Текст книги "Королевская постель"

Автор книги: Маргарет Барнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

– Я знаю Тома всю жизнь, и мне прекрасно известно, что его нельзя не любить, – сказала Танзи.

– Том ничего не знает о моем происхождении, – поспешил сказать Дикон.

– Пусть наши обязательства будут взаимными. Конечно, я ничего не скажу ни ему, ни моей сестре-болтушке. И, конечно, – если это то, чего вы боитесь, – я никогда ничего не скажу королю Генриху.

– Любой ярый сторонник Ланкастерского дома, узнавший правду, может захотеть избавиться от Дикона.

– Не исключено, что вы правы, госпожа Брум, – согласился Мойл, складывая бумаги и собираясь уходить, – поэтому залог его безопасности и вашего счастья – анонимность. Это я могу обещать вам. Хотя не могу обещать такой известности и такого признания, которых заслуживают его талант и мастерство.

Взявшись за руки, Дикон и Танзи смотрели, как Джон Мойл уходит. Все тревоги, связанные с отъездом, начнутся позже.

– «Бог поможет» – ведь я совсем случайно сказал это вчера, – вспомнил Дикон. – И воистину – Бог помог! Хотя я никак не мог предвидеть, каким именно способом!

– С тобой ведь всегда происходят самые невероятные события! – напомнила ему Танзи.

Кажется, теперь этого уже не будет, подумал Дикон. Мне предстоит, может быть, благополучная и даже счастливая жизнь, но вряд ли она будет наполнена интересными событиями. Наверное, это будет нелегко, и для этого потребуется большая выдержка. Но когда он вспомнил, от чего был вынужден отказаться лорд Лоуэлл, подумал, что его окружают замечательные люди и это прибавило ему сил.

Танзи, узнав о предстоящих переменах, увела Дикона в дом, и там сказала ему о том, что у них скоро будет ребенок. И Дикон как все тщеславные отцы подумал с надеждой о том, что в один прекрасный день его сын сможет воплотить все то, что не удалось сделать ему самому, все его нереализованные замыслы.

Глава 26

В Кенте стояла пора цветения яблонь, и дорожки брумовского сада были усыпаны белыми и розовыми лепестками, а воздух был напоен медовым ароматом.

Танзи сидела за прялкой у самых дверей, ведущих в дом, а ее маленький сын скакал на деревянной лошадке, направляясь к воротам.

– У тебя самая лучшая в мире резная лошадка, Робин, – сказала она мальчику.

Растрепанный трехлетний всадник радостно кивнул.

– Моя дорогая лошадка! Ее сделал Дик-Дик, – с гордостью сообщил он матери, не будучи еще в состоянии правильно произнести отцовское имя.

– Пожалуйста, скачи на своей лошадке в дом, где работает Дик-Дик, и позови его обедать, – сказала Танзи.

И когда мальчик поскакал галопом, не обращая внимания на то, что по дороге несколько раз упал, она обернулась и крикнула в открытую дверь деревенской девушке, которая накрывала стол:

– Мастер скоро придет!

В данном случае слово «мастер» относилось к Дикону, работавшему с дюжиной строителей, среди которых были и плотники, и черепичники, и стекольщики.

Со своего места Танзи прекрасно видела в другом конце большого двора лужайку и террасу, ведущую в хозяйский дом. Позади того крыла старого дома, который решено было сохранить, строился новый флигель. Она видела, как ее муж в окружении группы помощников, делает какие-то замеры, и в ту же секунду увидела сэра Джона, который присоединился к ним, что-то говоря и жестикулируя. Джон Мойл сравнительно недавно унаследовал и титул, и оба дома.

Танзи не имела ни малейшего понятия о том, что именно они обсуждают, но, как всегда, производили впечатление людей, увлеченных и прекрасно понимающих друг друга. Неожиданно один из рабочих увидел Робина, который пытался добраться до них на своем прекрасном, непокорном скакуне, и стал подбадривать мальчика веселыми дружескими приветствиями. Когда малыш упал в очередной раз, принимая все это за увлекательную игру, отец подскочил к нему и поднял на руки.

Танзи не могла представить себе, что Дикон понял из ее поручения, переданного сыном с помощью весьма скудного словарного запаса, но она громко рассмеялась, думая о том, как хороша жизнь и как она счастлива.

Ярко сияло солнце, был прекрасный, безоблачный день раннего лета, и в ее душе было так же ясно и безоблачно. Она жила в доме, построенном для нее и по ее вкусу. Муж работал с видимым удовольствием, сын рос сильным и здоровым, и вся их семья, казалось, стала неотъемлемой частью иствеллского поместья. Всего лишь несколько дней назад Том и Эми, поженившиеся с согласия ее брата, гостили в имении, и богатая наследница семьи Друри, ставшая леди Мойл, не только не косилась на Тома из-за его простого происхождения, но не скрывала того, что очарована им.

Будем надеяться, что, как и у нас, у них тоже все плохое позади, подумала Танзи. Ее муж шел к дому по дорожке, неся в руках свои бесценные чертежи, волосы его были покрыты пылью и мелкими кусочками камня, а в глазах – как всегда, когда он видел ее, – светилась радость.

– А где Робин? – спросила она с тревогой.

– Ему лечат нос, – ответил Дикон, останавливаясь возле стены, чтобы вытереть пот со лба. – Лошадка плохо воспитана и снова сбросила его. Вот леди Мойл и пришлось утешать Робина. Мне иногда кажется, что, будь он их собственным сыном, они вряд ли больше с ним нянчились.

– У них скоро будет ребенок, и если родится мальчик, они хотят назвать его Томасом, – сказала Танзи. – Как продвигается часовня?

– Превосходно. Сегодня утром мы поставили на место резные фрагменты алтаря. Те самые, над которыми я работал. И хотя это всего лишь маленькая, семейная часовня, мне кажется, когда она будет достроена, то сможет соперничать с любой часовней в стране.

Она сразу же поняла, о какой часовне он думает.

– Никто не мешает тебе делать то, что ты хочешь?

– Я абсолютно свободен и все время работал с радостью. Особенно когда у меня в руках был этот прекрасный камень из Кана. В Вестминстерской часовне я был бы только исполнителем, мне вряд ли удалось бы реализовать свои идеи. А здесь…

Дикон внезапно замолчал и, резко повернувшись, сел на низкую садовую стену, словно какая-то невысказанная мысль неожиданно нарушила его хорошее настроение.

– Мойлы довольны твоей работой, да? – спросила Танзи, удивленная полусердитым, полунасмешливым выражением его лица.

– Настолько довольны, что даже уговорили Тюдора приехать к ним на обед на следующей неделе, когда он поедет в Дувр инспектировать новые фортификационные сооружения. Леди Мойл желает, чтобы он также проинспектировал и новую часовню!

Танзи вскочила со стула, при этом шерсть, с которой она возилась, обвилась вокруг нее.

– Король Генрих будет здесь?! О, Дикон, мы должны этого остерегаться! Ведь вполне возможно, что он захочет увидеть главного строителя и…

– Его визит – очень большая честь для сэра Джона, и ты сама понимаешь, что я ничего не могу поделать…

Танзи подошла к мужу и положила руку ему на плечо.

– Здесь, в этой тишине и покое, так легко было забыть обо всем!

– Да, легче, – ответил Дикон.

– Церковь учит нас прощать своих врагов…

– Нужно, чтобы ушли из жизни те, кто помнит все эти войны.

– Ты хочешь сказать, что в поколении Робина уже не будет вражды?

– Всегда легче забывается то, о чем тебе рассказали, чем то, что ты видел собственными глазами. Ему не придется увидеть то, что видел я… Он не увидит, как потешаются над истерзанным, нагим телом короля Ричарда… И у него уже не будут сжиматься кулаки при виде Тюдора.

– Тюдор мог и не знать всего. В конце концов, он ведь разрешил похоронить твоего отца, когда аббат попросил об этом.

Однако Дикон был не склонен к примирению.

– Значит, ты все расскажешь Робину, когда он подрастет?

– Наверное, нет, не расскажу. Неужели ты думаешь, что я смогу рассказать о Босворте совершенно бесстрастно и не сделать все, что я там видел «всамделишным», как говорит наш сын, когда мы рассказываем ему разные сказки?

Танзи старалась скрыть свое разочарование.

– Мы назвали своего первенца Робертом в честь моего отца, но для меня было бы большой честью дать ему имя твоего отца, – сказала она. – И много лет назад, когда я спросила тебя, ты ответил, что, несмотря на все трудности и опасности, ты рад, что знаешь правду.

– Дело ведь не в том, что мой отец – король. Для меня было самым важным то, что я, наконец, обрел родного человека, я понял, кто дал мне жизнь. Это было еще до того, как я встретил тебя, любимая. – Идя с женой к воротам, Дикон обнял ее за плечи. – Но нашему сыну не придется тосковать по любви и защите, я никогда не позволю, чтобы он узнал это ужасное чувство сиротства, отчужденности от своих сверстников.

– Сиротство… Именно это слово наш дорогой Том употребил однажды, говоря о тебе.

Дикон резко обернулся к жене.

– Но ведь он ничего не знает!

– Да, действительно, он сказал это, ничего не зная. Он просто почувствовал это. Том более тонкий человек, чем ты думаешь.

Прекрасная улыбка стерла с лица Дикона тревогу и озабоченность, которые реже стали появляться на нем в последнее время.

– Когда-нибудь я буду рад рассказать ему все, – сказал он.

И Дикон повел Танзи навстречу сэру Джону и Робину. Счастливое лицо мальчика было в наклейках, а сэр Джон нес деревянного коня.

– Сегодня наш скакун доставил нам некоторые неприятности, – сказал он, передавая Дикону лошадку.

Робин бросился к матери, крича на бегу, что хочет есть.

– Должно быть, это его постоянное состояние, – сказал удивленный сэр Джон, – ведь моя неблагоразумная супруга только что напичкала его засахаренными фруктами! Я зашел, чтобы попросить вас, Дикон, найти время и сделать новую стенку вокруг двора. Кухарки жалуются, что старая вот-вот рухнет. К тому же и у нас скоро появится маленький наездник, о котором стоит позаботиться заблаговременно.

– Мы молились об этом, – призналась Танзи.

– Я непременно посмотрю, сэр, – пообещал Дикон.

Однако было совершенно очевидно, что новая стенка – лишь предлог, и на самом деле сэр Джон пришел не ради этого. Хотя было послеобеденное время, он никуда не торопился, а стоял, засовывая в петлицу цветок жимолости, причем делал это с явно чрезмерным вниманием. Затем, словно бы невзначай, сказал:

– Мне не нравится, в каком состоянии находится набережная возле лондонского дома. Любой весенний паводок – и дом будет затоплен. Я бы просил вас оставить здешние дела и съездить на несколько дней в Лондон.

Наступило молчание, и было слышно только, как птицы чирикают в яблонях. Они оба прекрасно понимали, что угроза весеннего наводнения давно миновала. Потом их взгляды – хозяина и мастера – встретились, и было очевидно, что они прекрасно поняли друг друга.

– Благодарю вас, сэр, за все. Моя благодарность больше, чем я могу выразить словами, – сказал Дикон. – Я уеду завтра же.

– Накануне приезда короля, – пробормотала Танзи, глядя на их благодетеля с признательностью.

Сэр Джон не мог не слышать этих слов. Он повернулся и прислонился к садовой ограде.

– Не думаю, что Его Величество забыл, как выглядел Ричард Плантагенет, даже при том, что видел его недолго и при ужасных обстоятельствах.

И, взглянув на мальчика, спросил:

– Вы собираетесь когда-нибудь рассказать ему? За все то время, что Дикон работал у него, сэр Джон ни разу не возвращался к разговору о его происхождении, который они вели тогда, в старом ричмондском доме, после того, как он увидел книги. Однако и Танзи, и Дикон, конечно же, сразу поняли, что он имеет в виду.

– Как странно! – воскликнула Танзи. – Именно об этом мы говорили перед тем, как вы подошли, сэр!

– Ничего удивительного, Танзи. Предстоящий приезд короля не мог не настроить вас на эти мысли, – ответил сэр Мойл. – И что же вы решили?

– Я бы предпочла, чтобы Робин знал правду, – ответила она, прижимая сына к груди. – Но решать должен Дикон. А он сказал – нет.

Дикон смотрел на Джона Мойла, улыбаясь своей прекрасной, открытой улыбкой.

– Помня, как мудро и с какой добротой вы помогли нам и устроили нашу жизнь, я считаю, что именно вам, сэр, должно принадлежать решающее слово.

Сэр Джон внимательно смотрел на крепкого мальчугана с великолепным румянцем.

– Как Робин похож на мать! – воскликнул он, понимая, что именно это сходство может решить многое. – Ему нет нужды бояться ни фамильного сходства с Плантагенетами, ни воспоминаний. Пусть растет без предрассудков и радуется жизни в этом мире, который создает Тюдор.

Послесловие автора

События, описанные в этой книге, помещены в реальные исторические рамки, но некоторые из них основаны на весьма сомнительных легендах, а некоторые – вымышленные. Большинство событий действительно имели место, но в ряде случаев я уплотнила их, и они происходят на протяжении нескольких лет, а не целой человеческой жизни.

Дикон упоминается под своим настоящим именем в книге Джона Хенига Джесса «Воспоминания о Ричарде Третьем» и в книге Джона Харвэя «Плантагенеты».

Похороны Дикона в 1550 году – с пометкой V, что свидетельствует о принадлежности к знатному роду, – зарегистрированы в Иствелле, в Кенте. Именно там Диконом, престарелым мастером, был построен дом для сэра Томаса Мойла, сына сэра Джона Мойла, а сейчас участок, на котором этот дом стоял, известен под названием «Коттедж Плантагенета».

«Голубой Кабан» в Лестере был снесен в 1836 году, но предварительно мастер Генри Годдард сделал очень тщательные чертежи и подробное описание здания, которые хранятся в городской библиотеке. Подлинная улица, на которой стоял постоялый двор, – Хай стрит – сейчас носит название Хай Кросс стрит. Уайт Бор Лейн так же, как и королевская кровать, существуют и по сей день.

Описание жизни и трагической гибели хозяйки постоялого двора хранится в городском архиве Лестера, но в действительности ее имя было миссис Кларк, она жила и владела королевской кроватью в более позднее время.

Много лет спустя после Стоукской битвы рабочие, ремонтируя дымоход в доме Лоуэлла, обнаружили тайник. К их огромному удивлению, они увидели тело мужчины, сидящего за письменным столом, которое рассыпалось в прах, когда в комнату попал воздух. Полагали, что это Фрэнсис, виконт Лоуэлл, исчезновение которого в свое время породило немало слухов.

Благодарю всех, кто помог мне получить информацию, необходимую для работы над этой книгой.

M.К.Б.

Фрэшуотер, Айл оф Уайт