Текст книги "Сиротка"
Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
В начищенном до блеска доме витали ароматы жареного мяса и сладкой выпечки. Из гостиной доносились гармоничные голоса, напевавшие под аккомпанемент оркестра:
– Разве я покупал этот диск? – удивился Жозеф.
– Нет, его купила я, – ответила его супруга. – Деньги я взяла из своей копилки. Мы его уже час слушаем. Эрмин рада – она хочет выучить эти песни, раньше она их не слышала.
– Хорошо, это хорошо, – с довольным видом заметил хозяин дома.
Девушка сидела на полу возле елки. Рядом, прижавшись к ней, примостился Эдмон. Пятилетний малыш любил Эрмин, как старшую сестру. Вместе они листали книгу в тисненной золотом красивой обложке.
– Почитай мне еще историю о святом Николае, Мимин! – попросил мальчик.
– Еще раз? – переспросила девушка с улыбкой.
– Да, еще раз!
Это было ее первое Рождество в доме Маруа, и она чувствовала себя очень счастливой. В прошлом она ежегодно ходила к мессе в сопровождении монахинь. По возвращении же в монастырскую школу сестры собирались в большом зале, снова молились и укладывались спать, чтобы встать на заре к утренней мессе.
Девушке казалось, что она попала в сказку: в комнате звучит веселая ритмичная музыка, пахнет смолой, блестят и переливаются игрушки на елке… Элизабет нарядила Эрмин в свою зеленую шерстяную юбку и белую атласную блузку. И сама ее причесала – разделила волосы на две косы и короной уложила надо лбом.
– Ты такая красивая сегодня, – восхитился маленький Эдмон.
Малыш прижимался к ней так доверчиво… Эрмин не могла пожелать себе большего. Она открыла книгу там, где начиналась новогодняя сказка [38]38
«Святой Николай приходит в гости» – сказка в стихах, написанная в 1823 году американским пастором Клеманом Муром. Благодаря этой сказке американские дети познакомились со Святым Николаем. Святой Николай, которого автор фамильярно называет Святой Ник, стал прообразом Санта-Клауса.
[Закрыть].
– «Святой Николай приходит в гости», сказка Клемана Мура.
Эрмин на мгновение замолчала. Второе имя Тошана – Клеман, но она редко вспоминала об этом. Сердце девушки забилось быстрее. «Я не могу забыть своего незнакомца! Какая же я глупая! Я надеюсь встретиться с ним снова, но он не вернется, так же, как и мои родители. Лучше бы мне больше думать о тех, кто меня по-настоящему любит и кто старается сделать меня счастливой!»
– Мимин, читай! – попросил Эдмон.
– Извини, что заставила тебя ждать, – сказала она, целуя мальчика в лоб.
Рождественской ночью во всем нашем доме
Так тихо – все ждут, затаивши дыханье;
Пустые чулочки висят у камина…
Скорей приходи, Святой Николай!
– Все за стол! – позвал Симон.
– И побыстрее! – добавил Жозеф. – Я голоден как волк!
– Я дочитаю позже, после сладкого, – пообещала Эдмону Эрмин.
Все отдали должное прекрасному ужину, приготовленному заботливой хозяйкой дома. После лососины, запеченной под сливочным соусом, Элизабет подала рагу из зайчатины. Коричневый мясной сок оставлял во рту медовый привкус – Элизабет сбрызнула зайчатину кленовым сиропом. Гарниром к мясу была картошка.
– Десерт приготовила Эрмин, – объявил Арман.
– По новому рецепту, – уточнила девушка.
– И в нем много шоколада, – улыбнулась Элизабет. – Надо быть мастером, чтобы сладить с заварным тестом! Подавай свои эклеры, Мимин!
– Эклеры? – восхитился Жозеф. – Это мои любимые пирожные!
Спустя минуту рабочий заявил, что никогда не ел шоколадных эклеров вкуснее, чем эти. Он растроганно посмотрел на порозовевшую от похвал девушку.
– Вот если бы ты нам теперь что-нибудь спела! – попросил он.
Эрмин встала и оперлась рукой о спинку своего стула. Она уже знала, что будет петь.
Трех ангелов встретила – будто во сне —
С корзинкой чудесных даров;
Кадильницу первый протягивал мне,
Второй – букетик цветов…
«Но-эль, Но-эль!
Уходи, метель…»
Ее чистый, с хрустальными переливами голос заполнил собой весь дом. Когда девушка повторяла «Ноэль, Ноэль!», беря еще более высокие ноты, Элизабет в восхищении закрывала глаза. Закончив песню, Эрмин слегка поклонилась. Жозеф окинул ее жадным взором – так пираты смотрят на свои сокровища.
– Я тоже приготовила вам сюрприз, – тихо сказала Эрмин. – Арман, Эдмон, подойдите ко мне!
Мальчики, смущенно улыбаясь, встали с ней рядом. Девушка взяла каждого за руку и шепотом сосчитала до трех.
– Начинайте! – тихонько приказала она.
Мальчики запели первый куплет популярного французского рождественского гимна, воспевающего рождение Иисуса Христа.
Сын Божий родился!
Играйте, гобои, гудите, волынки!
Сын Божий родился!
Эрмин, улыбаясь, отбивала ритм. Потом запела вместе с Арманом и Эдмоном. Элизабет плакала от радости и гордости.
– Но когда ты успела выучить с ними песню? – спросила она.
– Мы повторяли слова каждый раз, когда кормили лошадь, – ответила Эрмин. – Шинук обожает песни.
– Это самое лучшее Рождество в моей жизни! – заключил Жозеф.
Эдмон дождаться не мог продолжения своей сказки. Он даже принес Эрмин книжку.
– Тебя так просто с пути не собьешь! – поддразнила она малыша. – Идем к елке. Я немного почитаю, а потом ты ляжешь спать.
Девушка уселась на ковер. Ребенок примостился у нее на коленях.
Мы с матушкой вдвоем укрылись потеплей
И собрались уснуть – так сладок зимний сон…
Как вдруг из-за окна донесся странный шум.
Я соскочил с постели и бросился к окну
Скорее посмотреть: что там произошло?
Окошко отворил и ставни распахнул…
В сиянии Луны, на снежном серебре
Мне было видно все – ясней, чем ясным днем!
И угадайте, что тогда я увидал?
Крошечные сани, олений восьмерик
И Красного возницу – смешного старичка
(Святого Николая – я вмиг узнал его)!
Быстрее ветра Ник летел в своих санях
И гикал, и свистел, и весело кричал:
«Н-но, н-но, Огонь! Танцор! Ретивый! И Хитрец!
Комета! Купидон! И Молния, и Франт!
Живей – на козырек! Вперед, на самый верх!»
– Когда я сяду верхом на Шинука, – вдруг сказала Эрмин, – я тоже ему крикну: «Мчись! Мчись! Лети быстрее ветра!»
– И упадешь, потому что девочки не умеют ездить верхом! – крикнул Арман, немного завидуя младшему брату, которому Эрмин уделяла больше внимания.
Глаза у Эдмона закрывались, он зевал. Элизабет взяла его на руки.
– Пора баиньки, дорогой. Эрмин долго тебе читала, она тоже хочет спать.
– Доброй ночи, Эд, – ласково сказала девушка. – Завтра вечером я дочитаю тебе сказку, обещаю!
Ближе к полуночи разыгралась метель. Ледяной ветер с завываниями сотрясал дома в поселке Валь-Жальбер, как заселенные, так и опустевшие. Огромный вяз на улице Сен-Жорж сломался и упал, задев крышу почтовой станции.
Лежа в мягкой постели, Эрмин прислушивалась к вою снежной бури. Под мощными ударами ветра сотрясались стены и печные грубы. Девушка представляла, что творится на улице. Она жалела деревья, ставшие добычей метели, и диких зверей, которым пришлось рыть убежища в покрытом ледяной коркой снегу. Она подумала о Шарлотте – хорошо ли малышка отпраздновала Рождество?
«Может, у них даже не было праздничного ужина, они ведь очень бедны. Жозеф без конца повторяет, что во всей стране ужасный кризис, и Америки он тоже коснулся. Завтра схожу к Лапуантам, угощу их гречневыми блинами с кленовым сиропом. Бетти замесила целую миску теста. И мадам Мелани… Ее дети приезжают так редко! Если буря утихнет, я возьму Эдмона и мы сходим к ней. Я спою ей „Ave Maria“, она так любит этот гимн…»
Живя с монахинями, Эрмин научилась быть сострадательной и остро переживала чужую боль.
«Увы, я не могу помочь тем, кто далеко от Валь-Жальбера! – думала девушка. – Тошан… Где он сейчас? Он сказал, что отец его умер и он ищет работу, чтобы высылать деньги своей матери. Это доказывает, что он хороший сын и добрый человек. Надеюсь, что он спит в тепле и хорошо отпраздновал Рождество. Господи, защити Тошана, защити всех несчастных, всех скитальцев и сирот! И, если они до сих пор живы, защити моих родителей, защити мою мамочку!»
Девушка заплакала. Каждый вечер, ложась в постель, Эрмин умоляла небо послать ей сон, в котором она видела ласковое лицо своей матери, видела предельно ясно, но стоило ей проснуться, как милые сердцу черты теряли четкость. Лишь в одном девушка была уверена – ее мать очень красива…
Глава 8. Во имя любви
Валь-Жальбер, 10 июля 1930 года
Лето казалось еще более ярким и теплым после необычайно суровой даже по местным меркам зимы. Вокруг опустевших домов в беспорядке росли цветы и овощи, которые в прошлом выращивали на своих огородах жильцы. Некому было пропалывать дорожки и уничтожать сорняки. Оплетенные вьюнком заборы и опоры на-весов украсились похожими на рожок атласными белыми цветами. На лугах распустились ромашки и лютики.
На участке, прилегающем к водопаду, не осталось ни одной живой души. Оставшиеся в поселке семьи предпочли переселиться поближе к дороге, ведущей в Роберваль, к озеру Сен-Жан. Муниципалитет выстоял в эти трудные времена. У мирской учительницы, семнадцатилетней мадемуазель Алис Паже, было довольно много учеников – все, за исключением Шарлотты Лапуант и Армана и Эдмона Маруа, дети фермеров и лесорубов.
Даже отель-ресторан оставался открытым для посетителей, несмотря на значительное сокращение клиентуры. Сейчас, в период отпусков, в нем остановилось несколько гостей.
– Господи, до чего же солнце жаркое! – сказала себе Элизабет, развешивая во дворе выстиранное белье.
Молодая женщина тряхнула недлинными, до плеч, белокурыми кудрявыми волосами, чтобы убрать с лица мешавшую прядь. На ней была старенькая блузка без рукавов и бежевая ситцевая юбка.
– До вечера все высохнет! – с удовлетворением отметила она, окидывая взглядом развешанные рядами майки и рубашки.
Вернувшись в кухню, молодая женщина налила себе воды, потом, пританцовывая, прошла в гостиную и включила проигрыватель. Арман и Эдмон уехали к дедушке и бабушке в Шамбор, а Симон подрабатывал лесорубом возле озера Малинь, чуть выше плотины. Жозеф с Эрмин на коляске поехали отвезти ему обед. Они вернутся все вместе ближе к вечеру…
– Как хорошо, когда никто не вертится под ногами… – сказала вслух Элизабет.
Эрмин научила ее пользоваться проигрывателем. Несколько секунд – и комнату наполнил голос Ла Болдюк, сопровождаемый веселой гармоникой. Слава этой певицы росла, несмотря на экономический кризис [39]39
Особенно тяжелыми для Канады и США выдались 1929 и 1930 годы. Ликвидировать последствия экономического кризиса удалось лишь к началу Второй Мировой войны.
[Закрыть]. Во всем Квебеке люди, которым приходилось бороться с безработицей и нищетой, слушали песни, чтобы хоть на время забыть о своих трудностях. Это помогало собраться с силами, укрепляло веру в то, что все наладится.
В одном из магазинов Роберваля Жозеф купил еще один диск Ла Болдюк. Спустя неделю Элизабет знала наизусть слова веселой песни «Не стоит падать духом», которая обещала скорые перемены к лучшему.
Яркая индивидуальность певицы, ее выраженный акцент и простонародный язык вызывали неприятие у представителей высшего общества, но простые люди ее обожали.
– Не стоит отчаиваться! – подпевала Ла Болдюк Элизабет.
Ей вдруг пришло в голову, что Эрмин репертуар Ла Болдюк не по душе.
«Ничего странного, у нашей Мимин утонченный вкус. Сестры привили ей хорошие манеры, дали хорошее образование. Я уверена, что преподавать у нее получилось бы не хуже, чем у мадемуазель Алис Паже, с которой они большие подруги», – подумала молодая женщина с легкой завистью.
Кто-то постучал в дверь. Элизабет поспешно выключила проигрыватель. Она не ждала гостей.
– Иду! – крикнула она сердито.
Осторожность лишней не бывает, поэтому перед тем, как открыть, молодая женщина выглянула в окно. На крыльце она увидела женщину в черных одеждах.
«Кто бы это мог быть? Я не слышала, чтобы в поселке кто-нибудь носил траур. И она такая элегантная!»
Элизабет решила открыть. На пороге стояла невысокая стройная незнакомка. Ее большая соломенная шляпа и густая вуаль почти скрывали лицо. Голова ее была опущена.
– Мадам кого-то ищет? – спросила Элизабет.
– Это дом Жозефа Маруа? – неуверенно отозвалась незнакомка.
– Да, но моего мужа нет дома. Он вернется только вечером. А зачем вам понадобился мой муж? Вы – его дальняя родственница? Может быть, кузина?
– Нет, мадам Маруа, я не его родственница. И я предпочла бы сначала поговорить с вами. Ваш дом показал мне месье кюре.
Элизабет жестом пригласила женщину войти. Внезапно перед этой элегантно одетой дамой она устыдилась собственной простой одежды.
– Я как раз убирала, поэтому оделась попроще. Ну вы понимаете – стирка, веник, пыль… Присаживайтесь! Вам наверняка хочется пить, ведь на улице так жарко…
– Я с удовольствием выпью воды. А еще… я очень волнуюсь.
Эти слова заинтриговали Элизабет. Она пыталась угадать, кто скрывается под черной вуалью, но все ее усилия были тщетны.
– Не могли бы вы представиться? – попросила она, сгорая от любопытства. – Я раньше никогда не видела вас в Валь-Жальбере.
Затянутые в черное кружево руки незнакомки судорожно сжали маленькую кожаную сумочку. Сделав глубокий вдох, она выпалила:
– Я Лора Шарден, мать Мари-Эрмин.
– Мать Мари-Эрмин! – повторила Элизабет.
Меньше всего мадам Маруа ожидала такого признания. У нее задрожали колени, сильно забилось сердце.
– Мне лучше присесть, – сказала она. – Такое потрясение!
Лора сняла шляпу. Ее каштановые волосы, в которых кое-где проглядывала седина, были подстрижены по последней моде – чуть ниже ушей. Стоило ей поднять на Элизабет глаза – эти прекрасные, ярко-голубые, цвета чистейшей лазури глаза, – как та ей поверила, сразу и безоговорочно. Перед ней и вправду была мать ее дорогой Мимин.
– Я осмелилась прийти к вам, потому что узнала, что моя дочь уехала, – тихо сказала гостья. – Мне об этом сказала ваша соседка, когда я вышла из дома кюре, – пожилая дама, которая сидела на последней ступеньке крыльца под зонтиком. Она сообщила, что месье Жозеф Маруа отправился к водопаду Малинь вместе со своей воспитанницей. Я уже видела Мари-Эрмин в субботу вечером, в отеле Роберваля, когда она пела. Как я гордилась своим ребенком! Господи, какой у нее чудесный голос!
Это проявление восторга вывело Элизабет из состояния прострации. На смену растерянности пришла ярость.
– Не смейте так говорить! – закричала она. – Вы являетесь к нам в дом без предупреждения, даже не потрудившись написать письмо, и говорите о своем ребенке, как добропорядочная мать! Я не знаю, может, вы и хорошая женщина, но уж точно не хорошая мать! Скажите, как могли вы бросить Эрмин пятнадцать лет назад? Как вы могли, мадам, оставить больного ребенка на произвол судьбы, а сами жить в мире и достатке? Вы не выглядите стесненной в средствах, несмотря на кризис. И если вы думаете, что дочь хочет с вами познакомиться, вы ошибаетесь! Эрмин не простила вам того, что вы оставили ее на пороге монастырской школы, как оставляют ненужного щенка! Она знать не хочет своих родителей! Я воспитывала ее! Я шила ей платьица, вязала шапочки, варила первые супы… Вы не приезжали за ней, за нашей Мимин, вам она была не нужна! Мой муж хочет в следующем году оплатить ей уроки с настоящим учителем музыки. Теперь мы – ее семья! Мои сыновья, Жо и я!
Элизабет задыхалась от ярости. Лицо мадам Шарден стало мертвенно-бледным.
– Если когда-нибудь Мари-Эрмин захочет увидеться со мной, я расскажу ей мою историю. Мне многое пришлось пережить, мадам Маруа. Но это не касается никого, кроме моей дочери.
– Во-первых, теперь ее зовут Эрмин! А я – ее Бетти! Она любит меня, как мать, и не пытайтесь ее у меня отнять!
– Она уже достаточно взрослая, чтобы решать самой, – сухо ответила на это Лора. – Но не пугайтесь, я не стану уводить ее от вас силой. Единственное оправдание, которое я могу вам предоставить, – это то, что я потеряла память на многие годы. Если бы не это, я бы давно вернулась в Валь-Жальбер. И сама воспитывала бы мою дорогую девочку.
Женщины враждебно посмотрели друг на друга. Мадам Шарден нашла, что Элизабет очень хороша в своем праведном гневе.
«Вот женщина, которая ласкала мою малышку, протягивала ей руку, когда она училась делать первые шаги, – думала Лора. – Конечно же, Мари-Эрмин любит этих людей, ведь они заботились о ней, а меня ненавидит…»
– Не буду вас задерживать, мадам Маруа, – со вздохом сказала она, вставая. – Прошу вас об одном – расскажите дочери, что я приходила, и передайте ей адрес, по которому она может мне написать.
Лора достала из сумочки почтовую открытку, на обороте которой было написано несколько адресов.
– Эту ночь я провела в отеле Валь-Жальбера, но все лето я буду в Робервале. Осенью я рассчитываю вернуться в Монреаль, там мой дом. Я провела много лет в разлуке с дочерью, могу подождать еще немного.
Лора дрожала, несмотря на страшную жару. Изящным движением она надела шляпу с вуалью. Элизабет вспомнила об обязанностях хозяйки дома.
– Мадам, выпейте воды, вам предстоит долгий путь, – предложила она. – Я дала волю чувствам, но на моем месте вы повели бы себя так же.
– Не торопитесь осуждать меня, – сказала Лора. – В тот вечер, когда мой муж положил нашу девочку на порог монастыря, он пытался спасти ее жизнь. Я была тогда больна, очень больна. Я думала, что умираю. Но я выжила, а Мари-Эрмин стала чудесной девушкой. Вы считаете меня недостойной матерью, а между тем я страшно терзалась разлукой со своим ребенком. Один доктор сказал мне, что именно это стало причиной амнезии.
– Амнезии? – переспросила Элизабет, которая слышала это слово впервые.
– Да, потери памяти. Я забыла обо всем – о своем муже, о ребенке. Точно сошла сума… Понадобилось много недель, чтобы собрать по кусочкам картину моего прошлого, привести мысли в порядок. Я обо всем расскажу дочери. До свидания, мадам Маруа. Лучше мне сегодня не встречаться ни с Мари-Эрмин, ни с вашим мужем.
Лора Шарден быстрым шагом вышла и спустилась с крыльца. Элизабет смотрела, как она удаляется по улице Сен-Жорж. Она уже жалела о своей вспышке. Она бы с удовольствием выслушала историю матери Эрмин.
«Нужно было отнестись к ней помягче. Может, тогда бы она рассказала», – сокрушалась молодая женщина.
В подобных мыслях пролетел остаток дня. Элизабет спрятала открытку с адресами в своей спальне, между страницами тетради, в которой Жозеф записывал денежные поступления и расходы. Когда солнце скрылось за церковной колокольней, она уселась на крыльце и стала ждать возвращения мужа, сына и Эрмин.
– Легки на помине! – тихо сказала она себе, издалека услышав стук копыт Шинука.
Вскоре к этому звуку добавилось характерное постукивание обитых металлом колес. Наконец на улицу выехала знакомая коляска. Лошадью правила Эрмин. Ее легкие, подсвеченные золотыми лучами заходящего солнца волосы разметались. Она улыбалась, сверкая мелкими белыми зубками.
– Ку-ку, моя Бетти! – крикнула девушка, останавливая коня напротив дома.
Жозеф в клетчатой рубашке с закатанными рукавами сидел на заднем сиденье и насвистывал припев песни Ла Болдюк. Загорелый Симон спрыгнул на землю. Он сильно вырос и был похож на отца как две капли воды.
Элизабет сама не поняла, что на нее нашло. Она поймала себя на мысли, что сердится на Эрмин за то, что ее мать оказалась жива и испортила ей настроение. Когда девушка подбежала к ней с букетом мелких белых цветов, хозяйка дома встретила ее нагоняем:
– В этом полотняном комбинезоне ты похожа на нищенку! Ты ведь не мужчина, чтобы носить штаны! Немедленно переоденься!
– Но ведь ты сама дала мне этот комбинезон! Ты сказала, что, раз мы едем в лес, в нем будет удобнее. А пока мне нужно распрячь Шинука и накормить его. Переоденусь потом. Что с тобой, Бетти? Смотри, я нарвала тысячелистника [40]40
Тысячелистник обыкновенный (Achillea millefolium). Широко используется в фармакологии как ранозаживляющее, антисептическое и тонизирующее средство.
[Закрыть]. Ты говорила, из него можно приготовить полезный настой.
Жозеф обнял жену за шею мозолистой рукой. Элизабет, устыдившись своей вспышки, спрятала лицо в цветах. Жозеф внимательно посмотрел на жену.
– Наша милая Бетти сердита? – шутливо спросил он. – Разве мы опоздали?
– Не слишком весело сидеть весь день дома одной, – соврала молодая женщина. – И убирать за всеми, и стирать вашу одежду!
Симон пожал плечами и прошел в кухню. Но там не пахло ни супом, ни мясом.
– Мам, а где обед?
– Сейчас приготовлю омлет! – отозвалась Элизабет, которая с расстроенным видом смотрела на Эрмин.
– Мне есть не хочется, – сказала обиженная девушка. – Мне нужно позаботиться о Шинуке.
Жозеф стал снимать с коня упряжь. Оттолкнув коляску назад, он снял оглобли.
– Можешь отвести его в стойло, Мимин, – сказал он. – Сегодня ему пришлось попотеть. Хорошенько вытри его соломой и дай побольше овса!
– Я знаю, Жо, – сказала девушка.
Она почувствовала облегчение, оказавшись на заднем дворе, и торопливо ввела коня в хлев, который он делил с коровой.
Оставшись с женой наедине, Жозеф спросил:
– Что случилось? Ты не беременна часом? Я бы обрадовался еще одному сыночку. Не волнуйся, воспитаем!
– Господи, дело не в этом! – пробормотала Элизабет. – Идем в спальню!
Теперь уже по-настоящему встревоженный, Жозеф последовал за женой наверх.
– Да на тебе лица нет, Бетти!
– Сейчас ты поймешь почему, – отозвалась жена. – Жо, сегодня к нам пришла дама в черном, на вид очень богатая. Я вежливо пригласила ее войти. Не успела она присесть на кухне, как вдруг говорит: «Я – Лора Шарден, мать Мари-Эрмин». Господи, я думала, что у меня сердце разорвется!
Элизабет пересказала мужу разговор с Лорой Шарден. Жозефа словно обухом по голове хватили – ошеломленный новостью, он сел на край кровати и стал ожесточенно тереть подбородок.
– Только этого нам и не хватало, – заключил он после недолгого раздумья. – Ничего не говори девочке, Бетти. Ни слова, ты меня поняла? По крайней мере, не в этом году и не в следующем. Эта мадам нашу Эрмин не получит! Она навешала тебе лапши на уши. Память так просто не теряют. И вообще, где доказательства? Ты видела ее документы? Нет. Я съезжу к ней поговорить, и в ее интересах меня послушаться!
Элизабет только этого и нужно было. Со слезами на глазах она упивалась гневными словами мужа.
– Если бы ты увидел ее, ты бы не сомневался, Жо. Мимин очень на нее похожа. Я очень люблю ее, нашу Мимин, хотя только что отругала ни за что. У меня нет дочерей, и я привязалась к девочке всем сердцем. И мы – ее опекуны. Закон на нашей стороне!
– Конечно! Об этом не беспокойся. Даже если это и вправду ее мать, она не собирается забирать Эрмин силой, по крайней мере она так говорит. Мы никому не расскажем, что она приходила. Эрмин не станет ей писать, и она подумает, что девочка не хочет с ней встречаться. Я прослежу за тем, чтобы эта мадам больше носа не казала в Валь-Жальбер. Я взял на себя кучу хлопот и никому не позволю совать мне палки в колеса!
Жозеф сжал кулаки. Непросто было уговорить директора «Château Roberval»,большого и роскошного отеля, дать Эрмин работу. Ей пришлось не меньше часа петь в его кабинете. Девушка сильно волновалась, а директор слушал ее, куря сигару, дым которой заполнил всю комнату. Наконец он был вынужден признать, что у девушки прекрасное сопрано и поет она хорошо, поэтому он-де готов ее нанять. Начиная с января Эрмин разучивала арии из венских оперетт и итальянских опер. Летом ей предстояло петь в отеле каждую субботу под аккомпанемент местного оркестра.
– И ты говоришь, эта Лора Шарден была в Робервале, когда Эрмин в первый раз пела в ресторане? Хотя я не слишком рассматривал публику. Она что, в шпионов играет, эта дама в черном? Я вложил в Эрмин деньги и не отдам мою курочку, несущую золотые яйца, блудной матери, которая бросила ее младенцем! Бетти, да посчитать только, сколько денег я ухлопал на печать афиш, на шелковое платье, на лаковые туфли…
Элизабет молча кивала. Она не до конца понимала, к чему стремится ее супруг, зачем нужны эти ярко-розовые афишки, на которых черной краской напечатано: «Снежный соловей целое лето поет в „Château Roberval“!» Хотя сама она повесила такую афишу на дверцу шкафа в кухне.
– Хотя я рассчитываю через несколько недель вернуть потраченное, – добавил Жозеф. – Эрмин будет получать восемь долларов каждую субботу. В месяц выйдет тридцать два доллара. И это только начало!
– Рабочие на фабрике получали по двадцать два доллара в неделю, Жо, и работали по шесть дней, кроме воскресенья. Для девушки ее возраста это уже неплохо. Но, прошу тебя, не оставляй ее там одну! Вокруг нее станут крутиться клиенты заведения, да и эта Лора живет в том же отеле. Она выглядит как богатая дама. Видел бы ты ее!
– Богатая она или нет, но к Эрмин я ее близко не подпущу! – отрезал он. – Придется подождать, когда я разрешу ей поговорить с девочкой.
– Но ведь это ее мать, – сказала Элизабет. – Если аббат Деганьон узнает правду, то будет недоволен. Ведь это он показал Лоре наш дом. Как ты думаешь, он ничего не заподозрил?
– Аббат скоро уедет, Бетти. Поговаривают, что в следующем году церковь закроют. И нам придется ехать в Роберваль или в Шамбор, чтобы послушать мессу и причаститься. Подумать только! В Валь-Жальбере не будет своей церкви!
– Нет, они этого не сделают! – возмутилась молодая женщина. – Это досужие разговоры!
Жозеф сделал гримасу. Он приготовился к худшему в тот самый день, когда компания объявила о закрытии целлюлозной фабрики. И это худшее осталось в прошлом.
– Нам очень повезло, Бетти. Верь мне. Лора не сказала аббату, что она – мать Мари-Эрмин, потому что у нее нет доказательств, либо она стыдится своего прошлого.
Супружеская чета шепотом продолжала разговор. Голодный Симон закричал с кухни:
– Мам, ты когда собираешься делать свой омлет?
– Отрежь себе хлеба, бездельник! – крикнул ему в ответ Жозеф.
До Эрмин доносились отголоски их беседы. Она стояла, опершись о перегородку, рядом с Шинуком. Лошадь ласково терлась головой о ее плечо. Девушка погладила коня двумя руками по морде.
– Ты всегда милый и хороший, – сказала она, легонько целуя его в нос, кожа на котором была гладкой как шелк. – Перед сном я принесу тебе кусок сахара, мой красавец!
Она обняла коня за шею.
«Бетти никогда так на меня не набрасывалась, – думала девушка. – Может, кто-то ее расстроил? Но я-то что сделала? Мне показалось, что она сердится именно на меня. Я стараюсь помогать, чем могу. Утром я успела подмести в комнатах и перемыть посуду…»
Девушка в самом деле много работала. Эрмин иногда заменяла на уроках учительницу, содержала в порядке монастырскую школу. Она, а не Элизабет, учила уроки с младшим, Эдмоном.
«Жозеф каждый вечер заставляет меня повторять песни. Но он прав, я должна отработать деньги за афиши, платье и лаковые туфли. И это не считая того, что он тратит на мое содержание…»
Эрмин вышла из хлева и заперла дверь на щеколду. Она посмотрела на фиалкового цвета небо, усеянное мелкими пурпурными облаками. Вокруг нового, перламутрово-белого месяца сияли первые звезды. Ночь обещала быть ясной.
«Ясной и полной любви», – подумала девушка и сама удивилась своей дерзости.
Жозеф и Элизабет были весьма целомудренной парой и никогда не выставляли свои чувства напоказ, но по ночам кровать часто скрипела – их спальня находилась как раз над гостиной, в которой теперь спала Эрмин. Еще будучи тринадцатилетней, девушка узнала от подружки, как мужчины и женщины делают детей. Это действо показалось ей чем-то сверхъестественным, таинственным, сродни священному обряду. Девушка пришла к выводу, что это пусть непристойная, но все-таки самая естественная вещь на свете. Поселковые собаки особо не церемонились – ей случалось не без смущения наблюдать, как самец вскакивает на самку и у обоих животных на мордах появляется выражение блаженства, придающее им слегка идиотский вид.
Однако девушке не удавалось увязать чувство влюбленности с чисто животным актом соития. Интуитивно она пришла к выводу, что люди в это время проявляют нежность, обмениваются ласками, поцелуями, говорят друг другу приятные слова…
Еще она спрашивала себя, не связан ли гнев Бетти со странными разговорами, которые вел Жозеф, когда они сегодня втроем обедали на берегу реки близ озера Малинь.
– Из вас выйдет прекрасная пара, – говорил рабочий, покуривая свою трубку. – Вы уже хорошие друзья, а этого достаточно, чтобы создать семью. Ты, Мимин, будешь носить фамилию Маруа с гордо поднятой головой! Мэр сдаст вам домик на улице Сен-Жорж, благо свободных домов море – знай только выбирай!
Девушка молча улыбалась в ответ, порозовев от смущения. Симон был не таким робким, поэтому возмутился:
– Пап, тебя ведь никто не заставлял жениться на маме? Она тебе нравилась. Мне тоже нравится Эрмин, она хорошенькая, но если я и женюсь, то на девушке, которую выберу сам!
Шестнадцатилетний юноша часто восставал против отцовской воли. Авторитет отца был ему в тягость. Симон планировал в ближайшем будущем найти работу в большом городе, в Квебеке или в Монреале. Жозеф ничего не знал об этих планах, потому что старший сын доверился только Арману и Эрмин.
«Я ни за что не выйду замуж за Симона! Он мне не нравится», – сказала себе девушка, входя в кухню через заднюю дверь.
Элизабет подбежала к девушке и сжала ее в своих объятиях. Эрмин увидела, что недавно она плакала.
– Прости меня, я разнервничалась, – сказала Элизабет. – Перегрелась на солнце, пока стирала белье. Наверное, ночью будет гроза.
– Ничего страшного, Бетти. Пойду переоденусь.
Эрмин решила забыть об этом недоразумении. Каждый вечер она засыпала с надеждой, что следующий день подарит ей встречу с Тошаном Дельбо. Поэтому она просыпалась с первыми петухами и стремилась под любым предлогом уйти из дома.
* * *
Утром, проглотив свой кофе, девушка объявила, что поведет Шинука на луг возле мельницы Уэлле.
– Не болтай с незнакомыми людьми, – напутствовал Эрмин Жозеф. – В кризис многие ездят с место на место, ищут дешевое жилье и работу. Некоторые – люди порядочные, некоторые – нет, так что смотри в оба.
– Обычно мне попадаются только бродячие коты, – ответила Эрмин. – И я возьму с собой Шарлотту. Я ей обещала. Ей так нравится ездить верхом на Шинуке!
– Если ездить на лошади без седла, она может и вовсе от него отвыкнуть, – проворчал Жозеф.
– Ты все время возишься с этой девочкой, – недовольно сказала Элизабет. – Того и гляди, принесешь домой вшей или чесотку. Говорят, ее мать не может ходить. Она целыми днями лежит и не способна как следует ухаживать за дочкой. Отец же все, что зарабатывает, тратит на спиртное. Ребенок предоставлен сам себе. Разве так можно?
– Бетти, я же тебе уже говорила – с начала каникул я купаю Шарлотту в ручье, поэтому она чистенькая, – сказала Эрмин твердо. – И одежда у нее чистая – та, которую ты передала для нее. Она плохо видит, это правда, но гулять ей очень нравится. Лолотта первой слышит, как взлетает птица или убегает потревоженная олениха. Цветущие одуванчики она находит по запаху, он у них особый, терпкий. И мне самой очень нравится с ней гулять. Старший брат, Онезим, никогда не берет ее с собой.
– Держись подальше от этого парня, – сказал Жозеф. – У них у всех одно на уме. А этот – настоящий грубиян, для него нет ничего святого. Какой стыд! Да во времена отца Бордеро таких, как он, к Валь-Жальберу и близко бы не подпустили!
