Текст книги "Елена Троянская"

Автор книги: Маргарет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Что она имела в виду? Что я стану богиней, взойду на гору Олимп?

– Не рассчитывай на это. Подняться на Олимп удается очень и очень немногим.

Конечно, она способна читать мои мысли быстрее и точнее, чем я мысли других людей, после того как священные змеи наградили меня этой способностью, но по сути это один и тот же дар.

– Пройди рядом со мной, – продолжала просить я. – Пусть розы шевельнутся.

Она рассмеялась, и смех ее был сладок, как мед, и глубок, как желание. Точнее, он был само желание от первого звука до последнего. Розы заколыхались, лепестки посыпались на землю.

– Пожалуйста, – сказала она.

– Почему ты призвала меня в эту пещеру? – спросила я.

– Дитя мое, по-моему, это ты меня призывала много раз! Ты обращалась ко мне, умоляла, ждала! Но я не отзывалась. Признаюсь: я хотела наказать тебя. Мое отсутствие стало твоей мукой.

– Нет, не мукой, нет…

В конце концов, я ведь научилась жить без Афродиты. Я научилась обходиться без того, чего не испытала. А может ли быть для человека мукой отсутствие того, чего он никогда не имел?

Раздался негромкий, волнующий смех.

– Ах, тебе нечего стыдиться! Многие люди ищут меня, зовут меня – а я пренебрегаю ими. Ошибка с твоей стороны – недооценивать то, чего ты лишена. Человек, который живет в пещере, недооценивает значение солнечного света, ибо не видал его. Я намерена показать тебе то, чего ты была лишена. Уж поверь мне, мое отсутствие в твоей жизни – мука из мук.

– Так надели меня своими дарами! Коснись меня своей рукой. Открой мне глаза!

Я говорила то, что думала, только надеясь, что моя просьба не оскорбит ее: скрывать не было смысла, она читает мысли.

– С удовольствием! С большим удовольствием.

– Что я для этого должна сделать? – продолжала умолять я.

– Стой тихо. Закрой глаза. Протяни руки и коснись ими роз. Когда вернешься на берег, зайди в море и подожди, пока не придет пенная волна. Пусть она окатит тебя с ног до головы. Тогда ты преисполнишься мной.

Я протянула руки, наполнила горсти лепестками роз, смяла их. Волна аромата наполнила воздух.

– Закрой глаза. Сейчас тебе нужны другие органы чувств.

Едва закрыв глаза, я с особой остротой ощутила и теплоту воздуха, и аромат цветов, и прелесть ее голоса.

– Я коснулась тебя, – шепнула она мне прямо в ухо. – Я наделяю тебя моим зрением. Зевс – твой отец, а я – твоя сестра. Я не покину тебя. Я буду с тобой до конца твоих дней.

Почувствовала ли я что-нибудь в тот момент? Вспышку света, тепло? Нет, только слышала ее нежный голос.

– Открой глаза.

Я открыла глаза. Розы стали ярче, чем прежде, они сияли богатством красок, о котором я даже не подозревала раньше. Я подняла взгляд наверх: купол пещеры, темный, неосвещенный, теперь казался не мрачным, а таинственным.

– Теперь ты видишь мир сквозь покрывало Афродиты, – сказала богиня. – Это особое видение.

Мне показалось, что богиня удаляется от меня.

– Нет, не бойся, – успокоила она меня. – Ты моя избранница, не только моя сестра, но и дочь. У меня никогда не было дочери. Тебе известно, что у богов и богинь рождаются дети мужского пола? Ты – редкое исключение среди нас.

– Но я не богиня!

– Почти богиня. А многие будут считать тебя богиней. У тебя есть кое-какие привилегии, доступные только богам.

– Какие же?

О, когда люди будут погибать…

Она вдруг замолчала и засмеялась. О, этот тревожащий и вместе с тем обезоруживающий смех!

– Но я забыла: вы, смертные, любите неожиданности. Вот почему оракулы говорят загадками. Если сказать слишком много сейчас – потом тебе будет неинтересно. Не хочу портить тебе удовольствия от истории.

И она неожиданно исчезла. Пещера стала темной и сырой. Ни роз, ни теплого воздуха.

Почему боги исчезают так внезапно? Чтобы подразнить нас, наказать, посмеяться над нами? Спотыкаясь, я на ощупь выбиралась из пещеры. Мне хотелось схватить ее за плечо, крикнуть: «Почему ты так обращаешься со мной?» Но какой в этом толк? Богам – богово, человеку – человеческое. Иногда мы можем услышать и понять друг друга, но чаще – нет.

Время остановилось, его не существовало, пока я была в пещере. Но когда я вышла из нее, оказалось, что уже полдень. Солнце стояло высоко в небе, морская поверхность превратилась в зеркало. Я поспешила вернуться на прежнее место.

Геланор стоял на берегу и озирался – искал меня. Я помахала ему, но разговаривать не хотелось. У меня было одно желание: лечь на песок и обдумать все, что со мной случилось.

– Елена! Елена! – закричал Геланор и замахал руками в ответ.

Я подошла к нему. Песок под ногами казался мне мягче, чем раньше, запахи – соль, вода, водоросли – острее.

– Где ты была? – встревоженно спросил Геланор.

– Я замерзла, поэтому оставила мешок в надежном месте и пошла погреться.

– Я предупреждал тебя, что будет холодно!

«Какая разница?» – хотела я сказать ему. Все обыденные вещи потеряли для меня значение.

– Как твой улов? – спросила я, понимая, что он ждет этого вопроса.

– Улов отличный!

Он похлопал по туго набитому мешку. Потом внимательно посмотрел на меня.

– Что случилось?

– Ничего. Все в порядке.

– Ты словно грезишь наяву.

Камни, освещенные солнцем, напоминали драгоценности, щедрые дары богов. Как я раньше не замечала этого?

– Все в порядке, – повторила я.

– Неправда. Ты заболела.

Он взял меня за руку.

Я заметила, что к берегу приближается огромная волна: как вставшая на дыбы лошадь, она неслась в нашу сторону. Я вырвалась и побежала навстречу ей, раскинув руки, как велела Афродита.

– Нет! Стой! – крикнул Геланор и бросился за мной.

Но он опоздал. Огромная волна накрыла меня с головой, поглотила в своей зеленой утробе. Я полностью предалась ей. Вода была теплой, словно дыхание близкого человека, словно простояла целый день на солнце в глиняном кувшине. Когда волна отступила, я осталась стоять, окутанная белой пеной с головы до ног.

– Ты сошла с ума! – сказал Геланор, сжав мое плечо своей сильной рукой. – Вода ледяная, это смертельно опасно.

Неужели он не чувствует, что вода теплая? Или она теплая только для меня?

Не слушая моих возражений, он вытащил меня из воды и завернул в одеяло.

– Что тебе взбрело в голову, не понимаю, – приговаривал он и тряс головой.

Я ничего не ответила. Пена впиталась в кожу. В меня проникла сама Афродита. Но это был наш с ней секрет, тайный заговор.

Далеко на горизонте я заметила остров. Я подумала, что нужно заговорить с Геланором, заговорить о чем-то постороннем.

– Что это за остров? – спросила я.

– Кифера, – коротко ответил он. – При попутном ветре до него плыть два дня.

– Он мне нравится.

– Это остров Афродиты. На него выбросило окутанную пеной морской раковину, из которой она родилась.

XXI

Геланор смастерил из камней бассейн, наполнил его морской водой и сложил в него пойманные раковины: там они должны были дожидаться появления финикийцев, которые заплатят за эту добычу его родителям.

– Уж это доходнее, чем сельское хозяйство, – сказал Геланор. – Пурпурная краска стоит раз в десять, а то и в двадцать дороже золота.

Я выбрала в подарок Менелаю два крупных моллюска, и мы бережно положили их в кувшин с водой.

Обратный путь казался мне легче – возможно, потому, что я чувствовала особую силу в ногах. Телохранители шли за нами на почтительном расстоянии. Я с жадностью вглядывалась в окрестности. Мы поднимались на одну из гор, череда которых окружала Гитион. Сейчас мы перевалим через нее, и море исчезнет из виду. Тянули верхушки к небу дубы и тисы. Позванивали колокольчики на шеях у коз, которые щипали траву на склонах. Пастухи мирно дремали в тени деревьев.

– Давай остановимся, – попросила я Геланора.

У меня возникло необъяснимое, но непреодолимое желание присесть тут, рядом с пасущимися козами. Геланор недоуменно посмотрел на меня.

– Мы же только что вышли. Уже устала?

– Нет, не устала.

– А что тогда?

– Я хочу побыть тут немного.

Я села на траву, прислонилась спиной к стволу старого мирта – священного дерева Афродиты и закрыла глаза. Колокольчики звенели в воздухе, наполняя его музыкой. Сладковато-пряно пах чабрец.

Вдруг представление о времени и пространстве исчезло, как в пещере. Я закрыла глаза – ведь Афродита сказала, что зрение – помеха для других чувств, – и постаралась успокоить сердцебиение. Я отпустила свой ум… воспринимала запахи, слышала звуки, чувствовала землю ступнями. Мне привиделась другая гора, более высокая, чем эта. Она поросла зеленой травой, полевыми цветами, над цветами вились бабочки. Слышался плеск ручьев, сливавшихся в поток, и я ощутила прохладу, почувствовала запах коровьего стада, услышала низкое мычание, столь непохожее на козлиное или овечье блеяние. А потом я увидела спящего пастуха. Он спал, положив голову на траву, и видел сон: на лице его играла улыбка. И я увидела сон, который снился ему: перед ним выстроились в ряд три прекрасные богини. Пастух поднялся и подошел к Афродите. Они о чем-то разговаривали. Слов я не разобрала, но они улыбались и согласно кивали головой. Потом богини исчезли, пастух проснулся, сел, обхватив колени руками, и вздохнул.

– Нужно идти, – сказал Геланор. – Впереди целый день пути.

Да, нужно идти. Я встала. Видения сменяли друг друга в памяти. Три богини – пастух – крутой склон горы – шум горного потока. Какое отношение все это имеет ко мне? Мы спускались уже по другую сторону горы – точнее, даже не горы, а холма, деревья и растения здесь были совсем другими.

Когда мы добрались до Спарты, солнце уже зашло. Подъем в гору к дворцу – последний участок пути – дался тяжело. Войдя в ворота, я увидела перед дворцом лошадей Агамемнона и колесницу. Донесся запах жарившегося быка.

Усталость навалилась на меня. Ноги, все в пыли после дальнего перехода, болели. Я хотела одного – поужинать у себя в комнате и лечь спать. Я повернулась к Геланору и простонала:

– Нет, я не в силах выйти к гостям.

– Моя госпожа, это один из тех случаев, когда царица может позавидовать простому смертному. Я могу сейчас пойти отдыхать, а ты – нет.

– Но это несправедливо!

Он рассмеялся и поцеловал меня в щеку.

– Мужайся!

Уйти ли к себе в комнату и подождать, когда меня позовут? Или лучше сразу пройти в мегарон к гостям, чтобы скорее покончить с этим? Я выбрала второй вариант. Если я окажусь в своей комнате, трудно будет покинуть ее.

Я прошла через открытое крыльцо и портик вестибюля в мегарон. К счастью, там оказалось не так много людей.

Менелай быстро пошел мне навстречу.

– Милая жена, у нас печальная новость… – начал он.

– Наш дед Катрей скончался на острове Крит, – продолжил Агамемнон. – Мы должны отправиться туда, чтобы принять участие в погребальной церемонии. Его смерть не была неожиданностью. Он прожил длинную жизнь, надолго пережив нашего отца. Но мы вынуждены отложить отъезд на девять дней.

– Почему же? – спросила я.

– Потому что в тот же день, когда я получил известие о смерти деда, ко мне приехали гости. Один обычай требует присутствовать на похоронах родственника, а другой – принять гостя. Как известно, иноземному гостю или послу положено оказывать гостеприимство и занимать его в течение девяти дней.

Менелай кивнул.

– Поэтому я встречу гостя здесь, устрою пир и все, что положено, – пояснил он. – Агамемнон же вернется в Микены и займется подготовкой кораблей, чтобы отплыть на Крит.

– Можно мне поплыть с вами? – спросила я.

Я так давно мечтала увидеть Крит!

– Нет, – ответил Менелай. – Ты не являешься кровной родственницей. К тому же я должен доверить тебе Спарту до своего возвращения.

– Но отец с матушкой будут тут…

– Нет. Ты должна остаться.

Может, Менелай отказал мне в угоду Агамемнону?

– Кто эти послы, которых нужно принять?

Итак, я не поеду на Крит. Увижу ли я еще что-нибудь интересное? Даже для не столь далекого путешествия в Гитион мне потребовалось испрашивать разрешения.

– Они прибыли из Трои. Из Трои! – многозначительно произнес Агамемнон. – Сын Приама Парис со своим двоюродным братом Энеем [11]11
  Согласно традиции, Эней считается двоюродным братом Приама, а не Париса.


[Закрыть].

– Из Трои?

Я не поверила своим ушам.

– Вот именно. Они приехали, чтобы обсудить дело их тетки Гесионы. Приам прислал их. Похоже, он испугался войны!

– А возможно, он считает войну безумием и надеется решить дело миром, – заметил Менелай.

Такая вероятность не понравилась Агамемнону, который рвался развязать войну – пусть даже из-за старухи, уже прожившей жизнь и вполне довольной своей участью.

– Ха-ха! – расхохотался Агамемнон и повернул ко мне искаженное лицо. – Ну, пойдем же к гостям.

Менелай протянул мне руку. Вместе мы вошли в зал.

Менелай не спросил меня про моллюсков. Я надеялась, что Геланору удастся сохранить их до утра.

В мегароне у очага стояли два гостя. Когда мы вошли, оба обернулись почти одновременно. Один был в одежде из оленьей шкуры, другой – в пурпурном плаще, сколотом брошью на плече.

Оба были красивы. Один темноволосый, с идеальными чертами лица. И неудивительно – как потом я узнала, он был сыном Афродиты. Но я не могла оторвать глаз от другого: с золотыми волосами, высокого роста, широкоплечего.

Это был тот самый пастух из моего видения. И он тоже смотрел на меня не отрываясь.

– Парис, – представился он и склонил голову.

– Эней, – сказал темноволосый.

Они были прекрасны, как боги. Они и были богами. Недаром про троянцев идет слава, что своей красотой они даже богов сводят с ума. «Из смертных троянцы более всех подобны богам лицом и телом», – шепнула мне Афродита.

Я не могла произнести ни слова. Наконец мне удалось совладать с собой.

– Елена, – сказала я.

– Елена Бессмертная, – ответил Парис.

Кожа на его лице отливала золотом.

– Нет, не бессмертная. Я сойду в могилу, как все.

– Никогда этому не бывать.

Обмен словами занял несколько мгновений, да слова и не имели значения. Мы продолжали смотреть друг на друга, не отводя глаз. Сначала я хотела рассказать Парису свой сон и спросить, что он об этом думает, но потом забыла об этом. Удивительный покой снизошел на меня. Я смотрела на него – и была счастлива.

– Мы прибыли во имя мира между нашими народами, – объявил Парис своим чудесным голосом. – Нас огорчило, что просьба Приама вернуть сестру была так грубо отвергнута.

– Но она довольна своей жизнью… – сказала я.

– Елена не имеет права голоса в политических делах, – резко перебил меня Агамемнон. – Только я и мой брат уполномочены вести переговоры, отнюдь не его жена.

– Я женщина и потому лучше понимаю чувства женщины, – возразила я.

– Чувства тут ни при чем! – заревел Агамемнон.

Парис и Эней хранили молчание. Я по-прежнему не сводила глаз с Париса и впервые за всю свою жизнь почувствовала, как желание пронизывает мое тело. Я хотела коснуться его, присвоить, посадить на цепь и не отпускать ни на минуту. И в то же время я не пожалела бы для него ничего, с готовностью отдала бы даже свою жизнь, если б он попросил. А между тем мы с ним еще ни словом не обменялись наедине.

О Афродита! Воистину ты самая могущественная из обитателей Олимпа. Ты поработила мои мысли, чувства, разум.

Но назад, на свободу, я не хотела. Став бесправной рабой, я почувствовала себя живой, как никогда.

Я шла к себе в комнату походкой легкой, как у нимфы. Куда подевалась усталость? Ее будто рукой сняло. Я готова была взлететь, как в день состязаний на берегу Еврота, только теперь я хотела лететь не навстречу финишу, а навстречу Парису.

Не переставая мечтать, я позволила служанкам раздеть меня. Я послушно поднимала руки вверх, чтобы они сняли платье, опускала голову, чтобы они расплели волосы.

– Дорогая царица, постель готова!

Моя служанка взяла сосуд с розовым маслом, вылила несколько капель и коснулась моей шеи.

– К сожалению, розы еще не расцвели, – сказала она.

«Расцвели, уже расцвели», – хотела сказать я, но вместо этого пожала ей руку и поблагодарила:

– Спасибо тебе.

Я легла, накрылась льняным покрывалом. Мне хотелось поскорее остаться наедине со своими чувствами. Закрыв глаза, я вспоминала пещеру, мириады роз, морскую пену. Потом свой сонвидение, пастуха. Пастуха, которого встретила здесь. Но из пастуха он превратился в троянского царевича. Как все это понять? Голова моя шла кругом.

Парис… Его зовут Парис. Что-то я слышала о нем не так давно. О нем ли? Да-да. Рассказывали, якобы его бросили в горах умирать, а он спустя время вернулся к Приаму, своему отцу.

Но почему его обрекли на смерть? Он здоров, у него нет физических недостатков. Почему родители приговорили сына к смерти? Такой участи могут подвергнуть дочь, которая виновата уже тем, что она девочка. Но чтобы царского сына… Конечно, у Приама столько сыновей, что ему, наверное, все равно: одним больше или меньше… Вспомнила. Кажется, речь шла о дурном предзнаменовании.

Подумать только – Парис мог умереть. Эта мысль была мне нестерпима. Он чудом остался жив, чудом приехал в Спарту.

Парис. Почему меня так влекло к нему, а не к Энею, который не менее красив? Не знаю, не могу объяснить. От одного взгляда на Париса кровь загорелась у меня в жилах – вот и все объяснение.

Шум заставил меня открыть глаза. Менелай бросил плащ с тяжелой брошью на сундук. Он решил навестить меня этой ночью. Служанки не погасили лампу, и в ее свете я могла видеть его широкую грудь, покрытую туникой, мускулистые руки, которые он поднял, чтобы снять одежду.

После встречи с Афродитой изменилось ли мое отношение к мужу? Смогу ли я наконец взглянуть на него глазами, полными желания? Как я стремилась к этому! Больше всего на свете я хотела стать одной из тех счастливых жен, которые питают к мужу и уважение, и страсть!

Он подошел ближе. Я закрыла глаза. Было страшно открыть их.

Он сел на кровать, которая подалась под его тяжестью.

– Ты совершила дальнее путешествие. Надеюсь, оно было интересным?

Его голос был теплым и мягким.

– Да, очень. Я принесла тебе моллюсков, как ты просил.

Я открыла глаза.

Он протянул руку, чтобы погладить меня по щеке.

Я отпрянула, с трудом сдерживая дрожь отвращения.

Так, значит, обновленными глазами я смотрела только на Париса! Вот в чем заключалась скрытая жестокость Афродиты. Я едва не заплакала и отвернулась к стене.

Мы лежали рядом друг с другом, лежали тихо, как много ночей прежде. Я ненадолго соскальзывала в сон и снова возвращалась в реальность: так луна плывет по небу, исчезая за облаками и выныривая вновь. В конце концов, поняв, что уснуть не удастся, я встала и накинула плащ.

Я не знала, что делать, куда идти. Но я не желала оставаться в комнате из опасения разбудить неосторожным движением Менелая. Дворец спал, погруженный в темноту. Охранники дежурили на улице. Все было тихо.

Мои пальцы дрожали, когда я открывала дверь. Едва выйдя из комнаты, я почувствовала себя спокойнее. Мне действительно нужно было остаться одной, совершенно одной, на какое-то время. Я хотела обдумать все, но ни с кем не могла говорить. Геланор – очень близкий друг, но он всегда докапывается до глубин и задает вопросы. Менелай – нет, ему я никогда не скажу.

Возможно, мне следует сходить в храм. Нет, ведь своими переживаниями я обязана богам. Значит, мне нужно обратиться к семейному алтарю, где живет священная змейка, которую я привезла из храма Асклепия. Да, это будет правильно: в этом святилище обитают не боги, а духи нашего рода.

Я прошла через портик. Восходящая луна отбрасывала длинные тени на колонны. Я шла мимо них, как через лес, где деревья, окутанные тенью, сменяются освещенными полянками.

Маленькая круглая комната, отделанная мрамором, с алтарем в центре, была освещена лунным светом и двумя лампадами. Я присела на скамью у стены и положила руки на колени.

На полу лежал принесенный для змейки медовый пирог. Я держала данное слово и заботилась о ней. За восемь лет, прошедших после посещения храма Асклепия, она выросла до приличных размеров и привязалась ко мне – по крайней мере, мне хотелось в это верить. Трудно понять, что чувствует змея. Но она всегда выползала мне навстречу, когда я приходила. Куда она запропастилась сегодня? Наверное, спит – как и все в этот час.

Наконец-то я принадлежала себе, впервые после встречи с Афродитой в пещере. Мне хотелось уйти подальше – от себя, от Менелая, даже от Афродиты. «Только ты, моя змейка, нужна мне сейчас, только с тобой я могу говорить» – так думала я. И, словно услышав мой призыв, она выползла из-за алтаря.

Я встала и пошла к ней, стараясь двигаться плавно, без резких движений: змеи не любят их. Я наклонилась и погладила ее по блестящей головке.

– Моя подружка, – шепнула я. – Я пришла повидать тебя.

Она подняла голову и высунула язык.

– Ты – защитница нашего семейного алтаря.

Она ничего не ответила, только обвилась вокруг моей ноги.

– Я даже тебе не могу сказать, что со мной случилось, – прошептала я. – Но я знаю, что ты стоишь на страже нашего семейного очага и спасешь его, если ему будет угрожать опасность.

Она сжала мою лодыжку с неожиданной силой.

– Ты не могла бы выразиться яснее? Ты хочешь предупредить меня?

Я наклонилась и попыталась снять ее с ноги, но кольца сжимались все туже. Мне стало больно.

– Я не понимаю тебя. Но прошу, отпусти мою ногу. Ты делаешь мне больно.

Я еще раз попыталась разжать кольца, не причиняя ей вреда, но безуспешно. Ее сила поразила меня.

Вдруг из сумрака раздался голос:

– Она хочет тебе что-то сказать.

Даже здесь я не могу побыть одна. Я обернулась.

– Кто тут? – спросила я темноту.

Змея по-прежнему обвивала ногу.

Темнота ничего не ответила; послышался шум шагов, и в слабом свете лампады показался Парис.

– О! – вырвалось у меня, руки взмыли к губам.

Он подошел ближе. У меня перехватило дыхание.

– О! – бессмысленно повторила я.

– Позволь, я помогу тебе справиться со змеей.

Он опустился на колени и осторожно дотронулся до змеи, но она сразу соскользнула с ноги и уползла. Парис наклонился и поцеловал мне лодыжку, которую только что сжимала змея. Я отдернула ногу.

– Она уползла.

Это все, что я могла сказать.

Парис медленно поднялся с колен и распрямился в полный рост, которым он мог помериться с богами. Он смотрел на меня сверху вниз.

– Я пришел сюда, потому что не мог уснуть.

Самые простые слова.

– Я тоже.

Еще более простые слова.

Мы не могли уснуть. Мы не могли уснуть, потому что думали друг о друге, но кто из нас решился бы это сказать?

– Да, – наконец пробормотала я. – Да.

– Елена!

Он помолчал, глубоко вздохнул, словно пытаясь удержать слова в груди, но они прорвались:

– Ты такая, какой тебя расписывает молва. Ты сама знаешь это, сколько раз тебе твердили глупости непослушным от восхищения языком. Да, твоя красота – красота богини. Но меня привлекает не твоя красота, а что-то другое, для чего не могу подобрать слов.

Он посмотрел вверх, на темный потолок, и рассмеялся.

– Ты видишь, я лишился дара речи, не могу найти слов! Но оттого, что мое чувство невыразимо словами, оно не становится менее реальным. Оно живет в глубине моего существа, и все же у меня нет слов, чтобы описать его.

– Я видела тебя, это был сон наяву. Ты на горе, на поляне, разговаривал с тремя богинями.

– А, это глупый сон, – быстро сказал он. – Но если он заставил тебя думать обо мне, тогда я ему благодарен.

– Я замужем.

– Знаю.

– У меня ребенок.

– Знаю. Вот почему все так невероятно.

– Боги забавляются нами.

– Да.

Он стоял передо мной. Все желания, все мечты сосредоточились в одном существе. Я протянула руки и обняла его. Это был не сон. Парис не исчез. Он прижал меня к себе, он был реален – я даже почувствовала боль, таким сильным было его объятие. Я поцеловала его. Прикосновение его губ разбудило чувство, совершенно неведомое мне.

Я стремилась к этому, мечтала, воображала, как это бывает, но ни разу в жизни не испытала. И вот сейчас словно зрелый плод упал с дерева и лопнул, затопив меня соком, сладким как первый мед, слишком прекрасным, чтобы вкушать его.

– Елена! – прошептал Парис.

Еще мгновение – и я бы опустилась на пол возле мраморного алтаря и увлекла Париса за собой. Но нет, нет, нельзя, и я высвободилась из объятий.

– Парис! Я не знаю… Я не могу…

– Ты любишь меня? – спросил он.

Три слова. Три простых слова. Он стоит передо мной, такой прекрасный, и спрашивает. О том, что только и имеет значение.

– Да, – сдавленно отвечаю я. – Но…

Я поворачиваюсь и бегу прочь.

Не могу же я любить человека, которого не знаю!

На самом деле я его знаю. Знаю с самого начала времен, сколько существует мир. Так мне, по крайней мере, кажется. Я знаю его лучше, чем Менелая, лучше, чем Клитемнестру, и даже лучше, чем самоё себя.

Если рассуждать здраво, то я его, конечно, совсем не знаю. Я знаю его только так, как этого пожелала Афродита, а истинно это или ложно?

XXII

– С какой целью они приехали? – со сна спросила я у Менелая, приоткрыв глаза и глядя, как он застегивает гиматий.

Голова болела, будто меня сильно ударили по затылку. Не верилось, что ночные события произошли наяву. Наверняка это был сон. Я протянула руку и коснулась лодыжки. Похоже, там синяк. Остался после встречи со змеей. Но даже если я и побывала в святилище – может, я хожу во сне? Сейчас Менелай обернется и скажет: «Кто приехал? Не понимаю, о чем ты», и я вздохну с облегчением.

– Их прислал царь Приам. Так они говорят. По всей видимости, оскорбления и поношения Агамемнона достигли Трои. Приам отправил послов, чтобы добиться возвращения Гесионы или хотя бы встречи с ней.

Я села на постели. Значит, все правда. Троянцы в Спарте.

– И они встретятся с Гесионой?

Менелай усмехнулся.

– Разумеется, нет. Агамемнон не допустит этого. При встрече Гесиона скажет, что не хочет возвращаться в Трою. Тогда Приам перестанет требовать изменения ее горестной участи, и Агамемнон лишится возможности возмущаться требованиями Приама.

Менелай вздохнул и добавил:

– По-моему, молодые люди не горят желанием освобождать Гесиону – нужно отдать должное их здравомыслию. Они пустились в путь, чтобы ублажить Приама и повидать Грецию. Молодежь любит странствовать по свету.

Я встала с постели и хлопнула в ладоши, вызывая служанку.

– Я очень сожалею о смерти твоего деда.

– Да, как только исполню долг гостеприимства, сразу отплыву на Крит. Обычай есть обычай. Гость – лицо священное, и его нужно принять как полагается.

Да, закон гостеприимства у нас свято соблюдается. С детства нас учат: «Уважай богов, уважай родителей, уважай гостя». Таковы три важнейшие заповеди. Гостя нужно развлекать, даже если близкий человек находится при смерти или умер. Мы все помним историю о том, как царь Адмет принимал Геракла у себя во дворце, в то время когда царица умирала. Геракл узнал, что в доме горе, только услышав рыдания домочадцев. Союз, который заключают гость и хозяин, передается по наследству. Даже «гостеприимны по отцу» не вправе причинять друг другу вред и воевать друг с другом. Узнают же они друг друга по «символу» – дощечке, которую некогда отцы или предки, заключая союз гостеприимства, разломали пополам.

Итак, девять дней Парис будет нашим гостем. Девять дней… Я боялась выйти из комнаты и снова с ним встретиться. Еще больше я боялась с ним не встретиться.

Чтобы Менелай с Агамемноном могли скорее отправиться на Крит, решено было традиционный торжественный пир в честь гостей устроить тем же вечером. Мне пришлось расстаться с надеждой просидеть весь день в своих комнатах. Я отдала распоряжения поварам, и они трудились с полудня не покладая рук. Я велела украсить залы цветущими ветками персика и миндаля, приказала самым искусным игрокам на лире явиться, когда станет смеркаться, во дворец, известила родителей и братьев о предстоящем пире. Я больше не испытывала неловкости, посылая за родителями, поскольку давно ходила в царских сандалиях, носила золотую диадему и привыкла распоряжаться во дворце. Все приготовления я сделала, не выходя из своих покоев, опасаясь встречи с Парисом.

Стемнело, на землю упали синие сумерки – «прозрачные», как их называют. Солнце скрылось, и над горизонтом ярко засияла звезда Афродиты, большая и светлая. С юга дул ветерок, теплый и ласковый.

Пришло время одеваться, и я позволила девушкам самим выбрать для меня наряд, не представляя, как мне одеться. По правде говоря, это не имело значения: будь моя воля, я бы выбрала такое платье, чтобы сделаться невидимкой. А вместо этого я терпеливо сидела, пока девушки переплетали мои локоны золотыми нитями, надевали диадему с золотым символом солнца надо лбом и шептали слова восхищения.

– Ты сегодня такая тихая, госпожа, – сказала одна из служанок. – Мне кажется, надень мы свиной пузырь тебе на голову – ты и то не промолвишь ни слова.

Ее болтовня вывела меня из равновесия.

– Помолчи! – приказала я.

Служанка переглянулась с остальными, многозначительно приподняв бровь.

Прозрачные сумерки сгустились, стало совсем темно. В зале зажгли светильники. Оттуда слышались звуки лир и виднелась полоска света. Я глубоко вздохнула и переступила порог. Не сделав и трех шагов, я почувствовала, как в висках под диадемой стучит кровь.

В зале матушка держала за руку Гермиону и показывала ей чужеземцев.

– Дорогая дочь, – обратилась мать ко мне, – я думаю, это прекрасная возможность научить Гермиону, как вести себя на придворных празднествах – ведь их будет немало в ее жизни. Ей уже девять лет.

Мы с матушкой давно перестали в разговорах упоминать о том, что у Гермионы может появиться брат или сестра.

– Мамочка! – воскликнула Гермиона и бросилась ко мне. – Ты просто как… как царица!

Обычно дочь видела меня в повседневной одежде – когда мы с ней играли или гуляли.

– Она и есть царица, – сказала матушка с гордостью.

– Ты тоже, – напомнила я дочери.

Я наклонилась к ней и улыбнулась.

– Ты тоже станешь царицей. Быть царицей не так уж трудно. Просто в торжественных случаях нужно надевать особую одежду. Все остальное время жизнь царицы не отличается от жизни других людей, следует лишь привыкнуть к тому, что на тебя постоянно смотрят.

– Почему?

Гермиона нахмурила бровки.

– Потому что люди, как это ни грустно, хотят найти в царице недостатки.

– У тебя нет ни одного! – уверенно заявила Гермиона.

Ее чистосердечная преданность заставила меня улыбнуться. О, если б мы, родители, всегда были достойны детской веры в нас!

– Когда вырастешь, найдешь во мне множество недостатков.

– Эти люди, – заговорила матушка, – они мне не нравятся.

Она кивнула в сторону очага, где горели кедровые и сандаловые поленья, потрескивая и наполняя комнату ароматом.

– Мне кажется, они шпионы. Приам прислал их, чтобы выведать наши слабые места. Я думаю, он собирается напасть на нас.

– Из-за своей старшей сестры?

Меня удивила подозрительность матери.

– Все понимают, что сестра – всего лишь предлог.

С этими словами мать приблизилась вплотную, и я почувствовала слабый запах лилий, столь любимый ею.

– Приам считает, что мы готовимся к войне, и Агамемнон действительно этот вопрос для себя уже решил. Чует мое сердце, войны не миновать.