою цену! Моя цена – это пение. И я должна петь хорошо».

Элизабет нежно погладила ее по волосам. С того самого дня, как к ним в дом явилась Лора Шарден, молодая женщина боялась потерять девушку, которую любила, как дочь.

– Милая моя Мимин, с этой работой тебе приходится нелегко, я знаю. Но мы очень тебя любим, Жо и я. И, разумеется, очень гордимся тобой.

– Не говори так, Бетти, – пробормотала девушка, прижимаясь к Элизабет. – Если бы не вы, у меня не было бы семьи. Я стольким вам обязана!

Им обеим хотелось плакать, хотя ни одна, ни вторая не знали почему. Эрмин первой высвободилась из объятий.

– Пойду дам сена Шинуку и посмотрю, есть ли у него вода, – сказала она.

– Вот оно что! Признайся, компания Симона тебе больше по душе! – пошутила Элизабет. – Иди скорее!

Девушка вышла. Намек Элизабет ей не понравился. Она не могла не заметить, что молодая женщина ослабляла бдительность, если Эрмин и Симон проводили время вместе.

«Они спят и видят, чтобы мы поженились! – подумала она, обходя дом. – Но ведь мы оба, я и Симон, вольны выбирать того, кто нам нравится!»

Чувствуя себя не в своей тарелке, Эрмин вошла в хлев. Симон доил корову. Он грустно посмотрел на девушку.

– Она дает все меньше молока, – сказал он. – Скоро придется покупать у фермера Буланже другую корову.

Он отпустил вымя и вытер руки о рабочие штаны.

– Не могу больше, Эрмин. Не могу так жить. Поселок совсем опустел, и для меня это тяжело. Раньше здесь было намного веселее. Родителям до этого нет дела. Они купили дом и умрут здесь, даже если останутся последними жителями Валь-Жальбера. Если бы ты только знала, как мне не терпится уехать!

Девушка присела на деревянную колоду и спросила:

– Ты правда хочешь уехать?

– Да. Через месяц.

Они обменялись невеселыми улыбками. Отношения у них сложились своеобразные. Симон и Эрмин выросли, как брат и сестра, и все же между ними никогда не было настоящей привязанности, не говоря уже о нежности. Они просто хорошо ладили и уважали друг друга.

– Надеюсь, у тебя получится найти работу, Симон, – сказала девушка. – Я буду по тебе скучать. Жаль, что только ты один не боишься противоречить отцу.

– Теперь, когда я вырос, он меня не бьет. Мне не слишком приятно это говорить, но мой отец – настоящая скотина. В детстве, стоило мне напроказить, он снимал ремень и порол меня. Арман тоже получил свою долю отцовской ласки. Под страхом порки будешь слушаться…

Эрмин никогда не видела, чтобы Жозеф наказывал мальчиков. Но на ее глазах Элизабет не раз мазала целебной мазью спины своих сыновей, и глаза у нее были красными от слез.

– Знаешь, я начинаю бояться твоего отца, – шепотом сказала Эрмин. – С тех пор как мы подписали контракт в Робервале, он стал очень строгим, а иногда…

– Что «иногда»? – подойдя поближе, спросил Симон.

– Он слишком ласков со мной, как мне кажется… – пробормотала девушка, краснея, как вишня. – Это потому, что он выпивает в баре отеля. Но я боюсь пожаловаться на него твоей матери.

Она рассказала Симону, как вел себя отец, когда они возвращались домой из Роберваля. Юноша сжал кулаки. И впервые за много-много лет выразил свое дружеское отношение к девушке простым жестом – погладил ее по щеке кончиками пальцев.

– Было бы лучше, если бы и ты уехала куда-нибудь как можно скорее, – сказал он. – Не думаю, что отец может тебя обидеть, но когда он нетрезв… Это хуже.

Эрмин была рада, что у нее наконец-то появился союзник.

– Симон, ты прекрасно знаешь: я не могу уехать из деревни. Я надеюсь, что мои родители вернутся.

– И напрасно, Мимин. Если бы они были живы, они бы уже вернулись. А если они все-таки живы, значит, им наплевать на тебя, и ты не должна портить себе всю жизнь, их дожидаясь.

Девушка знала, что Симон прав. Усталым жестом отмахнувшись от грустных мыслей, она вновь вернулась к теме, которая занимала ее больше всего:

– Помоги мне, Симон. Завтра Жозеф повезет меня в город, и возвращаться мы будем поздно. Представь, и так – все лето! Я уже жалею, что умею петь, потому что от этого одни неприятности!

Девушка из последних сил сдерживала слезы.

– Если уж отец что-то вбил себе в голову, так просто не отступится, – сказал Симон. – Знаешь, что я думаю? Он уверен, что ты своим пением заработаешь состояние, и эти деньги намеревается присвоить. Он спит и видит, как мы с тобой поженимся. Опять же, ради денег: если ты будешь моей женой, ничто не помешает ему пополнять свой банковский счет. Но я не идиот. Я еще утру ему нос, как говорил один мой приятель. Подложить свинью отцу – это будет славная месть за годы порок!

– Как мы можем пожениться, если мы друг другу не нравимся? – возмущенно спросила девушка. – Я выйду замуж только за того, кого полюблю всем сердцем.

– Если бы ты даже и нравилась мне, я все равно уехал бы! – заявил Симон. – Ты стала красавицей, Мимин. К тому же ты воспитанная и добрая… Но я всегда относился к тебе, как к сестре.

Эрмин не ожидала от Симона такого искреннего проявления дружелюбия, поэтому, глубоко растроганная, расплакалась.

– Симон, прошу тебя, придумай что-нибудь, чтобы мне завтра не ехать!

– Попробуй сегодня вечером прикинуться больной, – предложил он. – Мне нужно подумать.

– Нет, ничего не выйдет. Жозеф все равно повезет меня в город, у нас контракт.

Юноша сжал ее руку и задумался. Внезапно его лицо озарилось улыбкой.

– Аббат Деганьон! – воскликнул он. – Сходи на исповедь, Мимин, расскажи, что поведение отца тебя беспокоит. И попроси аббата помочь. Со священником отец спорить не станет.

– Ты прав, Симон. Спасибо! Я иду в церковь!

Эрмин поцеловала юношу в щеку и выбежала из хлева.

В тот же вечер после ужина в дом семьи Маруа явился аббат Деганьон. Жозеф с трубкой в зубах сидел на крыльце. В доме слышался звон посуды.

– Добрый вечер, Жозеф! Наслаждаетесь теплым летним вечером?

– Конечно, месье кюре! – ответил рабочий.

– Я хочу с вами поговорить. Пройдемся?

Они неторопливым шагом направились к монастырской школе. У Жозефа было неспокойно на душе. Лора Шарден могла нанести визит священнику. Поэтому он вздохнул с облегчением, когда понял, что кюре пришел совсем по другому поводу.

– Жозеф, вы добрый христианин и честный человек. Я никогда не слышал о вас ничего дурного. И хотя жителей в Валь-Жальбере осталось немного, в нашем муниципалитете все еще заботятся о вопросах морали и соблюдении приличий.

– Я ничего плохого не сделал, – проворчал Жозеф. – Не будь нас с сыном, динамо-машина давно вышла бы из строя. И пришлось бы снова жить при свечах.

– Знаю, знаю, – подхватил аббат. – Я хочу поговорить о вашем решении возить Эрмин каждую субботу в Роберваль. Это дитя лишено родительской заботы. Некоторые опасаются, что может пострадать ее доброе имя. Вы возвращаетесь домой ночью, вдвоем, это нехорошо. Девушка должна беречь репутацию. Не дай Господи, ее заподозрят в недостойном поведении! Мой предшественник, отец Бордеро, многие годы заботился о том, чтобы в поселок не было доступа пьяницам и богохульникам. Он сказал бы вам то же самое. И мне было бы очень больно услышать, что соседи отзываются о вас дурно.

Жозефу этот разговор был не по душе. Он то и дело принимался с ожесточением скрести подбородок. Он не осмеливался посмотреть в светлые глаза священника, словно этот взгляд мог проникнуть в самые потаенные уголки его души.

– И кому только в голову пришло, что я могу обидеть девочку, которая живет под моей опекой? – сердито спросил он. – Да если бы Бетти такое услышала, она бы первой бросилась меня защищать!

– Жозеф, дьявол искусно играет на наших слабостях, – продолжал аббат спокойно. – Он может подвергнуть искушению и вас.

Рабочий чувствовал, как тает надежда заработать состояние на таланте Эрмин. Воздев руки к небу, он спросил:

– Если я вас правильно понял, мне следует расторгнуть контракт с отелем? Но ведь это неправильно. Я думал только о том, чтобы обеспечить будущее нашей Мимин. Вы сами сказали в тот день, когда уезжали сестры, что у нее талант от Бога.

Наигранная заботливость не обманула священника, и он повысил тон:

– Я не нахожу ничего дурного в том, что девушка поет перед публикой и тем самым зарабатывает на жизнь. Но вам нельзя проводить столько времени наедине.

– А как же быть? – спросил раздосадованный Жозеф.

– Вопрос решен, – ответил аббат. – Я поговорил с нашим мэром, и он согласился одолжить мне свой автомобиль. Я умею водить. Каждую субботу я буду отвозить вас и забирать. Естественно, я не стану заходить в заведение, подобное «Ch^ateau Roberval», но могу подождать вас на улице.

– Вы берете на себя столько хлопот, господин кюре!

– Меня это не стесняет, Жозеф. Я несу ответственность за своих прихожан и сделаю все, чтобы исполнить свой долг.

– Ну, раз так, я согласен, – пробормотал рабочий. – Моей лошади это пойдет на пользу. Путь неблизкий, ее пришлось бы чаще перековывать…

В глубине души он знал, что так будет даже лучше. Несмотря на любовь к деньгам, Жозеф боялся Божьего гнева.

Они с аббатом развернулись и пошли обратно.

– Скажите, вы разговаривали с той дамой в черном, что заходила ко мне справиться, где вы живете, недели две назад? – с искренним любопытством спросил священник. – Она показалась мне измученной. Наверняка тому причиной недавняя потеря родственника. Я счел, что лучше ее не расспрашивать.

У Жозефа подогнулись колени. Он потер лицо, прежде чем ответить, словно надеялся, что ему удастся стереть следы замешательства.

– А, вы об этом… Это наша дальняя родственница, жена моего троюродного брата, которая живет в Шикутими. Она приехала сообщить о смерти своего супруга. Бетти была дома, и они немного поговорили.

Аббат кивнул. Жозеф попрощался и поднялся по ступенькам крыльца. Эрмин, которая у окна своей комнаты дожидалась их возвращения, быстро отступила, скрывшись в сумерках неосвещенной комнаты.

– Завтра я заеду за вами в половине пятого, – громко сказал аббат Деганьон. – Мы доедем намного быстрее, вот увидите.

Девушка услышала его слова. Она закрыла глаза. Было такое впечатление, что с плеч свалился огромный груз.

– Спасибо, Господи! – пробормотала она успокоенно. – И тебе спасибо, Симон!

Ей стоило многих душевных мук рассказать во время исповеди о переменах в поведении Жозефа. Пришлось преодолеть свою стыдливость, но результат последовал незамедлительно – аббат примчался к ней на помощь, не усомнившись ни в едином слове. Эрмин схватила фотографию сестры Марии Магдалины и поцеловала.

– Моя Анжелика, я знаю, что ты заботишься обо мне! Спасибо!

* * *

Жозеф огласил новость на следующий день, за завтраком.

– Шинуку придется все лето стоять без работы, Мимин. Господин мэр одолжил свой автомобиль месье кюре, который теперь будет возить нас из Валь-Жальбера в Роберваль и обратно. Все только и думают, как бы тебе услужить, моя красавица!

Это обращение – «моя красавица» – вызвало неудовольствие как у Эрмин, так и у супруги достопочтенного рабочего.

– Не говори так об Эрмин, Жо! – сердито сказала Элизабет. – Ты стал много времени проводить в баре среди всякого сброда – и вот результат!

– Но я ничего плохого не хотел сказать! – возразил Жозеф.

– Такие слова можно говорить только своей жене, и больше никому, – отрезала супруга.

Жозеф уткнулся носом в кофейную чашку. Казалось, против него объединился весь мир. Симон весело присвистнул и послал Эрмин торжествующую улыбку.

Так аббат Деганьон стал шофером юной певицы и ее опекуна. Путь до города на машине занимал куда меньше времени, поэтому они стали выезжать позже. Девушка выходила из дома в парадном платье, поэтому больше не пользовалась раздевалкой. Суббота проходила за субботой, все складывалось наилучшим образом.

Эрмин получала все больше удовольствия от пения. Она пела, повинуясь собственному чутью, но так эмоционально и искренне, что публика, которая каждый раз менялась, аплодировала ей с энтузиазмом. О таланте снежного соловья заговорили в соседних городах. Люди стали специально приезжать в Роберваль, чтобы ее послушать.

Дама в черном всегда сидела на одном и том же месте, в глубине зала. Девушке ни разу не представилась возможность подойти к ней, даже если бы она того и хотела. Однако, поглядывая время от времени на стройную фигуру в черных одеждах и небольшой шляпке с вуалью, она испытывала глубокое сострадание. Басня Жозефа произвела на нее эффект, противоположный тому, на который он рассчитывал. Он хотел испугать девушку своей грубой выдумкой, но получилось наоборот – таинственная дама в трауре вызывала у девушки живой интерес.

По окончании песни Эрмин часто улыбалась, глядя на даму в черном и пытаясь рассмотреть под вуалью ее лицо. Лора не верила своим глазам – эта улыбка была, без сомнения, адресована именно ей. Утопая в море вопросов, она принимала ее как самый дорогой из подарков.

«Что бы это могло означать? Неужели Маруа все-таки рассказали ей обо мне? Если так, почему она не приходит меня навестить? Почему уезжает сразу после выступления? А если она улыбается мне, не зная, кто я такая, это лишний раз доказывает, что у девочки доброе сердце!»

Лора упорно носила траур, вызывая тем самым сочувствие и любопытство. Однако отказываться от черных одежд не собиралась, поскольку они служили ей надежным щитом от мужского внимания.

В одну из суббот, в середине августа, к числу обычных пассажиров автомобиля добавились Элизабет, Арман и маленький Эдмон. На молодой мадам Маруа было самое красивое платье и новые туфли. Несмотря на присутствие в зале Лоры Шарден, она получила огромное удовольствие от выступления Эрмин.

С момента их первой встречи Жозеф еще дважды посещал мать девушки и оба раза возвращался домой с пачкой долларов в кармане.

– В сентябре вы сможете поговорить с дочкой, – говорил он Лоре с презрительной усмешкой.

Лоре этот высокий мужчина с грубыми чертами и поседевшими усами не нравился. И все же она надеялась, что он выполнит условия договоренности и она наконец встретится со своей дорогой девочкой. Мечтая об этой встрече долгими вечерами, она называла ее именно так – «моя дорогая девочка»…

«Такое счастье – видеть ее каждую субботу и слушать, как она поет! Мне кажется, что ее голос гасит мою печаль. Моя дорогая девочка, моя прекрасная Эрмин!»

Лора без сожаления отсекла первую часть – «Мари» – от имени своей дочери. Она чувствовала, что лучше называть девушку так, как ее звали Жозеф и Элизабет.

– Поскорее бы пришел сентябрь! – каждое утро повторяла она.

* * *

Роберваль, конец августа 1930 года

Этим вечером за руль вместо аббата Деганьона сел мэр Валь-Жальбера. Он явился к Маруа в темно-синем костюме, белой сорочке и новом галстуке в тон.

– Месье кюре призвали к одру умирающего. Я говорю о старике Жюле Потвене, – пояснил он, поприветствовав семью. – Я с радостью его подменю. Я тоже хочу послушать нашего соловья, нашу местную знаменитость!

Эрмин покраснела. Жозеф был польщен комплиментом.

– Мне не хотелось бы, чтобы из-за нас… – начал он.

– Не беспокойтесь, Жозеф, я сделаю это с удовольствием. И я хочу пригласить вас на ужин.

Месье Маруа и мэр всю дорогу развлекали друг друга беседой. Сидя на заднем сиденье, Эрмин любовалась пейзажами. Симон решил покинуть Валь-Жальбер в понедельник вечером. Узнав об этом, девушка расстроилась. Она знала, что Жозеф будет вне себя от злости, а Бетти воспримет это как тяжелый удар. Атмосфера в доме станет гнетущей, и сколько это продлится – неизвестно… Чтобы отвлечься, она перечитала список песен. Среди них было две новых. Одну, «Белые розы», исполняла популярная французская певица Берта Сильва. Девушка стала повторять слова, едва шевеля губами.

 
15 воскресный чудный день для матушки родной
Букет из белых роз я принесу домой…
Когда скоплю монет и вырасту большой —
Все-все цветы куплю для матушки родной!
 

«Услышав эту песню, моя дама в черном расстроится, – думала девушка. – Для женщины, которая потеряла ребенка, должно быть, ужасно это слышать. Бетти разрыдалась, когда я репетировала. Но я не могу ее выбросить из программы, я не выучила ничего другого, а директор хочет новых песен. Он такой требовательный, этот господин директор! Ну ничего, закончив, я улыбнусь даме в черном. Она совсем не выглядит сумасшедшей. Я не видела, чтобы она вставала с места, хотя вокруг нее часто сидят девушки моего возраста…»

Мэр припарковал автомобиль перед отелем. Эрмин прижалась носом к стеклу: на одном из балконов она заметила черный силуэт. Сердце девушки забилось быстрее. Эта женщина не шла у нее из головы. Ей очень хотелось увидеть ее вблизи, без черной вуали.

«У нас есть что-то общее, – часто говорила себе Эрмин. – Она потеряла дочь, а у меня нет ни отца, ни матери».

Жозеф чувствовал себя вполне комфортно в компании мэра. Они заняли столик недалеко от бара. Эрмин направилась прямиком к эстраде. Пианист, Ханс Цале, поприветствовал ее с радостной улыбкой. И, как обычно, пробежал глазами список песен.

– Мы начнем чуть позже, мадемуазель, – предупредил он девушку. – Если желаете, можете погулять немного по саду.

– О нет, лучше я подожду здесь!

Похоже, ее ответ пришелся ему по душе.

– Значит, я буду иметь удовольствие побеседовать с вами, – сказал он, опуская глаза. – Обычно вы появляетесь внезапно и так же быстро исчезаете.

Эрмин очень нравился этот еще молодой и очень деликатный господин. Он дал ей несколько весьма ценных советов. Поэтому она улыбнулась ему, а потом посмотрела в зал, где за столиками собрались гости.

– Ваш опекун сегодня вечером не сидит у барной стойки? – спросил Ханс.

– Он ужинает с нашим мэром, – ответила девушка.

– А, вот и мадам Шарлебуа! – воскликнул пианист. – Вы, наверное, обратили на нее внимание. Я говорю о вдове, которая живет в отеле с начала лета. Когда вы поете, я вижу, как она приподнимает вуаль и вытирает слезы – так ее волнует ваше исполнение!

– Это из-за дочери, – пояснила Эрмин тоном, которым обычно рассказывают истории с трагическим концом. – Вы наверняка слышали ее историю. Она вовсе не вдова. Ее дочь, моя сверстница, прошлым летом утопилась в озере Сен-Жан. Когда я об этом узнала, мне стало так жалко эту даму! Еще говорят, что она иногда ведет себя как сумасшедшая. Бедняжка!

Бледно-голубые, почти бесцветные глаза Ханса Цале расширились от удивления.

– Я работал здесь весь прошлый год и не слышал о том, чтобы юная девушка утопилась в озере, – сказал он уверенно. – В конце зимы один лесоруб решил пересечь озеро, но лед проломился, и несчастный погиб вместе со своей упряжкой.

– Да, я помню, – согласилась Эрмин.

– Мадам Шарлебуа шесть месяцев назад похоронила супруга, богатого промышленника из Монреаля, довольно пожилого. Метрдотель узнал об этом от директора. И она такая же сумасшедшая, как вы и я. Как мне кажется, она скромна и хорошо образованна. Кто рассказал вам эту странную историю?

– Мой опекун, – призналась Эрмин и в ту же секунду ощутила смутную тревогу.

Выходит, Жозеф ей соврал. Невероятно!

«Зачем он рассказал мне это? Зачем? Он не хочет, чтобы я подходила к этой женщине. Но зачем придумывать страшную историю о мертвой девушке, которая на меня похожа?»

– Вы так бледны, мадемуазель! – обеспокоенно воскликнул пианист.

– Все хорошо, – вздохнула Эрмин. – Мой опекун предупредил, чтобы я остерегалась этой женщины. Если ему верить, она принимает всех девушек моего возраста за свою оплакиваемую дочь. Выходит, он все придумал! Но зачем?

Ханс только развел руками.

– Увы, ничем не могу вам помочь, – сказал он. – Но я говорю правду. Мадам Шарлебуа вдова, и она вовсе не сумасшедшая. Персонал отеля любит посплетничать о клиентах, и если бы кто-то из постояльцев пережил такую драму, я бы обязательно об этом услышал.

Эрмин терялась в догадках. В характере Жозефа, бесспорно, были нехорошие черты: он легко впадал в гнев, был скупым и властным. И все-таки ей казалось, что он человек честный.

– Наверное, будет лучше, если я немного пройдусь, – сказала девушка.

– Но не долго, – напутствовал ее Ханс.

Эрмин кивнула в знак согласия и пошла прочь. Она намеренно прошла вдоль противоположной стены, как можно дальше от столика, за которым сидели ее опекун и мэр поселка. Жозеф был увлечен беседой и, похоже, позабыл о ней. На мгновение Эрмин остановилась.

«Чтобы узнать правду, мне придется найти даму в черном и заговорить с ней. Тогда-то и станет ясно, сумасшедшая она или нет».

Приняв решение, она стала искать глазами женскую фигуру в черном. Однако резной стул, на котором она обычно сидела, был пуст.

«Где бы она могла быть?»

Девушка прошла через зал и оказалась в просторном коридоре, украшенном зеркалами и комнатными растениями. Грум в красной ливрее спешил ей навстречу с радостной улыбкой на лице.

– Чем я могу вам помочь, мадемуазель? К вашим услугам! Вы так прекрасно поете!

Ведомая неизвестной силой, Эрмин решила пойти до конца. Она во что бы то ни стало поговорит с дамой в черном!

– Я хотела кое о чем вас спросить, – сказала она. – Скажите, пожалуйста, вы не видели здесь даму в трауре?

– Конечно, видел! Мадам Шарлебуа только что поднялась в свою комнату. Она забыла веер.

– Не могли бы вы сказать мне номер ее комнаты? – попросила девушка.

– Я думал, вы знаете, – удивился грум. – Месье, которые приезжает с вами, несколько раз заходил к мадам Шарлебуа. Она живет в шестьдесят пятом номере, на втором этаже. Идите прямо, потом свернете налево.

И грум указал на лестницу с широкими полированными ступенями. Эрмин охватили сомнения. С тех пор как девушка начала читать романы дня взрослых, она стала куда менее наивной.

«Жозеф тайком встречается с женщиной! Неужели это его любовница? И поэтому он не хочет, чтобы мы познакомились! Господи, бедная моя Бетти! Что было бы, если бы она узнала?»

Грум застыл на месте и смотрел на нее с нескрываемым восхищением. Смущенная Эрмин поспешила подняться по лестнице. Она быстро нашла аргументы, положившие конец подобным подозрениям.

«Нет, это невозможно. Жозеф бывает в Робервале только по субботам и никогда не выходит из ресторана. Здесь что-то другое! Тем хуже для него! Я постучу в дверь, а там будь что будет…»

Очень скоро Эрмин остановилась перед дверью, на которой висела золоченая табличка с номером 65. Пальцы девушки легко пробежали по дверному полотну. Сердце с удвоенной скоростью билось в груди. Во рту пересохло. Больше всего ей хотелось убежать. Собственная дерзость пугала Эрмин, но куда сильнее ее страшило предстоящее открытие.

Она дрожала всем телом, как если бы под ногами вдруг открылась устрашающая бездна. Способность мыслить логически покинула ее.

И вдруг дверь открылась.

В дверном проеме показалась красивая женщина с тронутыми сединой волосами, убранными в шиньон. На ней не было вуали. В черном платье, с жемчужным колье на белой шее, она, словно зачарованная, смотрела на Эрмин. Глаза ее были ярко-голубыми, а лицо поразительно напомнило девушке другое лицо – то самое, которое глядело на нее каждый день из зеркала в ее комнате в Валь-Жальбере. Если не считать нескольких мелких деталей, перед ней была ее копия.

– Эрмин! – воскликнула дама в черном. – Господи, какое счастье, что ты пришла! Значит, твой опекун наконец рассказал тебе обо мне? Входи, прошу!

Девушка пребывала в состоянии шока. Неужели правда то, что открылось ей секунду назад с такой очевидностью? Она отказывалась в это поверить.

– Но кто вы, мадам? – пробормотала она.

– Я твоя мать, Лора Шарден, вдова Шарлебуа. Входи же! Ты должна меня выслушать! Я так хочу, чтобы ты меня простила!

Она протягивала к девушке свою изящную руку, умоляла всем телом, всей душой. Эрмин сделала шаг вперед. Она едва держалась на ногах.

– Я видела вас во сне, мадам, – сказала она едва слышно. – Во сне я называла вас мама. Мама…

У Эрмин потемнело в глазах. Она упала на руки Лоры Шарден и потеряла сознание.