Текст книги "Душа Пандоры"

Автор книги: Марго Арнелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Глава двенадцатая. Дельфийская сивилла

– Раз даже Сфено оказалась бессильна разрушить скрепы на твоей душе, значит, чары, опутавшие твой разум, и впрямь серьезны. Я не знаю, как преодолеть их, чтобы отыскать ключ к нахождению пифоса, а после и его самого. Но знаю ту, что должна нам помочь. Дельфийская сивилла.

Деми растерянно взглянула на Кассандру.

– Но вы же сами пророчица.

– Я вижу будущее, но не прошлое и настоящее, скрытое в глубинах чужой души. – Она указала рукой на грудь Деми, на незримую печать, что пряталась внутри. Уклончиво добавила: – Способности Герофилы многократно превосходят мои, в ней есть то, чего я лишена. Все гадалки, провидицы и пророчицы, коих в Алой Элладе немало, обращаются за мудростью к ней, пророчице первородной. Отправляемся прямо сейчас.

Поманив ее, Кассандра царственно кивнула Харону. Не успела Деми попрощаться с Ариадной, как ее объяла темнота, вызванная легким касанием перевозчика душ.

– Где мы? – спросила Деми, как только тьма перехода рассеялась.

Вокруг шумел город. Кричали торговцы, пересмеивались юные прелестницы, бесновалась детвора. На женщинах – каскадом ниспадающие с плеч пеплосы, будто сотканные из слоев и складок. На мужчинах – куда более скромные хитоны и гиматии. На алеющее над головой небо она старалась не смотреть: от одного только воспоминания о происходящей наверху битве ее мутило.

– В Дельфах, разумеется, – поведя плечом, отозвалась Кассандра.

– Разумеется… – пробормотала Деми.

Доводилось ли ей бывать в настоящих Дельфах? Хотя какой из двух городов вообще считать настоящим? Они оба истинны, хоть и параллельны друг другу.

С языка едва не сорвалось: «Разве Никиас не должен всюду меня сопровождать?» – но она вовремя его прикусила. Не хватало только, чтобы Кассандра и Харон решили, будто Деми хочет видеть его рядом. Успеет еще хлебнуть ледяной ненависти, что так и сочится из него.

Вместе с тьмой, когда Никиас выпускает ее на свободу.

Дом дельфийской сивиллы Герофилы, перед которым остановилась Кассандра, больше напоминал храм. Идеально круглое здание окружала колоннада из высоких, в два человеческих роста, каменных колонн. Двери нет, окон тоже – только арки, заставившие Деми удивленно вздернуть бровь. Неужели знаменитая сивилла не боялась врагов? Мало ли на свете людей, которым не пришлись по вкусу ее пророчества.

Вряд ли смертные Алой Эллады так уж сильно отличались от жителей Земли, если даже богам не понаслышке были знакомы жестокость и ненависть.

Харон остался ждать за стенами дома-храма, не выказывая никакого желания почтить своим присутствием «первородную пророчицу». Деми вошла следом за Кассандрой, поразившись скудности, даже аскетичности окружающей обстановки. Комната в храмоподобном доме оказалась всего одна, и в ней не было ничего, кроме каменных скамей, которые заметно поистрепало время.

Думая о бессмертной, что жила в таком скромном обиталище, Деми ожидала увидеть грациозную женщину, не уступающую по красоте Кассандре или даже Ариадне. Черноокую ведунью или высокую эллиниду с фарфоровой или оливковой кожей. Женщину, словно сошедшую с фрески Микеланджело в Сикстинской капелле.

Но сколько бы предположений Деми ни строила, реальность превзошла все ее ожидания. Ведь дельфийская сивилла уже давно не была человеком.

Теперь стали ясны недавние слова Кассандры.

– Что-то не так, кареглазая? – Герофила забавлялась реакцией Деми, что застыла посреди комнаты с неприлично открытым ртом.

С вызванной шоком прямотой Деми спросила:

– Вы – призрак?

Кассандра с осуждением покачала головой, однако Герофила лишь рассмеялась громче.

– Твои слова истинны, дитя, а глаза – зорки.

Явное подтрунивание, ведь не понять истинную сущность дельфийской сивиллы было невозможно. Все потому, что Герофила оказалась полностью прозрачной. Деми с трудом угадывала ее черты, словно набросанные карандашом на листе бумаги. Абрис стройной фигуры, овал лица, очертания губ, глаз и носа. И все это – сверкающими серебристыми штрихами с призрачно-голубым отливом.

– Но разве… Разве мертвые здесь не уходят в царство Аида? А потом не перерождаются?

– Все так, дитя. Однако я отказалась и от царства мертвых, и от перерождения.

– Но почему?

– Здесь, за чертой жизни, мне видно то, что не видно смертным, – просто сказала Герофила.

Деми покачала головой. Отречься от череды инкарнаций ради того, чтобы сохранить свою силу… Смогла бы так она?

И тут же ответила себе – нет, не смогла бы. Прежде она никогда не встречала духов, но что-то подсказывало ей, что их жизнь разнообразной не назовешь. Да и к тому же… Кто способен полюбить призрака?

– Вам не одиноко? – тихо спросила Деми.

Герофила снова рассмеялась. Покружилась по комнате, словно бабочка с полупрозрачными крыльями, которую создал не обделенный фантазией демиург. Ног у нее не было – или их, не прорисованных мирозданием, попросту оказалось не видно. Вот она и скользила по воздуху, словно легкий газовый платок, брошенный на ветру.

– Дитя, мне некогда скучать. В мой дом стекаются пророчицы со всей Алой Эллады. Я наставляю их, я учу их, я открываю им глаза. Я вырастила уже десятки поколений пророчиц. И я помогаю тем, кто в этом нуждается. Это и есть мое предназначение. Другого я себе не представляю.

– И вы почти идеально говорите на новогреческом, – уже почти устав удивляться, сказала Деми.

– Говорю, – польщенная ее замечанием, отозвалась Герофила. – Для таких, как я, завеса между мирами – не препона. Ваш мир, Изначальный мир, для меня любопытен. Обычные эллины лишены возможности его увидеть, а я наблюдала закаты и рассветы эпох, не говоря уже о смене зим и лет. Я видела сотни народов. Я знаю сотни языков, хоть и не говорю на них – здесь, в Алой Элладе, меня едва ли поймут…

Деми устало потерла лоб. Казалось, еще немного – и ее разум взорвется в попытке осознать все то невообразимое, что ей открылось.

– Но ведь ты здесь наверняка не для того, чтобы говорить о старушке Герофиле? – Сивилла рассмеялась собственной шутке. Смех резко оборвался, будто время для веселья на невидимом таймере закончилось. – Ты хочешь поговорить о той магии, что окутала твою душу, словно паутина?

– Что вы видите, кирия? – благоговейно спросила Кассандра. Во всяком случае, так ее причудливое обращение к дельфийской сивилле перевела для себя Деми.

– Печать на ее душе. Сильную магическую метку. Магия сильна, да вот только творец ее оказался неопытен в чарах разума. И, кажется, затронул больше, чем хотел.

Кивнув, Деми рассказала Герофиле о своей амнезии и на какое-то время снова лишилась дара речи, пока сивилла сыпала медицинскими терминами на новогреческом, древнегреческом и на латыни.

«Если быть духом – значит знать обо всем на свете, может, не такая уж и плохая это перспектива?» – подумалось ей.

Когда Герофила перешла с медицинских терминов на эзотерически-магические, оживилась Кассандра. Они начали взахлеб обсуждать некие ментальные связи, заслоны с барьерами, пробоины в ментальных щитах, психическую защиту, инкарнацию с изъяном, печати и еще десятки вещей, от которых у Деми разболелась голова. Она уже не пыталась вникать, дожидаясь счастливого момента, когда ей объяснят на пальцах, что произошло с ней в прошлом и почему.

– Память твоей души опутана крепкими ментальными цепями, что стирают все твои воспоминания о себе самой, позволяя им жить лишь до рассвета, – нараспев произнесла Герофила. – Но это ты, думаю, поняла уже и без меня. Отчего так сложилось, я тоже не знаю. Может статься, печать ставили в спешке, может, не хватило опыта. Однако в конце концов стерлось не только твое прошлое, магия затронула и настоящее, стирая его, как ластик – карандашный набросок. Нужно сломать печать, но сделать это очень осторожно… Если сработать неправильно, будут плохие последствия.

– Хуже, чем моя амнезия? – усмехнулась она.

– Хуже, – сухо ответила за Герофилу Кассандра.

Деми поспешно убрала усмешку с лица.

Какое-то время две пророчицы обсуждали что-то, по-видимому, не предназначенное для ее ушей, на чистом древнегреческом, а потому смысл их беседы от нее ускользнул. Уже собираясь уходить, Деми неожиданно для себя самой остановилась у порога.

– Вы знаете, кто победит в этой войне? – тихо спросила она у дельфийской сивиллы.

Кассандра побледнела. Почему? Никогда не задавала Герофиле этот вопрос? Может, даже боясь ответа?

– Что бы ни утверждали мойры, будущее переменчиво, – нараспев произнесла Герофила. – Оно податливо, словно глина, из которой тебя, Пандора, вылепил Гефест. Оно подчиняется нашим решениям, нашим поступкам. Сейчас я вижу, как Арес восходит на Олимп, и вся Алая Эллада низвергается в бездну хаоса. Но все еще может измениться.

Деми вышла из дома сивиллы, ощущая острый ком в горле. Если Кассандра и впрямь никогда не спрашивала у Герофилы ответа на мучающий всех эллинов вопрос…

Что же, она по-своему была права.

Едва Деми успела оправиться от знакомства с духом дельфийской сивиллы и ее видения о победе Ареса, как настала пора новых потрясений. Стоило только ей и Кассандре выйти за пределы храма, как Харон напряженным тоном сказал:

– К вам гости.

Гостья оказалась одна. Она вынырнула из тени ближайшего дома, будто только их и ждала. Шелковое платье цвета неба Эллады облегало стройную и слишком высокую для человека фигуру, словно вторая кожа. В лице незнакомки застыло нечто такое, что затмевало ее красивые черты. Нечто голодное, хищное.

В глазах то ли смерть, то ли пламя. Черные волосы собраны в причудливую прическу – хитроумно закрученные пучки волос, которые Деми поначалу приняла за рожки. Неестественно алые, пусть и не тронутые помадой, губы. Возникло жутковатое ощущение, что незнакомка только что припадала к колотым ранкам на шее жертвы, а оторвавшись, не успела вытереть рот.

– Аллекто, – с тем же напряжением, что прежде звучало в голосе Харона, произнесла Кассандра.

Деми вздрогнула. Она стояла перед самой богиней мщения. Та, которую называли безжалостной и непримиримой, в упор смотрела на нее. Полилась трудноразличимая речь на древнегреческом. Однако осознав, что Деми ее не понимает, Аллекто легко перешла на кафаревусу. Распознать ее оказалось немного проще.

– Пандора… Я долго тебя искала. Не люблю незавершенные дела.

– Незавершенные дела? – выдавила та, подозревая, что подобная формулировка не сулит для нее ничего хорошего.

– Многие жаждут твоей смерти, а я и мои сестры-эринии[22]22
  Эринии – богини мести, рожденные Геей, впитавшей кровь оскопленного Урана. Преследуют преступника, насылая на него безумие.


[Закрыть] – глас этих многих. Все просто: люди просят убить тебя за твои прегрешения, а я их желания исполняю.

Деми инстинктивно отступила на шаг. Аллекто распалась на темные призрачные фигуры, отражения себя самой. Из ее касающейся земли тени поднимались существа с раззявленными в немом крике ртами. Там, где у людей должны быть глаза, развевалось дымчатое нечто: то ли эфемерные щупальца, то ли сотканные из тьмы змеи. Аллекто словно рождала демонических сущностей, одну за другой, из собственной тени.

Эринии. Куда менее могущественные, чем сама Аллекто, и, кажется, даже неспособные говорить… Вот только смертоносными от этого быть они не переставали.

В руке Аллекто появился хлыст. Резкий удар, свист воздуха – и хлыст оплел щиколотку Деми. Харон ринулся к ней, но опоздал. Одно еле уловимое движение Аллекто, и четыре эринии, став плоскими и двумерными, захватили в плен его тень. У Деми глаза на лоб полезли, однако куда большим сюрпризом оказалось то, что Харон не мог сдвинуться с места. Судя по дерганым движениям плеч, он рвался им с Кассандрой на выручку, но оставался неподвижен. Видимо, оттого, что его собственную тень пригвоздили к земле.

– Ты не можешь ее забрать.

– Не вмешивайся, Кассандра, – холодно произнесла эриния.

– Она нам нужна.

– Убедишь? – Аллекто изогнула тонкую, словно стрела, бровь.

– Она – Пандора, – веско сказала Кассандра. – Только она способна открыть пифос и выпустить надежду, чтобы исцелить этот мир.

И все же ее имя в устах пророчицы прозвучало сухо, почти обличительно, пряча под собой скрытый посыл: «Та, что явилась исправить то, что когда-то натворила».

– Мне-то какое дело до этой войны? – равнодушно пожала плечами Аллекто. – Это вы спутали Алую Элладу с шахматной доской и все мечетесь, пытаясь решить, за черных играть или за белых.

В любое другое время Деми бы удивила осведомленность древней богини в развлечениях Изначального, как его здесь называли, мира. Но сейчас она была слишком скована страхом, чтобы чему-то удивляться. Перед лицом полутеневых тварей, что кружились, голодные, рядом с ней, она вообще не способна была чувствовать никаких эмоций, кроме одной – всепоглощающего ужаса.

– Мне неважно, кто победит, Зевс или Арес. Я и мои сестры делаем то, для чего рождены: вершим правосудие. Так, может, и тебе, Кассандра, заняться своей работой? Или хотя бы не мешать мне делать мою?

Еще две эринии отделились от хоровода, что кружил вокруг Деми, и напали на тень Кассандры. Но и без того было очевидно: они трое не в состоянии дать отпор Аллекто и ее своре. Дар Кассандры – прорицание, дар Харона – перемещение между мирами… У Деми вообще никаких даров: та еще ирония, если учесть значение имени ее души. Но когда Пандоре дали его, на ее стороне были боги, а сейчас… Она практически сама по себе.

Харон был слишком далеко от Деми, и на его пути стояла Аллекто. То ли сотканные из теней создания не знали, что сковывающие тень чары на силу перевозчика душ не подействуют. То ли его магия оказалась сильнее той, что текла в венах самих эриний… Как бы то ни было, когда Харон исчез, их словно сдуло шквальным ветром, разбросало в разные стороны.

Чего Деми не ожидала, так это того, что он бросит их с Кассандрой на произвол судьбы. К горлу подкатила горечь. «Ты действительно думала, глупая, что хоть что-то значишь для Харона? Ты для него лишь незнакомая чужачка, которая обрекла на страдания сотни тысяч людей».

Но ладно она, а Кассандра?

– Хорош защитник, – язвительно расхохоталась Аллекто. Улыбка стекла с ее лица, словно вода с восковой картины. Глаза сузились. – Уничтожьте ее!

Эринии бросились на Деми, оскалив рты, словно перепутав их со звериной пастью. Одна тварь толкнула ее вполне осязаемыми руками на землю, и теневые щупальца, венчающие голову эринии подобно короне, потянулись к ее лицу. Деми завопила, но крик резко оборвался, когда она утонула в чужой тени. Кто-то огромный возвышался над ней, закрывая собой спрятанное за алой пеленой тусклое солнце.

Деми не знала, что сильнее повергало в ужас: сам рост великана, который мог достать головой до крыши четырехэтажного дома, или десятки рук и голов, растущие на его теле, будто древесные грибы на коре дерева. Казалось, великан поглотил множество человек, которые со временем отвоевали себе пространство на его могучем туловище.

Тошнотворное, признаться, зрелище.

Еще сложнее сказать, кто ужасал ее больше: эринии, что жаждали разорвать ее на части, или жуткий уродливый гигант, который был на ее стороне.

И все же, когда гекатонхейр, наклонившись, поднял в воздух накинувшуюся на Деми эринию и отбросил в сторону, как надоевшую куклу, из груди вырвался облегченный вздох. Харон не бросал их. Он вернулся с подмогой. Да еще какой!

Его выбор был безупречен: даже десятки эриний неспособны охватить и сковать тень гекатонхейра, накрывшую землю гигантским черным пологом. Сам же великан с легкостью отрывал демонических духов мести, присосавшихся к тени Кассандры как пиявки. Мелькали в воздухе его огромные руки. Головы угрожающе ревели сонмом голосов.

В миг, когда стараниями гекатонхейра Деми и Кассандра освободились от эриний, настала очередь главной из них.

Аллекто хлестнула плетью, но обездвижить смогла лишь одну из рук гекатонхейра. А их у него оставалось еще девяносто девять. Взвизгнув от отвращения, когда вся эта гроздь могучих конечностей потянулась к ней, Аллекто бросила, глядя на Деми:

– Если не я, так Немезида, крылатая жрица возмездия, все равно тебя настигнет. От себя самой тебе не убежать.

Богиня мщения распалась в воздухе на дымчатые хлопья. Эринии растворились в пустоте вместе с ней.

Гекатонхейр стоял, широко расставив ноги, и молча смотрел на Деми. Ей от этого взгляда хотелось исчезнуть вместе с духами мести.

– Я верну его охранять Тартар, – бросил Харон.

– Будь так добр, – выдавила Деми.

Полуживая от пережитого ужаса, она медленно поднялась с земли. В голове до сих пор звучали слова Аллекто. Даже хорошо, что она забудет их с первым рассветом.

Вернувшись, Харон перенес их в пайдейю. В уже хорошо знакомой Деми комнате находились и Никиас, и Ариадна.

– На нас напали, – сухо сообщила Кассандра. – Боюсь, Аллекто теперь охотится за Пандорой. Нам нужно быть начеку.

– Замечательно, – процедил Никиас, облокотившись о стену и сложив руки на груди. – Теперь нам всем придется быть ее няньками.

– Я хочу этого не больше тебя, – выпалила Деми. Вздохнула: – Выходит, эринии – что-то вроде местных наемных убийц? Получают заказ от людей и исполняют его?

Ариадна задумалась на мгновение.

– Не совсем. Они не только убийцы, но и судьи. Скорей, я бы назвала эриний палачами. Что бы там ни говорили, невиновных они не трогают. – Она тут же осеклась. – Ох, прости. Я не хотела сказать, что ты виновна…

– Абсолютно виновна, по мнению этих людей, – тихо ответила Деми.

– Разве только их? – ледяным тоном осведомился Никиас.

Пропустить его слова мимо ушей, не допустив их к уму и сердцу, было нелегко… Но необходимо. Достаточно чувства вины, что терзало всякий раз, стоило только ей вспомнить свое истинное имя. Имя ее души.

Деми еще только предстояло научиться жить с осознанием, что ее ненавидит весь мир.

Глава тринадцатая. Царство Аида

– Объясните еще раз, зачем мы спускаемся в царство Аида? – ежась, спросила Деми.

Замерев посреди Акрополя, они ждали Харона, который вместе с Кассандрой отлучился по какому-то срочному делу. Ариадна с улыбкой приветствовала знакомых Искр, Никиас по обыкновению был безучастен, а Деми уговаривала себя не поддаваться охватывающей ее нервозности.

Неотвратимо наступал вечер. Время забывать.

Из брошенных Кассандрой слов она поняла лишь одно: некая колдунья по просьбе пророчицы готовила сложный ритуал, и в царство мертвых они пришли за одной из его составляющих.

– Нам нужна река памяти, Мнемозина, и ее дух, который может открыть нам тайны твоей памяти.

– Мнемозина – это живое существо? – изумленно спросила Деми.

– Существо – хорошее слово, – рассмеялась Ариадна. – И все же она нечто большее. Если быть точнее, богиня, обладающая так называемой памятью воды. В мире мертвых течет и другая река, Лета. Все отправленные в царство Аида, чью нить своими ножницами перерезали мойры…

– Умершие, проще говоря. – Деми ценила тактичность Ариадны, но иногда для нее было неподходящее время.

Та улыбнулась своей мягкой улыбкой.

– Умершие, да. Едва оказавшись в царстве Аида, они должны выпить воды из реки Леты, чтобы навеки оставить прошлое позади. Когда их душа будет готова переродиться, они пьют из Леты снова – на этот раз чтобы вернуться в мир живых, не храня память о пережитом и увиденном в мире мертвых. Без Забвения, второго имени Леты, новой жизни для душ не было ни в одном из миров.

– Но ты ведь помнишь о своем родстве с Фоантом…

– Я говорила об обычных смертных, – замявшись, сказала Ариадна.

Несмотря на всю ее колдовскую силу, на опыт и мудрость, что она накапливала не годами, не десятилетиями – веками, ей, казалось, неловко было подчеркивать собственную исключительность, свое отличие от других.

– Есть инкарнаты, отмеченные божественным прикосновением, чьи души проносят в себе дары в следующие жизни. Другое благословение богов – пронести сквозь века опыт, знания и память. После того, как был открыт пифос, а ты… Пандора исчезла, мой дар оказался слишком важен для богов. Тогда сам Зевс благословил меня, словно впечатал искры магии в мою душу. Дионис же наградил меня способностью хранить воспоминания о прошлых жизнях.

Деми задохнулась от мысли, что находится рядом с девушкой, дважды благословленной богами. Девушкой, которую любил бог. Впрочем, наверняка их чувства остались в далеком, далеком прошлом. Да и представить Диониса однолюбом сложно. Скорее он ветреный и смешливый, каким в ее сознании сохранился их общий сын Фоант.

Обиду на бога в Ариадне Деми, впрочем, тоже не чувствовала – об обратном говорила и блуждающая теплая улыбка на ее губах. Умела ли Ариадна вообще таить на кого-то обиду?

А ведь и у Пандоры было свое особенное прошлое. Если мифы не врали, она была возлюбленной самого титана. Как же его звали?..

– А что с моей семьей? – волнуясь, спросила она.

Странной казалась сама мысль о том, что в Древней Греции, которую тогда еще не успели окрестить Алой Элладой, у нее была семья.

– Забудь ее. Они о тебе забыли.

Голос Никиаса распорол пространство, словно острое стальное лезвие. Деми вздрогнула, только сейчас вспомнив, что все это время он стоял позади. Наверное, в каком-то смысле ее память оберегала свою хозяйку: она чувствовала кожей нежелание Никиаса находиться здесь.

Рядом с ней.

– Не слушай его. – Ариадна бросила на Никиаса взгляд, полный упрека. – Не знаю, что стало с Эпиметеем и сохранил ли он память о прошлом… И мне жаль, что современные греки едва ли помнят о вашей дочери Пирре. А ведь именно она вместе со своим мужем Девкалионом стояла у истоков появления нового человечества.

В висках Деми запульсировала кровь. Ее дочь…

– Пирра и Девкалион оказались единственными, кто выжил после Великого потопа, – продолжала Ариадна. – Легенды говорят, что сам Зевс хотел таким образом погубить людской род. Выбирая тех, кто все же достоин спастись, он выбрал именно Девкалиона, сына титана Прометея и океаниды Климены. Зевс велел ему построить ковчег и приготовиться к долгому плаванию. Но знаешь… Я думаю, причина того, что вину за Всемирный потоп греки возлагают на Зевса, – суеверный страх людей перед богами, страх получить наказание от них за свои грехи. Ведь каждый человек в глубине души понимает, что так или иначе грешен.

– Не замечал за тобой склонности к философствованиям, – обронил Никиас.

– Как бы то ни было, твоя дочь и Девкалион, за чистоту своих душ получив благословение Зевса, спаслись от Всемирного потока, который так и назвали Девкалионовым. И именно на их плечи легла священная миссия возродить человеческий род.

Деми покусала губы, охваченная странными эмоциями.

– Не бог весть как они справились, а? – хохотнул Никиас, однако в его голосе не было смеха, только яд.

– Ненавидишь весь человеческий род, а? – передразнила Деми.

Может, и не самое лучшее решение – дерзить эллину, от одного вида которого ей становилось не по себе. Однако речь шла о ее дочери. Пускай она совсем не знала Пирру и была слишком молода даже для подобия материнского инстинкта, но чувства, вспыхнувшие внутри, вылились в стихийный протест.

Никиас сосредоточил на ней взгляд синих глаз. Как столь яркие, пронзительные, они могли выглядеть такими опасными?

– Не ненавижу, но презираю. Они так ничего и не поняли. Да, большинство людей лишены божественного благословения, которое позволило бы им сохранить память об их прошлых жизнях, но они всегда могут учиться на ошибках других. И на своих же собственных, хоть и не зная этого, ошибках. Но зачем? Для этого ведь надо думать.

– Ты несправедлив, – негромко, но твердо сказала Ариадна. – Нечестно говорить за всех людей в этом мире.

Никиас был слишком вспыльчив, чтобы вести спокойную полемику. Слишком убежден в своей правоте и нетерпим к чужим аргументам. Он подтвердил ее мысли, грубовато оттеснив плечом, чтобы увеличить расстояние между ними. Однако не ушел совсем, а маячил рядом. После нападения эриний Никиас, кажется, готов был не отходить от Деми ни на шаг. С любым другим парнем и в любой другой ситуации подобное внимание ей, может, и польстило бы…

– Ты говорила о забвении… – тряхнув головой, чтобы вытрясти из нее посторонние мысли, произнесла Деми. – Я могла выпить из реки Леты и забыть свою прошлую жизнь?

– Могла бы. Возможно, даже сделала это. Однако такая версия не объясняет барьер в твоей памяти, преодолеть который не смогла даже горгона. Не объясняет печати, которую разглядела Сфено.

– И не объясняет моей амнезии, – тихо продолжила Деми.

Харон наконец объявился в Акрополе вместе с Кассандрой. Пророчица почти сразу же скрылась в своем «кабинете», лишь бросив, что не будет сопровождать Деми.

«Вас и так уже целая толпа».

«Она – не боец», – отчего-то всплыло в голове. Не словами или воспоминаниями, скорей ощущениями. Ариадну, несмотря на ее нити, Деми тоже слабо представляла в роли воина. Никиас с его жуткой и странной магией единственный без всяких сомнений подходил на роль ее телохранителя, но и в самом Хароне ощущалась некая сила… Одно то, как легко он преодолевал расстояния, способный вызвать из недр Эллады самое опасное из созданий, позволяло чувствовать себя рядом с ним как за каменной стеной. Может, он равнодушен к Деми, как Кассандра, или ненавидит ее, как Никиас и как те, что послали за ней эриний… Но он сделает все возможное, чтобы выполнить свою миссию – сохранить жизнь той, что способна отыскать пифос.

Харон перенес Деми, Ариадну и Никиаса в город Элевсин, что находился неподалеку от Афин. Прямо к храму Аида. У подножья скалы вглубь уходили многочисленные ступени. Двое инкарнатов и один бессмертный направились туда, а Деми замерла на месте.

Своей архитектурой Элевсин мало чем отличался от Афин. Здесь было все то, что она видела в Акрополе: сложенные из белого камня храмы и здания с частоколом высоких колонн… Но что-то было не так, что-то саднило, зудело и беспокоило ее рассудок.

– Я помню этот город другим, – ощупывая взглядом пространство, сказала Деми.

– Каким ты его помнишь? – осторожно спросила Ариадна.

– Нам некогда заниматься вся… – начал Никиас.

– Разрушенным.

Харон с Ариадной переглянулись. Никиас с шумом вытолкнул воздух сквозь ноздри и облокотился на скалу, сложив руки на груди.

– Ты помнишь Элевсин другого мира, мира Изначального. Тот, что сейчас зовется Элефсис. Тот, от которого за давностью лет остались одни руины.

Они подошли к трещине в скале – черному провалу рта, в котором прорезались каменные зубы ступеней. Деми осторожно принялась спускаться по ним, отчаянно пытаясь сосредоточиться не на мысли, что направляется в ад – то есть в царство мертвых, – а на предстоящем деле. Ей выпала возможность вспомнить все – и больше не забывать. Навсегда избавиться от чувства, что она, потерянная, в одиночку блуждает в тумане, а порой и вовсе в кромешной темноте.

Ступени привели ее в странное место, для которого земля Алой Эллады стала и небом, и потолком. Всюду голая выщербленная пустошь, будто ничто порожденное природой, даже камень, здесь неспособно существовать. Это было русло высохшей реки с перекинутым через нее белым мостом, выточенным, казалось, из костей, сплавленных, слитых друг с другом.

Харон привел их к берегам исчезнувшего Стикса, по которому он когда-то вез людские души. На берегу, у торчащего из земли осколка колонны сидела завернутая в черный хитон женщина. Тонкая, едва ли не тощая фигура, черные волосы… И ожоги, покрывающие неестественно белую кожу. Незнакомка, казалось, дремала, но как же преобразилось ее усталое лицо, когда она увидела Харона! Она поднялась, оправляя хитон, и ее черные, ясные глаза – самое прекрасное, что в ней было, – заблестели.

– Привет, старушка, – с неловкой улыбкой поприветствовал ее Харон.

Деми остолбенела. Бессмертный перевозчик душ умел улыбаться!

– Зачем ты вернулся в царство Аида? – спросила она звонким голосом.

Деми послала своей вечной спасительнице (и осведомительнице) Ариадне вопросительный взгляд. Та, преисполненная печали, кивнула на дно усохшей реки, заставив Деми тихонько ахнуть. Если Мнемозина была и рекой, и богиней, выходит… Перед ней стояла Стикс? Об этом говорили и ожоги, что появились на ее теле – вероятно, после того как вскипели воды ее реки, – и взгляд, обращенный на Харона.

Их многое, должно быть, связывало. По меньшей мере века, которые Харон провел, перевозя людей через поток. И наверняка долгие, долгие разговоры.

Стикс не исчезла вместе с рекой, что являлась ее воплощением, но и прежней быть наверняка перестала. Какой она была раньше? Беспокойной, сильной, стремительной, как течение ее вод? И все же жажда жизни в ней не угасла, а из глаз Харона при взгляде на нее не ушло тепло.

– Я привел Пандору.

Стикс сосредоточила на Деми живой, любопытный взгляд.

– Выходит, ты – одна из причин, по которой я потеряла свою реку и часть себя самой?

– Я… – Под давлением чужих взглядов в горле у нее пересохло. – Мне жаль, что так вышло.

– Одной жалости недостаточно. – Голос Стикс набирал силу.

– Я знаю. – Она вскинула голову, глядя в темные омуты глаз. – Поэтому я здесь.

Стикс вдруг расхохоталась смехом хриплым и рваным. Деми смутно различила в нем нечто похожее на одобрение.

– Реку ты мне, конечно, не возвратишь, но на смерть Ареса я взгляну с удовольствием. Если ты вернешь нам Элпис…

– Верну.

Так уж вышло, что Деми – воплощение той надежды, что спрятана на дне пифоса. Она обязана верить в успешный исход войны.

Стикс покивала с беззлобной усмешкой.

– Да пребудет с тобой Тюхе, переменчивая и капризная богиня удачи…

Кивнув, Деми попыталась было пройти мимо нее, но ее остановило прикосновение обожженной, почти лишенной силы руки некогда самой жуткой и мрачной реки в Элладе.

– Мойры как никто другой знают о том, как часто один людской поступок способен повлиять на жизни других. Просто тебе не повезло, что последствия твоих действий столь сильно переменили наш мир.

Если бы тихие слова Стикс слышал Никиас, ему было бы что сказать.

– Спасибо, – сглотнув комок в горле, прошептала Деми. – За то, что не ненавидите меня.

– Оставь ненависть молодежи, – колко рассмеялась Стикс. – Я для таких пылких эмоций слишком стара.

– Вот еще скажешь, – улыбнулся Харон.

Деми как завороженная уставилась на его улыбку.

– Пойдем дальше, – шепнула тактичная Ариадна. – Он присоединится к нам позже.

Никиас направился вперед первым, то ли желая уберечь спутниц от возможных угроз, которые могли ждать их в царстве мертвых, то ли торопясь оставить позади сцену воссоединения двух старых знакомых.

Деми направилась следом, задумчиво глядя вперед. Смертным, которые живут лишь несколько десятилетий, порой тяжело сохранить связывающие их узы нетронутыми. Те кратковременны, слабы и тонки, словно паутина Арахны. Людям стоило бы поучиться у бессмертных, что пронесли свою дружбу сквозь века.