Текст книги "История Сарры, жены Авраама"

Автор книги: Марек Альтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Марек Альтер
История Сарры, жены Авраама
роман

И покинет мужчина своего отца и свою мать, и прилепится к своей жене, и станут они одним целым.

Бытие, 2, 24

Если мужчина был бы рекой, то жена была бы мостом.

Арабская пословица

О слабость, имя тебе женщина!

Вильям Шекспир, Гамлет

 
Дитя мое, сестра моя,
Уедем в дальние края
Где мы с тобой не разлучаться сможем!
Где всюду красота и строй,
Блаженство, роскошь и покой!
 

Шарль Бодлер, Приглашение к путешествию

 
Кто эта, блистающая, как заря,
Прекрасная, как луна,
Светлая, как солнце,
Грозная, как полки со знаменем!
 

Песнь песней, 6, 10

Пролог

Дважды за ночь грудь моя переставала наполняться воздухом и высыхала, как пустая фляга. Подставленный ветру широко открытый рот отказывался принимать живительную влагу, дрожащие руки упирались в ночной мрак, и ненасытная боль, словно нечисть, пробегала по всему телу.

Потом все прекратилось. Воздух свежий и нежный, как молоко, приник к моим устам, освежил мой язык.

И я поняла, что скоро, очень скоро Яхве, невидимый бог, разлучит Сарру и Авраама после стольких лет жизни и стольких страданий. И я умру.

Так устроена жизнь, так она проходит, и нет смысла ни протестовать, ни жаловаться. Яхве покажет мне путь с этой земли, на которой еще остаются мои следы. Следы старой женщины, такие легкие, что даже трава не гнется под моими шагами.

Пусть будет так. Когда воздух еще раз откажется наполнить мои легкие, мне уже не будет так страшно.

Только что, когда заря нежным светом едва окрасила луга и пыльные скалы вокруг Хеврона, я покинула палатку матерей, и, взяв хлеб и фрукты, не пошла к шатру Авраама, как я это делала тысячи и тысячи раз с тех пор, как он стал моим мужем. Я пришла сюда, на холм Кириат-Арба, и села на камень у входа в пещеру Макпела. Мне пришлось долго идти, прежде чем я поднялась вверх по тропе. Но что с того! Если Яхве решит прервать мое дыхание среди бела дня, я хочу, чтобы это случилось здесь, в этом саду, перед этим гротом.

Это место наполняет меня покоем и радостью. Белые скалы стеной стоят вокруг входа, в тени высокого тополя ручеек струится через полукруглый сад вниз в долину, где среди густых деревьев разбросаны жилища пастухов и где благоухают кусты шалфея и розмарина.

Отсюда я вижу наши шатры, которые сгрудились вокруг черно-белого шатра Аврама. Их много, несколько сотен. По всей долине, куда ни бросишь взгляд, я вижу, как белая шерсть овец поблескивает на фоне ярко-зеленой травы. Конец весны. Дожди в этом году были милосердны и начались вовремя. Я вижу, как дым очагов прямыми струйками поднимается в небо, значит, восточный ветер, несущий с собой песок и засуху, пощадит нас и сегодня. Я слышу звуки пастушьих рожков и лай собак, собирающих стада. Время от времени до меня доносятся крики детей. Мои уши слышат так же хорошо, как зорко видят мои глаза. Тело Сарры еще живет!

Молодость не знает времени, старость знает только время. В молодости мы играем в прятки с тенью, в старости мы ищем солнечного тепла. Но тень неподвижна, а солнце эфемерно. Оно встает, пересекает небо и исчезает, и мы с нетерпением ждем его возвращения. Сегодня я люблю время, так же сильно, как я люблю своего долгожданного сына Исаака.

Раньше времена года сменяли друг друга, дни шли чередом, не оставляя следов ни на моем лице, ни на моем теле. Так длилось многие годы. Меня звали тогда не Сарра, а Сара, и все говорили, что я самая красивая из всех женщин. Что моя красота притягивала и повергала в трепет. Моя неувядающая, волнующая и проклятая красота, словно цветок, не дающий плодов. Не было дня, чтобы я не кляла эту неувядающую красоту вплоть до того дня, когда Яхве стер ту ужасную ошибку, которая была причиной всего, что со мной произошло. Ошибка, совершенная невинной девочкой из любви к тому, кого тогда звали Аврам. Ошибка, или слово, которого я не поняла в своем неведении.

Солнце уже стояло высоко и, просачиваясь сквозь тонкие иглы кипарисов и подрагивающие листья тополей, оно согревало мои старые кости. Я стала такой маленькой, такой хрупкой, что могла бы завернуться в свои длинные волосы, которые так и не поседели. Сколько воспоминаний хранит это хрупкое тело! Сколько образов, запахов, сколько ласки, лиц, чувств и слов, что я могла бы заполнить ими всю землю Ханаана.

Я люблю это место. Воспоминания нахлынули на меня, как высокий водопад, ниспадающий в реку. Из пещеры дует свежий воздух и нежно поглаживает мою шею и щеки. Иногда мне кажется, что это мое собственное дыхание, которое Яхве остановил этой ночью.

Это место похоже на метку в столпе времени, как глиняные метки душ в великолепных стенах моего города Ура.

Два дня назад, ночью, Яхве подал мне еще один знак. Я грезила с открытыми глазами, дыхание мое было ровным и безмятежным, но тело было холодным и твердым. В темноте шатра, куда не проникал даже лунный свет, вдруг раздались звуки ударов железа по камню. Я услышала голоса работавших людей и подумала, почему они работают ночью так близко от шатра матерей. Я не успела приподняться на локте, чтобы взглянуть, что там происходило, как увидела своими глазами то, что дух дает увидеть только во сне.

Ночь сменилась ярким днем, солнце заливало белую скалу и вход в пещеру Макпела. Это там с самого рассвета работали мужчины. Они строили дом с толстыми крепкими стенами и красивым фасадом, в котором прорезали дверь и стены. Каменный дом, такой же прекрасный, как дворец в Уре, Эриду или в Ниппуре. Я сразу же поняла, что это была наша гробница. Гробница Авраама и его жены Сарры.

Я первой займу в ней свое место. Мой возлюбленный Авраам положит туда мое тело, и на меня снизойдет покой вечности.

Сон прервался. Стихли звуки ударов молотка о камни. Я лежала с открытыми глазами в темном шатре. Рядом со мной спокойно дышали во сне Леа и Рахиль.

Но я не забыла этот сон. Мы все, все те, кому явился невидимый бог Авраама, весь наш народ, которому Он навечно дал Свой Завет, мы знали только лагеря из шатров, словно города в пустыне, ветер и вечные скитания. Но я, Сарра, я родилась в доме, где было тридцать комнат, в городе, где было много таких домов и где самый красивый храм был выше холма Кириат-Арба. Стены этого города были толще, чем бока коровы.

Всю жизнь я следовала за Авраамом по горам, где рождается Евфрат, шла рядом с ним в поисках страны Ханаанской, дошла до Египта, но нигде не видела я города прекрасней Ура, города моего детства.

Не забыла я и того, чему меня учили: сила народов Шумера и Аккада лежит в величии их городов, в мощи стен, окружающих их города, в совершенстве их каналов, в красоте их садов.

На рассвете я пошла к Аврааму и, пока он ел, рассказала ему свой сон.

– Нашему народу пора строить стены, дома и города, – сказала я. – Пусть он пустит корни в этой земле. Вспомни, как любили мы стены Салема. Как восхищались мы дворцами Фараона. А у нас, где правит великий царь Авраам, человек, который слышит голос Яхве и умеет заставить Его услышать себя, женщины до сих пор ткут крыши шатров, как это делали в племени твоего отца Фарры, у подножия стен Ура, там, где разрешалось жить Мар.Тю, «людям-без-города».

Авраам внимательно выслушал меня, и борода его вздрогнула от улыбки.

– Я знаю, как тебе не хватает стен твоего города.

Он взял мои руки в свои, и мы долго сидели молча, два старых тела, спаянных тысячью нежных слов, которые нам уже не надо было произносить.

Наконец я решилась:

– Авраам, когда остановится мое дыхание, я хочу, чтобы ты похоронил меня в пещере Макпела, на холме Кириат-Арба. Там самый прекрасный сад, какой я только видела, кроме сада вокруг дворца моего отца. Он принадлежит хиттиту по имени Эфрон. Купи его, я знаю, он не откажет тебе. Потом приведи каменщиков из Салема или из Беер-Шевы. Они умеют строить, как каменщики Фараона. Вели им построить на входе в пещеру самую красивую и самую крепкую стену, какую они только могут построить для гробницы Авраама и Сарры. Это будет первый дом нашего народа, где они все соберутся. Там будут и Исаак, и Исмаил. Разве не должны мы с благословения Яхве утвердить наше будущее?

Аврааму даже не надо было давать мне обещаний, я знала, что он сделает все так, как я хочу. Потому что так было всегда.

Сегодня я спокойно жду, пока прервется мое дыхание. Жду и вспоминаю. Сегодня нет ветра, и только листья тополя дрожат надо мной, наполняя воздух шумом дождя. Под кедрами и акациями воздух струится, словно отражаясь от тысячи золотых пластинок. На губах я ощущаю аромат лилий и мяты. Над скалой носятся ласточки. Все, как в тот день, когда кровь впервые пролилась у меня между ног. В тот день, когда началась долгая жизнь Сары, дочери Ишби Сум-Узура, дочери Тарамы.

I. Ур

Женские крови

Локтями Сара отодвинула занавеску, которая служила дверью, и выбежала на середину кирпичной террасы, нависавшей над двором женщин. Было еще темно, но даже в тусклом рассветном свете она увидела кровь на своих руках и закрыла глаза, стараясь сдержать набежавшие слезы.

Ей даже не надо было осматривать свою тунику, чтобы убедиться, что и на тунике были пятна крови. Она чувствовала это своими коленями и бедрами, к которым прилипла влажная туника.

Вот она опять возвращается, эта пронзительная боль. Словно демон проводит когтем по ее бедрам! Она стояла, замерев с полузакрытыми глазами. Боль исчезла так же внезапно, как возникла.

Сара вытянула вперед свои оскверненные руки. Ей бы следовало умолить Инанну, могущественную Властительницу Неба, но ни одно слово не слетало с ее губ. Сара затаила дыхание. Страх, отвращение, неприятие смешались в ее душе.

Минутой раньше она проснулась от боли в животе и, тронув себя между ног, обнаружила свои первые женские крови, которые зарождают жизнь.

Все произошло не так, как ей обещали. Кровь не была похожа ни на росу, ни на мед. Она текла, как из невидимой раны, и в панике ей показалось, что она сейчас истечет кровью, как овца под ножом.

Это была детская глупость, от которой ей стало стыдно, но ей было так страшно, что она вскочила со своей постели и бросилась наружу. Что-то странное, что происходило в ее теле, одним махом затопило все ее детские радости.

Завтра, послезавтра и каждый следующий день и год будут непохожими на ее прежнюю жизнь. Она знала, что ее ждет, что ждет любую девочку, у которой текут женские крови.

Ее служанка Силили и все остальные женщины в доме будут смеяться над ней, будут петь, и танцевать и благодарить Нинту, Повитуху Мира.

Но Сара не испытывала никакой радости. Если бы сейчас это тело не было ее!

Она глубоко вздохнула. Запах ночных огней, плававший в свежем предутреннем воздухе, освежил ее.

Ей было приятно ощущать под ногами прохладу кирпичей. Ни в доме, ни в саду не раздавалось ни звука. Казалось, весь город затаил дыхание перед восходом солнца, еще скрытого за краем мира, хотя его желтые отблески, словно масло, уже разливались на горизонте.

Сара резко повернулась и, отодвинув занавеску, вновь погрузилась в полумрак своей комнаты. Она с трудом различала большую постель, на которой спали Низаба и Лиллу. Не двигаясь, Сара прислушалась к ровному дыханию двух сестер, радуясь тому, что не разбудила их. Наощупь Сара добралась до своей кровати, хотела сесть, но заколебалась.

Она подумала о советах, которые ей дала Силили. Поменять тунику, снять простыню, завернуть в нее влажную солому, взять лежащий у дверей пропитанный нежным маслом клубок шерсти, протереть им ноги, потом взять другие клубки, надушенные эссенцией теребинта, и положить их между ног, чтобы они впитали кровь. Ей достаточно было сделать эти несколько движений, но она не могла заставить себя дотронуться до собственного тела.

Страх уступил место гневу. Почему она должна ждать, пока Низаба и Лиллу обнаружат ее в таком виде и поднимут на ноги весь дом, крича над двором мужчин, что у Сары пошли женские крови?

Это будет самое неприятное из всего случившегося.

Почему эта кровь, текущая между ног, делает ее женщиной? Почему, получив свободу говорить, она должна будет потерять право поступать так, как ей хочется? Ведь теперь ее отец может за несколько серебряных сиклей или за несколько мер ячменя отдать ее незнакомому чужому мужчине, которого она, возможно, будет ненавидеть все оставшиеся ей дни. Почему все должно происходить именно так, а не иначе?

Сара попробовала разобраться в хаосе своих мыслей, вызванных грустью и гневом. Ей следовало бы вспомнить молитвы, которым научила ее Силили, но она их не помнила. Словно демон вынул их из ее сердца и головы. Властительница Луны разгневается и проклянет ее.

Ярость и жажда неповиновения вновь охватили ее. Но ей не хотелось будить Силили. Стоит ей попасть в руки Силили, как все начнется.

Надо бежать. Бежать за пределы стен, которые окружали город, бежать до самой извилины Евфрата, где на десятки узов тянулся лабиринт нижнего города, и расстилались тростниковые заросли, за которыми был другой мир, враждебный и заманчивый. Но у Сары не хватило мужества, и она спряталась в саду засаженном сотнями самых разных деревьев, цветов, овощей, окруженном стеной, которая в некоторых местах выше самых высоких комнат. Она спряталась в кустах тамариска, растущих у самой старой части стены, где солнце, ветер и дождь разрушили высокие кладки кирпичей и превратили их в оранжевую пыль. Когда зацветали огромные султаны тамариска, их розовая листва была видна даже с другого конца города, по которой каждый узнавал дом Ишби Сум-Узура, сына Элла Дум-ту, могущественного вельможи города Ура, купца и высшего чиновника на службе короля Амар-Сина, который правил городом Уром по воле Великого и Могущественного Эа.

* * *

– Сара! Сара!

Она узнала голоса, высокий голос Лиллу и глухой, встревоженный голос Силили. Искавшие ее служанки, не найдя Сару, вернулись в дом и снова наступила тишина, нарушаемая только журчанием воды в оросительных каналах и чириканьем птиц.

Из своего укрытия Сара видела всех, но сама оставалась невидимой. Дом ее отца, один из самых красивых в царском городе, был построен в форме ладони, внутри которой лежал огромный центральный двор удлиненной формы с главным портиком. Два здания с кирпичными стенами, покрытыми зеленым и желтым лаком, служившие только для приемов и праздников, отделяли центральный двор от двух других дворов поменьше, один из которых был отведен женщинам, другой – мужчинам. Комнаты мужской половины дома с их белыми лестницами выступали над храмом, посвященным предкам семьи, над складами и комнатой, где работали писцы ее отца. Комнаты женщин были построены над кухней, над спальнями служанок и большой красной комнатой. Все они выходили на большую террасу в форме луны, обвитую виноградом и глициниями, которая открывалась в сторону сада, так что по ночам мужья могли, минуя двор, проходить в комнаты своих жен. Из кустов, где она сидела, Саре была видна большая часть города, и возвышающийся над всем зиккурат, «великолепная площадка». Не проходило и дня, чтобы Сара не приходила сюда полюбоваться садами, похожими на зеленые озера, подвешенные между небом и землей. Из их зеленой гущи, сотканной из всех деревьев и цветов, какие только создал на земле господь, выступала черно-белая керамическая лестница, ведущая в Великолепную Комнату, колонны и стенки которой были покрыты ляпис-лазурью. Там раз в год царь Ура соединялся с Властительницей Неба.

Но сегодня ее интересовало только то, что происходило в доме, где, казалось, снова воцарился покой. Саре даже показалось, что ее больше не искали. Минуту назад она готова была ответить на оклики служанок, бегавших по саду. Но с каждой новой минутой вина ее возрастала, и сейчас уже поздно выходить из своего укрытия. В таком состоянии она лишь вызовет испуганные крики, и все женщины будут отворачиваться от нее и прикрывать себе глаза, словно перед женщиной, в которую вселились демоны. Нет, она не могла в таком виде показаться на глаза женщинам. Это осквернит весь дом ее отца. Ей следует дождаться ночи, помыться в садовом водоеме и только потом, в слезах и ужасе, пойти просить прощения у Силили в надежде задобрить ее.

А пока ей следует забыть о жажде и о жаре, которая постепенно превращала неподвижный воздух в массу сухой пыли.

* * *

– Сара!

Она напряглась.

– Сара, ответь! Я знаю, что ты здесь! Ты что, хочешь умереть сегодня и унести с собой проклятье богов?

Сара воспряла духом, узнав широкие лодыжки и желто-белую тунику с черной оторочкой.

– Силили?

– А кто же еще?

Служанка говорила шепотом, но голос ее звучал гневно и сердито.

– Как ты смогла меня найти?

Сил или сделала несколько шагов и прошептала еще тише, но все еще сердито:

– Прекрати болтать и выходи быстрей, пока нас не заметили.

– Ты не должна смотреть на меня, – предупредила ее Сара.

Она вышла из кустов, с трудом выпрямила одеревеневшие от долгого сидения ноги. Силили приглушенно вскрикнула:

– Всемогущий Эа! О! Прости ее, прости ее!

Сара, не смея поднять глаз, стояла, уставившись на короткую круглую тень, бегавшую по земле, увидела, что Силили подняла руки к небу, потом прижала их к груди и забормотала задыхающимся голосом:

– Всемогущая Властительница Неба, прости меня за то, что я увидела ее оскверненное лицо, ее оскверненные руки! Ведь она еще ребенок, святая Инанна. Нинту очистит ее.

Сара едва удержалась от того, чтобы не броситься в объятия служанки. Еле слышным шепотом она извинилась:

– Прости меня… Я не сделала того, чему ты меня учила. Я не смогла.

Это все, что она успела сказать. Льняное покрывало упало на нее, закутав с головы до ног. Руки Силили обвились вокруг ее тела, и Сара, уже не стыдясь, прислонилась к плотному и крепкому телу своей кормилицы, которая заменила ей мать.

Уже без гнева, все еще дрожа от страха, Силили, прижавшись сквозь ткань к уху Сары, прошептала:

– Я уже давно знаю этот тайник, глупышка, еще с тех пор, как ты пришла сюда в первый раз. Неужели ты думаешь, что ты сможешь спрятаться от своей старой Силили? Во имя Всемогущего Эа, скажи, что на тебя нашло? Ты хотела нарушить священные законы Ура? И куда же ты хотела идти? Ты что, хочешь остаться грешницей на всю жизнь? Моя маленькая! Почему ты не пришла ко мне? Ты думаешь, что ты первая испугалась женских кровей?

Сара хотела объяснить, оправдаться, но Силили прикрыла ей рот рукой.

– Нет! Потом расскажешь. Нас не должны видеть здесь. Великий Эа! Кто знает, что будет, если тебя заметят здесь? Твои тетки уже знают, что ты стала женщиной. Они ждут тебя в красной комнате. Не бойся, они не будут бранить тебя, если ты придешь к ним до захода солнца. Я принесла кувшин воды с лимоном и корой теребинта, чтобы ты отмыла лицо и руки. Брось грязную тунику в кусты тамариска. Я потом заберу ее и сожгу. Завернись в это льняное покрывало. И старайся не встречаться с сестрами. Ведь этих чертовок не удержать, они все расскажут твоему отцу.

Сара почувствовала, как сквозь ткань Силили погладила ее по щеке.

– Делай, как я тебе велю. И не теряй времени. Твой отец ничего не знает о твоей выходке.

– Силили!

– Ну что еще?

– Ты тоже будешь в красной комнате?

– Конечно, где ж еще мне быть?

* * *

Чистая, надушенная, в белой льняной одежде, завязанной на правом плече, Сара прошла в женский двор, не встретив ни души. Набравшись мужества, она подошла к таинственной двери, к которой еще ни разу не приближалась.

Снаружи красная комната представляла собой длинную массивную стену из белого кирпича, в которой не было ни одного окна. Красная комната занимала весь этаж под комнатами всех женщин: жен, сестер, дочерей и служанок Ишби. Небольшой тростниковый портик, тщательно сплетенный и покрытый желтыми цветами бегонии, скрывал дверь так, что она оставалась невидимой для проходящих по двору женщин.

Сара прошла в портик и остановилась перед маленькой двойной дверью красной комнаты, сделанной из твердого кедрового дерева, нижняя часть которой была окрашена в красный цвет, а верхняя – в синий.

Саре осталось сделать несколько шагов, чтобы толкнуть эту дверь. Но она не двигалась, словно ее ноги были связаны невидимыми нитями. Ей было страшно.

Как и все девочки ее возраста, она слышала множество историй о красной комнате. Как и все девочки ее возраста, она знала, что женщины закрываются в этой комнате на семь дней раз в месяц. Во время полных лун они собирались там, чтобы давать обеты и произносить молитвы, чего не могли делать нигде в другом месте. Там они смеялись, плакали, рассказывали друг другу свои сны и тайны, угощаясь медом, печеньем и фруктами. Иногда они умирали в ужасных мучениях, и Саре случалось порой слышать сквозь толстые стены крики рожениц. Некоторых рожениц, с гордостью входивших туда, она больше никогда не видела. Ни один мужчина не имел права ни проникнуть в красную комнату, ни заглянуть вовнутрь. Самые отчаянные и самые любопытные уносили осквернение прямо в ад Эрешкигаль.

Но она не знала, что на самом деле происходило в красной комнате. Сестры и кузины шепотом передавали друг другу самые сумасбродные слухи. «Еще-закрытые-девочки» не знали, что на самом деле происходило с теми, кто впервые попадал в красную комнату, и ни одна из мюню, «открытых-женщин», не раскрывала секретов красной комнаты.

Сегодня настал ее день. Кто может пойти против воли богов? Силили была права. Настало время. Она больше не могла оставаться в грехе. Она должна набраться смелости и толкнуть эту дверь.

* * *

После яркого света ее глаза с трудом привыкали к полумраку. Спертый воздух отдавал сильным запахом, в котором она узнала аромат масла из апельсиновых корок и миндаля, смешивающегося с запахом сезамового масла для ламп. Потом она почувствовала еще один тяжелый, тошнотворный, незнакомый ей запах.

В темноте зашевелились чьи-то тени. В красной комнате горело около десятка фитилей, которые, отражаясь в медных дисках, распространяли желтый мерцающий свет. Комната была больше и выше, чем представляла себе Сара. Вдоль стен за перегородками скрывались маленькие комнатки. Пол, собранный из кирпичных плиток, освежался желобом, в котором текла прозрачная вода. Из середины комнаты слышалось легкое журчание фонтана.

Хлопок в ладони заставил Сару вздрогнуть. Перед ней стояли трое из ее теток. За ними Сара различила Силили, стоявшую поодаль вместе с молодыми служанками. Все женщины были одеты в белые льняные одежды с широкими черными полосами, волосы их были перетянуты темными платками.

Старшая сестра ее отца, тетя Эжиме, сделала шаг вперед, еще раз хлопнула в ладони, потом скрестила руки на груди, держа их ладонями вверх. Силили протянула ей глиняный кувшин, наполненный благовонной водой, куда Эжиме грациозным жестом опустила руку, чтобы окропить Сару.

– Нинтю, покровительница женских кровей,

Нинтю, ты решаешь вложить жизнь во чрево женщин,

Нинтю, возлюбленная покровительница прихода в Мир, прими в эту комнату Сару, рожденную Тарам, дочь Игиби, могущественного вельможи Ура. Она здесь, чтобы очиститься, она здесь, чтобы отдать тебе свою первую кровь. Она здесь, чтобы стать незапятнанной и чистой на ложе рождения!

После этой приветственной молитвы, остальные женщины три раза хлопнули в ладони и по очереди окропили девочку душистой водой. Вода стекала с лица и плеч Сары. Аромат был таким сильным, что опьянил Сару, проникнув в ее ноздри и горло.

Когда кувшин опустел, женщины окружили Сару, схватили ее за руки и повлекли в один из альковов, где Capa увидела высокий, но не очень широкий круглый бассейн. Силили развязала узел на ее одежде и подтолкнула обнаженную Сару к бассейну, который оказался глубже, чем ей показалось. Вода дошла до ее едва оформившейся груди. Сара задрожала от холода и по-детски обхватила себя руками. Женщины засмеялись, вылили в воду содержимое флаконов и стали растирать ее маленькими льняными мешочками, набитыми травами. В это раз Сара без труда узнала запах мяты и теребинта и странный запах желчи ласки, которой иногда натирали ноги, чтобы отогнать демонов.

Масло смягчило воду, Сара привыкла к холодной воде, закрыла глаза, расслабилась и ощутила, как отступали напряжение и страх.

Едва она привыкла к этому состоянию, как Эжиме велела ей выйти из воды, и, не вытерев и не покрыв ее, повела в ту часть комнаты, где были расстелены яркие ковры. Затем она без церемоний раздвинула ей ноги и быстро поставила между ними бронзовую вазу с широким горлышком. Силили держала Сару за руку, пока Эжиме, глядя на вазу, громко произносила:

Нинтю, покровительница рождения, ты получила священный кирпич родов из рук Могущественного Энки, ты держишь нож для перерезания пуповины,

Нинтю, ты получила от Могущественного Энки вазу из зеленого лазурита, силагарра, в которую стекает кровь Сары.

Сделай так, чтобы она была плодовитой.

Нинтю, прими кровь Сары, как росу в борозде. Сделай ее медом. О Нинтю, сестра Энлиля Первого, сделай так, чтобы вульва Сары была плодовитой и нежной, как финик Дилюма, и чтобы ее будущий муж всегда любил ее!

Наступила странная тишина.

Сара слышала, как биение ее сердца отдавалось в висках и в горле. Ноги, ягодицы, плечи, живот, лоб и кожа стали горячими, словно их обожгли крапивой.

Сухой и властный голос старой тетки вновь начал читать молитву, к которой присоединились остальные.

Потом все повторилось еще раз.

Сара поняла, что это продолжится до тех пор, пока ее кровь будет стекать в бронзовую вазу.

Церемония казалась бесконечной. При каждом слове, произнесенном Эжиме, Силили сжимала руку Сары. Неожиданно холодная боль парализовала ее спину, куснула бедра. Ей было стыдно своей наготы, своей позы. Почему это длится так долго? Почему кровь течет так медленно, ведь утром она была такой обильной?

Последовало еще двадцать длинных молитв. Наконец ваза стала красной. Женщины похлопали в ладони, а Эжиме взяла лицо Сары своими шероховатыми пальцами и приложила губы к ее лбу:

– Хорошо, девочка моя! Двадцать молитв, это хорошее число. Ты понравилась Нинтю. Можешь радоваться и благодарить ее.

Она подняла бронзовую вазу и вложила ее в руки Сары.

– Следуй за мной, – приказала она.

В глубине красной комнаты возле стены, окрашенной в красный и синий цвета, стояла большая, выше Сары, глиняная статуя. У статуи было круглое лицо женщины с полными губами и металлическим обручем в кудрявых волосах. В одной руке она держала малюсенькую вазу, точно такую, какую держала Сара. В другой – у нее были ножницы рождения. Жертвенник в ногах статуи был покрыт яствами, как праздничный стол.

– Нинтю, Повитуха Мира, – пробормотала Эжиме, склонив голову, – Сара, дочь Тарам и Ишби, приветствует и благодарит тебя.

Сара смотрела на нее, не понимая. Тогда тетка с раздражением схватила ее правую руку, смочила ее пальцы кровью и потерла ими живот статуи.

– Начинай, – приказала она.

Сара с отвращением подчинилась. Эжиме взяла бронзовую вазу, вылила несколько капель в маленькую купель, которую держала статуя Нинтю. Потом выпрямилась, и широкая улыбка, которой Сара никогда у нее не видела, осветила ее лицо.

– Добро пожаловать в красную комнату, дочь моего брата. Мы приветствуем тебя среди нас, будущая мюню. Если я правильно поняла сбивчивые объяснения Силили, ты не ела с самого утра. Ты должна быть голодна?

За спиной Сары раздался громкий смех. Силили притянула ее к себе и обняла, Сара успокоилась и, положив голову на ее грудь, почувствовала облегчение.

– Ты видишь, – прошептала Силили, с ласковым упреком, – это не так страшно. Совсем не стоило устраивать весь этот переполох.

* * *

Вечером прежде чем угостить Сару печеньем, фруктами, ячменными лепешками с медом и с овечьим сыром, на нее надели новую тонкую тунику, сотканную из льна и шерсти и отделанную черными полосами, в точности такую же, какие носили ее тетки и служанки, и покрыли ей голову шалью. Потом женщины научили Сару делать из шерсти маленькие тампоны, смачивать их в специальном масле, том самом, запах которого показался ей таким сильным и отталкивающим, когда она открыла дверь в красную комнату.

– Это оливковое масло, – объяснила ей тетя Эжиме. – Это редкое и драгоценное масло, которое вырабатывают мар.Тю «люди-без-города». Поблагодари своего отца, это он привез его для жен царя и отлил для нас несколько амфор. Когда этого масла нет, мы пользуемся жиром плоских рыб. Уж поверь мне, рыбий жир не такой нежный и так ужасно пахнет, что нам приходится потом целый день сидеть, опустив ягодицы в кипарисовое масло. Иначе мужчины, возвращаясь на наше ложе, думают, что наши вульвы превратились в рыболовные сети!

Все вокруг громко рассмеялись ее шутке, и Силили стала учить ее, как складывать простыню и класть ее между ног.

– Ты должна менять ее каждый вечер перед сном и стирать на следующий день. Я тебе покажу печь в глубине комнаты.

В красной комнате было все, что нужно, чтобы женщины могли жить там безвыходно в течение семи дней. Постели были удобные, служанки приносили фрукты, мясо, сыр и лепешки. Корзины были наполнены шерстяными нитками, рядом с которыми стояли ткацкие рамы с уже начатыми работами.

Силили была допущена в красную комнату только из-за посвящения Сары и не могла оставаться в ней на ночь, и поэтому, прежде чем покинуть красную комнату, Силили приготовила отвар, который еще горячим дала выпить Саре.

– Это, чтобы сегодня ночью у тебя не болел живот.

Мягкие губы Силили с нежностью прижались ко лбу Сары.

– Я могу приходить в красную комнату только в сумерки. Если что-то будет не так, обратись к тете Эжиме. Она много ворчит, но она любит тебя.

В приготовленном Силили отваре, очевидно, были не только травы от боли в животе, потому что вскоре после ее ухода Сара забылась глубоким сном без сновидений.

Когда она проснулась, тетки и служанки сидели за ткацкими станками и, несмотря на темноту, их пальцы двигались так же проворно, как и при ярком свете солнца, и их веселая птичья болтовня прерывалась звонким смехом или веселыми упреками.

Эжиме велела Саре пойти поблагодарить Нинтю и положить ей на жертвенник приношения в виде еды. Затем девушка вновь омылась в бассейне, куда служанка вылила благовонного масла и натерла ей живот и бедра благоухающей мазью.

После того как Сара очистилась, Эжиме подошла к ней, чтобы спросить продолжалось ли кровотечение, и только потом Сара смогла выпить овечьего молока и поесть слегка свернувшегося коровьего сыру, смешанного с медом, ячменную лепешку, смоченную в мясном соке, на которую положили смесь из толченых фиников, яблок и персиков.

Но когда Сара собралась помочь ткачихам и научиться продевать самые тонкие нити, ее молодые тетки поставили перед ней высокую бронзовую пластинку.

Сара в недоумении посмотрела на них.

– Сними свою тунику, мы скажем тебе, как ты выглядишь.