Текст книги "Ария Маргариты"
Автор книги: Маргарита Пушкина
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
– Вот ты и стал жвачным животным! – ласково говорит Хозяин, поглаживая фигурно выбритую макушку форматного слюнявого существа.
– Bay! – утвердительно-восхищенно восклицает существо, жмурясь от удовольствия, наслаждаясь прикосновением к своему телу Командира Всеобщей Участи.
– А сейчас я загружу тебя чипсами, биг-магами, всякими какашками, и дам запить все это жирное дерьмо «Спрайтом», – глумится Хозяин, на полную мощь врубая радио с ликующими в эфире очередными «Девочками», которые в свою очередь умеют промяукивать только полубранное «Хула-ла»…
– Bay! – мечтательно реагирует на непритязательные звуки существо, и с его нижней губы свисает бесконечно мерзкая слюна… Однако вернемся, как говорится, к яйцу.
Название реки, разделяющей мир мертвых и живых, – «Стикс» –удачно вписывается в музыкальную канву териного творения (кстати, во втором эшелоне играющих тяжелую музыку команд была такая группа STYX). Вообще-то, я имела в виду ту самую реку забвения, выпив воду из которой, человек напрочь забывает о том, кем он был при жизни и кто вообще он такой.
«Я дал старику не ту монету», – эти слова звучали в речитативе. По древнему обычаю, монету любого достоинства могли положить в рот умершему, чтобы он мог заплатить за доставку в мир иной. Иногда заботливые родственники просовывали деньгу между стиснутыми зубами усопшего.
Испуганный герой придуманного сюжета, судя по всему, всучил еще на берегу Старику-Дьяволу уже не имеющую хождения монету, и в опасный для своей жизни момент решил раскаяться в содеянном. Дьяволу-нумизмату на самом деле было все равно – богатства у него полно, а под перевозчика он замаскировался с одной-единственной целью: заполучить еще одну душу для бесценной коллекции.
Герой, видимо, все-таки глотнул водички из реки забвения, раз пытается поклясться Хозяину, что уничтожит мосты в тот мир, откуда они опустились на дно… Практически он готов произнести так называемую «клятву ненависти», которую (по преданиям) дают все, кто лишь пригубил эту воду..
Сюжет «Старика» идеально подходил для съемок мини-триллера. Особенно живо я представляла себе, как неожиданно из осенней или зимней тьмы в окне постепенно высвечиваются два красноватых глаза. У многих довольно часто возникает ощущение, что за ними кто-то наблюдает. И совсем не обязательно этот кто-то – Циклоп (о нем поет Брюс Дикинсон, подразумевая контроль со стороны спецслужб)… Думаю, что на самом деле это Старик-перевозчик, раздумывающий о том, пришло ли время предложить смертному клиенту прогуляться… в один конец.
Но клип снят не был, да и текст послали если не ко всем чертям, то к Хозяину уж точно.
Сюжет №4
Этот вариант появился сразу, минут за 30: в мозгу щелкнуло, словно кто-то подключился к линии, и факс пошел. Хотя с первых же секунд было ясно, что «арийцы» такой текст в работу не возьмут, довольствуясь написанной раннее «Ангельской пылью».
В голове звучала музыка, серебристая спираль опять ввинчивалась в трясину мирового болота. То и дело вспыхивали блуждающие болотные огоньки – то ли гнилушки так светились, то ли волчьи глаза…
ХИМИЧЕСКИЙ СОН (ЗАПРЕДЕЛЬНЫЙ СОН)
Грязный мир, Равнодушный мир, Он совсем другой В сказках или песнях. Всем вокруг Все равно, кто мы, И какую боль Носим в сердце… Ты – Ненавидишь Эти двери и ступени, Пыль ни цветах бумажных И свое лицо.
Небо станет ближе, Небо будет течь по венам, Смех по стенам размажет Твой химический сон.
Ты спешишь Поскорей сгореть, Смысла нет взрослеть, Плодить себе подобных, Тесно здесь, Здесь – не жить, а тлеть, Рыскать по земле В стае злобной…
Я– Выкликаю Твое имя этой ночью, Свечи упрямо гаснут На окне моем, Ветер взвыл по-волчьи.
Этот вой я понял сразу, Путь назад не подскажет Тебе твой химический сон…
Припев:
Свет, всюду яркий свет, Но тебя здесь нет – Ты уходишь В сон свой, не прощаясь…
Снег, ты так любишь снег, Но на щеке твоей Этим утром белый снег не тает.
«Волчий вой ветра» (или «3 В») будет потом кочевать по вариантам текстов. У меня весьма интересные отношения с волками. Наверное, в одной из прошлых жизней я была либо волчицей, либо волком, а может быть, у моего племени волк был тотемным животным. Этот зверь везде и повсюду со мной, вернее его тень, его дыхание. Мне всегда хотелось иметь друга, который был бы похож на этого зверюгу с серебристой шерстью… Да мимо, задрав хвосты, все больше шастают драные полоумные коты.
ОТКРОВЕНИЕ ОТ ПОЛНОЛУНИЯ (к текстам каких-либо групп отношения не имеет)
Растворите меня в своей искренней нежности! Но Вы пьете коньяк – это, право, достойное дело. И поете опять о каких-то пределах, а я – о безбрежности, И твердите о кленах, а я – о священных омелах…
Электрический скат – моя рыба кубинских мгновений, Старый Фрадкин сказал, что глаза у меня, как у хитрой лисицы (Ах, как хочется сесть на джинсовые Ваши колени!..), Но мне волк, а не лис в полнолуние каждое снится.
Он по красной земле то бежит, то ползет, припадая к ней брюхом, Он прекрасен – мой Бог желтоглазых и мудрых созданий, Серебристая шерсть – и звезда, как серьга, в волчьем ухе (Мне так хочется лечь у огня и молчать рядом с Вами…).
А пока – рядом с Ним по снегам и осенним распадам, Но пока – рядом с Ним по таинственным горным пещерам, Льется кровь тех, кто слаб, но – чтоб выжить – так надо! Я и Волк… между нами – в Любовь бесконечная чистая Вера.
Если вдруг ухнет свет в непроглядную, вечную пропасть, Где инстинкты сплетаются кольцами бешеных змей, – Грянут – выстрел … и музыка пьяной команды LOS LOBOS, И Старый Волк – Древний Бог ~ приползет умирать В грязный город Ко мне.
Немного лирики, пусть даже волчьей, не помешает… И, помимо жизни во славу друзей из хэви-групп, у меня есть совершенно другая жизнь, которая никого из поющих мои тексты не интересует. «Как Вам удается писать такие лирические стихи от имени мужчины?» –спрашивай меня как-то молодой человек, рыдающий от «Я свободен» с альбома «Смутное время», записанного и написанного тандемом Маврин-Кипелов. Тогда я напустила на себя таинственный вид и произнесла какую-то ерунду, вроде «Да я вашего брата как свои пять пальцев знаю». В определенной степени это правда. Знаю настолько, насколько мне хотелось узнать этих самодовольных «венцов творения», которые из-за собственной душевной и физической слабости вымирают гораздо быстрее, чем задумали боги… Но дело совсем в другом: просто я беру сюжет из собственной жизни, свои собственные переживания, до которых музыкантам, естественно, нет никакого дела, и рассказываю обо всем от имени не героини, а лирического героя. Ощущения, как правило, совпадают… И, имея на руках конечный продукт, напрашивается весьма грустный вывод: «Мужчины гораздо сентиментальнее женщин».
«Химический сон» – если кто не понял – о наркотиках, о девушке-наркоманке.
Я понимаю, что ребенок-наркоман – трагедия, но я ненавижу визгливых типов, которые кричат, что наркоманов надо изолировать от общества, надо расстреливать, надо сажать в тюрьму. Ясно и понятно, почему люди, особенно молодежь, подсаживается на наркотики. Разрушение личности в нашем обществе гарантируется разными способами. Исчезнут наркотики, но всегда будет огненная вода. Ее никто не отменит – она выгодна. Даже церковь торгует водкой.
«Выкликаю твое имя» – по глубокому убеждению прогрессивных медиков, любящие люди могут удержать умирающего человека в этой жизни, держа его за руку и постоянно называя его по имени. Этот прием будто бы не дает ему уйти по коридору к ослепительному, чистому свету (который успел увидеть «арийский» Герой Асфальта во второй серии своих похождений). Умирающий поворачивается на голос, и возвращается…
Второй куплет по тексту выдержан в кобейновском настроении. Я имею в виду Курта Кобейна, лидера группы НИРВАНА. Всмотритесь в его глаза на фотографии, сделанной незадолго до самоубийства. Взгляд из такой глубины тоски и отчаяния, что дух захватывает. На Арбате я встретила девушку, одетую в черные джинсы и в черную майку с портретом Кобейна, в глазах у нее была точно такая же беспредельная печаль, невыплаканные слезы по еще непрожитой жизни… Чем помочь? И надо ли помогать? Да и имею ли я право это делать?
Твой друг и учитель – Кобейн из НИРВАНЫ, Самоубийца, а может быть, жертва, Его лицо на твоей майке рваной С тобой несется навстречу ветру.
У твоего бой-френда есть кличка «Кобейн»… Ты мне сказала, что лучше бы сдохнуть, Чем биться в этой крысиной гонке, И спину гнуть за какие-то крохи, Когда вокруг жируют подонки.
У твоего бой-френда есть кличка «Кобейн»…
Ты мне сказала, что в Бога не веришь, А веришь лишь Курту, он все понял верно, Сам вышел в раскрытые звездные двери, Но должен вернуться назад непременно, Чтоб забрать всех в Нирвану, Всех как есть – без обмана…
В джинсах драных, Без копейки в карманах, Всех – грязных, чистых, Трезвых и пьяных… Курт вернется, чтоб взять всех в Нирвану!
У твоего бой-френда есть кличка «Кобейн»…
На эти стихи певица Ольга Дзусова написала музыку.. Когда такое случается, я буквально плачу от радости, ибо постоянное втискивание себя в рамки и скелеты всяких «рыб» может привести к серьезному умопомешательству. Но у музыкантов хард-роковой группы СС-20, к которой, кстати, Дубинин относился очень скептически, не было сил и средств, чтобы обеспечить нормальную раскрутку, победить непобедимый «неформат» при помощи питательных финансовых вливаний, и песня зависла. А вместе с ней и куртовская тема – «лучше сгореть молодым, чем коптить это небо», а я бы добавила: «и разлагаться при жизни».
«Арийцы» легко пропустили «Хим. Сон» через сито своего восприятия, ничего в этом сите не оставив, – все проскочило в дырочки, и Сергей произнес священные слова: «Придумай что-нибудь еще!», будто я – не живой человек с определенным запасом сил и энергии, а некий агрегат по производству сюжетов и укладыванию мостовых из рифм.
Не знаю, услышали ли боги у себя в штаб-квартире мою тихую, но выразительную ругань, но кто-то из них прислал мне на помощь НЕПРАВИЛЬНОГО АНГЕЛА В ЛИЦЕ СЕРГЕЯ МАВРИНА (любой бывший музыкант совсем правильным ангелом стать не может, даже если ведет совсем праведный образ жизни).
Я думаю, этим сжалившимся надо мной богом был Один, повелитель рун, которые я то и дело бросала после полуночи, чтобы удостовериться в правильности взятого в текстах курса. Маврик экспроприировал текст, долго крутил его так и эдак, подкладывал под него брутальнейшие риффы. Результат превзошел все ожидания: один лишь инструментал, еще без инфернально-проникновенного вокала, ударил наотмашь, волчий вой хлестнул по нервам. Представилась долгая, беспробудная ночь, когда всем своим существом ощущаешь опасность, нависшую над близким тебе человеком. Когда в глубине коридора тихо плачут чьи-то тени, а ты боишься повернуться спиной к открытой двери, чтобы не оказаться в роли героя романа Стивена Кинга «Кладбище для домашних животных» – он сидит за столом, именно спиной к двери, пьет молоко. Дверь открывается, комната наполняется могильным запахом – запахом тления человеческого тела и умирающих цветов. Герой знает, что это явилась его горячо любимая жена, которую зарезал скальпелем малыш-сынок и которую герой (заранее зная результат) закопал на мистическом индейском кладбище. Все похороненные там через некоторое время выбирались на свет божий, но уже как маньяки и убийцы. По-английски последняя строчка романа читалась просто убийственно. Существо подходит к герою сзади и кладет испачканную глиной руку ему на плечо. «Darling, – It said». Эта фраза, переведенная на русский и отредактированная, теряла свою мрачную красоту.
До знакомства с отвергнутыми «арийцами» текстами для альбома «Химера» Маврик ни разу не писал музыку на готовые стихи. Наконец, круг творческого мученичества замкнулся. Сначала я впихивала свои мысли в брюхо «рыбы» териной песни, – впихнула, но не попала в «арийское» яблочко, – а теперь бывший «арийский» музыкант потел, укладывая свои музыкальные идеи в предложенный мною словесный футляр… Вдохновленный полученным результатом, Сергей решил назвать свой 3-й, тогда готовящийся к записи, альбом именно «Химический сон».
Но мои персональные приключения с этой винтовой лестницей спиралью (или «рыбой», как угодно) не закончились.
Сюжет №5
– Представляешь, лежит человек, – Холст сделал эффектную паузу, давая возможность представить человека, лежащего: а) на поле брани, как у Харриса в песне «The Trooper», б) в джакузи для поправки здоровья, в) под здоровым прессом, за какое-то мгновение превращающим огромный грузовик в образцовую лепешку. – Лежит, значит, человек в больничной палате, от него отходят всякие трубочки и проводочки… Он ничего не ощущает, он вроде бы все слышит, но двигаться не может, говорить не может. Короче, живой труп. Но мозг-то работает.
Разговор на эту тему состоялся давно, то ли во время работы над «Генератором Зла», то ли над «Ночью…». Но тогда сюжет повис в воздухе, хотя внутренний голос, периодически приходя в себя от Придумывания новых идей, начинал припоминать, где же он уже слышал подобное. «…МЕТАЛЛИКА, – тянет голос, переходя на шепот, – или, склеротик я этакий, все тот же покойник Кобейн».
Лично я склоняюсь в сторону «металликосов», а вот самостоятельный внутренний голос голосует за Курта. И ошибается, гад. А вариант для Терентия складывается сам по себе, и… – правильно! – летит в мусорное ведро.
РАСТЕНИЕ
Ты один в гулкой пустоте, Белый потолок Тебе заменит небо, Чью-то кровь перельют тебе, Сотни проводов Стянут к телу… Ты Просто номер, Ты растенье без названья, Боль давно остыла, И застыла жизнь… Ты совсем не помнишь, Как рвануло рядом пламя Люди в белом бесшумно
В мозг твой забрались…
Припев:
Но ты увидишь сон – Там ты вспомнишь все:
Над водою дым беззвучно тает, А в небесах – огонь, Ты зажег его, Но об этом только ты и знаешь…
Рядом смерть – яркое пятно, Лучше не дышать, Чтоб убежать с ней вместе, Смерть за дверь гонят вновь и вновь, И опять душа – В клетке тесной…
Но!
Выньте иглы, Отключите все системы, Второпях забудьте Влить чужую кровь… Крик твой здесь не слышен,
Ты же номер, ты растенье,
Боже, взгляни на землю, Где же твоя любовь?!
Проигрыш
Ты Не воскреснешь, И не сдвинешь с места камень, Просишь, чтобы кто-то Выключил весь ток.
Но пока – лишь ужас, Ад, оставленный на память…
И никакого неба – С трещиной потолок…
Особенно мне нравились две последние строчки – «и никакого неба—с трещиной потолок».
Кто внимательно читает варианты текстов, без труда обнаружит прямую связь треснувшего потолка со строчками из Сюжета №2 для «Огненной стрелы» (см. дальше). Вообще, больничные потолки – удивительная территория!
Валяешься дурным валенком на больничной каталке, отходишь после наркоза. В палату медсестры пока тебя не везут: рано еще, если случится что-нибудь непредвиденное, то моментально отправят через дверь в сверкающую холодом кафеля операционную. Туман в глазах рассеивается не сразу, висящий напротив огнетушитель медленно, но верно принимает знакомые очертания, а вот на потолке… Странный человек, словно впечатанный в побелку сапогом какого-то ходившего по потолку психа. Худенькое тельце, бескровные ножки-ручки, голова – аккуратной петелькой. Зажмуриваю один глаз – уродец смешается вправо, но не падает, зажмуриваю другой глаз –существо перескакивает влево… Ко мне подплывает квадратная, пахнущая хлоркой особа в белом, гладит, жалея, по голове: «Все в порядке, деточка?». «Деточка», с трудом справляясь с собственными губами и совершенно закостеневшим языком, еле слышно шелестит: «В порядке… а скажите… там, наверху., человек?». Сестра ничему не удивляется, поднимает голову, рассматривая моего уродца. «Это провод, деточка, его не заделали, вот он и торчит». Легко сказать – не заделали…
Что же касается темы «Растения» – ничего удивительного в повторении ее нет. Война есть война —противопехотные мины взрываются везде, стреляют тоже везде. Смерть пасет нас повсюду… Но кого-то она убивает постепенно: то ли жив человек, то ли нет. И не существует такого аппарата или прибора, который смог бы прочитать мысли бессловесного больного, над которым колдует наука, пытаясь извлечь пользу исключительно для себя. Гуманность медицины не позволяет врачу поднять руку к заветной кнопке и нажать ее. Я и думаю: а гуманность ли это? И начинаю балансировать на скользкой грани проблемы: что дозволено нам, а что – нет. И выслушиваю банальности вроде: «Только Господь может решить, умирать человеку или нет». Я знала только одну женщину, биолога по профессии, которая сама выдернула из вен спасительные трубочки и провода, необходимые для продления ее жизни еще дня на три. Выдернула, и рухнула в агонию.
Вспоминаю смертельно больных людей, их глаза… Их взгляд обращен внутрь себя, они прислушиваются к каждому своему вздоху. А в последние дни они уже не видят вас, они уже видят тот город золотой с прозрачными воротами и яркою звездой. Но не говорят об этом, ибо душа их уже там, а тело – пока здесь, на земле. Мы им уже неинтересны.
Сюжет №6
В процессе работы над песней Теря несколько убыстрил темп. Проделал с ней ту же злую шутку, что и с «Дьявольским зноем» с альбома «Генератор Зла». Спираль, или винтовая лестница, от этого только проиграла. Но вырулился вариант текста, который чуть позже по требованию Сергея и пребывающего в меланхолии Кипелова был несколько упрощен, кастрирован. Первоначально присутствовавший в песне 3-й бридж был упразднен, и отвалился как хвост у ящерицы.
Предложенный мною вариант пришелся по душе Холсту, но принцип «невмешательства» в дела соседа, который действовал в процессе работы над этим альбомом, соблюдался сторонами соглашения неукоснительно. На мой взгляд, для успеха нашего с Терентьевым предприятия должна была остаться именно эта версия.
НИЧТО
Дай мне жить Так, как я хочу, Или же убей – Сразу станет легче. Целься в лоб – Я не убегу, На твоей земле Мне нет места. Здесь Бродят тени, Ими движет запах денег, Деньги дают свободу Даже мертвецам… Связь времен распалась, И Злодей, и Светлый Гений Бьют, смотря друг на друга,
Молотом по сердцам.
Припев:
Все, что в руках, – ничто, Всё вокруг – ничто, И ничто – все то, что так печалит.
Вся наша боль – ничто, И любовь – ничто, Так задумано еще вначале…
Лучше быть одному всю жизнь, Чем найти свой дом, Но жить в нем с кем попало, Лучше смерть, чем по-волчьи выть, И ползти ползком, И есть падаль. Бог Создал звезды, Но он нас лепил из грязи, Дал нам несколько истин, Право отнял на смерть. Я все отрицаю –
Целься в лоб, ставь точку сразу,
Или отдай часть жизни, Ту, что хотелось мне…
Проигрыш
Ты Можешь снова Предложить мне стать любимым, До седьмого пота, До безумных слез…
Значит все напрасно – Я взывал к тебе в пустыне, Где у подножия Сфинкса Время оборвалось…
В основе сюжета лежала все та же фантазия о Лунной Графине, жившей в Башне. Эта особа, которая невидимыми нитями привязала к себе своих свободолюбивых детей, не давала мне покоя даже в самые безлунные ночи.
Она не всегда жила в Башне, построенной при помощи черной магии Диктатора. Как-то раз она обронила на Землю свой кружевной платок с пришитыми серебром к ткани живыми пчелам, и и спустилась за ним вниз. А на Луне детей у нее было гораздо больше, чем она притащила за собой к нам, на Землю. Кое-кто, устав от эгоистической материнской привязанности, добровольно нырнул в коварный Кратер Мучеников, кое-кто стер свое изображение с лунных камней, и таким образом смог исчезнуть навеки (нет изображения, нет движения ~ нет предмета разговора). Слезы доведенных до истерики Лунных Дочерей превращались в лунные камни, которые то и дело падали в земную траву или в зыбучие пески. Некоторые люди называли их «обмылками» и презрительно отбрасывали ногой в канаву, некоторые – вроде английского писателя Уилки Коллинза ~ посвящали им целые романы с приключениями, индусами и самоубийствами.
В этой фантазии появлялся и мужской элемент, в результате собственной мягкотелости ставший послушной тенью сумасбродной Графини, – некто Лунный Граф. Время сложило у него на спине настоящий горб из грехов молодости, а его мозг превратился в копию карты лунной поверхности с точными координатами уже упоминавшегося Кратера Мучеников.
– Когда мы умрем, – тихо-тихо говорил Лунный Граф, перебирая четки, сделанные из слез собственных детей, – вы будете свободны!
– Но вы же вечны… – стройным хором отвечали ему чада, позвякивая перламутровыми чашками о перламутровые блюдца в час нескончаемого семейного чаепития. А сердца их кричали: «Дай нам жить так, как мы хотим!». – Но вы же вечны…
– Вечны!!! – вторило им Лунное Эхо, добавляя от себя пару капель ненависти в этот крик. Всепонимающие улыбки Графини и Графа переплетались, растягивались по всему небу, вдоль горизонта и завязывались морским узлом под брюхом страдающей одышкой черепахи. Той самой, на панцире которой держится мой мир.
Кипелов отказался нести в массы столь депрессивное произведение. «Суицид, – мрачно констатировал Валерий Александрович, – петля, веревка… Если все – ничто, жить-то зачем?» Вот здесь-то и зарыта московская сторожевая! Знать, что все – суета сует, тлен, прах, ничто, и при этом жить, создавая самого себя, оставляя отпечатки ног на камнях, которые горды одним только сознанием того, что они – камни, и не думают о своем неминуемом превращении в песок. Жить, воспевая свою неповторимость и неповторимость каждого из нас. Светлая сторона темы, конечно, получается очень замаскированной, этаким зашифрованным посланием Штирлица Юстасу. Помню, как на праздновании 15-летия АРИИ в Лужниках девушка по имени Марина, жизнь которой сложилась совсем не так, как бы ей хотелось ( а по-другому редко у кого получается!), просила оставить в текстах хоть какую-то надежду.. Я клятвенно обещала выполнить ее просьбу, но что делать., если в деле сочинения альбомов музыка первична? Грустная или патетическая, пафосная, яростная… Именно от нее зависит настроение и содержание текста, между словом и нотами предполагается гармония. И в принципе это правило почти всегда соблюдается. За исключением, на мой взгляд, одного момента в написанной в период «золотого арийского века» «Баллады о древнерусском воине». Есть там одно несоответствие.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ (ПОВТОР): ВСЕ ТЕКСТЫ ГРУППЫ АРИЯ НАПИСАНЫ НА ГОТОВУЮ МУЗЫКУ!
Припев с ключевым словом «ничто» заменили на « Я не сошел с ума». Получилась невольная перекличка с насильственно лесбийской поп-группой «Тату» и их песней «Я сошла с ума». Слава Богу, «арийская» песня отношения к гомосексуализму не имеет.
Здесь можно было бы порассуждать о «голубых» и «розовых», но тема эта уже скучна своей затертостью. Рост числа двух цветных меньшинств умиляет тех, кто считает бравирование неверным набором хромосом главным достижением демократического процесса в России. Вообще, мне как-то трудно представить себе милейшего сэра Элтона Джона, который, задрав штаны, носится по Трафальгарской площади и орет в мегафон: «Я педрила, я педрила!».
Чтобы не впадать в патетику и не превращаться в идеологический отдел ЦК КПСС, вспомню-ка я замечательный клуб «Голубая Устрица» из дурацкого сериала «Полицейская академия»…
…Мне всегда нравился классический хард-рок и хэви тем, что на сцене там главенствовали настоящие мужики – плоть от плоти, кровь от крови. Если у кого из них и были какие-то нетрадиционные заморочки, мировую общественность в известность об этом не ставили.
Кстати, а при чем тут Сфинкс – в третьем, отрезанном хирургами Кипеловым и Терентьевым, бридже?
Мне жаль маленьких питерских сфинксов, принимающих на себя удары гнусной непогоды, полузатопленных психующей невской водой. Им надлежало бы царствовать совсем в другом мире, будучи младшим отражением Отавного Египетского Величия с отбитым наполеоновскими солдатами носом. АЙРОН МЕЙДЕН очаровывались тайнами древних… Наверняка они были потрясены, узнав, что египетские жрецы владели молниями и могли приказывать им поражать все то, что было жрецам не по душе.
Храмы по всей земле рушатся и восстанавливаются, книги уничтожаются и пишутся, племена исчезают и зарождаются, а Сфинкс остается. На его голове – символы посвящения, лапы его крепки, и он вынослив, словно работящий бык. А крылья у Сфинкса – крылья орла. Чтобы уноситься в области созерцания и открывать секреты мира. «Знать, сметь, хотеть, молчать» – вот что советует Сфинкс, не нарушая тишины пустыни, посылая лишь импульсы. Останавливаешься у подножия странного великана, забыв о хитроумных египтянах, подсунувших тебе для путешествия самого упрямого верблюда, и ощущение остановившегося времени не покидает тебя. Воздух становится вязким, песчаная буря забывает о заданном было себе направлении… Всего лишь доли секунды достаточно, чтобы ощутить свое ничтожество перед фигурой, олицетворяющей для верного христианина Ангела, Орла, Льва и Тельца. «Знать. Сметь. Хотеть. Молчать»… «Знать. Сметь. Хотеть. Молчать», – так каплет вода, капля за каплей, с потолка камеры твоей серой будничной жизни, выбивая лунку на младенческом темени. Ибо по сравнению с Символом Мудрости ты всегда останешься малышом, то отказывающимся от памперсов, то снова возвращающимся к ним. Не знаешь, не смеешь, не хочешь, не молчишь.
Окончательный вариант
Я НЕ СОШЕЛ С УМА (Терентьев/Пушкина)
Дай мне жить так, как я хочу, Если нет – убей, мне здесь тесно, Знаю я: я всего лишь гость, На твоей Земле мне нет места.
Здесь Бродят тени, Ими движет запах денег, Боль других и холод Греют им сердца.
«Связь времен распалась» – И Злодей, и Светлый Гений Тесно сплелись в объятьях, Их различить нельзя!
Я не сошел с ума, Мир так стар и мал, Что его делить нет больше смысла, Нет, ты возьми себе Все, что на Земле, Мне оставь простор небесной выси! Лучше быть одному всю жизнь, Чем найти свой дом, и жить в нем с кем попало! Ты молчишь, ты не против лжи, Если в ней есть звон, звон металла.
Что бы почитать: А. Камю. «Бунтующий человек», Легенды и мифы Древней Греции Стивен Кинг. «Кладбище домашних животных»
«Жизнь и смерть Курта Кобейна», (изд-во «Русское слово», тираж 500 (!) экземпляров) Уилки Коллинз, «Лунный камень», роман-детектив
ОГНЕННАЯ СТРЕЛА (музыка В.Дубинина)
Размер, предложенный Дубининым, был настолько прост, что поначалу я растерялась… А потом один сюжет начал сменять другой с катастрофической для моего мозга быстротой, остановиться было чертовски трудно, зажженная для вдохновения толстенная парафиновая свеча (в церковной лавке уверяли, что она из чистого воска) отчаянно коптила. Боги, давно пристрастившиеся к компьютерным играм, то и дело меняли у меня в голове дискеты, и вот уже из готовых вариантов можно было составить самостоятельный альбом. Однако Дуб требовал новых и новых идей, отбрасывая исписанные листочки в сторону. Сам он до последнего момента не знал, о чем же должна была быть его песня. Но вот наступил момент весьма интересного совпадения: я, устав от блуждания по лабиринту тем, закрыла глаза, и четко услышала перестук колес взбесившегося поезда, Виталик в тот же вечер увидел, как из тумана на него выезжает нечто грохочущее с бьющим навылет светом прожектора. Восточный экспресс, который никогда не достигнет Запада, ибо он провосточнился насквозь, но который, тем не менее, мчится на закат. У итальянца Джанни Родари была премилая сказка, она называлась «Голубая стрела». У модного сегодня писателя Виктора Пелевина – «Желтая стрела»… И вот – сочиненные варианты текста, разложенные по порядку, в виде ступенек к мрачному зданию вокзала, откуда потом рванул «арийский» бронепоезд.
Сюжет №1
(здесь двух куплетов мне показалось мало, я занялась самоуправством и дописала третий).
ПРОРВЕМСЯ!
Пока не продан грязный воздух городов, Пока все небо не раздали, А ноздри ловят запах потных продавцов – Жизнь горячее, чем вначале! Вокруг нас – каменные джунгли,
Где каждый – и стрелок, и зверь…
Среди камней скользи, как, мудрая змея: Капканы ставить научились, Одним нужна твоя бессмертная душа, Другому – тело, чтоб убили… Вокруг нас – каменные джунгли,
Где каждый – и стрелок, и зверь.
Пускай огонь Коснется нашей кожи, Пускай вода Расправится с огнем, Кто хочет жить, Тот все на свете сможет, И мы с тобой
Прорвемся все равно!
Рожденный ползать крылья привязал к спине, Покрыл их золотом отборным, Но мы-то знаем, что в небесной тишине
Есть трассы лишь для непокорных!
Идея прорыва живет в рок-музыке с древних времен. В прошлом веке (только вслушайтесь в эти слова – «прошлый век», чудно как-то, вроде ничего и не кончалось) ее четко оформил хулиган и понтярщик Джим Моррисон: «Break on Through (to the other side)» (альбом THE DOORS, 1967 год).
Знаешь, день разрушает ночь, Ночь разбивает на части день.
Ты пыталась бежать, ты пыталась скрываться, Прорывайся на другую сторону, Прорывайся на другую сторону, Прорывайся на другую сторону, да…
Мы охотились за удовольствиями здесь, А откопали свои сокровища – там, Но способна ли ты все еще помнить то время, Когда мы проливали горькие слезы?
Прорывайся на другую сторону, Прорывайся на другую сторону…
В твоих объятьях я обрел остров, В твоих очах я обрел целую страну, В объятьях, что сковали нас одной цепью, В очах, что одарили ложью.
Прорывайся на другую сторону, Прорывайся на другую сторону!
Джим устраивал прорыв скорее в личных отношениях, связываясь то с одной, то с другой ведьмочкой, тангонизируя (танго+агония) с наркотой и устраивая, как говорил Эрих Мария Ремарк, «танец напитков в глотке». Для глиняно-металлической России такое решение слишком мелковато, масштаб не тот. Если представить, что тебя со всех сторон окружают рвачи, хамы, киллеры, шлюхи, парламентарии, попы-грешники, настоящие инвалиды души и лжеинвалиды тела, вруны всех рангов и мастей, новоявленные инквизиторы, которым разрешено на государственном уровне подсматривать за тобой и подслушивать твои разговоры, продажные менты, глупые комментаторы и вороватые реформаторы, то единственным выходом из этой затхлости действительно покажется прорыв… Как из окружения, с затяжными боями. На другую сторону бытия, под собственным знаменем. Я пыталась провести эту идею через МАСТЕР, Грановский (человек, разглядывающий внутри себя некую мерцающую тайну) превратил ее в «Metal Doctor», прости господи (см. альбом «Лабиринт»).
Меня связывают с духом Моррисона самые дружеские отношения (из личного опыта: с духами дело иметь гораздо проще и приятнее, чем с реально существующими людьми, даже с самым зловредным можно договориться). Настолько дружеские, что временами люди, прочитавшие написанный мной на одном дыхании рассказ «Визит», иногда не понимают, о каких событиях там идет речь – реальных или нет. И приходится терпеливо объяснять, что коридор в моей квартире действительно длинный-длинны и с покопанным линолеумом, словно по нему возюкали пулеметом, что эта коридорная кишка действительно заканчивается пованивающей пастью мусоропровода, что действительно одно время дворниками у нас работали два бывших «афганца» и что как-то раз действительно случился у мусоропровода Великий Засор… Все остальное – буйство летней фантазии. Но «American Prayer» Моррисона я переводила на самом деле.
