Текст книги "История Сарры, жены Авраама"

Автор книги: Марек Альтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Старейшина взял хлеба в руки, чьи пальцы были усеяны богатыми перстнями, и передал их своим спутникам. Солдаты уже с трудом удерживали толпу возбужденных жителей, которые, окружив пришельцев, разглядывали их с неприкрытым любопытством. Местные дети кричали и жестикулировали, стараясь привлечь внимание детей племени.

Старейшина, к которому обратился Аврам, поднял руку, заставив умолкнуть толпу. Вокруг воцарилась тишина.

– Меня зовут Мелхиседек. Я царь этого города, который называется Салем, этого народа и этих земель. Начиная с восточного берега реки до самого берега моря на западе, живут народы, которые называют нашу страну Ханааном.

Он говорил спокойно и с достоинством на языке аморреев, с незнакомым для Сары произношением.

– Я, Мелхиседек, а также Салем, или Ханаан, приветствуем тебя, Аврам, и всех, пришедших с тобой. Во имя Всевышнего Бога, Создателя Неба и Земли, я благословляю твой приход.

Никто не говорил ни слова.

Аврам повернул к Саре ликующее лицо. Громким голосом, чтобы все могли услышать его, Аврам воскликнул:

– Вы слышали? Царь Салема Мелхиседек благословляет нас во имя единого Бога. Нас принимают здесь как братьев.

Красота Сары

Счастью их суждено было продлиться десять лет…

А пока продолжался праздник, где угощения пришельцев смешались с яствами жителей Салема, люди опьянялись пивом и рассказами, узнавали и оценивали друга друга. Было решено, что Аврам заплатит по одному диму за голову каждого животного из своего стада, которое будет пастись на землях Ханаана. Также было решено не строить нового города, чтобы не вступать в соперничество с прекрасным городом Салемом, но поставить свои шатры вблизи пастбищ, как это делали их отцы.

Царь Медхиседек и его старейшины расспрашивали Аврама о той стране, откуда они пришли, и о тех местах, которые они пересекли во время своего долгого перехода до Салема. Они удивились тому, как через тысячи гор и долин, рек и пустынь он нашел дорогу в Салем. Они ничего не знали ни о Шумерском, ни об Аккадском царствах и попросили Сару показать на свежей глиняной табличке тамошние письмена. Они были изумлены тем, что знаками можно обозначить вещи, животных, людей, краски и даже чувства.

Наконец, они спросили Аврама, что он знает о едином Боге, которого они сами чтили, который был Богом их отцов и всегда приносил мир и благосостояние на их земли. Но невидимый Бог еще никогда не обращался к ним и никому из них не открывал своего имени. «Яхве».

И тогда царь Мелхиседек объявил, что Аврам, хоть и похож на пастуха, ведущего за собой самых разных людей, которые даже не его крови, несомненно, был таким же благородным царем, как и он сам. И сказал неожиданно молодым голосом, что он склоняется перед ним, несмотря на разницу в возрасте, с уважением, как равный перед равным.

Вслед за ним перед Аврамом склонились старейшины и все жители Салема. Мелхиседек повернулся к Саре, не произнесшей ни слова, и сказал:

– Аврам, позволь мне также склониться перед твоей женой Сарой. Может быть, тебе и твоим соплеменникам ее красота кажется обычной, и у вас не пылают глаза от восхищения, но она самая прекрасная из всех женщин, которую единый Бог дал мне увидеть. И я не сомневаюсь, что Он поставил ее рядом с тобой в знак всех красот, которыми он одарит твоей народ.

С этими словами Мелхиседек склонился перед Сарой и, прижав к груди свою длинную белую бороду, взял подол туники Сары и поднес его к своим губам, которые задрожали, когда он, выпрямившись, прошептал только для нее одной:

– Я уже стар, но с сегодняшнего дня почитаю это за счастье, потому что, зная тебя и зная, что ты принадлежишь не мне, я бы не смог прожить свою молодость.

* * *

Сара надеялась на то, что, добравшись до страны, обещанной ему его богом, Аврам велит строить город. Настоящий город с кирпичными домами, с улицами, дворами, воротами и крышами. Ей недоставало красоты ее города Ура, непоколебимого великолепия зиккурата, полумрака ее комнаты в доме Ишби Сум-Узура, запахов сада, журчания воды в наполняющихся флягах, ночной шепот водоемов.

Не только она одна устала ставить и складывать шатры и передвигаться вслед за голодным стадом, но постепенно каждый из них стал постигать, как прекрасна была страна Ханаанская.

Земли ее были столь плодоносна, что на одном и том же месте можно было жить, не передвигаясь, в течение двух или трех сезонов. Молоко и мед, казалось, струились по ее холмам и долинам. Дождь перемежался с засухой, прохлада сменяла жару, и ни один сезон не длился дольше другого. От изобилия размножался скот и росли дети. И постепенно даже Сара забыла свои мечты о городе.

Шатры становились все больше, в некоторых из них было несколько комнат, разделенных занавесями. Аврам велел женщинам соткать ткань в черную и белую полоску для большого шатра, в котором могли собираться на совет главы разных семей. Женщины Салема научили их ткать шерсть и лен веселых ярких цветов и показали, как выводить на них всевозможные узоры. Серые и белые туники и плащи были убраны в лари, и одежда их раскрасилась золотистыми, желтыми, синими и красными цветами.

Прошло два года и слава, о мире и процветании Ханаана, о мудрости Аврама и Мелхиседека разнеслась по всем окружающим землям благодаря пастухам и караванам.

С севера и с востока к ним стали присоединяться сначала разрозненные, а затем все более многочисленные семьи с отощавшим от голода скотом. Отцы и сыновья склонялись перед Аврамом, произнося одни и те же слова надежды:

– Мы слышали о тебе, Аврам, и о твоем невидимом боге, который ведет и защищает тебя. Там, откуда мы пришли, царят нищета, пыль и войны. Мы будем подчиняться тебе во всем и будем следовать за тобой повсюду, если ты примешь нас. Мы будем служить твоему богу, мы будем приносить ему жертвы, как ты нас научишь. Ты будешь нашим отцом, мы будем твоими сыновьями.

Пересекая три пустыни, окружавшие благодатную страну Ханаан, приходили племена с юга, которые казались более богатыми и более цивилизованными, но и они хотели стать народом Аврама.

– Там, откуда мы пришли, течет огромная река, но никто не знает, откуда она берет начало. Она орошает богатые земли, – рассказывали они. – Там правит царь, живой бог, могущество которого не знает границ. Его зовут Фараон. Он сидит рядом с другими богами, с человечьими телами и головами птиц или зверей. Их города и дворцы великолепны, а могилы их отцов прекраснее их дворцов. Но его могущество опьяняет всех, кто служит ему. У Фараона людей убивают, как мух. Там люди страшатся не голода, а рабства и унижения.

Аврам никому не отказывал в Ханаанских пастбищах. Он благословлял новоприбывших с такой же радостью, с какой когда-то встретил его Мелхиседек у стен Салема. Проявляя удивительную терпимость, он никого не принуждал поклоняться своему богу, хотя его собственная вера в единого Бога была абсолютной. Повсюду в Ханаане Аврам ставил Ему жертвенники, и не проходило дня, чтобы он не совершал приношений, взывая к Нему: «Яхве! Яхве!» Его печалило только одно: в ответ он слышал лишь молчание. Но он не переставал надеяться, что Всевышний, как он стал называть Его, вновь обратится к нему с новым повелением.

Но Яхве молчал. Что мог Он сказать? Как Он и обещал, народ Аврама становился великим народом. Хотя Сара по-прежнему не могла родить ему сына или дочь!

С тех пор как они поселились в земле Ханаанской, никто не удивлялся бесплодности Сары.

Все те, кто пришел с ними из Харрана, и все новые племена, которые присоединялись к ним, были околдованы красотой Сары. Красотой, которая казалась таким совершенным символом изобилия, что она заставляла молчать даже зависть и похоть. И все понимали, почему Аврам, наслаждаясь этой красотой, словно новобрачный, не проявлял никакого беспокойства по поводу того, что у него не было потомства. Все было хорошо. От счастья и мира сердца и дух народа словно впали в спячку. Благополучие стало для всех повседневностью. Ничего не могло вывести их из состояния спячки. Красота Сары, ее по-прежнему плоский живот, ее гладкое лицо, ее шея, грудь и бедра молодой девушки стали символом блаженства, которым одарил их Яхве, бог Аврама.

Они долго не могли осознать того чуда, которое совершалось у них на глазах: время утратило свою власть над красотой Сары. Проходили луны, сезоны сменялись сезонами, текли года, но молодость Сары оставалась нетронутой.

И бремя этого безмолвного чуда, вначале восхитившего Сару, стало вызывать у нее ужас.

* * *

Однажды летним днем Сара, как обычно, купалась в заводи реки, которую, словно стеной, окружали густые кроны деревьев. Речной поток выдолбил в скале глубокую чашу, образовав довольно обширный естественный водоем, в котором вода переливалась зелеными и синими отблесками. Сара часто купалась там обнаженной. Потом, дрожа от прохладной воды, хотя от солнца и жары потрескивали листья, ложилась на еще гладкие, словно кожа, прибрежные камни, отполированные зимними паводками, и в полудреме закрывала глаза.

Но в этот день легкий звук вывел ее из дремоты. Она присела, думая, что это был какой-нибудь зверек или мертвая ветка упала с дерева. Но она ничего не видела, и звук больше не повторялся.

Она снова легла, прижавшись к камню грудью и щекой. И сразу где-то наверху раздался громкий смех. Внезапно из-за деревьев кто-то выскочил, схватил ее тунику и, выпрямившись во весь рост, с шумом исчез в воде. Но Сара узнала его.

– Лот!

Из воды высунулась голова Лота. Громко смеясь, он размахивал туникой Сары, с которой стекали капли воды. Сара присела на корточки, стараясь прикрыть свою наготу.

– Лот! Не будь глупцом. Верни мне тунику и уходи отсюда.

Двумя сильными движениями Лот встал на ноги. Но прежде чем она успела сделать движение, он отбросил тунику далеко в сторону, обвил руками ее ноги и стал горячо целовать ее колени, бедра, пытаясь добраться до талии. С гневным криком Сара схватила его за волосы, одним движением бедер высвободила ноги и, уже не заботясь о своей наготе, уперлась одной ногой в плечо Лота, другой – в грудь и толкнула его. Но Лот вырос, он превратился в молодого, исполненного сил мужчину. Он слегка ослабил объятия, но не выпустил ее. Смеясь, опьянев от возбуждения, Лот поймал ее за шею, положил руку ей на грудь. Но мускулы Сары напряглись от гнева, она ударила Лота в мошонку ногой и отвесила звонкую пощечину.

От боли и изумления Лот скатился с камня в реку. Сара встала, нашла свою промокшую тунику и быстро натянула ее на себя. Поскуливая, как ребенок, Лот вылез из воды, потирая все еще выпирающий под одеждой член, морщась от боли и замешательства. Сара в гневе смотрела на него:

– Тебе должно быть стыдно, племянник Аврама!

Лот выпрямился, подбородок у него дрожал, лицо побледнело.

– Прости меня, – бормотал он. – Ты такая красивая.

– Это не повод. Я жена Аврама. Ты забыл это? Я не могу тебя простить!

– Да, это и есть большая и настоящая причина! – почти закричал Лот.

Он опустил глаза, сел на камень спиной к Саре.

– Ты ничего не замечаешь. Я вижу тебя каждый день. Ты снишься мне каждую ночь. Я думаю о тебе, как только открываю глаза.

– Ты не должен делать этого.

– Я не выбираю. Женщину, которую любят, не выбирают.

– Ты не смеешь произносить подобные слова. Если бог Аврама услышит тебя…

– Пусть бог Аврама услышит меня, если ему хочется! – дерзко перебил ее Лот. – Зато ты меня не слышишь! Ты даже не замечаешь, что я бываю с тобой чаще, чем Аврам. Ты не видишь, что я больше забочусь о тебе, чем Аврам. Нет ничего, чего бы я не сделал для тебя. Но ты даже не видишь меня. Когда ты называешь меня по имени, мне кажется, что я еще ребенок, которого ты когда-то бранила. Но я уже не ребенок, Сара. Мое тело и мои мысли повзрослели, и член мой тоже.

Сара вдруг смешалась и почувствовала себя неловко. Голос Лота вибрировал от боли. Почему она не замечала его страданий? Он был прав. Она не видела его. Она видела мужчину, очень красивого, более стройного и более высокого, чем Аврам, гибкого, почти как женщина. Но он по-прежнему оставался для нее ребенком, веселым и игривым, тогда как повсюду в Ханаане молодые девушки, засыпая, думали о нем в надежде стать его женой.

Гнев Сары смягчился. Она пыталась сказать что-нибудь благоразумное и нежное, чтобы успокоить Лота. Но Лот повернулся к ней лицом, глаза его блестели, словно подведенные сурьмой.

– Я знаю, о чем ты думаешь. Я знаю все слова, которые вертятся у тебя на языке, и которыми ты хочешь наказать или успокоить меня. Ты думаешь об Авраме, который заменил мне отца. Ты скажешь, что ты заменила мне мать.

– Разве это неправда? Что есть хуже, чем желать свою мать? Жену своего отца?

От смеха Лота ей стало страшно.

– Аврам – мне не отец! Он и не хочет им быть, ведь он так и не усыновил меня. Ты говоришь, что ты мне заменила мать. Но разве матери похожи на тебя?

– Лот!

– Я много лет любил тебя как мать. Но кто назовет тебя матерью сегодня? Даже я не смог бы этого сделать.

– Что ты имеешь в виду?

Лот опустил руку в воду, чтобы освежить себе лицо и грудь, словно он горел, несмотря на окружающую их тень.

– Они все словно ослепли. Но ты не можешь быть слепой.

Лот схватил пальцы Сары и не отпускал их, хоть она и старалась высвободиться. Он поцеловал ее руки, поднес к своему лбу жестом полным почтения и неясности.

– Я всегда любил тебя, Сара. Всем сердцем, всем своим существом. Я любил тебя так сильно, что был счастлив, когда ты стала моей матерью. И к моему счастью или несчастью, я один, кроме Аврама, знаю нежность твоей кожи, твердость и тепло твоего тела. Ты прижимала меня к себе. Давно, но я и сейчас ясно помню, что мы даже спали несколько ночей вместе в одной постели. Я помню, как я просыпался и вдыхал аромат твоих грудей.

– Лот!

– Каждый день с самого детства я смотрю на твое лицо. И каждый день я вижу то же самое совершенство.

Сара сухо высвободила свои руки из рук Лота, избегая его взгляда.

– Как они не видят этого? – продолжал Лот. – Я был ребенком, потом мальчиком. Я стал мужчиной. Время идет для меня. Оно изменило мое тело. Но на тебе, Сара, оно не оставило ни одной морщины. У женщин, которых я помню молодыми, отяжелели бедра, отвис живот от родов. Морщины сузили их глаза и рты, легли на их лица и шеи. Я смотрю на тебя и не вижу ничего подобного. Твоя кожа прекраснее кожи молодых девушек, которые ждут, чтобы я ласкал их под кустами. Время остановилось для тебя.

– Молчи! – простонала Сара.

Лот опустил голову.

– Ты можешь просить у меня что угодно, только не проси меня не любить тебя, как мужчина любит женщину.

* * *

Ночью, когда Сара и Аврам, истомленные ласками, лежали в темноте, Сара рассказала ему о том, как Лот застал ее врасплох возле реки. Аврам рассмеялся и сказал:

– Страсть Лота удивляет только тебя одну. Когда Мелхиседек спросил его, почему он не делает приношений на жертвенниках Всевышнего, он ответил, что поверит в существование Яхве, когда Яхве явится ему в твоем образе!

Они вместе рассмеялись, и Сара добавила:

– Когда Лот еще был мальчиком, и мы шли из Харрана, он был воодушевлен твоим богом. Он без конца просил пересказать ему все, что ты говорил. Сейчас он мужчина, и он уверяет, что не может любить меня, как свою мать, потому что время остановилось для меня. Ты тоже так думаешь? Что время остановилось для меня?

Аврам некоторое время лежал, не шевелясь и не говоря ни слова. Потом своим теплым голосом, наполненным радостью, сказал, что, да он тоже так думает.

– Разве это не проклятие? Наказание, ниспосланное мне богом? – спросила Сара на одном дыхании.

Аврам вытянулся, скинул покрывало и стал покрывать шею Сары долгими поцелуями, опускаясь до самых бедер.

– Моя плоть, мои пальцы, мое сердце и мои губы не перестают упиваться твоей красотой. И правда, время идет, а красота Сары не увядает. Каждый день подталкивает нас к смерти, как осел подталкивает колесо, которое поднимает ведро из колодца. Но моя жена Сара также свежа этой ночью, как в ту ночь, когда я впервые раздел ее.

– И это не пугает тебя?

– Почему это должно пугать меня?

– Ты не боишься, что другие могут быть смущены этим, как Лот, но проявят меньше нежности и здравого смысла? Ты не боишься, что твоя жена станет источником зависти, злобы и ненависти?

Аврам тихо засмеялся:

– В Ханаане нет ни одного мужчины, который не желал бы тебя. Разве я мог не заметить этого? Нет ни одного мужчины и ни одной женщины, которые бы не завидовали Авраму и Саре. Но ни один не посмеет сделать то, что сделал Лот. Потому что они знают. Они знают то, что увидел в тебе Мелхиседек, когда мы пришли в Ханаан. Яхве нужна твоя красота, но Он хранит ее не только для меня. Он показывает ее всему Ханаану. Он отдает ее народу Аврама. Красоту Сары, моей жены, которая не рождает детей, Он превратил в зерно нашего вечного счастья. Всевышний удерживает время над тобой, потому что ты вестница, несущая в себе всю красоту того, что Он может свершить. Кто из племени Аврама посмеет осквернить эту вестницу?

Саре хотелось возразить. Сказать, что она не испытывала ничего, кроме бремени остановившегося времени и не покидавшего ее желания родить ребенка. Ей хотелось сказать, что все слова и мысли Аврама были лишь плодом воображения человека. Что бог Аврама не говорил и не обещал ничего подобного, что он обещал только дать народ и плодородное семя. Но Аврам с обычной пылкостью заставил ее молчать, покрывая поцелуями и ласками, черпая в ней свое неизбывное наслаждение.

Позднее, лежа в темноте, чувствуя на плече дыхание уснувшего Аврама, Сара почувствовала, как ее охватила грусть. Она прикусила губу и плотно закрыла глаза, чтобы не дать пролиться слезам.

Как страстно желала она, чтобы живот ее округлился, а лицо покрылось морщинами! Для чего ей эта красота, сухая, как потрескавшаяся почва пастбищ? Как можно отдавать предпочтение бесплодной красоте перед криком жизни и детским смехом?

Терзаемая все более мучительными вопросами, разгневанная и испуганная Сара не могла уснуть. Впервые, после исхода из Харрана ее охватили сомнения.

А если Аврам ошибается? Если он поддался искушению любить своего бога и совершать великие деяния? Может быть, уверовавшись в том, что он слышит голос своего невидимого неощутимого бога, он стал жертвой собственного воображения и происков демонов? Иначе, в чем сила бога, неспособного сделать так, чтобы женские крови потекли из ее чрева?

Сын голода

Наутро после этой ночи счастье Ханаана стало убывать. Число новых племен, присоединявшихся к племени Аврама, резко увеличилось. Из северных городов приходили ремесленники, у них не было скота, но все говорили одно и то же:

– У нас плохие урожаи. Давно не идут дожди. Поля высохли и реки опустились так низко, что в них стали видны камни.

Аврам, не колеблясь, принимал всех пришельцев. Вскоре в Ханаане не осталось ни одного клочка земли, на котором не паслись бы стада крупного скота. Осенью шатры остались на местах. Трава на пастбищах стала короткой и жесткой. Впервые старейшины, пришедшие вместе с Аврамом, собрались под большим черно-белым шатром и спросили Аврама, не боится ли он?

– Чего мне бояться?

– Не стало ли нас слишком много на земле Ханаана?

– Всевышний дал мне эту землю и никакую другую и не поставил пределов моему народу.

Старейшины подумали о том, что плохой сезон может установить пределы там, где Аврам не хотел этого делать сам. Но они смолчали. Смолчала и Сара. Аврам стал настолько уверен в себе, что отталкивал любые сомнения и вопросы, как бронзовый щит отталкивает стрелы Он стал реже делить ложе Сары, и Сара горько призналась Силили:

– Даже самая большая красота может наскучить. Ему уже не нужно получать наслаждение, которое испытывал со мной, ему достаточно думать о нем.

– Я еще не видела мужчину, которому бы это наскучило, – шутила Силили. – Даже уже шатаясь и заикаясь, они считают себя рубаками, если еще могут приподнять свой топор!

Сара, не улыбнувшись, покачала головой.

– Аврам знает, что и завтра мое лицо и мое тело останутся такими же, как сегодня. И что он не получит ничего больше того, что он уже получил. Зачем же торопиться?

Она умолчала то, о чем думала она и о чем думала Силили.

Лот тоже замечал ее тоску. После своего признания он не позволял себе ни одного жеста, который мог бы вызвать гнев Сары, но всегда оставался рядом с ней, молчаливый и ласковый. Они часто проводили вечера вместе, слушая песни и музыку или легенды, которые рассказывали бродячие торговцы или старейшины вновь прибывших кланов.

Сара часто сидела, погрузившись в собственные мысли, глядя на красивое лицо Лота, и вздрагивала при раскатах смеха, раздававшихся в ответ на шутки рассказчика. Она испытывала странное ощущение радости, нежности и угрызения совести, видя его рядом с собой, такого внимательного и верного.

– Почему ты не встречаешься с девушками, которые ждут тебя? Твое место возле них, – говорила она, не смея добавить, что ему следовало бы взять себе жену

Лот смотрел на нее спокойно и отвечал, качая головой:

– Мое место рядом с тобой. Я не хочу никакой другой женщины.

И тогда Сара открывала ему свои объятия, крепко прижимая его к себе, целуя в шею и позволяя ему целовать себя так же, как когда Лот был еще ребенком. Замечая их ласки, Силили упрекала Сару:

– Ты доведешь его до безумия.

– Мы не мать с сыном, но мы можем быть братом и сестрой! – отвечала Сара, и щеки ее рдели.

– Брат и сестра! А у баранов вырастут крылья! – сердито ворчала Силили. – Я люблю Лота не меньше тебя, но то, что вы делаете с ним, ты, красавица, и равнодушный Аврам, жестоко. Вы должны бы заставить его жениться, взять свое стада и отправиться в пустыню Негева плодить детей!

Силили была права, и от этого у Сары холодело в груди, страх охватывал ее: она и Аврам совершали все больше и больше ошибок.

Однажды ночью ей приснился страшный сон, который она не посмела рассказать никому, и особенно Силили. Ей снилось, что она выходила из реки, где ее застал Лот. Но Лота не было видно. Ее окружили дети, мальчики и девочки. Это были странные дети с круглыми животами, словно они готовились к рождению детей, и пустыми лицами. У них не было ни ртов, ни носов, ни глаз, ни бровей. Но Сара не испугалась. Она шла по полям в окружении этих детей. Все в Ханаане казалось таким же прекрасным, как всегда. Свежевспаханные поля цвели необыкновенными цветами на длинных стеблях с желтыми коронками лепестков. Сара и дети с радостью побежали по полю, чтобы собрать цветы. Но, приблизившись, они заметили, что стебли цветов были покрыты твердыми шипами. Цветы оказались огненными шарами, похожими на раскаленное солнце. Они ослепляли глаза, сжигали поля, высушивали деревья. Сара закричала от ужаса. Она хотела предупредить Аврама, Мелхиседека и всех старейшин племени: «Осторожно, цветы все уничтожат, они превратят Ханаан в пустыню!» Но дети успокоили ее, все такие же веселые и ласковые. Они показывали свои круглые животы и говорили: «Это не страшно! Это не страшно! Смотри, какие у нас большие животы. Мы родим все ваши ошибки, и вы сможете их есть, когда ноля опустеют».

* * *

Через несколько дней, когда Сара решила убедить Лота жениться и отдалиться от нее, Лот сам пришел к ней и, ухмыляясь от досады, объявил:

– Аврам решил поиграть в отца.

– О чем ты говоришь?

– Среди вновь прибывших из Дамаска есть мальчик, который ходит за Аврамом по пятам. Или Аврам ходит за ним, это как тебе больше понравится.

– Сколько ему лет?

– Одиннадцать или двенадцать. Столько же, сколько было мне, когда ты стала моей матерью.

Лицо Лота сморщилось в улыбке, словно персик, упавший в песок. Он пожал плечами и добавил:

– Красивый мальчик с кудрявыми волосами, большим ртом и длинным носом. Он понравится женщинам. Кроме того, он себе на уме и хитер в играх. Я видел, как он это делает. Он знает, как вести себя с Аврамом. Я никогда не был таким ласковым.

– Почему Аврам возится с ним? – спросила Силили. – У него что, нет ни отца, ни матери?

– У него есть все, что нужно. И главное – внимание Аврама.

– Покажи мне его, – потребовала Сара.

Мальчика звали Элиезер, и он был точно таким, каким описал его Лот. Красивым, быстрым, ласковым. И тем не менее он не понравился Саре с первого же взгляда, хотя она и не понимала, почему. Из-за его манеры улыбаться, склоняя голову к плечу? Или из-за его тяжелых век, наполовину закрывавших глаза?

– Может быть, ты ревнуешь? – вздохнула Силили и добавила со своей обычной прямотой. – У тебя есть причины для ревности. Но появление этого мальчика – хорошая новость. Аврам наконец почувствовал, что ему недостает отцовских радостей, которые он испытывает с этим Элиезером. Кто упрекнет его в этом? Желание твоего мужа стать царем большого народа, не почувствовав того, что значит быть отцом, уже начало беспокоить меня.

– А я не вижу ничего особенного в этом мальчике! – сухо ответила Сара и при первой же возможности спросила Аврама:

– Кто такой этот мальчик, который ходит за тобой по пятам?

– Элиезер? Сын погонщика мулов из Дамаска, – улыбнулся Аврам лучезарной улыбкой.

– Он так тебе нравится?

– Это самый прелестный ребенок во всем Ханаане. На него не только приятно смотреть. Он умный и отважный. Он быстро и хорошо учится и умеет подчиняться.

– Но у него есть отец, Аврам. Разве ему нужно два отца?

Улыбка исчезла с лица Аврама. В этот миг, впервые за всю их совместную жизнь Сара увидела, что он забыл о своей любви к ней.

Они молча стояли друг против друга, страшась слов, которые камнями могли сорваться с их губ. Сара поняла, что уже давно была права в своих домыслах. Ее красоты уже недостаточно. Но на ком лежала вина – на ней или на Авраме? И она сказала со всей кротостью, на какую была способна:

– Я давно ожидала этого. Никто не смог бы быть добрее тебя с бесплодной женой.

Аврам молчал. Глаза его помрачнели. Он ждал, догадываясь, что она еще не все сказала.

– Ты, как и я, всегда считали Лота своим сыном. Он был им в нашем сердце и в наших поступках. Почему же ты предпочитаешь неизвестного мальчика, у которого есть и отец, и мать? Ведь ты бы мог усыновить Лота и сделать его своим потомком, которого я не могу тебе дать?

– Лот – сын моего брата. У него уже есть место рядом со мной, – холодно ответил Аврам, прежде чем выйти из шатра.

Наступила ночь, которую он опять провел вдали от объятий Сары.

* * *

Всю следующую зиму дул жестокий ветер, не принося с собой ни одной капли дождя. Земля так затвердела, что в ней невозможно было прорыть каналы. Пришла весна, но дождей все не выпадало, и семена засохли в земле, даже не дав ростков. И когда воздух над пастбищами задрожал от первых жарких лучей солнца, люди подумали о надвигающемся голоде.

Сара, как и все, проводила дни в тяжких мыслях о завтрашнем дне. Она вспомнила свой страшный сон, и иногда ей казалось, что земля Ханаана становилась, как ее живот: сухой и прекрасной.

Ей хотелось довериться Авраму, снова спросить его, не ошибается ли он, когда говорит о смысле ее неувядающей красоты. Приговорив ее к этой красоте, не хочет ли его бог сказать, что вина жены Аврама больше, чем тот полагает? Может быть, ей следует удалиться, чтобы бесплодие ее чрева не передавалось пастбищам Ханаана?

Но когда она говорила о своих мучениях Силили, та издавала громкие крики и требовала от Сары молчания.

– В своей гордыне, моя девочка, ты воображаешь, что это из-за тебя дождь идет или не идет! Даже в Уре, где вы, могущественные вельможи, воображали себя пупом земли, нужно было совершить больше грехов для того, чтобы боги перестали посылать дожди! И знаешь, что я тебе скажу? Такими нелепостями и вздором ты не вернешь своего мужа в свою постель.

Все это время Аврам казался безмятежнее всех. Не проходило и дня, чтобы он не отправлялся с Элиезером то на одно, то на другое пастбище, засыпая под открытым небом, забрасывая сети, обучая мальчика плести тростниковые корзины и циновки, вытачивать рога и дрессировать мулов.

При виде их, горло Сары сжималось. Слюна становилась горькой, словно она наглоталась зеленых лимонов. Она пыталась рассуждать здраво, прислушиваясь к советам Силили, что так и надо, что, если она будет любить этого мальчика так же, как его любит Аврам, она снова будет счастлива. Чего еще ей ждать?

Но она не могла полюбить Элиезера.

И вот настал день, когда в черно-белый шатер пришел Мелхиседек.

– Аврам, семена не произрастают, пастбища высохли, вода уменьшилась в реках и колодцах. Наши запасы истощаются. Еще никто не помнит такой засухи в этой земле меда и молока. Но земля Ханаанская стала такой многолюдной, что уже не может прокормить нас всех.

– Всевышний дал нам эту землю. Зачем же Ему поражать ее голодом?

– Кто может знать это лучше тебя? Ведь Он говорит только с тобой?

Аврам нахмурился, заколебался. Мелхиседек положил руку ему на плечо и мягко, но твердо сказал:

– Аврам, мне нужна твоя помощь. У нас нет твоей уверенности. Нам необходима поддержка, мы хотим знать волю Яхве. Вспомни, как я принял тебя у стен Салема. Я сказал: «Аврам – мой самый дорогой друг».

Аврам сжал его в своих объятиях и сказал:

– Если это испытание нам ниспослано Яхве, Он мне это скажет.

Он приказал принести в жертву молодых бычков, баранов и ягнят и удалился вместе с Элиезером, взывая к имени Яхве по всему Ханаану, где стояли жертвенники. Однако по прошествии одной луны Аврам признал, что Всевышний больше не говорит с ним.

– Нам следует подождать. Ничего не происходит просто так. Все имеет свой смысл.

– Кому нужен бог, который не помогает после того, как ему сделали жертвоприношения? – осмелился спросить кто-то.

Губы Аврама задрожали от гнева, но он сдержался и ответил:

– Десять лет вы жили в счастье. В таком совершенном счастье и довольстве, что это вызвало зависть у всех народов вокруг Ханаана, и при первой же засухе вы забыли об этом. Вы можете думать, что хотите. Но я говорю вам: мы знали счастье, теперь мы узнаем горести. Яхве хочет знать, что мы верим в Него даже в горестные времена.

* * *

Засуха длилась еще целый год. Колодцы истощились, пастбища пожелтели и покрылись пылью. Поля, где созревали злаки, покрылись глубокими трещинами, в которых змеи подстерегали свою редкую добычу. Сначала погибли кузнечики, за ними стали вымирать птицы. Стада обезумели. Животные бросались в необузданную скачку, ранили себя и иногда умирали то под жгучим солнцем, то от ночного холода.

Царь Мелхиседек открыл лари с зерном, лежавшие в закромах Салема, но и этого было мало. Лица людей посерели от голода, щеки запали. Сара больше не осмеливалась показываться перед народом. Она похудела, как и все, но это не отразилось на ее вечной красоте.

Однажды ночью, когда они не могли заснуть, она призналась Силили, что ей стыдно своего вида.