Текст книги "Русская драматургия конца ХХ – начала XXI века"
Автор книги: Маргарита Громова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Вадим Леванов имеет непосредственное отношение к организации и проведению литературно-театрального фестиваля «Майские чтения» Тольятти и выпуску альманахов новых российских и зарубежных пьес под этим же названием. В настоящее время Леванов – художественный руководитель Театрального центра Голосова-20 в родном городе.
Пьесы Вадима Леванова
1. Артемида с ланью // Сюжеты. 1996. № 16.
2. Парк культуры им. Горького // Одинокий русский писатель. Тольятти, 1998.
3. Шар братьев Монгольфье // Совр. драматургия. 1998. № 3.
4. Смерть Фирса // Совр. драматургия, 1998. № 3.
5. Выглядки // Совр. драматургия. 1998. № 3.
6. Ах, Йозеф Мадершпрегер – изобретатель швейной машинки // Майские чтения. 1999. № 1.
7. Отель «Калифорния» // Совр. драматургия. 2000. № 2.
8. Зрители // Майские чтения. 2001. № 5.
9. «Раздватри» и «…Золотая моя Москва» // Совр. драматургия. 2001. № 4.
10. Пьесы. Тольятти, 2001.
Ксения Драгунская
Прозаик, киносценарист, драматург. Ксения Викторовна Драгунская родилась в 1966 г. в Москве. Писать начала в 14 лет. После школы поступила на сценарный факультет ВГИКа, по окончании которого (1988 г.) работала редактором на Мосфильме. Большое место в её творчестве заняли произведения для детей и подростков: она автор многих детских радиопередач (на волнах «Эха Москвы» и «Возрождения») и книг, куда вошли рассказы и сказки, «мявные истории» для детей. Спектакль по её пьесе-сказке «Все мальчишки – дураки» в московском театре АпАРТе был признан лучшим детским спектаклем сезона. Детский «хеппенинг» «Вверх тормашками» успешно шёл в театрах Красноярска и Нижнего Новгорода. В своих пьесах для детей Ксения Драгунская создала необычайный, своеобразный мир, фантастический и узнаваемо реальный, одновременно, в основании которого – игровое начало, искусная интрига, и всё в этом мире освещено скрытым и явным авторским юмором. Эту область литературы К. Драгунская не оставляет и сейчас, когда стала известным драматургом «для взрослых». Она вообще считает, что «все люди – дети. Одинокие дети, затаившие свои смешные детские мечты, которым никогда не сбыться»[198]198
Предисловие к пьесе «Трепетные истории» // Совр. драматургия. 1998. № 1. С.51.
[Закрыть].
Первой «взрослой» пьесой была «Земля Октября» (1993 г.). В ней, как и в последующих («Русскими буквами», «Яблочный вор», «Мужчина, брат женщины», «Навсегда-навсегда», «Последние новости мужского платья», «Ощущение бороды» и других), складывается далеко не всё так «мявно», как в детских пьесах. Ксения Драгунская придумала «такое специальное кошачье слово», которое критик С. Новикова трактует как обозначение того, что больше всего ценится в жизни: «уюта, тепла и покоя». В пьесах для взрослых много грустного, тревожного, даже трагического, что позволило в критике определить их мир даже как «некий мир Зазеркалья», «больной мир», а его героев – как «больных людей», хотя они как будто бы полны жизни и мечтают о лучшем.
Герои большинства пьес – «ровесники» («пишется без буквы «т») и «сверстники» («пишется с буквой «т»), бывшие одноклассники или однокурсники, от 30 до 40 и немного больше лет, выпорхнувшие из советского пионерского детства, Дворцов пионеров, выбывшие из комсомольской юности по возрасту, но трудно и медленно взрослеющие. У большинства из них в постсоветское время судьба не сложилась, всё зыбко и неопределённо в социальном или в личном плане, а иногда и на обоих фронтах одновременно. «Герои пьесы молоды, хороши собой, здоровы, но страшно страдают», – это авторское «предуведомление» к «Секрету русского камамбера…» (более краткое название: «Навсегда-навсегда») можно отнести почти ко всем персонажам Драгунской. Правда, есть среди них и удачливые, вроде пластического хирурга Юры, мастера «золотые руки» («Последние новости мужского платья»), успешного столичного художника Никиты У. из «Ощущения бороды» или не ставшего писателем, зато успешно процветающего в торговом бизнесе Сергея Степцова, «главного буржуина, повелителя ларьков» («Яблочный вор»). Чаще же это «дирижёры, не имеющие своего оркестра», или «флейтисты, не играющие больше на флейте»… И почти все несчастны в любви. «Никто никого не любит. Такие теперь времена», – говорит безнадёжно влюблённый в героиню «Яблочного вора» Еловецкий.
Этой ниточкой «прошита» ткань всех пьес Ксении Драгунской. В «Земле Октября» двое друзей, названные именами «Командир» и «Комиссар» (как их называли в студенческих стройотрядах), оба влюблены в одну женщину, стюардессу. Просаживая все деньги на полёты вместе с ней, они серьёзно продумывают способ выхода из этой роковой, тупиковой ситуации: то ли умереть одному из них, то ли убить стюардессу, чтобы не досталась никому. А их подружка, «чума» и «дура» Дронова «вечно влюбляется… и непременно в коммунистов. А потом топится, травится, вены режет». В финале пьесы она по-настоящему выбрасывается из окна.
Из ревности женятся и выходят замуж не по любви, не находя в подобном поступке успокоения. «Я только никак не пойму, – признаётся Сергей Степцов («Яблочный вор») своей давней возлюбленной, Ане Фоминой, – почему ты должна крутить романы неизвестно с кем, если есть я? Почему я должен жить с тупорылыми бабами, если есть ты?»[199]199
Драгунская К. Яблочный вор // Драматург 1996. № 5. С. 125.
[Закрыть] И в итоге он находит довольно жестокий способ растопить гордое, неприступное, «насмешливое сердце» Ани: разыгрывает спектакль своей якобы смерти.
В пьесе «Навсегда-навсегда» «из всех разновидностей любви остаётся только тихая и маниакальная любовь» героини Фроси Мгловой к Пушкину, всё остальное – игра «назло». Мглова уходит от Крюксона, потому что тот «не любит Пушкина». Крюксон сначала травится, потом с горя находит себе «случайную» невесту. Мглову «подбирает» Мухов, помнящий её ещё с детского сада, и женится на ней, «чучеле», «безручи» и «несклади», чтобы излечиться от изменившей ему Гириной и т. д.
В финале пьесы реальность переплетается с абсурдом, когда герои узнают о таинственном исчезновении Мгловой, которую увозит «какой-то парень», по приметам похожий на Пушкина. Рассказывает об этом единственный свидетель происшедшего, Генварёв, «не умеющий читать» учитель ОБЖ (Основы безопасности жизни) в школе: «Где-то я его видел… Чудной такой. Росту маленького. Кудрявый. С лица немножко нерусский. И одет чудно. У меня, говорит, типа, дача большая под Псковом… Ну, типа, водоём, лес, в лесу грибы, ягоды, волки… Няня, говорит, у меня добрая… Ну, Мглова, ясное дело, обрадовалась. Плакать перестала. Сразу с ним и ушла. Только лошадки под окнами – цок, цок, цок…» Скорее всего, всё это привиделось Генварёву «после вчерашнего». Однако на стуле лежит «вещественное доказательство» правдивости его рассказа: «забытая шапочка», «чёрный пушкинский цилиндр», Характерный приём в пьесах Ксении Драгунской. Некоторые критики относят их, к «мягкому», или «лирическому» абсурду, хотя автор считает себя реалистом, отражающим невероятные нелепости нашей смешной грустной жизни.
Даже самые что ни на есть катастрофические ситуации Драгунская «подсвечивает» спасительным юмором. Достаточно вспомнить, например, сцену «Утро Ковбойца» из пьесы «Ощущение бороды», в которой непостижимым образом художественно сплавляется трагическое и смешное. Критик Е. Сальникова определила эту особенность художественного мира К. Драгунской как сочетание «вкрадчивого юмора и бесконечной тоски»: «Само существование такого полуигрового, как бы кукольного мира, – сплошная катастрофа, свидетельствующая об исчезновении жизненной энергии, об энтропии тепла из самой человеческой органики. Понятно, почему образы… замешаны на ироническом отстранении, более или менее резко проявленном. Ирония в данном случае – форма не развенчания чего-либо. Скорее, это форма сохранения спасительной дистанции автора по отношению к своим героям. Форма, предполагающая и зрительскую иронию восприятия. А иначе, при абсолютно серьёзном восприятии и самом непосредственном переживании заданной ситуации, – неизвестно, какие бездны отчаяния и ужаса приоткроются, какое пронзительно нестерпимое ощущение дисгармонии возникнет»[200]200
Сальникова Е. В направлении к сцене // Совр. драматургия. 1997. № 3. С. 31.
[Закрыть]. Мир пьес Драгунской реальный, узнаваемый. Автор часто повторяет, что её пьесы «про людей, про жизнь, про любовь, про детство», про «печали и надежды», «о молодости как миге, как состоянии. И о России, конечно»… И тем не менее мир этот – странно загадочный, окутанный сказочной атмосферой. По нему разгуливают блаженные сельские дурачки, нашёптывающие что-то таинственное, о чём-то больше других знающие; колдуньи; призраки прошлого. В пьесе «Русскими буквами» у полузаброшенного дома бродит неприкаянный «Осенний Стрелец, просто обитатель сада», появляется загадочная богатая женщина-стрелок со странным именем Скай. Жители деревни В. Дворики («Ощущение бороды»), где «каждый день – праздник», спокойно, как об обыденном рассказывают о живущем в болотах «чудовище», которое томится от жары и издаёт устрашающие новичков звуки: «не то вздох, не то рёв, не то стон, словно пароход сигналит, или кто-то медленно дует в гигантский рог». Правда, у приезжей из Москвы Марины Дербарендикер, столичного филолога, звук этот вызывает литературные ассоциации: «Это что?.. Это звук лопнувшей струны или на шахте сорвалась бадья?» О многих других чудесах и страшных историях, буднично поведанных ей как человеку новому, услышала Марина. Иногда герои могут оборачиваться котами и кошками («Пить, петь, плакать», «Последние новости мужского платья»). Неповторимое своеобразие пьес Драгунской, как сказано в одной из аннотаций, состоит в том, что «всё происходящее – невероятно, ирреально, но при этом реально до зубной боли». Вот такой парадокс!
Игровое начало в пьесах Драгунской связано с затянувшимся и непреодолённым детством большинства её героев из числа «сверстников и ровесников». Они с удовольствием вспоминают детство, а когда совсем худо, – забываются в детских играх в «фанты», в «молчанку», в «колдунчики» – в то, что более соответствует обстоятельствам. Аня Фомина, гордая затворница («Яблочный вор»), с готовностью играет по телефону со своим девятилетним другом Никитосом во «врать», «хвастаться», «дразниться». Причём, не покидает ощущение, что самому автору эти сцены доставляют радость – настолько живая и праздничная в них атмосфера, яркий, живописный язык диалогов. Правда, всякой игре приходит конец, и герои снова погружаются в свои проблемы, в круг вечных вопросов «что делать?» и «кто виноват?».
Юмор в пьесах К. Драгунской, так же, как и мечты героев о лучшей жизни, хоть и не всегда осуществимые, помогают им в поисках ответа на эти вопросы и выхода из тупика. В одном из интервью драматург призналась, что ей «очень хочется сбежать отсюда куда-нибудь подальше, к морю. Но чтобы там обязательно был лес. И собаки. Я хотела бы там поселиться с сыном и писать… прозу!»[201]201
Ксения, мужчины и слова. Интервью К. Драгунской с В. Кодачиговым // Театральный курьер. 1998. Декабрь. С. 12.
[Закрыть]. Часто об этом же мечтают и её герои из разных пьес. «Бросай свою коммерцию! Поедем куда-нибудь в глушь. Станем бакенщиками. Будем зажигать огни на ночной реке, – зовёт сына отец Командира, спившийся «хиппарь» из пьесы «Земля Октября». – Ведь есть же на свете другая жизнь, можно ведь жить по-другому. Не пить, рано вставать, лечить одичавший, заброшенный сад, белить стволы»[202]202
Совр. драматургия. 1994. № 2. С. 83.
[Закрыть]. Бегство на природу во многих пьесах воспринимается как панацея от всех бед. Фрагменты, посвященные природе, написаны автором с проникновенной любовью и придают её пьесам поэтичность и лиризм. Обращение героя к саду в пьесе «Русскими буквами» звучит как стихотворный рефрен, окрашенный, однако, осенней грустью и тревогой: «Сад мой, сад, сыроеговый мой рай… ненаглядная моя река… И ни огонька кругом. Вот и осень. Пусто в моём саду…»; «Сад мой, сад, сыроеговый рай. Земля моя… Нищая, бандитская, родная… Разбойники свищут в моём саду…» И ещё герои мечтают о доме или городе, где бы им было хорошо вместе. Так в финале пьесы «Русскими буквами» Ночлегов передумал сдавать свой дом и уезжать за границу, размечтавшись о создании в нём «приюта для ровесников»: «Вымоем окна, свет зажжём, будет у нас пир. Вечером люди идут по дороге и видят, как мой дом светится… Пусть все заходят. Будем пить, петь, плакать…»[203]203
Совр. драматургия. 1996. № 2. С. 44.
[Закрыть] Правда, мечта эта пресекается жестокой реальностью: вследствие катастрофы на химкомбинате по другую сторону реки на доме Ночлегова появляется табличка «Обитать воспрещается!»
Пьесы Ксении Драгунской, как это часто бывает в современной драматургии, не поддаются традиционному жанровому определению. При чтении и зрительском восприятии их много смеёшься, но в то же время они могут обжечь суровой, трагедийной правдой жизни. Не случайны её опыты в жанре документальной драмы. В 2001 г. в лаборатории «Документальный театр в Горках» были представлены фрагменты вербатим-пьесы «Время рубля». Как трагедия воспринимается её пьеса «Потопленные города» («Потоп»), написанная на исследованных автором реальных материалах, документах о затоплении города Мологи при создании Рыбинского водохранилища.
Драматургия Ксении Драгунской – не просто оригинальная, своеобразная литература для сцены, но и увлекательное чтение. Текст одной из последних её пьес («Ощущение бороды») даже полиграфически оформлен скорее как «повесть для театра и кино» (по А. Володину). В спектакле Центра драматургии и режиссуры со сцены произносятся не только реплики и диалоги персонажей, но и авторский текст. В своих пьесах она изобретательно выстраивает интригу, выписывает живые человеческие характеры, раскрывающиеся в индивидуализированных языковых партитурах, в умело и остроумно написанных диалогах. Драматург Э. Володарский уже о ранних пьесах Драгунской заметил, что в них «есть, что смотреть, что слушать и что играть актёрам»[204]204
Володарский Э. Ксюша в стране чудес // Совр. драматургия. 1994. № 2. С. 74.
[Закрыть]. Пьесы Ксении Драгунской, многие из которых были открыты в разные годы «Любимовкой», вошли в репертуар московских театров, в частности, «Дебют-центра» («Последние новости мужского платья»), «Et cetera» («Навсегда-навсегда»), Центра драматургии и режиссуры («Ощущение бороды»), Театра Сатиры («Яблочный вор»), Театра Романа Виктюка (пьеса «Пиаф», написанная по заказу театра) и др.
Пьесы Ксении Драгунской
1. Земля Октября // Совр. драматургия. 1994. № 2.
2. Яблочный вор // Драматург. 1996. № 5.
3. Мужчина, брат женщины // Совр. драматургия. 1995. № 1–2.
4. Последние новости мужского платья // Сюжеты. 1995. № 16.
5. Русскими буквами // Совр. драматургия. 1996. № 2.
6. Навсегда-навсегда, или Секрет русского камамбера, утраченный навсегда-навсегда // Драматург. 1996. № 7.
7. Трепетные истории // Совр. драматургия. 1998. № 1.
8. Рыжая пьеса // Совр. драматургия. 1999. № 1.
9. Все мальчишки – дураки // Майские чтения. 1999. № 1.
10. Ощущение бороды // Майские чтения. 2002. № 7.
11. Знак препинания ПРОБЕЛ // Совр. драматургия. 2003. № 4.
Максим КурочкинДраматург, киносценарист, поэт. Максим Александрович Курочкин родился в 1970 г. в Киеве. После службы в армии работал в Институте археологии, специализировался на раскопках древних памятников Киевской Руси. Высшее образование получил на историческом факультете Киевского университета им. Т. Г. Шевченко. Одновременно начал писать пьесы, стихи, киносценарии. Обучался в сценарной школе «Звенигора» при киностудии им. Довженко. В Москве закончил Литературный институт (семинар драматургии И. Л. Вишневской), работал в «Дебют-центре» при Доме актёра.
Среди «дебютных» публикаций в «Современной драматургии» (1998, № 1) была помещена пьеса М. Курочкина «Опус Микстум», что в переводе с латинского означает «смешанная кладка». Авторы предисловия к публикации, драматурги М. Угаров и Е. Гремина, заметили, что «Максим Курочкин сам opus mixtum» и что «тот, кто прочитав одну его пьесу, скажет, что знает драматурга Курочкина, тот рискует обмануться, его пьесы не похожи одна на другую»: «Коллеги-драматурги, читая его пьесы, злятся: сколько можно начинать?.. Он страшно обижается, но всё-таки упорно идёт этим путём. Нам кажется, что он ищет не новый язык, а новый смысл, что гораздо труднее»[205]205
Совр. драматургия. 1998. № 1. С. 3, 4.
[Закрыть].
И всё-таки одна ярко выраженная черта выделяет М. Курочкина среди остальных современных драматургов. Это особым образом организованный художественный хронотоп. В одном из интервью Курочкин говорил, что любит «сложные пьесы», имея в виду прежде всего их пространственно-временные особенности, то, что условно можно назвать «двоемирием»: «Пространство для меня – первый вопрос. Вот, например, игра в гольф сама по себе не очень важна, но если в гольф играет астронавт на Луне, тогда «где» сразу превращается в «что»»[206]206
«Я хочу на Луну…» Интервью А. Красовского с М. Курочкиным // Независимая газета. 1998. 17 августа.
[Закрыть]. В пьесах Курочкина трудно определить место и время действия. В них стёрты границы между настоящим, прошлым и будущим. По отношению к происходящему в них не скажешь: «злободневно», «актуально», «публицистично», – автор старается, по его собственному признанию, «проскочить мимо тенденций и вопиющих проблем современности, снять эту шелуху, обнажить вневременную суть», иначе «текст устаревает, ещё не дойдя до зрителя»[207]207
Коробова Д. Личное дело №… // Экран и сцена. 2002. № 1.
[Закрыть]. И тем не менее изображаемые им ситуации – не отвлечённые «фантазии ради самой фантазии». Конечно же, в них пульсируют чувства, страсти, вопросы, над которыми люди бились во все времена, но всё это даётся глазами современного художника, человека талантливого, обладающего неординарным мышлением, своим взглядом на мир, яркой фантазией и чувством юмора.
Курочкин – один из самых заметных представителей молодой современной драматургии. Начав свой творческий путь как дебютант на фестивале в Любимовке, сейчас он сам проводит работу с начинающими драматургами, являясь членом оргкомитета фестиваля, приглашён экспертом фестиваля начинающих драматургов «Премьера» (Москва), работает с молодыми участниками проекта «Документальный театр». Его много ставят: пьеса «Истребитель класса «Медея»» стала событием Любимовского фестиваля и Щелыковского драматургического семинара (1995) и прямо «с колёс» перекочевала на сцену Вильнюсского русского театра драмы под названием «За нами Нью-Йорк» (реж. А. Великовский). «Право капитана «Карпатии»» поставлена в 1999 г. в Московском Государственном театре им. Пушкина в Москве; пьеса «Глаз» вошла в спектакль Центра драматургии и режиссуры «Москва – открытый город» (1999) и игралась на сцене Лондонского театра «Ройял Корт» (2000); инсценировка рассказа С. Кржижановского «В зрачке» с успехом идёт в филиале Театра им. Пушкина. Одна из последних премьер – спектакль «Трансфер» (по пьесе «Цуриков»), поставленный М. Угаровым в Центре драматургии и режиссуры.
Иногда театральные критики называют Курочкина «звёздным драматургом», поскольку именно звёзды театрального искусства заказывают ему пьесы (для «Театрального товарищества-814», руководимого О. Меньшиковым, была написана «Кухня», а для П. Каплевича и А. Вертинской он написал «Имаго», по мотивам «Пигмалиона» Б. Шоу). В 1998 г. пьеса «Стальова воля» премирована специальным призом премии «Антибукер – Три сестры» «За поиск новых путей в драматургии».
Максим Курочкин постоянно в поиске, активно участвует в разработке совершенно нового проекта «документальная драма». В 2003 г. снялся как актёр в двух игровых фильмах: «Гололёд» режиссера М. Брашинского и «Небо. Самолёт. Девушка» Р. Литвиновой.
О чём бы ни писал в своих пьесах М. Курочкин, пласты жизни прошлой (исторические сюжеты), настоящей (условно говоря, «социальные» сюжеты) и будущей («антиутопические» истории) у него даны под особым углом зрения, с использованием условных приёмов. В одних случаях ситуации развиваются по законам «виртуальной реальности», компьютерной игры («Стальова воля»), в других автор создаёт игру-фантазию, сотворяя новый миф на основе известного (отзвук истории о Родионе Раскольникове в пьесе «Девять лёгких старушек»). И всегда это монолитный, единый художественный материк, сплавленный из фантастики и жизненной достоверности, где предметы, вещи, люди из одной эпохи спокойно переносятся в другую. Мы видим телевизор в замке нибелунгов («Кухня»), гунна из войска Этцеля (Аттилы) в современном московском троллейбусе («Глаз»). Пьесу «Аскольдов Дир» никак нельзя назвать исторической, достоверно освещающей факт возникновения Киевской Руси. Здесь Русь времён правления Аскольда (конец IX в.) – высокоразвитое государство, завоевавшее Индию и покорившее Америку, в нём «лучшие астрономы», паровая машина, сборная по бильярду; люди «не голодают. Не стоят в очередях», курят табак и едят колбасу, правда, не умеют читать и писать и т. д. В пьесах Курочкина могут происходить немыслимые, сверхъестественные вещи: например, рожают мужчины («Лысый затылок») и разговаривают деньги («О главном»).
«Истребитель класса «Медея»» – о последней в истории человечества войне. В будущем, когда уже будут решены все возможные в мире конфликты, расовые, религиозные, межнациональные, социально-политические, возможна только одна война: между мужчинами и женщинами. «Ни один из сидящих в этом зале, – предуведомляет автор, – не доживёт до событий, о которых пойдёт речь». В пьесе воссоздаётся поистине апокалиптическая картина после очередного налёта эскадрильи истребителей, носящих имя еврипидовской героини-мстительницы. Где-то, на небольшом клочке земли Кони-Айленда трое героев (американец Питер, сержант-украинец дядя Коля и русский солдат Сергей) из последних сил пытаются противостоять жестоким мужененавистницам. Как выясняется из финальных диалогов последнего оставшегося на земле мужчины, русского Сергея, и сбитой в последнем бою женщины – аса, на протяжении затяжной войны полов все мужчины на земле либо убиты, либо обращены в «хозяек». Мелодраматичен и абсурден финал: вопреки всему, в сердце женщины-воительницы просыпается любовь к мужчине из поколения «выродков»:
Сергей. Если ты говоришь про древних мужчин, то их перебили ещё в самом начале войны. Я их уже не застал.
Женщина. Так с кем мы всё это время воевали? Сами с собой.
Сергей. Вы воевали с мужчинами. С теми, кто чувствует себя мужчиной и поступает как мужчина. Древние не справились. Они были слабыми. Теперь мы мужчины[208]208
Курочкин М. Истребитель класса «Медея» // Майские чтения. 1999. № 1. С.172.
[Закрыть].
Бессмысленность, абсурдность войны вообще – главная мысль пьесы.
Женщина. Зачем тогда всё это? Война, эти трупы? Нам говорят – воюйте, чтобы победить. Когда мы победим, то уничтожим самых плохих мужчин. Только тех, которые не хотят мыть посуду и стирать носки. И тогда мы заживём – лучше, чем раньше… А-а-а, не хочу жить! Не хочу – убей меня… Зачем жить? Кого убивать? Кого любить?»[209]209
Там же. С. 172.
[Закрыть]
Тема войны возникает и в пьесе «Стальова воля», где действие переносится в космическое пространство, на космический корабль-крепость «STALOWA WOLA», на протяжении столетий являющуюся «гордостью великой нации, несокрушимой польской твердыней». Компьютер станции запрограммирован на военный курс («Война – это всё!»). Пьеса заявлена Курочкиным как первая часть трилогии. Пока что можно говорить о чрезвычайно интересном замысле. Веками тянущаяся война поляков и украинцев, переместившаяся во Вселенную, вызванная ненавистью кичливой шляхты к «хлопам», «казакам», «хохлам», с одной стороны, и мятежной непокорностью их противников, с другой, – порождает самые неожиданные, трагические повороты в отношениях между людьми, в судьбах героев.
Не случайно пьеса удостоилась премии «Антибукер – Три сестры» с формулировкой «За поиск новых путей в драматургии». К её достоинствам можно отнести и замечательно написанные картины быта в крепости, сатирические описания разлагающейся польской аристократии. «Некогда неистовые оборонцы» погрязли в пьянстве, бесконечных пустых сварах, разврате, что подтачивает, расслабляет дух и ослабляет силы. Об этом говорит в своём саркастическом монологе ксёндз Бадальский: «Смешная нация. Но, господи, какими жалкими кажутся мне народы, у которых нет этих прожорливых рыцарей, этой сверкающей дряни, этих хвастливых пьяниц, этих героев. Заходят в шлюзовую камеру и распахивают внешний шлюз. Это называется «подышать свежим воздухом»… Они не надевают скафандр, но они берут с собой в этот чёртов шлюз саблю. Зачем? Без скафандра, но сабля!»[210]210
Курочкин М. Стальова воля // Серия «Новая пьеса». М., 1999. С. 39–40.
[Закрыть] Уставший, стареющий Гетман не может добиться от шляхтичей вразумительного ответа на вопрос, за что они так не любят русинскую нацию». – «Хамят… Вообще хамят», – единственный аргумент, чтобы по приказу его величества короля польского Владислава XIV «вырвать злобесный корень и стереть само имя подлой казацкой нации с лица Вселенной».
Язык диалогов стилизован под украинскую и польскую речь. Юмор привносится в речь героев и хлёсткими народными выражениями, и неожиданным вплетением современных словечек и понятий («Бадальский. Сожалею, но Феська молится тому пану Езусу, с которым Мой не имеет договора о сотрудничестве»). Авторские ремарки порой вызывают в памяти гоголевские интонации «Вечеров на хуторе…» и «Тараса Бульбы» («Занялся феськин ум таким горячим огнём, что и тысяча чертей не разожгут, пусть бы и были у них дрова из чистого пороху…» и т. д.). Некоторые из них построены на развёрнутой поэтической метафоре, например, фрагмент о «Ненасытце»: «Анджей, перекрестившись, нажал рычаг. Взревел Ненасытец, распахнул свою ледяную пасть и, слизнув тяжеленную бочку, заходился рвать со стен портреты гетманов польских, трепать знамёна и кусать Анджея за лицо клыками из острой, отточенной, как казацкое шило, пустоты. Нажал Анджей на рычаг второй раз – отступило чудовище. Всего только секунды две погуляло оно по людскому жилью. Но и того хватило свирепой горничной, чтобы прибраться в огромной зале. Все недоедки и недопитки шляхетские, всю пакость, после банкетов человеческих остающуюся, смела она единым махом в свой бездонный чёрный мешок»[211]211
Там же. С. 37.
[Закрыть].
Освещая итоги «Антибукера-98» в «Независимой газете», А. Родионов писал: «Новые пути «Стальовой воли» – соединение жанра и мира исторической пьесы (очень редкой у новых драматургов) с жанром футурологии и техническим, космическим инвентарём, реализация редкого и богатого художественного мира славянского барокко – в том числе в языке – и литературная увлекательность высокого уровня»[212]212
Родионов А. «Стальова воля» и «Чистое сердце» // Независимая газета / Ех libris. 1999. 18 марта.
[Закрыть]. Интересно, как будет развиваться замысел автора в последующих частях трилогии.
Не менее сложной и интересной оказалась в творчестве М. Курочкина пьеса «Право капитана «Карпатии»», в которой много сказочного: положительный герой, благородный пират, когда-то спасавший пассажиров «Титаника» – и отрицательный, Антагонист. По сюжету, Антагонист захватывает команду «Карпатии», а капитан, жертвуя собой, всех выручает. Он предлагает Антагонисту условия страшной игры: освободить тех членов команды, мимо которых он, Капитан, успеет пройти после того, как ему отрубят голову. И он действительно успевает сделать заветные шаги, сохранив жизни всех. Автор называет пьесу трагедией. В художественной форме пьесы критика находила не только сказочность, но и абсурд, и приём «театра в театре», и даже элементы компьютерной игры. Автор подключает к действию и высшие силы, «кого-то наверху», с кем Капитан разговаривает «на равных». А содержание рождает много вопросов (кстати, в пьесе их задаёт Капитану Антагонист): Что это за судно, куда и зачем оно плывёт? Почему вся команда корабля, независимо от возраста, состоит из «детей» Капитана? Почему Капитан об этом и многом другом ничего не помнит? И что это за «право», которое принадлежит Капитану, а после его смерти, в виде его отрубленной головы, передаётся Юноше-сыну? Право на что? И почему сын решает передать это «право» зрителям?
Юноша. …Эй, вы, как насчёт самой выгодной сделки в вашей жизни? Я предлагаю вам белый кусочек памяти – каждому достанется по маленькому чистому обрезку. Вы всегда сможете спрятаться под него, как под бабушкино одеяло, и вас больше не будет… И ещё я продам вам что-то такое, что поднимет вас ночью и погонит в море на старой калоше с ходячими полутрупами вместо матросов. И ещё что-то… Если вы согласны, то вы знаете, как сказать мне об этом. Я буду ждать! Считайте, что она ваша!
Зашвыривает голову Капитана в зрительный зал.
Голова взрывается в воздухе. Водопад конфетти.
Конечно же, пьеса сложна и многослойна, содержит иносказания и требует вдумчивого и внимательного чтения «между строк». Главная же мысль пьесы и своеобразное посвящение обращены к вечным искателям, людям благородного риска, что заявлено и сконцентрировано уже в эпиграфе, в словах Достоевского: «Их слепая уверенность в успехе соблазняет даже самых закоренелых скептиков, несмотря на то, что иногда эта уверенность имеет такие шаткие, такие младенческие основания, что дивишься вчуже, как это за ними пошли. А главное то, что они идут первые, и идут, ничего не боясь».
В пьесах на современные темы Курочкина интересуют не столько характеры, сколько ситуации и то, как люди в этих ситуациях проявляются. Причём эти конкретные ситуации у Курочкина обычно не просто бытовые зарисовки, часто смешные и абсурдные, а повод к разговору о важных, больших проблемах человеческой жизни, например, о материальном и духовном, о мужчине и женщине, об отношении к религии, к вере, об одиночестве человека среди людей и т. д. К этому типу пьес относятся «Лысый затылок», «Кхрайст», «Бабло побеждает зло», «О главном» и др.
Одна из последних пьес М. Курочкина «Цуриков» (сценическая версия – «Трансфер», реж. М. Угаров) с самого начала вводит читателя и зрителя в ситуацию неблагополучных семейных отношений: предприниматель Цуриков, равнодушный к жене, имеющий секретаршу-любовницу, спокойно относится к связям жены «на стороне» и даже готов предложить её в сожительницы своему другу по армии Пампухе, неожиданно и странным образом появившемуся в их доме: «Тебе страшно. Но попробуй немного сверху на всё это посмотреть – чего тебе бояться? У нас нет общего дела, общих друзей – полный джентльменский набор. У тебя есть деньги, у меня есть деньги. Говорить нам не о чем»[213]213
Курочкин М. Цуриков // Совр. драматургия. 2003. № 2. С. 26.
[Закрыть].
Налицо достаточно бытовая конфликтная ситуация, если бы не одно обстоятельство: Александр Пампуха, давно покончивший с собой во время службы в армии, появился с того света, посланцем от умершего отца Цурикова, с приглашением посетить его в аду по какому-то важному делу. Итак, главное в пьесе – путешествие героя в сопровождении любимой секретарши Маши и любовника жены Уласика в ад и обратно, этакий «туристический вояж», с оформлением соответствующей визы, с обещанной встречей «у входа», экскурсиями и прочим «сервисом». Ад в пьесе Курочкина нисколько не похож на классические «круги» в «Божественной комедии» Данте, а скорее напоминает зеркальное отражение жизни на земле. «Там… город… дома. Где-то есть кодовые замки – где-то нет, где-то чистые подъезды, где-то зас…но… Кто-то смеётся, кто-то плачет…», среди чертей процветает коррупция («Только подноси. У них на рожах написано – «продаёмся, продаёмся»»). Однако «группа туристов» выглядит более неприглядно, чем обитатели ада и его преддверия. Как и в своей земной жизни, они равнодушны к тем, кого здесь встретили, не способны ответить на просьбу о сочувствии, доброте и внимании к ближнему. Ведь не зря же в письме, посланном «с оказией» в ад, к умершей Тётушке, оставшийся на земле фотограф умоляет: «У меня всё плохо. Забери меня отсюда». Не случайно Манабозо, мятежный дух, главный чёрт, проводник по аду, воюет не с Богом, а с людьми: «Эх… люди… Душить вас надо… Да, может, я чёрт. Но я по происхождению чёрт… Валите, чтобы и духа вашего тут не было… Кому вы нужны». Наверное, потому и бог оказывается не там, где ему «положено быть», «не у себя», а в аду, среди мусорщиков, «накалывающих на мусорные пики конфетные обёртки и смятые пластиковые стаканы». «Худенький молодой человек в кепочке», «втягивающий голову в плечи, словно боится, что его будут бить», этот бог, видимо, разуверился в возможности «достигнуть царства божьего на земле» с таким «человеческим материалом» и потому «нн-нне им-меет м-морального пп-рава» пребывать в райских кущах. В финале пьесы прочитывается слабый намёк на то, что герои возвратились на землю иными, кое-что понявшими про себя и свою жизнь:
