Текст книги "Полет лебедя"

Автор книги: Маргарет Энн Хаббард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Но, фрекен Линд, как вас могут узнать за границей, если вы поете только в своей родной стране? – неожиданно вставил Ханс Кристиан.

Иенни посмотрела на него своими карими глазами, полными страха и дурного предзнаменования.

– Но я могу не понравиться вашей публике. Им может не понравиться, что на фоне их родного языка я пою по-шведски.

– Вы понравитесь, – уверил ее Ханс Кристиан. Бурнонвилль довольно засуетился в своем кресле. – Я не слышал, как вы поете, и не знаю вашего таланта как актрисы, но могу сказать лишь одно, что Копенгаген готов приветствовать ваш прекрасный голос. На прошлой неделе я имел возможность наблюдать овации, которых удостоился один итальянский певец, который был похож на маленький черный кофейник и пел как гудок паровоза.

Молодая дама радостно рассмеялась:

– Герр Андерсен, вы обладаете великолепным умением выражать словами то, что думаете! Так же, как и ваши истории, они такие увлекательные и в то же время такие простые, что иногда закрадывается в голову мысль, как ты мог не додуматься до этого сам.

Ханс улыбнулся, и последняя преграда напряженности и неловкости исчезла.

– Тогда вы должны позволить мне навещать вас, пока вы в Копенгагене. Уверяю, что смогу отвлечь вас от страхов перед выступлением.

Она перегнулась через подлокотник кресла и посмотрела ему прямо в глаза.

– Вы действительно думаете, что я должна сделать это? Что, если я начну петь, а аудитория зашипит на меня? Она так хорошо относилась ко мне в Стокгольме, что мне кажется, я умру, если услышу хоть один недовольный голос!

Ханс спокойно посмотрел на нее, но в его душе поднималась буря.

– Я вполне уверен, что вам нечего бояться. Если бы у меня было хоть единое сомнение, я бы не был тем, кто просит вас об этом.

Взволнованная Иенни посмотрела на Бурнонвилля.

– В таком случае вы можете договариваться насчет представления, монсеньор. Я спою, думаю, Алису. Это моя сама любимая роль, к тому же ее всегда хорошо принимали.

Бурнонвилля охватило неописуемое счастье. Он улыбался и кланялся снова и снова. Результат встречи превзошел все самые смелые его ожидания. Андерсен и молодая певица, похоже, нашли общий язык, и он постарается способствовать их дружбе, пока идут репетиции. Балетмейстер вновь кивнул и исчез за дверью. Ханс Кристиан не преминул воспользоваться этой возможностью.

– Фрекен Линд, не могли бы вы… не хотели бы вы пойти со мной на прогулку завтра днем? Я мог бы показать вам дворцовые сады и каналы.

Иенни Линд улыбнулась и кивнула.

– Спасибо. Я пошла бы с большим удовольствием, если бы вы только сумели найти время. Вы ведь занятой человек, герр Андерсен, – и она протянула ему свою руку для прощания.

По дороге к двери Ханс Кристиан чувствовал, что его ноги едва касаются ковра. Он встретил что-то такое прекрасное, такое необычное, что это видение оставило его равнодушным ко всему остальному. Бурнонвилль открыл дверь, поднимая воротник, готовясь сопротивляться сильному ветру и пыли, забивающейся в ноздри. Но Ханс Кристиан шел с высоко поднятой головой навстречу злому ветру. Песчинки, несомые екаем, могли хлестать по его лицу, забиваться за воротник и в рот. Но ничто не могло нарушить спокойствия его мыслей. Вся его жизнь поэта была бесконечным поиском. Теперь он нашел то, что так отчаянно искал.

В течение последующих двух недель Бурнонвилль часто видел их вместе. Иногда это было в театре, где Ханс Кристиан сидел в партере на неудобных скамьях, наблюдая за ее репетициями на еще менее удобной сцене. Иногда это было в маленьком магазинчике возле рынка, где двое сидели и пили молоко. Когда, наконец-то, скай сначала утихомирился, а потом и вовсе потерял свою силу, они стали ходить гулять в парк, и Иенни находила очень забавным наблюдение за выводком утят.

Все его друзья с беспокойством наблюдали за ним. Они знали, что страдала книга, но надеялись, что это увлечение позволит привести писателя вновь в хорошее расположение духа. Андерсен в состоянии отчаяния был угрозой для всего Копенгагена. Даже король, приглашая Ханса на аудиенции, был вынужден выслушивать пустяковые замечания, которые воспринимал как критику.

Однако те, кто знали Ханса Кристиана хорошо, радовались его новому интересу. Это действительно настоящее чувство, говорили дамы друг другу. Элси и ее последовательницы остались в прошлом всего лишь фантазиями. Что случится, если она не захочет выйти за него замуж? Конечно же она согласится, уверяли одни дамы. Кто посмеет отвергнуть человека с таким знаменитым именем, как у него. И они задумчиво вздыхали, думая о своих собственных дочерях. Но перед ней лежит многообещающая карьера, говорили другие. Неужели она решится бросить ее в тот период, когда все начало налаживаться?

Генриетта слушала, улыбалась и кивала. Это было личным делом Ханса Кристиана. Но она надеялась лишь на одно, чтобы его нежной чувствительности не был нанесен непоправимый ущерб. Гетти едва видела его за эти последние недели, но сегодня по какой-то причине он оказался у ее камина. Около двух часов они старались поддерживать разговор, который не интересовал ни одного из них. Ее вышивание было закончено, и пяльцы лежали на коленях. Спускались сумерки, и скоро придется зажечь свечи, а Ханс Кристиан все еще не перешел к делу.

Гетти понимала, что у него должно быть дело. Он бы не провел целый день вдали от Иенни без веской причины.

Она задумчиво посмотрела на него. Сейчас он был не похож ни на одного Ханса Кристиана, которыми бывал раньше. А их было много. Теперь каждый день его волосы укладывал парикмахер по последней моде, а за костюмами он обращался к самым лучшим портным. Сегодня на нем был светло-серый костюм с огромными бледно-голубыми лацканами, на одном из которых была приколота королевская медаль, сияющая бриллиантами.

Но перемена проявлялась не только во внешности. Он стал более нежным и добрым по отношению к миру, который сейчас относится к нему особенно дружественно. Приступы депрессии ушли в прошлое. В отношении нового водевиля Хейберг высказал самую неприятную критику, с которой Ханс согласился. Мольбек обратился к нему в таких выражениях, которые месяц назад могли бы довести писателя до истерики. Но ничто не нарушало его нынешнего спокойствия. Он слушал, смеялся, как часто советовали ему его друзья, и сразу же забывал об этом. Ничто не могло поколебать его нынешней уверенности.

В дверь просунулась голова Питера. Но Гетти подала ему знак, чтобы он оставил их. Правилом дома стало, что никто не должен вмешиваться в тот момент, когда Гетти успокаивает Андерсена. Питер сам хотел с ней поговорить. Он вышел в коридор и хлопнул дверью.

Звук удара привел Ханса Кристиана в чувства.

– Гетти! – воскликнул он. – Ты должна простить меня! Я здесь сижу уже целый день, погруженный в свои мысли.

Гетти улыбнулась, но ничего не ответила. Отелло, который забежал вместе с Питером, прыгнул к ней на колени и, мурлыкая, свернулся клубочком. Теперь он уже был очень стар и слаб, патриарх с нетвердыми ногами и откушенным ухом.

– Есть одна вещь, которая не дает мне покоя, – произнес он, зажав ладони между коленями и наклоняясь вперед.

Рука, гладившая Отелло, не дрогнула. Он собирался ей сказать. А это означало конец их милых дней у камина. Но она только улыбнулась и сказала:

– Да?

– Это новая сказка, я давно размышляю над ней и так и эдак, но все равно никак не могу переложить ее на бумагу.

Возникла пауза. Гетти ждала, но вскоре поняла, что разговор не продолжится, если она снова не пустит пробный шар.

– Это история о дрозде, наверное? Маленькой птичке, которая прекрасно поет?

– Откуда ты узнала?

– У меня есть глаза, Ханс Кристиан.

– Ты ошибаешься. Это не дрозд. Это соловушка, поющая в ветвях так высоко, что никто не может увидеть ее. Поэты пишут прекрасные стихи о соловьях в лесах под голубыми небесами. Честно говоря, эта птичка захватила воображение одного из поэтов так, что он не мог больше думать ни о чем другом!

Гетти затаила дыхание и удивилась, почему она так ошарашена. Ведь она и рассчитывала, что именно таким образом Ханс преподнесет ей новость, завернутую в аллегории и метафоры.

– А ты когда-нибудь думал о том, что соловушке может захотеться остаться в своих лесах под синим небом? – спросила она, втайне радуясь, что ее голос звучал естественно.

Лицо поэта побледнело.

– Конечно же это приходило мне в голову. Но когда она узнает, как ее голос прогнал смерть от постели Императора, разве она откажется послушать?

– Я не знаю, Ханс Кристиан. Я лишь могу представить, какое это счастье отдать все на свете для такого Императора.

Внезапно он поднялся на ноги и встал возле огня.

– Гетти, ты ведь не веришь, что она любит меня?

– Как я могу что-то сказать, Ханс? Я ведь ни разу с ней не говорила. Я видела ее лишь на сцене и, так же как и все, была очарована ее пением. Но я не знаю ничего о ней как о женщине.

– Она красавица! Ты же можешь увидеть это!

Память Гетти вернулась к тому дню, когда она

присутствовала на первом концерте молодой певицы. На сцену вышла молодая женщина, и по аудитории прошел шепот: «Какая она простушка!» Затем она начала говорить, и все вокруг были очарованы. Ее игра была прекрасна. Только пение превосходило ее артистическое мастерство.

– Она прекрасна, когда поет, – заключила Гетти.

– Но даже когда она не поет, ее красота все еще там. Она спрятана, как у соловушки. Она таится в ее магическом голосе. И в ее глазах, ее прекрасных глазах.

– И они конечно же карие? – с иронией спросила Гетти.

– Да, глубокие карие глаза, цвета осенних листьев. Ну, твои глаза тоже красивые, – добавил он, применяя свое недавно приобретенное чувство такта.

– Только мои синие.

– Такие же синие, как небо. Но это не важно. Я имею в виду… Гетти, ты должна сказать мне, что делать! Ты очень мудра, несмотря на твои годы, к тому же женщины разбираются в таких вещах лучше, чем мужчины!

– В каких вещах? – потребовала Гетти, намереваясь сразу же перейти к делу, а не ходить вокруг да около.

Ханс Кристиан всплеснул перед собой руками, и его лицо внезапно стало серьезным.

– Я и раньше был влюблен, и ты сказала, что это пройдет. Так и случилось. До этого дня я не знал, что такое настоящая любовь. Теперь я могу откровенно сказать, что знаю.

Генриетта кивнула, и он продолжил:

– Возможно, ты помнишь, как в «Дочери болотного царя» отец-аист говорил, что любовь дает жизнь. Когда я писал эти строки, я не осознавал их правоты, но теперь я все понял. Я жив, как никогда раньше.

«И эта великолепная новая жизнь, – подумала Гетти, – в ее руках. Она может убить или возродить ее». – И девушка так сильно сжала ухо Отелло, что тот запищал.

– Она любит меня, Гетти. Я знаю. Я бы не чувствовал к ней того, что испытываю сейчас, если бы не получал ответа. Цветок не растет без солнца. Только фиалки, но они вянут при первом морозе.

Ухо Отелло пострадало еще раз. Он куснул свою хозяйку за большой палец руки и спрыгнул на пол.

– Ее ангажемент закончен, и она возвращается в Стокгольм. Она уезжает сегодня вечером! Я не могу позволить ей уехать, не поговорив с ней!

– Тогда почему… – начала Гетти.

– О-о! Я столько раз пытался! – воскликнул Ханс. В его голосе зазвучал голос нетерпеливого прежнего Андерсена. – Но каждый раз что-нибудь происходило. Один раз, когда я читал ей «Снежную королеву», она расплакалась и сказала, что это было прекрасно. Я уже был готов ей сказать, но в этот момент пришла жена бургомистра.

Его слушательница с пониманием покачала головой.

– Затем возможность представилась еще раз, когда мы гуляли в парке и она сказала, что птицы кажутся ей такими холодными и бездомными. Тогда я сказал ей, что они не более бездомные, чем я. И это было хорошее начало. Но в этот момент прогремел гром, и мы были вынуждены убежать в поисках укрытия. А вот теперь она уезжает!

– Ханс, а тебе не кажется, что вместо того, чтобы находиться здесь, ты должен был провести этот день с ней? Ты вполне мог бы выгадать момент, чтобы остаться с ней наедине. Ей не потребуется много времени, чтобы сказать «да».

– Я не могу просто взять и выпалить ей это, Гетти, – запротестовал Ханс Кристиан, начиная как обычно мерить комнату шагами. – К тому же ее дом будет наполнен посетителями, пришедшими попрощаться с ней. Ты даже не понимаешь, в каком ужасном положении я оказался! Я не могу ни писать, ни заниматься чем-либо другим. Она занимает все мои мысли. Если я не объяснюсь с ней, я буду абсолютно бесполезен, пока снова не увижу ее!

Гетти поднялась на ноги.

– Тогда ты должен найти время! Иди к ней прямо сейчас и пригласи на ужин. Вместе с тобой я пошлю ей записку с приглашением. А после ужина ты сможешь поговорить с ней столько времени, сколько тебе нужно.

Ханс схватил ее за руку и вцепился в нее как утопающий.

– Гетти, ты не можешь! Я не осмелюсь! Нет, нет, нет! Оставь меня! Ты очень добра, но я не могу!

– Почему нет? – удивленно спросила Генриетта.

– Потому что, – он в отчаянии отвернулся, – потому что я не могу сделать ей предложения.

– Ханс Кристиан, ты ведешь себя, как глупый маленький ребенок! Ты же говоришь, что не сможешь найти покоя до тех пор, пока не будешь знать о ее чувствах к тебе. И все же ты не можешь говорить. Ты боишься Иенни Линд только потому, что она знаменита? А ты забыл, что ты тоже знаменит?

Ответа не было долгое время. Наконец Ханс покачал головой.

– Величие сохраняется лишь недолгое время. Если бы я был богат и красив, тогда совсем другое дело. Но в глубине сердца я понимаю, что она не может любить меня таким, какой я есть.

Глаза Гетти загорелись яростным светом.

– Если для нее большее значение имеет внешность и богатство, то она недостойна тебя!

– Не говори этого! Иенни милая и хорошая!

– Ты зарабатываешь достаточно денег. А что касается красоты, то ты прекрасен внутри.

– Но она такая красивая, – воскликнул Ханс Кристиан, заламывая руки.

– Ты так думаешь только потому, что влюблен в нее. На самом деле у Иенни Линд очень простенькая внешность.

– Как ты можешь говорить это. Она прекрасна!

– Только тогда, когда поет, – настаивала Гетти. Она стояла у камина спиной к огню. – Но для тебя она прекрасна, так и должно быть.

– Значит, ты считаешь, что если она меня любит, то не замечает ни моего большого носа, ни моей тонкой шеи, ни моей безобразной неуклюжести?

– Я думаю, что ты прав.

Ханс подошел и встал рядом с ней.

– Но интересно, если я не безобразен в ее глазах, почему я чувствую себя таким неуклюжим рядом с ней?

– Ты не неуклюжий и не безобразный, – тихо произнесла Гетти, глядя на лепестки огня.

Ханс Кристиан улыбнулся:

– Ты заставляешь меня считать себя красивым. Только рядом с тобой я чувствую себя принцем из одной из своих сказок. Мы всегда счастливы, когда вместе, не правда ли, Гетти?

– Очень счастливы! – Слова были произнесены так тихо, что их можно было принять за дуновение ветерка.

Ханс Кристиан посмотрел на нее с высоты своего роста. Он часто видел Гетти, но никогда по-настоящему не всматривался в нее. Она казалась такой маленькой и дорогой сегодня, ее голова едва ли доходила до кармана на его пиджаке.

– Гетти, скажи мне, ты по-настоящему счастлива, живя здесь вместе с отцом и братьями?

– Я вполне довольна, – ответила она, но ее щеки покрыл легкий румянец.

Ханс Кристиан был в замешательстве.

– А разве это не одно и то же?

– Нет, счастье – это категория полная и законченная. А быть довольной означает быть удовлетворенной тем, что у тебя есть, потому что то, что ты хочешь, тебе недостижимо.

И она отошла в сторону, чтобы скрыть красноту своих щек.

– Гетти, дорогая, чего ты не можешь достигнуть? Скажи мне. Если это в моих силах, то я достану это для тебя.

Но, должно быть, она не слышала его слов. Она открыла окно навстречу вечерним сумеркам, и ее голос зазвучал радостно, когда она позвала его.

– Смотри, вот и мой голубь прилетел за своим ужином! Он похож на маленький корабль с парусами, натянутыми по ветру!

Ханс подыграл ее настроению и, обращаясь к голубю, произнес:

– Как у вас дела, герр? Как поживает твое семейство?

Гетти рассмеялась:

– Его жена такое маленькое простенькое создание. Ты бы только видел ее. Но он ее очень сильно любит.

– Что ты знаешь о любви, Гетти? – спросил он, наполовину продолжая играть, прислонившись к окну рядом с ней.

Генриетта посмотрела на него прямым взглядом.

– Возможно, больше, чем ты.

– Тогда что такое любовь?

Она крошила хлеб на подоконник слегка подрагивавшими пальцами, но Ханс не заметил этого, потому что голос звучал по-прежнему спокойно, когда девушка продолжила:

– Это самое всеобъемлющее и в то же время самое личное чувство на свете. Это голос чайника, поющего на огне, это теплота, которая согревает тебя в холод, это свет, который приходит к тебе через тьму.

– Пение, теплота, свет. Это все, Гетти?

– Нет. Это мужество, и постоянство, и терпение, так как любовь никогда не устает от ожидания. Даже если так должно случиться, что ты никогда не придешь, она все равно будет ждать.

Ханс Кристиан с любопытством смотрел на Гетти. Он понимал, что сейчас перед ним стоит женщина, в которой есть что-то, о чем он раньше и не догадывался.

– Откуда ты так много знаешь?

– Я всегда это знала.

– Я не понимаю, – Ханс Кристиан не мог найти слов. – Я чувствую, что должен понять, и все равно не могу.

Гетти покачала головой и улыбнулась:

– Конечно же ты не понимаешь. Мой голубь единственный, кто знает это, но он никогда не скажет. Ешь свои крошки, герр голубь! И не гордись так! Крошки тоже неплохо, когда больше ничего нет!

Она высыпала остатки и вернулась к камину.

– Пожалуйста, Ханс Кристиан, закрой окно. Как глупо было с нашей стороны так долго держать его открытым. Комната просто заледенела!

Гетти начала подкладывать поленья в камин, и Ханс стал помогать ей. Он чувствовал, что должен был что-то сказать ей, но не мог ничего придумать. Его мысли были заняты своим предстоящим визитом, поэтому, когда Гетти предложила ему остаться на ужин, он отказался. Он уже твердо решил, что этим вечером, независимо от того, будут ли там посторонние или нет, он поговорит с Иенни.

Даже не вспомнив, наступило ли время ужина или нет, он отправился домой, привел себя в порядок и поспешил в гостиницу к Иенни.

XXXI

Когда я задумчиво стоял и смотрел сквозь облака, мне показалось, что луна улыбнулась мне; улыбнулась лишь на мгновение, а затем она вновь спряталась. И все же это было приветствие, дружеское приветствие луны.

«То, что видела луна»

Комнаты Иенни Линд были заполнены смеющимися, веселыми поклонниками. Они заняли диван и все стулья. Много молодых мужчин толпились у стен и на середине комнаты. Как только появился Андерсен, они сразу же обступили знаменитость. Но на этот раз поэт совсем не был польщен всеобщим вниманием. В то время как он отвечал на их приветствия и похвалы, его мысли витали абсолютно в другом месте. Через полчаса мучений Иенни пришла к нему на помощь. Вместе с ним она подошла к двери, и они вышли в холл. Там тоже было полно праздношатающихся людей, но по крайней мере здесь можно было поговорить тихим голосом, не боясь быть услышанными.

– Прощу прощения, что не сумел появиться раньше! – произнес Ханс, теребя в руках свою шляпу, словно пытаясь найти в ней изъян. – Я должен был прийти еще с утра.

– Целый день было одно и то же, – вздохнула Иенни абсолютно искренне. – После всего этого долгое и утомительное путешествие мне кажется просто отдыхом!

– Пойдемте со мной сейчас к пекарю за булочками, – внезапно предложил Ханс.

Иенни рассмеялась:

– Мне бы этого очень хотелось! Но это будет невежливо. Вы были ко мне так добры, Ханс Кристиан. Вы уделяли мне столько много времени. Если бы не вы, я бы, наверное, умерла со скуки.

– А я… Я боюсь умереть от одиночества, когда вы уедете! – вырвалось у Ханса. Не так нужно было начинать, он это знал, но у него было слишком мало времени.

– Дорогой Ханс, – Иенни сжала его руку. – Но мы же скоро вновь увидимся. Я буду в Дрездене к Рождеству, и, если ваше путешествие приведет вас туда, мы непременно увидимся.

Лицо Ханса Кристиана засияло от радости. Ему ничего не придется говорить сейчас!

– Да, я тоже хотел провести Рождество в Дрездене! – воскликнул он. И это было чистой правдой. Еще до того, как Иенни известила его о своих намерениях, он запланировал эту поездку. – У меня там много друзей: графиня Бюст и ее муж, великий герцог Карл Александр. Это будут великолепные праздники!

Иенни улыбнулась и протянула ему свою руку.

– Тогда увидимся на Рождество. До встречи!

Как мило с ее стороны сказать до встречи! Ханс

сжал ее руку. Он не мог поцеловать ее, так как в их сторону шли бургомистр и его жена.

– До встречи, – только и успел прошептать он, прежде чем внимание актрисы переключилось на новых собеседников.

Ханс Кристиан быстро удалился, и жена бургомистра видела, как он направился в сторону двери. Теперь она может рассказать своим друзьям, что действительно было что-то в этом романе, что привлекало внимание всего Копенгагена. Разве она не видела, как великий Андерсен держал ее руку, а глаза певицы светились от счастья?

Но если бы жена бургомистра знала, о чем в тот момент думал Ханс, она была бы разочарована. В данный момент его мысли занимали совсем другие вещи. Иенни практически пригласила его провести с ней Рождество в Дрездене. Значит, по крайней мере, она хотела увидеть его еще раз. А это уже было кое-что!

Он понесся домой, извлек рукопись, которая вот уже несколько дней лежала без дела, и приступил к работе. Его свеча горела до поздней ночи.

XXXII

– Теперь я полечу в теплые края! – сказала Снежная королева.

И она улетела, а Кай остался сидеть совсем один в огромной пустынной зале. Он смотрел на свои игрушки из кусочков льда и все думал, думал, так, что в голове у него затрещало. Он сидел на одном месте такой бледный и неподвижный, словно неживой.

«Снежная королева»

Графиня любила розовый цвет. Будучи женой великого герцога Карла Александра, она могла себе позволить исполнения любой прихоти, поэтому ее гостиная вся утопала в розовом цвете. Стены, подушки инкрустированных кресел и даже плиты камина были отделаны розовым. Под потолком располагались купидоны, а в те редкие дни, когда графиня не давала балов, пол был устлан кремового цвета ковром с розовыми цветами. Сегодня ковер отсутствовал. В одном углу комнаты одетый в черный пиджак господин показывал нарядным дамам фигуры полонеза под аккомпанемент струнных музыкальных инструментов.

Для Андерсена, стоящего в стороне, это было великолепное зрелище. Мелодия полонеза Мейербера звучала мягко и чарующе. Она манила и пыталась заставить отбросить в сторону всякую осторожность и закружиться по комнате, не обращая внимания на то зрелище, которое он мог произвести на присутствующих. В свете канделябров дамы казались ангелами.

А Иенни, Иенни была просто божественна. Она танцевала словно фея. Если бы он только осмелился пригласить ее на танец!

Иенни поймала его взгляд и улыбнулась. Возможно, она была удивлена, почему он не танцует с ней. Она могла бы пригласить его, но это бы вызвало всеобщее смущение. Графиня и Мейербер кружились в середине комнаты.

– Идите и посидите с нами, Ханс Кристиан! – воскликнула она, обмахиваясь своим розовым веером. Я просто задыхаюсь, и герр Мейербер тоже устал танцевать свой полонез.

Ханс с благодарностью присоединился к ним.

– Я чувствовал себя брошенным, – с улыбкой произнес он. – Ирония судьбы: я так люблю танцевать, а должен сидеть и наблюдать.

– Если вы хотите, то можете танцевать, – весело ответила графиня, падая в одно из розовых кресел. – Я приказываю вам пригласить меня на следующий танец!

– Графиня, я должен отклонить эту честь! – ответил Ханс с улыбкой, но с твердостью в голосе. – Даже королева Дании приняла мои извинения, если вы помните.

Мейербер сел рядом, сложив руки на груди, негромко напевая мелодию. Он считал, что чрезмерные похвальбы Андерсена о его знакомствах с сильными мира сего граничили с глупостью. Он ведь ничего не знал о той тропинке, которая привела последнего из птичьего двора к лебединому озеру. На руке поэта сверкало кольцо, подаренное ему герцогом Ольденбургским, на лацкане пиджака переливалась бриллиантовая награда датского короля, а рядом с ней медаль Красного орла третьей степени от короля Пруссии. Мейербер придирчиво осмотрел писателя. Конечно же, наличие подобных регалий вполне соответствовало торжественности события.

Однако он считал весьма неприличным то, что Андерсен никогда не упускал случая в красках объяснить происхождение каждого из почетных даров.

Но если на Мейербера это не произвело никакого впечатления, то графиня, наоборот, была очень заинтересована.

– Какое разочарование для дам! – произнесла она.

– Но лучше разочарование, чем обман чувств!

– Именно такие слова сказала мне сегодня фрекен Линд, – вставил Мейербер, удобно вытягивая перед собой ноги. – Бог мой, мне кажется, что я слишком стар для танцев!

– Расскажите нам о Иенни Линд, – потребовала графиня, краешком глаза наблюдая за Хансом. – Она еще не решилась петь в Берлине?

Композитор печально покачал своей головой.

– В конце концов, мне удалось ее переубедить, но у нее слишком много опасений. Я не понимаю этого. Фрейлейн Линд обладает такой волшебной силой как певица и как актриса, что ей не нужно бояться публики. И все же она сомневается даже сейчас, когда уже дала согласие.

– То же самое было в Копенгагене, – произнес Ханс Кристиан. Его лицо засияло. Так было всякий раз при упоминании Иенни. – У нее великолепный дар. На свете больше не будет подобной певицы. И все же она стесняется тех симпатий, которые вызывает ее искусство. Я не раз говорил ей, что она способна достичь большего. Но фрекен Линд боится потерять то, что уже приобрела. Отсутствие веры в людей может лишить ее самого прекрасного в жизни – дружбы.

Графиня наблюдала за фигурой певицы в белом платье, так ритмично кружившейся в танце, словно она сама была частью музыки.

– Она очень молода. Возможно, с годами Иенни поймет, что искренность встречается не так редко, как она думает.

– Ну что же. На время дело улажено, – вмешался Мейербер. – Андерсен, вы должны поддержать меня, а то я боюсь, что она передумает. Мы уже назначили дату премьеры новой оперы, и если она вдруг откажется в последний момент, то мы понесем большие убытки.

– Какие вы важные! – воскликнул великий герцог, стоя в дверях и одаривая присутствующих своей блистательной улыбкой, такой же яркой, как и медали у него на груди. – Без сомнения, вы обсуждаете вопросы огромной важности для мира искусства. Этот полонез великолепен, Мейербер. Когда вы напишете мне еще один?

Оба мужчины поднялись.

– Когда я закончу свою оперу, ваша светлость, – ответил Мейербер. – Я не могу себе позволить отрываться от нее ради других произведений.

– Как мне жаль вас, бедных рабов гения! Я рад, что у меня нет никаких талантов, – легкомысленно ответил герцог.

– Зелен виноград! – с улыбкой воскликнула графиня, и, поднимаясь на ноги, тут же перешла на другой тон: – Дорогой, вы не танцевали со мной целый вечер.

– Сначала пусть Мейербер сыграет для нас, – потребовал герцог. – Не пытайтесь избежать этого под предлогом, что ваши ноги болят. Я провожу вас к пианино и буду стоять рядом, пока вы играете. Никаких оправданий не принимается!

Мейербер устало улыбнулся, но ничего нельзя было поделать. Молодому великому герцогу Ольденбургскому никто ни в чем не мог отказывать. Графиня было направилась к двери, но Андерсен остановил ее:

– Графиня, могу ли я попросить вас.

– Конечно, Ханс Кристиан. В чем дело?

Ханс нервно потирал свои руки.

– Это очень личное, но мне действительно нужен ваш совет. Понимаете, дома у меня есть одна молодая дама, которая всегда мне помогает в подобные минуты, и без нее я чувствую себя очень неуверенно.

Графиня вернулась в любимое кресло и подвинулась так, чтобы освободить место для Ханса Кристиана.

– Я буду счастлива стать вашим советником. Дело касается Иенни, не так ли? Она такое милое дитя.

Ханс запаниковал от смущения.

– Но как вы узнали? Я никому не говорил об этом.

Дама рассмеялась и несильно стукнула его своим веером.

– Может быть, я умею читать мысли! Многие женщины могут это.

– В таком случае Иенни должна знать, что я хочу ей сказать! – Ханс Кристиан схватил графиню за руку, и она почувствовала, как он дрожит. – Но это невозможно. Она ведет себя со мной слишком обыденно.

Графиня осторожно освободила свою руку и начала обмахиваться веером.

– Это ничего не значит. Я надеюсь, вы не рассчитывали на то, что дама ее положения будет всем показывать свои чувства.

– Значит, вы думаете, что я ее интересую?

– А разве с тех пор, как вы находитесь в Дрездене, она не ходит с вами повсюду?

– Да. И на рождественскую ночь она приготовила для меня елку и подарила кусок мыла в форме сырной головы. Я уверен, что подобные вещи она делает далеко не для каждого.

Графиня с серьезным видом покачала головой. Бедный Андерсен, он такой честный. Но сейчас он слишком удручен.

– Возможно, она с помощью куска мыла хотела сказать, что ее привязанность в любой момент может исчезнуть, превратиться в мыльные пузыри, – продолжал говорить Ханс Кристиан.

Веселый смех графини наполнил маленькую комнату.

– Как глупо! Вы не должны во всем искать потаенного смысла. Иенни добра к вам, вот и все. И кусок мыла означает лишь кусок мыла и ничего более.

Взгляд Ханса Кристиана был прикован к дверям. В нем смешались страх и в то же время восхищение. Графиня повернулась. В направлении их, шурша своими белыми юбками, шла Иенни, запыхавшаяся после танца.

– Графиня, не оставляйте меня, – взмолился он, побледнев.

Но графиня сделала вид, что не слышала его слов. Она встала и направилась к двери.

– Идите сюда, Иенни. Не могли бы вы развлечь нашего почетного гостя несколько минут? Если я его оставлю одного, он сразу же спрячется в угол, а этого себе не может позволить ни одна хозяйка. А я просто должна вернуться к другим гостям!

Графиня исчезла, как только закончила фразу. Молясь про себя, Ханс приготовился к своему испытанию. Он низко поклонился и официально произнес:

– Не желаете ли присесть?

Иенни весело покачала головой.

– Нет, диваны предназначены для пожилых дам. Снова звучит полонез. Вы должны потанцевать со мной, Ханс. Я чувствовала себя проигнорированной, потому что вы ни разу не пригласили меня.

Она взяла его за руку и попыталась вовлечь в круг танца, но вместо этого ему удалось отвести ее в небольшой альков к широкому окну, выходящему в сад. От гостей их отделяли плотные занавески, а сияние белого снега под луной создавало неповторимую атмосферу. Иенни присела на широкий подоконник, очарованная открывшейся перед ними картиной. Дома располагались так, словно их раскидала рука какого-то великана. Шпили церквей вздымались к звездам, а в некоторых окнах мерцали огоньки свеч. Позади в гостиной играла музыка, но плотные занавески превращали ее в далекую серенаду.