Текст книги "Душа Пандоры"

Автор книги: Марго Арнелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

– Снова ее призвать, – кивнул Никиас. – Потому и я так редко снимаю маску. Потому не сражаюсь в Эфире. Что для других проявление трусости, для меня…

В комнате повисла звенящая тишина. Все взгляды теперь были направлены на Никиаса.

– Та тьма, что вырывается из тебя… – Деми содрогнулась, воскрешая в памяти это видение. – Она что-то меняет в тебе, верно?

– Каждый раз, как забирает чью-то жизнь, – пустым голосом ответил Никиас. – Вот почему, наверное, в каждой новой моей инкарнации бреши лишь разрастаются.

– Откуда ты…

– Как и ты, повзрослев, я узнал о тех, кто страдал от похожей напасти. О себе.

Долгий взгляд глаза в глаза, а в нем – столь хрупкое понимание. Друг друга. Общности их жизней. Схожести их странных сил…

Тонкая нить, протянувшаяся между ними в тот момент, когда открылась правда о Пандоре и пифосе, стала крепче. Деми ощущала ее так отчетливо… В этот миг она и вовсе ощущала только ее. Ирреальное, зыбкое видение: они вдвоем на призрачном мосту, и никого рядом, никого больше.

Еще миг, и эфемерное чувство единения померкло. Но память Деми его уже не сотрет.

– Тьма имеет свойство возвращаться и оставлять в тебе след, – глухо сказал Никиас, не отводя взгляда. Чувствовал ли он хоть толику того, что чувствовала она? – Ариадна права. К черту армию – очередную армию, которая все равно не сможет ослабить Ареса и переломить ход войны. Она не стоит такой цены.

Доркас, помедлив и покусав щеку изнутри, кивнула. И ей знаком дар, чья сила – разрушение, не созидание.

– Никакая сила не стоит потерянной души, – прошептала Ариадна.

Слушая их, проникаясь их словами, Деми чувствовала снисходящее на нее успокоение. Не всем, в конце концов, суждено стать героями. Но под покровом облегчения билась одинокая мысль: что, если желание послушать друзей – лишь проявление ее слабости? Выбор самого легкого из путей?

Ответ, полученный от Деми, Медею не порадовал.

– Ты, должно быть, шутишь. Пока другие готовы на все, чтобы заполучить жалкие крохи божественного благословения, ты отвергаешь то, чем наградила тебя сама Эллада?

Повторять чужие слова в свою защиту – все равно, что прикрываться чужим телом как щитом. И все же Деми повторила.

– Не стоит такой цены, говоришь? А что, если я скажу тебе, что твоя сила может помочь тебе противостоять не только атэморус, но и химерам? Тем, что терзают Эфир, терзают самих богов?

Деми застыла, неверяще глядя на царицу чудовищ.

– Не понимаю. Как? Почему?

Медея подошла к ней вплотную. Торжествующе усмехнулась.

– Потому что свою армию химер Арес и его верные союзники создали из атэморус.

Дыхание перехватило. Деми отступила на шаг.

– Что, этого не знали ни Кассандра, ни ваша божественная Цирцея?

– Я не понимаю…

– А что тут понимать? – Медея пожала полными плечами. – Арес всегда искал силу – задолго до открытия пифоса, всегда мечтал возвыситься над остальными богами. Но будучи богом войны, стать сильнее он мог только…

– Когда война развязана.

– Верно. И все же он выжидал, зная, что Зевса так просто ему не победить. Когда ты открыла пифос, одни боги, особенно проникнувшиеся любовью к смертным, увидели в этом трагедию. Другие – всего лишь досадную помеху. Третьи, увлеченные очередным пиршеством на Олимпе, и вовсе ничего не заметили. Арес же увидел возможность.

Медея, которую Деми застала за неторопливой прогулкой по дворцу, выглядящему пока все еще темной и лишенной золота и мрамора клеткой, заняла свое место на каменном троне. Орф тут же положил ей одну из голов на колени. Ни дать ни взять ласковый домашний песик.

– По подобию самой первой Химеры, возлюбленной Орфа и дочери Тифона, Геката создала и всех прочих химер. Мать чудовищ, Ехидна, помогала ей. От каждого чудовищного создания она отщипнула кусочек и поделилась частью своей плоти, своего хвоста в виде змеи. Но вот в чем дело: Геката и прежде создавала для Ареса монстров. Однако, испытывая их, он с легкостью уничтожал одного за другим. Ему нужны были те, которых трудно одолеть даже богу.

– Но ведь чудовища – порождения богини. Почему они были так слабы?

– Даже самые чудовищные из порождений Ехидны и Тифона обладали душой. Первые монстры Гекаты развоплощались играючи, потому что их ничего не привязывало к этому миру. Они были лишь жутковатой оболочкой, которую, как и пустую скорлупу от яйца, так легко разбить. Потом Геката пыталась создать химер из людей. Впускала тьму в людские души, и они менялись, тронутые скверной. Однако и эти ее попытки успехом не увенчались. Что же до химер, этим тварям души заменили…

– Атэморус.

– Да. Каждый из духов, пойманных Гекатой, завернули в оболочку из монструозной плоти, когтей и зубов. Арес вдохнул в созданных химер голодную ярость, жажду сражений, кипящее в венах желание убивать.

– Откуда вы так много знаете об этом?

– Потому что я была одной из лучших учениц Гекаты. – Медея царственно вскинула голову. – Именно она в благодарность за верную службу ей закрыла меня в Тартаре, когда началась война. Чтобы Зевс, уничтожая одну за другой ее бывших учениц и ее бывшую и нынешнюю свиту, меня не обнаружил.

– И теперь вы предаете свою богиню-наставницу и Ареса заодно просто потому…

– Потому что ты куда более совершенное оружие, нежели созданные Аресом химеры. С твоим появлением, с твоим даром у одного из враждующих богов появился шанс победить.

Деми обхватила себя руками за плечи. Сказанное Медеей не просто ошеломляло, оно меняло все.

Абсолютно все.

Одно дело знать, что она может искупить свою вину, исправить совершенную века назад ошибку, помогая эллинам избавиться от атэморус, что терзали Алую Элладу. Другое – понять, что она способна противостоять химерам, что сражались в Эфире с армией Зевса.

И что это значит? Что ей предстоит отправиться… на войну?

Да, она хотела защищать людей, и писала в дневнике об этом снова и снова. Быть Искрой, быть колдуньей, овладеть благословленным оружием. Но сражаться там, наверху, среди химер и богов…

– Мне нужно подумать.

– А ты представь, что времени у тебя нет, – словно змея, прошипела Медея, подавшись на троне вперед. – Ты, Пандора…

– Деми.

– …разбалована осознанием, что смогла прожить несколько жизней в тишине и покое, вдалеке от войны. И теперь ты можешь решить: к чему такая спешка? Алая Эллада, в конце концов, ждала меня несколько веков. Подождет еще. Но каждую минуту твоего промедления там, наверху, умирает кто-то из людей, а Зевс с каждой смертью его воинов, с усталостью, которая копится в божественных венах, на шаг ближе к провалу. И все потому, что ты решила себя пожалеть. Что, думаешь, я слишком сурова с тобой? Нужно время, чтобы поплакаться в платочек?

Деми хмуро мотнула головой.

– Нет. Вы правы. Вот только я сомневаюсь, что вам есть дело до жертв обычных людей.

Медея, запрокинув голову, громко хохотнула.

– Ты права. Мне нет дела до смертных, а вот до войны, которая никак не может завершиться… Я нетерпелива, это раз.

– Это я уже поняла, – себе под нос буркнула Деми.

– И я хочу, чтобы война завершилась раньше моей смерти.

– Чтобы вы смогли рассказать всем заинтересованным людям и богам, что именно вы научили меня побеждать химер?

Медея широко улыбнулась, подтверждая ее слова.

– А вот тебе до смертных есть дело, иначе ты так отчаянно не наступала бы на горло собственной песне, не призывала бы дар, который тебе так противен. Но то, что ты делаешь, – это полумеры. Или бросай все и возвращайся в свою прошлую жизнь, зная, что не смогла, не спасла… Или, во имя Гекаты, иди уже до конца.

Идти до конца…

Научиться бороться с химерами, отправиться на войну. Что с того, что один из сторонников Ареса в любой момент способен превратить ее в пепел одним щелчком божественных пальцев? Что с того, что ее жизнь может прерваться в любое мгновение? Раз существует перерождение, почему мысль о смерти по-прежнему ее страшит?

И Деми вдруг поняла. Да, как любой человек, она боялась боли, невыносимых страданий, которые и боги, и монстры могли ей причинить. Но боль можно перетерпеть, можно перетерпеть даже смерть…

Деми отчаянно цеплялась за жизнь, которая была прямо здесь, прямо сейчас. Маму она уже потеряла – в Изначальный мир для нее дороги нет. Но Ариадну, Доркас, Фоанта… Никиаса терять она не хотела.

Она не жалела Пандору – ту, что однажды повернула колесо судьбы. Пандора, сокрытая внутри нее, понимала цену ошибки. Понимала, что такое жертвы и искупления. Это она была в мыслях Деми, толкающих ее вперед и вперед. В Гефестейон. Во дворец Цирцеи. В Тартар, к Медее. Все это время ее вела Пандора.

А Деми Ламбракис, обычная семнадцатилетняя гречанка, жалела саму себя. Или же Пандора жалела в себе «маленькую Деми». Ту, которой уготовили столь несправедливую участь: потерять родной мир и маму, быть заброшенной в мир чужой, ее ненавидящий. Ту, на долю которой выпала война. Вот только жалость к самому себе не для тех, кто жаждет восстановить справедливость и установить на родной земле мир.

Хватит.

Она может сколько угодно избегать имени Пандора и отрицать ее в себе. Но именно Пандоре после того, как все боги от нее отвернулись, судьбой или случайностью был дан этот дар. Ей, а не Деметрии Ламбракис.

Чистота души стояла на одной чаше весов. На другой – освобожденная Алая Эллада. Ее плата за это – утрата всего, что в этой жизни она обрела. Смириться с этим нелегко…

Но она смирится.

Медея прочитала что-то в ее глазах. На породистом лице появилась сытая улыбка.

– Теперь я вижу. Теперь ты по-настоящему готова, Деми.

Имя очередной ее инкарнации, наконец произнесенное вслух, – не более чем брошенная ей вкусная косточка, награда за послушание, за сражение на одной стороне. Какая же ирония, что на этот раз она не приняла его. Деми больше нет.

– Я – Пандора.

Глава двадцать шестая. Правда и пепел

– Что теперь? – хрипло спросила она.

– А теперь мы немного потренируемся. Девочки!

Медея звонко хлопнула в ладоши, и к ней со всех сторон подлетели полуженщины-полуптицы. Когти их скрежетали по каменному полу, крылья взбивали воздух.

Гарпии.

– Мне нужна парочка химер. – Царица чудовищ усмехнулась, безошибочно разгадав мысли Пандоры. – Да, мои монстры умеют сражаться. Я натаскивала их сама, но и долгие годы среди людей, полных презрения, отвращения и ненависти, закалили их словно сталь. Но своих детей на произвол судьбы, как Ехидна и Тифон, я не брошу. Да и они среди армий Эфира лишь капля в море. Море, которое благодаря тебе, дорогая Пандора, может наконец обмелеть. Или и вовсе иссохнуть.

Медея ласково погладила гарпий по волосам, легонько шлепнула одну по плечу. Полуженщины-полуптицы взмыли в воздух и одна за другой вылетели из дворца. Все это время они прятались в тенях, в которых неизменно тонула обитель царицы чудовищ, и Пандора похолодела, поняв, как же их много. Сколько еще своих славных монструозных деток, не желающих выходить на свет, припрятала Медея?

– Пока мы ждем, поколдуем немного над твоим даром. Нити той силы, что сокрыта в тебе, тянутся в разные стороны. Ты можешь призвать атэморус прямо сюда. Ворот и преград для них не существует, толща земли для них – прозрачная вода. Но ваша связь ослабла за долгие века твоего бездействия. Сила, что может пронзать плоть, словно острие копья, затупилась, размякла. Затачивать ее раз за разом, час за часом, день за днем – вот что тебе предстоит.

Пандору больше не ужасали слова о ее связи с атэморус. Такова другая сторона ее души. Ее темная половина.

Свет ей сейчас ничем не поможет, а вот эта призрачная, эфемерная тьма…

Она вспомнила вдруг о нитях Ариадны, что пронизывали всю Алую Элладу. Ее же нитями служили шрамы, оставленные там, где сквозь нее прошли полчища атэморус. Пандора попыталась заглянуть внутрь собственной души, чтобы почувствовать себя пронзенной этими нитями. Заглянула и вновь задохнулась от таящейся внутри нее тьмы. Нет, не тьма это, лишь страх неизвестности.

– Ты снова отступаешь. Снова превращаешься в испуганную маленькую девочку, которая не хочет действовать.

– Что мне делать? – сдавленно прошептала Пандора, не открывая глаза. – Как мне это перебороть?

– Прими свой дар, как приняла свое имя. Прими то, что без них, твоих главных орудий, тебе не победить. И потяни за эти проклятые нити.

Пандора не видела их так отчетливо, как наверняка видела Медея, но чувствовала в себе. Опутанная ими, казалась себе подвешенной в воздух куклой… Ну уж нет, хватит ей быть марионеткой, хватит безропотно и безмолвно нести груз вины и слепо покоряться судьбе.

Она сбрасывала с себя шкуру прежней себя, урожденной Деми Ламбракис, словно змея – выползок. Встряхнувшись, перехватила нити, сжала в ладони. Она – не кукла.

Она – кукловод.

Коснуться нити – натянутой как струна пульсирующей жилы, что сочилась тьмой. Корни уходили вглубь ее души, концы терялись в пространстве Алой Эллады, протягиваясь до самого неба. Туда, где блуждал, терзая людей, очередной атэморус.

Пандора обеими руками ухватилась за нить, потянула. Не отпускала до тех пор, пока воздух вокруг нее не заледенел. Открыв глаза, она обнаружила стоящего перед ней духа.

– А теперь уничтожь его!

Она помнила, каково это, пусть и не довела в тот раз начатое до конца. Вдохнула, потянувшись к атэморус всем своим существом. И по каналу, что связывал их двоих, будто пуповина, вобрала в себя тьму, из которой дух был соткан.

В легких, казалось, плескалась не вода, но болотная жижа. Так Деми, страшась тьмы, ощущала ее. Пандора бояться не станет.

Она вдохнула еще глубже, полной грудью, заливая душу тьмой без остатка. Дыру в ее сердце, где когда-то была мама и прежняя, спокойная, пускай и стертая жизнь, заполнила, залатала тьма. Благодаря ей Пандора стала цельной.

Выпрямившись, невидимой рукой, своей силой воли она схватила духа за горло. Поток темной энергии, вливающийся в нее, стал шире и мощней. Атэморус таял, исчезал, бледнел, словно ледышка у костра, пока не растаял совсем.

Пандора устало рухнула на колени. Тьма поднималась изнутри, заполняя вены. Плескалась в горле, ощущаясь полынной горечью. Казалось, еще немного, еще один глоток этой потусторонней, колдовской темноты – и белки ее собственных глаз окрасятся черным.

– Почему эта тьма никуда не уходит? Почему она остается во мне?

Ей больше не хотелось, чтобы энергия, составляющая сущность атэморус, жила в ней. Она как вино, излюбленный напиток Фоанта. Осушив бокал до дна, чувствуешь эйфорию, когда их становится слишком много – лишь сожаление и тошноту.

Медея, заинтригованная, кружила вокруг нее, вглядываясь в колдовской рисунок, видимый только ей одной.

– И впрямь, не уходит…

Пандора сжала челюсть.

– Я знаю, что не уходит. Я хочу знать почему!

Медею ее выпад не разозлил, колдунья едва обратила на него внимание.

– Ты – сосуд для этой тьмы. Алой Элладой или высшими силами ты, которая и открыла пифос, наречена хранить ее. Оберегать от людей.

Времени на размышления гарпии ей не оставили. Вернулись, неся в когтях ослабленных, раненых химер. Сбрасывали их с высоты на пол дворца, что привык видеть в своих стенах чудовищ. Пандора уже не удивлялась абсурдности происходящего.

Для одной из химер с козлиными ногами и уродливым псевдочеловеческим лицом Медея стремительно вылепила из воздуха невидимую клетку – невидимую, но, как оказалось, проницаемую для чар. Шагнула к Пандоре, сжала ее плечо, сильно, до боли.

– Забери себе всю тьму, что отыщешь в химере.

Пандора развернулась к клетке, заглянула в мертвые, пустые глаза порождения Гекаты. Протянула руку, мысленно отыскивая исток той силы, что совсем недавно вливалась в нее. Сейчас найти его оказалось проще, оттого что в ее крови уже бурлила тьма.

Химера дико, злобно закричала. Оболочка – плоть, которую вылепили из чужой плоти – сползала с нее, разлеталась в стороны ошметками. Мерзкое зрелище, но Пандора была к нему готова. То, что таилось под разбивающейся скорлупой, куда страшней. Тьма, что причинила людям столько бед. Живая и голодная тьма.

К ней Пандора и тянулась, превозмогая себя, перебарывая приступ отвращения. Чудилось, что в нос бьет запах болотной гнили, и та же гниль с тиной покрывает ее внутренности изнутри. Подавить ощущения, изменить их она не могла, как ни старалась, но, во всяком случае, ей удалось убедить себя, что оно того стоит. Определенно стоит.

Пандора тянула тьму, а так любовно сшитая Гекатой оболочка той лишь мешала. Потому химера и распадалась на куски. Развоплощалась до тех пор, пока от нее не осталась лишь черная дымчатая энергия. Вскоре исчезла и она, оставив на губах Пандоры привкус пепла.

После нескольких сожженных заживо в темном огне химер она отпросилась в Акрополь. Хотела предупредить Ариадну, Доркас и Фоанта (и Никиаса, если эта информация будет ему интересна) о том, что ближайшие несколько дней ей предстоит провести в Тартаре. Не желала, чтобы они волновались, думая, что до нее добрались-таки жаждущие мести эринии во главе с Аллекто, химеры или сам Арес.

Когда Пандора уже была у двери, ее окликнула Медея.

– Знаю, ты думаешь, что твои друзья и тот, кто заставляет твое юное сердце биться чаще, делают тебя сильнее. Разве не этому учат нас книги и аэды? Что лишь тот, кто любим и кто любит, может победить. Но это для других, не для таких, как мы. Для тех, кому тьма придает силы, кого она питает, любовь – к родителям, к друзьям, к возлюбленным – лишь отвлекает, сбивает с курса. И главное, делает нас уязвимыми, не позволяя полноценно стать теми, кто мы есть, раствориться в силе, отдав ей всю себя без остатка. Но именно обращению к темной стороне своей души я добилась большего величия, чем любая из колдуний… – Медея поморщилась. – Если не о Гекате или Цирцее речь.

– А как же те ужасные вещи, которые о вас говорят? Оно того стоило?

Царица чудовищ хищно улыбнулась.

– Но обо мне говорят, не так ли? И будут говорить еще долгое время, когда ветер развеет по Алой Элладе мой прах.

Пандора покачала головой.

– Я не ищу величия.

– Лишь искупления вины и исправления собственных ошибок, я знаю. Но вот что я тебе скажу. Есть цели, которых не достичь, всецело им не отдавшись. Победа над Аресом – одна из таких.

Пандора ушла, ничего не ответив, но в ее голове еще долго звучали слова Медеи.

Лицо Ариадны после ее рассказа стало бледным до серости. Доркас грызла ногти, Никиас ни на кого из них не смотрел, устремив взгляд на алеющее за окном небо.

– Ты не просто вытягиваешь силу из химер, ты ее поглощаешь. Словно в пифосе, запираешь в себе, – с широко раскрытыми глазами прошептала Ариадна.

– Звучит жутковато, – не стала спорить Пандора. – Но это помогает уничтожить химер.

– И какой ценой?

Она послала Ариадне долгий взгляд. Отчеканила:

– Той, которую я могу заплатить.

– Если бы я могла только забрать часть этой тьмы…

Пандора благодарно улыбнулась Ариадне. Если бы та и могла… Нет, эта роль уготована ей.

– Я понимаю, что тебя не отговорить. Просто прошу – не позволяй себе дойти до предела. Не выжигай собственную душу кипящей внутри тебя тьмой.

– Я знаю, что ты до последнего готова бороться за чистоту моей души. За мой рассудок. За жизнь, которая ждет меня, если я выстою в этой битве. Но я не могу позволить себе сдерживаться. Слишком многое поставлено на карту. Слишком многое. А я впервые по-настоящему могу повлиять хоть на что-то.

– Обещай, что остановишься, когда окажешься на самом краю, – настойчиво потребовала Ариадна. – Обещай, что не шагнешь в пропасть.

Пандора прикрыла глаза. Слова ее были тихим шелестом:

– Обещаю.

– Я смотрю, методы моей дражайшей племянницы ничуть не изменились, – донесся напевный голос со стороны двери.

Пандора обернулась, готовая увидеть Цирцею, но увидела лишь ее призрачный образ, сияющий полупрозрачный фантом. Доркас ахнула, с первого взгляда распознав колдунью, Ариадна улыбнулась. Никиас остался равнодушен, будто каждый день видел полубогов.

– Будете отговаривать меня? Говорить, что оно того не стоит?

Цирцея хохотнула.

– Некоторые из героев, раз за разом, поколение за поколением умирающих в Эфире, убили бы за подобный дар. Да и мне, как и многим жителям Алой Эллады, хорошо известно, что у любой магии есть цена, и порой она бывает непомерна. Я лишь хочу дать тебе один совет. Я знаю, сколь опьяняющей может быть сила. И сколь разрушительной может быть тьма. Попытайся сохранить в себе свет. Не позволь ему угаснуть.

– Как?

– Цепляйся за тех, кто тебе дорог. Они все здесь, верно? Не считая одну из твоих матерей.

Пандора стрельнула взглядом в сторону Никиаса, и, натолкнувшись на его, неожиданно пытливый, жгучий, отвела свой.

– Да, – неохотно ответила она.

Пусть думает, что хочет. Пусть знает, что дорог хотя бы одному человеку.

– Теперь, когда твою память больше не затеняет вуаль забвения, вшей себе под кожу воспоминания о них. Пусть они будут для тебя маяком, светом…

Глаза Ариадны сверкнули, она подалась вперед.

– Нитью Ариадны. – Она смутилась, оттого что использовала понятие, включающее ее собственное имя. – Сверкающую нить воспоминаний, которая выведет тебя из лабиринта темноты.

– Медея думает, что это меня сдерживает. Что мои привязанности ослабляют меня.

– О, я совершенно не удивлена, – фыркнула Цирцея. – Могу представить, как соблазнительны ее уроки, что обещают тебе едва ли не безграничную власть над собственным даром. Однако царицы чудовищ известны тем, что от своей силы сходят с ума.

Ее образ, ее фантом поблек, чтобы мгновением спустя растаять. Такие как она не прощались. Воцарившуюся в комнате тишину нарушил Никиас:

– Что будет после того, как ты овладеешь своим даром?

Ответить на этот вопрос сложнее всего. Но не оттого, что Пандора не знала ответа.

– Я отправлюсь в Эфир.

Доркас округлила губы, стрельнула взглядом в сторону Ариадны.

– Я отправлюсь с тобой, – вдруг сказал Никиас.

– Ты не обязан…

– Знаю. Но хочу. Хватит бежать от самого себя. Хватит прятаться. Если ты, девушка, которую я прежде винил во всех грехах, готова шагнуть в самую бездну, но помочь Зевсу победить… какое я имею право оставаться в стороне?

Губы Пандоры сами собой растянулись в улыбке.

– Сейчас, значит, не винишь?

Ответом ей снова был долгий, проникновенный взгляд. Никиас не был хорош в словах и не разбрасывался ими понапрасну. Но в его глазах Пандора прочитала то, чего так хотела.

– И я, – дрогнувшим голосом сказала Доркас. – Я с вами. Я же Искра, в конце концов.

Пандора качнула головой.

– Вы не обязаны рисковать для того, чтобы стать моей поддержкой. Мне достаточно понимания, что она у меня есть.

– Брось, ты же будущая повелительница тьмы и укротительница монстров, – нервно хохотнула Доркас. – Рядом с тобой нам точно ничего не грозит.

Ариадна прерывисто вздохнула:

– Я, прости, не пойду.

Пандора улыбнулась ей:

– Я знаю.

Первой, крепко обняв ее на прощание, спальню покинула Ариадна. Доркас – следом за ней. Никиас направился было к выходу, но у порога остановился.

– Ты и впрямь никогда не сдаешься, верно? – тихо спросил он.

Пандора бездумно рисовала на стекле лабрис. Замерев при звуке голоса Никиаса, она развернулась к нему.

– Если свою душу мне уже не спасти, я хочу изменить память людей о себе. Память о Пандоре. Пусть она будет глупой, любопытной женщиной, которая легко поддалась соблазну. Но не той, что поможет Аресу завоевать Олимп, попутно уничтожив миллионы жизней.

– В новой жизни ты даже не вспомнишь, кем была.

Пандора вскинула голову, в упор глядя на Никиаса.

– Ты считаешь, это важно?

Он лишь пожал плечами. Легкий способ не отвечать на вопрос.

– Это неважно. Я просто хочу однажды, проснувшись в Алой Элладе, увидеть голубое небо над головой.

– Да, я могу это понять. Если бы кто-то сказал мне, что моя тьма поможет мне победить Ареса… Но она бессмысленна, как и все мое существование.

– Но при этом ты хочешь отправиться вместе со мной в Эфир.

– Чтобы сделать то, что я должен был сделать уже давным-давно. Ты жертвуешь своей душой. А я был настолько труслив – да, это все же трусость, – что не мог пожертвовать своим телом. Пусть в следующей инкарнации на мне не останется живого места, а из трещин будет постоянно вырываться тьма… – Никиас вернул Пандоре ее собственные слова, сопроводив их призрачным намеком на улыбку: – Оно того стоит.

Она улыбалась ему, прижимая к груди руку. Взволнованная, охваченная вихрем противоречивых чувств, медленно подошла. Их взгляды по-прежнему были прикованы друг к другу, перевиты в один жгут.

– Я не знаю, что будет с нами в будущем, но хочу, чтобы ты услышал это от меня. Ты не должен себя винить за тьму в собственной душе. Ты не обязан носить маски чудовищ. Ты – не чудовище, ты – не один из них.

– Но ведь и они свою судьбу не выбирали, верно? Изуродованная Цирцеей Сцилла, которую возненавидел весь людской род. Брошенные родителями Лернейская гидра, Орф и Цербер. Минотавр, рожденный Пасифеей от противоестественной связи с божественным быком. Сын, которого она боялась и стыдилась.

– И все же часть из них свое место, свой дом нашла. Может, Медея и вовсе не приручала чудовищ? Может, они просто нашли человека, который не будет ни бояться, ни стыдиться их? Не будет считать их чудовищами? Который захочет быть рядом?

«Может, все, что тебе нужно, найти такого человека? Или же признать, что он уже… есть?»

Глаза Никиаса вспыхнули, будто он смог прочесть то, что пульсировало в голове Пандоры.

– Ты правда не боишься меня? Не считаешь меня монстром, уродом, исчадием?

– Ты прекрасен… по-своему. Ты словно две стороны этого мира. Нюкта-ночь и Гемера-день. Воинствующий Арес и Зевс-миротворец. Свет и тьма. И не страшно, что тьмы в тебе больше. Ее больше и во мне.

Пандора нежно коснулась тыльной стороной ладони лица Никиаса. Его красивого лица. Он прикрыл глаза, наслаждаясь этой нехитрой лаской. Она не остановилась. Стоило коснуться полумаски, Никиас, напрягшись, стремительно перехватил ее ладонь. Он не боялся выставить напоказ свое уродство, обнажить трещины, что испещрили его лицо, словно разбитое зеркало. Она уже видела их. Нет, его страх заключался в другом.

– Не бойся. Твоя тьма не причинит мне вреда.

Отчего-то она это знала.

Напряжение из тела и глаз Никиаса не ушло, но руку он убрал, позволяя ей поддеть снизу маску. Мгновение – и та упала в ее ладонь. Тяжелая, будто заключившая в себе весь груз его многовековых страданий. Щупальца тьмы сквозь прорехи потянулись к ней. Пандора не отшатнулась. Провела рукой по холодной щеке, и щупальца оплели ее пальцы, как причудливой формы кольца.

– Твоя тьма… – прошептала она изумленно.

Никиас вспыхнул, отстраняясь.

– Я же говорил, что она опасна.

– Нет, она… Она тянется ко мне. Или я забираю ее из тебя?

– Я не понимаю…

Пандора глотнула его тьмы, и ее затопили знакомые ощущения. Лицо Никиаса исказила гримаса боли.

– Там, на Ээе, Цирцея хотела понять, кто тебя проклял. У нее это получилось? – задыхаясь от холода, спросила она.

– Да. Цирцея сказала, что это была Геката. Ее колдовство сотворило из меня монстра. Но почему богиня сделала это со мной, она не знает.

«Кажется, знаю я».

Пандора закусила губу – сильно, до боли. Она прежняя не открыла бы Никиасу правду о том, кто он такой. Боясь задеть его чувства, не желая, чтобы он еще сильнее себя ненавидел. Нынешняя понимала: неведение может оказаться хуже любой, самой горькой, правды. Так она еще несколько веков назад могла повлиять на ход войны, знай она, кто на самом деле такая.

– Ты – одна из первых попыток Ареса и Гекаты создать химер из выпущенных мной атэморус и людей. Медея говорила, что эти опыты успехом не увенчались. Быть может, Геката вложила в тебя слишком много тьмы, быть может, в тебе было слишком много человечности. Что-то помешало сделать тебя химерой. Ты не стал монстром – нет, Никиас, не стал, – однако колдовство Гекаты тронуло тьмой твою душу. Изменило ее, как и меня когда-то изменили атэморус.

Выслушав Пандору, Никиас долго молчал. Пальцы его против воли оглаживали кожу лица.

– Мы с тобой два сосуда одной и той же тьмы, – прошептала Пандора, касаясь его щеки кончиками пальцев, соприкасаясь с его собственными. – Мы оба заражены тьмой. Только тебе тьма разъедает тело, а у меня отравлена душа. И все же я, именно я виновата в том, что с тобой сделали.

– Это вина Гекаты. Ареса. Но не твоя, – глухо отозвался Никиас. – Виновен ли в убийстве тот, кто вложил в руки другого остро наточенный нож, или тот, кто нанес удар?

Пандора закрыла глаза. Прошептала:

– Ты прощаешь меня? За все, чему я стала причиной?

– Если даже боги совершают ошибки, обрекая людей на погибель, я не могу, не имею права бесконечно винить в ошибках человека. Тем более тебя.

Она знала, что Никиас никогда не поцелует ее первый. Не оттого, что не хочет, – желание и сейчас отражалось в синеве его глаз. Он до последнего не поверит, что этого страстно желает она. Ведь кто в здравом уме захочет целовать монстра?

Ему нужно время, чтобы принять: Пандора никогда не видела в нем чудовище. Потому, подавшись вперед, она поцеловала его сама.

Его поцелуй на вкус был как пепел. Кому угодно это могло показаться неправильным, но только не ей. Рука в черной кожаной перчатке легла на ее талию. Притянула к себе. Ближе, еще ближе.

Оторвавшись от Никиаса тягучие, словно патока, минуты спустя Пандора прошептала прямо в его губы:

– Помоги мне сохранить его, Никиас. Помоги сохранить этот свет. Только ты на это способен.