Текст книги "Хлеб сатирика"

Автор книги: Мануил Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Кое-что о профессии и о себе

Биография улыбки

Мы привыкли думать, что биография есть только у людей. Ну, а улыбка? Она имеет свою биографию?

Оказывается, да, имеет.

Как дети одной матери часто бывают непохожими друг на друга, так и улыбки одного и того же человека могут быть очень разными.

До сих пор наука открыла следующие разновидности улыбок: добродушную, ехидную, веселую, грустную, лукавую, вымученную, ослепительную, нежную, ироническую, чарующую, мечтательную, блаженную, кислую, задумчивую и даже блуждающую.

И каждая из разновидностей имеет свое происхождение, свою судьбу и свою биографию.

Современный уровень науки вполне позволяет абсолютно точно определить, как рождается та или иная улыбка, разобрать во всех тонкостях ее технику и механику с физиологической, психической и нравственной точек зрения. Но не будем утомлять читателя. Тем более, что нас интересуют не все улыбки подряд, а только одна.

Я имею в виду улыбку советского человека.

Конечно, люди есть люди, в их жизни бывает всякое. Приходится им иногда огорчаться, о чем-то грустить и даже горевать. Все это можно наблюдать и в нашей, советской жизни. Но не горестные события определяют ее стиль, ее атмосферу.

В фильме «Дети капитана Гранта», поставленном по Жюлю Верну, есть такая песенка:

 
Капитан, капитан, улыбнитесь!
Ведь улыбка – это флаг корабля…
 

Вот и на флагштоке нашего советского корабля – тоже улыбка. Не случайно даже западные наблюдатели, которые приезжают в нашу страну, чтобы посмотреть, чем мы заняты и как живем, вынуждены писать в своих газетных и журнальных отчетах: «Они улыбаются».

Да, господа, мы улыбаемся и имеем к тому все основания.

Однажды летом автору этих строк пришлось побывать в Казахстане, в том самом месте, где зажатая в каменных громадах Копчагайских гор река Или стремительно мчит свои воды.

– Здесь будет море, – сказал мой спутник. – Копчагайское море.

Верилось в это с трудом. Трудно было представить себе, что раскаленная от зноя земля станет дном моря, а его прибой сольется с тихим шелестом пышных дубрав. Какая фантастика! Дубравы на земле, где нет ничего живого, только песок да камень…

Но в том, что рисовало воображение, не было никакой фантастики. Это была живая реальность, реальность не столь отдаленного будущего.

Мы знаем: Копчагайское море будет. Будут и другие великие сооружения, которые украсят бескрайние просторы Родины. Будет все, что задумали советские люди, что наметила партия в своей великой Программе. И осуществится самое главное, что записано в ней: мы будем жить при коммунизме.

Как же не радоваться советским людям! А ведь радость и улыбка идут рядом. Если человек шутит, значит, он полон творческих сил. Это в равной мере относится и к нации и к народу. Советский народ любит шутку, острое слово, потому что он исполнен глубокого оптимизма и жизнеутверждения.

Правда, мы пережили время, когда нам было порой не до шуток – время культа личности. Хотя именно в эти годы было сказано:

– Нам Гоголи и Щедрины нужны.

Но, как и следовало ожидать, Гоголи не откликнулись на высокий призыв. Не спешили заявить о своем существовании и Щедрины. Они прекрасно понимали, что в обстановке всеодуряющего восхваления их сатира способна была лишь оскорбить державный слух. Нет, шутка не могла рассчитывать на благосклонное к себе отношение!

Но почему же шутка и улыбка вызывают у некоторых людей подозрительно настороженную реакцию в наши дни, когда, кажется, до конца выкорчеваны корни сосредоточенной угрюмости?

Разве вы не встречали таких?

– Юмор? А что в нем хорошего? – рассуждает замшелый сторонник усыпляющей серьезности. – Сплошное зубоскальство!

Но разве можно найти человека, который улыбается, смеется и при этом не раскрывает рта, то есть не скалит зубы? Ведь так улыбаться еще никому не удавалось! И если юморист-писатель или художник остроумным рассказом, забавным рисунком вызовет на лице читателя и зрителя улыбку, то ничего дурного в том нет.

– А над чем смеяться? – спрашивают любители серьезности. – Над своими же собственными недостатками? Над братом родным? Нет, ты лучше поговори с ним по-хорошему, по-доброму – он и поймет… А зачем все эти шутки-прибаутки, какая польза от них?

Убежденные поборники скучной нравоучительности, они хорошо усвоили крылатое выражение: смех убивает. И не знают другого: смех излечивает. Не знают или не хотят знать, что улыбка порой оказывает на здоровье человека куда более благотворное действие, чем любое патентованное лекарство.

Когда Крокодил отмечал свое сорокалетие, нашлись люди, которые занялись подсчетом… ущерба, причиненного существованием этого юмористического журнала. Они установили, что за сорок лет на печатание Крокодила ушло сорок тысяч тонн бумаги. Сорок тысяч тонн! Чтобы изготовить такое количество бумаги, потребовалось вырубить более полутора тысяч гектаров леса.

– Вот и говори после этого об охране родной природы! – ворчали скептики.

Тогда им представили другие расчеты. За сорок лет вышли 1.673 номера Крокодила, общим тиражом 570.817.800 экземпляров. Допустим, что каждый номер прочитал лишь один читатель и, листая журнал, он улыбнулся только один раз. Даже по этим скромным подсчетам, выходит, что за сорок лет Крокодил произвел более полумиллиарда улыбок.

– Неплохой показатель, как вы думаете?

– Какой же это показатель! – возразили скептики. – Улыбка – это вам не картошка, улыбка – продукт эфемерный. Его нельзя измерять килограммами или штуками.

Но скептики не правы.

Да, до сих пор было так, что улыбку человека могла запечатлеть лишь кисть художника, кинолента и фотообъектив. Но мы уверены, наступит время, когда улыбка ляжет на перфорированную ленту мощных счетно-вычислительных машин. И тогда выяснится, что в Советском Союзе план по улыбкам не только выполняется, но и намного перевыполняется. Конечно, по улыбкам веселым, ярким и ослепительным.

Но читатель может спросить: а как быть с улыбками из разряда вымученных и кислых? Их мы оставим на долю наших недругов…

Но, право же, нам не хочется злоупотреблять вниманием читателя и приводить новые и новые аргументы в защиту улыбки. Пожалуй, пора поставить точку, чтобы биография улыбки, рассчитанной на мгновение, не получилась слишком длинной.

Ограничимся в заключение одним только замечанием. Автор предпослал «Биографию улыбки» сборнику своих рассказов и фельетонов не без тайного умысла.

Может быть, будущий читатель книжки, знакомясь с ней, все-таки улыбнется?

Ему это ровно ничего не стоит, а автору будет приятно…

Хлеб сатирика

Трудный вопрос

Мне позвонили с радио:

– Не хотите ли принять участие в развлекательной передаче «Почему я стал сатириком»? Заплатим мы хорошо.

Я на всякий случай поинтересовался:

– А сколько все-таки?

– Ну, скажем, десять рублей за четыре минуты вещания.

Немного подумав, я ответил:

– Каждый месяц жена выдает мне на метро и автобус, обеды в столовой, сигареты, новые книги в общей сложности около тридцати рублей. Иногда она спрашивает меня: «Милый, почему тебя поносят и шпыняют на каждом шагу и каждый, кому не лень? Скажи, дурачок, как это тебе взбрело в голову заделаться сатириком?» И, знаете, я только краснею как рак и не могу сказать в свое оправдание даже двух слов. Отчего же вы думаете, что за ваши десять рублей я смогу вещать целых четыре минуты? И второй вопрос: если человеку так крупно не повезло, что он стал сатириком, то нужно ли устраивать из этого развлечение для нескольких миллионов владельцев радиоприемников?

Крокодил помог

Телефонный звонок.

– Это редакция «Крокодила»?

– Да.

– У меня жалоба. На нашей кухне протекает раковина. Напишите об этом фельетон.

– А вы пробовали вызвать слесаря из домоуправления?

– Нет, не вызывали.

– А вы попробуйте вызвать.

Через полчаса опять звонит телефон.

– Редакция «Крокодила»?

– Да.

– Знаете, это опять я, по поводу раковины на кухне.

– Ну, был у вас слесарь?

– Был. И, знаете, просто замечательно получилось: раковина больше не течет. Насчет слесаря вышло просто здорово. Дошлый вы все-таки народ, фельетонисты, всегда до чего-нибудь додумаетесь!

Почта

Каждое утро на столе стопка рукописей: фельетоны, стихи, темы для рисунков, рассказы, юморески. Особенно много басен. Про Орла и Курицу, Льва и Зайца, Рака и Щуку. Один из авторов, бывший бухгалтер, написал:

«Находясь в периоде творчески активной старости, хочу помочь моей стране своими баснями»…

Я ответил ему:

«У вас есть определенная склонность к юмору. Но тратить свой талант на двадцатистрочные басни – это все равно, что безжалостно дробить крупный алмаз на мелкие, еле заметные для глаза песчинки».

Через полгода поток басен заметно уменьшился. Зато в сценарном отделе киностудии пришлось вдвое увеличить штат консультантов по разделу кинокомедий…

Тайный порок

В издательство пришли два писателя. Один принес пухлую рукопись в сорок печатных листов, другой – тоненькую тетрадку. Первый был романистом, второй – автором юмористических рассказов. Директор издательства долго и горячо жал руку автору романа и еле кивнул юмористу.

Когда писатели ушли, директор захлопнул дверь своего кабинета и жадно схватил тетрадку юмориста. Долго из-за толстых портьер доносился его приглушенный смех…

Затем дверь открылась, и директор позвал главного редактора. Передавая ему пухлую рукопись, директор сказал:

– Я вот не выдержал и увлекся новым произведением нашего уважаемого Н. Читатель, безусловно, будет потрясен. Поручите наблюдение за романом одному из наших наиболее серьезных редакторов. А этот пустячок, – указал он на тетрадку юмориста, – я задержу пока у себя. Как-нибудь просмотрю на досуге.

Директор задержал рукопись юмориста для того, чтобы прочитать ее еще раз дома, в кругу семьи. Но такое откровенное признание нельзя было вырвать у него даже под пытками. Он обожал юмор и страшно мучился, что должен тщательно скрывать от окружающих эту свою слабость, как скрывают приверженность к спиртному, клептоманию или слепую боязнь черных кошек.

В ремесле юмориста было что-то непристойное. И это прекрасно понимали все работники издательства – от главного редактора до курьера.

Любовь и ненависть

Моя двенадцатилетняя дочь как-то спросила:

– Папа, когда ты пишешь фельетон, то, наверное, очень сердишься на своего героя?

Что можно было ей ответить? Своими заблуждениями и неприличными поступками герой каждый раз вызывал во мне скорее сочувствие, чем неприязнь. То же, вероятно, испытывает врач, принимая больного. Кроме того, выкинув какой-нибудь из ряда вон выходящий номер, герой давал импульс моему творчеству. Нет, видит бог, сердиться на героя мне было просто не за что.

Кого я действительно устойчиво ненавидел, так это редактора своего будущего произведения. Потому что твердо знал: он непременно вычеркнет все мои сколько-нибудь оригинальные мысли и своими нудными дидактическими рассуждениями испортит все остроты.

Но дочке я, конечно, ничего этого не сказал. А просто вынул из кошелька двугривенный и посоветовал ей сходить в кино.

Я пишу передовую
^{Из редакционного быта}

Я сижу за столом и пишу передовую статью в номер. Сам заголовок статьи «Флаг навигации поднят!» говорит о том, что повод для передовой чисто информационный. Еще утром отдел информации получил телеграмму от нашего саратовского корреспондента Почкина. Телеграмма была отослана из Балакова и содержала всего несколько слов:

«Затоне тире море судов тчк Флаги расцвечивания зпт непрерывные гудки тчк Лед тронулся зпт за ним весь караван тчк Развейте тчк Почкин».

То ли Почкин очень спешил, то ли у него попросту не хватило денег на более пространное послание, но было ясно, что в таком виде телеграмму в номер ставить нельзя. Редактор отдела информации отправился к главному редактору с предложением наложить на Почкина взыскание за легкомыслие. Решение главного было неожиданным, но, как всегда, основательным.

Он вызвал меня и, размахивая почкинской телеграммой, многозначительно произнес:

– Как я уже не раз отмечал на редакционных летучках, законы природы неизменны и, безусловно, носят объективный характер. Вот и сейчас мы столкнулись с этим фактом: лед тронулся. Но наша газета не может оказаться безоружной перед лицом слепой стихии. Садитесь и пишите в номер передовую статью о начале навигации.

И вот уже передо мной груда материалов: планы грузовых и пассажирских перевозок по рекам и озерам нашей страны, последняя сводка о ходе судоремонта и реконструкции портов, письма читателей из различных бассейнов. На чистом листе бумаги выведен пока только заголовок.

Я стараюсь «вжиться» в тему и мысленно воссоздаю картину, представшую перед глазами нашего Почкина нынешним утром в далеком Балаковском затоне.

Над иссиня-черными водами затона носятся чайки, встревоженные хриплыми гудками теплоходов. Во всех направлениях снуют катера. Гремят цепи на баржах, с грузовозов им через рупор передают команды. Воздух наполнен запахами свежей краски и смолы. Долгие месяцы зимней стоянки позади, люди взволнованы ожиданием первого рейса.

Что ж, такая картина могла бы послужить хорошим началом передовой статьи. Я берусь за перо, но в это время открывается дверь и в комнату входит зам. зав. экономического отдела Сеня Розанов.

– Привет! – бодро говорит он. – Ты что пишешь, передовую? Ну-ну, пиши, не буду мешать. Кстати, ты слышал что-нибудь об угрях? Любопытнейшая вещь! Оказывается, угри, обитающие, к примеру, в озерах Белоруссии, по суше добираются до Балтики, затем идут до Саргасова моря, там нерестятся и потом снова возвращаются обратно. Черт-те что!

Чтобы скорее отделаться от Сени, я притворно поражаюсь сообщенным им сведениям, которые он, очевидно, почерпнул из отрывного календаря.

Удовлетворенный Сеня уходит.

Теперь надо снова настраиваться на навигационный лад. И вот уже родилась и легла на лист бумаги первая фраза.

– Старик! – прерывает мою работу репортер Весельчаков. – Ты слышал последний анекдот? Экстракласс! В одном доме случился пожар… Ха-ха-ха! – заливается Весельчаков. – А жена в отсутствие мужа пригласила на ужин друга дома… О-хо-хо-хо! – И комната оглашается гомерическим хохотом. Весельчаков буквально давится от смеха. Но, не заметив на моем лице и тени улыбки, репортер внезапно умолкает. – Ах, да, ты занят передовой… Извини, пожалуйста. – И, не досказав своей пожарной истории, исчезает.

В течение получаса меня никто не беспокоит. Первый абзац уже написан. Надо переходить к деловой части статьи. Но тут передо мной возникает заведующая группой проверки Ревекка Абрамовна.

– Простите, – вежливо говорит она. – Я увидела в макете, что сегодня идет ваша передовая, и потому не буду долго задерживать. Решила с вами посоветоваться. Мы печатаем статью о четырехсотлетии Астрахани. И вот эта дата меня поразила. Почему четыреста лет, когда еще в тысяча пятьсот пятьдесят шестом году Иван Грозный отвоевал город у астраханского хана? Значит, Астрахань существует больше четырехсот лет? Как тут быть? В отделе науки никого нет, – может быть, вы мне что-нибудь посоветуете?

Ревекка Абрамовна – это неотвратимо. Я знаю, что она не успокоится до тех пор, пока не обойдет в редакции восемь-десять человек. И мы вместе с ней начинаем листать пухлые справочники. И, конечно, не находим никакого разрешения исторической загадки.

Ревекка Абрамовна уходит.

Но теперь уж я никак не могу сосредоточиться на теме. Надо бы порассуждать о наведении порядка в складском хозяйстве на пристанях, но у меня не выходят из головы проклятые ханы. В самом деле, почему они, основав в устье Волги свою столицу, не оставили о том никаких письменных свидетельств?

Однако прочь весь этот бред! Надо писать, надо подбодрить армию речников, надо подбросить несколько интересных мыслей руководителям пароходств, надо… Но как это сделать?

Приходит фоторепортер Агарков и тащит меня на балкон, чтобы я ему позировал. Он хочет проверить, действительно ли хорошо «рисует» новый, только что купленный им объектив. Звонит девушка из Дома журналистов и подробнейшим образом информирует о творческом семинаре, который состоится в следующую пятницу. Непрерывно хлопает дверь. Один приходит поделиться впечатлениями о вчерашнем матче, другой – занять денег на буфет, третий – посоветоваться, не знаю ли я какого-нибудь средства от прострела поясницы…

Все смешалось в моей голове: угри, скользящие к Балтике по росистой траве, дикие крики кочевников на стенах осажденной астраханской крепости, одураченный муж и пылающая, как свеча, квартира…

Напрасно бедный Почкин будет ждать отклика на свою депешу. Передовой статьи я сегодня уже не напишу. И слепые, стихийные силы, взломавшие метровый волжский лед, еще раз восторжествуют над разумной волей нашего уважаемого печатного органа.

Так думал я, презрев могущественную организаторскую силу секретариата и предусмотрительность нашего главного редактора.

Поздно вечером, когда секретарь редакции доложил редактору о постигшей катастрофе с боевой, актуальной темой навигации, тот подумал и мудро изрек:

– Дайте по ТАССу.

Наутро газета напечатала следующее сообщение:

«САРАТОВ, 19 апреля. Как сообщает газета „Коммунист“, вчера здесь открылась навигация. Из Балаковского затона в первый рейс вышел теплоход „Воронин“ с караваном сухогрузных барж».

Так что наша газета и в данном случае оказалась на высоте.

Сатирик на отдыхе

Сатирик отдыхает редко. Убежденный враг праздности, он органически не переваривает людей, которые в течение целого месяца занимаются ничегонеделанием. Но раз в год такой месяц появляется и в календаре сатирика. Однако последователь Аристофана и Сергея Михалкова фактически не отдыхает. Даже ведя полуголое существование где-нибудь на Черноморском побережье, он ухитряется замечать теневые и комические стороны курортной действительности.

Так, оказавшись на пляже, он вдруг обнаруживает, что кто-то по преступной небрежности выкрасил довольно значительный район Черного моря в синий цвет, что администрация курорта слишком расточительно расходует солнце, а белоснежный песок, являющийся, как известно, прекрасным строительным материалом, хранится под открытым небом.

Итак, сатирик на отдыхе.

* * *

За завтраком администратор пансионата, ведающий культурно-массовыми мероприятиями, объявляет:

– Сегодня едем в старинный город Н. Состоится интересная встреча с тружениками моря. Будем кушать жареную кефаль.

На отупевших от скуки отдыхающих это объявление действует, как удар бича на коня, задремавшего в упряжке. В тридцатиместный автобус набивается пятьдесят человек. Его металлический кузов нагревается, как жаровня. От нестерпимой духоты не спасает никакая вентиляция. На головокружительных поворотах шоссе автобус мотает, как утлый челн, оказавшийся в бушующем океане. В окнах мелькают какие-то городки, деревни и чудесные пляжи, усеянные людьми, достаточно разумными, чтобы не поддаваться сомнительным соблазнам подобных экскурсий.

– Скоро доедем? – спрашивают изнуренные пассажиры.

– Еще семьдесят километров, – отвечает экскурсовод.

– Как?! А говорили, что до Н. всего пятьдесят.

– Вы меня плохо поняли.

Наконец мы в Н. И тут выясняется, что по случаю хорошей погоды все рыбаки вышли на лов. Так что интересная встреча с тружениками моря не состоится. Но кефаль все же есть.

Стоим под палящими лучами солнца и выплевываем рыбьи кости на раскаленный песок.

И вот мы снова в пути. Снова мелькают за окнами городки, деревни и чудесные пляжи, на которых, кажется, стало еще более многолюдно.

Когда автобус, громыхая и лязгая, подкатывает к пансионату, все вокруг уже окутано глубокой тьмой. Люди не выходят, а буквально вываливаются на землю. Экскурсовод бодро спрашивает:

– Ну как, друзья, понравилась вам кефаль?

– Очень, – отвечает один из нас. – Но мне пришла в голову такая мысль: не лучше ли было привезти эти пятьдесят рыбешек сюда, в пансионат, вместо того чтобы тащить нас за сто пятьдесят километров в Н.?

Экскурсовод мило улыбается и оставляет вопрос без ответа.

* * *

Небольшой причерноморский городок. Нам выпала удача: получено приглашение посетить выставку молодого художника-карикатуриста. Шумной толпой ходим по небольшому залу, рассматриваем карикатуры.

Когда мы покидаем выставку, я слышу такой разговор. Автор карикатур смотрит на изрядно выщербленные каменные ступени и говорит своему другу:

– Первый раз вижу, чтобы так много людей ходило на выставку карикатуриста. Посмотри на ступени, они уже все в выемках. А ведь выставка открылась всего неделю назад.

– Хорошо, что посетители не вытоптали ступени совсем, – отвечает его собеседник.

– Это почему же?

– Да просто потому, что до прошлого года здесь помещалась пивная.

* * *

Супруга архитектора К. очень впечатлительная особа. Стоит ей только увидеть что-нибудь мало-мальски примечательное, как увиденное навсегда врезается в ее память. Но у этой впечатлительной натуры есть еще одна особенность: она щедро делится всем увиденным с окружающими.

Автобус катит по узкому шоссе, проложенному среди вековой, пышной дубравы. Наша героиня радостно взвизгивает: она заметила свиней, которые аппетитно поедают желуди, в изобилии рассыпанные под деревьями. Это свиньи местной породы, полученные от скрещивания с диким кабаном.

– Посмотрите, посмотрите! – вскрикивает подруга архитектора К. – Какие интересные свиньи! Они совершенно черные. И потом, у них вот такая шерсть!

И супруга К. делает широкий жест руками, показывая, какой необыкновенной длины достигает шерсть у этих безобидных существ, почти круглый год питающихся подножным кормом.

Мы возвращаемся в пансионат. Впечатлительная супруга архитектора хватает первого попавшегося человека и рассказывает ему:

– Мы видели таких интересных свиней! Они абсолютно черные. И потом, на спине у них растет огромная-преогромная шерсть.

Проходит полчаса, и весь пансионат узнает:

В окрестных лесах бегают черные свиньи. У них необыкновенно длинная щетина.

Впечатлительность не является исключительной привилегией нашей героини. И поэтому очень многие из отдыхающих проводят мучительную ночь. Им все время снятся черные свиньи, пожирающие желуди и потряхивающие необыкновенными, такими же черными гривами…

* * *

Если кто не знает, что такое экскурсионный автобус, можно пояснить. Он совсем такой, каким едут по своим делам москвичи из Черемушек к площади Революции. Но только с одним добавлением: впереди, рядом с водителем, в экскурсионном автобусе установлен микрофон. Пользуясь этим новейшим продуктом цивилизации, экскурсовод беседует в пути с туристами.

– Обратите внимание, справа от нас – горы, слева – Розовая долина. Употребление розового масла как косметического средства вошло в обычай во времена царствования Рамзеса II…

На нашем автобусе микрофон оказался неисправным.

Справедливости ради следует сказать, что он стойко выдерживал и довольно сносно передавал начальные, вводные слова экскурсовода, а потом начинал безбожно заикаться, сюсюкать, хрипеть и кашлять:

– Обратите внимание, справа от нас рдд… рзз… лю-лю… скрх… врхх… кххх…

И так без конца.

Всех обитателей автобуса, предпочитавших глазеть по сторонам без особенных комментариев, это нисколько не трогало. За исключением бухгалтера одного уральского завода Виктора Яковлевича. Каждый раз он подходил к экскурсоводу и умоляющим голосом говорил:

– Будьте добры, распорядитесь, чтобы исправили микрофон. Я опять не слышал, что вы говорили.

– Непременно, непременно. Я скажу Ване, и он сегодня же вечером исправит.

Но шофер Ваня, страшно увлекавшийся хороводами, которые устраивались неизменно каждый вечер, забывал о поручении. И наутро все повторялось снова:

– Обратите внимание справа от нас рдд… рзз… ля-ля… врхх… скрх….

Однажды любознательному бухгалтеру предложили:

– Виктор Яковлевич, пересядьте на переднее кресло, и вам будет слышно.

Но скромный деятель счетного фронта оказался человеком принципиальным.

– Я рядовой член группы, – говорил он, – и не ищу для себя особых привилегий. Мне дороги интересы коллектива, и лишь поэтому я настаиваю на исправлении числящегося за нашим автобусом радиоустройства.

И упорно сидел на самом заднем кресле. И упорно настаивал…

А шофер Ваня беспечно водил хороводы…

Мы совершили множество экскурсий и получили много впечатлений.

Исключение составлял только Виктор Яковлевич.

Ему, бедняге, пришлось лишь догадываться о том, что находилось справа и слева от него и в царствование какого именно фараона умащивание лица и рук розовым маслом вошло в обычай…

* * *

Отдыхать можно и в одиночку. Но лучше группой. В группе всегда найдется человек, страдающий рассеянностью. Он всегда опаздывает к завтраку, теряется во время экскурсий, забывает оставить ключ от комнаты у дежурной и т. д. Осуждая небрежность и легкомыслие этого человека, все остальные члены группы получают возможность излить свои гражданские чувства.

В нашей группе тоже был рассеянный человек.

Мы возвращаемся с отдыха. Сорокаминутная остановка в К. Обитатели нашего дружного вагона стремительно оставляют купе, чтобы хоть немного посмотреть город. Рассеянный – тоже.

Несколько минут он бродит по вокзальным помещениям, прислушивается к разноголосому говору толпы, рассматривает открытки в киосках. И потом снова выходит на перрон. Поезда нет. Рассеянный меняется в лице. Он выскочил из вагона в чем был: костюм, документы, деньги, билет остались в купе. Исполненный мольбы и тревоги вопрос к первому встречному:

– Скажите, пожалуйста, поезд уже ушел?

– Да, ушел пять минут назад.

Вот оно, заслуженное и страшное наказание за рассеянность и легкомыслие: один в незнакомом городе. Наш герой в панике мечется по перрону. В его сознании еще теплится слабая надежда. Но все люди, к которым он обращается, на вопрос о том, не задержался ли поезд, отрицательно машут головой.

Наконец кто-то сжалился над беднягой.

– Пройдите, пожалуйста, на четвертую платформу. Там есть один вагон, в котором, кажется, едут курортники.

Рассеянный мчится на четвертую платформу и видит… свой собственный вагон.

Он и не предполагал, что в К. прибывает сразу несколько поездов и случается, что отправляются они в разное время.