Текст книги "Полет лебедя"

Автор книги: Маргарет Энн Хаббард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

За спиной Ханса захлопнулась дверь. Его глазам предстала та же мрачная лестница, по которой он поднимался в свой первый день в Копенгагене. Как далеко он с тех пор продвинулся? Он носил все ту же одежду, за исключением синего пиджака, и теперь у него еще меньше денег, чем было тогда, но он познал сущность мира. Он твердо верил в то, что, если кто-то падает на самое дно, откуда, кажется, нет спасения, иногда происходит что-то прекрасное, что вновь выносит павшего в солнечный мир. С ним постоянно так происходило. Сегодня должен загореться свет впереди!

При первом шаге его уверенность начала уменьшаться. При втором она полностью испарилась. При третьем его ноги начали трястись, а при четвертом ему пришлось остановиться и схватиться за перила. В противном случае он вновь рисковал оказаться на самом низу. Наверху лестницы раздался шум. Ханс поднял голову, и отсутствие уверенности превратилось в панику. Это был Брандт, юный грубиян, превративший жизнь Ханса Кристиана в музыкальной школе в сплошной кошмар своими издевательствами. Парень был высоким и широкоплечим: у него была черная густая шевелюра и жестокие глаза, которые могли проникнуть в самую душу его жертвы. Он галопом несся вниз по лестнице. Полы его пиджака развевались. Брандт грубо оттолкнул Ханса.

– Убирайся с дороги! – крикнул он. Однако, достигнув последней ступеньки, он обернулся. – О! Да это ты!

Ханс Кристиан не ответил и лишь сильней вцепился в перила.

– Ты что, больше не разговариваешь со старыми друзьями? Или же ты стал таким великим, что не можешь снизойти до нас?

Ханс сглотнул и махнул головой, пытаясь изобразить поклон. Но Брандт понял этот жест совсем по-другому.

– Значит, я прав! А ну, спускайся сюда и дай на тебя взглянуть.

Он сложил руки на груди и расставил ноги в стороны. Он всегда ненавидел этого хныкающего, неуклюжего слюнтяя. Что ж, теперь он ему так задаст, что тот запомнит на всю жизнь.

– Ты идешь или мне подняться и столкнуть тебя сюда?

В ужасе, еле держась на ногах, Ханс Кристиан начал спускаться вниз. Он давно уже понял, что лучшая реакция на издевательства – молчание. Его мозг был парализован страхом перед этим здоровенным нахалом. Сейчас, если бы он даже и захотел, то не смог бы произнести ни слова.

Брандт смотрел на него надменным пронзительным взглядом.

– А ты поправился. Только, по-моему, набрал жирок не в том месте. Ты похож на зобастого голубя после суровой зимы!

Он закинул голову назад, разразившись громким смехом над собственной шуткой.

Лицо Ханса Кристиана вспыхнуло, но он продолжал молчать, пристально смотря на третью пуговицу на пиджаке своего обидчика. Если бы у него только хватило сил вынести это. Конец ведь когда-нибудь наступит.

Но для Брандта это было только начало. Он подошел поближе и нанес в грудь Хансу такой сильный удар, что тот непроизвольно сильно согнулся. Смятая бумага выпала из пиджака.

– Я что, сломал тебе ребра? Дай-ка посмотрю!

Забияка схватился за верхнюю пуговицу и рывком расстегнул полы пиджака мальчика. Ханс Кристиан отчаянно отбивался. Но что могло сделать его измученное голодом тело с сильными мускулами Брандта. На пол каскадом посыпались цветные афиши. Издевательский смех Брандта пронесся эхом по старому зданию.

– Оставь меня в покое! – кричал Ханс Кристиан, пытаясь застегнуть пиджак, и в то же время утирая слезы.

– Ты не можешь заставить меня! – торжествовал его мучитель. – Я могу делать с тобой все, что захочу. А ну, поклонись мне! Поклонись, я сказал!

Единственным ответом Ханса Кристиана было громкое всхлипывание. Он даже не услышал, как наверху лестницы открылась дверь.

Брандт грубо схватил его за шкирку.

– Я научу тебя хорошим манерам! Кланяйся!

Он так сильно ударил его в живот, что Ханс вновь невольно согнулся.

– Теперь еще раз!

– Я думаю, этого вполне достаточно, – донесся спокойный голос из темноты наверху.

Рука Брандта зависла в воздухе. Он поднял голову и широко раскрыл рот от удивления. Герр Коллин!

– Вы ученик школы пения, не так ли? Зайдете ко мне по этому вопросу перед репетицией, – продолжал голос. – Теперь можете идти.

– Да, герр Коллин, – выпалил Брандт и рванулся к двери.

Ханс Кристиан боком привалился к стене, его спина опиралась о лестницу. Он громко разрыдался. Раздались шаги, спускающиеся вниз, а затем на плечо мальчика легла рука.

– Не пристало плакать такому большому мальчику, – строго произнес герр Коллин. – Успокойтесь и расскажите, откуда взялись все эти афиши?

Ханс повернулся. Его глаза покраснели, а большой нос являл собой жалостное зрелище. Он вытер слезы рукавом и сглотнул.

– Они выпали из моего пиджака, герр Коллин. Он мне слишком велик, и я думал, что буду выглядеть лучше, если чем-то заполню пустое пространство. Вот смотрите.

Он начал собирать афиши и засовывать их обратно.

– Разве так не лучше? – спросил он, когда пиджак был вновь застегнут до подбородка.

Герр Коллин кивнул.

– Да, так намного лучше.

– Знаете, герр Коллин, а я ведь пришел увидеть вас. Я как раз поднимался по лестнице, когда встретил Брандта. У меня есть пьеса, которую я мог бы прочитать вам.

На лице Коллина возникло выражение удивления.

– Вы случайно не Ханс Кристиан Андерсен?

– Да, герр. Вы уже обо мне слышали?

Коллин кивнул со вздохом. Он так надеялся, что Ханс Кристиан Андерсен не нарушит порог его владений. После случая с пьесой «Разбойники из Виссенберга» директор чувствовал себя неловко. Ну что же, по крайней мере, он испытывал некоторое удовлетворение в том, что дело всплыло вновь. К тому же положение парня вызывало жалость. Возможно, он сможет что-нибудь сделать для него.

Герр Коллин повернулся и стал подниматься по лестнице, подав знак Хансу Кристиану следовать за ним. Сердце мальчика билось, как птица в клетке. Наконец-то он привлек внимание самого великого человека в Копенгагене, конечно, после короля! Он смотрел на ноги в длинных брюках перед собой, на фалды пиджака, на большие плечи. Все в герре Коллине излучало энергию. Даже его короткие седые волосы отказывались лежать спокойно. Они были разбросаны по всей голове маленькими кудряшками. Его белоснежный воротник доходил до самых ушей и был перехвачен вокруг черной атласной ленточкой. Коллин провел Ханса Кристиана в маленький офис, где когда-то правил директор Хольстейн, и гостеприимно усадил в кресло для посетителей. Затем он опустился в свое собственное кресло на противоположной стороне стола.

Пришло время начать интервью. Герр Коллин положил руки на стол. У него были густые седые брови и длинный нос, а тонкие губы образовывали прямую линию. Это было лицо, способное, при необходимости, вызывать ужас, но как только уголков рта касалась улыбка, в глазах загорался радостный огонек и все лицо преображалось ясным светом. Он ласково посмотрел на своего странного посетителя.

– Что вы принесли мне прочитать? Пьесу?

– Да, герр. Я хотел бы прочитать ее сам.

Ханс Кристиан заерзал, словно гигантский червяк, пытаясь изъять из кармана рукопись.

Герр Коллин покачал головой.

– Боюсь, что наше расписание на этот сезон уже заполнено.

Ханс Кристиан все еще никак не мог извлечь из кармана рукопись.

– Но вы должны хотя бы посмотреть на это, герр Коллин! Это самая лучшая пьеса из всех мною когда-либо написанных. Она называется «Альфсоль».

– Я читал другую вашу пьесу о грабителях, – мягко сказал Ионас Коллин.

– Да, но эта намного лучше! – с этими словами он наконец-то вытащил из кармана свое драгоценное творение.

– Вряд ли, – произнес директор и сразу же продолжил, не дав мальчику вставить ни слова: – Мне очень жаль говорить это вам, Ханс Кристиан, но у вас нет абсолютно никаких знаний в области грамматики. А без этого ни один автор не может рассчитывать на успех. Это основа его мастерства.

Губы Ханса начали дрожать.

– Но, герр Коллин, я так много работал над этой пьесой! У меня ушло на нее почти три недели! Я уверен, она должна быть хорошей!

Герр Коллин взял в руку нож для резки бумаги, который венчала головка гоблина, и, глядя на нее, произнес:

– Три недели?! А знаете ли вы, что более взрослые люди писали годами, а одной-единственной пьесе они отдавали месяцы. И даже при этом многие из них ничего не добились. Их пьесы не были приняты.

– А может такое случиться, что моя пьеса будет принята через несколько лет? – настаивал Ханс.

– Возможно, – ответил герр Коллин, продолжая глядеть на гоблина. Он не мог себя заставить поднять глаза и встретиться с отчаявшимся взглядом мальчика.

Ханс спрыгнул со своего стула и развернул рукопись перед лицом Коллина.

– Но этого не может быть! Вы должны это взять! Как я буду жить дальше, если вы не возьмете мою пьесу! У меня совсем нет денег, и я не знаю, где их взять. Меня выгнали из танцевальной и музыкальной школ. Теперь я знаю, что никогда не стану актером. Но я могу писать, герр Коллин, могу. Если бы вы мне только дали шанс!

Гоблин в руке директора совершил серию пируэтов.

– А как вы сейчас живете?

– Я снимаю небольшую комнатку недалеко отсюда. В ней нет окон, но зато есть большая щель в стене, через которую проходит свет. Крыша такая низкая, что я не могу выпрямиться в полный рост, но когда я лежу в кровати, то мне очень удобно.

– А еда?

– Я каждый день съедаю булочку, – ответил мальчик, а затем печально добавил: – Но я не смогу себе больше позволить такой роскоши, если не найду способ добыть денег. Мне стыдно просить у моих друзей.

Затем, набравшись духу, он решился добавить:

– Но я пришел сюда не за милостыней, герр Коллин. Я только хочу, чтобы вы прочли мою пьесу.

Наконец Коллин поднял глаза.

– Ханс, вы когда-нибудь ходили в школу.

Мальчик впился руками в ручки кресла.

– Да, сэр, целую неделю. Но мне там не понравилось.

– Неделю, – улыбнулся Коллин, разворачивая рукопись. – И вы надеетесь стать писателем?

– Да, герр директор. Моя голова наполнена поэзией, которую я перекладываю на бумагу. Грамматика меня не волнует.

– Но грамматика очень важна, Ханс Кристиан, – пытался убедить его добрый директор. – По крайней мере, так говорят критики.

– Я слишком большой, чтобы ходить в школу. Никто еще не слышал о юноше семнадцати лет, который ходит в первый класс.

– Учиться никогда не поздно, мой мальчик, – сказал герр Коллин, откидываясь на спинку кресла. – Если вы пришли ко мне за советом, так вот что я вам скажу. Возвращайтесь домой. Попросите отца, чтобы он устроил вас в школу, в бедную школу, если он не может себе позволить платить за ваше обучение. Затем…

Но Ханс не мог больше себя сдерживать.

– Мой отец мертв, герр Коллин! Он умер очень давно. А мой отчим думает, что я сумасшедший. Моя бабушка, моя любимая бабушка, тоже умерла.

– Но ведь ваша мать может что-нибудь сделать? – настаивал Коллин.

Глаза Ханса буравили ковер.

– Моя мать… Я лучше не буду говорить о ней.

Она пишет мне письма, в которых просит прислать денег. А мне нечего ей послать. Она думала, что я сразу же стану великим. Я так разочаровал ее.

На последних словах голос мальчика сорвался, но он поднял голову и смело произнес:

– Теперь вы понимаете, почему я не могу вернуться домой. А я хотел бы! По вечерам я брожу вдоль канала и наблюдаю за кораблями с белыми парусами, покидающими гавань, и молюсь, чтобы они взяли меня с собой. Иногда я даже раздумываю над тем, вот взять бы и прыгнуть в воду. Но она такая темная и холодная. Я бы не смог сделать этого.

Коллин нагнулся вперед и пристально посмотрел на Ханса. До этой минуты он и не осознавал, в каком отчаянном положении находится мальчик.

– Даже не думайте об этом! Сама подобная мысль уже порочна! Вы еще не начали даже жить.

Ханс уронил голову на руку, лежащую на спинке кресла. Он не заплакал. Герр Коллин не одобрял слез больших мальчиков. Он уперся лицом в рукав своего синего пиджака, чтобы подавить в себе рыдания.

Раздался стук в дверь. Ханс Кристиан спрыгнул с кресла и подбежал к окну, выходившему на площадь.

Коллин встал и открыл дверь.

– Входите, мое дитя! Я так рад вас видеть!

– Спасибо, герр директор, – ответил знакомый голос.

Ханс узнал бы его из всех голосов на свете. Это была принцесса! Мальчик тихо шмыгнул носом и сконцентрировался на виде за окном.

– Мой отец попросил меня доставить вам это письмо, герр Коллин, вместе с его наилучшими пожеланиями.

– Очень любезно с его стороны. Садитесь, моя дорогая. Я прочту и, если нужно, сразу же дам ответ.

Раздался шорох шелка, и Генриетта опустилась в кресло для посетителей. Затем мальчик услышал, как разворачивалась бумага. И вновь зависла тишина. Ханс Кристиан знал, что принцесса смотрит на него. Он чувствовал ее взгляд у себя на спине.

– Значит, вы ходили и к адмиралу Вульфу, мой мальчик, – сказал директор Коллин.

– Да, герр, – глухо произнес он.

– Вы знаете, что он рекомендует то же самое, что и я вам посоветовал. Он пишет, что прежде чем вы добьетесь чего-нибудь в жизни, вам придется пойти в школу.

Ханс, похожий на нахохлившегося воробья, смотрел на раскинувшийся за окном мир.

– Неужели, герр?

Коллин поднялся и подошел к мальчику.

– Нет короткого пути к славе. Вам придется пройти длинной окружной дорогой. Вы уверены, что хотите стать писателем?

– Да, герр директор, я хочу этого больше всего на свете!

Его лицо вновь засияло, но затем снова погасло.

– Но у меня нет денег, чтобы ходить в школу.

– Адмирал Вульф предусмотрел это, – сказал герр Коллин, бросив взгляд на письмо.

– Он просил у меня, чтобы я добился для вас у короля бесплатного обучения в школе.

– Это было бы великолепно, герр директор.

Если бы Коллин сказал, что попросит короля

приказать поставить его пьесу, это было бы совсем другое дело. Но перспектива долгих лет за школьной партой абсолютно не радовала Ханса Кристиана.

– Возможно, вы слышали, что его величество каждый год выделяет подобные гранты нескольким многообещающим студентам, – продолжал герр Коллин, вполне осознавая остывший энтузиазм мальчика. – Сначала вас направят в младший класс. Но вам придется очень быстро изучить все предметы. Это не будет сложно. Но вы должны приложить усердие. Вы обещаете мне это?

Мальчик открыто посмотрел на него.

– Вы уверены, герр, что я не смогу стать писателем, не окончив школы?

– Абсолютно!

Ханс Кристиан вздохнул и провел рукой по своим волосам.

– Я не думал, что адмирал Вульф предложит именно это. Но если вы оба сходитесь во мнении, что это единственно возможный путь, я согласен. И спасибо вам большое.

Коллин похлопал мальчика по плечу.

– Это мудрое решение, о котором вы никогда не пожалеете. Знаете, ведь вы мечтатель. Но придет время, когда вы будете вынуждены отбросить в сторону свои мечты и обратиться к практическим вещам. Но позднее вы сможете заставить свою фантазию послужить себе так, как она не может сделать этого сейчас.

– Да, герр, – согласился Ханс, лишь наполовину понимая смысл этих слов. Однако он почувствовал всю красоту и торжественность этого момента. Доброта глаз герра Коллина проникла ему в самое сердце, и тепло разлилось по всему телу. Он схватил его полную, но не лишенную изящества руку. Это был жест благодарности и признательности.

Принцесса кашлянула. Ханс Кристиан повернулся и увидел ее лицо. Он совсем забыл о присутствии Генриетты. Она улыбалась и глядела на него с симпатией. Но в этот момент Ханс Кристиан испытывал страстное желание убежать. Он схватил свою шляпу, поклонился Коллину и юной леди и рванул к двери.

Герр Коллин поспешил за ним в холл.

– Вы должны прийти ко мне через три дня, Ханс Кристиан! Тогда я смогу вам сказать, какое решение мы приняли. Ханс!

Но длинные ноги мальчика уже несли его вниз по лестнице. Не останавливаясь, он сорвал с головы шляпу, обернулся и махнул ей с криком:

– Да, герр! Спасибо, герр!

Громко хлопнула дверь.

Когда Коллин вернулся в кабинет, Генриетта стояла у окна. Он подошел как раз вовремя, чтобы увидеть, как неуклюжая фигура, состоящая практически из одних рук и ног, неслась в направлении канала.

– Бедный Ханс Кристиан! Очень надеюсь, герр Коллин, что вы поможете ему. Он такой беспомощный и такой милый.

Последнее слово было произнесено так тихо, что директор его не расслышал, но все равно кивнул в знак согласия. Ему нравилась Генриетта. Она напоминала ему его собственную Луизу.

– Птицы счастливее, чем он, – продолжала девушка, словно сама с собой. – Их маленькие ножки не чувствуют горячих булыжников. Они могут есть червяков и жуков в парке. Они никогда не голодают.

– Он с вами тоже разговаривал? – поинтересовался Коллин.

Генриетта рассмеялась и поправила свою прическу.

– В общем-то да. А теперь я должна попрощаться с вами. В карете меня ждет служанка.

И она направилась к двери своими маленькими шажками.

– Передайте вашему отцу, что я завтра заеду к нему, – сказал Коллин, провожая девушку в холл. – Мы должны придумать для Ханса Кристиана подходящее будущее.

Директор театра помог Генриетте сесть в карету и вернулся в свой кабинет. У него было много дел. Но он долгое время сидел в глубокой задумчивости. Ему придется найти для мальчика приличную одежду, а так же он должен проследить, чтобы он питался, пока не поступил в школу. Герр Коллин испытывал такое чувство, словно у него появился еще один свой сын. Он улыбнулся и обмакнул перо в чернила.

XII

Он совсем смутился и спрятал голову под крыло, сам не зная зачем. Он был чересчур счастлив, но нисколько не возгордился. Доброе сердце не знает гордости.

«Гадкий утенок»

Неделя пролетела очень быстро, и сегодняшний вечер был последним для Ханса Кристиана перед его вступлением в новую жизнь в школе. Он уже и чувствовал себя другим человеком. На нем был новый костюм, не дорогой, но вполне соответствующий случаю. Но особенную радость ему доставило то, что под пиджаком была рубашка. Настоящая рубашка! Его волосы были аккуратно расчесаны, на ногах блестели новые ботинки, но что самое замечательное, он сидел за столом адмирала Вульфа. Это был его последний вечер в Копенгагене!

Перед ним стояла порция сливового пудинга, вкуснейшего пудинга, без всякого сомнения. Но мысли Ханса Кристиана витали далеко от еды. Он рассматривал лица вокруг него, освещенные пламенем свечей.

Во главе стола сидел сам адмирал, по чью правую руку находился Ханс Кристиан. Чистое, пахнущее мылом лицо Вульфа светилось добротой, в то время как он развлекал членов своей семьи увлекательными историями и приятной беседой. Мадам Вульф, спокойная, милая женщина, сидела в конце стола. На ней было белое платье с огромной брошкой на шее. Время от времени она вставляла в разговор мужа несколько замечаний, относившихся к Хансу.

На противоположной стороне стола сидели старшая сестра Гетти и ее младший брат Питер. Слева и справа от Ханса Кристиана расположились Гетти и ее брат, Кристиан, старший в семье. Все было так мило и уютно. Ханс впервые в жизни оказался в такой обстановке. И хотя в будущем он еще немало времени проведет в этой компании, Ханс Кристиан никогда не сможет забыть этого первого раза в кругу счастливой семьи, которой он никогда не знал.

Кроме Ханса Кристиана все остальные принимали участие в разговоре. Впервые в жизни он был согласен только слушать.

– Питер, пора задуть свечи, – предложила мадам Вульф, откладывая ложку. Ужин был окончен. Но в семейный обычай входило еще долгое приятное сидение за столом под разговоры и чашечку черного крепкого кофе.

Питер поднялся, чтобы выполнить желание матери, но тут впервые вмешался Ханс Кристиан.

– Подожди, я могу сделать это, не вставая с места! – воскликнул он и перекинул свои длинные руки через весь стол. Пш, пш, пш, – пробежали его тонкие пальцы по фитилям. Нужно было обладать определенным мастерством, чтобы не обжечься. Но у Ханса был хороший опыт. Он ведь провел не один час на темных чердаках с огарками свечей, чей свет необходимо было спрятать в нужный момент. И в этом он стал мастером.

Семья засмеялась и зааплодировала.

– Тебе нужно стать нашим официальным тушителем свечей! – воскликнул Питер, и все остальные согласились с ним с бурным энтузиазмом.

– Когда у тебя будут каникулы, приезжай к нам, – решила мадам Вульф своим материнским сердцем. – Мы будем с нетерпением ждать тебя за нашим столом.

Хансу Кристиану хотелось вскочить и поцеловать ее. Но он не мог произнести ни слова, заморгал и еле заметно улыбнулся. Генриетта стала рассказывать о своих цветах. Она была преданным садоводом. Мальчики вступили в дискуссию с адмиралом о кораблях. Через полчаса, когда они вышли из-за стола, переполнявшие душу Ханса эмоции уже готовы были выплеснуться через край, что было обычным делом в эти дни.

Все приступили к своим обыденным делам. Адмирал вернулся в кабинет, чтобы еще часок поработать. Мадам Вульф села к окну и взяла в руки шитье. Ханс Кристиан даже не понял, как вместе с Гетти оказался в ее саду. Они рассматривали розы под пристальным взглядом дамы из окна.

В этот вечерний час в саду было особенно великолепно. Солнце уже село, но роса еще не выпала, поэтому розы все так же благоухали своим сладким, теплым ароматом.

– Ты когда-нибудь видела эльфов, которые живут в розах? – спросил Ханс.

Генриетта рассмеялась, и мальчику показалось, что цветы в саду начали танцевать.

– Ты ведь не веришь в это на самом деле!

– Но это правда! – уверил ее Ханс. – Я сам видел многих эльфов. Я брал у матери фартук, натягивал его как тент над кустами крыжовника и часами лежал в его тени.

– И ты видел эльфов? – наполовину серьезно поинтересовалась Гетти.

– Да. Но самые прекрасные из них обычно жили в цветочном горшке на коньке крыши нашего старого дома, в котором мы жили прежде, чем переехали на улицу Монастырской мельницы.

Ханс сел на скамейку и обхватил руками одно колено.

– Я проводил там целые дни, беседуя с цветами. Однажды я напишу о них историю.

– Должно быть, это так прекрасно – сочинять истории прямо из головы! – воскликнула Генриетта, присаживаясь на другой конец короткой скамейки.

Мадам Вульф оторвала взгляд от своего шитья и улыбнулась. Как хорошо, что у Гетти появился новый интерес! А этот мальчик, он ведь такой странный. Ничего страшного не произойдет, если они будут дружить. Гетти просто жалеет его, вот и все.

– У тебя должно быть удивительное воображение! – сказала Гетти.

– Да, – подтвердил Ханс без единого намека на хвастовство. – Идеи сыплются из моей головы, как песок из песочных часов. Бог наградил меня великолепным даром. Моя старая бабушка часто мне это говорила. И это действительно так. Поэтому я должен сделать все возможное и перенести мои фантазии на бумагу, чтобы все могли прочитать их.

– Так же, как в «Альфсоле»? – спросила Генриетта, складывая руки на груди.

– Да. Но мне кажется, что я намного лучше выразил свои мысли в пьесе, которую я написал давным-давно. Она называется «Абор и Эльвира». Это была великолепная трагедия. В ней все умерли.

Генриетта вздохнула.

– Все, все?

– Да. Именно это и делает пьесу хорошей. Отец и мать умерли от старости, девушка – от разбитого сердца, а старый отшельник и его сын убили друг друга из-за любви к Эльвире. Она была танцовщицей. Кстати, Эльвира у меня с собой в кармане.

Он начал шарить по карманам нового пиджака.

– Вот она!

– Ты сам ее сделал! – воскликнула Генриетта, беря в руки бумажную куклу. Кукла была маленькой и изящной. Воздушная белая юбочка охватывала талию тонкой фигурки, а со спины спадала яркая лента. Она все еще неплохо выглядела, несмотря на долгое пребывание в карманах Ханса Кристиана по соседству с новым платком.

– Конечно, это я ее сделал. – Мальчик отвернулся. – Моя мать хотела, чтобы я стал портным, потому что ей нравилось, как я шью. Но это было бы для меня пустой тратой времени. Я был рожден для более важных вещей.

Гетти, держа куклу, с восхищением посмотрела на Ханса Кристиана. Никогда в своей жизни она не встречала такую удивительную личность. Она не понимала, почему люди считали его безобразным. Несмотря на его огромный нос и маленькие глазки, выражение его лица было настолько прекрасным, что она считала его красивым.

Ханс обхватил руками оба колена и разглядывал розы. Он видел то, чего не могла заметить Генриетта.

– Моя старая бабушка гордилась бы мной, узнав, чего я смог добиться, несмотря на трудные времена. Я начал свой подъем. Однажды я достигну солнца и уже не смогу взлететь выше! И тогда никто не вспомнит, что когда-то я был бедным оборванцем. Я стану самым великим человеком в Дании!

С этими словами он поднялся со скамейки.

– Не беда появиться на свет в утином гнезде, если ты вылупился из лебединого яйца.

Генриетта подняла голову и сконцентрировала взгляд своих огромных синих глаз на сияющем лице Ханса Кристиана. Ее рука невольно смяла бумажную ножку балерины.

– Жизнь похожа на сказку. Кому-то приходится преодолевать много препятствий, прежде чем удастся дойти до конца. Я свои испытания выдержал. С сегодняшнего дня мой путь будет легким и светлым.

– И у твоей сказки будет счастливый конец! – уверенно добавила Генриетта.

Ханс Кристиан рассмеялся.

– Конечно же! У всех хороших сказок счастливый конец.

Гетти посмотрела на хромую куколку.

– Жаль, что ты уезжаешь, Ханс Кристиан. Мне нравится беседовать с тобой.

Ханс вновь запрыгнул на скамейку.

– Слагельсе не так уж и далеко. Я буду приезжать на каникулы.

Какое-то время девочка молчала, выпрямляя смятую ножку куколки.

– Я испортила твою танцовщицу.

– Ей не больно. Она привыкла к неудобствам в моем кармане.

В саду среди розовых кустов воцарилось молчание. Мадам Вульф вновь отложила свое рукоделие.

Она должна позвать Гетти домой. В раскрытое окно долетел радостный смех девушки. Дама вновь опустилась в свое кресло. Ну ладно. Пусть она побудет еще какое-то время в саду.

Из своей корзинки для игрушек Гетти достала грубо сделанного оловянного солдатика, менее двух дюймов в высоту. На нем был яркий синий китель, штаны с красными лампасами, а мушкет на плече сиял как серебро. Но, словно компенсация за чересчур яркие одежды, у него отсутствовала одна нога.

– Солдат для дамы! – воскликнул мальчик, как обычно восхищающийся всеми вещами маленьких размеров. – Интересно, он ей понравится? Ведь у него только одна нога.

– Я уверена, что она не заметит этого. Она гордится тем, что он прошел через много войн. К тому же посмотри, как храбро он держит свой мушкет.

Ханс Кристиан поставил одноногого солдатика на скамейку. Гетти установила рядом танцовщицу. Из них получилась великолепная пара, несмотря на увечье солдата.

– Интересно, полюбят ли они когда-нибудь друг друга, – размышлял Ханс, потирая подбородок.

– Как взрослые? – произнесла Генриетта и, когда Ханс Кристиан согласно кивнул, добавила: – А почему бы и нет. Разве ты не согласен?

– Но она такая красивая… – заколебался мальчик.

– Ей не нужен красавец. Она знает, что отвага намного важнее.

Сердце Ханса Кристиана забилось при виде восхищения в ее синих глазах.

– Это прекрасная история, Генриетта. Жаль будет их разлучать.

– Я знаю. Давай поменяемся! – воскликнула девушка. – Ты возьмешь солдатика, а я – Эльвиру.

– Хорошо. Когда она заскучает, ты будешь рассказывать кукле о его подвигах, а я буду рассказывать ему о ее танцах.

– Я буду с ней очень нежно обращаться, – пообещала Гетти.

– Чтобы эти двое никогда не разлучались, мы всегда должны быть друзьями, – заявил Ханс Кристиан. И они торжественно пожали друг другу руки.

Мадам Вульф, наблюдавшая за этой церемонией из окна, поспешно отложила свое шитье. Пора звать Генриетту.

Но они уже шли по тропинке к дому.

– Правильно, Ханс Кристиан. Пора расставаться, – ласково произнесла мадам Вульф. – Завтра тебе нужно будет встать очень рано, чтобы не опоздать на дилижанс.

– Да, мадам, – ответил мальчик. И Ханс так вежливо поблагодарил ее за чудесный вечер, что хорошее впечатление о нем, которое уже давно сложилось у этой благородной дамы, еще больше увеличилось.

Ханс Кристиан быстро пошел вниз по улице, ни разу не повернувшись назад. Он завернул за угол, достиг канала и двинулся вдоль его берега. Сейчас вода была темной, но позже, когда выйдет луна, маленькие волны покроются серебром. Выбрав место, где его никто не найдет, Ханс сел на землю и стал ждать появления луны.

Это была его последняя ночь в Копенгагене, и он не собирался тратить ее на сон. Ему еще предстоит очень многое обдумать, достроить несколько воздушных замков, потому что в школе у него не будет времени на фантазии. Герр Коллин заставил его пообещать, что пока он учится, он не напишет ни единой строчки.

Итак, Ханс Кристиан удобно устроился на берегу Хольмен-канала для долгого прощания с Копенгагеном.

XIII

Гоблин обратился к Бочке, на которой лежали старые газеты.

– Значит, вы не знаете, что такое поэзия? – спросил он.

– Конечно же я знаю, – ответила Бочка. – Поэзия – это то, что обычно помещают в конце колонки, а иногда и совсем вырезают.

«Гоблин и лавочник»

Четыре лета не спеша прошли через сады Амалиенборга. И вновь пришла осень. Розовые кусты опали, а листья лип и буков окрасились ярким орнаментом. Скоро зимние ветры разденут маленький сад Генриетты, превратив его в пустынное место замерзших голых веток, ловящих в морозные ночи лунный свет. С каждым днем листва все опадала и опадала. С каждым днем приближалась зима. Каждый закат напоминал Хансу Кристиану, что еще один день каникул подходит к концу и приближает его к возвращению в Хельсингер.

Сама мысль о школе вызывала у него стон. Стоя у окна, выходящего на площадь, он был охвачен печалью. Несколько дней каникул, позволенных ему, – это так мало для настоящего отдыха. Ханс Кристиан содрогнулся при мысли о возвращении обратно. Школа в Слагельсе ему нравилась. Каждые выходные он проводил со своим любимым другом Ингеманом, поэтом. Частенько вместе со своими школьными приятелями они отправлялись в соседний городок, посмотреть представления маленького театра. Зеленые луга с крошечными озерами, дарившими прохладу в жаркие летние дни, были их необитаемым собственным островом, который они так любили исследовать. Неделя учебы совсем не казалась таким уж угрюмым мероприятием с такой приятной перспективой в выходные.

Но с тех пор, как ректор школы Мейслинг был переведен на новую должность ректора гимназии в Хельсингере и взял Ханса с собой, все изменилось, очень сильно изменилось. Беспокойство перед его занятиями и страх перед ним самим наложили новый отпечаток зрелости на лицо Ханса Кристиана. Оно по-прежнему оставалось таким же худым, но от носа ко рту спускались две тонкие складки, а между бровей залегла морщинка. В двадцать один год он оставил позади себя юность и превратился во взрослого мужчину.

Из холла внизу раздался звук гонга, выведший его из состояния задумчивости. Но печаль не прошла. Ханс Кристиан медленно подошел к кровати и сел. Он должен был сейчас надеть глянцевый черный пиджак, чистую рубашку, причесаться и подготовиться к ужину. Но он не мог. У него не было черного глянцевого пиджака, а среди рубашек, лежавших в его сумке, ни одна не напоминала те, в которых будут все присутствующие джентльмены. Охваченный грустью, он закинул ногу за ногу и оперся подбородком о руку. Единственным решением проблемы было подальше держаться от гостиной. Мадам Вульф пригласила к ужину изысканное общество, и конечно же все будут одеты официально. Черные парадные пиджаки были так же обязательны для мужчин, как шелковые платья для дам. Ханс Кристиан в своем опрятном синем костюме будет выглядеть как белая ворона. Он никуда не пойдет. Вот и все. У него болят зубы. И это на самом деле было правдой. Так происходило всегда, когда он нервничал или был возбужден. У него не хватало мужества встретиться с Эленшлегером, первым поэтом Дании. Кто он такой, чтобы привлечь внимание знаменитости. Никому не известный поэт, чья единственная рукописная поэма была переведена на немецкий язык.