355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мари-Бернадетт Дюпюи » Сиротка » Текст книги (страница 6)
Сиротка
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 04:52

Текст книги "Сиротка"


Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

В одно июньское утро сестра-хозяйка, всегда встававшая с петухами, нашла просунутый под входную дверь листок бумаги, свернутый вчетверо. Послание было адресовано сестрам, без уточнения имен. Мать-настоятельница протерла очки и прочла его.

– Что ж, Господь услышал наши молитвы, – сказала она, хмуря брови. – Эту записку оставили родители Мари-Эрмин. Летом они приедут, чтобы ее забрать. По-моему, у этих людей странные манеры. Я бы сказала даже – весьма эксцентричные.

Монахини обменялись удивленными взглядами. Удивленной выглядела и сестра Мария Магдалина, хотя щеки ее слегка порозовели. Когда о находке сообщили кюре, тот посоветовал оставить девочку на лето в семье Маруа.

– Я как следует отчитаю родителей вашей подопечной! – объявил он. – И потребую возмещения всех расходов, которые вы понесли, ухаживая за ней!

Элизабет каждый день ждала, что в Валь-Жальбер явятся таинственные родители Мари-Эрмин. Чаще обычного она украшала кудряшки девочки лентами и ласкала ее, горько сожалея о скорой разлуке. Очень часто молодая женщина прогуливалась от дома к фабрике и обратно, держа за ручки своего сына и маленькую подопечную. Это было благословенное время конкурсов на лучший сад, светлых платьев и веселых застолий на террасе отеля.

Процветание царило в Валь-Жальбере, процветание и безмятежность, ничем и никем не нарушаемые. А сестра Мария Магдалина, вернувшись из Шикутими и снова увидев колокольню монастыря и дом семьи Маруа, знала наверняка, что снова обнимет свою дорогую Мари-Эрмин.

* * *

Монастырская школа, конец сентября 1918 года

Прошло больше двух лет. Война все никак не кончалась. Множество канадцев умирало вдалеке от родины, но многие и возвращались из Европы: одни – раненными, другие – здоровыми. Они рассказывали соотечественникам об ужасах сражений, оплакивали миллионы погибших.

Целлюлозная фабрика работала все также активно, а в остальном жизнь поселка Валь-Жальбер текла размеренно и спокойно. Клены оделись в пурпур, березы – в оттенки светлого золота.

Осень одаривала людей последними дикими плодами. У крылечек и вдоль оград зацвели сиреневые астры.

Сестра Аполлония, занимавшаяся со старшими детьми, указала на тринадцатилетнюю Жанну, старшую девочку Тибо. Та встала, машинально расправляя свой наглаженный и накрахмаленный фартук. Светло-каштановые волосы девочки были заплетены в косу и уложены красивым венцом.

– Жанна, прошу вас, ваш урок по истории! Только три строчки! Продолжать будет Марта.

Настоятельница ободряюще улыбнулась своей ученице. Этот год должен был стать для нее последним в качестве преподавателя. Скоро на ее место придет новая директриса.

– Колонизацию Новой Франции, – приступила к изложению текста Жанна, – начал французский путешественник Самюэль де Шамплен. В 1608 году он основал поселение европейцев недалеко от индейской деревушки Стадакон, впоследствии ставшее городом Квебек.

– Очень хорошо. Теперь вы, Марта.

В дверь постучали. Вошла сестра-хозяйка и торопливым кивком поздоровалась с учениками.

– Матушка, мне нужно с вами поговорить!

Пожилая монахиня с неудовольствием последовала за сестрой Викторианной в коридор.

– Что случилось? – спросила она.

– У мадам Маруа начались роды. На три недели раньше срока! Ее соседка, мадам Дюпре, пришла нас предупредить. Мари-Эрмин снова убежала. Наверное, испугалась криков своей нянюшки.

– Мари-Эрмин не могла уйти далеко. На этот раз ее следует наказать. Идите к сестре Марии Магдалине, она лучше нас знает характер девочки. И скажите, чтобы она отправила своих учеников в мой класс, а сама шла искать Мари-Эрмин!

Не сказать, чтобы Мари-Эрмин сильно испугалась, услышав жалобы и крики своей нянюшки, которую она, как и Жозеф, звала Бетти. Но Симон сегодня особенно усердно дразнил ее и щипал. В конце концов девочка показала ему язык и выбежала во внутренний двор. Неделю назад она точно так же сбежала из монастыря, потому что сестра-хозяйка ее отругала.

Мари-Эрмин была очень наблюдательным ребенком и любила открытые пространства. Красота природы завораживала ее. Девочка обожала собирать ромашки, играть с котом семейства Дюпре и особенно – петь.

Прихожанам отца Бордеро выпал случай в этом убедиться во время Рождественской мессы 1917 года. Крошка Мари-Эрмин слушала хвалебные хоралы с восторженным видом, раскачиваясь из стороны в сторону все быстрее и быстрее. Попытки сестры Люсии призвать дитя к порядку окончились ничем – одетая в розовое шерстяное платьице и украшенный кружевами чепчик, девочка слышала только наполняющее церковь прекрасное пение, и ничего больше.

Монахини часто вспоминали об этом случае за столом или во время очередного ночного бдения.

– До самой смерти этого не забуду, – говорила сестра Викторианна. – Сидит себе на скамеечке, качается из стороны в сторону и машет ножкой в такт!

– Хор тогда пел «Родился Сын Божий» [10]10
  Песня, впервые опубликованная в 1874 году в Лотарингии, в сборнике рождественских песен. Составил сборник Р. Грожан, органист собора Сен-Дье-де-Вож. Мелодия восходит к охотничьей песне XVII столетия.


[Закрыть]
, – с гордостью уточнила сестра Мария Магдалина. – И, когда песня закончилась, несмотря на шум в церкви, все услышали, как поет наша Мари-Эрмин! Закрыв глазки, она усердно подражала хору! Как это было трогательно!

Настоятельница сочла этот случай не слишком приятным – некоторые дамы поселка выказали свое неудовольствие. Но подавляющее большинство прихожан смеялось или улыбалось. С этого дня сестра Мария Магдалина стала разучивать с Мари-Эрмин детские считалочки – монахиня давно заметила, что малышка лучше запоминает слова, если их напевать.

Мадам Маруа не раз повторяла мужу, что Мари-Эрмин говорит лучше и правильнее, чем их собственный сын Симон. Когда девочка была у них в доме, Элизабет часто просила ее спеть «Жаворонок, мой милый жаворонок!» [11]11
  Популярная детская песенка. (Прим. пер.)


[Закрыть]
. Мари-Эрмин, слегка пришепетывая, повторяла припев песенки и хлопала в ладоши. Даже Жозеф не мог устоять перед ее очарованием и забывал о своей привычной роли ворчуна…

В этот осенний день Мари-Эрмин, гордая своей вылазкой, шла по вьющейся среди лугов тропке и напевала вполголоса. Тропинка вела от поселка к фабричной железнодорожной станции. Монахини запрещали ученикам ходить этой дорогой, предпочитая улицу Сен-Жорж. Они полагали, что без присмотра взрослых на обрамленной лугами и кустарником тропинке, скользкой зимой и грязной по весне, детям ходить небезопасно.

– Яблочки-ранетки, красные бока! Красные бока! Красные бока! – повторяла она, опьяненная свободой и простором.

Жок, старый терьер местного сапожника, бежал за ней следом. Мари-Эрмин быстро приноровилась к ритму движения своего неожиданного компаньона, такого же маленького, как и она сама. И если пес сломя голову несся за лаской, девочка весело бежала следом.

Мари-Эрмин была довольно маленькой для своих трех с половиной лет, со светлой кожей и волнистыми светло-каштановыми волосами до плеч. Широко раскрыв огромные голубые глаза, она любовалась одевшейся в осенний наряд природой. Эти глаза и смешливый ротик – вот что первым делом видел человек, когда смотрел на ее лицо.

Монахини отмечали день рождения девочки в праздник Богоявления, поскольку точная дата рождения была им неизвестна. В качестве подарка малышка получала картинку религиозного содержания и сахарную фигурку. Девочка была очень ласковой и развитой не но годам. Случалось, сестра-хозяйка рассказывала жителям поселка, что Мари-Эрмин, которой иногда приходилось сидеть в классах, незаметно для себя запоминала много полезных вещей.

Собака вдруг залаяла. Поперек тропинки встала белая корова семейства Дюпре. Эта громадина бродила, где ей хотелось, потому что ни Анетта, ни Амеде не давали себе труда ее привязать. Мари-Эрмин остановилась, пораженная величиной животного.

– Не шевелись! – послышался откуда-то женский голос. – Прошу тебя, стой на месте!

Девочка узнала хрустальный тембр сестры Марии Магдалины. Молодая хрупкая монахиня, одетая в черное платье своей конгрегации, бежала к ней со всех ног. Она схватила малышку и прижала ее к сердцу.

– Мой маленький ангел! Как я испугалась! Почему ты убежала из дома нянюшки? И это во второй раз! Тебя ведь тогда отругали, но ты взялась за свое!

– Симон плохой, он меня щипал, – пояснила Мари-Эрмин. – А Бетти плакала.

– Но ведь нельзя же убегать из дома каждый раз, когда Симон тебя ущипнет или потянет за волосы! – ласково выговаривала девочке молодая монахиня, целуя ее в лобик. – Нужно было подо-ждать, пока я не приду. Счастье, что я увидела тебя с крыльца, а потом услышала, как лает Жок. У тебя быстрые ножки, плутовка!

Мари-Эрмин обняла монахиню за шею. Та, увидев неподалеку пенек, подошла к нему и села, устроив девочку у себя на коленях. Корова побрела прочь.

– Сокровище мое, помнишь, что я тебе говорила в воскресенье вечером, после мессы?

– Да! Что ты станешь моей мамочкой!

Сестра Мария Магдалина дрожала от волнения. Уже много месяцев она вела переписку со своими родителями и церковными властями. Решение было принято: в начале 1919 года молодая женщина вернется к мирской жизни. Семья ее была на седьмом небе от счастья.

– Я стану твоей официальной опекуншей, – сказала она девочке, которая следила глазами за полетом голубя. – И до совершеннолетия ты будешь моей доченькой. «Опекунша», «совершеннолетие» – такие сложные слова, правда? Не будем обращать на них внимание, главное – мы будем вместе. И никто нас не разлучит.

Мари-Эрмин звонко расцеловала монахиню в обе щеки. Она любила ее всей своей детской душой. От сестры Марии Магдалины девочка не видела ничего, кроме любви и ласки. Вот уже три года та заменяла ей мать.

Решение нарушить монашеский обет созрело годом ранее, когда Симон Маруа начал звать Элизабет мамой с радостной настойчивостью ребенка, недавно открывшего для себя возможность изъясняться словами. Мари-Эрмин стала за ним повторять, но нянюшка ее остановила:

– Увы, я не твоя мама!

Тем же вечером, услышав адресованные ей эти два слога, сестра Мария Магдалина заставила себя сказать:

– Тебе нельзя называть меня мамой.

На ее взгляд, это было очень жестоко. Столь прочные узы связывали монахиню с Мари-Эрмин, что она уже не могла себе представить жизни без этого ребенка. При одной мысли об этом она покрывалась холодным потом. Ради того чтобы не расставаться с ней, двумя годами ранее молодая монахиня не колеблясь написала фальшивую записку, подделав почерк так, чтобы было похоже, будто ее написал тот же человек, что и ту, первую, найденную в чепчике Мари-Эрмин. Но эта ложь тяжким грузом легла на сердце. Она даже исповедовалась в этом грехе кюре. Отец Бордеро, естественно, тайну исповеди сохранил, но впредь запретил совершать недостойные ее сана поступки. И вот, сохранив глубокую веру в Бога, сестра Мария Магдалина вознамерилась со спокойной совестью отказаться от принятых обетов. Одна только мать-настоятельница знала о ее намерениях.

– Ваше призвание рождено большим горем, поэтому временами я сомневалась в правильности принятого вами решения, сестра, – говорила она. – Надеюсь, позднее вы не пожалеете о своем выборе и Господь будет направлять ваши поступки. Вы сможете преподавать в мирской школе, если захотите. Остается нерешенным вопрос о родителях Мари-Эрмин. Сомневаюсь, что эти люди когда-нибудь объявятся, несмотря на найденную нами записку. Однако, если это все-таки случится, господин кюре направит их к вам.

Сестра Аполлония отнеслась к ситуации с пониманием. Она часто задумывалась о судьбе Мари-Эрмин, и ей приятно было осознавать, что девочка попадет в состоятельную семью коммерсантов.

– А теперь нам пора возвращаться, Эрмин, – вздохнула сестра Мария Магдалина. – И мы вместе помолимся о нашей дорогой Элизабет.

Девочка подняла голову и спросила:

– А я смогу завтра увидеть маленького? Анетта сказала, что у Элизабет будет маленький.

Монахиня поправила розовую ленточку в волосах ребенка. И, умиленная, снова ее поцеловала.

– Конечно, мы пойдем посмотреть на малыша. Но не завтра, а через неделю. Эти дни ты будешь со мной, а во время занятий за тобой присмотрит сестра Викторианна.

Обычно в присутствии таких маленьких детей, как Мари-Эрмин, вопросы беременности или материнства не обсуждались. Несмотря на то что Элизабет с некоторых пор носила просторные платья, чтобы скрыть свое положение, Мари-Эрмин часто спрашивала, почему у нянюшки так округлился животик, но никто не давал ей ответа.

Сестра взяла малышку за руку. Они не спеша вернулись к монастырю. Ветер был ласковым и свежим. Возвышаясь над рядом домов, сверкал на солнце водопад, похожий на причудливую драгоценность, вставленную в склон холма.

Сестре Марии Магдалине пришло на ум, что Валь-Жальбер – благословенное Господом место, особенно прекрасное во время бабьего лета, когда пламенеет листва кленов, вязов и буков…

Проходя мимо дома семьи Маруа, обе услышали душераздирающий крик. Окно спальни второго этажа было распахнуто настежь.

– Бетти больно! – закричала Мари-Эрмин.

– Да, но она быстро поправится, – ответила монахиня, увлекая ребенка на крыльцо монастырской школы.

Смена Жозефа начиналась в семь вечера. Он кружил по кухне с трубкой во рту. Пронзительные крики Элизабет сводили его с ума. Временами она испускала хриплый, почти звериный вопль, и это было еще хуже.

«Бетти, будь молодцом! – повторял он про себя. – С первенцем, Симоном, она так не мучилась. Что-то пошло не так…»

Акушерка была рядом с его женой. Анетта Дюпре увела к себе испуганного Симона. Сама она в прошлом году родила своего пятого ребенка – девочку весом в шесть фунтов. Увидев испуганное лицо Жозефа, Анетта не удержалась от злорадного замечания:

– Мне дети даются без труда! А у вашей Бетти, наверное, от природы в теле какой-то изъян!

Шли часы. Элизабет все также стонала и плакала. Добросердечная Селин Тибо, беременная седьмым ребенком, пришла поддержать будущего отца. Жозеф искренне уважал эту сдержанную и всегда готовую помочь женщину.

– Я был бы рад, если бы ребенок родился еще днем, – сказал он Селин. – Сейчас вот уйду на работу, и хорош будет из меня работник! Только и мыслей, как мучается моя Бетти!

– Я поднимусь и посмотрю, как там она, – предложила Селин.

В комнате все было готово к появлению новорожденного. Оцинкованная Ванночка с теплой водой стояла на принесенном из кухни столе. Рядом – стопка чистого белья и пеленок. Элизабет, бледная и мокрая от пота, тужилась изо всех сил, а акушерка по мере возможности ей помогала.

– А, это вы, Мадам Тибо! – воскликнула она при виде посетительницы. – Помогите мне, пожалуйста! Встаньте у изголовья кровати и подержите мадам Маруа за спину. Ребенок ленивый, и крупный к тому же. Мне нужно его ухватить, иначе это затянется надолго, а бедняжка совсем выбилась из сил! Роды начались внезапно. Утром отошли воды, и я думала, что все быстро закончится.

Искренне сочувствуя роженице, Селин погладила ее по лбу.

– Позовите ко мне Жозефа! – умоляющим голосом прошептала та.

– Упаси Боже! Здесь не место мужчинам! – воскликнула акушерка. – Тужьтесь, моя милая, тужьтесь сильнее!

Наконец появилась головка ребенка, а потом и плечики. Молодая мать испустила такой страшный крик, словно готовилась отдать Богу душу. Ему эхом ответил писк новорожденного. С перекошенным от ужаса лицом Жозеф ворвался в комнату.

– Ну что?

– У вас замечательный паренек, месье Маруа, – объявила акушерка. – Светловолосый, как его мамочка.

Совершенно вымотанная, Элизабет разрыдалась. Господь отказал ей в радости иметь свою родную девочку. Но зато муж вне себя от счастья, и это слабое, но утешение… Однако стоило ей прижать новорожденного к груди, как от разочарования не осталось и следа.

– Как вы его назовете? – спросила Селин Тибо.

– Арман, в честь моего отца, – гордо ответил Жозеф. – Не терпится поделиться радостью с ребятами на фабрике!

Рабочий поздравил супругу, полюбовался пару минут своим сыном и спустился на первый этаж. Через двадцать минут ему нужно было быть на работе. И все-таки, идя по улице Сен-Жорж, он то и дело останавливался, чтобы рассказать соседям о пополнении в семействе. На террасе отеля-ресторана, соседствовавшего с универсальным магазином, за столиками собралось немало жителей поселка. Жозеф увидел Марселя, мужа Селин, который беседовал с каким-то приезжим из Роберваля.

– Эй, Марсель! У меня мальчик! Настоящий крепыш, не меньше восьми фунтов весу!

Коллега поздравил его, но без присущей ему жизнерадостности. Жозеф вдруг осознал, что никто из собравшихся на террасе не улыбается, да и разговор, похоже, у них серьезный.

– Что случилось? – тихо спросил он у Амеде.

Друг и сосед похлопал его по руке и ответил шепотом:

– Везде только и разговоров, что об «испанке» [12]12
  Эпидемия испанского гриппа (или «испанки», испанской лихорадки) началась в последние месяцы Первой мировой войны. В 1918–1919 гг. эта болезнь унесла жизни более 50 миллионов человек во всем мире.


[Закрыть]
. В Квебеке и Монреале начали заболевать люди. Наши солдаты привезли болезнь из Европы. Говорят, на континенте люди умирают тысячами…

Глухой страх пришел на смену эйфории.

– Неужели эта чертовщина может дойти и до нас? – спросил Жозеф.

Амеде невесело улыбнулся.

– Все может быть, Жо! Если черт вмешается, то и до эпидемии недалеко. Подумай, сколько кораблей каждый день приходит в Шикутими!

Мужчины замолчали. Довершая эффект сказанного, солнце скрылось за тучей. Две недели спустя, в начале октября, на прилегающих к озеру Сен-Жан землях началась эпидемия.

Глава 4. Гнев Божий

Монастырская школа Валь-Жальбер, 20 октября 1918 года

Как обычно, сестра Аполлония встала перед рассветом, чтобы помолиться. Перебирая четки, она прочла «Ave Maria». Пожилая монахиня была встревожена и взволнована до глубины души, и верой, которую за долгие годы ничто не смогло поколебать, были проникнуты ее мольбы. На последних словах «Отче наш» она разрыдалась.

– Всевышний, защити нас! Пощади детей! Смилуйся, Господи! – умоляла она.

Эпидемия набирала обороты. Население Квебека не устояло перед болезнью, которую одни называли испанским гриппом, а другие – инфлюэнцей. Пресса сообщала о миллионах умерших по всему миру. Пожилая монахиня с ужасом представляла себе, как страшный недуг сжимает свои тиски вокруг Валь-Жальбера. В Робервале уже умерло несколько человек, в том числе секретарь королевского суда Ашиль Трамбле [13]13
  Речь идет о реальном лице.


[Закрыть]
. Вчера слегла Жанна, одна из учениц сестры Аполлонии.

– Может, это и не грипп, – сказала монахиня вслух, пытаясь взять себя в руки. – Жанне всегда плохо во время месячных…

Сквозь окно лился сероватый свет. Вдалеке залаяла собака. Петухи звонким криком встречали солнце. Настоятельница вытерла слезы и вышла из спальни. В коридоре витал аромат горячего кофе.

«Сестра Викторианна уже встала», – подумала она.

Нависшая над поселком угроза заставила мать-настоятельницу по-иному взглянуть на их повседневную жизнь.

«Здесь мы живем в мире, порядке и труде. Учим детей, а значит, приносим обществу пользу. Редко доводилось мне видеть такое спокойное место, как Валь-Жальбер. Местные семьи живут в достатке, богатств природы хватает на всех. Я не понимала, как прекрасна наша жизнь…»

Сестра Аполлония регулярно читала газеты. Эпидемия испанского гриппа затронула множество стран. Один местный репортер написал об этом так: «Теперь это очевидно – гнев Божий обрушился на мир» [14]14
  «Progrès du Saguenay», октябрь 1918 г.


[Закрыть]
.

«За что Господь нас наказывает? – спросила она себя, входя в кухню. – Быть может, за эту ужасную войну?»

Сестра-хозяйка, кутаясь в шаль, сидела у печи.

– Сестра Викторианна, вы нездоровы? – моментально обеспокоилась настоятельница. – Не болит ли голова? Нет ли озноба, температуры? Ломоты во всем теле? Таковы симптомы этого ужасного гриппа!

– Не волнуйтесь, матушка. Я просто замерзла – систему отопления еще не включили. Пейте скорее кофе! Он как раз такой, как вы любите – не слишком горячий, но и не теплый. Еще я порезала немного вчерашнего хлеба.

– Спасибо, но мне совсем не хочется есть, – сказала сестра Аполлония. – Вчера вечером месье кюре сказал, что, если в поселке выявят случаи заражения, на дверях домов больных повесят таблички. Еще он полагает, что школу придется закрыть. Лучше, чтобы дети Посидели дома – так у них будет меньше шансов заразиться.

При слове «заразиться» сестра-хозяйка вздрогнула и перекрестилась.

В кухню вошла сестра Мария Магдалина с Мари-Эрмин на руках.

– Наша мадемуазель требует завтрак. По утрам у нее хороший аппетит. Доброе утро, сестры!

Монахини всегда с удовольствием наблюдали, как малышка пьет молоко. Однако сегодня утром все было по-другому. Сестра Аполлония с беспокойством посмотрела на девочку и вздохнула:

– Если сегодня Жанна не придет на урок, будет лучше, чтобы Мари-Эрмин не общалась с нашими учениками.

– Чего вы боитесь, матушка? – спросила встревоженная сестра Мария Магдалина.

– Наша бедняжка Жанна могла заразиться, – ответила настоятельница. – Эпидемия может прийти и в наш поселок. Мы должны быть бдительны. Погодите… Вы слышите?

На церковной колокольне кто-то бил в набат. Монахини обменялись испуганными взглядами.

* * *

Элизабет Маруа дала младенцу грудь, затем подняла голову и прислушалась к зловещим раскатам колокола.

– Жозеф! – позвала она. – Жозеф!

Ее супруг как раз складывал под навесом куски дерева, которые он принес с фабрики, – рабочим разрешалось забирать все, что не шло в дело. Он вошел в кухню через дверь, ведущую во внутренний дворик. За ним хвостиком вился Симон. Мальчику было почти пять лет, и он по мере сил помогал отцу. Симон был мальчуган крепкий и очень рослый для своего возраста.

– Это набат, Жозеф! – крикнула молодая женщина.

– Слышу, я же не глухой! – проворчал в ответ муж. – Я уже две недели жду, когда это случится. Пришла наша очередь. В окрестностях уже человек десять умерло. И это, увы, только начало!

– Господи, вот несчастье! – пробормотала Элизабет. – А наши дети? Я с ума сойду, если кто-нибудь из них заболеет!

– Любой может заболеть! – отрезал муж. – Кроме разве что тех, кто живет в большом городе и имеет достаточно денег, чтобы пойти в больницу или заплатить хорошему доктору. На наших парней, которые вчера вернулись из леса, было жалко смотреть!

Смена Жозефа начиналась в одиннадцать вечера. Он предпочитал работать ночью, чтобы как можно больше времени проводить дома, с семьей. Он подошел к креслу, в котором, держа сына на руках, сидела жена. Малыш задремал, но соска из губ не выпустил.

– Он уже не сосет, Бетти. Прикрой грудь! Что, если кто-нибудь войдет? Да и Симону это не стоит видеть.

Элизабет застегнула пуговицы на блузке и склонилась над маленьким Арманом, блаженно улыбавшимся во сне.

– Пойду узнаю новости, – объявил Жозеф. – Кто-то умер, и я хочу знать, кто именно. А тебе, Бетти, я советую не принимать гостей и не выходить из дома. Как во времена карантина, помнишь?

– Да, Жозеф, я помню.

Супруг ушел. Молодая женщина тихонько баюкала малыша. Симон играл со своей лошадкой, у которой уже недоставало задней ноги – сил у мальчика было хоть отбавляй.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Симон? – спросила молодая мать у сына. – Тебе не жарко, мой милый?

– Нет, мам. Я хочу, чтобы пришла Эрмин.

Мальчик искренне любил маленькую подопечную монахинь, хотя между ними случались и ссоры. Он привык играть с ней и теперь очень скучал.

– Я не могу брать ее к нам сейчас, когда у меня малыш.

– Тогда я пойду во двор, – сказал сын.

– Оставайся тут, сейчас отец вернется. Играй с лошадкой!

Колокол умолк. Элизабет поднялась в спальню и уложила Армана в колыбель. Вниз она спустилась на цыпочках. Симон возил лошадку туда-сюда по полу. Молодой женщине показалось, что с улицы доносятся взволнованные голоса и стук лошадиных копыт. Приближалась повозка. Жозеф ворвался в комнату, сжимая в руках шапку. Лицо его перекосилось от ужаса.

– Жанна Тибо умерла на рассвете! – пробормотал он, падая на стул. – Ей всего тринадцать! Бедняга Марсель бросился мне на шею! Он плакал как ребенок. Я успел услышать, что у его дочки была сильная лихорадка прошлой ночью и этой тоже. Кто бы мог подумать, что она такая слабенькая! Хотя нет, она же тщедушная, как отец… Она выросла у меня на глазах, бедная Жанна! Я видел, как она учится ходить у церковного крыльца…

Жозеф встал и налил себе стакан карибу – местного алкогольного напитка, состоящего из смеси шерри с низкокачественной водкой. Это был его обычный способ взбодриться в сильные холода или в случае, когда на душе скребли кошки. И все-таки к помощи спиртного Жозеф прибегал редко, особенно в будние дни. Кюре настоятельно просил паству воздерживаться от употребления спиртного.

– И я оттолкнул Марселя, одного из лучших моих друзей, потому что он подошел ко мне слишком близко. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы я принес в дом эту заразу!

Элизабет слушала его, открыв рот и широко распахнув глаза. Она все никак не могла поверить, что Жанна Тибо умерла.

– Так быстро! – со слезами на глазах проговорила она. – В воскресенье она по поручению матери принесла мне бутылку кленового сиропа. У меня сироп уже закончился… Господи, Жанна была такой молодой, такой милой!

– Будь проклята эта зараза, этот испанский грипп! – отозвался Жозеф. – Мэр повесит на их дом табличку. Кюре уже там. Жанну похоронят как можно быстрее, чтобы не заразились остальные члены семьи.

Кто-то постучал в дверь. Элизабет побежала открывать. На пороге она увидела сестру Марию Магдалину, чьи руки были соединены молитвенным жестом на уровне нашитого на черном платье креста. Между молодой монахиней и нянечкой Мари-Эрмин установились дружеские отношения. Сестра Мария Магдалина сделала попытку войти, когда из глубины дома донесся сердитый голос Жозефа:

– Откуда вы идете, сестра?

– Из церкви. Там я узнала о смерти Жанны. Мать-настоятельница послала меня узнать новости, – ответила монахиня. – Это ужасно, правда? Ваши малыши здоровы?

Элизабет отступила в дом, приглашая монахиню войти.

– Нам очень жаль бедную Жанну, – грустно сказала она, – но нужно выполнять предписания врачей, о которых мы читали в газетах. Лучше держаться подальше от больных.

Сестра Мария Магдалина кивнула. На самом деле, выйдя из церкви, она бегом направилась в дом семьи Тибо. Она сочла своим долгом утешить несчастных родителей и в последний раз запечатлеть поцелуй на невинном лбу Жанны.

– Простите меня, – сказала она. – Не буду вас отвлекать. Да оградит вас Господь от всех несчастий!

* * *

Пять дней спустя, перед самыми родами, умерла Селин Тибо. В поселке ее очень любили. Она угасла за несколько часов, перед смертью впав в некое подобие комы, вызванной сильным жаром. Марсель чувствовал себя так плохо, что не смог даже присутствовать на похоронах супруги, ставшей четвертой жертвой гриппа. Отец Бордеро и мэр настояли на срочном погребении, последовав примеру соседних поселков.

Перед церковью собравшиеся вокруг кюре близкие родственники торопливо прочли прощальную молитву – вот и все похороны… Эпидемия затронула многие семьи, и все готовились к худшему.

– Гнев Господень, – повторяла мать-настоятельница, покидая церковное кладбище. Она шла, опираясь на руку сестры Люсии.

Пожилая монахиня твердо решила проводить в последний путь мадам Селин Тибо, которой суждено было упокоиться рядом со своей дочерью Жанной.

– Такая набожная, такая добросердечная! Она оставила сиротами пятерых детей! – сказала настоятельница сестре Люсии. – Нужно молиться всей душой, чтобы месье Тибо выздоровел! Я решила забрать его детей в школу. Мы поселим их в классе для младших. Поставим там кровати… И если их отцу суждено умереть, они этого не увидят!

– Хорошо, матушка. Вы, наверное, слышали, как господин мэр рассказывал, что зрелые мужчины переносят болезнь легче, чем старики.

– Похоже, женщины и дети и вправду заболевают первыми, – озабоченным тоном отозвалась настоятельница. – Но Марсель Тибо не выглядит крепышом… Надеюсь, доктор из Роберваля все-таки сможет к нам приехать. Поможет нам если не лекарствами, то хоть добрыми советами!

Монахини вернулись в монастырскую школу. Просторное здание в отсутствие сотни ребятишек, посещавших его более или менее регулярно, этим утром казалось на удивление тихим.

– Господи, как же мне хочется снова увидеть полные классы! – вздохнула сестра Люсия. – Но сколько учеников вернется?

Они поднялись в кухню. Сестра-хозяйка кормила Мари-Эрмин. Девочка шмыгала носиком, глаза были полны слез.

– Что ее так огорчило? – спросила мать-настоятельница.

– Сестра Мария Магдалина слегла. Она попросила меня присмотреть за Мари-Эрмин, а девочке запретила входить в свою комнату, – ответила сестра Викторианна обеспокоенно. – Малышка не понимает, что случилось.

– Боже всемогущий! – крестясь, воскликнула пожилая монахиня. – Наверное, она заболела гриппом! Но я буду за ней ухаживать, и она поправится! Мари-Эрмин, послушай меня, девочка! Наша сестра Мария Магдалина делает все ради твоего блага. Ты должна слушаться и не ходить к ней в комнату, Сегодня ты будешь спать с сестрой Викторианной. Твою кроватку мы переставим. Будь умницей, моя дорогая, и попроси Господа сжалиться над твоей будущей мамой!

Эти ее последние слова удивили сестер Люсию и Викторианну. Монахини ничего не знали о планах сестры Марии Магдалины.

– Я собиралась рассказать вам обо всем перед Рождеством, – пояснила настоятельница. – Наша сестра решила отказаться от монашества и вернуться в мир. Благодаря поддержке родителей сестра Мария Магдалина получила опеку над Мари-Эрмин и будет воспитывать ее как собственного ребенка. Я одобрила ее решение. Мне всегда казалось, что ее решимость посвятить жизнь служению Церкви не слишком сильна.

Сестра-хозяйка нежно погладила лобик Мари-Эрмин.

– Значит, наш маленький ангел будет жить в Шикутими. У нее будет любящая семья и мама.

– Летом мы сможем ее навещать, – подхватила сестра Люсия. – Если честно, я кое о чем догадывалась. Примерно неделю назад я застала сестру Марию Магдалину без покрова, и ее волосы были длиннее, чем обычно. Я слышала, как она разговаривает с малышкой, обещая ей вещи, которые мы в нашем положении дать ей не смогли бы.

Мать-настоятельница невесело улыбнулась.

Обещания всех благ этого мира, – вздохнула она, отходя от окна.

Мари-Эрмин оттолкнула от себя тарелку с чечевицей и стала теребить салфетку. Из разговора монахинь она не упустила и словечка. И вдруг, сложив свои маленькие ладошки, она начала молиться. На середине «Отче наш», которую она знала наизусть, девочка разрыдалась. Монахини как могли пытались ее успокоить, но малышка была безутешна.

– Хочу сестру Марию Магдалину! – снова и снова повторяла она. – Хочу видеть мою мамочку! Она сказала, что она моя мамочка!

Сердце сестры-хозяйки разрывалось от жалости. Она взяла девочку на колени и тихо заплакала.

– Мы будем молиться, дорогая! Не плачь! – повторяла она. – Сестра Мария Магдалина нездорова, ей нужно отдохнуть!

Мать-настоятельница замерла на пороге спальни. Она боялась увидеть сестру Марию Магдалину больной, боялась узнать симптомы страшной болезни. Собственная жизнь или смерть ее мало волновали, одно было ясно: заболев, она не сможет быть полезной ни жителям поселка, ни детям семьи Тибо, которых намеревалась переселить в монастырь сегодня же вечером.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю