Текст книги "Прекрасные создания"
Автор книги: Маргарет Штоль
Соавторы: Ками Гарсия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)
Несмотря на южную медлительность речи, он говорил с идеальным произношением:
– Приятно познакомиться с вами, мистер Уот.
Я не верил своим глазам. Передо мной стоял таинственный Мэкон Равенвуд! Естественно, я думал, что увижу Страшилу Рэдли – какого-то жалкого уродца в грязном комбинезоне, который будет шаркать по дому, что-то односложно бормоча и, возможно, даже пуская слюну по подбородку. Но Мэкон не был Страшилой Рэдли. Он больше походил на Аттикуса Финча.
Его одежда считалась бы безупречной в каком-нибудь... ну, я не знаю... в 1942 году. На рукавах накрахмаленной белой рубашки вместо пуговиц поблескивали старомодные серебряные запонки. Черный вечерний френч был идеально выглажен. Глаза Равенвуда мерцали, как два колодца с темной водой. Они казались затуманенными, словно стекла катафалка, на котором Лена ездила в город, и выделялись на его бледном лице, как черные пятна. В них ничего не отражалось. Его кожа была белой как снег – того мраморно-белого цвета, который встречается только у городских затворников. Волосы – седые на висках и черные, как у Лены, на темени – напоминали смесь соли и перца.
Его можно было принять за какого-то американского актера эпохи черно-белого кино. Или, возможно, за члена королевской семьи небольшого европейского государства, о котором у нас никто не слышал. Но Мэкон Равенвуд родился в наших краях, и этот факт приводил в замешательство. Он был пугалом Гэтлина, истории о котором я слышал с детского сада. А теперь мне казалось невероятным, что он вообще из нашего города.
Не сводя с меня пристального взгляда, Мэкон захлопнул книгу, которую держал в руках. Он смотрел на меня так, словно выискивал что-то внутри. Словно обладал рентгеновским зрением. Впрочем, принимая во внимание события прошлой недели, такое вполне можно было допустить. Я боялся, что он слышит, как громко стучит мое сердце. Мэкон Равенвуд смущал меня и понимал это. Ни один из нас не улыбался. Жуткий пес стоял рядом с ним, напряженно пригнув голову. Похоже, он ждал приказа, чтобы наброситься на меня и перегрызть мне горло.
– Где же мои манеры? Входите, мистер Уот. Мы как раз собирались поужинать. Вы можете присоединиться к нам. Прием пищи всегда считался нашим любимым занятием – особенно здесь, в Равенвуде.
Я взглянул на Лену, безмолвно выпрашивая какой-нибудь совет.
«Скажи ему, что ты не можешь остаться на ужин».
«Поверь мне, я и сам не хочу».
– Спасибо, сэр. Но мне не хотелось бы обременять вас своей персоной. Я пришел к вам только для того, чтобы передать домашнее задание для Лены.
Снова приподняв синюю папку, я отступил на шаг.
– Ерунда, мой друг! Вы можете остаться. После ужина я покажу вам свою оранжерею и угощу вас кубинской сигарой. Или вы предпочитаете сигареты? А может быть, вам неудобно заходить в мой дом? В таком случае я пойму ваш отказ.
Трудно было сказать, шутит он или говорит серьезно. Лена приобняла его за талию, и лицо Мэкона мгновенно изменилось. Как будто солнце выглянуло из-за облаков в дождливый серый день.
– Дядя Эм, не мучай Итана. Он мой единственный друг на сотни миль вокруг, и если ты напугаешь его, мне придется переехать к тете Дель. Тогда тебе не над кем будет издеваться.
– Со мной останется Страшила.
Собака приподняла голову и лукаво посмотрела на Мэкона.
– Я заберу его с собой, – с улыбкой пригрозила Лена. – Недаром же он бегает за мной по всему городу.
Я не удержался от вопроса.
– Страшила? Вы назвали собаку Страшилой Рэдли?
Мэкон позволил себе небольшую улыбку.
– Пусть лучше это прозвище будет его, а не моим.
Он запрокинул голову и засмеялся. Я испуганно отшатнулся, изумленный выражением его лица. Мэкон открыл дверь и поманил меня пальцем.
– А действительно, мистер Уот! Присоединяйтесь к нам. Я люблю веселую компанию. К сожалению, прошел уже целый век с тех пор, как Равенвуд имел честь принимать гостей из нашего прелестного маленького Гэтлина.
Лена смущенно улыбнулась.
– Не будь снобом, дядя. Горожане не виноваты в том, что ты не разговариваешь с ними.
– И это не моя вина, что я привык к хорошим манерам, к рассудительной интеллигентной беседе и сносной личной гигиене. Хотя я не настаиваю именно на такой очередности.
– Не обращай на него внимания, – извиняющимся гоном сказала мне Лена. – Он сегодня в плохом настроении.
– Кажется, я догадываюсь почему. Это как-то связано с директором Харпером?
Лена кивнула.
– Да, был звонок от директора. Расследование подозрительного инцидента с окном еще не закончено, но мне дали испытательный срок.
Она округлила глаза.
– Еще одно нарушение – и меня отчислят из школы.
Мэкон беспечно рассмеялся, как будто мы говорили о чем-то абсолютно несерьезном.
– Испытательный срок! Как забавно! Такое наказание может исходить от авторитетного должностного лица.
Он мягко втолкнул нас в прихожую.
– Недоучка директор, с трудом закончивший колледж, и кучка напыщенных домохозяек, чья родословная не выдержит конкуренции даже с родословной Страшилы Рэдли. И они еще на что-то претендуют!
Я переступил через порог прихожей и остановился как вкопанный. Передо мной раскинулся великолепный холл с парящим сводом. От зала с современной мебелью, который я видел несколько дней назад, не осталось и следа. Рядом с лестницей, ведущей на второй этаж, висела большая картина, написанная маслом, – портрет потрясающе красивой женщины с сияющими золотистыми глазами. Лестница тоже утратила современный стиль и превратилась в ажурный классический пролет, который, казалось, опирался лишь на воздух. Если бы сейчас к нам спустилась Скарлетт О'Хара в кринолине и пышных юбках, в такой обстановке она выглядела бы вполне естественно. С потолка свисали хрустальные многоярусные люстры. Изысканная старинная мебель чередовалась с удобными креслами, накрытыми расшитыми покрывалами, с мраморными столиками и декоративными пальмами в больших горшках. Повсюду горели свечи. Французские окна были открыты настежь. Прохладный ветерок приносил из сада запах экзотических растений. На нескольких столах возвышались высокие серебряные вазы с букетами свежих цветов. На какое-то мгновение я подумал, что вернулся в одно из своих видений. Но медальон по-прежнему хранился в магическом мешочке, надежно завернутый в носовой платок. На всякий случай я провел ладонью по карману. А жуткая собака, сидевшая у лестницы, смотрела на меня, как на кусок бекона.
Все это казалось фантастикой. После моего прошлого визита Равенвуд изменился. Вид холла казался абсолютно нереальным, как будто я очутился в прошлом. Но мне он нравился, и я хотел бы, чтобы моя мама могла полюбоваться такой правдоподобной реставрацией исторического интерьера. Впрочем, мебель и остальные предметы были вполне реальными. Теперь я знал, как выглядели старые дома в эпоху их былого величия. Во всей этой неописуемой красоте особняка ощущалась какая-то связь с Леной Дачанис, с садом за полуобвалившейся стеной, с загадочным Гринбрайром.
«Почему он раньше выглядел по-другому?»
«О чем ты говоришь?»
«Думаю, ты знаешь, что я имею в виду».
Мэкон шагал перед нами. Мы свернули за угол – в ту комнату, которая на прошлой неделе служила гостиной. Теперь здесь был огромный зал. У стены стоял длинный стол на деревянных львиных лапах. Он был сервирован на троих, как будто Мэкон и Лена ожидали меня. В углу играло фортепьяно – одно из механических чудес XIX века. Атмосфера зала казалась совершенно сверхъестественной. До меня доносились едва уловимые отзвуки смеха, звон бокалов и гул голосов. Создавалось впечатление, что в Равенвуде шло праздничное торжество, на котором я был единственным гостем.
Мэкон продолжал возмущаться по поводу телефонного звонка директора Харпера. Его слова отражались эхом от украшенных фресками стен и резного сводчатого потолка.
– Наверное, я действительно сноб. Все эти маленькие города вызывают у меня отвращение. Я презираю их жителей. У них, как правило, крохотные умы и большие задницы. Можно сказать, что скудость в одной части тела они компенсируют избытком в другой. Все, что ни попадало бы к ним внутрь, превращается в обычное дерьмо. Жирные, тупые и в конечном счете ужасно неудовлетворенные.
Он засмеялся, оскалившись в недоброй улыбке.
– Так почему же вы не уезжаете отсюда?
Я почувствовал волну раздражения, которая вернула меня обратно в реальность, какой бы иллюзорной она сейчас ни казалась. Когда я сам насмехался над Гэтлином, это было одно. Но совсем другое, когда оскорбления исходили от Мэкона Равенвуда. Мы считали его чужаком.
– Не задавайте абсурдных вопросов, юноша. Я живу в Равенвуде, а не в Гэтлине.
Он произнес название города с таким отвращением, как будто увидел омерзительного паука.
– У меня нет детей, и когда я буду готов разорвать узы моей жизни, мне придется найти человека, который позаботился бы о Равенвуде. Моя единственная, прекрасная и ужасная, цель – уберечь это место в целости и сохранности. Мне нравится считать себя хранителем живого уникального музея...
– Дядя Эм, ты говоришь слишком высокопарно.
– А ты, Лена, излишне дипломатична. Я никогда не мог понять, почему тебе так хочется общаться с этими глупыми и невежественными горожанами.
«Похоже, у него свой пунктик».
«Между прочим, ты тоже не хотел, чтобы я приходила в школу».
«Нет... я просто имел в виду...»
Мэкон строго посмотрел на меня.
– Конечно, к нашему гостю это не относится.
Чем больше я слушал его, тем сильнее становилось мое любопытство. Кто мог бы подумать, что Мэкон Равенвуд окажется таким интеллигентным человеком? Среди прочих жителей Гэтлина я поставил бы его на третье место по уму, поскольку два первых занимали моя мама и Мэриан Эшкрофт. Или, возможно, на четвертое – при условии, что мой отец когда-нибудь снова вернется к прежней жизни. Я пытался рассмотреть название книги, которую Мэкон держал в руке.
– Это что, Шекспир?
– Бетти Крокер [19]19
Широко известный в США рекламный образ домохозяйки – искусной кулинарки, созданный в 1921 году мукомольной компанией «Уошберн Кросби». Широкие массы считали, что это реальная женщина. (Прим. ред.)
[Закрыть]. Потрясающая женщина! Мне хотелось узнать, какие блюда местные жители предпочитают выбирать на ужин. Что-то потянуло в этот вечер на региональные рецепты. После долгих раздумий я решил остановиться на тушеной свинине.
Опять тушеная свинина! При одной лишь мысли о ней я почувствовал приступ тошноты. Мэкон выдвинул для Лены кресло с завитушками.
– Кстати, о гостеприимстве, моя дорогая! На День всеобщего сбора к нам приедут твои кузины и кузен. Не забудь сказать Дому и Кухне, что у нас появится пять новых персон.
Лена раздраженно нахмурилась.
– Я передам твои слова персоналу кухни и служанкам, дядя Эм.
– Что за день всеобщего сбора? – спросил я.
– Наше семейство немного чудаковатое. Всеобщий сбор – это старый праздник урожая. Ранняя версия Дня благодарения. Ничего особенного.
Я и не думал, что Равенвуд посещали какие-то гости – пусть даже родственники из других городов. Никто из жителей Гэтлина никогда не видел ни одной машины, которая сворачивала бы сюда на развилке дорог.
Мэкон, видимо, забавлялся, смущая Лену.
– А ты, дорогая, зря извращаешь мои слова. И знаешь, заговорив о Кухне, я понял, что действительно проголодался. Пойду посмотрю, что она там нащелкала для нас.
В тот же миг я услышал, как в отдаленной комнате зазвенели горшки и кастрюли.
– Дядя Эм, я прошу тебя! Ты перегибаешь палку.
Мэкон Равенвуд поднялся из-за стола и направился к дальней двери. Его каблуки звонко стучали по полированном полу. Я признался себе, что странный особняк внушал почтение. По сравнению с ним Белый дом казался лесной хижиной.
– Лена, что происходит?
– Что ты имеешь в виду?
– Как он узнал о моем приходе и позаботился о месте для меня?
– Наверное, он сделал это, когда увидел нас на крыльце.
– А почему так изменилась обстановка? Я заходил в ваш дом в тот день, когда мы с тобой нашли медальон. Все выглядело совершенно иначе.
«Скажи правду. Ты можешь доверять мне».
Она теребила кайму платья. Упрямая девчонка.
– Мой дядя любит старинные вещи. Он меняет обстановку почти каждый месяц. Почему это тебя так волнует?
Что бы здесь ни происходило, она не собиралась раскрывать мне истину.
– Ладно. Ты не против, если я осмотрюсь?
Она нахмурилась, но ничего не сказала. Я встал из-за стола и направился к двери, за которой скрылся Мэкон. Следующая комната оказалась небольшим кабинетом, с двумя диванами и письменным столом. На коврике перед пылающим камином лежал Страшила Рэдли. Увидев меня, он грозно зарычал.
– Хороший песик. Тише, тише.
Собака зарычала громче. Я попятился к двери. Страшила умолк и положил голову на лапы. Я заметил на письменном столе сверток. Что-то было завернуто в коричневую бумагу и перевязано шнурком. Когда я взял его в руки, пес снова зарычал. На свертке стоял штамп Гэтлинской краевой библиотеки. Я узнал его с первого взгляда. Моя мама получала сотни таких посылок, и только Мэриан Эшкрофт заворачивала книги подобным образом.
– Вы интересуетесь библиотечными книгами, мистер Уот? Неужели вы знакомы с Мэриан Эшкрофт?
Я почему-то не удивился бесшумному и внезапному появлению Мэкона. Он взял сверток из моих рук и нежно погладил обертку.
– Да, сэр. Мэриан... то есть доктор Эшкрофт... она была лучшей подругой моей мамы. Они вместе писали книги.
Глаза Мэкона сверкнули – короткая вспышка и вновь непроницаемая чернота зрачков.
– Ах да! Конечно! Какая непростительная забывчивость! Итан Уот, я знал твою мать.
У меня слова застряли в горле. Откуда Равенвуд мог знать мою маму? На его лице промелькнуло странное выражение, как будто он вспоминал о чем-то.
– Естественно, только по ее книгам. Я прочитал все, что она написала. И если вас не затруднит присмотреться к ссылкам в «Плантациях и посадках растений», в главе «Разделенный сад», вы увидите, что основными источниками этих исследований были книги из моей личной коллекции. Ваша мать обладала литературным талантом, ее смерть – огромная потеря.
Мне удалось выдавить из себя улыбку.
– Спасибо, сэр.
– Для меня будет честью показать вам свою библиотеку. Я с огромным удовольствием продемонстрирую мою коллекцию книг единственному сыну Лилы Эверс.
Меня поразило звучание имени моей мамы в устах Равенвуда.
– Уот, – поправил его я. – Лилы Эверс Уот.
Его улыбка стала шире.
– Конечно. Прошу прощения. Но вернемся к главному событию. Судя по тишине на Кухне, наш ужин уже подан.
Он похлопал меня по плечу, и мы вернулись в зал. Лена ожидала нас за столом. Она зажигала свечу, которая погасла от вечернего ветра. Блюда на столе были бы достойны изысканного пиршества. Но как они попали сюда, было непонятно. Кроме нас троих, я не видел в доме ни одного человека. Получалась интересная картина: абсолютно изменившийся интерьер, собака-волк, и теперь вот это. Однако я по-прежнему ожидал, что самой удивительной частью вечера будет рассказ Мэкона о Женевьеве.
Яств было столько, что можно было бы накормить всех членов ДАР, церковных прихожан и нашу баскетбольную команду. Хотя в Гэтлине подобных блюд не готовили. В центре стола возвышался аппетитный жареный поросенок с яблоком, торчавшим из пасти. Куски гусятины, фаршированной каштанами, окружали бараньи ребрышки, украшенные маленькими бумажными шариками. Рядом стояли чаши со сливками, подливой и соусами. На подносах лежали рулеты и хлеб, зелень, вареная свекла и салаты, названия которых я не знал. А прямо передо мной находилась большая тарелка с тушеной свининой, присыпанной сверху сухариками. Среди прочих блюд она выглядела абсолютно не к месту. При мысли о том, что мне из вежливости придется набивать рот свининой, я снова почувствовал тошноту и взглянул на Лену, моля ее о помощи.
– Дядя Эм, ты опять перестарался. Тут слишком много еды.
Страшила, свернувшись у ног Лены, застучал хвостом в ожидании подачки.
– Ерунда. Это праздник. У тебя появился друг. Угощайтесь, а то Кухня обидится.
Лена с беспокойством смотрела на меня, словно боялась, что я сейчас встану – якобы для того, чтобы вымыть руки, – и убегу. Безнадежно пожав плечами, я принялся накладывать в тарелку салат и свинину. Оставалось надеяться только на то, что Эмма утром позволит мне пропустить завтрак.
Когда Мэкон налил себе третий бокал виски, я воспринял это как хороший повод для разговора о медальоне. Кстати, меня еще удивило, что он постоянно накладывал в свою тарелку еду, но затем вообще не прикасался к ней. Казалось, что пища сама куда-то исчезает. На тарелке оставалась лишь пара небольших кусков. Я по наивности решил, что Страшила Рэдли – самая счастливая собака в городе.
– Сэр, вы не против небольшой беседы? – спросил я, отложив салфетку в сторону, – Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. Похоже, вы много знаете об истории нашего края. А я в данный момент не могу обратиться за помощью к моей матери.
«Что ты делаешь?»
«Я хочу спросить его о Женевьеве».
«Он ничего не знает».
«Лена, мы должны попытаться».
– Конечно, мой друг.
Мэкон сделал глоток из бокала. Я сунул руку в карман и вытащил медальон из мешочка с магическим порошком Эммы. Едва я попытался развернуть носовой платок, свечи в зале потухли. Свет ламп потускнел и тоже погас. Механическое фортепьяно умолкло.
«Итан, что ты натворил?»
«Это не из-за меня!»
В темноте раздался голос Мэкона:
– Что в твоей руке, сынок?
– Медальон, сэр.
– Ты не мог бы сунуть его обратно в карман? Надеюсь, это не очень огорчит тебя?
Несмотря на спокойный голос Равенвуда, я понял, что он разгневан. Судя по его тону, он прилагал огромные усилия, чтобы сдерживать эмоции. Его хорошие манеры испарились без следа. В голосе появилась резкость, которую ему не удавалось скрыть. Я вложил медальон обратно в мешочек и сунул его в карман. Мэкон, приподнявшись, прикоснулся пальцем к канделябру. Свечи, одна за другой, неохотно зажглись. Все яства исчезли.
В свете свечей Мэкон выглядел зловеще. Впервые после нашего знакомства он погрузился в мрачное молчание, как будто сверялся с невидимыми весами, от которых зависела моя судьба. Пора было уходить. Лена оказалась права, моя идея никуда не годилась. Возможно, Мэкон Равенвуд не покидал свой дом по вполне весомой причине.
– Прошу прощения, сэр. Я не знал, что так получится. Когда я показал медальон нашей экономке Эмме, она отреагировала так же... эмоционально. Но мы с Леной нашли его два дня назад, а ничего плохого еще не случилось.
«Не рассказывай ему больше ни о чем. Не упоминай о видениях».
«Я не буду. Я просто хотел расспросить его о Женевьеве».
Она могла бы не беспокоиться о моих дальнейших действиях. Я и сам не стал бы развивать эту тему. Мне хотелось уйти, причем как можно быстрее. Я начал подниматься из-за стола.
– Думаю, мне пора домой. Уже становится поздно.
– Ты можешь описать этот медальон?
Он не просил, а приказывал. Я не мог вымолвить ни слова. К счастью, наконец заговорила Лена:
– Он старый и местами битый. На лицевой стороне вырезан лик женщины. Мы нашли его в Гринбрайре.
Мэкон встревоженно покрутил серебряное кольцо на указательном пальце.
– Тебе следовало сказать мне, что ты ходишь в Гринбрайр. Это место не относится к Равенвуду. Я не могу гарантировать, что там ты будешь в безопасности.
– Мне ничто не угрожает, – ответила Лена. – Я обычно чувствую опасность.
О какой безопасности он говорил? В словах Мэкона ощущалось нечто большее, чем простая забота.
– Не полагайся на чувства. Все, что находится за пределами этого дома, не поддается контролю. Ты еще многого не знаешь. А он... – Равенвуд указал на меня пальцем. – Он вообще ничего не понимает. Этот парень не сможет защитить тебя. Тебе не нужно вовлекать его в свои дела.
И тут меня прорвало. Я должен был ответить. Он говорил обо мне так, словно меня здесь не было.
– Извините, сэр, но это дело касается и меня. На задней стороне медальона имеются инициалы, И. К. У. Они принадлежат моему прапрапрапрадеду – Итану Картеру Уоту. Там есть и другие инициалы. Ж. К. Д. Мы почти уверены, что буква Д означает Дачанис.
«Итан, стоп!»
Но я уже не мог остановиться.
– Вы не должны скрывать от нас информацию. Что бы дальше ни случилось, все это произойдет с нами обоими—с Леной и со мной. Нравлюсь я вам или нет, события уже набирают ход.
Ваза с садовыми цветами, пролетев через зал, разбилась о стену. Вот каким был Мэкон Равенвуд, о котором нам с детства рассказывали страшные истории.
– Я не имею понятия, о чем вы говорите, молодой человек.
Он вонзил в меня свирепый взгляд, от которого волосы на моем затылке встали дыбом. Похоже, он больше не мог сдерживать свой гнев. Я совершенно вывел его из себя. Страшила Рэдли поднялся и встал рядом с Мэконом, наблюдая за мной, как хищник за добычей. Глаза собаки округлились и вдруг стали очень знакомыми.
«Итан, замолчи! Я прошу тебя!»
Равенвуд оскалился в зловещей усмешке. Лоск кинозвезды исчез, и на смену ему пришло нечто темное и ужасное. Мне хотелось вскочить и убежать, но ноги будто вросли в полированный пол. Меня буквально парализовало от страха. Я ошибся насчет Мэкона и его дома. Теперь я боялся их обоих.
Наконец Равенвуд нарушил молчание. Казалось, что он говорил сам с собой.
– Осталось пять месяцев. Знал бы ты, чего мне стоило так долго защищать ее. Каких сил это потребовало! Я уже почти истощен. Еще немного, и я буду уничтожен.
Лена подошла к нему и молча положила руку на его плечо. Ярость бури в глазах Мэкона улеглась так же быстро, как и возникла. Ему удалось восстановить душевное спокойствие.
– Твоя Эмма мудрая женщина. Прими ее совет. Верни медальон на то место, где вы нашли его. И пожалуйста, не приноси его больше в мой дом.
Мэкон встал и бросил салфетку на стол.
– Думаю, мы отложим осмотр моей библиотеки. Это может подождать. Лена, проследи, чтобы твой друг нашел дорогу домой. Благодарю за необычный ужин. Он все расставил по своим местам. Заходите как-нибудь в гости, мистер Уот.
Внезапно свет померк, и Равенвуд исчез.
Мне не терпелось выбраться из их особняка. Ноги сами несли меня прочь от жуткого дяди Эма и его странного дома. Здесь происходило нечто несусветное. Лена быстро повела меня в прихожую, словно боялась, что случится что-то нехорошее, если я не успею выйти наружу за отведенный срок. Но когда мы проходили через главный холл, я замер на месте, заметив то, чего не увидел раньше.
Медальон! Знакомая камея украшала грудь женщины с неестественными золотистыми глазами. Я схватил Лену за руку и указал на портрет. Она увидела эту деталь и ахнула от изумления.
«Его там не было раньше».
«Что ты имеешь в виду?»
«Эта картина висела здесь еще до моего рождения. Я проходила мимо нее тысячи раз. И на ней никогда не было медальона...»
15.09
РАЗВИЛКА ДОРОГ
По пути к моему дому мы не проронили ни слова. Я не знал, о чем говорить, а Лену, видимо, устраивало мое молчание. Она позволила мне сесть за руль, и это было здорово, потому что я нуждался в каком-то отвлекающем занятии, пока мой пульс не пришел в норму. Мы проехали поворот на мою улицу. Мне не хотелось идти домой, потому что вопрос, что происходит с Леной, с ее дядей и их домом, не давал мне покоя. Ей следовало рассказать мне правду.
– Ты проехал свою улицу, дом.
Это были ее первые слова с тех пор, как мы покинули Равенвуд.
– Я знаю.
– Неужели ты думаешь как все остальные? Что мой дядя сумасшедший? Тогда просто так и скажи: старый мерзкий Равенвуд!
В ее голосе звучали злые нотки.
– Все, Итан! Тормози! Мне нужно возвращаться домой.
Я молча обогнул Генеральскую клумбу – круглое пятно выцветшей травы, в центре которого возвышался единственный гэтлинский памятник, отмеченный в путеводителях как статуя генерала Гражданской войны Джубала А. Эрли [20]20
Американский адвокат и генерал армии Конфедерации в годы Гражданской войны в США.
[Закрыть]. Генерал стоял на постаменте как ни в чем не бывало, и мне казалось, это неправильно. Ведь все изменилось. И продолжало меняться. Я стал другим, столкнувшись с тем, что еще неделю назад счел бы невероятным. Мне почему-то думалось, что наш генерал тоже мог бы подвергнуться какой-нибудь метаморфозе.
Я свернул на Голубиную улицу и остановился у тротуара перед большим дорожным щитом с надписью «Добро пожаловать в Гэтлин – в край уникальных исторических плантаций Юга и лучших в мире пирогов с пахтой». Насчет пирогов я не был уверен, но все остальное соответствовало истине.
– Что ты задумал?
Я заглушил мотор.
– Нам нужно поговорить.
– Мне не нравятся такие разговоры. Парень и девушка в машине. К тому же вечером! Ты не боишься грязных сплетен?
Лена шутила, но я услышал в ее голосе смущение.
– Рассказывай.
– О чем?
– Ты что, шутишь? – Я повысил голос чуть не до крика.
Она потянулась рукой к ожерелью и начала вращать колечко от банки с содовой.
– А что бы ты хотел услышать?
– Какое-нибудь объяснение того, что случилось в твоем доме.
Она уставилась в темноту за окном.
– Мой дядя рассердился. Иногда он теряет самообладание.
– Теряет самообладание? И начинает швырять вещи, не прикасаясь к ним? И зажигает свечи без спичек?
– Итан, я прошу прощения, – прошептала она.
Но я не Мог успокоиться. Меня злило, что она уклоняется от ответа.
– Мне не нужны твои извинения. Я хочу, чтобы ты рассказала мне правду.
– О чем?
– О твоем дяде и его жутком доме, абсолютно изменившемся всего за пару дней. О пище, которая то появляется, то исчезает. Обо всех этих разговорах про какие-то границы и твою безопасность. Начни с чего-нибудь.
Она покачала головой.
– Я не могу говорить об этом. И в любом случае ты ничего не поймешь.
– Почему ты так думаешь? Сначала дай мне шанс!
– Моя семья кое в чем необычна. Поверь, будет лучше, если ты не станешь выяснять подробности.
– Откуда такая уверенность?
– Сам посуди. Ты говоришь, что тебе не нравятся жители Гэтлина. Однако ты один из них. Тебе хотелось бы, чтобы я отличалась от них, но не слишком сильно. То есть чтобы я на самом деле не была другой.
– Знаешь что? Ты такая же сумасшедшая, как твой дядя!
– Ты пришел в наш дом без приглашения. Тебе не понравилось увиденное там, и теперь ты сердишься.
Я промолчал. Непроглядный мрак за окнами машины каким-то образом проник и в мою голову.
– Ты сердишься, потому что боишься. Все вы здесь трясетесь от страха. Глубоко внутри вы все одинаковы.
Голос Лены был таким усталым, словно она уже сдалась на волю обстоятельств.
– Нет, – ответил я, взглянув на нее. – Это ты боишься!
С ее губ сорвался горький смешок.
– Да, я боюсь. Но ты не можешь даже вообразить себе тех вещей, которые пугают меня.
– Ты боишься довериться мне.
Она ничего не ответила.
– Тебе страшно сблизиться с кем-нибудь – хотя бы настолько, чтобы этот кто-то начал замечать твое появление или отсутствие в школе.
Лена провела тонким пальцем по запотевшему окну и нарисовала неровную линию, похожую на зигзаг.
– Тебе страшно подружиться с парнем и посмотреть, что из этого получится.
На конце зигзага появилось острие молнии.
– Ты права. Тебя нельзя сравнить ни с кем из жителей Гэтлина. И ты не просто «немного другая».
Она по-прежнему смотрела в окно – в никуда, потому что темнота за ветровым стеклом была непроницаемой. А я любовался ее прекрасным лицом. Мой взгляд тянулся к Лене против моей воли.
– Ты невероятно, абсолютно, невообразимо другая!
Прикоснувшись пальцами к ее руке, я почувствовал вибрацию электричества.
– Мне это известно, так как глубоко внутри я знаю, что немного похож на тебя. Поэтому, прошу, откройся мне. Насколько ты другая?
– Я не хочу рассказывать тебе.
По ее щеке покатилась слеза. Я поймал ее пальцем, и она мгновенно испарилась.
– Почему?
– Потому что это мой последний шанс почувствовать себя нормальной девушкой – пусть даже в Гэтлине. И потому что ты мой единственный друг. Если я расскажу тебе правду, ты не поверишь мне. Или, хуже того, поверишь.
Она посмотрела мне прямо в глаза.
– В любом случае ты больше не захочешь разговаривать со мной.
Внезапно кто-то постучал по капоту, и мы оба подпрыгнули от неожиданности. Мне в лицо ударил луч фонарика. Я опустил оконное стекло и про себя выругался.
– Что, детки, заблудились в темноте?
Это был Жирный. Он ухмылялся, словно нашел на обочине два пончика.
– Нет, сэр. Мы уже уезжаем. Я тут как раз подумал, что нам пора по домам.
– Правильно подумал. Но ведь это не твоя машина, мистер Уот.
– Да, сэр. Она не моя.
Жирный осветил фонариком Лену и задержал луч на ее лице.
– Ладно, парень, поезжай. Не заставляй Эмму ждать.
– Конечно, сэр.
Я повернул ключ в замке зажигания и, взгляну в зеркало заднего вида, заметил на переднем сиденье полицейской машины его хихикающую подружку – продавщицу Аманду.
Остановив катафалк перед своим домом, я хлопнул дверью и направился к крыльцу. Лена пересела за руль. Приоткрыв окно, она прокричала:
– Увидимся завтра.
– Угу.
«Завтра» для нас уже не будет. Я понял это, когда мы свернули на мою улицу. Поворот напоминал развилку дорог: либо в Равенвуд, либо в Гэтлин. Можно было выбрать только одно направление. Она решила, что я не достоин ее доверия. Отныне катафалк будет сворачивать на развилке в другую сторону, проезжая мимо меня. Завтра утром я увижу это первым. Если только она сейчас не передумает...
Нельзя выбирать две дороги сразу. Как только ваша машина оказывается на одной из них, о второй уже лучше не думать. За моей спиной взревел двигатель, но я даже не оглянулся. Катафалк уехал. Она не передумала. Она меня не выбрала.
Я лежал в постели и смотрел в окно. Лунный свет, проникавший в комнату, мешал уснуть и раздражал меня, поскольку я хотел забыться сном, чтобы этот день поскорее остался в прошлом.
«Итан».
Голос был таким тихим, что я едва услышал его. Перевел взгляд на задвижку рамы. Окно было надежно закрыто.
«Итан, отзовись!»
Я плотно сжал веки. Щеколда заскрипела.
«Впусти меня».
Деревянные рамы с шумом распахнулись. Я мог бы объяснить это порывом ветра, но за окном было тихо. Вскочив с постели, я выглянул наружу. Лена, одетая лишь в пижаму, стояла на нашем газоне. В голове промелькнула ужасная мысль: если соседи увидят ее, то завтра в Гэтлине будет жаркий денек, а у Эммы случится сердечный приступ.
«Спускайся! Иначе я сама поднимусь к тебе».
Да! Сердечный приступ и апоплексический удар!
Я вышел на крыльцо, и мы сели на ступени. На мне были джинсы, потому что я не ношу пижам. И еще потому, что если бы Эмма увидела, как я в трусах общаюсь с девушкой, то завтра утром она закопала бы мой труп на заднем дворе. Лена облокотилась на ступень и взглянула на белую краску, шелушащуюся на деревянной колонне крыльца.
– Когда я простилась с тобой и доехала до конца твоей улицы, то чуть не повернула обратно. Но я была слишком напугана, мне не хватило смелости.
В лунном свете ее пижама казалась пурпурно-зеленой. Наверное, китайский шелк.
– Дома я пожалела, что не сделала этого.
Лена смущенно поковыряла лак на ногте босой ноги. Похоже, она хотела рассказать мне о чем-то очень важном.
– Даже не знаю, с чего начать. Я никогда и никому не говорила об этом. Наверное, мы в конечном счете не поймем друг друга.
