Текст книги "Западня для лорда"
Автор книги: Маргарет Макфи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
Глава 19
Несколько часов спустя Венеция стояла в холле их особняка, ожидая, пока Линвуд поможет ей надеть темный бархатный плащ. Ее вечернее платье было того же богатого темно-красного оттенка, что и в вечер их первой встречи на балконе, произошедшей, казалось, целую вечность назад. Шелковая юбка нежно обнимала изгибы ее бедер. Черные шелковистые волосы были убраны в высокую изысканную прическу с несколькими выпущенными прядями, струящимися по шее. Сегодня Венеция выглядела еще более прекрасной, чем в тот судьбоносный для них обоих вечер, потому что теперь, глядя на нее, Линвуд видел не чувственную замысловатую актрису, а настоящую женщину, скрывающуюся за этой маской.
Вынув из кармана черную кожаную коробочку, он протянул ей.
Открыв крышку, Венеция ахнула от неожиданности. На бархатной подушечке лежало ожерелье из рубинов такого же насыщенно-бордового цвета, что и ее платье, в окружении бриллиантов, сияющих ярче звезд.
– Семейные рубины, – пояснил он. – Мать прислала. Теперь, когда ты стала моей женой, они принадлежат тебе. Таким образом она пытается извиниться перед тобой и поддержать на сегодняшнем выходе в свет, где все увидят на тебе это украшение.
– Оно прекрасно, – прошептала Венеция.
– Не так прекрасно, как ты. – Линвуд надел ожерелье ей на шею.
Некоторое время они стояли в молчании, глядя друг другу в глаза. Оба понимали, что ожидает их нынешним вечером в театре.
– Ты готова, Венеция?
– Рядом с тобой я всегда готова.
Она положила руку на сгиб его локтя, и они зашагали к экипажу.
Реакция общества оказалась именно такой, как ожидал Линвуд. Все смотрели на них открыв рот и намеренно громко перешептывались: «Убийца. Шлюха». Добрые соседи родителей Линвуда, его крестная мать, люди, называвшие себя его друзьями, все поворачивались к нему и Венеции спиной. Линвуд чувствовал, как в нем медленно закипает гнев. Он негодовал из-за приема, оказанного его жене. Высший свет жесток, мелочен и слеп в своем лицемерии. Почувствовав, как ее пальцы сильнее сжимают его руку, он встретился с ней взглядом. Женщина, в которую она превратилась, казалась сильнее, спокойнее и увереннее в себе, чем когда-либо была Венеция Фокс. Она улыбнулась ему, и он помимо воли улыбнулся в ответ.
– Мы же не разочаруем этих людей, не так ли? – негромко произнесла она, касаясь губами его губ.
Леди, стоящие неподалеку от них, ахнули от ужаса, мужчины испустили долгий завистливый вздох.
– Вы неисправимы, леди Линвуд, – прошептал он ей.
– И вы тоже, лорд Линвуд, – с улыбкой парировала она.
Его сердце на мгновение перестало биться. Он последовал за Венецией в их ложу, готовый противостоять целому свету, если понадобится.
На следующий день Венеция стояла у окна гостиной, наблюдая, как ее муж направляется на собрание своего клуба. Она смотрела до тех пор, пока он не скрылся из вида. Светило солнце, но во влажном воздухе разливалось предчувствие скорой зимы. Плотнее запахнувшись в шаль, Венеция направилась к столу, намереваясь написать письмо мадам Бойссерон.
Не прошло и двадцати минут, как раздался стук в парадную дверь. Вошел дворецкий:
– Миледи, вас желает видеть леди Мэриэнн, миссис Найт. Велите принять?
Венеция кивнула:
– Прошу вас, проводите ее ко мне.
Перед ней появилась сестра Линвуда. На ее лице застыло выражение неуверенности.
– Леди Линвуд… Венеция… Я проезжала мимо и решила пригласить вас с Френсисом к нам на ужин на следующей неделе.
– Вы очень добры, леди Мэриэнн.
– Просто Мэриэнн, пожалуйста. И на «ты». Мы ведь теперь сестры, разве нет? – застенчиво улыбнулась Мэриэнн.
– Верно. – Венеция улыбнулась в ответ. – Спасибо, Мэриэнн. Я понимаю, как нелегко тебе было прийти сюда.
– Ничего подобного. Я сожалею лишь, что не сделала этого раньше.
– Что ж, теперь ты здесь, и только это имеет значение. Пожалуйста, присаживайся. Не выпить ли нам чая?
Мэриэнн снова улыбнулась и несколько расслабилась.
– С удовольствием. – Она присела в кресло напротив. Окинув беглым взглядом стопку бумаги на столе и недописанный лист, произнесла: – Я помешала тебе писать письмо.
– Вот и хорошо, рука отдохнет.
Некоторое время они говорили о пустяках, не вспоминая Ротерхема, суд и прошлое Венеции. Наконец Мэриэнн поставила пустую чашку на поднос и встала, намереваясь уйти.
– Благодарю тебя за то, что спасла жизнь моему брату, Венеция. Тогда, в дамской комнате, я не ошиблась, говоря, что ты любишь его.
– Я люблю его больше, чем способна выразить словами, – призналась Венеция.
Повисло молчание.
Мэриэнн теребила перчатку, не торопясь уходить. Она явно хотела поговорить еще о чем-то, но не знала, с чего начать. Покусав нижнюю губу, наконец подняла глаза на Венецию и спросила:
– Он объяснил тебе почему?
На полке тикали часы, потрескивали горящие в камине угли.
– Нет. Сказал, что это не его тайна, – ответила Венеция.
– Не его. Моя.
Тут Венеция вспомнила, что Линвуд говорил ей о своей ненависти к Ротерхему: «Он причинил много зла близкому мне человеку».
– Ротерхем, – произнесла она вслух, и от нехорошего предчувствия у нее засосало под ложечкой.
– Он был твоим отцом, Венеция, а еще настоящим монстром.
– Он обидел тебя. – При этой мысли ей сделалось нехорошо.
Помолчав мгновение, Мэриэнн призналась:
– Он изнасиловал меня.
От ужаса Венеция на некоторое время лишилась дара речи, но взяла себя в руки.
– Мои соболезнования, Мэриэнн.
В этот момент Венеция осознала смысл гневных слов Мисборна и поняла, чего стоило Линвуду, да и всем им, принять в свою семью дочь Ротерхема.
– Я и понятия не имела.
– Нам удалось отлично все скрыть. В противном случае я навсегда была бы погублена.
– Как бы то ни было, в случившемся нет твоей вины.
– Нам отлично известно, как несправедливо может быть общество, клеймя женщину позором, Венеция.
– Да.
Женщины посмотрели друг другу в глаза.
– Ротерхем ускользнул на континент прежде, чем мой отец и брат сумели до него добраться. Они поклялись убить его, если он вернется. Они не думали, что он на такое отважится, а он именно так и поступил. – Последние слова она произнесла сдавленным голосом. Закрыв черные глаза, так похожие на глаза Линвуда, она сделала глубокий вдох, затем еще один. Открыв глаза, она снова стала прежней хладнокровной женщиной. – Френсис – хороший человек.
– И привык сдерживать клятвы, – спокойно добавила Венеция.
– Я хотела рассказать тебе, потому что знала: он этого не сделает. Теперь-то ты все понимаешь, Венеция, не так ли?
Венеция кивнула:
– Кажется, начинаю понимать.
– В таком случае рада, что пришла к тебе сегодня.
– И я тоже, – ответила Венеция, но не улыбнулась, потому что не знала, откровенна ли с ней Мэриэнн.
Понаблюдав за тем, как отъезжает ее экипаж, Венеция обвела взглядом комнату. Теплый осенний свет погас, сменившись холодными серыми сумерками.
Ей никак не удавалось избавиться от мысли о том, что Ротерхем сотворил с Мэриэнн. От осознания этого к горлу подступала тошнота, тело сотрясал озноб, вне зависимости от того, сколь близко она подходила к камину. Она не могла не думать о том, что сделал бы Роберт, если бы кто-то совершил надругательство над ней самой. А ведь узы, связывающие Линвуда с его сестрой, гораздо крепче тех, что связывали ее с Робертом.
Венеции не удавалось забыть боль, отразившуюся в глазах Линвуда при упоминании отцом о его вине. Когда она бросилась защищать мужа, на его лице появилось выражение благодарности, любви и чего-то еще, затронувшего потаенные уголки ее сердца. Она уважала его за то, что он сохранил тайну Мэриэнн. Он действительно человек слова, заслуживающий уважения. И она любит его. Тем не менее никак не удавалось избавиться от гнетущего ощущения в душе. Она продолжала размышлять о семейных связях, тесно переплетенных во мраке прошлого, и о тех, кто беззаветно верил в виновность Линвуда.
Венеция нервничала, и преодолеть это не помогал ни чай, ни письма, которые она писала, ни бесцельное глядение в окно. Не находя себе места, она беспокойно вышагивала по кабинету, ожидая возвращения мужа. Час был уже поздний, а его все не было. Стемнело, дождь забарабанил в окна, ветер, затянул заунывную песнь, раскачивая занавески.
Сев за письменный стол, Венеция снова стала размышлять о мраке, познакомившем ее с Линвудом, о том, что рассказала ей Мэриэнн. Как много случилось за несколько прошедших недель, они казались годами. Венеция вспомнила, как в прошлый раз сидела в темноте за этим столом. В ту ночь она пришла в поисках доказательств его вины.
Прикрыв глаза, она воскресила в памяти ужасный эмоциональный конфликт, который тогда переживала: ей хотелось отыскать пистолет и книгу, в то же время она страшилась этого. Линвуд показал содержимое своего сейфа. Он до сих пор скрывался за картиной, изображающей лошадь, гордо стоящую у конюшни. Венеции стало интересно, хранятся ли все еще театральная программка и платок в сейфе, или Линвуд выбросил их, когда узнал о ее предательстве. Не желая больше думать об этом, Венеция перевела взгляд на книжный шкаф.
Что почувствовал Линвуд, узнав, что Ротерхем ее отец? Лишь в свете признания Мэриэнн Венеция осознала, как непросто пришлось тогда Линвуду. Подумав о Ротерхеме, всегда отстраненном и угрюмом, и о любившей его женщине, которая стала ее матерью, она тут же испытала привычное чувство стыда и гнева. Ее отец монстр. Чтобы отогнать от себя эти воспоминания, Венеция принялась рассматривать стоящие на полках книги, те же, что стояли здесь и в ночь первого посещения кабинета Линвуда. Книга о созвездиях, в которой, как ей известно, имелось изображение Пегаса, стояла рядом с книгой об обитающих в Британии волках. На полке ниже точно такая же книга о волках.
Венеция почувствовала, как от сковавшего ее ужаса кровь стынет в жилах, в животе образуется пустота. Как же она раньше ничего не замечала? Волк. Это слово, казалось, прыгнуло на нее с обложки, заставив вспомнить о трости мужа с серебряным набалдашником в виде волчьей головы с глазами-изумрудами.
Взяв книгу, она положила ее на стол. Внутри будто разверзлась пропасть, ей совсем не хотелось раскрывать эту книгу, но она понимала, что должна это сделать. Дрожащими пальцами откинула обтянутую темно-синей кожей обложку.
Сердце перестало биться. Жизнь остановилась. Все, во что она верила, рассыпалось в прах. В книге не было ни именного листа, ни монограммы, указывавшей на принадлежность Линвуду или Ротерхему, только убористый, аккуратный почерк, который она слишком хорошо знала. Им были исписаны все страницы книги, оказавшейся дневником.
Венецию будто ударили под дых. Задыхаясь от неожиданности, будучи не в силах пошевелиться, она могла лишь безучастно смотреть. Все плыло перед глазами. Каким бы невероятным это ей ни казалось, такова горькая реальность.
– Боже, помоги мне, – прошептала она. – Великий Боже! – Она прижала руки к животу, силясь сдержать рвотные позывы. Никогда в жизни ей не было так плохо. – Только не это! – взмолилась она, хотя ничто на свете не могло изменить того обстоятельства, что перед ней лежал личный дневник Ротерхема.
Ее легкие отказывались прокачивать кислород, грудь будто сковало железным обручем, который уменьшался в размерах, медленно, но неумолимо душа ее. Но эта боль не шла ни в какое сравнение с той, от которой страдало ее сердце.
Венеция не помнила, как добралась до кресла. Опустившись в него, осталась сидеть в сгущающейся темноте, ошеломленная болью и шоком. Она понимала, что Линвуд мог добыть этот дневник только в одном месте, а это, в свою очередь, означало, что Роберт прав.
От осознания этого сердце как будто вырвали из груди. Она была не в силах уразуметь, отчего ей так больно. Понимала двигавшие Линвудом мотивы и даже готова была простить ему убийство. Но только не предательство. Да, именно предательство причиняло столь сильные страдания и собственная наивность и нежелание признавать очевидное. Она поморщилась при воспоминании о том, что сказала отцу Линвуда.
Корила себя за легковерность и стремление защитить мужа.
Линвуд ей не солгал. Он никогда не заявлял о собственной невиновности. Отчего же она чувствует себя так, будто ее вера в человека, которого она любит и за которого вышла замуж, обратилась в пыль и развеялась по ветру? Она-то полагала, что игра в правду и ложь окончена и остались только он и она. Но Линвуд, даже одержав победу, продолжал разыгрывать свою партию.
Венеция не проронила ни слезинки. В душе воцарились ужасающая чернота, ярость и опустошенность. Казалось, так теперь будет всегда. Она не могла ничего делать, сидела и ждала, слушая заунывную песнь ветра за окном и ритмичный стук дождя в стекла.
Глава 20
Собрание членов ордена Волка закончилось позже, чем предполагал Линвуд. Он не пошел с остальными пропустить по стаканчику, сразу отправился домой. Открыв дверь кабинета, тут же понял: что-то случилось.
Он не сразу заметил в темноте Венецию. Огонь в камине почти погас, и комната погрузилась во мрак и холод.
– Венеция?
Взяв свечу, он зажег, ее от едва тлеющих углей и с ее помощью зажег все остальные свечи в канделябре.
Подошел к жене:
– Не думал, что ты станешь дожидаться меня. Собрание затянулось.
– В самом деле? – убийственным тоном, от которого у Линвуда кровь застыла в жилах, произнесла Венеция.
– Что случилось? – спросил он, подходя к ней вплотную.
– Мэриэнн приезжала днем.
– Вот как, – прошептал он.
– Рассказала, что с ней сделал Ротерхем.
– Тогда ты не можешь не понимать, почему я не сообщил тебе об этом.
– Да, понимаю.
– Рад это слышать.
– Ты лгал мне.
– Я никогда не лгал тебе, Венеция.
– Разве нет?
– Нет.
– Чем ты можешь поклясться, Френсис?
– Чем скажешь.
– Моей жизнью? Или жизнью Ротерхема, возможно?
– О чем ты говоришь!
Она указала глазами на стол. Линвуд увидел дневник Ротерхема, который он забрал из его кабинета в ночь убийства.
– Да, вижу.
– И я тоже вижу. Наконец-то. Это дневник Ротерхема. Как ты, наверное, потешался надо мной, заставляя верить в свою невиновность! Смеялся над моей наивностью. И твои родители тоже. Твое актерское мастерство многократно превзошло мое.
– Все не так, как ты думаешь. Я могу объяснить присутствие у меня этой вещи.
– Точно также, как объяснить убийство Ротерхема? Или ты намерен дальше обманывать меня, ведя изощренную игру?
Линвуд плотно сжал губы.
– Наша игра давно окончена. Но даже тогда я не обманывал тебя.
– Возможно, и нет. Ты педантично следовал правилам. Лишь тщательно подбирал слова, разрабатывал хитроумную тактику.
– Впервые в жизни не делал ничего подобного.
– Нет? Поклявшись говорить мне правду или безмолвствовать, ты хранил молчание вместо того, чтобы защищаться. Я считаю это хитроумной тактикой. – Она горько рассмеялась. – Неудивительно, что ты никогда не отрицал свою вину, даже когда мы оставались наедине. Какой же я была дурой! Верила, что ты кого-то выгораживаешь. – С ее губ сорвался еще один нервный смешок, в глазах стояли слезы. – А все оказалось… несколько не таким, как я думала. Ты убил Ротерхема, защищая честь Мэриэнн.
– Венеция!
– А знаешь, что во всем этом самое ужасное, Френсис? Если бы ты с самого начала был откровенен со мной и признался в убийстве, мне было бы все равно. – Слезы потекли по ее щекам, но она смахнула их быстрым, нервным движением. – Ты сделал из меня дуру.
– Ты ошибаешься, Венеция.
Линвуд подошел к ней, намереваясь обнять, но она оттолкнула его руки и хотела отвернуться, однако он схватил ее в охапку и заставил посмотреть себе в глаза.
– Я не убивал Ротерхема. Клянусь тебе.
В тишине комнаты слова прозвучали особенно громко. За окном бушевала непогода, лил дождь, завывал ветер, раскачивая занавески и заставляя трепетать пламя свечей, от которого на лице у Линвуда появлялись опасные тени.
Она тяжело дышала, прижимаясь к его груди.
– У тебя его дневник.
– Да. Но я его не убивал.
Будучи не в силах смотреть на отражающуюся в глазах Венеции боль, Линвуд произнес:
– Теперь, когда я больше не связан тайной Мэриэнн, могу рассказать тебе все.
Посмотрев на него долгим взглядом, Венеция кивнула:
– Так расскажи же мне.
Подойдя к окну, Линвуд вгляделся в темноту ночи:
– Ты права. Я защищал Мэриэнн. Она поведала тебе, что он с ней сотворил?
– Да, – прошептала Венеция. – Теперь я понимаю, почему ты хотел убить его.
– Поверь, я страстно этого желал. И мой отец тоже. Мы сделали бы это три года назад, но негодяй ускользнул на континент.
– А ты спалил его дом в качестве предупреждения, чтобы он не смел возвращаться назад.
Линвуд покачал головой:
– Я сжег дом, чтобы уничтожить его личные дневники. На протяжении долгих лет он тщательно документировал свой интерес к Мэриэнн, как и то, что сотворил с ней. Также он упоминал о связях с моим отцом. Если бы кто-то прочел все это… я не мог подвергать сестру такому риску.
– Но в Италии Ротерхем не остался. В начале этого года он вернулся в Лондон.
– Из-за Мэриэнн. Он был одержим ею.
При этой мысли Венеция содрогнулась.
– Но ведь она моложе меня, его дочери.
– Для него это не имело значения. Он был из тех людей, кто привык всегда получать желаемое. Он хотел Мэриэнн даже после того, как она вышла замуж. Ты встречалась с Рейфом Найтом, ее мужем.
Венеция кивнула.
– Такого человека лучше не злить.
– Верно. – Линвуд вспомнил, каково это – разозлить Рейфа Найта. – Найт убил бы Ротерхема, не останови его Мэриэнн. – Глядя на ночную улицу, он видел перед мысленным взором совсем другую картину, случившуюся не так давно, – закат в Хоунслоу-Хит. – Ротерхему было позволено убраться живым с условием, что он немедленно уедет из страны. Но он остался. Он даже посещал те же светские приемы, что и моя сестра, чтобы помучить ее.
– Могу лишь догадываться, каково ей было.
Венеция накрыла его ладонь своей. Помолчав немного, он продолжил:
– В ту ночь я отправился в дом, который он снимал, чтобы предупредить: у него ровно день, чтобы покинуть Лондон. Но когда я пришел, – Линвуд закрыл глаза от нахлынувших воспоминаний, – он уже был мертв – лежал на своем столе в луже крови. – Линвуд до сих пор ощущал во рту ее металлический привкус. – Кто-то меня опередил, причем совсем недавно. Труп еще не остыл.
– Ты решил, что его застрелил твой отец.
– Рука моего отца давно ослабела. Он не смог бы удержать пистолет. Я решил, что это сделал Найт. Он любит Мэриэнн, сама знаешь. – Помолчав немного, он повернулся к Венеции. – Поэтому я отыскал дневник и ушел. Следующие несколько недель были настоящей пыткой. Я был рад, что Ротерхем мертв, но также испытывал злость.
– Знал, что будет расследование. Опасался, что всплывет имя Мэриэнн.
Он кивнул.
– А еще потому, что часть меня жаждала лично прикончить негодяя.
– А потом появилась я со своими вопросами, – негромко добавила Венеция.
– А потом появилась ты со своими вопросами.
Они переглянулись.
– Ты не оказывал сопротивления, ибо не хотел, чтобы разоблачили Найта.
– Если бы Найта повесили, это убило бы Мэриэнн. Она и без того слишком много страдала.
– Должно быть, тяжело было нести эту ношу в одиночестве.
– Я рад, что наконец-то могу рассказать тебе, Венеция.
Воцарилось молчание. Воздух в комнате был настолько насыщен эмоциями, что казалось, вот-вот раздастся взрыв. Венеция плакала, не стесняясь и не отирая слез. Линвуд протянул к ней руки, она упала в его объятия, прижалась щекой к груди и громко разрыдалась от облегчения и сочувствия к мужу, на долю которого выпало столько испытаний. Она плакала, а за окном бесновались дождь и ветер.
Линвуд обнимал ее, пока она не выплакала все свои слезы, пока непогода внутри и снаружи не улеглась, оставив лишь успокаивающее биение его сердца. Она прижалась губами к его тонкой белой сорочке, пропитанной ее слезами, и поцеловала его прямо в сердце, затем стала покрывать поцелуями пульсирующую жилку на шее, показывая, как сильно его любит. Наконец добралась до его губ и слилась с ним в сладком поцелуе. Поглаживая его влажные волосы, вгляделась в черные задумчивые глаза.
– Я люблю тебя, Френсис, – сказала она, развязывая ему галстук и отбрасывая на пол.
Расстегнув воротничок рубашки, поцеловала ямочку у основания шеи. Ее руки соскользнули с широких плеч вниз, по отворотам сюртука, ощущая влажную от дождя шерстяную ткань и тепло его тела.
– Ты же простудишься.
Она стянула с него сюртук. За ним последовали жилет и рубашка.
Прижав пальцы к груди Линвуда, Венеция ощутила громкое, размеренное биение его сердца. Запечатлев поцелуй на гладкой коже, она заскользила руками вниз к мускулистому животу.
Услышала, как он вздохнул, содрогнулся всем телом, когда она стала расстегивать пуговицы на бриджах и ласкать напрягшийся член через тонкую ткань панталон.
Схватив за талию, Линвуд крепко прижал ее к себе и принялся целовать, одновременно расстегивая платье. Наконец они полностью обнажились друг перед другом в свете свечей.
– Я согласился бы еще сотню раз пройти через тьму, боль и страдания, потому что они привели меня к тебе. Я люблю тебя, Венеция. Всецело и безоговорочно. Это правда.
Заключив ее в объятия, он занялся с ней любовью.
К утру непогода улеглась, небо прояснилось и снова стало голубым, выглянуло солнце. Линвуд чувствовал, что с его плеч сняли тяжкое бремя, хотя он все еще тревожился, как бы расследование властей не раскрыло вину Найта. Что бы ни случилось в прошлом и что бы ни готовило будущее, он мог все снести, зная, что Венеция любит его. Теперь он понял, что испытывает Найт к Мэриэнн. Он удивлялся лишь, как это его зять не прикончил Ротерхема еще раньше. Если бы кто-то причинил зло Венеции, Линвуд поквитался бы с мерзавцем, не колеблясь ни секунды.
От холодного солнечного света ее бледная кожа заблестела, щеки слегка порозовели. Она была его сердцем, жизнью. Подняв глаза от чашки кофе, она заметила, что он наблюдает за ней, и улыбнулась. Эта улыбка перекликалась с радостью, клокотавшей в его сердце. Протянув руку через стол, она переплела свои белые пальцы с его смуглыми. На ее тонком безымянном пальчике красовалось массивное обручальное кольцо.
Они остановились у книжного шкафа. Солнечный свет озарял страницы дневника Ротерхема, до сих пор лежащего на письменном столе.
– Подумать только, он все это время находился здесь, а я и не заметила, что у тебя две одинаковые книги. – Печально улыбаясь, она закрыла дневник. – Прямо на виду, как я и предполагала.
Линвуду потребовалась секунда, чтобы осознать смысл сказанного, его сердце забилось быстрее.
– Но ты ведь пришла в мой кабинет в поисках пистолета, а не дневника.
– И того и другого вообще-то.
– Так ты знала, что дневник пропал?! – не в силах замаскировать удивление, воскликнул Линвуд, пристально глядя на жену.
– Мне не было известно, что это именно дневник, но я знала, что книга у тебя. – Улыбнувшись, она озадаченно посмотрела на него.
– Откуда, Венеция?
Он изо всех сил старался задать этот вопрос обычным тоном, но от нехорошего предчувствия тело напряглось, точно струна.
– Роберт сказал. Его свидетель видел, как ты уносил книгу.
– Клэндон! – Это имя сорвалось с его языка, как проклятие. От осознания того, что на самом деле произошло, у Линвуда закружилась голова. – Каким же я был треклятым идиотом! – пробормотал он, прижимая руку ко лбу.
– Что ты хочешь сказать?
– Ротерхема застрелил вовсе не Найт, а Клэндон.
Линвуд поморщился от собственного заблуждения.
– Роберт? Но это нелепо!
– Клэндон мог узнать о том, что дневник у меня, лишь одним способом – если находился в ту ночь в комнате.
– Но свидетель…
– На мне был плащ, в складках которого я надежно укрыл дневник, прежде чем выйти из кабинета.
– Возможно, брат просто заметил отсутствие какой-то книги на полке.
– Я сдвинул остальные книги так, чтобы не осталось зазора. Кроме того, Клэндон даже не знал о существовании дневника, пока не увидел, как я его забираю.
– Ты не можешь этого утверждать.
– Могу, Венеция.
Он посмотрел на нее в упор.
– Другая книга в твоем книжном шкафу – та, что имеет такое же название, – негромко произнесла она.
Он снял ее с полки и протянул Венеции:
– Это мой дневник.
– Не понимаю.
– Ротерхем был членом одного очень секретного клуба под названием «Орден Волка». Я тоже состою в его рядах.
Она провела пальцами по выгравированным на корешке золотым буквам, задержавшись на слове «Волк».
– А твоя трость с набалдашником в виде волчьей головы?
– Волк – это наш символ. Каждый член ордена обязан ежедневно вести дневник. И каждый прячет его одинаково.
– Одна и та же книга, – прошептала она.
– Обтянутая кожей, сочетающейся с общей цветовой гаммой библиотеки. Писать на ней имя владельца не разрешено, только номер на корешке. Также нам категорически запрещается разглашать любую информацию, связанную с клубом, кому бы то ни было. Ты же знаешь, что за человек был Ротерхем.
– Да.
– Он никогда не рассказал бы о таком Клэндону.
Она закрыла глаза.
– Не могу в это поверить. Роберт никогда бы так не поступил. Отец всегда был добр к нему, признал его своим сыном, представил свету, положил хорошее содержание. Он даже выплатил его карточные долги. Мой брат, конечно, далек от идеала, но убийство… Случившемуся должно найтись иное объяснение. – Она посмотрела на дневник Ротерхема. – Ты его читал?
– Я не особо продвинулся, – процедил Линвуд сквозь зубы. – Негодяй часто излагает свои фантазии, в которых фигурирует моя сестра.
Венеция побледнела.
– Возможно, за несколько дней до смерти он упоминал о чем-то, что может дать нам подсказку.
– Ты права, – кивнул Линвуд.
– Я прочту дневник, Френсис.
Линвуд посмотрел на нее, испытывая огромную благодарность за то, что она предложила это.
– Я не хотел бы, чтобы ты через это прошла, – негромко произнес он.
– Но мне нужно знать. Мэриэнн – твоя сестра, а Роберт – мой брат.
Он согласно кивнул, признавая справедливость ее слов.
– Мы прочтем его вместе.
У Венеции внутри все обмерло, к горлу подступала тошнота, когда они с Линвудом, сидя на диване, читали написанные Ротерхемом слова. Он ведь ее Отец. Линвуду чтение дневника давалось с еще большим трудом.
Начав со дня убийства, они двигались в прошлое и очень скоро узнали всю правду. Это был вопрос всего лишь нескольких дней.
Закрыв глаза, Венеция вздохнула.
Линвуд захлопнул книгу.
Больше они к чтению не возвращались.
– Тебе не нужно встречаться с ним, Венеция. Я сделаю это один.
– Мы сделаем это вместе. Я должна поговорить с ним, дать ему шанс объясниться.
– Вместе, – повторил Линвуд, сплетая свои пальцы с ее, чтобы поддержать.
* * *
– Ты освободила убийцу нашего отца, и после этого тебе хватает наглости явиться ко мне домой и бросаться такими обвинениями?
Прищурившись, Роберт переводил взгляд с Венеции на Линвуда и обратно. Он так убедительно покачал головой от негодования, что в душе Венеции, невзирая ни на что, забрезжил лучик надежды – вдруг каким-то образом ее муж ошибся, а написанное в дневнике отца не соответствует действительности. Ей хотелось верить Роберту. Даже узнав правду, она желала, чтобы убийцей оказался Найт.
– Моя собственная сестра! – презрительно воскликнул Роберт.
– Мой собственный брат, – мягко вторила Венеция. – Я все знаю, Роберт.
– Ты знаешь лишь то, что Линвуд вложил в твою голову. Мало ему было выйти сухим из воды, так он еще и тебя вздумал против меня настраивать.
– Я так верила тебе, Роберт. – Она покачала головой.
– Он ведь признался в поджоге, разве нет? Но ты веришь ему, а не мне. Это все из-за его титула и респектабельности. Отчего ты не хочешь увидеть то, что творится у тебя под носом, Венеция?
– Я вижу. – Она вытащила дневник Ротерхема и продемонстрировала его брату. – Вот книга, за которой ты меня послал. Та самая, которую Линвуд забрал из кабинета нашего отца. – Она сделала паузу. – Ты не знал, что это его дневник, не так ли? Хотел лишь с его помощью уличить Линвуда.
У Роберта задергался кадык.
– И в нем Ротерхем писал о тебе.
Он побледнел.
– Я знала, что тебе нравится вести разгульный образ жизни, Роберт, но не подозревала, сколь сильно карточные долги, алкоголь и… прочие излишества… вышли из-под контроля за последние годы. Ротерхем тоже не имел об этом понятия. Вернувшись из Италии и обнаружив, что ты погряз в долгах, и тебе угрожают кредиторы, он пришел в ярость.
– Можно подумать, он сам являлся образцом добродетели, – пробормотал Роберт.
– Он счел, что ты покрываешь позором его имя.
– Я не сделал ничего такого, чего не делал он сам всю жизнь.
– Ты не умел действовать тайно.
– Все мы время от времени совершаем ошибки.
– Ротерхем оплатил твои долги, как ты и ожидал.
– По-твоему, я убил его из чувства благодарности?
– Нет. Ты убил его, потому что он намеревался изменить свое завещание.
Венеция ожидала и отчаянно желала, что брат станет все отрицать, но тот молчал. По его лицу и глазам она догадалась: это правда.
Роберт отвел взгляд, а когда посмотрел на нее снова, его глаза были подобны двум кускам холодного голубого мрамора. В них сквозило презрение.
– Он собирался полностью лишить меня содержания. Меня, своего сына! И оставить все тебе. Хотел преподать мне урок, старый мстительный ублюдок!
– И ты его убил.
– Это вышло случайно. – Он потупился, нахмурив брови, будто заново переживал события той ночи. – Мы поспорили. Он сказал, что гниль нужно искоренять, пока не распространилась. Это для моего же блага. Так будет лучше для меня. Лучше? Мы все больше распалялись. Ради всего святого, Венеция, он хотел вышвырнуть меня из моего собственного дома! – Роберт посмотрел ей в глаза. – На стене висел заряженный пистолет, я схватил его и стал угрожать. Знаешь, что он сделал? Посмеялся надо мной. Сказал, что у меня кишка тонка, и я на такое не осмелюсь. Вот я и показал ему, что это не так.
От этих слов ей сделалось не по себе. Роберт всегда был избалованным и испорченным, но она и помыслить не могла, что он способен на убийство.
– Почему Линвуд?
– Просто оказался не в том месте не в то время. – Роберт пожал плечами. – Я хотел представить все так, будто старик сам себя застрелил, но услышал, что кто-то идет, и спрятался. Появился Линвуд, которого я всегда не любил. Давай посмотрим правде в лицо, первого приза за популярность ему точно не завоевать. Всем известно, что и в нем самом, и в его папаше есть что-то дьявольское.
– Из-за тебя его могли повесить!
– Все лишь вздохнули бы с облегчением. Он дурной человек. Венеция. Это тебе любой скажет. К тому же он спалил дом отца, что сыграло мне на руку. Я бережно хранил пистолет у себя, потом понял: нет необходимости его подбрасывать. – Он посмотрел на Линвуда. – Она прекрасна, не так ли? Какому мужчине удастся побороть такое искушение?
– Я не понимаю. – Венеция повернулась к мужу: – Что он имеет в виду?
