Текст книги "Ария Маргариты"
Автор книги: Маргарита Пушкина
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
УЖАС И СТРАХ
Песня для дежурного психоаналитика, вроде неподражаемого американского актера Микки Рурка, в красных ботинках, зеленом пиджаке и синих брюках. Он лечит души людей, но не может разобраться в себе самом, закрутив романы почти со всеми своими богатыми пациентками.
Я уйду под утро, Но уйду не на совсем, След от слез припудри, Отдохни в объятьях белых стен. Я качал тебя еще в колыбели, Ты ангел, ты ангел во плоти, Годы вдаль летели, но Спутника вернее не найти…
Я с тобой наяву и во снах, Я в твоих отражаюсь глазах, Я сильнее любви И хитрее судьбы, Поцелуй мой, как лед, на губах, Я твой ужас и страх!
Я твоей душой владею, Тело мне подчинено, Мне не надоело пить За тебя тягучее вино. Ты боишься даже собственной тени, Боже мой, боже мой, это экстаз! Жаль, что смерть изменит все, Разлучив коварно нас!
Я с тобой наяву и во снах, Я в твоих отражаюсь глазах, Я сильнее любви Я хитрее судьбы, Поцелуй мои, как лед, на губах, Я твой ужас и страх!
Виталика долго смущало присутствие в песне слова «экстаз», и мне пришлось приложить массу усилий, чтобы убедить его, что оно придаст тексту необходимую пикантность. «Особенно если произнести всю эту фразу с акцентом бедного еврея-портного из сериала «Адъютант его превосходительства», – юродствовала я по телефону, исчерпав все серьезные аргументы типа необходимости расширения лексического запаса музыканта, – помнишь, у него еще жена Соня была? Боже ж мой, боже ж мой! Так это ж экстаз!»…
Человека всю жизнь преследуют страхи: огромные, просто большие, маленькие, совсем крохотные. Причем, это преследование происходит с первых секунд жизни: вдруг мама сиську не даст, а засунет тебе в беззубый рот бутылочку с молочной смесью, и вырастешь ты абсолютным рахитиком, с выпуклым лбом и кривыми ногами, вдруг лопнет надувной крокодил, а бабушка решит, что началась третья мировая война, вдруг из-под кровати вылезет дядя, у которого вместо рук стальные ножницы – щелк-щелк! – и отрежет дядя ножницами какую-нибудь важную часть тела или проткнет глазик. Короче, комплексуя по любому, самому ничтожному, поводу, человек живет отнюдь не в окружении счастья, надежд и света, а разнокалиберных ужасов и нехороших предчувствий. Отсюда и такое нервное развитие мировой истории. Любовь, как аппетит, приходит и уходит, верность созревает и отмирает, привычки и пристрастия могут меняться, постоянен лишь страх. И только смерть способна покончить с этим кошмаром. Умершим бояться нечего. Боюсь ли я смерти? Да, боюсь…
ТАКАЯ ВОТ ПЕЧАЛЬ
Такая вот печаль, Никого и ничего не жаль – Не жаль бродяг в пыли И отчаянной моей любви… Я устал от слез, От затертых ясных звезд, Так устал кричать
И лезть в драку сгоряча!
Мне снится много лет, Как плыву на древнем корабле, А моря нет давно – Только камни и сухое дно, Все друзья ушли В направлении земли, Ночь меняет день, И мне душно в пустоте. Это серьезно и несерьезно, Каждому свое – Мерзнуть под солнцем, Греться под дождем. Время – к закату, И настроенье ход меняет свой,
И я рад, что я живой!
Такая вот печаль – Я с души своей сорвал печать, Тревога на душе Мне рисует белую мишень.
Эй, судьба моя, Чем порадуешь меня?
Дай мне новый шанс – И пошли мне ураган!
Накарканный в песне ураган был послан позже, и не персонально Дубинину, а всем москвичам. В 2001 году самого Виталика накрыл «Штиль» – буря наоборот, наизнанку.
Нереализованный сюжет на музыку «Такая вот…»
Чего греха таить? Задумка для песни была совсем другая, по сравнению с которой окончательный вариант «Печали» казался слишком простым. За исключением сна: когда огромный корвет плывет по давно не существующему морю, а все друзья героя уходят по рассыпающимся в прах костям мертвых рыб, по окаменевшим медузам и острым сухим кораллам в сторону Большой Земли. Возможно, на появление этих строк повлияло впечатление от картины художника Константина Симакова «Деревянное море», написанной в его излюбленной коричневой гамме. Картина выставлялась в середине 80-х в скандально известном зале на Большой Грузинской, куда попасть в те времена можно было, лишь отстояв длиннющую очередь: изыски московских сюрреалистов были в моде. Меня обычно проводил на выставку «Двадцатки» художник Александр Гидулянов, любивший рисовать своего родного дедушку в облике египетского фараона. Властителей Египта было нарисовано несколько штук – маленьких и больших. И, вместо положенной по фараоньему рангу бородки косичкой, на подбородке деда Сашка вырисовывал шокируюший внимательных любителей живописи внушительный мужской член (cock). В самом начале «арийской» деятельности Гидулянов, по моей рекомендации, встречался с Векштейном и музыкантами – мне очень хотелось, чтобы Александр оформил их первый альбом. Но, увы, альянса не получилось, художника тянуло совсем в другую сторону– к шедеврам искусства тоталитарного государства, а специфика «металлического» кладбища оказалась чуждой. Наверное, у моего приятеля неплохо получились бы кавера к альбомам РАММШТАЙНА.
В основе первого сюжета «Печали…» лежала одна из версий гибели «Титаника» (без участия актера-красавчика Леонардо ди Каприо). «Я плыл на корабле/ Было мне тогда семнадцать лет» (а может, только шестнадцать) – должен был начать выводить Дубинин своим неповторимым голосом. Сияющий огнями «Титаник» двигался навстречу своей верной гибели – айсбергу. О чем, собственно, и сообщалось народу в другой песне на эту тему, спетой некогда группой НАУТИЛУС ПОМПИЛИУС. На самом деле причины катастрофы представлялись гораздо увлекательнее и мистичнее.
Глубоко-глубоко, стало быть в темном трюме корабля, покоился «нехороший» груз – египетский саркофаг с мумией фараона. Уже само присутствие такого древнего молчаливого путешественника на борту судна подразумевало неминуемость катаклизма. Цари и царицы Египта не любят, когда тревожат их сон, а уж тем более они недовольны, если их отвозят за тридевять земель. Достаточно вспомнить различные истории о неизлечимых неизвестных самой продвинутой медицине болезнях, которые поражали ученых-исследователей пирамид или просто грабителей, позарившихся на несметные сокровища, сопровождающие фараонов в царство мертвых. Первый раз я столкнулась с вероятностью существования проклятия правителей Египта, когда написала песню «Клеопатра» о великой царице из династии Птолемеев. КЛЕОПАТРА
Народ не любит царей и цариц, В нем зависть сильней, чем голод, Жрецы делят власть и любовь юных жриц, В их душах тоскливо и голо…
Мой Цезарь убит… Он был слишком хорош Для жизни, где все продается.
Мои символ – змея, яд вернее, нем нож, Если мастер за дело возьмется, Мои символ змея – яд надежней, чем ложь, Он сильным всегда достается.
Но мой час еще не настал, Я жива, я пока Клеопатра, Но мой час еще не настал, Я жива, я пока Клеопатра!
Не надо считать, кто был мною любим, Мир праху телам достойным, Но рухнет от мести богов подлый Рим, Возрадуйся, бедный Антоний!
Чуть позже, любимый, но сгинут в огне Продажный сенат и воры, Пока же пусть топит гордыню в вине Народ, на злословие скорый.
Мой символ – змея, яд кинжала верней Достанет и в храмах, и в норах…
КОДА:
Я уйду победней, но воскресну первой, Появлюсь у моря в одеянье белом, Брошу в волны лотос, отзовется милый, Я уйду последней, но воскресну первой… Ветер даст мне имя – Клео, Клео, Клео, Не царица Клео, не богиня Клео, Золотой дождь неба – Клео, Клео, Клео,
Я уйду последней, но воскресну первой!
Песня на музыку Елены Ваниной получилась эффектной, и за право исполнить ее боролось (именно так, я не преувеличиваю!) несколько поп-певиц. Пугачевой правда среди претенденток на трон Египта видно не было. На первом песенном аукционе, который проходил в Московском Доме туриста, «Клеопатру» приобрели представители какой-то далекой филармонии, но потом явилась азиатская женщина по имени Азиза (не падайте с тех стульев, на которых вы, возможно, сидите) и уладила проблему, став хозяйкой этой душещипательной истории с вполне оперной кодой. Девушка сшила себе сногсшибательные наряды а-ля Повелительница Верхнего и Нижнего Египта, на сцене были установлены треножники с курящимися благовониями, а кордебалет старательно изображал группу захвата ; из числа преданных хозяйке рабынь. После исполнения восточной диковинки на фестивале «Ступень к Парнасу» все, как говорится, пошло-поехало наперекосяк, Сначала Азиза попала в автомобильную катастрофу, затем завязалась нашумевшая интрига с убийством певца Игоря Талькова и связью Азизы с вероятным убийцей – кажется, Малаховым. И она переключилась на «Милый мой, твоя улыбка…», поняв, что с древними лучше не связываться. Да и у меня самой с тех пор черная полоса в жизни несколько расширилась и украсилась изображением клубка шипящих змей.
Итак, версия о причастности фараона к гибели несчастного парохода выглядела гораздо привлекательнее, чем пошлые домыслы о выгоде страховых компаний или все тот же внезапно материализовавшийся из тумана айсберг.
… А теперь представьте себе нашего мистера Оак'а («oak» – «дуб», англ.), который, впервые в жизни оторвавшись от строгих родителей, наслаждается плаванием на роскошном пароходе, млеет от заигрывания источающих ненюханные доселе ароматы дам, заводит «транспортный» роман с девушкой из приличной семьи. Я назвала очаровашку Мэри Лу – ну не Маней же ее называть! И эта самая, как оказалось вполне продвинутая, Мэри Лу в перерыве между поцелуями на капитанском мостике тревожно шепчет нашампанившемуся до пузырей из ушей Оаку:
– Вы видели, какое выражение лица у нашего капитана? Из него и бранные слова сыпятся, как порох из прохудившейся пороховой бочки! Оказывается там внизу, в трюме…
Сказала Мэри мне, Что в душе ее покоя нет: Там в трюме груз лежит – Из великих мрачных пирамид.
Там есть саркофаг, Сторожит его змея, Тем, кто тронет прах, – Ни покоя, ни добра!
Милейшая Мэри Лу слыла прилежной студенткой в колледже, не дула пиво напропалую со всеми прохвостами, не вешалась на шею седеющему преподавателю истории, а внимательно слушала его рассказы о боге Осирисе и боге Сете, не обжималась со скороспелыми джентльменами по темным углам викторианского общежития. Багаж мэриных знаний был несоизмеримо больше, чем у Танюшки Пупкиной, проскучавшей 8 лет в московской общеобразовательной школе, от несокрушимой тоски родившей кучерявенького бэйбика и отправившей его в контейнер для мусора.
– Если там действительно фараон, ничего хорошего ждать не приходится, милый Оук, – печально молвила Мэри Лу, вытирая одинокую слезу концом шелкового шарфа своего кавалера.
– Я… ик… (шампанское миролюбиво посылало пузырьки со дна оуксовского организма)… спущусь, дорогая Мэри… ик… и щас все: устрою.
Оук вспомнил любимую фразу своего папочки. Тот очень любил говорить: «Я шас все устрою!» – и в тот момент, когда эти слова вылетали у него изо рта, в мире что-нибудь обязательно взрывалось или рушилось в тартарары, проваливались целые улицы и просыпались самые ленивые вулканы.
– Щас все устрою, я пшел… ик, – и Оук спустился в темень трюма, дрожа от страха и шепча побелевшими губами что-то похожее нэ «Ой ты… ик… мамочка».
В трюме пахло сырыми змеиными шкурками и не морским, скорее каменным, холодом. Двигаясь на ощупь, Оук наткнулся НЕ саркофаг и сразу же услышал шипение. Каменная змея на крышке гробницы, призванная охранять священный сон повелителя египтян, ожила и уставилась на непрошенного гостя немигающим взором. Ее тело наливалось серебром. Последовал сильный толчок, корабль накренился на правый борт, но саркофаг каким-то чудом сохранял горизонтальное положение.
Змея соскользнула с крышки, и при повторном ударе крышка гробницы с грохотом упала на пол. Мумия фараона, лежащая внутри, медленно раскалялась. Оук мало что помнил из случившегося. Кажется, лопнули полотняные бинты на теле мумии, и оно медленно двинулось в сторону поседевшего от ужаса парня… Кажется, наверху истошно закричала Мэри Лу, и ее крик слился с воплями других пассажиров… Кажется, та самая фараонова змея, превратившаяся в Мирового Змея, обвила потерявшего сознание Оука и вытащила его на ледяную поверхность, поддерживая на плаву до тех пор, пока в пределах досягаемости не появилась спасательная шлюпка… Кажется, пропитанные благовониями погребальные бинты превращались в вертких змей и душили, утаскивали на дно несчастных, оказавшихся в воде, или ударами хвостов опрокидывали переполненные лодки… Светящееся красноватым светом выпотрошенное жрецами тело фараона покачивалось на серых океанских волнах. При очередном подъеме на гребень волны из его глаз вырвались два зеленых луча, которые скрестились с такими же лучами, появившимися в небе на месте Полярной Звезды, и соединение этих испепеляющих нитей покончило с еще видневшейся частью корабля.
Чудом оставшийся в живых Оук никогда не вспоминал о Мэри Лу. И никогда ни о чем не говорил. Он превратился в сморщенного седовласого, но безопасного для общества, безумца, который служил сторожем в частном террариуме одного араба, выдававшего себя за потомка Птолемеев.
Такая длинная история, или, как любили говорить длинноволосые друзья моей юности, «телега», в три куплета влезть не могла. Песня у меня заканчивалась на гибели «Титаника» и безумии шестнадцатилетнего героя. Но хватит сказок. Фараоны не любят, когда о них сплетничают. От повелителей Египта переходим к укротителям мотоциклов.
Что бы почитать: Б. Прус «Фараон»
Что бы посмотреть: Польский фильм «Фараон» по роману Б.Пруса
Голливудскую «Клеопатру» смотреть не рекомендую – красивая дорогая пошлая картина. Лучше постараться и найти записанный телевидением спектакль «Антоний и Клеопатра», где Антония играет М. Ульянов.
Лирическое отступление
А вот что писалось за полтора года до появления намоем подсвеченном фонарем Отшельника горизонте кузнецов из группы АРИЯ:
ПРОШЛИ ВРЕМЕНА
Прошли времена сумасшедшей мечты, Родник откровений засыпан осколками, Как быстро зимой умирают цветы, Как быстро союзы венчают размолвками. Другие бросают теперь нам в укор, Что мы задержались на ярмарке лета… «Пора позабыть ставший песнями вздор, Вопрос, на который не будет ответа…» Пора позабыть? Мы уходим, смеясь, За памятью следом по сотням ступеней, Туда, где Надежда Надеждой звалась,
Где не было зависти и восхвалений.
Звенит колокольчик, и бусинок дождь С разорванной нити приму на ладонь я, А те, кому видеть Тот День не пришлось, Хрусталь нашей сказки На землю
Уронят…
TRIBUTE TO HARLEY DAVIDSON I
АРИЯ, 1998 год
Что хорошего в том, если всем все нравится? Ровным счетом ничего хорошего. Коль твоя песня такая удобная для каждого, значит она никакая.
Гораздо интереснее, когда ценители и поклонники делятся на два лагеря, и между ними начинается настоящая война. Веселье идет по полной программе, особенно достается текстам и людям, эти тексты написавшим.
Идея выпустить «Tribute» Харли-Дэвидсону, славному мотоциклу, принадлежала спонсорам и друзьям группы АРИЯ – Сергею Шуняеву и Александру Шамраеву. Материал для записи отбирали они сами, «арийцам» же надлежало впервые за всю свою историю записать кавер-версии других групп. Дубинину как продюсеру проекта следовало контролировать процесс записи па студии SNC, что располагается в Зеленом театре, «впевать» с Кипеловым русские тексты и, естественно, пинать меня ногами за эти самые «впеваемые» тексты. Технической стороной смелого предприятия руководил звукорежиссер Евгений Трушин, единственный, пожалуй, кто на тот момент умел нужным образом отстраивать барабаны и бас. Мой интерес к этому проекту был чисто спортивный: было интересно – насколько удастся приблизить русский вариант к английскому оригиналу. Тем более что при «укладке» следовало учитывать и романтический склад характера Кипелова, нелюбовь которого ко всякого рода фрагментам ненормативной лексики вошла уже в поговорку народов Востока и Крайнего Севера.
Однако невозможно представить себе настоящего, корневого, байкера, общающегося с внешним миром с помощью изысканной лирики «высоких» поэтов или цитатами из чеховского «Дома с мезонином» или «Черного монаха»… Идеализация образа людей, подобных калифорнийским «Ангелам Ада», дело известное. В английском для них существует отличное словечко «outlaw» – человек, находящийся вне закона, стоящий за гранью общепринятых норм морали. Поэтому просьбы о создании атмосферы красивости и романтичности вокруг этой компании напрочь сдвинутых на своих байках ребят вызывают у меня улыбку. Хотя, когда смотришь в каком-нибудь кннофильме кадры с въезжающим в заходящее солнце «проклятым» фактурным байкером, сердце буквально захлебывается в припадке обезоруживающей романтичности.
АРИЯ, надо отметить, весьма преуспела на поприще декоративно-прикладного искусства в байкеровском огороде.
Первой песней, отобранной для препарирования в «арийской» лаборатории, был опус группы MANOWAR под названием «Return of The Warrior». Причем везде, где только можно, во всех доступных нам средствах массовой информации, было внятно рассказано о процессе изготовления материала для «Трибьюта»: берется «фирменная» песня, пишется русский текст, кое-что может меняться в аранжировке. И постоянно подчеркивалось, что это не песня собственно группы АРИЯ, а своего рода кавер-версия. Тем не менее, стоило появиться «Трибьюту» на свет божий, как раздался мощный рык и гав: «А-а! АРИЯ опять музыку дерет!!!». Порой складывается впечатление, что многие люди просто закрыты для общения с внешним миром, они вроде двух из трех культовых восточных обезьянок, которые сидят у меня на сандатовой подставке. Одна закрыла ладонями глаза, вторая заткнула уши, третья – рот. Мол, «ничего не слышу, ничего не вижу, ничего никому не скажу». Орущие критиканы ничего не видят, ничего не слышат, зато трещат без умолку, аж в ушах саднит.
Я не должна была изобретать какой-нибудь свой шестиколесный велосипед – следовало за основу взять оригинал и постараться как можно точнее перевести его на великий и могучий.
«Возвращение воина»» радовало меня и веселило. Я весьма живо представляла картину, описанную в песне товарищем Де Майо, и, высунув язык от усердия, принялась укладываться в очерченные суровыми заказчиками рамки… Пришлось только придумать другой припев со шляг-фразой «Пробил час!» – в русском варианте песня исполнялась именно под таким названием.
Валерка, конечно же, долго упирался и морщил нос, не желая озвучивать выражение «дать пинка под зад!», хотя это и не было любимой грубиянами-американцами фразочкой «поцелуй меня в задницу». Но, кажется, со временем Кипелыч привык и к «пинку», Мои же любимые строчки в этой песне: «Я не состарюсь никогда, в крови огонь, а не вода/А не по нраву я кому-то – мне плевать/ Колеса есть, и есть друзья: горячий ветер и гроза/ Пока не сдохнем, по дороге будем гнать!». (Наверное, эта любовь и прочие, довольно странные для дамы моего возраста привязанности дали повод одному злобствующему гражданину обозвать меня в Интернете «старой взбесившейся маразматичкой». Ну, не такая я уж и старая, не такая я уж и взбесившаяся, и не такая я уж и маразматичка.)
«Беспечный ангел» получился из песни «Going To The Run» древней голландской группы GOLDEN EARRING, которая была основана в 1964 (иногда в энциклопедиях указывают 1967 год) и о которой сегодня мало кто знает. Впервые я услышала о них несколько жизней назад на полуподпольной лекции о зарубежной массовой культуре в Театральном музее имени Бахрушина. Мы ходили туда с подружкой, владевшей примерно 10-ю иностранными языками, не меньше, слушать удивительные рассказы об итальянской опере, и как-то раз решили задержаться на лекцию о западной массовой культуре. Там-то нам и показали слайд, на котором были запечатлены смуглые парни-красавцы с длинным хаером и сережками в ушах. Мы не стали разглядывать, у кого в каком ухе болтается украшение – в левом или правом – и заморачиватъся на излюбленную сегодня тему, кто из группы педераст, а кто нет. В те времена даже тем таких не возникало.
У СЕРЕГ песня была еще сентиментальнее, чем получилось у нас, повествование там начиналось с того, что (приблизительно):
Я бы мог держать пари В рождественскую ночь, Будь он даже на краю земли. Позвонил бы все равно, Он был везде и всегда своим…
Короче, воспоминания об идеальном друге, о котором может мечтать любой среднестатистический человек: коня на скаку остановит, а даму отстранит от этой сложной партизанской задачи, в горяшее бунгало войдет… Я, правда, не знаю, как такой описанный в розовато-перламутровых тонах персонаж мог считаться вожаком какого-нибудь байкеровского племени. Если он не надирался, как извозчик, не громил пивнушки, не пугал своими мотопробегами целые города, не вытатуировывал своим подружкам на ягодицах в качестве рабского клейма название тарахтящей группировки, не закидывался всякими таблетками, не курил траву… Наконец, не применял «стингеры» против своих идейных противников, как это делали байкеры, кажется, в Дании…
Салонным дамочкам такой паинька и мог бы запудрить мозги, и они могли бы считать основным его достоинством умение «давать команду братьям, вверх поднимая кулак». А уж описание друга-байкера, танцующего как Бог в гостиной, да еще при свечах… Сродни свежему тульскому прянику. Хотя, конечно, все эти романтические потуги выполняют почетную задачу создания образа положительного героя, столь необходимого юному поколению на фоне шайки разнузданных киллеров, упырей и роботов-пришельцев. Существовало несколько вариантов первых запевов песни.
Например:
Этот парень был из тех, Кто просто любит жизнь, Он мог выпить за чужой успех, И за свои ненужный риск…
Он был не прочь закрутить роман, Но о победах молчал, И гнал свой байк, прорубая туман, Как говорят, сплеча.
Ив гостиной при свечах Он танцевал как Бог, Но зато менялся на глазах, Только вспомнив шум дорог.
Он звал себя «Дикий Ангел», И подавал братьям знак – Вдохнуть опять запах странствий.
Десятки раз было так!
или
Этот парень был из тех, Кто просто любит жизнь, Любит праздники и громкий смех,
Пыль дорог и ветра свист.
Он танцевал со звездой кино, И в драке друга спасал, Он гнал свой байк, догоняя ночь, Чтоб заглянуть ей в глаза. Иногда он говорил, Что дом его – весь мир. Ион счастлив, как ни странно, был
Со стариками и детьми…
Он звал себя «дикий Ангел», И подавал братьям знак – Вдохнуть опять запах странствий…
Десятки раз было так!
Доброго пути, мой Ангел, Светлого пути, мой Ангел, Ты промят судьбою За то, что влюблен В манящий всю жизнь горизонт…
Вечного пути, мой Дикий Ангел!
Кличка «Дикий» не прижилась. А вообще-то было бы интересно, какие породы ангелов появились бы, после успеха песни с таким героем, среди «арийских» фанатов. Толпы диких, полудиких ангелов, одичавших ангелов складывали бы свои крылышки на алюминиевых каркасах в походные рюкзаки и отправлялись бы на концерт любимой, отнюдь не ангельской, группы. (Каково же было мое изумление, когда оказалось, что по ТВ показывают некий бразильский сериал под названием «Дикий ангел», а этот ангел вовсе не байкер и не байкерша, а смуглая ангелица по имени Наталия Орейро, которая к тому же еще и поет!)
Кстати, в Сети, на «арийском» официальном сайте рядом с антихристами, тореро, прокураторами, химерами отлично себя чувствуют падшие ангелы, ангелы невинные и просто ангелы.
После неминуемых переделок, в текст прокралась строчка из оригинальной версии о том, что он «гнал свой байк, а не лимузин». «Да как же так можно! – возмущались критики всего того, что делают другие. – Какой лимузин?! Позор, а не слова!» Согласна, можно было бы написать так: «Он гнал свой байк, а не «жигули…».
Вместо дорогого моему сердцу Дикого Ангела (а я его очень живо себе представляла – заросший до невозможности отшельник, с наскоро постиранным в ручье оперением, в звериных шкурах, со здоровенной дубиной в руках) появился Ангел Беспечный. Как реверанс в сторону тех замечательных времен, когда замирая мы смотрели культовый кинофильм эпохи flower-power «Беспечный ездок» («Easy rider»)… Что такое flower-power? O-o( это эпоха настоящих, не пластиковых хиппи (те. людей, переодевавшихся «в хиппи» на уик-энд), эпоха, когда идея всеобщей любви и братства пугала американских обывателей почти так же, как сегодня их пугают исламские террористы.
Лирический замах на «Ездока»
Этот фильм не относится к числу кинолент нетленного экстракласса. 30 с лишним лет после его выхода на экран смотреть «Easy Rider» взахлеб трудновато. Скучноват. Ощущение трассы не спасает положение. Мы все выросли, повзрослели, постарели… Только в 16 или в 18 лет можно издеваться над старушками, стоящими в подземных переходах с протянутой рукой, или посмеиваться над стариком, нетвердо стоящим на ногах из-за того, что сильно и страшно кружится некогда бедовая головушка. В юном возрасте никто не думает о том, что все слишком быстро проходит: и зрелость… а там и старость. Вот они, эти зрелость и старость, едут с тобой в одном вагончике метро. Только в 16 или 18 лет счастливый своей юностью человек может думать, что восприятие им мира навсегда зависнет на одной и той же тональности – в соль-мажоре, с одним диезом. Никаких бемолей!
Итак, мы изменились, а герои «Ездока» остались такими же, как в 1968 году. Очевидное преимущество фильма (которое никоим образом не интересует зрителя) – сравнительно небольшие затраты на съемки. Деньги в фильм, который легендарный певец Боб Дилан охарактеризовал как «не оставляющий какой-либо надежды», вкладывал актер и режиссер Питер Фонда. Он же сыграл и одну из главных ролей. Его приятеля изобразил Дэннис Хоппер. Ни тот, ни другой хиппи никогда не были, да и их герои – тоже не хиппи, так, балуются наркотиками. Даже приторговывают ими, чтобы на вырученные деньги отправиться к черту на рога посмотреть на карнавал, повеселиться вволю. Двое на мотоциклах. Под классную музыку –солнце запутывается в ветвях мелькающих деревьев, и выплывает (ощущаешь это почти физически) гитара Джими Хендрикса… Третьим случайным персонажем оказывается адвокат-алкаш (одна из первых ролей дьявола средней руки по имени Джек Николсон). Они знакомятся в тюряге местного значения, и адвокат-перекати-поле упрашивает приятелей взять его на праздник жизни. С пляшущими девочками и неграми. Но до желанного борделя добираются все-таки только Фонда и Хоппер. Николсона ночью убивают местные жители, ненавидящие все длинноволосое. Адвокат был весьма прилично подстрижен, но в такое время суток все коты и кошки, известно, – хиппи (чуть позже – металлисты).
По дороге им встречается еще один попутчик – действительно нестриженый очкарик-философ. Глава, вождь хипповой коммуны.
На все происходящее – взгляд издалека, вскользь. Герой Питера Фонды отстранен, он наблюдатель. Катастрофически не хватает русского психопатолога, патологоанатома. Чтобы вскрыл черепную коробку и заглянул внутрь. Именно такую же нехватку по-нашему дотошного вскрытия ощущаешь позже, годы спустя, у режиссера Оливера Стоуна, снявшего по-американски великолепный «The Doors». Смена цветовой гаммы, ускорение или замедление ритма – не сердца, но самого фильма – не могут заменить психологической атаки на главное действующее лицо: почему он такой? Картина в картине. По принципу: я держу в руках фотографию, на ней – мальчик с другой фотографией, на которой застыл еще один парнишка с еще одним снимком. И так можно продолжать до бесконечности. Но все же – почему он такой?!
Теперь уже мало того показа коммуны, который есть в фильме. Совсем недавно казалось, что я знала о калифорнийских хиппи почти все, но, увы, на самом деле это не так… Копаю глубже, и понимаю, что меня заваливают в вырытой почти до центра Земли яме камни и глина сверху…
Небольшой театр с живописно одетыми полуголодными актерами, свободные, как кролики, дети общины (потом в фильме «The Family» об убийце Чарльзе Мэнсоне тоже будут бегать удивительно похожие на этих светловолосые чилдренята семейства с другого полюса того же времени), любовь, купание в прудах… И опять – трасса.
Может, это главное, ради чего снят фильм. «Харлеи» и движение. Нет умопомрачительных банд рокеров, наводнивших экраны в 80-е и 90-е. Мирное движение «харлюшек» здесь почти законное, если не считать, что у Фонды в бензобаке лежат скрученные трубочками купюры за проданные наркотики. Фильм решен по всем правилам нехитрой драматургии, без наворотов. Перед финальной точкой – сцена, которая, наверное, и лишает «Беспечного ездока» возможности всякой беспечности в будущем. Кладбище. Drugs. Sex. God. Желание Бога. Отрицание Бога, Психоделия.
И вновь – трасса. Первым двое обывателей пристреливают шутки ради так и не полюбившегося мне Дэнниса Хоппера. Питер Фонда на своем красавце – «харлее», разрисованном звездами и полосами, бросается за убийцами. И его тоже хладнокровно подстреливают те же, развеселившиеся от вида первой крови, упыри. Полосы и звезды вместе с ездоком взрываются. Финал фильма прост и наивен, как популярная в те годы в США песня Мелани «What Have They Done To My Song, Mum?» – реквием той самой мечте превратить землю в рай для всех, без знаков различия и отличия.
Критики утверждали, что «Easy Rider» потряс все структуры Голливуда. Во-первых, он утвердил ценность рока как такового. Во-вторых, доказал существование тех широких слоев молодежной публики, которые жаждут увидеть то, что с ними самими происходит. После «Райдера» хлынул целый поток так называемых контркультурных кинолент: «R.P.M.», «Забриски Пойнт», «Wild In The Street» и т.д. В-третьих, появление и успех «Ездока» дали возможность «выйти в люди» целой плеяде кинорежиссеров – Брайану де Палма, Мартину Скорпезе, Джорджу Лукасу, Стивену Спилбергу, Фрэнсису Ф. Копполе.
Зачем я это все рассказываю? Видимо, в силу собственной дурости и наивной уверенности в том, что если человек любит какую-нибудь группу, то готов узнать о ней все-все-все, а не только то, какое пиво «пьют эти классные чуваки и на каких мерсах они рулят». Разве не интересно понять, откуда и почему в песнях появляется тот или иной персонаж? С сожалением приходится признать, что моя мечта о таком заинтересованном и эрудированном фанате практически равна мечте Ф. Ницше о сверхчеловеке или мечте о новом сознании и новой совести.
Шаг за шагом мы отдаляемся – а не приближаемся – от возможности появления новой человеческой расы.
Да, сознание меняется, но совсем не в том направлении, в котором хотелось бы философам-теоретикам: нас опускают все ниже и ниже по ступеням, ведущим – в принципе! – к солнцу… А понятие «совесть» личности в долгополых кожаных плащах запечатают в бутылку из-под пива «Балтика» № 3 и забросят куда подальше, в грязное Черное море.
