Текст книги "Сиротка"

Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)

Глава 9. Дама в черных одеждах

Роберваль, 15 июля 1930 года

Эрмин сидела на переднем сиденье коляски, всем своим видом выражая нетерпение. Жозеф о чем-то разговаривал с грумом —так англичане и американцы называли отельных служащих низшего ранга. Они стояли слишком далеко, поэтому девушка не услышала ни слова. Месье Маруа активно жестикулировал, в то время как молодой служащий только вздымал руки к небу и качал головой.

«Ну что опять случилось? – вертелась в ее голове беспокойная мысль. – Жо ведет себя слишком заносчиво, стоит ему ступить на порог этого отеля. Иногда это просто смешно!»

Шинук в нетерпении бил подкованным копытом о каменную мостовую. Звук получался неприятный. Конь нервничал. Царившее в городе оживление и шум порта его пугали. Красивое животное, привыкшее к спокойным лугам Валь-Жальбера, стремилось поскорее покинуть шумное место. Рокот моторов, запах бензина и сигналы клаксонов заставляли его забыть о привычном послушании.

– Успокойся, Шинук, – сказала Эрмин ласково. – Я знаю, ты не любишь сюда приезжать. Будь умничкой, и скоро ты окажешься в своем стойле, перед полной кормушкой сена. Знаю, ты устал, но скоро отдохнешь.

«В следующую субботу лучше поехать поездом. Только вряд ли Жозеф согласится. Шинук пробегает больше восемнадцати миль в один конец. На дорогу из Валь-Жальбера в Роберваль у нас уходит три часа!» [43]43
  Тренированная лошадь бежит рысью со скоростью порядка 18 км/час.


[Закрыть]

Она вздохнула. Дорога туда и обратно казалась ей бесконечной, хотя Жозеф говорил о ней как о легкой прогулке. По пути он снова и снова заводил речь о будущих успехах Эрмин, подвигаясь к девушке все ближе и ближе. Это их тесное соседство на сиденье коляски было Эрмин неприятно и вселяло неясное беспокойство, равно как и восторженные заверения, что она станет великой певицей, не хуже самой Ла Болдюк.

«И так будет все лето, – думала девушка. – Как было бы замечательно, если бы кто-нибудь мог подвозить нас в Валь-Жальбер на машине! Но теперь уже поздно отказываться, я подписала контракт с директором отеля…»

Шинук замотал головой и зафыркал.

– Прошу тебя, мой красавец, будь умничкой! Мне тоже скучно, но что поделаешь?

Звук девичьего голоса успокоил лошадь. Он снова фыркнул и погрузился в созерцание велосипедиста, ехавшего по противоположной стороне улицы.

Эрмин было страшно выступать перед публикой отеля «Ch^ateau Roberval». В этом роскошном заведении останавливались только очень состоятельные люди. В прошлую субботу, после первого выступления, в холле того же отеля она едва не потеряла сознание от усталости, хотя на сцене держалась молодцом и исполнила весь заявленный репертуар.

– Это было твое боевое крещение, – сказал Жозеф, пытаясь ее приободрить. – Ты пела перед настоящей публикой – иностранцами, людьми из высшего общества. И многие откровенно на тебя пялились. Меня это не удивляет – ты стала такой миленькой!

Комплимент он прошептал ей на ухо, чем привел девушку в полное замешательство. Она не могла избавиться от впечатления, что ее отдали на растерзание пестрой толпе – слишком элегантной, слишком шумной. Ярко накрашенные дамы курили длинные сигареты, мужчины в черных костюмах и крахмальных сорочках смотрели на нее, как голодный кот на сметану. Хлопали ей весьма вяло.

«И все-таки я не могу отказаться, – говорила она себе. – Жозеф столько сделал, чтобы получить этот контракт!»

Накануне девушка с утра до вечера повторяла свой репертуар. Сегодня у нее болело горло, чего раньше никогда не случалось.

«Этот отель похож на настоящий замок, о таких я читала в книгах по истории Франции. У него есть башенки и балконы, а стены – из обработанного камня, – думала она, рассматривая архитектурный ансамбль роскошного заведения. – Весь домик Бетти поместился бы в самом маленьком зале ресторана! Какие они все-таки странные! Называть „маленьким залом“ комнату, которая просторнее нашей церкви!»

Жозеф широкими шагами вернулся к коляске. Взяв Шинука под уздцы, он повел его к задней части здания, куда выходили двери кухни и других служебных помещений.

– О чем вы спрашивали грума? – поинтересовалась девушка.

– Да так, ничего важного, – ответил опекун. – Тебя это не касается. Спускайся, я и без тебя отведу лошадь в конюшню. Иди переодевайся. Пройдешь через дверь для обслуги. Не вздумай соваться в холл, клиенты не должны тебя видеть перед выступлением.

– Хорошо! Я и сама не хочу их видеть!

Эрмин поставила правую ногу на металлическую подножку и спрыгнула на землю. В руке у нее был маленький чемоданчик с платьем и лаковыми туфельками, завернутыми по отдельности в бумагу.

– Я тебя догоню, – крикнул ей Жозеф.

Девушка взглядом проследила за упряжкой. Она мечтала только о том, чтобы поскорее вернуться в Валь-Жальбер.

«Я сама не знаю, чего хочу, – упрекнула себя девушка. – Раньше я мечтала увидеть озеро и красивые дома в Робервале, порт и корабли. И вот в прошлую субботу я наконец все это увидела. И что? Мне это совсем не интересно!»

Не зная, куда себя девать от смущения, она вошла в кухню. Здесь все кипело и бурлило. По меньшей мере десять поваров во главе с шеф-поваром суетились над бульонами и жарящимся мясом. То и дело раздавался металлический стук алюминиевой или медной ложки о стенки кастрюли.

– Глядите, к нам залетел наш маленький снежный соловей! – воскликнул один из поваров.

– Есть хочешь? – спросила официантка. – Метрдотель распорядился, чтобы тебе подали второе на твой выбор.

– Нет, я не голодна, спасибо, – робко ответила девушка. – Лучше принесите мне, пожалуйста, графин воды.

– И горсточку проса! – пошутил шеф-повар.

Эрмин слабо улыбнулась в ответ. Через мгновение она спряталась от всех в раздевалке для персонала. Это была маленькая темная комната. Девушка быстро переоделась, опасаясь, что кто-то может войти и застать ее в трусиках и нательной сорочке. Теперь на ней было шелковое белое платье с сатиновым чехлом цвета слоновой кости, которое ей сшила Элизабет по картинке из модного журнала.

Ткань плотно прилегала к телу, оставляя на коже ощущение прохлады. Этот наряд со сборками на уровне талии и белым кружевным воротничком ей не нравился.

– Платье едва прикрывает колени, поэтому я чувствую себя неловко, – проворчала Эрмин себе под нос. – Зато шея полностью закрыта. Это платье для девочки, а не для девушки.

Расстроенная, она натянула чулки и надела черные лаковые туфли, цвет которых контрастировал с девственной белизной платья и чулок. Девушка вынула из чемоданчика круглое зеркало в металлической рамке и щетку для волос.

– Я не стану собирать волосы в узел, – поддаваясь внезапному желанию нарушить навязанные ей правила, объявила она своему отражению.

Девушка быстро расчесала струящиеся по спине волосы. У виска подпрыгивал игривый завиток.

– Я готова! – вздохнула Эрмин.

Чтобы скоротать минуты ожидания и побороть страх перед публичным выступлением, Эрмин стала думать о Тошане. Она вспомнила, как он снял с Шарлотты туфли, потом – как они вместе сидели у реки Уэлле… Момент, когда он поднял на нее глаза, казался ей одним из самых волнующих.

«Вид у него был обеспокоенный и довольный, потому что я его не забыла. Сегодня вечером я буду петь для него, только для него. Я люблю его! О да, я люблю его всем сердцем!»

Жозеф Маруа в это время стоял перед зеленой двустворчатой дверью и смотрел на позолоченную табличку с выгравированным на ней номером «65». Он никак не решался постучать. Получить интересующие его сведения оказалось не таким уж простым делом. Грум поначалу корчил из себя неподкупного стража, отказываясь сказать, в каком номере живет Лора Шарден. Лакей, обслуживающий этот этаж, даже сделал вид, что не знает постоялицы с таким именем. Рабочему пришлось сказать, что он ищет даму средних лет, которая носит траур.

– Вы говорите о вдове по имени мадам Шарлебуа, – едва слышно проговорил грум, протягивая Жозефу открытую ладонь.

«Тупица этот служка, и алчный к тому же! – повторял про себя Жозеф. – Пришлось расстаться с долларом, но иначе я бы не узнал номер ее комнаты. Надеюсь, Мимин не видела, как я даю ему деньги».

И он загрохотал кулаком в дверь. Послышался приглушенный звук шагов, потом щелчок замка. Красивая, еще совсем не старая женщина приоткрыла одну створку и теперь смотрела на Жозефа. Вся ее одежда была черной.

– Что вам угодно, месье? – удивленно спросила она. – Думаю, вы ошиблись дверью.

– Меня зовут Жозеф Маруа, я опекун Мари-Эрмин, – отчеканил Жозеф. – А вы – Лора Шарден?

– Да. Входите, месье Маруа.

Она отступила в комнату. Тело ее напряглось, лицо побледнело. Жозеф чувствовал себя не в своей тарелке. Он был одет во все лучшее, и все-таки в обществе этой миниатюрной, изысканно одетой и причесанной женщины ощущал себя огромным и грубым мужланом. От Лоры пахло дорогими духами. Холеную шею украшало великолепное жемчужное колье.

– Слушаю вас, месье Маруа, – сказала она тихо, указывая на обтянутый красным бархатом диван. – Прошу вас, присаживайтесь.

– Нет! Мне и так хорошо, – грубо ответил он. – Жена рассказала, что вы приезжали к нам в Валь-Жальбер. Из ее слов я понял, что в прошлую субботу вы слушали, как поет наша Эрмин. Может, вы и правда ее мать, потому что вы на нее похожи, это бросается в глаза, но хочу вас предупредить: не приближайтесь к ней! Я не могу заставить вас съехать из отеля, увы! Но если вы попытаетесь заговорить с ней, я рассержусь. Теперь у нее есть семья, моя семья. На своих родителей она очень сердита. Чтобы вы знали, мадам, директор подписал контракт, и Эрмин будет петь в отеле каждую субботу до сентября. Думаю, все это время вы будете жить в отеле?

– Совершенно верно, месье Маруа. Я вольна жить в Робервале столько, сколько сочту нужным! – ответила Лора.

– А еще вы вольны держаться подальше от нашей девочки! Я хорошо знаю Мимин: если бы она узнала, что ее настоящая мать сидит в зале отеля – элегантная, богатая, вся в жемчугах, она бы убежала, и ноги ее на берегу озера больше не было бы.

– А вы бы тогда очень огорчились, месье Маруа! – сухо оборвала его Лора. – Вам ведь нравится выставлять пятнадцатилетнюю девочку, словно лошадь на ярмарке! Мари-Эрмин еще ребенок, ей трудно будет выдержать такую нагрузку. У нее не хватает вокальных навыков. Ваша супруга сказала, что вы хотите нанять ей учителя. Я могу дать вам денег. Подумайте об этом. Мы можем договориться.

Жозеф прищурился и плотно сжал губы. Он заметил странную вещь: речь Лоры Шарден была очень правильной, без малейшего намека на квебекский говор. И все-таки легкий иностранный акценту нее был.

– Если я соглашусь, то стану вашим должником и вы сможете выкручивать мне руки, – ответил он. – Нет уж, я потрачу на учителя свои деньги. У Эрмин большое будущее, я не такой дурак, чтобы этого не понимать. И своей славой певицы она будет обязана мне, только мне одному! Вот я смотрю на вас и не могу понять, почему вы бросили вашу дочь зимой на монастырском крыльце. Как у вас только рука поднялась? Постыдный поступок, мадам! Такие, как вы, должны гнить в тюрьме!

Лора дрожала. Удар пришелся прямо в цель, и она опустила глаза.

– Когда я смогу поговорить с моей дочерью, она узнает правду и расскажет вам, если захочет. А теперь прошу вас уйти. Я опаздываю к ужину. Выслушав вас, я пришла к выводу, что ваша супруга не сказала Мари-Эрмин, что я приезжала. Это жестоко и с ее, и с вашей стороны. Повторяю: я не стану пытаться подойти к девочке, но прошу вас, ради Бога, скажите ей, что я жива и что я ее люблю. Если бы она простила меня, мне нечего было бы больше желать!

– Она никогда вас не простит! – отрезал Жозеф. – Бедная девочка, она выросла сиротой! Всю жизнь зависела от чужих людей! С малых лет она каждый день молила Бога, чтобы родители вернулись за ней, но никто не приходил. И вы хотите, чтобы Эрмин вас простила? Этому не бывать! Ба, да у вас слезы на глазах! Что ж, вы меня разжалобили. В свое время я расскажу Эрмин о вашем визите, но это будет не сегодня и не завтра. Не стоит торопить события, мадам, ведь контракт есть контракт. Короче говоря, не становитесь у меня на пути.

– Месье Маруа, поймите, я не собираюсь ничего требовать ни от нее, ни от вас. Я знаю, что вы с супругой заботились о Мари-Эрмин, как о родной дочери. Я прошу так мало: поговорить с ней, рассказать, что случилось, объяснить, почему нам пришлось расстаться.

– В сентябре – пожалуйста, но не раньше! – ответил Жозеф. – И вам придется возместить мне все, что я на нее потратил.

– Это легко решается! – воскликнула Лора. – Сколько вы хотите? Я могу дать вам приличную сумму, и прямо сейчас, если пожелаете!

Дрожа от волнения, женщина бросилась к комоду и стала рыться в ящике. К Жозефу она вернулась с пачкой банкнот, при виде которой он затрепетал от радости.

– Держите! Возьмите эти деньги! Я подожду до сентября и тогда смогу поговорить с моей дорогой девочкой!

Жозеф сунул доллары в карман. Лора протянула ему руку, словно желая закрепить сделку, но он сделал вид, что не заметил ее жеста, и вышел, не попрощавшись.

Отель был так велик, а лестниц и коридоров в нем так много, что Жозеф Маруа заблудился. Снова и снова он разражался бранью в адрес персонала отеля и его директора.

«У нас в Валь-Жальбере можно заблудиться разве что в метель, и то, если она нагрянет внезапно, – ворчал он про себя. – И кому только пришло в голову построить такое огромное здание!»

Наконец на глаза ему попалась супружеская чета. Мужчина был в смокинге, дама – в длинном платье. Было очевидно, что это постояльцы спускаются к ужину. Жозеф как ни в чем не бывало пошел за ними следом.

Эрмин не осмеливалась выйти из раздевалки. Жозеф задерживался, и никто из персонала не приходил за ней. Неожиданно дверь приоткрылась. Официантка, придерживая дверь за ручку, болтала со своей напарницей.

– Наверное, малышка вышла подышать, – сказал первый голос. – Мне ее очень жаль, эту крошку. Наверняка опекун с ней спит. Он уже не молод и обходится с ней так грубо!

– Грубиян, это верно! – подхватил второй голос. – И заработанных денег ей, бедняжке, не видать! И одета она безвкусно, платье ей не идет. Хотя голос у девчонки такой, что у меня мороз идет по коже!

– А мне больше нравится Ла Болдюк. Когда она поет, все смеются.

Эрмин была поражена услышанным. В страхе смотрела она на дверь, ожидая, что официантка вот-вот войдет и увидит ее. Лучше было заявить о своем присутствии в комнате, и поскорее. Она кашлянула, и голоса по ту сторону двери смолкли.

– Здесь кто-то есть?

Девушка приоткрыла дверь.

– Ты была здесь! – воскликнула официантка. – О-ля-ля! И слышала все мои глупости!

– Я заснула, – быстро ответила Эрмин. – А потом шум голосов меня разбудил.

– Ты спишь сидя? – попробовала пошутить официантка.

– Да, прислонившись к спинке стула. Решила отдохнуть перед выступлением.

Девушки продолжали перешептываться, когда Эрмин пошла по коридору. Оркестр уже играл. Звуки скрипок привели ее в большой зал ресторана с дубовой, натертой воском эстрадой. Внезапно путь ей преградил Жозеф.

– Ты что себе позволяешь? – сердито проговорил он. – Пианист вне себя от злости, ему нужен список твоих песен!

– Вы не пришли меня забрать, – возразила девушка. – Вот мой список. Я начинаю с песни «Странствующий канадец», чтобы разогреть связки.

– Постарайся, Мимин, как следует постарайся! Я буду сидеть у стойки бара, как в прошлый раз. И помни, я с тебя глаз не спущу. Не вздумай кокетничать с официантами!

– Я об этом и не думала, – сказала девушка.

Теперь, после случайно подслушанного разговора официанток, Эрмин смотрела на Жозефа другими глазами. Ну как кто-то мог подумать, что Жозеф – ее возлюбленный? Само это предположение казалось возмутительным. Волосы ее опекуна начали седеть, лицо огрубело от ветра и холода, зубы за тонкими губами пожелтели от табака…

– Что ты так на меня смотришь? – грубо спросил Жозеф.

– Ничего, – солгала Эрмин.

Девушка прошла через весь зал, половина окон которого выходила на озеро. Всюду красовались великолепные зеркала, с высокого потолка свисали шикарные люстры с хрустальными подвесками и электрическими лампочками. Столы были сервированы сияющими серебряными приборами и белоснежными тарелками с золотой каймой. В зале стоял приглушенный и, тем не менее, непрекращающийся шум – дамы и кавалеры занимали свои места за столиками. Официанты и официантки в черных костюмах и белых передниках разносили меню и графины с водой. Многие клиенты курили сигары или американские сигареты, поэтому в зале были установлены металлические вентиляторы.

Эрмин прошла мимо великолепного фортепиано и протянула музыканту, сидевшему перед инструментом, листок со списком песен.

– Извините, месье, что заставила вас ждать. Мой опекун сказал, что вы сердитесь.

– Он преувеличивает, мадемуазель, – ответил аккомпаниатор. – Это правда, я предпочитаю заранее знать, что именно мне предстоит играть, но я не стану вас бранить – сегодня вечером вы так хороши собой!

Аккомпаниатору было около тридцати. Коротко стриженные светлые волосы вились над вытянутым бледным лицом. Он носил круглые очки в серебристой металлической оправе.

– Вы будете исполнять «Золотые хлеба»?! – полувопросительно-полувосхищенно воскликнул он, изучив перечень песен. – Настоящий подвиг! Это свидетельствует о том, что у вас исключительный голос, настоящее сопрано. Вам не хватает техники, но, несмотря на ваш юный возраст, ваша манера исполнения очень эмоциональна… А ведь это самое Главное – уметь затронуть потаенные струны в сердце каждого слушателя!

Девушка внимательно слушала. Комплименты пианиста придали ей храбрости.

– Благодарю вас, месье, – сказала она скромно.

Он привстал на стуле и поклонился.

– Ханс Цале к вашим услугам, мадемуазель. Я родился здесь, в Канаде, но мои родители родом из Дании. Мать была музыкантшей. Я знаю сольфеджио и занимался вокалом. Держите!

Ханс вынул из внутреннего кармана пиджака визитку и протянул ее Эрмин. На ней было написано:

«Ханс Цале, пианист, аккомпаниатор. Уроки вокала и музыки».

Справа внизу мелкими буквами был указан адрес.

– Вы живете в Робервале и даете уроки? – переспросила девушка. – Мой опекун как раз ищет учителя. Я расскажу ему о вас.

– У меня умеренные цены, но смогу ли я быть вам полезным? Вы прекрасно справляетесь. Кто научил вас петь?

– Я выросла при монастырской школе, меня воспитывали монахини. Мы очень часто пели во время мессы, по пятницам.

– Тогда мне многое становится понятно. Как бы то ни было, я буду очень рад научить вас пользоваться вашим голосом – волшебным инструментом, который всегда с вами.

Скрипач из оркестра сделал пианисту знак, что пора начинать.

– Пора, – шепнул Ханс девушке.

Эрмин обошла фортепиано и приблизилась к рампе, украшенной сложными композициями из фруктов и цветов. Естественно, нельзя было ожидать, что собравшаяся в ресторане публика перестанет разговаривать. Не так-то просто было при всеобщем шуме начать свою партию, заставить людей за столиками понизить голос. Оркестр создавал приятный звуковой фон, который гости отеля воспринимали как нечто само собой разумеющееся, и в прошлую субботу никто не обратил внимания на то, что под аккомпанемент оркестра пела юная девушка в белом платье.

– Не бойтесь, – тихо сказал Эрмин Ханс. Его искусные пальцы порхали над клавишами.

Эрмин замкнулась в себе. Люди, сидящие за столиками поближе к эстраде, с любопытством рассматривали ее. Девушка знала, что Жозеф тоже не сводит с нее глаз.

«Я не должна думать о них, – сказала себе Эрмин. – Лучше представлю, что Тошан рядом и что он меня слушает».

Вытянув руки вдоль тела, подняв лицо к потолку, она запела «Странствующий канадец».

 
Канады бедный сын, отвержен и уныл,
В стенаньях и слезах чужбину исходил…
 

Эрмин вкладывала в песню всю свою душу. Она пела о своем «странствующем канадце» – Тошане, у которого из вещей одна кожаная дорожная сумка, о своем черноглазом красавце-метисе… Голос девушки разливался по залу. Мощный, вибрирующий, исполненный бесконечной нежности. Гул голосов постепенно стих. Когда песня закончилась, публика отблагодарила певицу шквалом аплодисментов. Жозеф, сидя у барной стойки, подумал, что выбор первой песни оказался на редкость удачным. Даже иностранцы, большей частью англичане и американцы, были впечатлены и растроганы. Девушка сделала легкий реверанс, что выглядело очень по-детски, и запела «Золотые хлеба»:

 
Когда блики взошедшей Луны
Певучую даль серебрят,
И звезды, тайны полны,
Влюбленным улыбки дарят —
На дальнем холме, меж дерев,
Под нежным дыханьем ветров,
Слыхала ль ты дивный напев
Волнующихся хлебов?
 

Жозеф ликовал. Публика слушала затаив дыхание. Эрмин поступила правильно, включив в репертуар разноплановые композиции. Он решил даже, что девушка достигнет больших успехов, чем сама Ла Болдюк, поэтому нужно любой ценой держать ее подальше от родной матери, которая, к несчастью, объявилась после стольких лет забвения.

В глубине просторного зала Лора, приподняв черную вуаль, утирала слезы. Консоме из томатов, заказанное ею, стыло в тарелке. Она восхищалась талантом дочери, и ей очень хотелось встать, подойти к эстраде и представиться.

«Она так далеко от меня, я едва вижу ее лицо! Какая она тоненькая и грациозная! И прекрасно сложена. Как она поведет себя, если я подойду и скажу: „Я – твоя мать“? Напрасно я дала столько денег ее опекуну. Он наверняка потребует еще. Мне кажется, это корыстный и бессовестный человек!»

Итак, ей запрещено подходить к собственной дочери! Это оказалось настоящим мучением. И все-таки Лора не хотела конфликтовать с семьей Маруа. Ни секунды она не сомневалась в правдивости слов Жозефа и Элизабет, которые совпадали в одном: Мари-Эрмин презирает своих настоящих родителей. Хуже того – она их ненавидит.

«И ее легко понять. Девочка много страдала оттого, что у нее не было настоящей семьи. Я не знаю ничего о ее детстве, не знаю, какие горести выпали на ее долю. И я так хочу узнать ее лучше!»

Эти горькие размышления приводили Лору в отчаяние. Сама того не замечая, она наделила Эрмин такими чертами, как бескомпромиссность и непримиримость.

«Нечему удивляться, ведь ее воспитывал этот Жозеф Маруа! Мне он показался авторитарным, неискренним, – думала мать Эрмин. – Господи, я вижу свою дочь второй раз и не могу к ней приблизиться!»

Эрмин приободрилась, вид я, что публика встречает ее очень тепло, и запела песню «Палома» [44]44
  «Голубка» (исп.). Написана испанцем Себастьяном Ирадье в 1863 г. Ритм напоминает кубинский народный танец хабанера. Лидер по количеству выпущенных пластинок.


[Закрыть]. Диск с этой песней Жозеф нашел в магазине в Робервале. Не так-то просто оказалось подобрать репертуар для такой юной девушки, как Эрмин. Ей было всего пятнадцать, и предполагалось, что ее песни должны быть целомудренными. В то же время месье Маруа старался подбирать известные композиции, в тексте которых не было ничего двусмысленного. Это была настоящая головоломка, потому что в большинстве песен говорилось о любви и приносимых ею страданиях и удовольствиях. А когда речь идет о любви, девушке следует оставаться в рамках приличия.

 
Палома, прощай! Прощай навсегда!
Пришла моя смерть – но не больно ничуть…
Навек, о любовь, прощай!
 

Вспоминая поцелуй, подаренный ей Тошаном, девушка полностью отдалась музыке. Она проживала каждое слово песни, и в голосе ее звучали чувства и страдания покинутой женщины. Ее исполнение глубоко взволновало публику, не исключая и Жозефа. Кто-то крикнул «Браво!», и за восклицанием последовал шквал аплодисментов.

Лора плакала, укрывшись за своей вуалью. Она поняла, что так петь может только тот, чья натура чужда холодности и злопамятства.

«У меня впереди целое лето, – сказала себе Лора. – Я найду возможность заговорить с ней. И если я смогу рассказать моей девочке все, она меня простит».

После песни «Палома» Эрмин уступила место на сцене пятидесятилетнему французскому баритону по имени Жиль Франко. Маленького роста и тучный, месье Франко исполнял арии из популярных оперетт. Когда оркестр заиграл венский вальс, несколько пар встали из-за столиков и направились к танцевальной площадке.

Девушка подошла к Жозефу. Бармен поспешно поставил перед ней стакан с холодным лимонадом.

– Спасибо, – тихо сказала девушка.

– Слушать вас – одно удовольствие, мадемуазель, – любезно отозвался сотрудник отеля.

– Сегодня ты была в ударе, Мимин, – сказал девушке опекун заговорщицким тоном. – На деньги, которые мы заработаем за лето, можно будет записать диск!

– А зачем нужен диск? – так же тихо спросила девушка. – Ла Болдюк популярна, потому что поет веселые песни. А те, что пою я, и так широко известны.

– Не вмешивайся в то, чего не понимаешь. Это мое дело! – отрезал Жозеф.

Эрмин отстранилась от него. Присутствие опекуна ее смущало. Она даже стыдилась его, поскольку в роскошных декорациях отеля он смотрелся особенно жалко в своем поношенном воскресном костюме и потертой фетровой шляпе. К тому же этим вечером он явно был чем-то взволнован и смотрел на нее не так, как обычно. Укрывшись за раскидистым декоративным растением, девушка мелкими глотками пила лимонад.

Из своего укрытия она тайком рассматривала сидящих за столиками гостей. Женщины были в шикарных туалетах пастельных тонов, на шеях и в ушах сияли дорогие украшения. В то время были в моде коротко стриженные волосы, длинные жемчужные ожерелья в несколько нитей и прямого кроя платья длиной до середины икры. Некоторые кокетки прикрывали свои дерзкие декольте меховыми горжетками.

«И все-таки даже здесь некоторые дамы одеты прилично», – заметила про себя девушка.

Эрмин посмотрела вглубь зала. Вдоль стены, прямо напротив сцены, стояли столики поменьше. У окна сидела женщина в траурных одеждах и маленькой черной шляпке с вуалью.

«Это вдова, – решила девушка. – Наверное, не очень приятно жить в отеле совсем одной. Бедняжка, какое с ней приключилось несчастье? Кого она потеряла? Мужа, ребенка или родителей?»

Наделенная живым воображением, девушка в несколько мгновений сочинила целую историю с участием этой дамы в черном. Жозеф отвлек Эрмин, сжав ее плечо.

– Не время мечтать, Мимин! Скоро твоя очередь петь. Директор слушал твое выступление. Он сократил представление Франко и хочет, чтобы ты спела «О, Канада!» и «У чистого ручья».

– Уже пора? – удивленно воскликнула девушка. – Иду!

Выступление Эрмин закончилось только через час. Девушка была измотана до предела. Ей доставляло удовольствие петь по воскресеньям для семьи Маруа или перед прихожанами Валь-Жальбера, но нагрузка, которую она испытывала во время выступления перед публикой отеля, была ей не по силам. Она ощутила огромное облегчение, переодевшись в привычную одежду. Переодеваться пришлось в конюшне отеля, которой пользовались все реже и реже, поскольку автомобили стремительно вытесняли конные упряжки.

– В путь, в путь! – объявил Жозеф. Он был в легком подпитии. – Вези нас домой, Шинук!

Эрмин правила коляской. Была теплая июльская ночь. Луна и миллионы звезд отражались в озере Сен-Жан. Из портового города они выехали по песчаной дороге, которая скоро привела их к пути в Шамбор.

– Твой голос – настоящее золото! – разглагольствовал Жозеф. – В будущую субботу споешь что-нибудь из репертуара Ла Болдюк. Публику нужно развлекать!

– Это не самая удачная мысль, – возразила девушка. – Я буду выглядеть смешно.

– Не спорь со мной! Ла Болдюк продала двенадцать тысяч дисков! Это значит, что ее песни нравятся людям, – отрезал Жозеф.

– Жозеф, говорю вам, гостям отеля это не понравится. Лучше я выучу несколько оперных арий.

– Ты всегда идешь наперекор, совсем как Симон! – взвился опекун. – Твое счастье, что ты девочка, а то не миновать бы тебе моего ремня! Спроси у Армана, по вкусу ли ему порка. Я привык, что меня слушаются. Без возражений, понятно?

Жозеф никогда прежде не говорил с Эрмин в таком тоне. От него сильно пахло пивом. Получив деньги Лоры, он позволил себе пропустить несколько кружек.

Эрмин не стала с ним спорить.

– Я сделаю, как вы скажете, – вздохнула она. – Беги, мой Шинук, беги быстрее!

Эрмин хотелось как можно скорее оказаться в Валь-Жальбере. Жозеф не сводил с нее глаз, и на губах его блуждала странная улыбка. В его взгляде ей чудилась неясная угроза, природу которой она отказывалась понять.

«Почему он так на меня смотрит? – взволнованно думала девушка. – И почему-то сел так близко… Нет, этого просто не может быть! Жозеф знает меня с младенчества. Он всегда относился ко мне уважительно…»

Она постаралась незаметно отодвинуться. Рабочий что-то проворчал себе под нос и обнял девушку за плечи.

– Хотя, может, ты и права, Мимин, – сказал он. – Пой то, что тебе нравится. И веди себя достойно. Официант строил тебе глазки, я не слепой. Директор советовал мне присматривать за тобой. Тебе нельзя разговаривать с постояльцами. Ты меня поняла?

Жозеф еще сильнее сжал ее плечо. Испуганная Эрмин попыталась вырваться.

– Пожалуйста, отпустите меня! – попросила она робко. – Так мне неудобно держать поводья!

– Да брось, Мимин, я же тебе как отец! – отозвался Жозеф.

Однако, к огромному облегчению девушки, руку убрал. Хорошо отдохнувший на конюшне Шинук бежал бодрым аллюром. На свежем воздухе рабочий быстро протрезвел, и мысли его снова закрутились вокруг Лоры Шарден. Она намеревалась жить в Робервале. Какая неудача! Она оказалась достойным соперником. Как же отвадить ее от девчонки? Наконец на него снизошло озарение.

– Мимин, держись подальше от одной постоялицы, – начал он после долгой паузы. – Я болтал с грумом, с тем, у которого веснушки. Ты заметила даму в черном?

– Да, она сидела в глубине зала, – сказала девушка.

– Так вот, не вздумай с ней заговорить! Оказывается, эта дама почти сумасшедшая. Она приехала сюда не без причины. Прошлым летом ее дочка утопилась в озере. И, похоже, дама надеется, что в годовщину смерти ее ребенок к ней вернется. Персоналу она рассказывает, что девушка выйдет из воды и останется с ней навсегда. Сумасшедшая, что тут скажешь! Более того: встретив девушку твоих лет, она принимает ее за свою дочь. Если эта дама подойдет и станет называть тебя своей дочкой, беги от нее подальше. Она станет совсем невменяемой, если ты дашь ей к себе притронуться, да и директор будет недоволен. Эта дама очень богата, и он не хочет, чтобы она съехала из отеля.

Эта басня показалась Жозефу вполне правдоподобной, хотя, говоря откровенно, была шита белыми нитками. Он решил, что лишняя предосторожность не помешает, если Лора все-таки решится подойти к Эрмин.

– Скажешь ей: «Нет, мадам, я тороплюсь и не могу говорить с вами!» И быстрее беги ко мне. Главное – не слушай ее бредни!

– Но ведь это ужасно! – воскликнула Эрмин. – Я спрашивала себя, по кому она носит траур. Я перебирала разные варианты, но представить такое… Ее дочь утопилась в этом озере… Какой кошмар!

Эрмин с упреком посмотрела на поверхность воды, такую мирную, серебристую под светом луны.