Текст книги "Ария Маргариты"
Автор книги: Маргарита Пушкина
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
1-й вариант речитатива
В порту сказали, что чуму Мы в темных трюмах привезли, Корабль предан был огню,
Все мы по свету разбрелись.
А наш безумный капитан
Стремился к морю поутру,
Чтобы соленая вода Смывала кровь с дрожащих рук.
2-й вариант речитатива:
В порту нам сказали, Что мы прокляты морем, Ночью кто-то поджег корабль. Удалось спастись всем… Кроме капитана.
Дубинин почитал-почитал, подумал – подумал и решил вообще убрать речитатив. Жаль…
Жизнь – смерть. Смерть – жизнь… Законы «тяжелого» жанра заставляют то и дело обращаться к этой паре слов. Точно так же, как и к сочетанию «адского» и «райского»,
«Жил-был на свете Мексиканец», – начинаю я опять отклоняться в незапланированную сторону, и представляю, как бритоголовые братки при слове «Мексиканец» скребут когтями по груди, обтянутой черной майкой с броской надписью «White Power» – «Власть Белым», – и грозятся «замочить вонючего латиноса»…
А что делать, если человеческая мудрость разбросала свои семена по всему миру: и там, где орел терзает змею, восседая на кактусе, рождаются мысли, так похожие на хард-роковые песни. «Смерть – зеркало, в котором понапрасну кривляется жизнь», – сказал Октавио Пас, тот самый Мексиканец.
«В жизни самое главное дело – это смерть», – откликнулся Милорад Павич, и натовские снаряды принялись расчленять Белград. Город пытался концертами рок-н-ролла разогнать смертоносную тучу, но, увы, рок-н-ролл так же смертен, как и сами люди.
Юрии Шевчук рванул в Белград петь свои песни, оставив в Москве обиженных столь стремительным рывком ЧАЙФов и испортив праздник журналистам, которые жаждали устроить из отъезда русских рокеров на войну «яркое и ослепительное шоу». Сербы послушали песни Шевчука и, вздохнув, сказали:
– Песни, – это, конечно, хорошо…. Но лучше бы нам русские оружие прислали, ракеты…
«В смерти самое важное дело – это жизнь», – продолжает Милорад Павич, двигая мизинцем левой руки стеклянную улитку по отполированной хвостом русской борзой поверхности письменного стола. На свет появляется действующий и поныне припев к «Штилю»:
Что нас ждет? Море хранит молчанье, Жажда жить сушит сердца до дна, Только жизнь здесь ничего не значит, Жизнь других, но не твоя…
«Штиль» – о том, что кроме самого себя человек не видит никого, кроме собственной жизни, для него не существует ничего святого. Ради спасения своей шкуры он способен идти по телам и головам других, уже упавших и обессиленных. Он готов сожрать слабого… Не спорю, есть исключения, которые чаще всего проявляются в сугубо экстремальных ситуациях. Но посмотрите вокруг: как изменился человек, в нем все чаще проглядывает первобытно звериное, как меняемся все мы, становимся равнодушными и показательно хладнокровными. Вернее, холоднокровными. Общество квакающих лягушек. Да простят меня настоящие лягушки…
***
После трагедии, произошедшей в Баренцевом море с атомной подлодкой «Курск», некоторые изыскатели скрытого смысла в «арийских» текстах вдруг решили, что песня «Штиль» именно об этом, хотя никаких сюжетных привязок к столь печальной истории не существовало. Совпало лишь место действия – водные просторы. Кстати, когда люди впервые услышали «арийскую» «Улицу Роз», многим пришла в голову совершенно неоригинальная мысль – что в ней рассказывается о Жанне д'Арк. Наверное, надо совершенно не иметь ушей, чтобы придти к такому зубодробительному выводу и строить свои теории лишь на совпадении имен или событий.
На самом деле морская тема интересовав нас давно. Говоря «нас», я имею в виду музыкантов и лично себя. Еще в те далекие времена, когда была написана песня «1100», зародилась идея пройтись по всем родам войск, создавая словесно-музыкальные картины развернутых батальных сцен. Каким-то образом, «Дезертир» с альбома «Генератор Зла» (см. дальше) касался сухопутных войск – герой, судя по всему, был пехотинец. Вообще после баталий в небе хотелось, конечно, изобразить нечто брутально морское. Но о подводной лодке и речи идти не могло – сильнее Владимира Высоцкого вряд ли кто-нибудь напишет о погибающих от удушья в морских глубинах парнях.
«Битва на Курской дуге – вот мощь! Танки… Огонь! Горящая земля! И у англикосов с америкосами такого не было!» – вопила я, одушевленная успехом нашей отчаянной песни о летчиках. Может, конечно, какой-нибудь немецкий бритоголовый коллективчик и выдал поклонникам Третьего Рейха молотильную песню о танковом блицкриге Хайнца Вильгельма Гудериана (Guderian) в Польше, Эта песня вполне могла называться «Танки, вперед!», повторяя название мемуаров взятого в плен американцами бывшего командующего 2-й гитлеровской танковой армией.
«Арийцы» же, похоже, отказались от продолжения широкомасштабных песенных операций. Но мне удалось все-таки вклинить Курскую дугу в творение недолго просуществовавшей хард-роковой группы СС-20. Группе отчаянно не везло в раскрутке, хотя и музыканты были довольно сильными, и певица Ольга Дзусова наносила энергетические и вокальные удары с завидной мощью. В неудачах винили предубеждение против двух букв в названии – СС. То, что СС-20 – ракета определенного класса, никто не знал, а шаловливые ручонки так и тянулись изобразить «эс» в виде хорошо узнаваемых эсэсовских молний (вообще-то это не молния, а солярный знак).
Песня «эсэсников» называлась «Фрау Мюллер», исполнялась басистом с весьма распространенной фамилией Тарасов, который до этого ни разу в жизни сольно не пел, и вызвала резко отрицательную реакцию со стороны некоторых наиболее сознательных журналистов. Они увидели в тексте прямой призыв к очередному разжиганию вражды между немцами и русскими, покушение на примиренческие настроения не только перестроечных времен, но и всего цивилизованного мира.
В основе песни, между прочим, лежат подлинные события, случившиеся с одним из моих знакомых длинноволосых обалдуев, отправившихся автостопом в Европу. Пацифик на шее, рюкзачок на горбу, все дела… Дай вообще о «добром» отношении к русским в Германии, тогда еще народной Венгрии или в советской Литве я знала не понаслышке.
FLASHBACK
В Будапеште, помню, мы никак не могли купить билеты на оперу Дж. Верди «Бал-маскарад» с участием заезжей итальянской звезды баритона Пьетро Капучили. Просили у кассира на страшной смеси русских и венгерских слов: «Дайте, пожалуйста, кету билет, Капучили»… «Эть, кету, харум» – раз, два, три – таков был мой скромный набор мадьярской лексики, хотя прожила я в завораживающем обилием черных чугунных королей городе без малого 9 лет. Да еще «ке-сенем» – «спасибо» – и фраза из увиденного уже тогда мультфильма «101 долматинец», переведенного на венгерский: «Дере иде, кутья, дере иде» – «Иди сюда, щеночек, иди сюда!».
Ну, кассир закатывает глаза под потолок оперной кассы: дескать, достали, демоны, билетов на сеньора Капучили давно нет, а тут еще эти русские приперлись, оккупанты проклятые, баритона заезжего им подавай! «Нихт!» – по-немецки рявкнул вреднюга, вернув глаза из положения «закат» в положение «строго по горизонту». Тогда мы применили обходной маневр – выпустили вперед даму, говорившую по-французски. Через секунду четыре билета были у нас в кармане…
Давным-давно в мрачном неприветливом литовском городе Паневежисе (позднее прославившемся своим драматическим театром), где из кранов текла почему-то желтая ржавая вода, двое литовцев утопили нашего солдатика из авиационных частей в бурном весеннем ручье. Отловили его, спешившего в увольнение, у разрушенной школы, навалились сзади, долго держали голову под водой, пока не захлебнулся…
За двумя пятиэтажками, где жили семьи советских военных, стоял покосившийся дом многодетной семьи литовцев… Там, в огромной комнате с мрачными темно-серыми водяными разводами на потолке, с черной паутиной по углам, на грязной широкой кровати лежала умирающая от туберкулеза скелетообразная старуха. Над ее головой пробоиной, готовой принять харкающую кровью странницу в иные миры, чернел огромный католический крест. «Господи, когда же, наконец, придут американцы и выгонят этих русских свиней,» – шептала литовка, с ненавистью глядя на мою мать, которая шила у дочери умирающей красивое шелковое платье. Дочь была портнихой:, а по совместительству – агентессой местной националистической группировки. Она исправно передавала бойцам литовского невидимого фронта все разговоры болтливых жен советских офицеров. Хотя едва ли эти сплетни представляли какую-нибудь ценность…
Рифма в песне «Фрау Мюллер» явно хромала, но в целом получалось весело и зло. Видимо, все-таки во мне заговорили гены, и захотелось хоть как-то отомстить неприкаянным призракам фрицев, убивших в первые дни войны на западной границе дядю Женю, – его заставу сожгли дотла из огнеметов. Дядю Колю убили под Харьковом, там полегли почти все из московского ополчения. Знаю точно: стрелял дядя Коля из рук вон плохо, он почти ничего не видел… В принципе у него была бронь – работал на оборонном заводе, а засунули его в ополчение в последнюю минуту, вместо чьего-то благополучного сынка.
ФРАУ МЮЛЛЕР (группа СС-2О)
Я дошел до Берлина, Сам дошел, на своих двоих, Все было чинно-мирно, Но шепнул мне один мужик:
«Эй, Иван! Ты русская свинья!».
Я зарыл свои пацифик У ворот, где была Стена, – Дедов ген хуже тифа, – И в ответ я сказал ему:
«Эй ты, фриц! Ты сам немецкая свинья!».
Фрау, фрау, Фрау Марту Мюллер Словно ветром сдуло, Фрау, фрау, Фрау Марте Миллюр Вдруг явился фюрер – Йя, йя – И Курская дуга. Фрау – кричать, Немец – бежать, Я – наступать! Я был взят полицаем За попытку начать войну, Но 9-го мая Я сбежал, чтоб выпить их шнапс За себя и нашу страну! Фрау, фрау, Фрау Марту Мюллер Словно ветром сдуло, Фрау, фрау, Фрау Марте Мюллер Вдруг приснился фюрер – Йя, йя – И Курская дуга, Фрау – кричать, Немец – бежать, Я – наступать!
На фоне проигрыша Ольга Дзусова что-то отчаянно верещала по-немецки, то ли фрагменты из зонгов Бертольда Брехта, то ли знаменитое: «Ахтунг, ахтунг! В небе Покрышкин!».
Окончательный вариант
ШТИЛЬ (Дубинин/Пушкина)
Штиль.., Ветер молчит, Упал белой чайкой на дно, Штиль,., Наш корабль забыт, Один в мире, скованном сном.
Между всех времен, Без имен и лиц, Мы уже не ждем, Что проснется бриз.
Штиль… Сходим с ума, Жара пахнет черной смолой, Смерть одного лишь нужна, И мы, мы вернемся домой.
Его плоть и кровь Вновь насытят нас, А за смерть ему, Может, Бог воздаст!
Что нас ждет? Море хранит молчанье, Жажда жить сушит сердца до дна, Только жизнь здесь ничего не стоит, Жизнь других, но не твоя!
Нет, гром не грянул с небес, Когда пили кровь, как зверье, Но нестерпимым стал блеск Креста, что мы Южным зовем.
И в последний миг Поднялась волна, И раздался крик: «Впереди земля!».
Что бы почитать (если есть желание): Джек Лондон. «Френсис Спейт», рассказ
Роберт Саути. «Ингкапский риф» (можно найти в Библиотеке Всемирной Литературы, в томе «Поэзия английского романтизма») Самуэль Тейлор Колдридж. «Сказание о Старом Мореходе» (там же) Октавио Пас. «Освящение мига» Милорад Павич. «Звездная Мантия, Астрологический справочник для непосвященных» Эдвард Дансейни. «Рассказы Сновидца»
Э. Хемингуэй. «Фиеста», «По ком звонит колокол», «Праздник, который всегда с тобой»
Для тех, кто против людоедства: Александр Грин.«Апые паруса»
Я НЕ СОШЕЛ С УМА (музыка С.Терентьева)
Сначала, естественно, была «рыба».
«БАШНЯ» – фантазия, написанная в ночь с пятницы на субботу под впечатлением от первого знакомства с музыкой Терентьева.
Иногда можно попробовать музыку на вкус. Но.,, втайне ото всех, где-нибудь в чулане. Ибо это запрещено в Башне, где все звуки прослушиваются через стены при помощи обычных жестяных кружек, где по этажам в плетеном из вьетнамского тростника лифте разъезжает сторож Куприянов (для башенного народа – просто Купер, но не Элис) и порет вымоченными в соленой воде розгами всех тех, кто смотрит MTV.
Башню строили еще при Иосифе Джугашвили-Сталине, которого после 1953 года принято считать Диктатором и Порождением Ада. Послушные воле прораба башнестроители согнули ее по флангам, перепутав Север ~ с Западом, Юг – с Востоком, вырыли между флангами яму, облагородили ее фонтаном и спустили туда десяток таинственных золотых рыбок. Рыбки были перманентно пузатыми – умные ребятишки утверждали, что в рыбьих животах прячутся настоящие жемчужины, , по вечерам вылавливали несчастных обитателей фонтана и неумело препарировали. Бездыханные, посеревшие от общения с вредным кислородом трупики с большим удовольствием поедал драный черный кот Василий, дворовый сексуальный террорист. Оставшиеся в живых пучеглазые рыбки беззвучно открывали рты, пытаясь передать жителям Башни послание – message – об опасности, таящейся в строительстве будущей Винтовой лестницы-Штопора во втором подъезде.
В основании лестницы должны были лежать сны, мысли, желания, разочарования, поздравления и проклятия жителей Башни. При помощи этого странного сооружения молчаливые потомки Диктатора мечтали приблизиться к Высшему Разуму и получить в награду за свою смелость координаты Вечности.
Дети довольно быстро покончили с рыбками, жемчужин в брюшках не нашли и принялись гонять и шпынять цыган, которые то и дело заходили во двор, введенные в заблуждение путаницей сторон света.
Цыганам надо было попасть на Юг, в царство мертвого песка, что– , бы закопать там 1 000 001 колоду карт Таро. Карты цыгане погрузили в берестяные короба с колесиками и повсюду таскали их за собой –часть колод погибла в брянских лесах, где за цыганами погнались сбежавшие из Беловежской пущи зубры, часть колод они побросали в костер, когда грянули в мае январские холода и разгулявшиеся было первые, опьяневшие от весны, бабочки примерзли к зеленым стеблям травы. Цыганские кони похрустывали их крыльями и никак не могли понять происхождения столь странного хрума.
Под покровом песков Долины Царей, согласно видению, явившемуся старому цыганскому барону Яшке, скрывается большущая, неизвестного науке вида, птица, то и дело заглатывающая свое собственное правое крыло. Вокруг птицы-самоедки лежит, дескать, шифрованное изложение учения о Вселенной, в виде больших двадцати двух символических картин… Так вот, большое всегда притягивает малое! Эти двадцать две картины отчаянно притягивали из Долины Царей свои разбросанные по всему миру копии, которые некогда были призваны нести людям Знания Древних. Но, увы, такие знания были сложны и величественны, а люди – мелки и алчны. Эксперимент с обогащением умов не удался. Тень древнегреческого бога мудрости Тота приказала барону Яшке вернуть малое большому… Но тут построили чертову Башню, все стороны света смешались, цыгане все время ходили по кругу, старели и натыкались на двор с фонтаном по центру и на глумливых избалованных мармеладом и компьютерными приставками детишек.
Из окна за проказами повизгивающих от удовольствия детенышей наблюдала Лунная Графиня, вот уже более полувека прикованная к походной раскладушке времен открытия союзниками Второго фронта. От рождения черные глаза графини ежеминутно меняли свой цвет: иногда они были зелеными, иногда совершенно белесыми, иногда светились диковатым красным огнем, и в такие секунды она шептала домашним: «Уберите веник! Сожгите веник!». Веник торопливо сжигали в центре кухни, вонища захлестывала квартиру, домашние блевали и падали в обморок. Графиня облегченно вздыхала и засыпала, умиротворенная…
Ко всем своим детям она умудрилась протянуть невидимые при дневном свете лунные ниточки, прочнее которых мог оказаться лишь канат, протянутый между жизнью и смертью. Когда дети хотели сделать какой-нибудь шаг в незапланированную Графиней сторону, взлететь выше установленной для них Графиней высоты, опуститься на полюбившуюся им, а не ей, глубину в чащу кораллов, старуха моментально дергала за нить и принималась наматывать ее на кулак. Откуда только силы брались в этом изможденном долгим лежанием на ложе воспоминаний теле! Нечеловеческая мощь тянула плачущих детей домой, протаскивая по камням и степным колючкам, отчего на коленках, спинах и животах графских отпрысков появлялись царапины и кровоточащие раны. Они усаживались вокруг раскладушки, делали вид, что заботливо поправляют крахмаленые простыни, а сами утирали слезы бессилия и шептали: «Господи, когда же мы будем свободны ?!». Для их освобождения существовало лишь одно условие – смерть Графини. И об этом знали все, даже сама Графиня. Но она жила, ибо питалась самой сытной пищей – Собственным Духом Противоречия. Когда на экране показывали, какие похороны закатил ирландец Бона из группы U-2 своему старику – черные лимузины, горы белых лилий… – когда дети Графини услышали его слова: Надо беречь своих больных стариков», они вслух согласились с ним, потому что произнесенное слышала и их мучительница и зорко следила за реакцией своих пленников. Но в душе каждый из графских детей спросил ирландца: «А ты сам-то выносил дурно пахнущие горшки за своим отцом? Нет, это делали сиделки. А ты-то сам терпел его истерики? Нет это сиделки получали по лицу описанными твоим папашкой пеленками. А мог бы ты, красавец, спеть хотя бы одну ноту, если бы твой отец перехватил твое горло прочной лунной нитью, привязанной к его худой птичьей лапке?! И тянул бы, тянул, затягивал?».
Было сожжено 669 веников Графини, прежде чем великий строительный проект удался, и тоталитарно-вызывающая Лестница-Штопор предстала перед изумленным взором обитателей Башни. Десятки ступеней со страшным скрипом сделали попытку ввинтиться в небо. Но лестница пошла не вверх, а начала ввинчиваться вниз, в землю. Левый и правый фланги Башни принялись медленно подниматься, а сама Башня – складываться, проваливаясь точно посередине. Цыганки, визжа, повисли в воздухе, ухватившись за вырванные с корнем из земли стояки газопровода, удерживаясь в воздушных потоках благодаря своим многочисленным разноцветным юбкам и откупаясь от воспрянувших духом кровожадных ворон золотыми монистами… «Веник! Жгите веник!!!» – закричала Графиня, срываясь с раскладушки и разбрасывая простыни. Так – случайно – она выпустила все лунные нити из своих рук. И тут Башня с диким грохотом сложилась вдвое. Рухнула Башня.
Остался лишь фонтан с несколькими случайно выжившими золотыми рыбками, которых цыганки своровали и спрятали в карманы своих грязных фартуков. Глупые рыбки принялись трудолюбиво открывать рты, пытаясь все еще передать доверенный им message в пустоту.
Уцелели и здоровенные мраморные шары при въезде на территорию… Через несколько поколении освободившихся детей Графини эти шары украдут ночью ушлые голодные дядьки в телогрейках, а кладбищенские скульпторы изваяют из них двух плачущих ангелов. Ангелов под звуки похоронного оркестра, уставшего от ханжеского минора, установят на могилах бывшего сотрудника Комитета Башенной Безопасности, после крушения переквалифицировавшегося в профессора божественных откровений, и его тишайшей супруги безимени-и-фамилии, некогда работавшей на Центральное Управление Псевдоразумом по ту сторону Океана. После каждого дождя внучка-разведчица, ярая путинистка, будет находить у ног каждого ангела по трепещущей золотой рыбке – на губах у рыбки так и останется непрочитанным Спасительное для Башни Слово.
Но все-таки!
Сюжет №1
Иногда, когда слова отказываются складываться во фразы, я пробую музыку на вкус. Эта сочиненная Полковником Терентьевым песня сначала показалась терпкой… Даже скулы свело, словно я съела за один присест килограмм хурмы.
Прошло минут пятнадцать, и во рту остался привкус абрикосовых косточек – качественный ликер «Амаретто», не контрабандный, а «родной». Или – синильная кислота.
Видение мандрагоры, пускающей корни к центру Земли. Вслед за ним появляется тень Отшельника 9-й карты Таро, с тенью фонаря в тени руки. Отшельник слоняется по всем измерениям, после того как «арийцы» перестали исполнять песню во славу его на концертах, и в каждом измерении жалуется соответствующим мойрам на свою горькую судьбину. Одна мойра – в косухе с плеча Рыжебородого Эрика, вторая – в омоновском камуфляже, а третья – в чем мать родила. Загорает.
Вот Отшельник возникает на верхней ступени огромной, тяжелой винтовой лестницы с намертво впаянными в столбы красными рубинами. Рубины светятся, подобно глазам голодного волка… Нет, они мигают, словно огни идущего на посадку корабля Пришельцев, ввинчивающегося в сердце джунглей мексиканского штата Чиапас. О таком корабле мне рассказал еще один мексиканец – субкоманданте Маркое, скрывающий свое лицо под черной маской повстанца и поднявший тысячи аборигенов против президента страны, президента, чей героический облик четвертовали Зеркала Власти (см. Приложение 1).
Точно: не просто лестница, а спираль! Стальная спираль, тяжело и больно проникающая в сознание, – вот с чем ассоциировалась терентьевская мелодия. Становится трудно дышать, потолок опускается все ниже и ниже, касается головы Отшельника, и его фонарь гаснет. Вернее гаснет тень фонаря, зажженного даже днем…
– Может, получится что-нибудь о пришельце, чужом в нашем мире? – словно читает мои мысли Теря.
– Ага, «в краю древних предков я жил чужаком», – мрачно цитирую я самое себя, тщетно пытаясь отделаться от видения лестницы-спирали.
Но заход в сторону темы пришельца я все-таки делаю, вспоминая фильм, где играл рок-персонаж по имени Дэвид Боуи, – «Человек, который упал с неба». Но, как всегда, получается перевертыш. Мы все – пришельцы. Мы приходим в этот мир по воле или против воли родителей или, как считают религиозные люди, по воле Господа Бога. Нас никто и не спрашивает, хотим ли мы лицезреть этот мир и жить в нем.
ПРИШЕЛЕЦ
Где-то там, в море звездных гамм, А не на Земле, Я должен был родиться. Все не так: Я в земных руках, И вокруг меня – В масках лица… Эй! Первый (ерик мой Был мольбою о пощаде, Самый первый крик мой Был прощанием с мечтой, В первом детском крике Люди в масках слышат радость, Но я крикнул сразу, Что для Земли я чужой… Снег свой меняет цвет, На снегу мой след, Я смотрю на небо, Я пришелец… Путь к звездам мне закрыт, До какой поры – Я не знаю, ноя верю, верю… Сквозь меня каждый встречный взгляд, А мои слова – Для многих гарь и копоть. Я живу… но во тьме ночной Вдруг пронзит тоска Сердце когтем… Дай, Дай мне право Жить той жизнью, что мне снится! Глотки льют неправду, Что мир вокруг ~ другой. Фарсом цепь трагедий В этой жизни повторится…
Знаю, мне ответят:
Ты не пророк, Ты чужой!».
Сюжет №2
С пришельцами благополучно пролетели. Но счет-пересчет ступеней винтовой лестницы не давал мне покоя. И тогда, из-за этого чувства поступательности, появился Сизиф. Сизиф – не то Герой, не то бандит и разбойник. Имечко, может быть, и не очень благозвучное для песни (это вам не Жанна!), да и тема – чересчур философская. «Одной борьбы за вершину достаточно, чтобы заполнить сердце человека», – сказал Альбер Камю, непроизвольно сделавший после своей смерти огромный вклад в дело АРИИ.
Суть выбранной мной для текста истории такова: жил-был Сизиф, самый хитрый из всех смертных и мудрый. В хитрости своей и изворотливости он не уступал богам. И боги наказали Сизифа за его проделки, отправили к нему Смерть, чтобы та отвела богача и лукавца в Аид, царство мертвых. Но Сизиф подстерег посланницу богов и заковал ее в кандалы… Люди перестали умирать, началось, естественно, перенаселение планеты, войны прекратились. У богов крыша поехала, и самый деловой из них – бог войны Арес – сумел освободить Смерть и этапировать Сизифа по местной Владимирской дороге – по – нынешнему; шоссе Энтузиастов – в царство теней. Но Сизиф и здесь сумел перехитрить Зевса и всю самовлюбленную компанию: он приказал своей послушной супруге не предавать его тело земле и не приносить никаких жертв. Командиры-начальники подземного мира, Аид и Персефон, выразили свое неудовольствие таким несоблюдением проверенных веками обычаев. Тут-то Сизиф и уговорил их отпустить его наверх, дабы вразумить непутевую женщину. Очутившись на воле, под милым сердцу Солнцем, Сизиф ударился в загул и не думал возвращаться во мрак и холод. Пил, гулял Сизиф, баловался с девочками… И опять пришла к нему Смерть, и утащила его в царство Аида. Там ему в наказанье выделили персональную вершину, персональную глыбу, которую он лично должен был катить вверх. Но как только его персональный камень достигал персонально выделенной Сизифу вершины, неведомая сила персонально толкала его вниз… И даже облака не могли скрыть ухмыляющееся бородатое лицо Зевса. Сизифу приходилось начинать все сначала…
Альбер Камю препарировал этот миф по-своему. Я попыталась изъять зерно из «Бунтующего человека» и вместить его в терины рамки.
МИФ О СИЗИФЕ
Вечно вверх, На глазах у всех, Позабыв про сон, Катит древний камень. Цель близка, И тверда рука, Но хвалебный хор Петь не станет… Нет! Вниз по склону Камень мчится вновь к подножью, Следом – отрешенно – Молча идет Сизиф. Камень в наказанье
Вверх опять он двигать должен —
За то, что Смерть стреножил И заковал в кандалы (один лишний слог).
Припев (не случился)
Речитатив:
Да, он Смерть победил, заковал в кандалы, Все бойни, чумные угодья остались пусты, А может быть, промышлял он разбоем… Боги решили: он кары достоин, В пространство без неба Он катит свой камень, Он катит свой камень,
Он катит свой камень…
Снова вверх – На глазах у всех… Для одних – смешон, Для других он страшен. Не лицо – лишь одно пятно. И что задумал он – Вряд ли скажет! Ночь – Лишь начало, Солнца нет без этой тени, В каждом звуке ветра Спрятан огромный мир. Если есть вершина Для борьбы и покоренья, Вверх без промедленья Камень вновь Катит
Сизиф…
В первоначальном варианте музыки, как и в случае со «Штилем», после 1-го припева было место для речитатива. Вы заметили, как щедры и великодушны музыканты до того, как появляются хотя бы первые наметки текста? До записи Полковник аж светился благодушием и щедростью.
– Здесь есть где тебе развернуться, – говорил Теря.
Я и «разворачивалась». Сейчас, произнося это слово, представляю, как меня самое разворачивают в виде широкой ленты с металлическими шипами где-нибудь на шоссе, перед появлением автомобиля кого-нибудь из сочиняющих «арийцев». Маня отпадает. Он не сочиняет, он стучит.
В процессе придумывания новых и новых версий сюжетов для териной песни речитатив то удлинялся, то укорачивался, пока не сгинул вовсе.
«Сизиф» вызвал у «арийцев» необузданный приступ веселья, что еще раз свидетельствует об их абсолютном душевном здоровье – только полностью отрешенный от мира человек, маниакально погруженный в глубины собственного «я», не придет в бурный восторг, услышав такое имечко. Музыканты тут же превратили этот мифический персонаж в главного героя нового альбома и с удовольствием рассказывали журналистам о том, что новая работа целиком посвящена некоему товарищу Сизифу и его подвигам. Так, песня, впоследствии ставшая «Тебе дадут знак», получила условное название «Сизиф на фронте» (когда звучала медленная часть, Кипелыч складывал руки в виде креста: дескать, все – капут чуваку! А Дуб радостно возвещал: «Погиб Сизиф!»), «Штиль» обозначался как «Сизиф на море», «Ворон» – откликался на «Сизиф в Техасе», какая-то песня (Кипелов уже забыл) называлась «Сизиф идет за пивом». Самой смешной песней казался будущий «Вампир» – первая строчка пелась от имени жены Сизифа и выглядела следующим образом: «Как-то раз пришла домой, там сидят Сизиф с Эзопом». На сохранившемся у меня вкладыше от кассеты, на которой были записаны «рыбы» песен, рукой, кажется, Дубинина зафиксированы – и «Сизиф медленный», и «Последний Сизиф», и «Сизиф у Осборна (друга)»… (см. на стр. ХХ вкладыш к кассете, где кем-то из музыкантов АРИИ зафиксированы вышеперечисленные названия).
Сюжет №3
Конечно, было жаль мыкающегося со своим камнем в обнимку Сизифа. Тем более что у нас с ним оказалось много общего – написание текстов зачастую сродни толканию упрямой каменной глыбы к чертовой вершине. Толкать-то – еще ладно, а вот когда дело срывается, и камень катится вниз… приходится улепетывать от него с такой скоростью, что только пятки сверкают. Иначе тобой же созданная глыба тебя и придавит.
– Давай еще что-нибудь придумай! – бодро воскликнул Теря, неизвестно для чего притащив мне томик Антона Павловича Чехова с рассказом «Скрипка Ротшильда».
Я и придумала… Нарисовала сюжет о старике (или, как часто бывает, Дьяволе?), перевозчике в царство мертвых, когда обычная река в жаркий день превращается в Стикс. Антон Павлович оказался здесь ни при чем.
СТАРИК
Жаркий день – Я иду к реке, Чтобы лодку взять И плыть к своей любимой. Лодка ждет – и старик везет, Все успев узнать, Даже имя. Но!.. Миг за мигом Происходят превращенья, День становится ночью, И беззвучным – крик, Берег скрыт туманом, Лодка стынет без движенья, Ветер воет по-волчьи,
(Мне) смотрит в глаза старик.
Речитатив:
У меня нет права переплыть эту реку, Она разделяет два мира, Мир мертвых и живых:
Во-первых, я жив,
Во-вторых, я дал старику совсем другую монету, Он не должен – не должен – не должен – Переправлять меня через Стикс!
Я жив!
Я дал другую монету, Я жив!
В царство тьмы погрузились мы, И старик сменил Свой плащ на красно-черный, Я клянусь в этой тьме ему, Что сожгу мосты В мир мой вздорный… Но!.. Миг за мигом Происходят превращенья, Нас потоком выносит К жарким небесам, Тенью стал старик мой, Я забыл все за мгновенье, Но порой темной ночью
Вижу его глаза.
Принцип спиральности и в этом сюжете был соблюден. Старик-перевозчик был не просто молчаливым, угрюмым Хароном, согласно древней легенде перевозящим души мертвых в царство теней, а самим Хозяином. Вот что может привидеться в жаркий полдень человеку, получившему прямой солнечный или тепловой удар. Весьма вероятно, что герой данного варианта возвращался к подружке, нагрузившись пивом «Старый мельник», с рок-фестиваля «Крылья», на который организаторы не приглашают «тяжелые» команды под благовидным предлогом: «неформат нам не нужен». И здесь возникают (попутно) соображения по поводу существования негласной цензуры в радио– и телеэфирах, а также мозгах наших граждан. Телеэфир, правда, опустим; у «тяжелых» команд, включая АРИЮ, приличных клипов никогда не было. Те же ролики, которые на сегодняшний день (13 августа 2001 года) удалось снять «арийцам» в режиме жабодушительной экономии, лично я приберегла бы исключительно для домашнего просмотра в кругу захмелевших друзей.
С радио – другая история (идущая в ногу с кино и печатной продукцией). История тотального опопсения, низведения слушателей до уровня жвачных животных, хамящих всем встречным-поперечным и бросающих друг в друга жестяными банками с напитком « Dew». Эпизодически случается редкий прорыв – у кого-то происходит нечто типа просветления. Но это просветление резко прикрывается из-за отсутствия финансирования. Единственным словом, которое скоро останется в обиходе получившихся в результате животинок, будет омерзительное «Bay!». А как славно, бывало, выражали мы свои восторги другими, типично русскими словечками и словосочетаниями, из которых одним из наиболее удобопечатных можно считать «Усраться можно!». Это чертово «Bay!» произносится по-разному, с различными эмоциональными оттенками, в зависимости от ситуации. Я чувствую, как внутри меня начинает развиваться неприятный вирус, и мой внутренний космополитизм практически без боя уступает душевный плацдарм национализму. Мне жаль то немногое русское, что еще у нас осталось, сингапуризация страны вызывает во мне отвращение. Еще большее отвращение вызывают люди, охотно позволяющие производить над собой подобные эксперименты и покупающиеся, как последний дебильный папуас, на все яркое и броское. Но разгрызенные по дури стеклянные бусы вызывают у папуасов кровохарканье.
