Текст книги "Полет лебедя"

Автор книги: Маргарет Энн Хаббард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Голова вновь кивнула.

– Ты знаешь, что уже многого добился. Лорд-канцлер остановил тебя на улице, чтобы поздравить, и величайшие поэты Дании обратили на тебя внимание. Они верят в тебя, Ханс Кристиан. Они знают, что у тебя большая душа, большое сердце и большой ум. С помощью этого ты сможешь преодолеть любые невзгоды, которые только выпадают на долю человека. Но для тебя слишком важны всякие мелочи. Ты позволяешь им вырастать как кошмарам из снов до тех пор, пока они не станут больше, чем ты сам. Это неправильно, Ханс.

Мужчина поднял голову, его глаза были красными от слез, а огромный нос выглядел совершенно безобразным.

– Генриетта, ты не можешь говорить, что это мелочь! Вся моя жизнь изменилась из-за нее!

– Я так не думаю, – просто ответила девушка. – Раньше ты не знал, что такое любовь, а теперь ты знаешь. То, что произошло с тобой, это не перемена, а улучшение. Если ты хочешь писать о грустных вещах, то должен пережить их сам. Ты не мог написать о Ютландии до тех пор, пока не побывал там. И ты не можешь заставлять своих героев влюбляться, пока сам не испытаешь любви.

– Конечно же нет.

– Поэтому ты должен быть сильным и мужественным, смотреть вперед, а не назад, и говорить себе, что все, чтобы не произошло, к лучшему. Тогда ты помчишься прямо к своей цели, а не упадешь с неба, когда одно крыло твое подбито. Используй оба крыла для славного полета.

Они смотрели друг другу прямо в глаза, две молодые души, полные энтузиазма и доверия. Внезапно в голову Ханса пришла странная мысль.

– Гетти, – медленно произнес он, – почему ты намного мудрее меня?

Лицо девушки вспыхнуло, но это не был отблеск пламени из камина.

– Может быть, потому, что я женщина, – мягко ответила она. – Женщины и кошки очень мудры, разве ты этого не знал?

Смех Ханса прозвучал по-детски весело и чистосердечно. Гетти присоединилась к нему. На время кризис был преодолен.

– Вот твой сандвич, а я сейчас налью кофе, – воскликнула она, вскакивая на ноги, радуясь от всего сердца тому, что их дружба была восстановлена.

Ханс Кристиан откусил кусочек сандвича. Он был сильно голоден и походил на больного, к которому только что вернулся аппетит. Гетти взяла свою чашку кофе и села рядом с ним у огня.

– Мы должны окрестить нового жильца, – сказала она. – У него должно быть очень особенное имя, ведь он появился в моем доме в такой знаменательный день.

– Назови его Сиротой, – предложил Ханс и потянулся за другим сандвичем. – Я нашел его, когда он бродил под дождем, как и я сам.

– Да, но мне будет грустно каждый раз, когда я буду называть его по имени. Это будет напоминать мне о том, каким несчастным он выглядел, когда ты мне его принес.

– Не нужно так переживать. Маленький попрошайка сможет за себя постоять. – И Ханс Кристиан показал ей длинные красные полоски на своей руке там, где прошли маленькие коготки.

– Ханс, ты должен позволить мне тебя перевязать! – воскликнула Гетти.

– Нет, не надо. Мне даже не больно.

– Тогда я дам ему самое воинственное на свете имя, – решила Гетти. – В один прекрасный день я с ним расквитаюсь. Ты должен помочь мне придумать.

Но Ханс был слишком занят сандвичем, чтобы придумывать имя котенку. Но Генриетте помощь не понадобилась.

– Я знаю. Мы назовем его Отелло. Это был воин мавр. Мой отец сейчас переводит про него пьесу. Здравствуй, Отелло.

Она положила руку на голову спящего котенка. Немедленно он вскочил, выгнул спину и зашипел. Гетти и Ханс рассмеялись.

Сандвичи уже закончились, когда Ханс опустил руку в карман и достал из него измятую бумагу, на которой буквы были смазаны из-за долгого соседства с носовым платком в том же самом кармане.

– Гетти, я написал о тебе небольшую сказку. Я имею в виду…

Ханс Кристиан осекся и посмотрел на умирающую от любопытства девушку. Как только он мог написать о чрезмерной чувствительности Генриетты, когда подобное заявление могло вновь привести к ссоре.

Девушка с улыбкой протянула руку.

– Может, ты дашь мне прочитать, Ханс Кристиан.

Он неохотно отдал ей листок.

Принц повсюду искал настоящую принцессу, но не мог найти. Однажды дождливой ночью в дверь замка постучала незнакомка и попросила дать ей убежище. Она заявила, что является настоящей принцессой, хотя ее нищенский наряд говорил совсем об обратном. Хитрая старая королева положила единственную маленькую горошину на дощатый настил кровати, а сверху двадцать матрасов и двадцать пуховых покрывал. Она предложила принцессе провести ночь на этой кровати. С утра принцесса была мрачна и все ее тело болело.

– Бог знает что было в кровати! Я всю ночь не сомкнула глаз! Я лежала на чем-то таком твердом, что мое тело теперь в синяках! Просто ужасно!

Тогда принц понял, что только настоящая принцесса может быть такой неженкой, и женился на ней. А горошина была отправлена в музей, где она и лежит по сей день, если только птицы не склевали ее.

Гетти засияла.

– Ханс Кристиан, это самая лучшая история, когда-либо написанная тобой! – воскликнула она.

Он был готов уже запротестовать, но она перебила его:

– Ты не согласишься со мной! Возможно, и никто другой не согласится! Но это настоящая сказка! Ты должен написать целую книгу таких историй! Дети ее мгновенно раскупят.

Энтузиазм девушки был заразительным, и Ханс забыл о своей уязвленной гордости. Когда раздался стук в дверь и в комнату вошел Питер, двое молодых людей энергично строили планы на будущее.

– Вот она. О, как дела, Андерсен? – Питер замер на пороге комнаты. – Где ты был все это время?

Сестра вскочила на ноги и выхватила книгу из рук брата.

– Мы просмотрим ее попозже, – сказала она. – Побегу наверх и спрошу у матери, можно ли Хансу остаться на ужин. А ты, Питер, пока развлеки чем-нибудь нашего гостя.

И она покинула комнату вместе с книгой, зажатой под мышкой.

– Кто-то из наших поэтов написал что-то новенькое? – нетерпеливо спросил Ханс.

– О, просто кое-что хотела посмотреть Гетти, – ответил Питер. Он знал, что сестра не хотела бы, чтобы он об этом говорил с Хансом, поэтому решил перевести разговор на другую тему.

– Что ты делал последние несколько недель? Нам тебя не хватало.

Питеру удалось вовлечь Ханса Кристиана в дискуссию о «Фантазиях», и вопрос о книге на время был забыт. Только несколькими часами позже, когда молодой человек возвращался домой, ему пришло в голову, что никто так и не показал ему книгу. Он спросит об этом Генриетту завтра, и она ему все расскажет.

XXIV

– Ну, как дела? – спросила Тень.

– Увы, – отвечал ученый. – Я пишу об истине, добре и красоте, а никому до этого нет дела. Я просто в отчаянии. Меня это так огорчает!

– А меня нет, – сказала Тень. – Поэтому я все толстею, а это самое главное! Да, не умеете вы жить на свете. Еще заболеете, пожалуй. Вам надо попутешествовать!

«Тень»

– Не стоит принимать это близко к сердцу, – сказала Гетти, когда Ханс Кристиан прочитал новую книгу, которая оказалась критикой Эленшлегера и всех его современников. Несмотря на то что автор был неизвестен, она не становилась менее обидной.

– Неважно, кто написал ее, главное, что он думает, что ты заслуживаешь его внимания. Это комплимент! Он даже называет тебя лидером молодых романтиков!

– Великолепное произведение, – таков был вердикт Эдварда Коллина. – Очень разумно со стороны автора, кто бы он ни был, спрятаться за знаменитым именем нашего покойного Йенса Баггесена! Критика, которая, как считают, пошла от первого человека из рая, на самом деле является нововведением. Ты должен быть благодарен, что тебя включили в число критикуемых, Андерсен!

– Отнесись к этому разумно, – посоветовал старый Йонас Коллин, который прекрасно понимал, какая депрессия охватила Ханса Кристиана. – Баггесен был последним из классиков. Ты, Эленшлегер, и все остальные принадлежите к новой группе романтиков. Вполне естественно, что тот, кто поддерживает взгляды Баггесена, недобро посмотрит на тебя. Не позволяй ему причинить тебе боль. Эленшлегеру здесь досталось еще больше, чем тебе, но я не думаю, что его это сильно волнует.

Все друзья советовали Хансу Кристиану не принимать подобную критику близко к сердцу, но как он мог это сделать, когда критика с ужасающей проницательностью нанесла удар по самому больному и уязвимому месту, по самому ненавистному времени в его жизни, дням, проведенным в школе в Слагельсе. Если бы в те дни, говорил Призрак, а именно так подписался автор книги, Андерсен относился к своей грамматике хотя бы с половиной того безразличия, с которым он к ней сейчас относится, то он бы мог стать первым учеником в классе. В книге было еще много чего сказано. Но именно это задело его сильнее всего.

– Я всем сердцем жажду смерти! – сказал он Эдварду. – Я устал от жизни. Какие великие вещи остались для меня в этом мире?

Эдвард был не в состоянии найти удовлетворительного ответа. И никто не мог. Перспектива писать вновь, чтобы дать благодатную почву для критиков, совсем не привлекала молодого автора. «Фантазии и эскизы» были закончены, но Ханс не торопился их печатать. Он не мог заставить себя столкнуться с бурей комментариев, которые неизбежно последуют после публикации его книги.

Сегодня Эдвард, без сомнения, вновь будет уговаривать его, и, возможно, он и даст свое неохотное согласие послать свое новорожденное дитя на гильотину. А в конце концов, почему бы и нет? Он никогда больше не напишет ни одной строчки.

Медленно он брел в ночи. В этот вечер дома у Коллинов должно было состояться собрание. Он не хотел присутствовать, но старый Йонас настоял. Он сказал, что Андерсен не должен отгораживать себя от общества. Ведь этого не делал ни Эленшлегер, ни полдюжины других писателей, которые попали под горячую руку анонима. Он должен быть мужественным и высоко держать голову.

Ханс Кристиан дошел до дома, но не стал заходить, а двинулся вдоль канала. В воздухе пахло снегом. Зима была холодная, но отсутствовал обычный морозный туман. Ханс долго стоял и смотрел на гавань, где в темной тишине, подобно пальцам, поднимались мачты кораблей. Развернувшись, он уперся взглядом в шпили и пикообразные башни церквей, каждая из которых казалась ему символом пера, готового упасть на его «Фантазии» и разнести их в пух и прах. Ханса стала бить дрожь, и он повыше поднял воротник.

Было уже поздно, когда он наконец-то достиг дома Коллина. Вся компания уже собралась. Гости сидели за столом, беседовали, смеялись, но, когда Луиза Коллин, дочь хозяина, провела Ханса в комнату, разговоры мгновенно замерли. Вот он молодой поэт, говорили все, которого разгромил Призрак. Что он скажет своим друзьям? Дамы поправляли свои юбки, незаметно толкая друг друга, а джентльмены поспешили закончить свои споры, чтобы взглянуть на вновь прибывшего.

Ханс улыбнулся и поклонился, изо всех сил стараясь выглядеть грациозно. По крайней мере, он был одет соответственно случаю. Ему не нужно было больше, как когда-то, скрываться за занавесками из-за своего пиджака. Но теперь ему хотелось спрятаться от пристальных глаз собравшихся, которые хотели проверить, насколько чувствительным был молодой писатель. Увы! Он не мог от них убежать. Рука Луизы лежала на его руке. Девушка подвела его к группе дам, в которой до этого находилась, и усадила среди них.

В комнате возобновились разговоры. Но люди едва понимали, о чем шла речь, так как их уши были прикованы к одному лицу. Каждая из сидящих рядом с Хансом Кристианом дам безуспешно старалась придумать, как начать разговор.

– Вы были в Ютландии прошлым летом, не правда ли, герр Андерсен? – в конце концов, выдала одна из них.

Ханс кивнул и улыбнулся. Он краем глаза заметил Генриетту, сидящую вместе со своей матерью и другими пожилыми дамами. Ее присутствие придало ему уверенности. Он уже был способен управлять своим голосом, поэтому ответил очень вежливо.

– Пожалуйста, расскажите нам об этом, – сделала попытку другая. – Или, возможно, скоро мы об этом прочитаем?

Ханс Кристиан заколебался.

– Возможно.

– Это новая книга прозы, герр Андерсен?

– Я надеюсь, что это поэзия!

– Когда она появится? Я должна купить ее немедленно, как только она выйдет из-под печатного станка!

Ханс решил, что, пожалуй, их голоса звучат искренне и заинтересованно.

– Я написал книгу фантазий и эскизов. Я долго думал, публиковать ее или нет. Кажется, что Дании на время хватит романтизма.

Возникла неловкая пауза. Дамы умирали от желания спросить его, как он отреагировал на критику по поводу его творчества, но боялись сделать это в присутствии Луизы. Она бы не одобрила их касательства запретного вопроса.

– Вы не сможете с нами так поступить! – неожиданно высказалась одна молодая дама и лукаво посмотрела на Ханса Кристиана. – Это равносильно тому, что солнце откажется светить, потому что с моря пришел туман.

Остальные дамы высказали единогласное одобрение.

Бедный Ханс, соскучившийся по поддержке и одобрению, потонул в теплоте их интереса. Он не видел в этом ничего унизительного. Но Луиза неловко поерзала в своем кресле и начала посылать призывные взгляды своему брату, сидящему возле камина. Эдвард встал, как бы случайно направился в их сторону и встал рядом с креслом Ханса Кристиана.

Дамы его не заметили. Они пытались добавить все, что могли, к хитрым словам уже высказавшейся Коры, поэтому, когда она произнесла:

– Герр Андерсен, не будете ли вы столь любезны и не зачитаете ли нам небольшой кусочек из своих «Фантазий», – все дружно поддержали ее.

Ханс Кристиан засиял. Как добры были дамы! Он уже открыл рот, чтобы ответить согласием, но на его плечо легла рука Эдварда.

– Ты не должен читать им, – прошептал он ему на ухо. – Определенно не должен. Если ты сделаешь это, я уйду из комнаты.

Лицо Ханса болезненно исказилось. Почему Эдвард вмешивается в то, что его не касается? И что предосудительного в том, если он прочитает несколько стихотворений из нового сборника? Это было непростительно! Ханс Кристиан уже собирался упрекнуть его, но молодой Коллин бросил на него такой твердый взгляд, что он поник.

– Извините меня, пожалуйста, – пробормотал он дамам и поднялся. Он оказался в замешательстве. Как только у него появится возможность, он сбежит отсюда.

Ханс Кристиан был уже почти у двери, когда солидный господин, священник одной из небольших церквей Копенгагена, остановил его жестом руки.

– Андерсен, подождите, пожалуйста. Я давно хотел поговорить с вами. Пожалуйста, подойдите сюда.

Ханс посмотрел по сторонам, пытаясь найти Эдварда, который спасет его от этой напасти, но тот уже отошел к другой группе гостей и был вне поля слышимости. Ханс Кристиан сел на край кресла и приготовился слушать священника.

– Андерсен, в вас есть задатки поэта, – заявил тот и вынул из кармана потертую копию «Путешествия пешком». – Я очень внимательно прочитал ее и, несмотря на то, что ваши мысли заслуживают уважения, не могу не отметить, что возможно ожидать большего в отношении грамматики от человека, который посещал частную школу на королевские средства.

По лицу Ханса Кристиана скользнула болезненная улыбка. В тот же момент он подумал, приходилось ли другим королевским стипендиатам подвергаться унижению из-за своей грамматики. Но он ничего не сказал. Он посчитал, что молчание будет самым лучшим способом обращения с этим самозваным критиком, которому так не терпелось высказать горькую правду и уберечь его от порочной хвальбы.

– У меня нет поэтического дара, – неожиданно вставил священник. – Но я старше вас и знаю, что нужно публике. Я надеялся на подобную возможность. Я хотел бы обсудить кое-что более тщательно.

С этими словами он открыл книгу на одной из длинных поэм и стал читать ее медленно строчка за строчкой: он ставил запятые не в том месте, а построение предложений могло довести до слез кого угодно. А глаголы? Ханс просто потерял дар речи, не зная, что возразить столь необыкновенному критику.

Группа заинтересованных мужчин и дам присоединилась послушать. Поначалу это казалось забавным, но к концу чтения не осталось ни одного человека, который бы не считал, что к Андерсену относятся несправедливо. Дамы что-то шептали. Мужчины бросали гневные взгляды. Но никто не осмеливался перебить священника.

– Посмотрите вот сюда! Вы написали слово «собака» с маленькой буквы, когда здесь определенно требуется заглавная. Как вы можете терпеть в себе такое безразличие к грамматике? – воскликнул критик, нетерпеливо откладывая книгу.

Ханс посчитал, что не стоило объяснять, что ошибка была допущена печатником. Вместо этого он сухо улыбнулся и произнес:

– Но это была всего лишь очень маленькая собака, герр. Я не думаю, что к ней стоит обращаться с большой «С»!

Раздался одобрительный шепот. Священник вновь взглянул на страницу.

– Я верю, что это все. Я надеюсь, вы понимаете, Андерсен, что я сделал это только исходя из желания помочь вам. Молодое поколение нужно исправлять и поощрять, и я с большим желанием внесу в это свою лепту, – и он приготовился закрыть книгу.

Маленькая девочка, прислонившаяся к ручке кресла, которая все это время внимательно слушала каждое слово, быстро положила руку на книжку.

– Простите, герр, но вы не закончили. Есть маленькое слово, которое вы пропустили. Это слово – «и». Скажите нам, что вы думаете о нем?

По кругу прошла волна веселья. Даже в глазах Ханса Кристиана появилось что-то похожее на блеск. Господин, к которому был обращен вопрос, прокашлялся и беспомощно обвел присутствующих взглядом. Но никто не помог ему. Он прекрасно понимал, что это был непреднамеренный упрек.

– Ну, это слово использовано вполне правильно, я уверен. Думаю, это все. Всего доброго, Андерсен!

Священник попытался уйти с выражением непринужденности на лице, насколько это было возможно при сложившихся обстоятельствах. Отец маленькой девочки, стараясь скрыть свою улыбку, увел ее прочь. Под прикрытием всеобщего замешательства, Андерсену удалось ускользнуть, но не незамеченным. В темном холле его нагнала Генриетта.

– Не обращай внимания на то, что они говорят, Ханс. Скоро все закончится. Ты напишешь что-ни-будь такое великое, что они не осмелятся тебя критиковать. И тогда ты сможешь оглянуться назад и рассмеяться!

В этот момент Ханс Кристиан был слишком далек от веселья, чтобы ответить. Он всего лишь кивнул, и Гетти, пожав плечами, вернулась к остальным. Возможно, резкий совет Эдварда будет для него сейчас намного лучше, чем ее сострадание.

Двое молодых мужчин с твердыми намерениями объясниться направились в кабинет. Они закрыли дверь и сели друг напротив друга. Эдвард не потрудился зажечь свечу. Он подбросил несколько поленьев в огонь, и по комнате распространился теплый мягкий свет.

Ханс упал в кресло и закрыл глаза. Эдвард не смотрел на него. Он знал, каким бледным и худым стал Андерсен за эти несколько недель. Тот запас сил и психической энергии, что дал ему летний отдых в Ютландии, Ханс Кристиан растратил в мучительных личных переживаниях об утраченной Элсбет и напряженной работе над книгой. Эдвард поставил одну ногу на решетку камина и наклонился, наблюдая за огнем.

– Тебе нужна перемена, Ханс, – задумчиво произнес он. – Мы с отцом обсудили эту проблему и решили, что тебе не следует дольше оставаться в Дании.

– У меня нет денег, – ответил Ханс, не открывая глаз.

– Ты должен позволить мне опубликовать «Фантазии». Это глупо хранить рукопись в ящике, заставлять пылиться, в то время как она сможет принести тебе некоторые средства, достаточные для сносного проживания.

Фигура Ханса Кристиана слегка шевельнулась в кресле.

– Как ты можешь заставлять меня опубликовать эту книгу, когда ты уверен, что она не такая хорошая, как «Путешествие»? Неужели ты не понимаешь, что скажут критики?

Эдвард пожал плечами.

– Какое это имеет значение? Ты должен жить на те средства, которые способен получить. У тебя еще не так много заслуг перед отечеством, чтобы просить короля установить тебе пенсию.

– Но разве ты не считаешь, что книга слабая? – упрямо настаивал Ханс.

– Плохая она или хорошая, но она будет хорошо продаваться благодаря популярности твоей предыдущей книги.

Ханс вздохнул и закрыл глаза. Намного проще было разговорить камень, чем вытянуть похвалу из Эдварда.

– Я никогда не буду больше писать. Мое чувство радости от творчества уничтожено. Мой ум болен, а тело устало. Я всегда работал лишь ради одной цели, всеобщего одобрения, но теперь и она испарилась. Мои ранние амбиции превратились в дурацкие мечты. Мне больше не к чему стремиться.

Эдвард окинул своего друга таким взглядом, что если бы последний увидел его выражение, то подлетел бы к нему, охваченный радостью. Но его слова были далеки от всего, напоминающего нежность.

– Почему бы тебе не поехать в Германию? Там ты избежишь холодной зимы и длительной непогожей весны. Познакомишься с новыми людьми. Твои первые стихи были переведены на немецкий, и, несомненно, в Германии ты встретишь теплый прием и Тика и Шамиссо. Неужели тебе не хочется увидеть Гамбург или Любек и горы Гарца.

Ханс Кристиан сел и схватил руку Эдварда.

– Ты серьезно говоришь? Или нет?

Эдвард улыбнулся и отнял свою руку, но на этот раз без своей обычной резкости.

– Спроси моего отца, если ты не веришь мне. Он подтвердит тебе, что я абсолютно серьезен.

– Но деньги?

– Они будут, если только ты мне позволишь опубликовать «Фантазии».

Исчезло последнее сомнение.

– Я сделаю это. Если нужно, я покину Данию и уеду так далеко, что критики не найдут меня. Возьми книгу! Опубликуй ее завтра. Пойдем ко мне домой, я отдам тебе ее!

Эдвард немедленно последовал за ним. Данное обстоятельство было вполне весомым оправданием для их исчезновения от гостей. Двое нашли свои шляпы и пальто и быстро вышли из дома. Ночь была ледяной, а в воздухе плавало несколько снежинок. Но никто из двоих не заметил этого. Они смеялись и болтали, планируя грядущее путешествие Ханса. В эту ночь они стали еще большими друзьями, чем были когда-либо до этого.

XXV

Она весь день простояла на крыше в ожидании, но он ушел странствовать по свету и рассказывать сказки.

«Летающий сундук»

Прошло четыре года, которые Ханс Кристиан провел, путешествуя по Германии, Франции и Италии, в кругу новых друзей, которых он так легко заводил. Он лишь раз вернулся в Копенгаген и задержался там ровно настолько, чтобы обратиться к королю с просьбой о стипендии для путешествия. Критики были безжалостны по отношению к «Теневым картинам», книге очерков, на написание которых его вдохновила первая поездка в Германию, а его длинная поэма «Агнета и Водяной» вызвала острые уколы практически от каждого человека. Даже Гетти Вульф была не в состояние похвалить ее. И когда Ханс Кристиан горько заявил, что все его друзья сговорились, чтобы уничтожить его и вытолкнуть из Дании, она смогла лишь с сожалением улыбнуться и предложить ему вновь отправиться в путешествие.

Это годы могли бы стать самыми счастливыми в жизни молодого писателя, если только можно назвать счастливым его лихорадочное существование. Радость от путешествия нарушалась резкими выпадами критиков, а долгие периоды мучительной депрессии сменялись еще более длительными периодами удовлетворенности. Но ему не давало покоя чувство, что он не выполнил обещание своих юных лет, данное им своим соотечественникам.

– Дания ненавидит меня, – сказал он Гетти при возвращении домой. – Я вновь уеду и не вернусь до тех пор, пока не сделаю того, за что она с гордостью назовет меня своим сыном!

Ханс Кристиан сдержал слово. Бесчисленные посредственные работы выставлялись на суд публики и всеми принимались с безразличным молчанием, за исключением критиков. Затем наступил переломный момент. Свет увидел его новый роман «Импровизатор». В ответ немедленно раздался хор восхищенных голосов, отдавшихся эхом во всех странах Европы. Переводчики спешили в Копенгаген, чтобы добиться разрешения на публикацию книги. Имя автора было у всех на языке. Роман читали и пересказывали в каждой гостиной страны. Ханс Кристиан Андерсен добился успеха!

Это был прекрасный момент для возвращения, и Ханс ни на миг в этом не сомневался. Он приехал прошлой ночью, и город принял его с распростертыми объятиями. По этому случаю в доме Коллина был устроен прием, на который собрался практически весь город, чтобы поприветствовать знаменитого путешественника. Его рука заболела от многочисленных пожатий, а лицо онемело от постоянной улыбки. Но он не обращал на это внимания. То, что происходило сейчас, было куда лучше, чем его мечты! Он стоял высокий, изысканно одетый, сияющей тем светом, который делал его безобразное лицо прекрасным, пытаясь найти ответы на всевозможные желания, которые нахлынули на него.

Ханс Кристиан едва ли имел возможность поговорить с Генриеттой, но она не возражала. Этим днем он навестит ее и расскажет о том, что он видел в путешествиях, о тех людях, с которыми дружил. Гетти оделась в свое самое красивое платье из шерсти цвета ее глаз, а вьющиеся темные волосы были собраны в сложную прическу и высоко подняты над головой. Ее детская непосредственность прошла, так как теперь она была хозяйкой дома. Любимая мать, на которой держался весь дом, скончалась около двух лет назад, а старшая сестра вышла замуж и занималась своей собственной семьей. Все изменилось. Даже Отелло вырос и превратился в увеличенный экземпляр того свирепого мокрого существа, которое нашло убежище у камина Гетти.

Сегодня огонь горел особенно ярко, так как cкай, холодный ветер, дувший с моря и приносивший с собой тучи мелкого песка, внезапно ожил. Сжав руки перед собой, Гетти ждала. Отелло дремал возле камина, абсолютно не интересуясь торжественностью события. А ей не было покоя. Она нервно ходила от окна к пианино и обратно к камину. Раздался звонок! Может быть, ей следует сесть или остаться здесь у окна?

Но спустя секунды она уже была в дверях. Он был одет в сюртук табачного цвета и очень широкие брюки, а его высокий воротник охватывала ленточка того же оттенка, что и костюм. Его ботинки сияли, как ботинки настоящего господина, а волосы были аккуратно смочены ароматной водой и уложены.

Очень долго они стояли, глядя друг на друга. Ханс заговорил первым:

– Ты не хочешь поприветствовать меня? Тебе нечего мне сказать после столь долгой разлуки?

Гетти улыбнулась и подбежала к нему, протягивая руку.

– Прости меня, Ханс. Наверное, я засмущалась в присутствии знаменитости.

– Не надо выделять меня! – возразил Ханс, хотя и был польщен. – Я все еще тот самый мальчик, который прибегал к тебе за утешением. Возможно, скоро я снова приду, кто знает?

Генриетта по-прежнему не выпускала руки Ханса из своих ладоней.

– Ты изменился. Когда ты уезжал, ты был юношей. А теперь ты мужчина.

– А ты женщина, Гетти. Твое лицо потеряло полноту, но не лишилось привлекательности. Ты такая прекрасная дама, дорогая.

Гетти отвернулась к окну. Почему то она почувствовала себя уязвленной. Может быть, потому, что он назвал ее дорогая. Он часто называл ее так и раньше. А это означает, что он до сих пор считает ее ребенком.

Ханс подошел к ней и остановился погладить котенка.

– Он все еще живет у тебя, Гетти. Но он же такая злючка.

Котенок вскочил и принял боевую стойку, подняв вверх одну лапу.

– По крайней мере, он не изменился! – рассмеялась Гетти. – Он не может забыть, что в детстве ему приходилось бороться за свое существование. Эта борьба оставила отпечатки на нем.

Ханс Кристиан сел на стул и стал гладить теперь уже мурлыкающего кота.

– Интересно, а с нами происходит то же самое? В самом начале мы так бешено сражаемся, что всю жизнь храним в своем сердце шрамы.

– Возможно. – Генриетта села напротив него, уперевшись подбородком в сложенные лодочкой ладошки.

– Но сила характера, которую ты выработал в битвах, ставит тебя на другой уровень по сравнению с нами, кто не имел возможности испытать свою волю.

Пальцы Ханса бегали по шерстке Отелло, но мысли его витали далеко.

– И все же, мы так много теряем в борьбе. Все свои молодые годы я стремился к тому, что было вне поля моего достижения. Мне так и не довелось узнать, что такое юность.

– Но всегда чем-то приходится жертвовать. За любой дар, который нам посылается свыше, нужно платить. В Божьи планы не входит только давать, ничего не получая взамен!

– Я привык думать, что, когда достигну такого положения в своей жизни, как сейчас, моя жизнь будет представлять собой одно сплошное удовольствие. Мне больше не к чему будет стремиться. Я представлял себя счастливым, абсолютно удовлетворенным.

– А это не так?

Ханс Кристиан оторвал от своей одежды острые коготки кота и встал на ноги. В нем вновь нарастало так хорошо ему знакомое беспокойство. Глаза Гетти, наполненные тревогой, следили за ним. Ее пальцы нашли нитку бус на шее и начали перебирать бусинки столь резко, что грозились порвать нитку. Нет, он не скажет ей об этом, пока она не спросит. А она должна знать. Это был вопрос, который мучил ее с того самого момента, как она услышала, что Ханс вернулся. Никогда уже не будет более подходящего момента, чтобы коснуться столь болезненной темы. Отелло прыгнул ей на колени и начал тереться об руку, требуя внимания, но Гетти даже не посмотрела на него.

– Я видела ее один раз прошлой зимой, – произнесла она, глядя на огонь, – В театре. Она все такая же красивая.

Ханс, стоящий возле окна, с удивлением посмотрел на нее.

– Кого ты видела, Гетти?

Ее щеки вспыхнули, но, должно быть, виной тому был жар от огня.

– Элси. Она теперь замужем. Ты знаешь, она…

– Элси! Да я давно уже забыл о ней. Ты разговаривала с ней?

Он стоял рядом, ожидая ее ответа. Гетти подняла голову.

– Ну, я думала… Ты же сказал, что никогда до конца так и не был удовлетворен. Что тебе нужно что-то большее…

Лицо Ханса Кристиана озарила его прекрасная улыбка.

– И ты подумала, что я имел в виду Элси? Гетти, какая ты милая!

– А что еще я могла подумать?

И все свое внимание она сразу же перевела на кота.

– В прошлый раз ты был в отчаянии из-за нее. Ты сказал, что она разрушила твою жизнь и что ты не сможешь никогда ни простить, ни забыть ее!

– Как мало я знал сам о себе, – задумчиво произнес Ханс. – Теперь она принадлежит к прошлому, как и все остальные неприятные моменты моей жизни. – Гетти не знала, что была еще Луиза Коллин, одна молодая итальянка и еще одна девушка в Париже. Всех их Ханс любил, но безответно.

Он покачал головой, словно пытаясь отогнать от себя эти мысли, и вернулся к окну.

– Я хотел быть писателем, и теперь, когда я им стал, у меня не хватает мужества смотреть на то, как смеются над моими чувствами, что мои самые сокровенные мысли считают глупыми те, кто стоит настолько ниже меня, что просто не имеют никакого права открывать своих ртов. Я хочу любить, но ты же знаешь, какой я безобразный и каким бедным буду всегда. А подобные вещи считаются очень важными, что вполне разумно. Да, я считаю, что люди разумны. Я понимаю это теперь потому, что я постарел. Я не имею в виду физический возраст. Я потерял стремление. А человек должен стремиться к чему-то в этом мире, иначе он развалится на кусочки и сгниет.