Текст книги "Елена Троянская"
Автор книги: Маргарет Джордж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]
– Фу! Там живут плохие люди!
– Как? Все до одного плохие? Не может быть! – возражала я.
– Ну, это Полидевк так считает, – смеялся в ответ Кастор. – Я же скажу вот что: плохих людей очень много, но они перемешаны с хорошими. Мы торгуем с разными народами, без них наш дворец был бы пуст и гол. Лишен роскоши, которую так любит матушка.
– Поэтому, сестричка, будь настороже! Остер-р-р-егайся плохих людей! – прорычал Полидевк и рассмеялся. – Чтобы участвовать в мистериях, приезжает много чужеземцев. Но они должны говорить по-гречески. Благодаря этому условию дикари не допускаются к участию в них.
Дни пошли на убыль. Сначала едва заметно: просто звезды на небе зажигались чуть раньше. Потом утренние лучи стали падать в мою комнату под другим углом, а ветер поменял направление. По ночам он приносил холод с запада. Пришла пора отправляться в святилище для встречи с богинями.
Выйти следовало на рассвете. Мы поднялись еще затемно, чтобы отведать в молчании лепешек из зерна нового урожая и молодого вина. Затем мы облачились в туники и плащи зеленого цвета с золотом, в честь богинь, – это цвета растений и колосьев – и взяли в руки факелы. Повозка, тяжело груженная дарами полей и плодами, стояла наготове. В тот момент, когда солнце показалось над горизонтом, мы уже поднимались в гору, на которой находилось святилище.
Я, как и обещала, накинула ненавистное покрывало и произносила нараспев гимны в честь богинь, которым меня научили. Разговаривать не полагалось, но я слышала, как отец с матерью что-то негромко обсуждают. Клитемнестра шла за ними, смиренно опустив голову, но, вероятно, пыталась разобрать их слова. Воздух был свеж и густо напоен запахом сжатых полей. Я вдруг остро ощутила всю красоту и богатство осени.
По мере нашего продвижения тропа становилась все отвеснее, повозка уже не могла карабкаться вверх за нами. Слуги выгрузили из нее наши подношения богиням и понесли кувшины с зерном и корзины с фруктами на плечах. Священный короб с ритуальными предметами несли на специальных носилках. Пока мы поднимались, к нам присоединилось много людей из числа жителей предгорий. Мать оглядывалась проверить, не сняла ли я покрывало.
Перед богинями все равны, поэтому наши спутники чувствовали себя свободно, могли обогнать и даже потеснить нас. Наши стражники – те двое, которые должны были участвовать в обряде, – защищали нас от напора толпы. Братья тоже, хотя их губы непрерывно шептали слова гимнов, не спускали с нас глаз и готовы были в любой момент броситься на помощь. Входить в святилище с оружием в руках запрещалось, но пока мужчина не переступил его порога, он держит меч в ножнах.
Тропа стала еще круче и значительно сузилась, превратив поток паломников в узкий ручеек; вдруг она сделала резкий поворот и уперлась в огромный серый камень, который преградил нам путь. Внутри у меня все затрепетало, сердце ушло в пятки, и я не сразу поняла отчего. А причина была в нахлынувшем на меня воспоминании из детства: валун, на его вершине сивилла, которая выкрикивает свои ужасные пророчества. На вершине этого камня тоже что-то виднелось, я вздрогнула и напряглась, готовясь к встрече с неведомым.
Сбившиеся в кучу возле камня, одетые в лохмотья, люди начали глумиться и оскорблять нас.
– А, Тиндарей! Отчего не приходишь на рынок? Самое подходящее место для тебя – ты ведь торгуешь своими дочерьми! – кричал один.
– Нет, только Лебедушкой! – выкрикнул другой.
Откуда они узнали мое домашнее прозвище? Как они посмели произнести его?
– Посмотри-ка на свою жену! Посмотри! – закричали все хором. – Что там прилипло у нее между ног? Уж не перышки ли?
– С кем следующим? – Теперь толпа нападала на мать. – С быком, как царица Крита? А не хочешь попробовать с дикобразом?
Один вскочил на камень и замахал руками, его плащ захлопал.
– Улетаю! Улетаю! Тут появилась птица поважнее!
Отец с матерью шли опустив головы, что было очень непохоже на них, и не давали никакого отпора.
Клитемнестра отделалась довольно легко: когда она проходила мимо улюлюкающей толпы, ей досталось несколько замечаний лишь по поводу коренастой фигуры и больших ступней. А затем наступила моя очередь. Толпа продолжала свистеть и визжать, а кто-то попытался сорвать с меня покрывало:
– А клюв у тебя есть? Покажи-ка клюв!
Теперь, когда покрывало хотели сорвать, я стала его защищать. Я изо всех сил вцепилась в золотой обруч и не отпускала рук.
– А где скорлупа? Яйцо-то большое было? [5]5
Согласно легенде, Леда была возлюбленной Зевса, который являлся ей в образе лебедя. От него она родила яйцо, из которого вылупилась Елена, по некоторым версиям – Елена и Полидевк.
[Закрыть]
Кричали еще что-то, но я не помню что. Я прошла мимо как можно быстрее, стараясь при этом не бежать – чтобы не показать им, что боюсь. Но меня била дрожь. Оказавшись по ту сторону камня и оставив насмешки за спиной – теперь они предназначались тем, кто шел следом, – я бросилась к матери.
– Все позади, – сказала она. – Мы не предупреждали тебя, но все это входит в обряд посвящения – пройти через шквал оскорблений. Но ты выдержала испытание.
В ее голосе слышалась гордость за меня.
– Для чего это нужно?
Я находила такой обычай жестоким и бессмысленным.
– Чтобы всех уравнять, – ответил отец. – Цари и царицы должны претерпеть унижение наряду с прочими смертными. Что бы нам ни кричали – мы не имеем права наказать крикунов. Таковы правила.
Отец рассмеялся, словно речь шла о самом простом деле, но я понимала, что это смирение стоило ему больших усилий и размышлений.
– Да, это урок смирения, – добавила мать. – Человек должен хоть раз услышать самое гадкое, что о нем болтают за глаза. Особенно если он постоянно окружен льстецами.
Мы приостановились, дожидаясь Кастора и Полидевка, которые продирались сквозь град насмешек.
– Считается, что мы извлекаем из этого испытания уроки, – говорил отец, и его губы искривились, как это бывало, когда его посещала важная мысль. – Лично я извлек один урок: он касается Елены. Мы пустим слух, что она прекраснейшая из женщин на свете. Да, именно так. Не больше и не меньше. Она будет по-прежнему носить покрывало. Это подогреет интерес и увеличит выкуп с жениха.
– Но мне еще рано выходить замуж… – прошептала я в надежде, что это действительно так: мне всего десять лет. – А покрывало…
– То, чего люди не могут увидеть глазами, они дорисовывают воображением. А потом со всей одержимостью стремятся получить. Но то, чего они страстно желают, стоит дорого, и люди готовы платить любую цену. Если люди будут видеть радугу каждое утро, ее перестанут замечать. А мы скажем, что радуга здесь, под покрывалом, но никому ее не покажем.
– Прекраснейшая из женщин на свете? – прищурилась мать. – Вправе ли мы делать такие заявления?
Тут, хохоча и спотыкаясь, к нам подбежали Кастор и Полидевк.
– Они знают слишком много! – сказал Кастор. – Похоже, они знают о нашей семье все!
– Они знают только одно – как больнее обидеть нас, – ответила я. – А это не так уж мудрено – обидеть человека. Я не понимаю, что такого еще они могут знать.
Клитемнестра одобрительно посмотрела на меня.
– Елена права. Оскорбить человека несложно. Подняться над оскорблением – куда труднее. Обиды мы помним гораздо дольше, чем похвалы. Так уж устроены люди.
– Создается впечатление, будто боги устроены точно так же: наши восхваления и богатые жертвоприношения они принимают как должное, а оплошности и упущения помнят вечно [6]6
Некогда, принося жертвы богам, Тиндарей забыл упомянуть Афродиту. За это богиня прокляла его, а его дочерей обещала сделать многомужними.
[Закрыть],– проворчал отец и окинул взглядом процессию. – Идемте же, мы теряем время.
Испытывая облегчение оттого, что грязные насмешки остались позади, мы подставили пылающие щеки освежающей прохладе горного воздуха. Меня озадачили непонятные слова и странные намеки. Почему клюв? При чем тут яичная скорлупа?
Подъем на этом не заканчивался. Тайгетские горы так высоки, что снег на вершинах не тает долго после того, как в долине отцветут яблоневые и айвовые деревья, а появляется вскоре после сбора урожая. Это целая горная гряда, которая великой стеной протянулась в центре страны. По одну сторону находится ужасное Стимфальское озеро, где Геракл сражался со зловещими птицами, а по другую – Немейский лес, где он убил льва с непробиваемой шкурой. Мне безумно захотелось увидеть все это.
Когда мы прибыли к дому посвящений, дневной свет, как и должно, померк. Показалась роща черных тополей, они возвышались над прочими деревьями, покачивались на вечернем ветру, нашептывали свои тайны. Мы прошли по узкой аллее между ними и сразу оказались у плоской площадки, освещенной сотнями факелов.
– Богини приветствуют тебя.
Жрица в мантии обратилась ко мне, протянула высокий изящный сосуд и приказала выпить. Я поднесла сосуд к губам и узнала вкус кикеона – напитка из белого ячменя, собранного со священного поля Деметры, и мяты. Потом жрица указала на мужчину с горящим факелом: от него я должна была зажечь свой. Я повиновалась.
Мой факел загорелся, и мне велели присоединиться к процессии, которая казалась цепью огней, завивавшихся спиралью: земля стала похожа на усеянное звездами небо. Сотни мистов, как называются участники мистерий, исполняли сложный танец. Людская цепочка кружилась, извивалась и образовывала в сгущающейся темноте замысловатые узоры из факелов.
– Мы танцуем в честь богини, – шепнула жрица мне на ухо. – Не бойся, не сдерживай себя. Отдайся танцу.
Окруженная мистами, я лишилась собственной воли помимо своего желания. На неровной почве в темноте легко было оступиться, но танцующие словно летели, не касаясь земли. Я присоединилась к ним, и меня тоже подхватил поток и понес. Я забыла родителей, забыла братьев и сестру. Я забыла Елену, которая обязана носить покрывало, прятать лицо и подчиняться, и почувствовала себя свободной. Персефона взяла меня за руку, и я услышала ее шепот:
– Когда тебя подхватывают и уносят – это не плен. Это освобождение из плена.
Я чувствовала ласковое пожатие ее нежной руки, ощущала аромат ее волос. И знала – они цвета темного золота, хоть я не видела их.
Вдруг танец оборвался, наступила тишина. Жрица воздела руки к небу. Я с трудом различала ее фигуру в слабом свете.
– Вы отведали священного напитка, – провозгласила она. – Вместе с ним в вас вселилась богиня. Теперь вы должны произнести священную клятву.
Сотни голосов смешались, в общем гуле нельзя было разобрать слов. Я, как и все, знала эту клятву наизусть: «Я постился. Я пил кикеон, брал кое-что из большой корзины и, подержав в руках, клал в маленькую, а из маленькой опять в большую» [7]7
Цитата взята из книги Д. Лауэнштайна «Элевсинские мистерии», М., 1996. С. 237.
[Закрыть].
Выслушав клятву, жрица ответила: «Отныне храните молчание!» – и построила нас в виде спирали так, что мы образовали огромную змею. Голова змеи оказалась в зале посвящений, а хвост тянулся снаружи, постепенно раскручиваясь. Переступая порог зала посвящений, каждый должен был затушить факел в большом каменном корыте, стоявшем при входе. Погружаясь в воду, факел издавал на прощание вздох.
Внутри святилища стояла кромешная тьма. Она наводила ужас, как тьма загробная: словно человек очнулся в могиле и понял, что умер. Только человеческие тела, напиравшие со всех сторон, свидетельствовали, что я не умерла, что я жива.
– Завидна участь того из смертных, кто был посвящен в тайны этих мистерий, а тот, кто не принимал в них участия и не приобщился к ним, заслуживает лишь жалости. Он не узнает блаженства после смерти, он будет вечно пребывать во тьме и тоске, – эхом разнесся под сводами далекий голос.
– Склоните головы перед богинями, – велели нам.
Я почувствовала, поскольку видеть не могла, что все движутся в одном направлении, и последовала туда же. Оттуда доносились вздохи и стоны. Пройдя вперед, я увидела едва различимые в темноте очертания двух статуй – Деметры и Персефоны. Мать, облаченная в сияющие одежды, стояла впереди, а дочь, закутанная в черное, – за ней. Мы прошли мимо них быстрым шагом, нам не разрешили задерживаться: мы направлялись в соседний зал меньшего размера.
В воздухе стоял дурманящий аромат цветов. Каких – я не смогла определить. Похоже, это была смесь различных цветов: ирисы, гиацинты, нарциссы. Пронзительно сладкий и обволакивающий запах. Но ведь сейчас не сезон для этих цветов, откуда же они здесь?
– Это последние цветы, которые я собрала на земле, перед тем как была похищена. – Призрачный голос словно плыл по волнам густого аромата. – Почувствуйте, что чувствовала я… Вдыхайте запах, который вдыхала я…
Голос звучал очень печально.
Мы куда-то двигались, становилось все темнее и темнее, словно вместе с богиней мы спускались в глубокую расселину. Мне показалось, будто я падаю в пропасть.
И вот, достигнув дна, ощутив наконец почву под ногами, я обнаружила себя в полном одиночестве. Медленно ступая, я попыталась определить, где нахожусь, но напрасно. Только тьма непроглядная, бесконечная ночь.
– Счастливы те из людей земнородных, кто таинства видел. Тот же, кто им непричастен, не будет вовеки доли подобной иметь в многострадальном царстве подземном. Тьма ожидает всех смертных, но не тебя, – шепнул ласковый голос мне на ухо. – Тебе она не грозит.
– Но я тоже смертная. – Я не сразу смогла шевельнуть языком.
– В какой-то мере. – Ласковый голос издал легкий вздох, похожий на смешок. – Но в какой мере – зависит лишь от тебя. Каждый смертный бессмертное волен в себе отыскать.
Ласковый голос… Чье-то невидимое присутствие… Я участвую в мистериях… Мне обещали, что я стану свидетельницей явления богини. Значит, это произошло.
– Кажется, я понимаю тебя, – произнесла я.
– Твоя мать совершила большую ошибку, – говорил голос. – Ей следовало рассказать тебе всю правду о твоем рождении.
– Если ты знаешь, умоляю тебя, расскажи мне ее! – воскликнула я.
Похоже, я удостоилась личной аудиенции. Других мистов рядом не было. Может, я провалилась в подземелье?
– Мы с тобой сестры. Вот все, что я могу сказать, – ответил голос.
«Если бы только я знала, кто ты», – подумала я и прошептала:
– Кто же ты?
– А в чье святилище ты пришла? – спросила невидимая собеседница с недовольством.
Только не это! Только бы не рассердить ее.
– В святилище Деметры и ее дочери Персефоны.
– Вот именно. Так кто же я, догадайся.
– Ты Персефона? – предположила я и почувствовала, как меня окутало теплом.
– Правильно, – был ответ, и после долгого молчания последовало: – Но моя мать также достойна почитания. И тебе следует учесть это. Даже когда дочь становится взрослой, она должна почитать мать.
Смысл этих слов я поняла много позже.
Она приблизилась ко мне: я почувствовала, что она находится рядом.
– Сестра, – прошептала она, – ты должна верить мне. Я всегда буду подле тебя. А других богинь остерегайся. Поняла?
Разве возможно думать о других богинях в ее присутствии? Ее свет, который побеждал тьму и проникал в сознание, наполнил мое существо.
– Да, да… – шептала я в самозабвении.
– А теперь – следующий, – деловито сказала она.
Конечно, богине так и положено: она всегда готова встретиться с очередным смертным. Если мы, люди, хорошенько поразмыслим над своей жизнью, то заметим следы подобных встреч, хотя боги и не показывают своего лица. Я, как все смертные, не разглядела лица богини: мои глаза ослепило сияние, исходившее от нее. Думаю, именно это и входило в ее намерения.
В большом зале мы сбились в кучу и ждали. Была глубокая ночь, хотя точного часа никто не знал. Время летело, как черный ворон. Все мысли и чувства исчезли, я стояла опустошенная, забыв, что знала, чем была в жизни. С обнаженной душой я ожидала божественного откровения. Предстоял последний ритуал.
Вдруг тьму пронзил свет, словно полночное солнце взошло, и мы получили главный ответ. Я узрела чудо, самую сердцевину тайны. Отныне страх смерти утратил власть надо мной. Я увидела смерть в лицо и узнала, что ее не существует.
V
После возвращения из храма таинств я была долгое время переполнена впечатлениями и предавалась воспоминаниям о пережитом. Кроме того, я усиленно училась, освоила игру на лире, очень гордилась тем, что выросла и детский лук, который Кастор некогда смастерил для меня, уже мне мал. Я была в состоянии натянуть тетиву большого лука и охотиться на крупную дичь. Больше никаких зайцев – я выслеживала горных козлов.
Сияние осени постепенно угасало, краски меркли, золото и бронза сменились коричневыми тонами. Урожай собрали, поля лежали под паром и погружались в сон. После охоты мы сразу бежали к очагу, протягивая закоченевшие руки к огню. Сидя возле очага в большом зале, слушали длинные унылые песни и поэмы певцов, которые заходили к нам. К сожалению, не все бродячие певцы наделены талантом, а отцовский дворец, по-моему, притягивал самых бездарных.
Я надеялась, что участие в Больших мистериях надолго заглушит мою тоску по новым впечатлениям. Но весной тоска обострилась, и я сильнее прежнего страдала из-за своего заточения. От воспоминаний о недолгой свободе оно становилось еще более мучительным. Не спасало и то, что наш дворец был открыт всем ветрам, которые играли с ним, как с эоловой арфой. Зеленая долина и город далеко внизу неотступно манили меня, как всегда манит все запретное.
Клитемнестра подошла ко мне, когда я, взобравшись на большой камень, встала на цыпочки и пыталась заглянуть за крепостную стену. Она обняла мои голени и слегка толкнула. Я едва не упала.
– Хватит тебе вытягивать шею, а то еще оторвется! – рассмеялась она и протянула мне навстречу руки.
Я спрыгнула в ее объятия, и сестра даже не покачнулась под моим весом – так она была сильна.
– Отведи меня в долину! – неожиданно вырвалось у меня. – Пожалуйста, прошу тебя!
Клитемнестра огляделась – нет ли кого поблизости. Но мы были совершенно одни.
– Сейчас? – спросила она.
– Да, сейчас! Сейчас! – обрадовалась я. – Никто даже не заметит, мы вернемся прежде, чем нас хватятся. Умоляю тебя! Ты можешь ходить, куда захочешь, а я живу на привязи, как рабыня. Нет, как собака – рабов все же не сажают на цепь!
Клитемнестра задумалась. Она любила риск.
– Ты что, боишься? – как бы невзначай поинтересовалась я: теперь она захочет доказать, что нисколько не боится.
– Я? Боюсь? – фыркнула она и вздохнула. – Хорошо, идем. Только быстро!
Тревожно озираясь, мы выскользнули через боковые ворота и побежали вниз по склону горы. Тенистая роща из оливковых и кипарисовых деревьев осталась позади, солнце ярко светило, и луга казались изумрудными.
– Какая красота! Лучше изумрудов! – воскликнула я, добежав до большого луга.
Прохладная трава щекотала мне ноги, из нее выглядывали цветы – алые, белые, розовые; они приводили меня в восторг.
– Елена! – В голосе Клитемнестры, всегда уверенном, послышалась тревожная нота. – Елена! Ау!
– Я здесь! – откликнулась я и помахала рукой: я почти с головой утонула в зеленом море.
– Подойди ко мне, а то потеряешься! – позвала Клитемнестра. – Трава очень высокая.
Мы пошли по дороге, которая вывела нас прямиком к реке. Здесь нас снова встретила тень: на берегу вплоть до самой воды росли ивы и тамариски. Грязноватая вода закручивалась водоворотами, извергая брызги белой пены.
– Речная нимфа резвится, – заметила Клитемнестра и улыбнулась – будто что-то вспомнила.
– А что за нимфа здесь живет?
– Не знаю, как ее зовут, – сказала Клитемнестра.
По голосу я поняла: знает, просто не хочет говорить. Возможно, это священное имя.
Я подошла к самому краю воды, где рос тростник.
– Хочу увидеть ее, – сказала я.
Мне пришлось повысить голос, чтобы заглушить плеск воды в тростниковых зарослях. Я окунула кончик ноги в воду – она была холодной. Снег на Тайгетских горах еще не стаял.
Клитемнестра подошла и встала рядом. Мы отражались в прибрежной воде. Я наклонилась, чтобы разглядеть себя получше, но Клитемнестра потянула меня прочь со словами:
– Не делай этого.
Однако я чувствовала непреодолимое желание увидеть наконец свое лицо. С неожиданной силой я оттолкнула Клитемнестру, которая была гораздо крупнее меня, наклонилась к воде и взглянула в лицо, которое изумленно смотрело на меня широко расставленными глазами.
Отражение не имело ничего общего с тем, что я ожидала увидеть, хотя после быстрого взгляда в материнское зеркало в моей памяти запечатлелись зеленовато-карие глаза с густыми черными ресницами и пухлые изогнутые губы. Но теперь я могла видеть свое лицо целиком, как его видят окружающие.
Я всматривалась в отражение, наклоняясь все ниже, пока наконец носом не коснулась воды. Отражение покрылось рябью, задрожало и исчезло. Я затаила дыхание и ждала, когда оно появится вновь, чтобы еще раз увидеть то, что могут видеть другие, а мне запрещено. Я хотела как следует разглядеть свое лицо и запомнить его. Оно предопределило мою судьбу, стало причиной моего заточения – так могу я хотя бы знать, как оно выглядит?
– Не надо. – Клитемнестра подняла меня от воды. – Прекрати, а то с тобой случится то же, что с Нарциссом. Помнишь, он так влюбился в свое отражение, что умер от истощения и Аполлон превратил его в цветок. Ты этого хочешь?
Она говорила нарочито спокойным голосом, но от меня не укрылся ее страх. Чего же она так боялась?
– Нет, – ответила я и послушно отступила назад, ибо ее страх передался и мне. – Я вовсе не хочу врасти корнями в землю, даже такую красивую, как эта!
Но когда мы вышли на залитую солнцем дорогу к городу, мои страхи как рукой сняло. В конце концов, ничего ужасного я не сделала – просто посмотрела на свое отражение. Не может же лицо само по себе вызвать какие-то события и навлечь беду. По крайней мере, человеческое лицо.
Дорога петляла, то углубляясь в луга, то сворачивая к берегу. Солнце в это время суток, несмотря на самое начало весны, уже стояло высоко, поэтому тень от деревьев, когда мы шли вдоль воды, была желанной. В одном месте река расширялась, образуя темную заводь. В ней безмятежно плавали три больших лебедя, они величаво кружили друг возле друга, высоко подняв головы на изогнутых шеях. На фоне темной воды белизна их перьев поражала.
Я залюбовалась, затаив дыхание. Клитемнестра подошла и остановилась за моей спиной.
– Какие красивые! – прошептала я, боясь, что от громкого звука они растают, как сказочное видение.
Никогда раньше я не видела лебедей так близко. Меня заворожила их всепобеждающая, царственная грация. Я не могла оторвать от птиц глаз, а они скользили мимо, словно призраки иного мира.
Один лебедь вдруг повернул голову, остановил на мне взгляд острых маленьких глаз и поплыл к берегу. Выйдя на берег, он пошел, роняя на траву капли воды, к полянке, манившей зеленой травой, яркими ирисами и фиалками.
Казалось, он имеет определенную цель и сознательно направляется к нам. Охваченная волнением и восторгом, я сделала шаг назад и схватила Клитемнестру за руку. Теперь я видела, что этот лебедь больше остальных. Его ничуть не испугало мое резкое движение.
Черные глаза пристально смотрели в мои.
Во дворце мы держали охотничьих собак, и отец с братьями часто говорили мне:
– Животное всегда отведет взгляд, если посмотришь на него. Оно не выдерживает человеческого взгляда и опускает глаза, ибо человек – царь зверей. Если только это действительно животное, а не бог, принявший его обличье…
Боги любят принимать обличье разных животных. По крайней мере, они часто это делали в прошлом, когда родились все те легенды, которые мы так любим. Но этот-то лебедь не из прошлого, он из настоящего. И он смело шел, глядя мне прямо в глаза.
Он целенаправленно двигался, он смотрел в нашу сторону, почти вплотную подошел к нам, и его маленькие, близко посаженные глаза над черно-оранжевым клювом казались бездонными.
– Нет! – крикнула Клитемнестра и бросилась вперед, размахивая палкой. – Ты снова за свое! Не подходи! Мерзкое создание, чудовище, насильник!
Лебедь приостановился, а потом с яростью подлетел к нам, хлопая крыльями и издавая пронзительные крики.
Размера он был гигантского! Раскинув крылья, он навис над Клитемнестрой. Она упала на спину, нащупала камень и запустила им в лебедя, задев ему клюв.
Любая другая птица улетела бы прочь, но эта перешла в нападение. С шипением лебедь набросился на Клитемнестру и, сильно откидывая шею, то наносил со всего размаху удары клювом, то щипал.
Она уткнулась лицом в землю, а руками прикрыла голову, защищаясь от ударов. Лебедь вспрыгнул ей на спину и стал клевать шею и руки, не прекращая злобно шипеть – словно пар вырывался из кипящего чайника. Два других лебедя продолжали безмятежно выписывать круги на воде.
Я бросилась к лебедю и всей тяжестью навалилась ему на спину. А что еще могла я сделать, чтобы спасти бедную Клитемнестру? Я вцепилась ему в перья. Они были большими, блестящими и гладкими, под ними я ощутила мускулы и мощь. Эта птица не вызывала никаких ассоциаций с лебяжьим пухом, мягкостью, перинами. Она воплощала силу, власть и безжалостность в обличье красоты и грации.
– Оставь ее! Пусти ее! – закричала я, а потом схватила лебедя за шею – она извивалась, как змея, – и сдавила ее.
Но руки мои были слабы, лебедь выскользнул и посмотрел мне прямо в глаза. Его маленькие черные глаза-бусины расширились настолько, что вместили мое отражение в полный рост. Я не смела пошевелиться.
– Перестань, – прошептала я, и мои губы почти коснулись его клюва.
Клюв приоткрылся и прихватил мою щеку. Зубчики, как крошечная гребенка, слегка покалывали мне кожу. Лебедь сжимал ее очень нежно, склонив голову набок, – словно целовал. Потом отпустил и откинул голову назад – чтобы еще раз оглядеть меня; взъерошил перья, встряхнулся – и я сползла с его спины. Он чуть-чуть постоял, глядя на меня, изогнул шею, погладил меня головой по волосам, повернулся, сошел в воду и безмятежно поплыл к двум другим птицам.
Клитемнестра приподнялась, села, тяжело дыша и всхлипывая. Ее руки были покрыты грязью, от лица пахло тиной.
– Будь ты проклят! – крикнула она вслед лебедю.
– Не надо! – Я сжала ее руку. – Это опасно. Он может рассердиться, вернется и накажет нас!
Это ведь не был обычный лебедь.
Тогда сестра произнесла несколько загадочных фраз.
– Разве может он сделать что-то хуже того, что уже сделал? – спросила она с горечью. – Будь ты проклят! Будь проклят!
Лебеди исчезли в тени нависавших над водой деревьев.
Остаток пути до города мы проделали в молчании, потрясенные встречей, которая состоялась на берегу. Я даже подумала – а не лучше ли будет вернуться во дворец, но сообразила, что после этого выбраться за стены в другой раз будет очень сложно: меня станут охранять тщательнее, чем прежде.
Клитемнестра шагала, плотно сжав губы, не выпуская моей руки. Щеки ее были испачканы прибрежной грязью. На плаще сзади темнели отпечатки перепончатых лап воинственной птицы.
Я потянула ее за руку.
– Пожалуйста, давай пойдем чуть помедленней. И улыбнись! А то ты перепугаешь всех жителей города.
Она кивнула головой и слегка улыбнулась самыми уголками губ. Я всегда могла добиться от нее улыбки, когда другим не удавалось. Она даже рассмеялась, правда чуть нервно.
– Ты права, – сказала она. – Над этой историей нужно посмеяться, да и только. Между собой. Если ее рассказать, никто не поверит. – Она опустилась на колено и пристально посмотрела мне в глаза. – Поклянись, что никому не расскажешь.
– Но почему? – удивилась я. – Такой необыкновенный случай. – Слова замерли у меня на губах, когда я увидела выражение ее лица. – Хорошо. Никому. Ни слова. Это будет наш секрет, – кивнула я.
За поворотом дороги, которая расширилась настолько, что могли разъехаться колесницы, показался город. Только-только мы шли по сельской местности, среди лугов, коров, садов, – и вот уже мы на улицах Спарты.
Как я теперь понимаю, Спарта не очень большой город, но тогда он казался мне огромным: здания стоят друг возле друга, люди идут друг за другом. Глаза разбегаются.
Непривычно было видеть столько людей сразу: они сновали туда-сюда, как пчелы. Каждый спешил в своем направлении, словно его призывала насущная необходимость. Я не удивилась бы, услышав жужжание, но тут звуки были гораздо громче: крики, скрип телег, свист кнутов.
По улице тащились несколько тяжело груженных ослов: они с трудом переставляли ноги, покачивались под поклажей, задевали курдюками с вином стены домов, громыхали глиняными горшками. Но в основном улица была запружена людьми: они несли корзины с зерном, рулоны тканей.
– Давай зайдем на рынок, тебе ведь, наверное, интересно? – спросила Клитемнестра.
Она подошла поближе ко мне, взяла под руку, как бы защищая, и опустила покрывало на мое лицо.
Я крутила головой из стороны в сторону, чтобы лучше видеть, а сестра крепко держала меня и вела по улице.
Мы пришли на рыночную площадь: здесь несколько улиц сходились, образуя открытое пространство. Люди рядами сидели на земле, подстелив коврики, перед ними стояли корзины с сушеными фигами, горшки с медом и прочей снедью.
Мое внимание привлекла одна корзина: ее содержимое блестело и переливалось. Я наклонилась пониже, рассматривая. Там оказались какие-то безделушки, в них отражалось солнце. Я засунула руку и достала одну.
Это был браслет из витой проволоки, очень искусно сделанный: кое-где расплющенная, проволока играла на солнце.
Торговка быстро поймала мою руку и надела на нее еще один браслет, но Клитемнестра так же быстро сбросила оба браслета.
– Нет, нельзя! – прошептала она. – Пошли отсюда.
Она хотела увести меня, но было уже поздно.
Торговка перевела взгляд с моей руки, ничем не отличавшейся от рук других покупательниц, на мое лицо – она хотела соблазнить меня на покупку. Но вместо обычных в таких случаях уговоров и присловий раздался пронзительный крик. Ее глаза, которые до сих пор не выражали ничего, кроме желания поживиться, потрясенно расширились.
– Это она! Она! – закричала женщина.
Она вскочила на ноги, вцепилась в меня и потянула к себе, опрокинув корзину. Браслеты рассыпались по земле.
Клитемнестра тоже не выпускала моей руки, и они стали тащить меня, каждая в свою сторону, как мешок зерна.
– На помощь! На помощь! – кричала торговка своим соседям. – Держите ее! Это Елена!
Все повскакали с мест и ринулись ко мне. Клитемнестра оказалась сильнее торговки браслетами, она высвободила меня из ее хватки и укрыла своим плащом, но толпа уже нас окружила. Разогнать ее мог разве что отряд вооруженных телохранителей.
Клитемнестра крепко прижимала меня к себе. Я ничего не видела, лишь чувствовала дрожь ее тела.
– Дайте нам пройти! – хриплым голосом потребовала сестра. – Пропустите нас, а то будете иметь дело с царем! Дайте нам спокойно уйти.
– Пусть сначала покажет свое лицо! – раздался голос из толпы. – Мы посмотрим на нее, а потом отпустим.
– Нет, – твердо сказала Клитемнестра. – Вы не имеете права смотреть на царевну.
– Но ты тоже царевна, – произнес бас. – А между тем твое лицо все могут видеть. Вот я и говорю – покажите нам Елену! Или она уродина с клювом, как у отца?
– У нее тот же самый отец, что и у меня, царь Тиндарей. Оставьте ваши грязные намеки! – Голос Клитемнестры дрогнул.
