Текст книги "Королевская постель"

Автор книги: Маргарет Барнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Глава 5

Последней каплей горечи, переполнившей чашу бед Маршей, было то, что новый король остановился в «Золотой Короне», хотя это и могло быть для него столь же символично, как ночлег в «Белом Кабане» – для Ричарда. И Генрих начал собирать писцов и глашатаев с таким же рвением, как Ричард собирал умелых стрелков. В то время, как мольпасовский повар держал наготове горячие куски лучшего мяса, предназначенные на обед, он диктовал сообщения о своей победе, которые должны были разлететься по всему государству.

«Генрих, милостью Божьей, Король Англии и Франции, принц Уэльский, лорд Ирландский…», – писал он, утверждая свою власть над всеми. И поступил очень мудро, начав с того, что под угрозой смерти запретил своим людям грабить, отнимать землю, ссориться с кем бы то ни было и нарушать мир, который король желал установить повсюду.

Когда же, наконец, наступило время отдыха от государственных дел, к Генриху послали Глэдис, которая пела пока он обедал. И хотя король аплодировал певице и хвалил искусство повара, было совершенно очевидно, что он вряд ли обратил внимание и на то, и на другое.

В то время, как Хью Мольпас лопался от гордости за свое заведение, к «Белому Кабану» по пустынным улицам робко подходили немногие постоянные клиенты, однако Роза Марш была рада даже им.

– Какой он, этот Тюдор? – спрашивала она тех, кто видел нового короля.

– Совсем не похож на Эдуарда Четвертого,[7]7
  Эдуард Четвертый (1442-83), английский король с 1461, первый из династии Йорков.


[Закрыть] – грубо загоготал торговец овцами, которому в юности довелось побывать в Лондоне. – Говорят, что эта мольпасовская певица только что не разделась перед ним, когда он обсуждал с лордом Стэнли, как увеличить налоги.

– По крайней мере, он хоть не хвастается своей победой, – добавил клерк, работавший у купца, явный ланкаширец. – Он действительно очень мало говорит об этом. Скрытный человек.

– Я имела в виду только его внешность. Какой он? – настаивала на своем Роза с чисто женским любопытством.

– В его внешности нет ничего примечательного, – ответил ей торговец овцами. – Такой же худой, как король Ричард, но более красивый. Такой же задумчивый и тонкогубый, как он. Но, конечно, у него нет этой доброй плантагенетовской улыбки.

– И вообще он совсем другой, – вмешался клерк и сам удивился своему выводу.

– Странно, – заметил Уилл Джордан, – как это – совсем другой? Они все-таки – двоюродные братья.

Танзи наблюдала за тем, как меняется настроение мачехи, а когда разговор немного стих, она подошла к школьному учителю, чтобы забрать его пустую кружку.

– Скажите, пожалуйста, мистер Джордан, не могли бы вы подняться и немного поговорить с отцом? – спросила она. – Он чувствует себя оторванным от всего, что происходит вокруг, из-за того, что заболел в такое неподходящее время. А вы могли бы рассказать ему так много интересного. И, конечно, – добавила она, понизив голос, – мы все волнуемся, как теперь пойдут наши дела.

Мистер Джордан сразу же встал и пошел с Танзи наверх, где она, поставив ему удобное кресло, задержалась, чтобы послушать их дружеский разговор и убедиться в том, что присутствие учителя действительно доставляет удовольствие ее отцу.

– Это грустный день для тебя, Роберт, и не только потому, что ты болен, – сказал мистер Джордан, и на его выразительном лице явно читалось участие.

– Как могло случиться, что этот предприимчивый нахал Мольпас победил нас?! – посетовал Марш слабым голосом. – И я, и моя жена были так уверены в том, что мы добились успеха и что теперь у нас все будет в порядке. Одному Богу известно, как мне нужно заработать, Уильям!

Уильяму Джордану это тоже было хорошо известно, ибо для него не было секретом, сколько Роза Марш задолжала торговцу мануфактурой.

– Ты хоть надеешься получить то, что тебе должна королевская армия?

– Сомневаюсь. Где они теперь все: Норфолк, Лоуэлл и другие?

– Их разметало в разные стороны. Ищут, где можно получше спрятаться, по крайней мере, те из них, кто остался жив. Известно, что храбрый Норфолк убит. Боюсь, друг, что тебе никто никогда не заплатит.

– И дела в «Белом Кабане» снова пойдут плохо. Для Розы это большое разочарование. Ведь она рассчитывала на успех и королевское покровительство. Что же касается самого короля и преданности ему, это ее мало волнует. Но для меня его гибель означает потерю доброго хозяина.

– Все говорят, что король Ричард сражался очень храбро и был убит в рукопашном бою. Он вроде бы убил неприятельского знаменосца и почти добрался до самого Тюдора.

– Это правда? И где сейчас его тело? Что с ним сделали?

Школьный учитель грустно опустил голову.

– Я слышал, что монахи просили разрешения похоронить его по-христиански. Может быть, завтра что-нибудь станет известно об этом.

Роберт Марш сел в постели.

– Это невероятно. Он не только проиграл сражение…

– Его вероломно предали. На его месте никто не смог бы победить.

– Но этот завоеватель, этот иностранец, чужак… он пройдет безнаказанно через всю Англию!

– Может быть, именно потому, что он иностранец, – задумчиво предположил мистер Джордан.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я знаю, что мы по-разному смотрим на это, Роберт. Ты как и все, кто служил Плантагенетам и сражался за них, видишь только их достоинства. И то, что он всегда заботился, чтобы его солдаты были накормлены и хорошо вооружены, и сам вникал в их нужды. В окрестностях Мидлгема, где он жил со своей женой, и во всем Йоркшире – он был богом. Но совсем не так было в Лондоне, где люди хорошо помнили его мягкого, уступчивого брата. Где вдовствующая королева и весь ее клан мечтали свергнуть Ричарда, потому что им самим нужна была власть. И где юный принц, на которого люди смотрели, как на своего будущего короля, был вообще отодвинут в сторону и забыт.

– Он должен был уничтожить таких предателей, как Букингем и граф Риверс. Вудвилл Риверс рассчитывал на регентство, которое король Эдуард в последний момент передал своему брату Ричарду.

– Предположим, что это действительно так. Но разве не следовало ему удержать при себе лорда Гастингса, который на протяжении стольких лет служил его брату?

– Да, но ты сказал, что именно потому, что Тюдор – иностранец…

– Я имел в виду то, что для одних людей Ричард Плантагенет – бог, а для других – дьявол. Потому что Англия в течение многих лет страдала от войны. Разве нельзя предположить, что тысячи фермеров и ремесленников будут смотреть на иностранца с надеждой? Разве они не вправе рассчитывать, что именно с его помощью можно будет добиться согласия? Он хорошо начал, запретив своим сторонникам сеять вражду. Если он сможет дойти живым до Лондона, мне кажется, все будет спокойно. Он захочет положить начало новой династии…

Марш нетерпеливо возразил ему:

– Как ты можешь так говорить? Разве тебе все равно, кто твой король?

– Может быть, именно это требуется сейчас Англии – не уповать на личность короля. Точно так же, как больным людям, вроде тебя, требуется горькое лекарство, – сказал мистер Джордан, показывая на склянку, оставленную доктором.

Марш не хотел его слушать.

– Какое дело человеку по имени Тюдор до Англии?

– Не кажется ли тебе, что Плантагенеты слишком заботились о ней?

Танзи оставила их продолжать спор и выскользнула из комнаты. Многие посетители уже ушли, подгоняемые страхом и чувством неуверенности, справедливо полагая, что совсем не все сподвижники Тюдора будут склонны подчиниться его разумным приказам. Даже горожане, которые были сторонниками ланкастеров и всегда их поддерживали, чувствовали себя очень неуверенно. Отпраздновав победу изрядной выпивкой, многие молодые люди начали приставать к прохожим и куражиться над ними, к тому же их ряды вскоре пополнились самыми ярыми приверженцами Тюдора из числа лестерцев.

– Шел бы ты лучше домой, Уильям, – посоветовал другу Роберт Марш, которого разговор очень утомил. – На улице может быть небезопасно. И скажи Танзи, чтобы она проверила, как Джод запер все ворота, – крикнул он вслед уходящему учителю, сердясь на себя за то, что сам не в состоянии сделать этого.

Поблагодарив пожилого джентльмена и посмотрев, как он переходит улицу, направляясь к своему дому, Танзи вышла во двор и задержалась там, прислушиваясь к неожиданно возникшему шуму. Последние посетители уже увели своих лошадей, и Джод собирался закрыть боковые ворота. Между тем шум приближался, и Танзи поняла, что со стороны реки бежит большая толпа.

– Хорошо, что я приладил новые запоры, – сказал Джод, взявшись за ворота, чтобы закрыть их.

Однако в этот самый момент в конце Уайт Бор Лейн появилась орущая толпа, и в надвигающихся сумерках Танзи с трудом смогла разглядеть, что бегущие люди кого-то преследуют. Убегающий от них невысокий человек, одетый в темное, явно выбился из сил.

– Они вот-вот догонят его, – тихо сказал Джод, выходя на улицу.

– И убьют, – добавила Танзи. В ее голосе были жалость и сочувствие.

– Да, бедняге недолго осталось мучиться.

Толпа стремительно приближалась к своей жертве.

– Проклятое Йоркское отродье! Даже не воевал! Но бегает быстро! – звучали выкрики из толпы. – Вырвать его поганый язык! Бросить его в реку!

Река была совсем рядом. Преследуемый человек едва держался на ногах и, поравнявшись со стеной, отгораживающей их двор, вытянул руку и попытался опереться на нее совсем близко от Танзи, так что она могла слышать его прерывистое дыхание.

– Подожди! – крикнула он Джоду, который захлопывал ворота.

– Не делайте этого, мисс Танзи! Ради Бога! В доме будет резня! – кричал ей старик.

Однако Танзи, не раздумывая, быстро втащила несчастного в открытые ворота и захлопнула их в нескольких ярдах от приближающейся толпы, успев, однако, в считанные мгновения заметить искаженные злобой, пунцовые от бега и выпитого вина лица преследователей. Было совершенно очевидно, что они готовы прикончить любого, кто окажется на их пути.

В тот момент, когда Джод запирал ворота на тяжелый железный крюк, толпа разразилась истошными воплями и начала барабанить по ним сапогами. Однако тяжелые дубовые доски выдержали этот натиск.

Понимая, какой опасности подвергает себя, Танзи стояла неподвижно до тех пор, пока шум не стих, и толпа не двинулась прочь от их дома в поисках новых развлечений. Сердце ее неудержимо колотилось, и прошло некоторое время прежде, чем она повернулась и взглянула на спасенного ею человека. Он лежал на земле, раскинув руки, тело его вздрагивало от тяжелого, прерывистого дыхания. Джод зажег фонарь и, поставив его на землю, усадил задыхающегося юношу возле стены. Его одежда была разорвана, одной рукой он держался за лодыжку, из раны на лбу текла кровь, так что лица почти не было видно.

– Джод, принеси воды и чистое полотенце, – сказала Танзи.

Когда старик вернулся, она, встав на колени, принялась смывать кровь с лица юноши. Придя в себя от холодной воды, он открыл глаза и посмотрел на нее.

– Дикон! – воскликнула Танзи.

– Мне… не следовало… бежать сюда, – сказал он, задыхаясь.

Она сама не понимала почему, но почувствовала огромную благодарность за то, что он поступил именно так.

– Надо потуже перевязать рану, чтобы остановить кровь, – сказала она, убирая с его лба густые каштановые волосы.

Дружелюбное участие девушки помогло Дикону собраться с силами.

– Ничего страшного, – сказал он. – Они швыряли в меня камни. А вот нога действительно очень болит. Я споткнулся о булыжник, когда бежал, чтобы спастись: они гнались за мной.

– На вашем месте любой поступил так же, – уверила его Танзи, вспомнив их лица – лица настоящих убийц.

– Все, кроме моего отца. Он не стал бы гордиться мной, ведь правда?

– Ваш отец? – переспросила Танзи, пытаясь оттереть кровь со своей юбки. – Я помню, как вы говорили, что никогда не видели…

– А теперь я увидел его! – ответил Дикон без всякой рисовки. – Это король Ричард!

Танзи недоверчиво рассматривала его, думая, что после перенесенных волнений парень немного не в себе.

Его брови были опять слегка подняты, а губы едва заметно улыбались. Лицо казалось спокойным и умиротворенным, но Танзи хорошо помнила, что при первой встрече оно было встревоженным и обеспокоенным. Наверное потому, что за последние сутки Дикону пришлось немало пережить: его лицо казалось старше, и Танзи остро почувствовала, что он действительно похож на кого-то, кого ей доводилось видеть раньше. В свете фонаря она отчетливо увидела тонко очерченные скулы и плотно сжатые губы и вдруг поняла, что Дикон очень похож на того человека, который рассказывал ей о рисунках на изголовье постели, а потом, уезжая из их дома, положил руку ей на плечо и попросил прислать к нему молодого человека из Лондона, если тот появится у них. И она внезапно осознала, что сказанное Диконом – правда, и для того, чтобы поверить в это, ей не нужны были ни логика, ни доказательства.

И все ее существо, все жившие в ней материнские чувства, направленные на спасение того, кому угрожает опасность, – будь то человек или попавшее в беду животное – наполнились страхом за него.

Она сидела во дворе, освещенном звездами, поджав под себя ноги, и думала о том, что теперь делать. Отец не поверил ни единому слову Дикона, когда Танзи рассказала ему о том, что поведал ей юноша во время короткого пребывания в их доме, и велел больше не иметь с ним дела. Однако эта история получила продолжение и оборачивалась еще более странно, потому что она, Танзи, отчетливо видела сходство между Диконом и королем Ричардом. И она верила юноше. Никогда прежде она не решалась ослушаться отца, но как она могла выгнать такого беспомощного человека на улицу, где его подстерегала опасность? Ведь его уже один раз чуть не убили именно за то, что видели вблизи лагеря короля Ричарда. Даже если бы он был ей абсолютно безразличен, разве могла бы она поступить так? Однако честность требовала признать, что Дикон ей небезразличен.

Чувствуя, что сама не может принять такое ответственное решение, Танзи начала теребить Дикона, и, когда он открыл глаза, спросила:

– А где мистер Джервез?

– Не знаю. Он исчез.

– После сражения?

– Как только увидел, что король убит.

Значит, с этой стороны помощи ждать не приходится.

Танзи напряженно размышляла, туго бинтуя ушибленную лодыжку льняной тряпкой, смоченной в холодной воде. Единственный человек, которому она может довериться, это Джод, служивший в семье ее матери еще до того, как пришел на их постоялый двор.

– Помоги молодому человеку взобраться на сеновал и устрой его поудобнее на ночь. Я приготовлю ему что-нибудь поесть и поставлю еду на стол, около кухни. И, пожалуйста, Джод, не говори о нем никому.

Джод преданно смотрел на девушку своими серыми глазами, и их взгляды встретились. И хотя Танзи не представляла себе, как сильно она была похожа на свою мать в этот момент, она знала, что не нужны никакие словесные обещания сохранить в тайне и само присутствие юноши, и то, что Джод мог случайно услышать из его разговора с Танзи.

Она поднялась на ноги и сказала Дикону:

– Я не стану врать вам, что наши комнаты забиты. Они все свободны, и, наверное, теперь так будет всегда. Но мне кажется, что было бы неразумно приглашать вас в дом.

Он поймал ее руку, еще мокрую после всех манипуляций, которые она с ним проделывала, и прижал к своим губам.

– Разве мало того, что вы спасли мне жизнь? – порывисто спросил он.

Она быстро повернулась и пошла в сторону освещенных кухонных окон. За спиной она услышала, как Дикон с трудом поднимался на ноги, поддерживаемый Джодом, и любопытство заставило ее вернуться.

– Почему они кричали, что вы – Йоркский доносчик и испортили им развлечение? Почему они напали на вас?

– Потому что я побежал к монахам и упросил их отобрать у этих… тело короля и похоронить его по-христиански, прежде чем они… Это было возле Баубридж… Дикие собаки… они…

Дикон задрожал и закрыл лицо руками. Он был всего лишь мальчик, школяр, и то, что выпало на его долю, оказалось выше его сил.

– Мы поговорим с вами завтра, Дикон, – сказала Танзи, испытывая к нему жалость и сострадание.

Когда она вернулась домой, Роза не упустила возможности выместить на ней свой гнев: так случалось всегда, когда дела на постоялом дворе шли не очень хорошо.

– И где это тебя носило в такую пору? – шумела она. – И это в то время, как твой отец болен, а эти нахалы и хулиганы ломятся в дверь и швыряют в нее камни. Уверена, что любезничала с каким-нибудь подвыпившим деревенщиной на сеновале. Если мэр и городские власти ничего не предпримут, нас всех перережут в наших же постелях.

Хорошее настроение, в котором Роза пребывала, предвкушая успех, сменилось злобой и раздражением, которое предназначалось в первую очередь любимой дочери человека больного и не очень удачливого, за которого она по глупости вышла замуж.

– По крайней мере, при Ричарде мы хоть спали спокойно, – заметила Роза, немного успокоившись. – Ты не знаешь, что они с ним сделали?

Танзи стояла перед мачехой совершенно спокойная, озабоченная лишь тем, чтобы соблюсти хотя бы внешние приличия.

– Его убили, – ответила она глухо, вконец измученная мачехиной тирадой.

Роза начала постепенно раздеваться, готовясь лечь рядом со своим больным мужем, от которого ей теперь ни днем, ни ночью не было никакого прока.

– Конечно, его убили, умница ты наша. Это всем известно. Я спросила, что сделали с его телом?

Танзи не очень любила думать над тем, что она говорит.

– Тело забрали монахи, мне так сказали.

– Тебе сказали? Кто тебе сказал?

Его сын, и уж он-то знает наверняка, подумала Танзи, которая давно привыкла, разговаривая с Розой, вести как бы два диалога – один вслух, другой – про себя. Особенно, когда мачеха слишком на нее наседала. И на этот раз вслух она сказала весьма будничным тоном, но вполне правдиво.

– Кто-то, кто был здесь сегодня вечером.

– И развлекался с тобой на сеновале? – хихикнула Роза, стараясь заглушить разочарование вином.

Поднявшись к себе на чердак, Танзи скоро убедилась в том, что по крайней мере часть сказанного мачехой – правда. Возбужденные сторонники Тюдора разгуливали по улицам, мешая горожанам спать. Они горланили оскорбительные песни про покойного короля Ричарда, льва Норфолка и собаку Лоуэлла, не забывая вспоминать геральдические знаки сторонников короля. И, конечно, им было трудно найти лучший объект для выражения своих чувств, чем вывеска «Белого Кабана», которая раскачивалась под легким вечерним ветерком. Они швыряли в нее камни до тех пор, пока основательно не изуродовали. Те же камни, которые пролетали мимо вывески, ударялись прямо о фасад, и один, пробив окно в комнате Танзи, угодил ей в плечо, когда она уже лежала в постели. Натянув на голову одеяло, девушка тихо заплакала. Однако причиной слез была вовсе не физическая боль. Танзи плакала, думая о всех бедах последних дней: болезни отца, гибели короля Ричарда и злоключениях одинокого юноши, его сына.

Глава 6

– О том, что я его сын, он сказал мне перед сражением, в своем шатре. – Дикон говорил очень медленно, глядя невидящим взглядом на стенку сарая.

Танзи понимала, что его нельзя торопить. Казалось, что он с трудом пытается вспомнить то, что произошло с ним всего лишь сутки назад, потому что переживания, выпавшие на его долю, затмили те реальные события, которым суждено будет изменить всю его жизнь.

Он лежал на животе, опираясь на локти и держа в руке надкусанное яблоко. Утренний свет, пробиваясь через щели между досками, падал на его лицо.

Королевский сын, который завтракает яблоком и хлебом, лежа на сеновале почти под самой крышей, думала Танзи, прислонясь к стене и поджав под себя ноги.

– Вы были с королем одни?

– Да, никого не было. Кроме Джервеза. Мне кажется, что он все время подслушивал возле шатра. Был поздний вечер, и на столе стояла незажженная лампа. Такая же, как эта, над кучей старой упряжи.

Он рассматривал эту упряжь так внимательно, словно старался связать самые обыденные вещи с теми необыкновенными, нереальными событиями, которые произошли с ним в последние дни. Он быстро доел яблоко и швырнул огрызок через груду сена.

– Король сказал, что когда я родился, ему было почти столько же лет, сколько мне сейчас. Что как только он подрос настолько, что смог держать в руках оружие, он был вынужден воевать, чтобы его старший брат Эдуард мог править в Вестминстере. Он совсем ничего не знал о моей матери, но потом, когда кто-то из его друзей рассказал ему, что она умерла, оставив новорожденного сына, он пристроил меня к этой славной женщине в маленьком коттедже, о которой я уже говорил вам. И все считали его дураком и смеялись над ним.

– Значит, вы его старший сын, – сказала Танзи, широко раскрыв глаза.

– Его внебрачный сын, – поправил ее Дикон. – И единственный, как он мне сказал, если не считать юного Джона Глостера, которого он сделал губернатором Кале, потому что его мать принадлежит к аристократии. Конечно, это всего лишь титул, потому что Джон еще совсем ребенок. В Лондоне все говорили, что король любил только одну женщину – Анну Невилл, свою жену. Как жестоко, что их законный сын, принц Эдуард, должен был умереть!

Дикон перевернулся на спину и сел.

– Когда я думаю об этом, то понимаю, что король посылал за мной как раз после смерти своего наследника…

– Но поскольку вы оба – вы и Джон Глостер – внебрачные, не мог же он думать…

– О, нет, конечно, нет. Есть еще сын его сестры, граф Линкольн. И сын его старшего брата, Уорик, который всегда жил при Дворе. Вы ведь, наверное, знаете, что его мать была сестрой королевы Анны.

– Тогда почему…

– Наверное потому, что он был добрым и заботливым, как говорят о нем многие люди. Мне кажется, что король сам выбрал мне в наставники мистера Пастона, и вряд ли можно было найти кого-нибудь лучше. Вы помните, Танзи, как я говорил вам, что очень тяжело не иметь близких? Еще тяжелее найти отца и потерять его на следующий же день. И видеть, как его тело…

– Как вас зовут в школе? Я имею в виду, как ваша фамилия? – быстро спросила Танзи, чтобы отвлечь его от воспоминаний о тяжелом зрелище, которое произвело на него такое сильное впечатление.

– Брум. Ричард Брум.[8]8
  Broom – метла, веник (анг.). Прим. переводчика.


[Закрыть]

Танзи сморщила свой маленький носик.

– Не слишком привлекательная фамилия.

– Конечно. Но зато весьма полезная! Старшие мальчики в школе часто просили меня подмести нашу классную комнату.

– Брум – означает также и ракитник, – напомнила она Дикону.

– Да. – Неожиданно он наклонился вперед и взял ее руку. – Да, конечно. Теперь я понимаю. Ведь он даже дал мне свое имя. Брум – это английский вариант латинского «планта гениста». – На его лице отразилась гордость, гордость ребенка, который сам нашел дорогу домой. – Красивый кустарник с желтыми цветами. Говорят, он растет в Аквитании, и именно от его названия Плантагенеты и получили свое имя.

– Он растет на каждой английской просеке, – сказала Танзи, радуясь тому, что он нашел что-то хорошее в своей судьбе.

– Дик Брум. Ричард Плантагенет, – продолжал он, пробуя разные варианты своего имени на слух. – И через мгновение добавил, подумав:

– Счастье, что он не дал мне это имя! Сейчас небезопасно называться Плантагенетом!

Счастье, что все эти бандиты вчера ночью не знали, за кем они гнались, иначе они разнесли бы весь наш дом, подумала Танзи, и чтобы прояснить до конца историю Дикона, вслух она спросила:

– Итак, вы с мистером Джервезом благополучно добрались до армии короля?

– Да, задолго до заката. Стража пропустила нас в лагерь. Его оруженосец должен был распаковать королевские доспехи. Они лежали на столе и рядом стояла нетронутая еда. На поясе короля висел меч. Он был очень добр со мной, но у него совсем не было времени, а я слишком разволновался, когда он сказал мне самое важное, и потом не мог сосредоточиться.

– Почему он послал за вами?

– Мне кажется, что я не разочаровал его, когда он посылал за мной в Лондон. Бог знает, почему, ведь я совсем не обучен светским манерам. Но я помню – и буду это помнить всегда, как он мне сказал: «В тебе есть и скромность, и благородство. Если завтра у меня все пройдет благополучно, я признаю тебя своим сыном и найду тебе место при Дворе. Несколько дней назад я отправил юного Джона в Кале, чтобы он был подальше от всех этих событий. Теперь я одинокий человек, Дикон». Я пытался выразить свое сочувствие по поводу смерти королевы Анны и принца Эдуарда, но он отвернулся, и я не мог видеть его лица.

Но мне показалось, что мое присутствие, присутствие родного по крови человека, немного успокоило его. Он походил взад и вперед по шатру, потом подошел ко мне и остановился рядом. При этом он все время крутил на пальце одно из своих колец, по-моему, это было его обручальное кольцо. Король говорил медленно, так, словно выбирал слова и хотел, чтобы я как можно лучше мог понять его: «Некоторые считают, что это возмездие. Что я был слишком жестоким. У меня было два старших брата – сильных, красивых, и мне с детства приходилось преодолевать робость и застенчивость, чтобы участвовать в забавах и развлечениях сверстников. В этом причина всего. Возможно, именно это сделало меня более жестоким, чем другие. Я не расстаюсь с оружием с юного возраста, и мне всегда сопутствовала удача, вплоть до того времени, когда умер мой брат, и коварный Вудвилл Риверс не навредил моей армии своим предательством. И вот с тех пор я воюю с этим предательством. Другая часть моей души любит красивые книги и здания. Мне хотелось бы самому заниматься книгопечатанием и встречаться с людьми, побывавшими в дальних странах. Но у меня так мало времени!»

Он вздохнул и на мгновение положил мне руку на плечо. «Может быть, Ричард, тебе удастся воплотить в жизнь эту часть моей души, созидательную и миролюбивую».

Потом он разговаривал со своими военачальниками и с мистером Джервезом. Мистеру Джервезу он сказал, чтобы мы пошли на холм, когда рассветет, и он назвал его Амбьенским, с него можно будет по штандартам наблюдать за ходом сражения. Король сказал: «Если мы победим, встретимся вечером в Лестере, если я потерплю поражение, немедленно возвращайтесь в Лондон». И вот тут я очень невежливо вмешался в их разговор. Я закричал: «Сэр, это ведь именно тот случай, когда я должен быть рядом с вами!»

Он улыбнулся, очень довольный тем, что я его понимаю. «Неужели ты думаешь, что я дамся Тюдору живым? Если меня убьют, – он произносил слова очень медленно, словно предчувствуя что-то плохое, – бегите отсюда так быстро, как только смогут нести вас ваши лошади. Пока его солдаты не разбрелись и не начали мстить разными способами. И ни при каких условиях ни одна душа не должна узнать о том, что я сказал тебе: всегда существует опасность, что тебе поверят. Ты слишком похож на меня, Дикон!»

«Но, сэр, есть столько людей, которые любят вас и преданы вам!» – закричал я в ужасе от мысли, что могу его потерять.

«В них-то и таится самая большая опасность. У тебя нет никаких прав на трон, но претенденты на него могут воспользоваться тобой, твоим сходством со мной, пусть даже и посчитают его случайным. И это будет не лучше, чем если твоим рассказам поверят мои враги. Возвращайся в Лондон к мистеру Пастону, и он определит тебя в подмастерья к какому-нибудь процветающему ремесленнику.»

Король вынул из кошелька, который висел у него на поясе, горсть золотых монет, по-моему, нобелей, и отдал их мистеру Джервезу, говоря, что денег достаточно, чтобы вернуться в Лондон и заплатить за мое учение.

А мне он сказал: «Если я больше не увижу тебя, сын мой, живи, как обычный горожанин, женись на простой девушке, смешайся с обыкновенными людьми и забудь все, что я тебе рассказал.»

Танзи сидела очень тихо, стараясь понять и осмыслить вместе с Диконом все, что произошло.

– Даже если вы доживете до старости, разве вы сможете это забыть?

– Наверное, не смогу. Я всегда буду чувствовать, что я не такой, как все. Но лучше бы я ничего не знал.

– Да. – Она, не отрываясь, смотрела на юношу. Его необыкновенная история отвлекла Танзи от мыслей о собственной заурядной жизни. Тайна, которой он поделился, потрясла ее.

– Дикон, он предупредил вас не говорить никому, но вы все-таки мне рассказали.

– Мне почему-то кажется, что я не нарушил королевского запрета… Может быть потому, что раньше у меня не было никого, кому я был бы небезразличен. Я никогда раньше не видел, чтобы мои беды и тревоги кого-нибудь волновали…

– Да, люди обычно делятся со мной своими заботами, – призналась Танзи, и в ту же секунду она подумала о том, достаточно ли безопасно их убежище, чтобы говорить о таких важных вещах. Потому что внизу, в сарае, она услышал крадущиеся шаги. Без всяких предосторожностей она быстро спустилась вниз как раз в тот самый момент, когда Диггони, парень, помогающий Джоду во дворе, появился в дверях с вилами в руке. Возможно, он собирался подняться наверх, чтобы скинуть немного сена, но Джод, который возился у стойла на противоположной стороне двора, тоже увидел его и крикнул, чтобы он отвел в кузницу лошадь хозяина.

– Давно ли ее водили подковывать? – возразил парень не очень вежливо.

– Надо воспользоваться тем, что хозяин болен. Шевелись, – крикнул ему в ответ Джод. – Я сам сброшу сено, когда все сделаю для Пипина и Черного Мопси.

Диггони имел обыкновение просто без всякого дела слоняться по двору и запросто мог оказаться вблизи сарая. Танзи могла бы поклясться, что он слышал их разговор. Понял он что-нибудь или нет она наверняка не знала, но голоса вызвали его любопытство. Она решила, что им с Джодом надо найти для Дикона какое-нибудь другое убежище, если он собирается задержаться у них.

Убедившись, что Диггони отложил свои вилы и ушел, она вернулась к Дикону, испытывая радость от того, что он оценил ее дружбу.

– А что было потом? – прошептала Танзи.

– Потом нам пришлось уйти. Какие-то важные люди должны были обсудить с королем план предстоящей битвы. Я не знаю, кто это был. Но когда наступил рассвет, мы услышали звуки трубы и увидели, как герцог Норфолк и его сын Серрэй, спускаются со штандартами с этого Амбьенского холма. Они начали атаку прежде, чем вражеская армия была на ногах. Но вскоре с их стороны к нам полетели стрелы и тяжелые камни. Это были каменные ядра из пушек. Как мне хотелось, чтобы у короля были эти тяжелые ружья, которые защищают Лондонский Тауэр! Или чтобы отец и сын Стэнли вместе с графом Нортамберлендом пришли ему на помощь!

– Они что, не выполнили приказ?

– Я думаю, что не выполнили. Потому что через некоторое время король послал несколько человек на защиту того фланга, на котором сражался Норфолк. На северном фланге был сэр Уильям Стэнли, а на южном – лорд Стэнли. Между ними были рассеяны войска, которыми командовал Норфолк. Поначалу казалось, что они побеждают за счет внезапности нападения. Но королю пришлось послать часть своего войска для защиты от тех, кого он считал своими сторонниками и кто испугался этих французских пушек. В результате королевские стрелки оказались разбросанными на большом пространстве, далеко друг от друга.