Текст книги "Русская драматургия конца ХХ – начала XXI века"
Автор книги: Маргарита Громова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Поэт, драматург. Елена Валентиновна Исаева родилась в Москве (1966 г.). В 1989 г. окончила факультет журналистики МГУ; работала в газетах и на радио. Печататься начала с шестнадцати лет. Стихи публиковались в журналах «Студенческий меридиан», «Юность», в альманахе «Поэзия», в коллективных сборниках, в частности, в антологии «Московская муза. 1799–1997» (М.: Искусство, 1998). В настоящее время – автор ряда поэтических сборников: «Меж миром и собой» (1991), «Молодые и красивые» (1993), «Случайная встреча» (1995) и «Лишние слёзы» (1997). Член Союза писателей (с 1992 г.) и Союза театральных деятелей (с 1997 г.) За своё поэтическое творчество Е. Исаева награждена премией московских поэтов «Венец» (1999 г.). Ю. Поляков, представляя сборник «Лишние слёзы», определил поэзию Е. Исаевой как продолжение ахматовской традиции, насыщенной «душевным и эстетическим опытом своего поколения»: «Это по-женски очень сильная и по-женственному очень тонкая поэзия».
Е. Исаева – автор более десяти пьес, многие из которых поставлены в театрах Москвы, Пензы, Челябинска, Симферополя и других городов России. Драматургия Е. Исаевой неоднократно отмечалась престижными премиями: «За лучшую пьесу о подростках» на «Радио России» («Мой знакомый уголовник»); «За лучшую пьесу, посвященную 850-летию Москвы» (премия альманаха «Современная драматургия» за пьесу «Вечная радость»); первая премия в конкурсе «Действующие лица» за пьесу «Про мою маму и про меня»; в 1999 г. удостоилась за своё многогранное творчество Малой премии «Триумф». Е. Исаева – постоянный автор радио– и телесериалов, радиоинсценировок.
Пьесы Е. Исаевой неоднократно представлялись на фестивалях и в творческих лабораториях новой драматургии и вошли в репертуар Дебют-Центра при Доме Актёра («Абрикосовый рай», реж. В. Данцигер), Театра.doc. («Мой первый мужчина», реж. А. Великовский; «Про мою маму и про меня», реж. Е. Морозова, «Третьеклассник Алёша», реж. Г. Синькина), Центра драматургии и режиссуры (трагедией «Юдифь» открылся первый сезон театра 1998/99 гг.; с 2000 г. на его сцене идёт спектакль «Инфернальная комедия, или Убей меня, любимая». Обе пьесы поставлены реж. В. Данцигером). Неоднократно театры обращались к её драме «Счастливый Моцарт».
Поэтическое творчество оказало большое влияние на драматические произведения Е. Исаевой, на их жанровую и образную специфику. «Всё равно поэзия – первична, – утверждает она. – И в хорошей прозе, и в хорошей драме – всегда присутствует поэзия». В большинстве своём её пьесы могут быть определены как «лирические драмы», в высоком смысле этого понятия, имеющего в истории мирового и отечественного театра множество толкований, но включающего также и вполне определённые требования к произведениям этого ряда. В частности, болгарский критик Чавдар Добрев, в своей работе «Лирическая драма» отмечает в качестве главных для этого типа пьес такие специфические характеристики, как «лиризм настроения», «эмоциональная заразительность», «умный и яркий диалог» и, конечно же, «в центре значительной части пьес, относящихся к лирической драме, оказывается проблема любви. В интерпретации создателей драмы любовь означает не только интимность отношений, она обретает более значимый и всеохватывающий смысл»[183]183
Добрев Ч. Лирическая драма. М.: Искусство, 1983. С. 83.
[Закрыть]. Всё это характерно для произведений Исаевой.
Любовь в её пьесах – это основа бытия, величайшее и прекраснейшее из человеческих чувств, во имя которого слагаются гимны, совершаются невероятные подвиги, но любовная страсть может быть и роковым испытанием с трагическим исходом. В центре её пьес, написанных на сюжеты древних мифов и библейских преданий, – как правило, любящие женщины, чаще несчастные в этой любви, обладающие пленительной красотой, внешней и внутренней: Прекрасная Елена и нимфа Энона («Две жены Париса»), Юдифь и Ниса (в поэтической трагедии «Юдифь»), Вирсавия, пленившая мудрого царя Давида («Давид и Вирсавия»). Драматург, преодолевая лаконизм и аскетическую беспристрастность легендарных текстов, создаёт на их основе, по большому счёту, психологические драмы и настоящие трагедии.
В пьесе «Юдифь» (1992) Е. Исаева переосмысливает известный ветхозаветный морализаторский сюжет о подвиге девы из Ветилуи, спасшей свой народ от порабощения, отрубив голову начальнику ассирийского войска Олоферну. Убийство это представлено в первоисточнике как деяние, совершённое во славу Бога и из чувства долга перед соотечественниками. Обратившись к этому сюжету в наше время, Исаева нашла в легенде источник для создания исключительной по трагической и эмоциональной силе истории любви двух ярких личностей из враждебных станов. Указание в Библии на аскетический, уединённый образ жизни Юдифи после гибели Олоферна, позволило драматургу домыслить легенду, предположить, что три дня, проведённые красавицей Юдифью в лагере Олоферна, явились для сильных, неординарных героев кратким мигом неудержимой, запретной, безоглядной страсти. Исаева мастерски выстраивает напряжённый стихотворный диалог героев – психологический поединок друг с другом и с самими собой, рискованное балансирование на краю пропасти. И если в начале их знакомства перед нами две действительно исключительные личности, возвышающиеся над окружающими людьми и потому предназначенные друг для друга («Олоферн. Равных нету мне здесь. И ты ведь понимаешь это. Ты, с коей рядом мог бы только Бога поставить я…»), то постепенно мы видим простых смертных, охваченных любовью, на пути которой так много препятствий. Почти забывшая после смерти мужа «чувство жизни», героиня, ощутившая вдруг, что Олоферн становится для неё дороже всего на свете, конечно же, прежде всего обращается к Богу, чьей посланницей и мстительницей пришла она во вражеский лагерь. Она молит Всевышнего о спасении от роковой страсти:
О ты, Господь, пославший это счастье
И всё переменивший в одночасье,
Ты – мой отец и высший судия.
Тебе открыта вся душа моя.
Куда же от самой себя мне деться?
Ты был всегда со мною рядом – с детства.
Когда играла и когда пряла —
Я ощутить тебя всегда могла.
Спала – ты приближался к изголовью.
Что делать мне, скажи, с моей любовью?..[184]184
Исаева Е. Юдифь // isaeva-drama.ru. С. 52.
[Закрыть]
И влюблённый Олоферн не боится сразиться с небом, со своим невидимым соперником – Богом, готов во имя любви отказаться от всех своих побед в прошлом и будущем:
Стихия искреннего человеческого чувства путает все карты, опрокидывает первоначальные замыслы и избранные роли героев, заставляя их душевно метаться от одного решения к другому.
В традициях высокой трагедии Е. Исаева сталкивает в неразрешимой оппозиции человека и рок, судьбу, «надличные» силы, божественную волю. Кульминация трагедии – последняя ночь Юдифи в шатре Олоферна – утверждает одну из центральных идей автора как идею роковой любви-страсти, соседствующей со смертью, и всё же прекрасной. Безмятежный сон Олоферна, давно догадавшегося о миссии Юдифи, – по сути, добровольное решение героя принести себя в жертву, дать любимой возможность выполнить долг, возложенный на неё божественной и человеческой волей. Убив Олоферна, Юдифь фактически убила себя. Её дальнейшее земное стопятидесятилетнее существование в одиночестве и смирении посвящено лишь ожиданию встречи с любимым, счастья в мире ином.
Для любви всем героям пьесы судьбой отведён лишь «звёздный час» – вечер искренних признаний Юдифи и Олоферна; мгновение, принесшее счастье Вагою в объятьях Нисы; одна ночь Елимы и Ардада. Однако этот миг воспринимается как целая жизнь, настоящая, счастливая, полная истинных, глубоких чувств, смысл которой – любить и быть любимым. Поэтому миг любви Юдифи превращается в вечность, в стихию, торжествующую и на земле, и в ином, божественном мире, в котором всё простится, забудется и где даруется светлая радость быть рядом с любимым.
В пьесе «Две жены Париса» (1995) из древнегреческих преданий о Троянской войне Елена Исаева выделила в качестве «драматического узла» те обстоятельства и тех героев, которые позволили ей создать свой «миф» о Прекрасной Елене, нимфе Эноне и Парисе, где главное событие – не битвы народов, не вмешательство богов в судьбы людей, а Любовь. Главные герои – не народы и боги, а любящие и страдающие люди. Стиль лирических драм-«обработок» Е. Исаевой отличает мастерство в создании психологических портретов, в индивидуализации характеров довольно схематичных мифологических героев, как людей, так и богов.
Черты жанра лирической драмы, вырастающей до трагического звучания, отличают и пьесы – версии, связанные с биографиями известных людей: Моцарта («Счастливый Моцарт», 1997 г.) и великой княгини Елизаветы Фёдоровны («Вечная радость», 1997 г.).
Моцарт предстаёт в пьесе Исаевой как светлый гений, «вечный ребёнок», устремлённый в «неземные дали», в то время как окружающие его люди упорно стремятся «привязать его своими цепями к земле», к подёнщине, сочинению музыки на заказ, не давая «улететь совсем». Среди них – жена Констанца, не желающая мириться с ролью жены нищего гения, читающего «магическую гармонию в числах» («У тебя все оперы – лучшие. А мне скоро не на что будет купить свечей… Вот и вся магия чисел, мой милый»), и её старшая сестра – прекрасная певица Алоизия, давняя неразделённая любовь композитора, поначалу видящая в нём лишь одного из многочисленных поклонников, который однако ещё может пригодиться и потому «пусть будет под рукой!» Это и постоянный непримиримый оппонент Моцарта в спорах о творчестве Антонио Сальери. Характерен их диалог в трактире «Золотой змей», когда Сальери, сочувствуя больному, уставшему композитору, предлагает написать вместо него заказанный ему «Реквием»:
Божественный дар Моцарта вдохновляется «живой жизнью» в лучших, духовных её проявлениях, главное из которых – Любовь. Неоднозначная натура Моцарта, одержимого манией творчества, одновременно притягательная и пугающая, жестокая и беззащитная перед ударами судьбы, раскрывается во взаимоотношениях с любимыми женщинами. Невозможно осуждать художника за легкомыслие, ведь всякий раз он неизменно искренен в своей страсти, будучи убеждённым, что «только любовь может быть серьёзней смерти». «Счастливый» в своей способности любить, Моцарт делает счастливыми и тех, кого любит. В этом признаются женщины, встретившиеся с ним на жизненном пути. «Кого может сделать счастливым Зюсмайр (бездарный ученик Сальери, – М. Г.)? – признаётся Магдалена, ждущая ребёнка от Моцарта. – А ты делаешь меня счастливой». «Я не люблю его, а он счастлив даже этим, – бросает Алоизия в разговоре с Сальери, для которого «женщин и денег никогда не бывает слишком много». – (…) Но он, Моцарт, даже отвергаемый женщинами, предаваемый друзьями, не поддержанный благодетелями, не понятый публикой, всё равно всегда будет брать верх над вами, потому что вы, маэстро, никогда не были ребёнком и никогда не сравнитесь с ним»[188]188
Исаева Е. Счастливый Моцарт // isaeva-drama.ru. С. 16.
[Закрыть]. Брошенная Зюсмайром после смерти Моцарта Констанца признаёт, что по-настоящему умел любить только Вольфганг.
Пьеса «Счастливый Моцарт» – итог совместной работы Е. Исаевой и режиссёра Виталия Поплавского, автора замысла. В ней история жизни, любви и смерти Вольфганга Амадея Моцарта прочитывается как высокая трагедия непонимания художника, предпочитающего оставаться всегда свободным в своих творческих устремлениях, полностью отдающегося искусству. Из документов известно, что Моцарт был убеждённым масоном до конца своих дней и создал ряд шедевров под влиянием масонского миропонимания. Однако в опере «Волшебная флейта» композитор позволил себе раскрыть слишком много тайн ордена. «Своей оперой о масонах Вольфганг навсегда оттолкнёт от себя императора и положит конец своей карьере при дворе», – считает Сальери, предугадывая «охоту» за гением и его смерть. Не принимает во внимание композитор и предупреждение друга Хофдемеля о грозящей опасности: «Она (опера. – М. Г.) уже написана там. (Показывает вверх.) Мне осталось только хорошенько расслышать и добросовестно передать другим». И здесь «серьёзней смерти оказывается любовь» – к творчеству, к музыке, воплощающей красоту жизни. И раз «там» нужно, чтобы опера была написана, то своё медленное умирание композитор воспринимает как что-то уже «не из области медицины, а из области судьбы». Смерть Моцарта в пьесе Исаевой воспринимается как прорыв из временного в вечность, в бессмертие, достойное истинного гения. Пьеса заканчивается ретроспективной сценой первого признания Моцарта в любви к Алоизии, отказавшей ему в ответном чувстве. В словах героя: «Вы не убиваете меня, вы просто открываете мне другое счастье. Я счастлив, несмотря ни на что, потому что люблю вас», заключён смысл названия пьесы.
Е. Исаева пробует себя в разных жанрах драматургии, обращается к современной тематике. Она пишет «сказку о женской дружбе» «Абрикосовый рай». Оттолкнувшись от вполне реального сюжетного «зачина»: две молодые особы, одна опытная «грешница», другая – целомудренная, неискушённая в любви, приехали отдыхать на Кавказ и остановились переночевать в доме интеллигентного, скромного молодого человека, – автор подготавливает как будто бы к рассказу о курортных романах и всякого рода неожиданных приключениях. Однако сюжет растягивается на двадцать лет, действительно, в историю, в сложное переплетение линий судеб героев, а в финале даёт понять, что всё это случилось не в реальной жизни, а во сне: девушки просто переночевали и наутро ушли из дома. Критик И. Цунский, относя пьесу «Абрикосовый рай» к «реляционным драмам» (когда «воспринимающий субъект привлекается к структурированию воспринимаемого объекта», к домыслам), пишет, что автор пьесы «шаг за шагом… разрывает ткань реальности, строя за этой завесой мир ирреальный, параллельный – и возможный. Оба эти мира сосуществуют на равных правах, как и два названия. Две женщины, безгрешная и согрешившая в райском саду, два мужчины, грешник и святой, скорее Адам и змей-искуситель. Грехопадение, превращение Рая в Ад, дьявол уже в женском обличий искушает героев – и всё это оказывается видением. Или предупреждением?»[189]189
Цунский И. Технология мистического // Совр. драматургия. 1998. № 2. С. 177.
[Закрыть]
Изобретательно выстраивает Е. Исаева и пьесу «Инфернальная комедия» («Убей меня, любимая»). Действие происходит в театре, где три актрисы, готовящие роли трёх женщин-мстительниц: Фанни Каплан, Шарлотты Корде и Юдифи, по жизни находятся в очень сложных отношениях с актёром, играющим Ленина, Марата и Олоферна. Каждая считает себя его единственной любовью. Он же не прочь приударить за всеми тремя, поочерёдно признаваясь им в любви их каждой «исчезая в ночи». Такая завязка рождает массу комических ситуаций. Женщины, объединённые чувством ревности, готовятся мстить за такое коварство, но узнают, что Сергей (так зовут героя) на самом-то деле любит не их, а режиссёра Бодягина – типичная для комедии неожиданная концовка. Конечно, главное в пьесе – юмор драматурга, изящное, лёгкое владение разными приёмами комического: в композиции, в характерах персонажей, в языке.
На современную тему у Исаевой написано несколько пьес. Кроме названных, это «Женщина для настоящего мужчины», «Мой знакомый уголовник», а также опыты документальной драмы в новой для нашего театра методике «Verbatim»: «Первый мужчина» и «Про мою маму и про меня» (обе поставлены в Театре.doc). Конечно же, обращение к современности требовало от драматурга «перенастройки» языкового инструмента после лирических пьес на иной лад. Как писала она в одном из своих стихотворений, «на античную трагедию не потянет наша жизнь»:
Там у них слова высокие
И возвышенная страсть.
А у нас снега глубокие,
Чтобы выйти и пропасть.
Для многих критиков такое «переключение» оказалось неожиданным. Но сама писательница считает вполне закономерным для себя обращение к новым формам творчества, к новым жизненным сферам. «В том и ценность методики «Verbatim», – объясняла Е. Исаева в послесловии к публикации пьесы «Первый мужчина» в «Новом мире», – что она выводит писателя в области, далёкие от его личного жизненного опыта, заставляет по-новому взглянуть на, казалось бы, хорошо известный для него материал, в моём случае – на отношения в семье»[190]190
Новый мир. 2003. № 11. С. 119.
[Закрыть]. В основе пьесы – интервью с женщинами, у каждой из которых «были сложные комплексы по отношению к отцу», «у каждой был немалый счёт, чувства противоречивые и болевые», «каждая так или иначе видела в своём отце именно мужчину, а не только папу». Можно говорить о бесстрашии лирического поэта, о силе характера внешне хрупкой женщины и, по собственному признанию, «тихого домашнего человека», взявшегося за столь больную, обычно скрываемую тему, и о благородстве задачи. Поэтому даже на этой «грозной – в ямах и пригорках – территории» (Татьяна Бек) Исаева работает с огромной душевной затратой.
«Про мою маму и про меня» Е. Исаева тоже считает «вербатим»-пьесой, только основанной на автобиографическом материале. В ней воссоздаются, литературно «конструируются» взаимоотношения дочки и матери на протяжении большого отрезка жизни. В противоположность предыдущей пьесе, где образ матери оставался в тени, не затрагивался вопрос о несомненной вине её во всём случившемся, здесь речь идёт о счастье взаимопонимания мамы и дочки, о взаимной поддержке в трудные минуты жизни.
Во всех своих пьесах, так же как и на своих поэтических вечерах, Е. Исаева остаётся поэтом, искренним и откровенным собеседником с читателями и зрителями, «ощущающим ностальгию по нормальным чувствам», как призналась она в одном из интервью[191]191
Культура. 2004. № 6 (12–18 февраля).
[Закрыть]. Мне представляется, что она довольно точно воссоздала своё восприятие мира в своём стихотворении:
И был октябрь. И был апрель.
И дождь, как Божья милость.
И столько раз открылась дверь,
И столько раз закрылась.
А я была почти золой,
Рассеянной, остылой.
И я летала над Москвой,
Как над своей могилой.
Но сколько душу ни трави,
Она опять окрепла —
И я восстала из любви,
Как восстают из пепла.[192]192
Сб. «Лишние слёзы». М., 1997. С. 134.
[Закрыть]
Пьесы Елены Исаевой
1. Юдифь // isaeva-drama.ru. М., 1992.
2. Две жены Париса // isaeva-drama.ru. М., 1995.
3. Счастливый Моцарт // isaeva-drama.ru. М., 1997.
4. Абрикосовый рай, или Сказка о женской дружбе // Драматург. 1997. № 8.
5. Вечная радость // Совр. драматургия. 1997. № 1.
6. Убей меня, любимая (Инфернальная комедия) // isaeva-drama.ru. М., 2000.
7. Третьеклассник Алёша // Совр. драматургия. 2002. № 3.
8. Про мою маму и про меня // Совр. драматургия. 2003. № 3.
9. Первый мужчина // Новый мир. 2003. № 11.
10. Абрикосовый рай: Пьесы. М.: Новое дело, 2004.
11. Лифт как место для знакомства: Пьесы. М.: Эксмо, 2006.
Вадим Леванов
Вадим Николаевич Леванов (род. в 1967 г.) – прозаик, драматург, режиссёр. Живёт в г. Тольятти. Обучался на театральном отделении Самарского института культуры. Окончил Литературный институт (драматургический курс И. Л. Вишневской). Участвовал в международных фестивалях современной драматургии в Щелыкове, Любимовке, фестивале новых пьес «Документальный театр», в работе Российско-британского семинара «Новая пьеса / New Writing» и многих других. Пьесы мало известного некоторое время назад драматурга привлекли внимание как очень талантливая, яркая, многожанровая литература для сцены. Как выяснилось, Вадим Леванов уже имел опыт работы в театрах Тольятти и Самары, написал более десятка пьес. В 1996 г. в журнале СТД «Сюжеты» состоялась первая публикация пьесы Леванова «Артемида с ланью», а в 1998 г. сразу три его пьесы (редкий случай!) опубликовал альманах «Современная драматургия» (№ 3). Маленькая пьеса «Выглядки» вошла в шорт-лист премии «Три сестры» (Антибукер-98).
Первые московские премьеры пьес В. Леванова состоялись в Дебют-центре. Две его пьесы: «Парк культуры им. Горького» и «Ах, Йозеф Мадершпрегер – изобретатель швейной машинки» – выбрали для своих режиссёрских дебютов А. Конышев и И. Корниенко. Оба спектакля стали «долгожителями» на сцене Дебют-центра. Пьесы молодого драматурга привлекли зрителей не только мастерски выстроенным сюжетом, но и глубиной проблематики, тонким психологизмом, ярко выписанными человеческими характерами.
В пьесе «Парк культуры…» как будто бы ничего не происходит: бригада культорганизаторов и актёров, обслуживающая детские новогодние елки, отдыхает между двумя мероприятиями. Чтобы как-то скоротать время, болтают вроде бы ни о чём: кто как встретил Новый год, сплетничают про шефа и его жену, сокрушаются по поводу того, какая неуютная стоит погода, грустно недоумевают, куда так быстро «скачут дни»…
Таня. (…) Всё одно и то же каждый день… так смотришь – и год прошёл… Раз, раз – и всё…
Юра. И всё мимо.
Лев Григорьевич. (…) После тридцати время начинает накручиваться как пружина…
Таня. Как новый год встретишь, так и весь год пройдёт.
Юра. (с ужасом). Значит, я весь год буду трезвый?
Таня. А я весь год просижу у телевизора… Одна… Как дура!
Лев Григорьевич. Как пружина. А потом пружина ка-ак!..»[193]193
Леванов В. Парк культуры им. Горького // Леванов В. Пьесы. Тольятти, 2001. С. 68–69.
[Закрыть]
Постепенно, незаметно автор открывает нам судьбы каждого из героев, проблемы, которые не дают им нормально жить, дает почувствовать их непростой внутренний мир. Ощутимо влияние чеховского подтекста, когда «люди обедают, просто обедают, а между тем…» Интересно, что в моменты, когда полилог кажется исчерпанным и начинает «буксовать», автор «переключает» его в другой регистр, и действие вновь обретает динамику. Только что герои высказали недовольство своим сегодняшним существованием, на что у каждого есть веские причины. Почти все они на вопрос «Так как же ты всё-таки поживаешь?» – могут ответить словами одной из героинь: «Сначала было хреново. А потом… так и осталось». Радист Юра постоянно напевает песню о том, что «жизнь не состоялась», пребывая в меланхолии. Таня страдает от одиночества и оттого, что «никто замуж не берёт». Наталья по той же причине рвётся в Африку, где, должно быть, жарко (опять Чехов!), но не исключена возможность выйти замуж и вдоволь поесть любимых ею апельсинов. Зав. аттракционами Лев Григорьевич, смертельно больной человек, мечтает только об одном, чтобы за ним прилетели инопланетяне и унесли его туда, «в другую жизнь», где «что-то произойдёт, всё изменится, всё будет по-другому, иначе, лучше… может быть…» Одним словом, «какие все несчастные, несчастные…»
Вторая волна, несущая новый всплеск эмоций – исповеди-воспоминания. Ведь было же и счастливое детство, и «балдёж» от качания на морских волнах на надувном матрасе, и первая любовь, которая, оказывается, не забылась и осталась в памяти «вкусом айвового варенья на губах». Наверное, именно потому все радостно принимают идею Юры устроить «ёлку друг для друга, для себя, «ёлку протеста», что каждого терзает вопрос, почему же не состоялась, «пропала жизнь»?
Юра. Посмотрите на меня! Что вы видите? Вы видите человека, который каждую минуту неуклонно превращается в неудачника… Я боюсь этого человека! Я не хочу стать им! Я хочу попытаться… Я хочу сломать кокон!.. Посмотрите на себя! Что вы видите?! Кого вы видите внутри себя?! Я протестую! Ёлка протеста! Дед Мороз – твой текст!..
Это кульминационная сцена в пьесе. После неё всё возвращается на круги своя, к поискам ответов на мучительные вопросы: как избавиться «от суеты и зла», «спастись от самих себя» – к привычному неверию в возможность «счастья и свободы», равнодушию и «пофигизму». «Бежать некуда – только в прошлое». Единственный персонаж, который мешает безысходному пессимизму, – это Старушенция, образ скорее условный, чем реалистический. Прожившая долгую и далеко не счастливую жизнь, она не потеряла к ней интереса, считает её, несмотря ни на что, большим везением. Как завещание, звучат в пьесе её слова о том, что «всё получится». Смерть Старушенции и приход детей на новогодний праздник прерывает происходящее «по ту сторону сказки».
Все пьесы В. Леванова так или иначе посвящены главному в жизни человека – состоянию его души, испытанию чувств на прочность и истинность. Автор прибегает иногда к фантастическим приёмам, ставя своих героев в необычные обстоятельства. Так, знаковый «дорогой и многоуважаемый шкаф» (пьеса «Шкаф»), подбрасывает героям – супругам, ожидающим ребёнка, массу материальных соблазнов, сокрытых в постоянно меняющемся «содержимом» его внутреннего пространства, дьявольских искусов, разрушающих и без того хрупкую связь в отношениях между ними, пока они не поймут, что счастье зависит только от них самих. В заключительной авторской ремарке «в колеблющемся мелочном свете внутри шкафа на одно мгновение появляются Он и Она. Он стоит на коленях, прижавшись щекой к её животу. Она ласково перебирает его волосы. Оба они улыбаются…». А потом «ветер, вырвавшийся из шкафа, и кто знает? – из прошлого?» – подбрасывает вверх, смешивает и уносит в окно как ненужный сор то, что недавно ещё казалось важным и значащим[194]194
Леванов В. Пьесы. Тольятти, 2001. С. 30.
[Закрыть].
В пьесе «Шар братьев Монгольфье» автор отправляет героев в полёт высоко над землёй, над будничной суетой, чтобы они разобрались в своих чувствах и отношениях. Он придумывает для них воображаемые экстремальные ситуации (крушение шара, столкнувшегося с неким металлическим предметом, или обстрел шара с какого-то бандитского вертолёта), чтобы заставить их подумать в последние свои минуты о самом сокровенном:
ОН. …Может, ничто не кончится… жизнь – сон, смерть – пробуждение… И много всякой ерунды я ещё подумал. Но главное, самое главное, я подумал: я люблю тебя.
ОНА. Самое – самое последнее, что я успела подумать: душа бессмертна? А ещё – я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя![195]195
Там же. С. 194.
[Закрыть]
Уже не один сезон в московском Дебют-центре с успехом идёт спектакль по пьесе В. Леванова «Ах, Йозеф Мадершпрегер – изобретатель швейной машинки». Бунт маленького человека против социальной несправедливости – сюжет не новый в отечественной и мировой литературе. Он отсылает нашу память к пушкинскому Евгению, гоголевскому Башмачкину, униженным и оскорблённым героям Достоевского, а в данном конкретном случае – к первой и знаменитой пьесе американца Э. Олби «Что случилось в зоопарке». Подобно несчастному Джерри, «вечно временному жильцу» в доме, обществе, в мире, венский портняжка Йозеф Мадершпрегер в пьесе В. Леванова доведён до отчаяния униженностью, непризнанием его как личности. Для благонамеренных обывателей и власть имущих, в частности, тайного советника императорской Канцелярии Готцондорфа, он «самозванец», «лжепророк»: «Этот маньяк не остановится ни перед чем! У него нет ничего святого, у него вообще ничего нет, но он хочет иметь всё, и потому он и способен на всё!» Для полицейского он – опасный возмутитель спокойствия, которого нужно изолировать от общества. А всё потому, что он настойчиво называет себя изобретателем швейной машинки, уличая власти в воровстве патента на это изобретение. Для Зигмунда Фрейда, введённого в пьесу как действующее лицо, Йозеф, собирающийся убить высокого чиновника портняжным ножом, – очередной любопытный объект для психоанализа, «свихнувшийся портняжка, который носится по Вене, как угорелая кошка, и на всех перекрёстках вопит, что он изобретатель швейной машинки». Кстати, Фрейд-персонаж своими пространными монологами, «научными комментариями» по поводу происходящего на улице Вены среди бела дня смертельного поединка Йозефа и Готцендорфа, а также беспомощными воздыханиями невеста героя Эльзы («Ах, Йозеф, ах!»), способствуют тому, что интенсивный речевой поток выводится из остро социального русла в трагифарсовый.
Слова критика, сказанные о театральности пьесы Олби «Что случилось в зоопарке» и о языке, насыщенном иронией, сарказмом, «чёрным» юмором, во многом могут быть отнесены и произведению В. Леванова: «Персонажи драматурга, словно спеша высказаться, могут изъясняться пространными монологами, или вести свои партии в своеобразном дуэте, или обмериваться быстрыми, точно фехтовальные выпады, репликами в диалоге-столкновении»[196]196
Злобин Г. Пограничье Эдварда Олби // Э. Олби: Смерть Бесси Смит и другие пьесы. М., 1976. С. 278.
[Закрыть]. Обе пьесы завершаются «перевёртыванием» изначальной ситуации: агрессия маленького человека завершается его нелепой гибелью. Правда, трагедия гибели Йозефа Мадершпрегера несколько смягчается сумасшествием Готцендорфа. Согласно замечанию Фрейда, «сумасшествие – это заразно». И теперь уже тайный советник императорской Канцелярии, «нервно хихикая», провозглашает себя «изобретателем швейной машинки Йозефом Мадершпрегером», а заодно и «живым богом Манчжурии Заратуштрой», и «Магометом, посланником Аллаха, пророком его», и «прапраправнуком русского императора Иоганна IV», и бессмертным Иисусом – одним словом, как констатируют окружающие его свидетели, «помешался», «тронулся рассудком», «спятил». Таково возмездие за зло, за несправедливость.
Композиционное обрамление пьесы – появление шарманщика, предлагающего купить за полкроны счастливый билетик, миражное, бумажное счастье. Настоящее же счастье – в большом человеческом чувстве Любви, которое недоступно таким «бесталанным и ничтожным» людям, как самодовольный фон Готцондорф, по характеристике, данной ему Зигмундом Фрейдом, – «недалёкий, пустой, несуразный человек, промотавший на венских потаскух большую половину состояния своей бедняжки-жены». Чувство любви друг к другу живёт в душах Эльзы и Йозефа давно, но осознание того, что оно – главное в жизни людей, приходит трагически поздно:
Эльза. Да, Йозеф. Я предала тебя… я привела полицию… Я хотела как лучше, Йозеф! Я боялась, что ты в самом деле можешь ранить или убить господина тайного советника… Какая разница, кто на самом деле изобрёл эту распроклятую швейную машинку?! Мне всё равно, Йозеф, изобрёл ты её или нет! Мне это безразлично… Я люблю тебя, Йозеф! Ах! Что я наделала?![197]197
Леванов В. Пьесы. Тольятти, 2001. С. 226.
[Закрыть].
Вадим Леванов – драматург разножанровый. Во многих его пьесах ощущается тяготение к чеховской психологической драме «разговоров и эмоциональных пауз» («Парк культуры…», «Отель «Калифорния»»). Наверное, не случаен его интерес к имени «Фирс» и самому этому знаковому художественному образу в монопьесе «Смерть Фирса», перекликающейся с чеховским «Калхасом», а также в комическом ремейке «Апокалипсис от Фирса, или Вишнёвый сон» и в пьесе-анекдоте «Славянский базар». Есть у него и опыты в документальном театре. На фестивале «Новая драма-2» в 2003 г. была представлена пьеса «Сто пудов любви», завершившая трилогию маленьких пьес о болевых проблемах в жизни детей и подростков (о первых двух – «Выглядки» и «Раздватри» – упоминалось в главе о подростковой драматургии).
