Текст книги "Западня для лорда"
Автор книги: Маргарет Макфи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Глава 10
На протяжении трех дней после встречи с мистером Коллинзом Венеция намеренно избегала Линвуда, укрепляла моральный дух и разбиралась в чувствах, которые она к нему испытывает.
Совершая покупки однажды днем, она заметила идущих по противоположной стороне улицы двух женщин, которых тут же узнала. Одетая в строгий пурпур матрона – леди Мисборн, мать Линвуда, а молодая белокурая женщина – должно быть, сестра, леди Мэриэнн, которая совсем недавно стала миссис Найт. Ее замужество носило довольно скандальный характер.
Венеция всматривалась в женщин, которые, невзирая на различия, определенно были матерью и дочерью. Старшая, более высокая, располнела с годами, но по-прежнему была окружена ореолом превосходства и снобизма. Черты ее лица расплылись, очевидно, из-за какой-то болезни. Леди Мэриэнн была ниже матери. Джентльмены назвали бы ее крошечным бриллиантом. Женщины были поглощены разговором. Леди Мисборн снисходительно улыбалась тому, что говорила дочь.
Венеция безошибочно угадала момент, когда они ее заметили. Выражение лица леди Мисборн застыло от ужаса, но она тут же справилась с собой и отдала дочери краткий приказ:
– Отвернись, Мэриэнн. Немедленно. Нечего показывать этой женщине, что мы ее видим.
Венеция поняла, что им известно не только кто она такая, но также о ее связи с Линвудом.
Леди Мэриэнн не послушалась матери и не отвела взгляда. В отличие от Линвуда она была белокурой, миниатюрной и очень хорошенькой. Только глаза столь же черны, как у брата. В ее взгляде не было осуждения, лишь любопытство оценщика.
– Мэриэнн! – негодующе воскликнула леди Мисборн.
Но леди Мэриэнн слова матери нисколько не взволновали. Посмотрев Венеции прямо в глаза, она отвернулась и продолжила путь тем же неспешным шагом, не обращая внимания на увещевания матери.
Тем же вечером Венеция снова увидела леди Мэриэнн, на этот раз на балу, куда она пришла в сопровождении Линвуда. Три дня, проведенные вдали от него, помогли ей вернуть былую уверенность в себе, и сегодня она была привычно сдержанна и хладнокровна. Вопреки тому, что произошло между ними в оранжерее и в экипаже по пути из Уайтчепела, а может, именно из-за этого, она надела черное шелковое вечернее платье вызывающего покроя с очень глубоким вырезом. Все присутствующие леди неодобрительно косились на нее, джентльмены пялились с нескрываемым восхищением, стоило их спутнице отвернуться. Линвуд же взирал с мрачным видом собственника, и это придало ей сил сопротивляться ему и не забывать о своей миссии. Улыбнувшись, она сосредоточила внимание на сестре Линвуда.
Рядом с ней стоял очень высокий темноволосый мужчина, судя по их бессловесному общению, – муж. В отличие от прочих женщин леди Мэриэнн не обошлась с Венецией пренебрежительно ни тогда на улице, ни теперь. На краткое мгновение их взгляды встретились. Линвуд также заметил свою сестру с мужем, после чего снова посмотрел на Венецию.
Хотя выражение его лица было, как обычно, непроницаемым, Венеция догадалась, что присутствие на балу леди Мэриэнн явилось для него полной неожиданностью. Он не выказал и тени недовольства, хотя ситуация для него сложилась совсем непростая. Его сестра и его… inamorata [8]8
Любовница, возлюбленная (ит.).
[Закрыть]. При мысли об этом у Венеции по позвоночнику забегали мурашки, но она старалась не обращать на них внимания. Едва ли это слово подходило для описания их отношений, но, похоже, все вокруг именно так и считали.
– Вы не знали, что ваша сестра будет на этом балу?
– Нет.
– Тогда это в три раза более неприятно для вас… и для нее тоже, – пробормотала она.
Линвуд ничего не ответил, но его выдало то, с какой силой он сжал челюсти. Ей бы следовало обрадоваться этому обстоятельству и воспользоваться им себе во благо. Но когда их взгляды встретились, она сумела увидеть то, что скрывалось за маской сильного человека, и осознание этого не принесло ожидаемого удовлетворения. Она, как и он, испытывала неловкость.
– Линвуд и божественная мисс Фокс, – бодрым голосом произнес подошедший к ним Рейзби.
– Рейзби. – Линвуд слегка кивнул приятелю.
– Прошу меня извинить, джентльмены, мне нужно припудрить носик, – объявила Венеция, радуясь появлению Рейзби.
Она пробиралась через толпу гостей, улыбаясь в ответ на неодобрительные взгляды светских матрон и похотливые – их мужей. Решила, что, приведя ее сюда, Линвуд навлечет на себя всеобщее порицание. Но ей не хотелось сейчас думать о том, что ради нее он осмелился бросить вызов общественному мнению. Хотя в зале присутствовало много людей, перед ней все расступались, а несколько дам и даже джентльменов демонстративно повернулись к ней спиной. Венецию это ни в коей мере не тревожило. Она привыкла к подобному обращению, как и к вторжению на чужую территорию. Этим аристократам, случись им оказаться на вечере в полусвете, был бы оказан столь же холодный прием.
Стоило Венеции войти в дамскую комнату, как две находящиеся там матроны, презрительно хмуря брови, тут же поспешили увести своих юных подопечных, украдкой бросающих любопытные взгляды на скандальную женщину, оказавшуюся в их рядах. Матроны с силой захлопнули за собой дверь, чтобы еще раз подчеркнуть, как сильно ей здесь не рады.
Венеция пришла сюда вовсе не для того, чтобы удовлетворить зов природы, ей нужно было побыть одной. Встав перед зеркалом, она напомнила себе о том, о чем раздумывала целых три дня. Невозможно более отрицать возникшее между ней и Линвудом влечение. Но она испытывала к нему лишь страсть, а страсть, какой бы мощной та ни была, можно победить. Она не слабохарактерная особа, которую мужчина может дергать за ниточки, словно марионетку. И менее всего такой мужчина, как Линвуд. Он ведь убил Ротерхема. Единственная причина, побудившая ее находиться сегодня рядом с ним, заключалась в том, чтобы заставить его признать правду и предстать перед правосудием.
Поправив прическу, она извлекла из ридикюля маленькую баночку румян, помаду и стала подкрашивать губы. Дверь открылась. Венеция даже не подняла головы, ожидая новой волны осуждающих возгласов, но услышала лишь негромкий щелчок закрывающейся двери и шорох шелкового платья.
Взгляд переместился на стоящую за ее спиной женщину, которой оказалась сестра Линвуда.
Леди Мэриэнн, похоже, совсем не удивилась, застав ее здесь. Их взгляды на мгновение встретились, затем она подошла и, встав рядом с Венецией, провела рукой по бледно-розовому вечернему платью, разглаживая невидимые складки. Венеция перестала подкрашивать губы.
– Значит, вы знаменитая мисс Фокс.
– А вы – леди Мэриэнн, – отозвалась Венеция, предлагая ей баночку с румянами.
– Благодарю вас, нет, – вежливо отказалась та.
– Сестра лорда Линвуда.
– Да, имею честь ею являться.
– Не думаю, что ваш брат одобрит этот разговор.
– Может, и нет, – с улыбкой ответила Мэриэнн.
Женщины посмотрели друг на друга.
– Вы приносите ему радость, когда так много причин для печали, поэтому я одобряю вас, мисс Фокс, если только вы не причините ему боль.
«Когда так много причин для печали». Эти слова накрепко впечатались в сознание Венеции, но она постаралась отогнать их прочь, обвиняя себя в глупости.
– Уверена, ваш брат прекрасно может о себе позаботиться.
Леди Мэриэнн едва заметно покачала головой:
– Гораздо лучше он умеет заботиться о других. Подозреваю, однако, вам это уже известно, – она помедлила, прежде чем продолжить, – раз вы в него влюблены.
– Леди Мэриэнн… – Венеция оборвала себя на полуслове.
– Я узнаю взгляд, которым вы на него смотрите.
– В самом деле?
Спокойные рассуждения Мэриэнн раздражали ее. Эта живущая в мире собственных иллюзий девочка и понятия не имеет о том, в какие отношения могут вступать актрисы вроде нее с аристократами вроде него.
– Да. Пообещайте мне, что не причините ему вреда.
Венеция повернулась к ней, готовая выдать заранее заготовленный ответ, но что-то во взгляде Мэриэнн остановило ее, заставив ограничиться просто кивком.
– Мне пора возвращаться в бальный зал. Вашей репутации будет нанесен урон, если станет известно, что мы здесь разговариваем.
Мэриэнн тепло ей улыбнулась:
– Спасибо, что печетесь обо мне.
Венеция поспешила уйти, чтобы не дать Мэриэнн возможности угадать еще что-нибудь в выражении своего лица.
Рейзби все еще разговаривал с Линвудом.
– У меня разболелась голова, – объявила она, даже не делая попытки казаться убедительной. – В связи с этим, лорд Линвуд, прошу вас отвезти меня домой.
– Разумеется, мисс Фокс.
Он смотрел на нее серьезным взглядом, не выдающим ни единой эмоции. Она улыбнулась ему, дразня, и смело выдержала его взгляд, вызвав волну перешептываний.
– Прошу нас извинить. Рейзби. – произнес он.
Маркиз вздернул бровь и ухмыльнулся, послав Линвуду лукавый взгляд.
Скромно, точно дебютантка, Венеция положила руку на сгиб его локтя, и они покинули зал. Уже в экипаже Линвуд посмотрел на нее:
– Спасибо, Венеция.
– Боюсь, я не понимаю, что вы имеете в виду.
Не сводя с нее взора, он улыбнулся искренней улыбкой, от которой сердце у нее в груди затрепетало. Он благодарил ее за то, что, сказавшись больной, она покинула бал, на котором присутствовала его сестра, избавив тем самым от неловкости.
– У нее глаза такие же, как у вас.
– Но более мягкое сердце.
Венеция подумала о ночи в Уайтчепеле, о том, как он пекся о правосудии для бедной женщины, а потом в экипаже заботился о ней самой. Все это шло вразрез с совершенным им ужасным преступлением.
– Я бы не стала утверждать это с такой уверенностью, лорд Линвуд.
Он улыбнулся. Экипаж свернул на Кинг-стрит.
На следующий вечер Линвуд встретился с Венецией снова. Днем он получил от нее записку с приглашением на ужин к ней домой. Читая послание, он почувствовал, как в животе разливается тепло от предвкушения уединенного вечера в ее обществе и того, к чему это может привести.
Столовая в доме Венеции оказалась столь же элегантной и замысловатой, как и хозяйка дома. Комната была декорирована в мягких кремово-карамельных и топазно-золотистых тонах, гармонирующих с бежевой отделкой стен, демонстрируя первоклассный вкус, к которому стремились многие, но достичь которого удавалось лишь избранным. В столовой стоял длинный обеденный стол красного дерева, украшенный искусной резьбой, пол устилая ворсистый турецкий ковер. Элегантный камин явно создан под впечатлением древнегреческих дорических колонн. Над ним висело массивное зеркало в золоченой раме, по обеим сторонам которого имелись хрустальные канделябры на три свечи. Камин располагался напротив большого полукруглого окна, декорированного кремовыми полосатыми занавесками, задернув которые можно было отгородиться от дождя и холода ненастных дней. На одной из стен Линвуд заметил небольшое полотно Рембрандта. За основное освещение в комнате отвечал необычный белый канделябр, который казался совершенно невесомым по сравнению с тяжеловесными конструкциями, бывшими нынче в моде. Он сочетал в себе элегантность и смелость, качества, присущие самой Венеции Фокс, привыкшей устанавливать моду, а не слепо следовать чужим правилам.
За последние несколько дней Линвуд не мог думать ни о чем и ни о ком, кроме нее. Кем бы она ни являлась, влечение между ними вполне реальное и очень сильное. Ни одну женщину он не желал с такой страстью, как ее, и никого не мечтал познать так, как ее. Его влечение выходило далеко за рамки простой физиологии. Венеция нравилась ему. Он восхищался ею и даже уважал, хотя в этой игре она выступала его противником. Она поистине мужественная женщина с крепкими нервами, уверенная в себе и сильная, но с мягкой, сострадательной и ранимой душой. Линвуд чувствовал, что между ними возникла связь, которой не было прежде. И она тоже чувствовала. Он видел это в ее глазах, улавливал в реакции ее тела, ее голосе. Их игра стала более напряженной, и Линвуда это радовало.
Он дождался, когда она займет свое место во главе стола, сел в противоположном конце, проложив между ними десять футов отполированной поверхности.
– Декор ваш собственный или уже был в доме, когда вы его приобрели?
– Полностью мой собственный.
– Вы наделены необычайным вкусом.
В знак признательности она прижала руку к груди и слегка улыбнулась.
– Я не мог не заметить Рембрандта.
Картина стоит целое состояние, куда больше, чем смогла бы заработать даже самая высокооплачиваемая и успешная актриса.
– Это подарок.
– От поклонника?
Чувствуя, как в нем закипает гнев, Линвуд подумал о Клэндоне. Но даже незаконнорожденный отпрыск Ротерхема едва ли мог позволить себе купить такую дорогую вещь. Потом он вспомнил, что Рейзби упоминал о Арльсфорде, Гантере, Монтейте и Йорке.
– От моего отца.
– Который, похоже, вовсе не сельский священник.
– Нет.
Она отвела взгляд, показывая, что не желает развивать эту тему.
Разговор прервался, когда прибыл дворецкий Альберт и лакеи, принесшие множество серебряной посуды, которой стали сервировать стол. Два лакея остались у стен, готовые в любой момент услужить.
– Надеюсь, вы голодны, Френсис, – произнесла Венеция, глядя ему прямо в глаза. Она впервые назвала его по имени, и он осознал всю значимость этого.
– У меня волчий аппетит, Венеция. – Он не сводил с нее глаз.
Улыбнувшись, она стала накладывать себе еду. Линвуд дождался, когда она сделает выбор, и лишь тогда стал выбирать сам.
– Кушанья восхитительны, – похвалил он.
– Я передам вашу похвалу кухарке.
Они разговаривали о ничего не значащих вещах, взгляды на которые у них совпадали, и ели. Лакеи следили за тем, чтобы бокалы не пустовали. Будучи наедине с Линвудом, знающим о ее нелюбви к шампанскому, Венеции не нужно было притворяться, поэтому им подали вино.
Ужин, казалось, окончился слишком быстро. Тарелки опустели, столовые приборы были отложены в сторону. Венеция и Линвуд переглянулись через стол.
– Не хотите перейти в гостиную, чтобы выпить?
– С удовольствием, Венеция.
Он последовал за ней, загипнотизированный покачиванием ее бедер и опьяненный витающим в воздухе тонким ароматом ее духов.
Гостиная оказалась небольшой комнаткой, меблированной удобной не вычурной мебелью, неизменно элегантной. Здесь имелись книжная полка и письменный стол, более подходящий для мужчины, чем для женщины, а у жарко натопленного камина стояли диван и кресло. Гостиная казалась опрятной, но не необжитой, в отличие от прочих комнат. На столе громоздилась стопка писем и газет, несколько перьев, на боковом столике, возле графина, лежал позабытый дамский роман. С подлокотника кресла свешивалась газета, которую Венеция, похоже, читала раньше. Уютная гостиная позволяла увидеть за маской актрисы подлинную женщину, каковой представала Венеция Фокс.
Слуг в комнате не было. Линвуд закрыл за ними дверь.
– Бренди? – предложила она.
– С удовольствием, – кивнул он.
Она налила два бокала, один из которых передала ему, второй оставила себе.
– За друзей, Френсис, – провозгласила она.
– За друзей, Венеция.
Он полагал, что в некотором роде таковыми они друг для друга и являются, несмотря ни на что.
Их бокалы на мгновение соприкоснулись.
Линвуд сделал глоток, ощутив на языке мягкий вкус. Бренди был столь же хорош, что и у его отца. Он наблюдал за тем, как она делает глоток, очень по-женски, что разительно отличалось от его собственной манеры.
– Бренди, не шампанское?
Она улыбнулась:
– Вас это шокирует? Я никогда не приглашаю джентльменов на ужин и не предлагаю им бренди.
Она села в кресло ближе к огню.
– Значит, я первый?
Она кивнула, торжественно глядя на него:
– Какие бы слухи на этот счет ни ходили в свете.
Осознание этого обрадовало его.
– Почему вы никогда никого не приглашали к себе прежде?
– Я не хочу отвечать на этот вопрос.
– И все же?
Не сводя с него пристального взгляда, она водила пальцами по ободку бокала, опасно балансирующего на подлокотнике кресла.
– Возможно, вам стоит задаться вопросом, почему я пригласила вас?
Она отвернулась, чтобы поставить бокал на маленький столик, и случайно смахнула с подлокотника газету. Та упала на пол. Венеция нагнулась ее поднять, но Линвуд опередил. Их руки встретились, взгляды перекрестились, в воздухе разлилось желание. Линвуд погладил ее большим пальцем, она разжала ладонь. Ее глаза потемнели. Он ощутил, как сотрясается ее тело, заметил, как слегка приоткрылись губы. Наконец, потупившись, она отняла руку.
Они выпрямились, дыша в унисон.
– «Лондон мессенджер»? – произнес он.
– Ваша газета.
Кивнув, он взглянул на страницу, которую она читала.
– Убийство Ротерхема, – подсказала она.
– Эта статья существенно увеличила объемы продаж, – заметил он, понимая, что игра вышла на новый уровень. Однако он продолжал говорить спокойно и уверенно, будто эта тема ничего для него не значила.
– Какой грубый подход, – сказала Венеция.
– Да, такой я человек. Не делаю секрета из своего отношения к Ротерхему.
– Это верно, – согласилась она и, указав на газету, добавила: – Здесь ни слова о пожаре.
– Неудивительно. Он ведь случился три года назад.
– Три года. Как хорошо вы это запомнили, Френсис.
Да, Венеция достойный противник. Догадался, к чему она клонит.
– Очень хорошо.
– Интересно почему?
Она выжидающе посмотрела на него.
– Не каждый день сгорают дотла дома герцогов. Величественное было зрелище, по словам очевидцев, – парировал он.
Напряжение между ними нарастало. Игра становилась все более захватывающей. Она на мгновение замолчала, вслушиваясь в рев опасного желания, Линвуд с легкостью предугадал ее следующий вопрос.
– А вы среди них были?
– Как велик ваш интерес к Ротерхему, Венеция, – негромко заметил он.
– Все интересуются этим случаем. – Она смотрела в его глаза столь же пристально, как и он в ее. – Вы не ответили на мой вопрос.
– Половина Лондона наблюдала за пожаром, – произнес он.
– Кто станет сжигать дотла дом человека, к тому же герцога?
Линвуд вспомнил о мраке прошлого, о том, как Ротерхем замертво рухнул на стол, получив пулю в голову. Подумав о подозрениях Клэндона и вопросах касательно убийства, возникающих теперь, он понял, как нужно поступить. Он хотел увидеть, как трепещет жилка на шее у Венеции, как расширяются ее глаза, обрамленные длинными ресницами. Подойдя к ней ближе, он наклонился к ее уху. Она стояла не шелохнувшись, точно статуя. Витающее в воздухе напряжение требовало разрядки.
– Человек вроде меня, – прошептал он. Заслышав такое признание, она задышала чаще. – Но вы ведь это давно знали, не так ли, Венеция?
Она кивнула, слегка приоткрыв губы, не произнеся ни слова.
– А все остальное?
Задержав дыхание, она напряженно ожидала его ответа. Воздух раскалился настолько, что едва не потрескивал.
Линвуд покачал головой, не поясняя, однако, отрицает ли он свою вину или отказывается отвечать на вопрос.
– Давайте этой ночью не будем больше говорить на эту тему.
Венеция выдохнула. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, затем она подошла к камину, неотрывно глядя на пляшущие язычки пламени.
В тишине слышалось потрескивание угольков и тиканье часов на каминной полке. Перезвон колокольчиков отметил наступление следующего часа.
Линвуд скользил взглядом по каминной полке, уставленной дорогими безделушками. Его внимание привлекла одна, выбивающаяся из общего ряда. То была маленькая ваза кремового цвета с нарисованными на ней розовыми цветочками и зелеными листьями. Вещица довольно милая, хотя и дешевая, такую можно купить на развале за пенни. К тому же пребывала в плачевном состоянии. По боку тянулась трещина, на ободке виднелись две выбоины, одна больше другой. Под ними проступала терракотовая глина. Словом, единственный предмет, не соответствующий элегантной обстановке дома Венеции Фокс.
Они не говорили о чудовищных событиях, создавших пропасть между ними и прикрывающихся многослойной маской правды.
– Эта ваза принадлежала моей матери, – пояснила Венеция, не глядя ни на Линвуда, ни на вазу. – Бабушка, которую я никогда не знала, купила ее для мамы, когда та была маленькой девочкой. Единственное, что осталось у меня в память о ней.
– Должно быть, она вам очень дорога.
– Так и есть.
Печать и сожаление стеснили ему грудь. Венеция повернулась к нему. Обоим было известно, все дело в Ротерхеме. На ее лице плясали золотистые отблески пламени. Во взгляде было что-то еще, помимо осознания их опасной игры, что-то проникшее Линвуду в душу.
Он провел рукой по ее волосам, склонив ее голову набок.
– По-вашему, мы зашли слишком далеко, Венеция? – прошептал он.
– Напротив, ничего подобного, – столь же тихо ответила она.
Скользнув взглядом по его губам, она снова посмотрела ему в глаза, читая в них страсть и желание. Снаружи бушевала непогода. Дождь с силой стучал в оконные стекла, ветер громко завывал, задернутые занавески слегка покачивались, но Линвуд с Венецией смотрели только друг на друга.
Он поцеловал ее со всей страстью, сжигающей его изнутри на протяжении вечера. Венеция отвечала ему так же пылко. Приятное ощущение. На подсознательном уровне он понимал, что именно она, как ни абсурдно, его судьба. Эта женщина, сознающая свою власть над мужчинами, тянулась к нему, тем самым порабощая его еще сильнее. Он стал вынимать из ее волос шпильки, позволяя длинным черным, блестящим локонам свободно заструиться по плечам. Пропускал их через пальцы, как часто поступал в своих эротических снах, преследовавших его со дня их знакомства.
Ее руки легли ему на шею вплелись в волосы. Она возвращала поцелуй с той же лихорадочной страстью, что бурлила и у него в крови. Он снова и снова гладил ее спину, бедра и груди, казавшиеся невероятно белыми в вырезе темно-красного шелкового платья. Обнимая одной рукой за талию, другой легонько сжал ей грудь, чувствуя охватившее ее возбуждение.
– Никакого корсета… снова, – выдохнул он.
– Я никогда их не ношу. – Венеция едва смела дышать.
Нащупав бутончик соска через слои шелка, Линвуд принялся потирать его большим пальцем. Ахнув, она изогнулась, сильнее выпятив грудь. Он прижимал ее к себе, поддерживая за спину, лаская грудь.
Завладев обеими грудями, он стал прокладывать цепочку из поцелуев вдоль линии подбородка, тонкого и женственного, затем, на мгновение задержавшись, спустился к шее. Венеция запрокинула голову, облегчая ему задачу, он отыскал место, где пульсировала голубая жилка, коснулся ее языком. Принялся лизать, посасывать, осторожно прикусывать зубами это место, не переставая пальцами ласкать груди. Венеция тяжело дышала ему в висок, из горла вырывались сдавленные хрипы. Он снова завладел ее губами, запечатлев поцелуй, потом воззрился ей в глаза. Их совместное дыхание перекрывало и тиканье часов, и вой ветра, и шум дождя за окном, скрадывало все звуки, кроме биения сердец. Их страсть и желание яростно пытались разорвать сковывающие цепи и вырваться на свободу.
Линвуд коснулся ее плеча, скрытого мягким рукавом платья. Его пальцы замерли на границе красного шелка, и он снова посмотрел Венеции в глаза. В тишине комнаты отчетливо слышалось ее прерывистое дыхание. Не сводя с нее взгляда, он скользнул пальцами за отворот платья.
Венеция вздрогнула. Натужно сглотнув, она облизнула губы. Линвуд стянул рукав, обнажив белоснежную кожу плеча, и принялся покрывать его поцелуями, затем переместился к ключице. Венеция поцеловала его в макушку и заставила посмотреть себе в лицо.
– Френсис, – прошептала она, целуя его в губы.
Линвуд принялся расстегивать крючки платья. Наконец платье ослабло, явив его взору тонкую шелковую сорочку, плотно охватывающую тело. Его пальцы продолжили чувственное исследование ее груди, губы снова слились воедино.
Платье Венеции бесформенной грудой упало к ногам. Линвуд рывком разорвал ткань сорочки, которая с легким шорохом устремилась вслед за платьем. Упиваясь близостью ее тела, он подхватил ее под ягодицы, оторвал от пола и прижал спиной к стене у камина. Венеция сплела ноги у него на талии, соприкоснувшись влажным теплым лоном с его возбужденным членом. На пути их полного слияния стояла преграда, образованная его бриджами и ее панталонами.
– Венеция, – прошептал он.
Она впитала свое имя с его губ в поцелуе, откинула волосы с его лба, очертила пальцами линию подбородка и снова стала целовать.
– Френсис.
Зрачки ее глаз расширились и потемнели. Она дышала с трудом и явно пребывала в растерянности.
Попеременно беря в рог то одну грудь, то другую, смакуя ощущение, Линвуд подводил их отношения к логической развязке, которая казалась неминуемой.
– Венеция.
Снова слияние губ. Свободной рукой он стал расстегивать пуговицы на бриджах, стремясь как можно скорее высвободить плоть и соединиться с Венецией. Сгорая от желания любить ее, сделать своей, он сильнее вжал ее в стену, а она крепче прильнула к нему. Краешком глаза он заметил движение и, повинуясь молниеносным инстинктам, успел подхватить сорвавшуюся с каминной полки вазу, которая столь много значила для Венеции.
Разжав ладонь, он продемонстрировал ей спасенную вазу.
– Я успел вовремя, – сказал он.
Она шокированно посмотрела сначала на вазу, затем перевела взгляд на Линвуда. Он почувствовал: она мгновенно отдалилась от него еще до того, как пошевелилась. Высвободившись из его объятий, осторожно поставила вазу обратно на полку, подняла с пола платье, прикрываясь им.
Глядя в ее глаза, Линвуд пытался понять произошедшую в ней резкую перемену. Она взирала на него тем холодным, соблазнительным взглядом, к которому всегда прибегала в качестве защиты. Раскрепощенная женщина, которую он сжимал в объятиях всего лишь несколько секунд назад, исчезла без следа.
– Венеция, – начал было он, но она прижала палец к его губам:
– Можете воспользоваться моим экипажем. Доброй ночи, Линвуд.
Она позвонила в колокольчик.
– Вы снова называете меня Линвудом? – поинтересовался он спокойным тоном, за которым скрывался гнев.
На мгновение ее взгляд дрогнул, но лишь на мгновение. Слабая улыбка не затронула глаз. К тому времени, как на звонок явился дворецкий, бриджи Линвуда были снова тщательно застегнуты. В последний раз посмотрев ей в глаза, он развернулся и, не говоря ни слова, вышел из комнаты.
