Текст книги "Сиротка"

Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Пришел черед троим монахиням поблагодарить девушку. Растроганная сестра-хозяйка обняла Эрмин.

– Мое дорогое дитя, как это мило с твоей стороны! Будь благоразумна и впредь!

– Мы передаем ее в руки месье Маруа и его супруги, – сухо заметила настоятельница. – Они достойны доверия, сестра.

Через полчаса большой черный автомобиль мэра отъехал от монастырской школы. Под покрышками поскрипывал свежий снег, «дворники», дребезжа, очищали лобовое стекло. Элизабет и Эрмин, обнявшись, стояли на деревянном крыльце.

– Ты пела прекрасно, крошка, – похвалила девушку вдова Дунэ. Закутавшись потеплее, она собиралась домой в сопровождении тех же юношей, которые помогли ей прийти в монастырь. – Заходи ко мне в гости, когда захочешь. Если еще и споешь, всегда получишь монетку.

– Спасибо, мадам Мелани! – ответила девушка.

Люди расходились по домам. Окруженный тремя сыновьями Жозеф взглядом спросил у жены, не собирается ли она последовать их примеру.

– Вы корни здесь пустили или все-таки вернетесь домой? – сердито спросил он.

– Иди, Бетти, – предложила девушка. – А мне еще нужно убрать актовый зал и проверить, все ли в порядке в классах.

– Ты сможешь сделать это и завтра, – заупрямилась Элизабет. – Тебе будет грустно остаться одной в таком огромном доме!

– Вовсе нет, Бетти! Здесь я чувствую себя дома. Не волнуйтесь, я надолго не задержусь.

Семейство Маруа, весело переговариваясь, отправилось домой. Эрмин вошла в коридор и сразу же заперлась на ключ. В душе ее боролись два желания – ей хотелось и плакать, и смеяться. Сестра Викторианна стала частью ее жизни, и она знала, что будет сильно по ней скучать, но, с другой стороны, отъезд сестры-хозяйки стал для девушки освобождением. Душа Эрмин, жаждущая приключений и идеальной любви, расправляла крылья. Девушка чувствовала себя готовой к тому, чтобы испытать сладкие мучения, которые выпадают на долю взрослых.

– Теперь со мной может произойти что угодно, – пропела она, закружившись в танце в просторном коридоре. – И, может быть, будущим летом какая-нибудь тропинка выведет меня к Тошану!

Она бережно хранила в душе воспоминания о встречах с юношей, чья кожа отливала медью, – со своим незнакомцем, как она звала его в мыслях.

– Он вернется, вернется! – напевала девушка.

Эрмин взбежала на второй этаж и закружилась по актовому залу, где еще недавно пировали жители Валь-Жальбера.

 
К лесному ручейку сегодня я ходил;
Ручей был так хорош – в нем искупался я!
Я так давно тебя люблю…
И не забуду никогда!
 

Голос ее разносился по залу, чистый и гармоничный. Эрмин, не переставая петь, стала убирать со столов, когда вдруг услышала звон бьющегося стекла. Он донесся со стороны спален.

«Но ведь в монастыре никого нет!» – удивилась девушка.

На улице было уже очень темно. Эрмин испугалась, сама не зная чего. Воображение стремительно нарисовало ей образ вора, проникшего в монастырскую школу, пока все наслаждались обедом.

– Кто здесь? – спросила она громко, выходя в коридор.

Перед тем как войти в спальню, Эрмин щелкнула выключателем.

Включился свет, и от удивления она замерла на пороге комнаты сестры Викторианны. У стены стояла и плакала девочка лет восьми. Ее правая рука была вся в крови. На полу лежал портрет сестры Марии Магдалины. Стеклянная рамка разлетелась вдребезги.

– Ты как тут оказалась? – спросила Эрмин у девочки.

– Простите меня, мадемуазель! – пробормотал ребенок, захлебываясь от слез и дрожа от страха.

– Зачем ты взяла мою фотографию? – уже мягче спросила девушка. – Не плачь, с фотографией ничего плохого не случилось. Просто я очень ею дорожу, понимаешь?

Эрмин склонилась над девочкой и заглянула в ее личико, полускрытое черными кудряшками. Ее потертые одежки были не очень чистыми. Эрмин быстро пришла к выводу, что раньше в Валь-Жальбере этого ребенка ей видеть не приходилось.

– Откуда ты взялась? Не бойся, я не буду тебя ругать. Тебя ведь не забыли тут родители?

Поведение девочки казалось Эрмин странным – она только хлопала глазами, но головы не поднимала.

– Я пришла со старшим братом. Он сказал мне подождать, а сам не пришел. Мне захотелось в туалет, но я не знала, где он.

– Хочешь, я тебя отведу? – предложила Эрмин. – Нужно еще промыть твою рану. Ты порезалась, когда хотела подобрать осколки?

– Да, мадемуазель.

– Идем, – вздохнула девушка. – Как тебя зовут?

– Шарлотта Лапуант.

– Лапуант? Ты из семьи Алексиса Лапуанта [31]31
  Реальное лицо. Алексис Лапуант (1860–1924) по прозвищу Рысак – знаменитый житель региона Сагеней-Сен-Жак. Он бегал быстрее всех чемпионов того времени и двигался так быстро, что приводил в отчаяние скрипачей, которые аккомпанировали, когда он танцевал. Его останки представлены в экспозиции музея Сагеней-Сен-Жак в Шикутими.


[Закрыть], того самого, что так быстро бегает? Быстрее всех на свете?

– Нет, мадемуазель. У нас та же фамилия, но мы не родственники. Люди часто спрашивают об этом у моего отца.

Эрмин была слегка разочарована.

– Говорят, этот Алексис Лапуант мог танцевать без устали часами, – сказала она, направляясь к двери, которая вела в коридор. – Мы читали о нем в газете пять лет назад, когда он умер. Я очень люблю читать газеты. Я уже их читала, когда была такой, как ты. А ты умеешь читать, Шарлотта?

– Нет, мадемуазель.

Девочка сделала несколько шагов по направлению к выходу, но умудрилась натолкнуться на одну створку, которая оставалась полуприкрытой. Увидев это, Эрмин удивилась и задумалась.

– Ты хорошо видишь? – спросила она у девочки.

– Плохо, – грустно сказала та. – Доктор сказал, что скоро я совсем ослепну.

Испытывая искреннюю жалость к девочке, Эрмин взяла ее за руку, отвела в туалет и оставила одну. Потом они вместе перешли в кухню, где сестра-хозяйка держала домашнюю аптечку.

– А теперь объясни мне, где твои родители. Где ты живешь? Твой брат не очень серьезный парень, раз мог тебя вот так здесь оставить.

– У него свидание с девушкой, – пояснила малышка. – Мы живем здесь всего неделю, и у моего брата, Онезима, появилась невеста. Мама и папа сняли домик недалеко от главной дороги.

– Невеста? Всего за неделю знакомства? – не поверила своим ушам Эрмин. – Если это местная девушка, я ее знаю. Как ее зовут?

– Я обещала никому не говорить, – прошептала Шарлотта.

– Я никому не скажу, можешь мне верить. Это будет наш секрет.

– Иветта!

Эрмин застыла от удивления. Она знала одну-единственную Иветту, ей исполнилось двадцать два года. Это была дочь тележника, который до сих пор держал свою лавочку открытой. Местные фермеры все еще нуждались в его услугах, поскольку тележки и повозки всех видов и размеров были в большем ходу, чем автомобили. Однако заработка семье тележника едва хватало на еду. Элизабет и Жозеф полунамеками не раз говорили о том, каким способом Иветта приловчилась добывать пару лишних монет. Симон, в отличие от родителей, церемониться не стал и рассказал Эрмин, что эта всегда подкрашенная и смешливая девица – женщина пропащая.

– Ну вот, я промыла твою ранку и сделала симпатичную повязку, – сказала она Шарлотте. – Если твой брат задержится, я сама отведу тебя домой, хотя мне это не очень удобно, потому что у меня есть еще работа.

Эрмин искренне сочувствовала ребенку, которому предстояло ослепнуть.

«Я часто жалела себя, потому что у меня никогда не было настоящей семьи. И все-таки сестры и Маруа вырастили меня и заботились обо мне. Все вокруг восхищаются моим голосом. Если быть честной, мне почти не на что жаловаться! А вот бедняжка Шарлотта натыкается на двери и не может сама пойти, куда хочет! И родители у нее, похоже, очень бедные. Она плохо одета, да и вещи не совсем чистые…»

Эрмин устроила девочку на скамейке в актовом зале. Погрузившись в свои мысли, она убрала со стола и сложила пустые банки в деревянный ящик. Она как раз подметала паркет, когда кто-то с силой забарабанил во входную дверь.

– Я забыла! Я же заперлась на ключ! Идем, Шарлотта, думаю, это твой брат.

Онезим Лапуант, крепкий двадцатилетний парень, топтался на пороге монастырской школы. Из-под надвинутой на самые глаза шерстяной шапки грубой вязки он подозрительно посмотрел на Эрмин. Лицо у него было ярко-малинового цвета. В своей кожаной куртке он казался еще огромнее, чем на самом деле. Увидев сестру, он схватил ее за сильно потертый воротник пальто.

– Она вам не надоедала? – грубо спросил он. – Отец попросил отвести ее на праздник в честь сестер. После рождественских каникул Шарлотта будет ходить в школу. Она не может читать книги, зато будет слушать.

– Но праздник давно закончился, – возразила Эрмин. – И все уже разошлись. Ваша сестра могла бы остаться запертой здесь на ночь, если бы я не решила убраться сегодня!

Девушка тщательно подбирала слова, напустив на себя строгий вид, какой обычно принимала в таких случаях мать-настоятельница.

Онезим Лапуант только пожал плечами.

– Шарлотта – дочка родителей, а не моя. Я не могу целый день ходить за ней следом. Простите за беспокойство, мадемуазель!

Эрмин наклонилась и поцеловала девочку.

– Мы встретимся в классе, Шарлотта, – ласково сказала она.

Странная парочка стала удаляться по заснеженной улице. Рядом с братом девочка казалась совсем крохотной. Эрмин поднялась в спальню и взяла в руки портрет сестры Марии Магдалины. Капля крови упала на фотографию, как раз на уровне украшавшего черное платье монахини креста.

– Черт! – выругалась девушка. – Бедная моя мамочка, на тебя попала кровь невинного ребенка, как мне кажется, очень несчастного. Но я уверена, что это тебя не расстроит.

Вот уже много месяцев она не говорила с портретом.

– Я унесу тебя к Маруа, – добавила Эрмин. – Я больше никогда, никогда не буду оставаться на ночь в монастырской школе. Сестры уехали навсегда.

Голос девушки эхом отдавался в глубокой тишине. Эрмин разложила на кровати сестры-хозяйки большую салфетку и стала складывать на нее свои личные вещи: щетку для волос, черепаховые гребешки, подаренный настоятельницей молитвенник. Меж страниц святой книги она вставила фотографию монахини. Не забыла девушка забрать и детскую одежду, которая была на ней в тот день, когда сестра Мария Магдалина нашла ее на пороге монастыря. Сестра Викторианна хранила ее в специально сшитом мешочке. Эта одежда была единственной, пусть и эфемерной, нитью, которая связывала ее с родителями. Эрмин связала вещи в узел и торопливо покинула здание.

«С Жо и Бетти мне будет веселее», – думала она, направляясь к дому своих опекунов. Окна его были ярко освещены.

Эрмин знала, что в кухне у Бетти тепло, что маленький Эдмон бросится ей на шею, а Жо, конечно же, сидит у печи и попыхивает трубкой…

«Наконец-то у меня есть семья!» – сказала себе Эрмин, поднимая лицо к небу просто для того, чтобы ощутить приятное прикосновение снежинок к своим щекам и лбу – ласковое, едва уловимое прикосновение, которое доставляло ей истинное наслаждение.

– Рождественский снег, я люблю тебя! – воскликнула девушка, поддаваясь внезапному порыву веселья.

Прижавшись носом к стеклу, Элизабет ждала ее прихода. Арман и Эдмон шумно возились в кухне, и все-таки молодая женщина услышала радостный возглас Эрмин. И увидела, как она закружилась, обнимая свой узел с вещами, словно это был ее партнер в танце.

«Господи, да за ней нужно присматривать в оба! – подумала она. – Эрмин как раз в том возрасте, когда к девушкам приходит первая любовь. Но я сумею ее вразумить. Я объясню, что ни в коем случае нельзя позволить себя скомпрометировать!»

Первым эту тему затронул Жозеф. Он сказал, что, поскольку неизвестно, из какой семьи происходит Мари-Эрмин, строгость не будет лишней.

– Добрый вечер! – поздоровалась Эрмин, переступая порог. – Извините, что задержалась, но представьте, в спальне сестер я нашла маленькую девочку!

И она подробно рассказала о своем знакомстве с Шарлоттой. Жозеф отложил трубку и почесал подбородок.

– Я слышал об этих людях, – сказал он. – В стране кризис, и скоро к нам таких понаедет еще куча. И в Соединенных Штатах, и в Квебеке безработица. К нам станут стекаться бедолаги в поисках дешевого жилья. Господин мэр пытается спасти поселок: он направо и налево раздает в аренду опустевшие дома. Лапуанты показались мне не слишком респектабельным семейством. Отцу под пятьдесят, он рассчитывает найти работу лесоруба, но сам при этом хилый и щуплый. Мать работала на каком-то заводе в Арвиде. Что до сына, Онезима, то он живет за счет родителей.

– Как много ты о них знаешь, Жо! – удивленно воскликнула Элизабет.

– Для этого не надо много ума – всего лишь зайти на кружку пива в бар отеля.

– И все-таки маленькую Шарлотту мне жалко, – сказала Эрмин.

– Я сделаю для твоей фотографии новую рамку, – пообещал Жозеф.

– А как же сюрприз? Сюрприз! Сюрприз! – закричал маленький Эдмон.

– Да помолчи ты! – прикрикнул на младшего Симон.

У всех Маруа был заговорщицкий вид. Элизабет достала платок и завязала Эрмин глаза.

– Вперед! – сдерживая смех, объявила она.

Легонько подталкивая девушку в спину, молодая женщина привела ее в гостиную. Эрмин догадалась, где она, что было неудивительно: она знала дом как свои пять пальцев, и скрип каждой половицы подсказывал ей направление. Кто-то включил свет. Слева послышался щелчок. Элизабет сдернула платок.

– Теперь можно смотреть! – крикнул Арман.

Девушке показалось, что она грезит наяву. Комната, в которой она в течение многих лет спала летом, окрасилась в бежево-розовые тона. В углу стояла настоящая, застланная стеганым одеялом в стиле пэтчворк кровать с резными деревянными спинками.

– Это просто чудо! – пробормотала она сдавленным от волнения голосом. – Вы сделали это для меня?

У семей, живущих в Валь-Жальбере, гостиные традиционно использовались для воскресных семейных обедов и в праздничные дни. В таких комнатах обычно расставляли самую красивую мебель, хранили парадные сервизы и портреты предков. На памяти Эрмин верные установленному порядку Маруа ни разу не переставляли мебель. Поэтому перемена показалась ей грандиозной. У кровати стоял ночной столик светлого дерева, на нем – лампа. Ее абажур был сделан из той же ткани, что и шторы. Но самое красивое, что было в комнате, – это, конечно, украшенная блестящими шарами и золотистыми гирляндами елка. По теплой комнате разливался ее удивительный лесной аромат.

– Это самый чудесный сюрприз, какой только может быть! – воскликнула девушка, сдерживая слезы радости.

Семья Маруа только что доказала ей, что она много для них значит, что они заботятся о ее благополучии и хотят, чтобы она была счастлива.

– Только не плачь, Мимин! Мы же хотели тебя порадовать! – сказал Жозеф. – И самого главного ты еще не видела. До Рождества далеко, но я не могу больше ждать! Я приготовил подарок всем нам, и он поможет тебе разучить новые песни!

«Мимин» в устах Жозефа было верным признаком того, что он сильно взволнован. Симон указал пальцем на картонную коробку с лентами, лежавшую на полу под елкой.

– Что это? – спросила девушка.

– Открой и увидишь! – подбодрила ее Элизабет.

Эрмин встала на колени, открыла коробку и извлекла из нее некое подобие чемоданчика, обтянутого искусственной кожей. Даже не успев открыть его, она догадалась, что увидит внутри.

– Электрофон! [32]32
  В 1925 году американец Максфилд вывел на рынок новый товар – электрофон, прибор, с помощью которого стало возможно воспроизводить звук с граммофонной пластинки. Прибор приобрел широкую популярность, и его появление ознаменовало окончание эры граммофонов.


[Закрыть]Проигрыватель грампластинок! Такой продавали в универсальном магазине!

– Еще папа купил диск Ла Болдюк [33]33
  Ла Болдюк (La Bolduc), или Мадам Болдюк – псевдоним певицы Мэри Руз Энн Треверс, одной из самых популярных исполнительниц того времени в Квебеке.


[Закрыть], —добавил Симон. – Давай поскорее включим его и послушаем!

– Но это, наверное, очень дорого! – заволновалась Эрмин.

– Пришлось взять кое-что из отложенного на черный день. Чем я старше, тем менее жадным становлюсь, – отозвался Жозеф. – А знаешь, Мимин, ведь Ла Болдюк прекрасно зарабатывает на жизнь своими песнями. Хозяин отеля постоянно слушает радио, уж он точно знает, что говорит. Ла Болдюк продала двенадцать тысяч пластинок – наверное, неплохо обеспечила себя до конца своих дней. Хотя, конечно, с началом кризиса производство пластинок тоже уменьшилось. Я купил электрофон за умеренную цену. И это несмотря на то, что игла звукоснимателя алмазная, а не сапфировая!

Светясь от удовольствия, Элизабет показала Эрмин три диска в конвертах из тонкой бумаги.

– Жо сам выбирал. Посмотри – австрийская оперетта и опера, где главную партию поет Карузо [34]34
  Энрико Карузо (1873–1921) – итальянский тенор, прославившийся благодаря неаполитанской песне «О sole mio» и арии в опере «Паяцы» Руджеро Леонкавалло.


[Закрыть], знаменитый итальянский тенор. А третья пластинка – это песни Ла Болдюк.

Молодая женщина обращалась с пластинками, как с редчайшим сокровищем, словно боясь, что при малейшем движении они могут сломаться. Жозеф взял диски из рук жены.

– Мне хотелось тебя порадовать, Эрмин, – сказал он. – Я понимаю, ты расстроилась из-за отъезда сестер, но я хочу, чтобы ты знала: наш дом – это и твой дом тоже! У тебя должна быть своя собственная комната – и теперь она у тебя есть!

Девушка с трудом сдерживала слезы счастья. Она и надеяться не смела на такую заботу и внимание.

– Вы так добры ко мне! – пробормотала Эрмин. Глаза ее блестели от слез.

– Не плачь, Эрмин, – попросила Элизабет.

– Может, мы, конечно, и добрые, но своего не упустим, – пошутил Жозеф. – Теперь тебе придется разучить несколько новых песен. И, если захочешь и хватит смелости, ты сможешь петь на сцене, перед настоящей публикой!

Эрмин посмотрела на него с удивлением. Петь перед публикой! В Квебеке тех времен не принято было, чтобы женщина работала. Достигнув определенного возраста, девушки выходили замуж, рожали детей и занимались их воспитанием. Конечно, некоторым доводилось немного поработать до брака, при условии, что эта работа не требовала специальной подготовки, но большинство сходилось во мнении, что женщина должна оставаться у семейного очага.

Жозеф думал также, и девушка знала об этом. Поэтому-то удивление ее было велико.

Элизабет отвернулась, чтобы спрятать смущение. Она была в курсе грандиозных планов мужа, но не одобряла их. Жозеф, скупость которого была известна всем жителям Валь-Жальбера, тратил деньги только в том случае, если был уверен, что они к нему вернутся с лихвой. Он рассчитывал поженить Симона и Эрмин, которая, он был уверен, своим голосом сможет заработать целое состояние. И состояние это должно остаться в семье. Накануне вечером, когда они укладывались спать, Жозеф изложил супруге продуманный до мелочей план действий.

– Я поезжу по шикарным заведениям на побережье озера Сен-Жан и переговорю с их директорами. В первую очередь съезжу в большой отель в Робервале, у них полно публики даже летом. Если Эрмин выучит несколько популярных песен, она сможет выступать на сцене после ужина. Да, именно «выступать на сцене» – так было написано в газете… Она еще слишком молода, чтобы уметь распоряжаться заработанным. Я буду откладывать ее деньги. Кое-что пойдет в наш кошелек – должна же она платить за свое проживание и питание…

– Жо, она много помогает мне по дому, – попыталась слабо протестовать Элизабет.

– Поверь, я знаю, как для нас лучше.

Решения Жозефа обсуждению не подлежали. С недавних пор, когда в его голове созрел замысел относительно будущей карьеры Эрмин, он все свое свободное время посвящал чтению газет. В местном отеле, куда он заходил на кружку пива, Жозеф внимательно слушал радио. В обществе происходили значительные перемены. Женщины все чаще устраивались на работу. Он вряд ли согласился бы отпустить на работу свою жену Элизабет, но будущность Эрмин, даже если девушке суждено было стать его невесткой, он рассматривал совсем под другим углом.

– Готово! – воскликнул Симон. – Пап, дай мне диск Ла Болдюк!

Старший из мальчиков поставил электрофон на буфет. Эрмин, сгорая от любопытства, подошла поближе. В чемоданчике оказался репродуктор, защищенный тонкой металлической сеткой. Арман приподнял рычаг звукоснимателя.

– Осторожно, негодник! – прикрикнул на среднего сына Жозеф. – Этот прибор легко сломать! Я запрещаю тебе к нему прикасаться!

Все затаили дыхание, когда электрофон включился и послышалось легкое монотонное жужжание. Симон опустил иголку звукоснимателя на край пластинки.

– Я умею им пользоваться, – горделиво заявил он. – В прошлом году такой себе купила тетка Кэролайн. Каждый раз, когда я приезжаю к ней на каникулы, мы слушаем новые диски!

Эрмин электрофон казался чем-то сродни волшебной палочке. Стоило зазвучать голосу Ла Болдюк, как она отшатнулась и замерла, зачарованная.

На этом диске была записана одна из самых популярных песен певицы, получившей широкую известность в Квебеке, но так и не избавившейся от характерного акцента, – песня «Кухарка». Эрмин, которая почти ничего не знала о музыке и певческом искусстве, показалось, однако, что голос у знаменитой Ла Болдюк тонковат. Жозеф слушал песню и смеялся от души – такими забавными ему показались слова.

Элизабет присела на стул и сложила руки на коленях.

«Мне больше нравится, как поет наша Эрмин», – думала она.

Арман принялся прыгать и кривляться, но Симон быстро успокоил его подзатыльником.

– От твоих прыжков паркет дрожит, а вместе с ним и буфет с проигрывателем! – сказал он брату. – Если диск поцарапается, его придется выбросить.

Потом они прослушали две арии из «Веселой вдовы» [35]35
  «Veuve joyeuse» (фр.) – оперетта Франца Легара, одного из мэтров венской оперетты.


[Закрыть]. Жозеф объявил, что пора садиться за стол.

– А второй сюрприз, пап? – спросил Эдмон.

– О, с этим сюрпризом будет куда больше хлопот, – пробормотал хозяин дома. – Я совсем о нем забыл. А ведь надо его покормить.

– Покормить?.. – переспросила Эрмин.

– Ну да. Он в хлеву. Представь себе, у нашей коровы появился товарищ.

Дети, не чуя под собой ног, бросились к входной двери. Наскоро переобувшись в резиновые сапоги, они помчались в хлев. Симон взял Эдмона на руки, Арман тянул за руку Эрмин. В доме осталась одна Элизабет – застилала стол скатертью.

Жозеф распахнул дверь в хлев, где обычно жила одна только корова. Ребята увидели красивого коня, который ел из яслей сено. Животное обернулось и всхрапнуло. Эрмин застыла в восхищении. Этот конь был куда стройнее тех тягловых лошадок, которые возили их в сахароварню. Он был гнедой, с темной гривой и хвостом. Длинное белое пятно тянулось ото лба к самым ноздрям. Девушке это пятно показалось очаровательно-кокетливым. Мысленно она сравнила его со снежной дорожкой.

– Сколько чудес случилось в вашем доме за один вечер! – воскликнула Эрмин радостно. – Я пробыла у сестер всего три дня, а теперь возвращаюсь и вижу, что все изменилось и появилась самая красивая в мире лошадь! Кто ее хозяин? Кто вам ее одолжил?

– Она моя, – горделиво выпрямился Жозеф. – Можешь ее погладить. Старый хозяин заверил меня, что лошадка послушная и приучена к седлу. Я купил и коляску. И очень доволен! Люди уезжают из Валь-Жальбера в город, рассчитывают найти там работу. Я получил Шинука [36]36
  Так называется теплый ветер в Скалистых горах. Название заимствовано из языка американских индейцев.


[Закрыть]и коляску почти даром.

– Жаль, что ты не можешь купить автомобиль, пап, – сказал Симон.

– Автомобиль! – фыркнул отец. – Хочешь по миру нас пустить? Машины ездят на бензине, а он стоит дорого. А лошадь питается сеном, зерном и травой. Этой весной в нашем распоряжении будут все пастбища поселка. Многие местные жалуются, что поселок, мол, уже не тот, что большинство лавочек закрывается. А я говорю, что из любой ситуации можно извлечь выгоду. Я вовремя купил свой дом, и никто не заставит меня его покинуть. К тому же я умею правильно вкладывать деньги.

С этими словами Жозеф щелкнул своими подтяжками и сплюнул на землю.

– Ты извлекаешь выгоду из несчастья тех, кому повезло меньше, чем тебе, – проворчал Симон.

– Замолкни, – прикрикнул на него Жозеф. – Благодаря мне ты получаешь деньги за то, что присматриваешь за динамо-машиной и прибираешься в цехах, которые вовсе не требуют уборки!

Эрмин их не слушала. Очарованная Шинуком, она подошла поближе к стойлу. Крепкий запах прекрасного животного напомнил ей о дне, проведенном в сахароварне, куда они приехали по заснеженной дороге на санях, запряженных двумя лошадьми. Она погладила коричневую лошадиную гриву.

– Мы с тобой подружимся, – прошептала она. – Вот посмотришь, я буду хорошо за тобой ухаживать. У тебя всегда будет свежая вода и хорошее сено.

Лошадь потерлась белым лбом о бедро, потом внимательно посмотрела на девушку. Во взгляде карих глаз читались доброта и доверие. Эрмин осмелилась погладить нового знакомца.

Маленький Эдмон последовал ее примеру, но до головы Шинука достать не мог, поэтому провел ладошкой по лошадиному животу.

– Теперь у нас есть на чем поехать в Роберваль или в Шамбор, – объявил Жозеф. – Я научу тебя править коляской, Эрмин. Это просто. Тем более что Шинук слушается голоса и малейшего движения уздечки.

– С удовольствием! – отозвалась девушка. – Я боюсь тягловых лошадей, но Шинук такой милый! Смотрите, он хочет, чтобы я его еще погладила!

Обилие новых впечатлений, равно как и доброта Жозефа, тем более неожиданная, потому что по характеру он был брюзга и ворчун, привели девушку в восторженное состояние. Эрмин показалось, что она стоит на пороге восхитительной жизни, наполненной свободой и песнями.

– Я буду кормить Шинука, – сказала она. – По утрам и по вечерам. А летом буду водить его на луг.

Элизабет позвала всех в дом. За столом семейство весело болтало и смеялось. Эрмин не отставала от остальных. Казалось, она совсем не грустит о том, что монахини, в том числе сестра Викторианна, уехали навсегда. Особенно странным это показалось Жозефу.

– А ведь сестра-хозяйка была тебе как мать, – вдруг сказал он, когда все перешли к десерту. – Я думал, ты весь вечер будешь грустить. Бетти я сказал даже, что тебя будет трудно утешить.

Девушка моментально залилась краской. В словах Жозефа она услышала упрек в неблагодарности.

– У меня не было времени думать об этом, – едва слышно сказала она. – Стоило сестрам уехать, как в спальне я нашла Шарлотту. А потом я убирала…

– Девочка права! Ты преувеличиваешь, Жозеф, – отрезала Элизабет. – Мы сделали все, чтобы развлечь Мимин, чтобы она не грустила, и вот теперь ты упрекаешь ее в том, что ей весело.

– Что ж, если нам удалось ее развеселить, тем лучше, – отозвался сконфуженный супруг.

На этот раз Эрмин не смогла сдержать слез. Ей показалось, что Жозеф сожалеет о своей щедрости.

– Мне лучше у вас, с вами! Лучше, чем с сестрами, – бормотала она, всхлипывая. – Я так люблю Бетти! Мне всегда хотелось называть ее «мама», но я не имела на это права. А сестра Викторианна думала только об одном – как бы сделать меня монахиней. И постоянно заставляла меня молиться – утром, днем, вечером, а в некоторые праздники – даже ночью…

Эдмон вскочил со своего стульчика, подбежал к девушке и прижался щекой к ее плечу. Элизабет тоже встала и подошла, чтобы обнять Эрмин.

– Ну, теперь ты доволен, Жо? – спросила она у мужа. – Теперь она расстроилась. Как не вовремя ты вспомнил о сестрах! Симон, передай-ка мне бутылку с шерри. Мимин нужно взбодриться, она вся дрожит.

Жозефу показалась странной идея угостить девушку вишневой настойкой, однако запрещать он не стал.

– Если б тебя увидел сейчас аббат Деганьон! – не удержался он от замечания. – Он и так обещает геенну огненную тому, кто позволяет себе глоток вина по праздникам!

– Немного наливки пойдет ей на пользу, – заявила его жена. – Пара глотков, не больше.

Через несколько минут никто и не вспоминал о неприятном инциденте. Симон пошел в гостиную и снова поставил диск Ла Болдюк. Веселая мелодия гармоники и игривые слова песни «Кухарка» подняли всем настроение.

 
Умна не по годам
Кухарка-хохотушка:
Блюдет свои стада,
Как добрая пастушка;
Глядишь – и там и тут
Поклонники снуют:
Толстые, худые,
Юные, седые,
Серьезные, смешные…
Ура нашей кухарке!
 

– Я с трудом разбираю слова, – с удивлением отметила Эрмин.

– Тем лучше! – ответила Элизабет. – К тому же у тебя, спасибо сестрам, нет такого ужасного акцента, как у нее. Жо, я бы сказала, что слова у этой песни слишком нескромные!

– В них нет ничего такого, Элизабет, – отозвался муж, хотя глаза его хитро блестели. – Просто веселая песенка. Поэтому-то люди и любят эти песни. Я их понимаю. «Глядишь – и там и тут поклонники снуют», – подпел он и подмигнул супруге.

Через час все разошлись по спальням. Эрмин осталась одна в своей новой комнате. От слез и от вишневой настойки слегка болела голова.

«Жозеф сказал не подумав, – размышляла девушка, присев на край кровати. – Но он, наверное, прав: я рада тому, что осталась в Валь-Жальбере. Нелегко жить, во всем подчиняясь монахиням…»

Она погладила стеганое одеяло и долго смотрела на наряженную елку. В золотистом свете ночника эта оформленная в пастельных тонах комната показалась ей невероятно красивой.

«Все-таки мне очень повезло», – заключила девушка.

Перед глазами возникло исхудавшее личико Шарлотты. В этот вечер Эрмин пообещала себе, что больше никогда не станет жаловаться.

«Мне было бы очень грустно, если бы я не видела эти клены осенью, когда они становятся красивого красного цвета… Ужасно не видеть летнее небо и морозные узоры на окнах. Спасибо, Господи, что ты даровал мне счастье любоваться красотами природы!» – думала она, устраиваясь поудобнее на приятно пахнущей мылом простыни.

Однако сон не шел к ней. В голове у Эрмин теснилось множество вопросов.

«Почему Господь, чья доброта безгранична, который любит нас, как своих детей, решил послать в мир болезни? Сестра Мария Магдалина была красивой и щедрой. Почему она умерла такой молодой? И Шарлотта… Она не заслужила того, чтобы стать слепой…»

Где-то далеко, возможно, на возвышающемся над поселком холме, возле плотины, которая перегораживает реку Уиатшуан, завыл волк. Девушка свернулась клубком.

«Волки не подходят к поселку, – попыталась она успокоить себя. – Наверное, это воет ездовая собака. Собака из упряжки заблудившегося траппера…»

Она смежила веки и увидела тот же сон, который приходил к ней сотни раз. В этом сне было много-много снега. Она увидела темноволосого и бородатого мужчину с суровым лицом. Он громко кричал, подгоняя своих собак. Серые, с яркими желтыми глазами собаки галопом неслись по бескрайней заснеженной равнине. Потом появилась женщина, очень молодая и очень красивая, с небесно-голубыми глазами. На руках она держала маленькую Эрмин.

– Мама! Мама! – закричала девушка и… проснулась.

Элизабет склонилась над ней и погладила по щеке.

– Ты очень громко кричала, Мимин. Ты звала свою мать. Бедный мой котенок!

Эрмин притянула руку молодой женщины к губам и стала ее целовать.

– Мне снова снился тот же сон. Извини, что разбудила тебя, Бетти.

– Сегодня ты переволновалась. Спи, моя дорогая.

Элизабет бесшумно вышла. Эрмин широко открытыми глазами долго смотрела в темноту. Она была уверена, что во сне видела свою мать, поэтому постаралась вспомнить ее лицо. Однако на следующий день воспоминания о приснившемся стали размытыми, словно уступив место событиям нового дня.

В тот же день на Валь-Жальбер обрушилась зима. За несколько часов температура воздуха опустилась до минус тридцати. Мороз сковал все окрестности и воды озера Сен-Жан.

В канун Рождества Жозеф и Симон допоздна задержались на фабрике. Они вернулись усталыми и замерзшими. Дома их ждали приготовленные Элизабет праздничные костюмы и вкусный ужин.

– Мы с Эрмин уже были на мессе, – сказала она мужу. – Аббат Деганьон не сердится на вас за то, что вы ее пропустили. Вам лучше побыть в тепле.