Текст книги "Хлеб сатирика"

Автор книги: Мануил Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Наташка сдает экзамены

До сих пор никто не может толком объяснить, как это произошло. Жила-была девочка, бегала в детский сад, болела корью и коклюшем, носила белый передничек, и вдруг она сдает экзамены в вуз. Событие это застало всю семью врасплох.

Правда, разговоры о том, что Наташу ожидает блестящая научная карьера, велись в доме и раньше. Соберутся, бывало, близкие и далекие родственники за праздничным столом и ну наперебой тискать и тормошить Наташку:

– Скажи, девочка, кем ты будешь?

И, к всеобщему удовольствию, Наташка отвечала:

– Аспилантулой!

Где она подхватила это словечко, сказать трудно. Скорее всего из разговоров в семье о соседе, старом холостяке, который добрый десяток лет числился в аспирантуре какого-то института, регулярно брал академические отпуска, не менее регулярно получал академическое содержание и жил себе припеваючи. Во всяком случае, ответ Наташки всем нравился, ее называли умницей и совали в руку конфетку.

Но шли годы, Наташка научилась совершенно четко произносить букву «р», и разговоры о том, кем она станет, когда вырастет большая-пребольшая, сами собой прекратились. И вот – как гром среди ясного неба – приходит человек домой, показывает карточку абитуриента и спокойно заявляет:

– Мама, я сдала документы в педагогический. В понедельник первый экзамен.

С мамой стало плохо: она залилась слезами и приняла валидол, но тем не менее бросилась к телефону, чтобы мужественно принять на свои плечи службу оповещения.

Родственники реагировали на полученное известие по-разному.

Папа сказал коротко: «Сейчас еду», – и повесил трубку. Бабушка Ева, по профессии пианистка-аккомпаниатор, приказала маме:

– Измерь у Наташки температуру и посади ее в ванну.

За свою долгую жизнь бабушка Ева убедилась: ничто так не содействует укреплению человеческого духа, как журчание воды, падающей на белоснежный кафель. Каждый раз, когда ей предстояло аккомпанировать особенно прославленной солистке, бабушка обязательно устраивала себе горячую купель.

Мамин брат дядя Костя посоветовал:

– Я бы на твоем месте немедленно телеграфировал Ивану. У него же непререкаемый авторитет.

А когда сенсационное известие дошло до живущей на Арбате тети Даши, то она только и могла сказать:

– На тебе, такое дело!

И грохнула об пол приготовленную для клубничного варенья шестилитровую стеклянную бутыль.

В воздухе запахло паникой.

И не случайно, потому что в семье никто более или менее четко не представлял, как сдаются экзамены.

Правда, и папа и мама имели среднее образование, бабушка Ева – высшее, а дядя Ваня, которому в скором времени предстояло получить телеграфную депешу, являлся даже кандидатом технических наук. Так что все они испытали на себе довольно мучительную процедуру, именуемую экзаменами.

Но это было давно.

На устроенном вечером семейном совете выяснилось, что сведения и опыт, которыми располагали его участники, в современных условиях не могут найти никакого применения. Дядя Костя без труда доказал это:

– О чем вы говорите? Серебряная медаль, отличные школьные педагоги, Наташкина начитанность и эрудированность – какое все это имеет значение?

– Но у нас есть возможность пригласить репетиторов, – робко вставила бабушка Ева.

– Репетиторы! Скажите мне еще о домашнем визите к доброму старому профессору, который вложит в юную душу уверенность в своих силах… Это же девятнадцатый век! Тургеневские времена!

– Что же нам надо? – беспокойно спросил папа.

– Надо иметь руку! – безапелляционно изрек дядя Костя.

И нарисовал довольно мрачную перспективу, ожидающую Наташку. В первую очередь в вузы принимаются производственники и демобилизованные воины армии и флота. За ними идут лица, окончившие средние школы с соответствующим уклоном и получившие профессиональную подготовку. Потом лауреаты различных математических, физических и литературных конкурсов и викторин. К ним вплотную примыкают юноши и девицы, имеющие близкие родственные связи среди профессорско-преподавательского состава институтов. И выдающиеся метатели, бегуны, пловцы, футболисты, зарекомендовавшие себя высокими спортивными достижениями на юношеских спартакиадах. Наконец, все остальные. Таким образом, на каждое место набирается до пятидесяти претендентов. В этих условиях Наташка погибнет, как швед под Полтавой. Ее может спасти только сильная рука, способная растолкать сорок девять лиц обоего пола, преградивших Наташке путь к заветному месту на студенческой скамье.

– Нужно немедленно телеграфировать Ивану, – еще раз повторил дядя Костя.

Когда телеграмма ему была послана, стали думать о других спасительных мерах.

– У меня есть неплохая идея, – сказала мама.

И вызвала по телефону своего племянника Сергея, настройщика телевизоров.

– Скажи мне, – обратилась мама к Сереже, когда он явился, – можешь ли ты сделать так, чтобы телевизор работал без ремонта в течение года?

Сережа глубоко задумался.

Он допускал, что владелец телевизора мог обходиться без вызова мастера неделю, месяц, полгода… Но чтобы целый год? Нет, такого случая за всю его обширную практику еще не было. Но тетка, к которой он питал нежную привязанность, ждала от него именно этого… И скрепя сердце Сережа сказал:

– Могу. Все силы приложу, но он, проклятый, будет у меня работать двенадцать месяцев, как часы.

– Вот и чудесно! – воскликнула мама.

Тут же она изложила свою идею. Не может быть, чтобы председатель приемной комиссии не имел телевизора. И не мучился с ним. Сережа является на квартиру председателя, настраивает телевизор и одновременно его владельца, сообщив, что теперь в течение года он не должен ни о чем беспокоиться.

– Молодой человек, – восхищенно произносит председатель, успевший из-за бесконечных телепомех приобрести устойчивый вегетативный невроз, – как мне отблагодарить вас?

– Мне не нужно никакой благодарности, – скромно говорит Сережа. – Облегчать печальную участь владельцев аппаратов, воспроизводящих заслуженно забытые киноленты и пережевывающих новости, о которых успели прокричать все вчерашние газеты, – мой долг. Единственная моя просьба заключается в том, чтобы проявить минимальное внимание к моей двоюродной сестре, сдающей экзамены в ваш институт.

Ловкий ход, не правда ли?

Все признали ход, придуманный мамой, достойным гроссмейстера.

Тогда в дискуссию включился папа:

– Ни один сколько-нибудь уважающий себя полководец не предпринимает наступательной операции, не разработав во всех деталях оперативного плана на случай отступления. Представьте себе, что председатель давно снес свой телевизор в комиссионный магазин и приобрел вместо него стиральную машину. Что тогда?

Такого оборота никто не мог предвидеть. А папа тем временем продолжал:

– Имеет ли интересующий нас человек телевизор, увлечен ли он рыбной ловлей, коллекционированием почтовых марок или является заядлым автомобилистом, – все это гадание на кофейной гуще. Достоверно нам известно только одно: председатель приемной комиссии – мужчина. Во всяком случае, девяносто девять шансов против одного за то, что дело обстоит именно так. И из этого надо исходить. А раз так, то решающее слово должно принадлежать Дарье Федоровне.

Тетя Даша с Арбата встрепенулась и вся обратилась во внимание.

Папа коротко пояснил свою мысль. Известно, что тетя Даша состоит в комиссии по торговле и общественному питанию. Она приходит к председателю и заявляет, что комиссия проводит заочную конференцию покупателей данного микрорайона и хотела бы выслушать его замечания и предложения. О чем говорит председатель? Конечно же, о том, что в магазинах нет лезвий для безопасных бритв и мужских носков. И тут тетя Даша от имени комиссии вручает председателю небольшой презент: десяток пачек лезвий «Жиллет» и набор мужских носков.

– Взятка? – спросил дядя Костя.

– Зачем так говорить! – поморщился папа. – К презенту должны быть приложены официальные магазинные чеки. Дарье Федоровне это легко устроить.

– Могу прибавить еще гречки, – вставила тетя Даша. – Два кило. Гречки тоже днем с огнем не сыщешь.

– Можно и гречки, – милостиво согласился папа. – Председатель растроган, он просит Дарью Федоровну присесть, заботливо расспрашивает ее о работе, о семейных обстоятельствах. И тут она закидывает удочку насчет Наташки…

Шумные аплодисменты покрыли последние слова папы.

Лиха беда начало. Фантазия участников семейного совета разыгралась вовсю. Предложения сыпались одно заманчивее другого. После того, как были выпиты два чайника чая и съедены три торта, председатель комиссии оказался обложенным со всех сторон, как кабан в лесном урочище.

На следующее утро приехал из Белгорода дядя Ваня, и приехал не один. Вместе с ним явилась его супруга Олимпиада Владимировна.

– Буду готовить Наташке обеды, – заявила она и, вооружившись хозяйственной сумкой, отправилась на рынок за продуктами.

В отличие от многих работников общественного питания Олимпиада Владимировна считала, что к каждой человеко-единице нужен строго индивидуальный подход. Характер стола, по ее мнению, зависит не только от состояния здоровья человека, рода занятий, времени года, но и от чисто психических переживаний. Так, влюбленному следует употреблять один вид пищи, разочарованному – другой, удостоенному премии или награды – третий, подвергнувшемуся острой общественной критике – четвертый и т. д. Ну, а как питаться человеку, сдающему экзамены? Этот вопрос Олимпиада Владимировна всесторонне обдумала еще по дороге из Белгорода в Москву, и теперь в ее голове сложился совершенно четкий распорядок завтраков, обедов и ужинов Наташки. На все дни – от первого собеседования до сдачи последнего экзамена. Так что Олимпиада Владимировна чувствовала себя вполне в своей тарелке.

Сложнее обстояло дело с дядей Ваней.

Дядя Костя ничуть не преувеличивал: Иван Федорович действительно обладал непререкаемым авторитетом. Но в чрезвычайно ограниченной области: он был проектировщиком заводских и фабричных труб. Можно смело утверждать, что на всем протяжении от Владивостока до Клайпеды за последние двадцать лет не была поставлена ни одна труба без прямого или косвенного участия Ивана Федоровича. Любая из них начинала дымить лишь после того, как получала его «добро».

Да, Иван Федорович, несомненно, являлся крупнейшим и авторитетнейшим специалистом своего дела. Но было абсолютно неясно, как можно увязать его обширные и поистине энциклопедические познания в области монтажа заводских труб с такой наукой, как педагогика. Вот почему в отличие от супруги Иван Федорович попал, что называется, как кур в ощип. Наскоро побрившись, он помчался в редакцию журнала «Котлы и трубы», где у него было немало друзей, чтобы посоветоваться с ними, чем он может быть полезен своей племяннице.

Между тем прошел день, другой, третий… И на горизонте обозначились грозные предзнаменования.

Во-первых, выяснилось, что у председателя приемной комиссии нет не только телевизора, но даже простейшего радиорепродуктора.

Во-вторых, председатель оказался женщиной, к тому же незамужней.

В-третьих, стало известно, что дядя Ваня не только не в состоянии растолкать целую ораву толпящихся впереди Наташки претендентов на место под институтской крышей, но не может даже шевельнуть пальцем. Сильной «руки» из него не получилось. Несмотря на старания многочисленных друзей дяди Вани перекинуть мостик между авторитетнейшими деятелями промышленного строительства и не менее авторитетными мастерами педагогического процесса оказалось делом чрезвычайно трудным. Правда, дядю Ваню научили, что нужно позвонить Петру Аркадьевичу, тот, в свою очередь, позвонит Генриху Трофимовичу, а он Елизавете Григорьевне, та Николаю Николаевичу и т. д. и т. п., пока просьба дяди Вани не дойдет до конечного абонента, то есть председателя приемной комиссии. Но и тут ничего не вышло. Где-то в середине длинной цепочки произошло замыкание, и нижайшая просьба дяди Вани не была услышана.

Таким образом, племянник Сергей, тетя Даша и Иван Федорович оказались отброшенными на исходные позиции.

К тому же, вопреки совету бабушки Евы, Наташка категорически отказалась лезть в горячую ванну и совершенно игнорировала стряпню Олимпиады Владимировны. Схватив кусок любимой ею чайной колбасы и булку, она стремительно куда-то убегала, а психологические обеды белгородской искусницы стыли и прокисали на газовой плите.

Это была полная катастрофа.

Но странное дело: на судьбе Наташки это никак не отразилось. Находясь в блаженном неведении относительно чрезвычайных мер, принятых ее ближайшими и дальними родственниками, она жила обычной жизнью абитуриентов. Сидела до одури в библиотеке, совалась ко всем консультантам, простаивала в институтских коридорах у дверей, за которыми подвергались экзекуции ее сверстники и сверстницы, и дрожала, как осиновый лист, вытягивая из общей кучи очередной экзаменационный билет.

Минули три недели. Вся семья была в сборе, когда явилась Наташка.

– Поздравьте меня: я студентка Московского педагогического института имени Ленина!

И протянула изумленным родичам студенческий билет и зачетную книжку, на которой красовалась сияющая Наташкина мордашка, впрочем, немного попорченная треугольной институтской печатью.

– Наташа, родная! – рыдая, проговорила мама. – Ведь ты же должна была провалиться, мы же не сумели ничего для тебя сделать…

– Да, не сработала ни одна пружина, – печально подтвердил папа.

– Произошло чудо! – воскликнула всегда экзальтированная бабушка Ева.

А между тем никакого чуда не происходило. Просто сработал тот фактор, значение которого начисто отрицал дядя Костя. Наташа была прилежной ученицей, хорошо изучала науки в школе и основательно подготовилась к выпавшим на ее долю испытаниям.

Оказалось, что этот фактор надежно действует как в веке минувшем, так и в нынешнем.

На лоне природы

Обязательная процедура

Из-за обилия различных дел я не смог пойти в отпуск летом. Пришлось перенести его на осень. Но незаметно прошел октябрь, подкатил ноябрь, а я еще находился в Москве. Начались дожди, выпал снег. Стало ясно, что на юг ехать уже поздно. Вот тогда-то я и решил осуществить свою давнюю мечту – посвятить отпускное время исключительно рыбной ловле.

Развернул я карту Советского Союза и стал думать, в какую сторону поехать. Остановил свой выбор на Карельском перешейке. Рыбачить здесь мне никогда не приходилось, но зато сколько увлекательных историй я слышал о глухих лесных озерах, о быстрых порогах и широких плесах Вуоксы – реки поистине сказочной!

В вагон «Красной стрелы» я ввалился, как говорят, с полной боевой выкладкой: шапка-ушанка, меховая куртка, за плечами пешня. Соседи по купе встретили меня недоуменными взглядами, но промолчали: в дороге и не то приходится видеть!

Но все-таки я оказался беспокойным спутником. Дело в том, что накануне я купил полкилограмма мотыля и, как советовали мне, положил его в старый женский чулок, чтобы по приезде на место опустить этот чулок в прорубь.

– В ледяной воде мотыль у вас целый месяц будет жить и ничего ему не сделается, – сказал мне продавец.

Совет был правильный. Но как сохранить драгоценную насадку в пути? Я выносил чулок в тамбур, но потом мне казалось, что здесь слишком холодно, и я вносил его в купе. Однако вагон так хорошо отапливался, что в купе стояла почти тропическая жара, и я вынужден был снова ретироваться со своей нежной ношей в тамбур. Так повторялось несколько раз. Мои бесконечные хождения надоели соседям, и они стали ворчать. Но один пассажир, видимо ленинградский колхозник, вступился за меня.

– Температурный режим – это первое дело, – сказал он. И сочувственно обратился ко мне: – Что, товарищ, семян хороших прихватили в столице?

– Прихватить-то прихватили, – отвечал я, – да вот не знаю, какие от этих семян будут всходы!

Порог Приозерского санатория я переступил с некоторой опаской. Как тут посмотрят на мой странный наряд и на мое увлечение? Не сочтут ли за чудака, не отправят ли восвояси обратно?

Но, против ожидания, в приемном покое ко мне отнеслись очень приветливо. Миловидная медицинская сестра быстро рассортировала мой багаж:

– Ящик и пешню – в кладовку. А это что у вас в чулке? Мотыль? Няня, отнесите это на ледник. А теперь, больной, быстренько примите душ и – в столовую. Как раз к ужину поспели.

Утром я явился на прием к врачу.

– Ну-с, милейший, как вы себя чувствуете? – встретил он меня вопросом. И, не дожидаясь ответа, продолжал: – Мне доложили, что вы привезли мотыль, – это очень ценно. Раздевайтесь. В детстве переносили какие-нибудь инфекционные заболевания? Нет? Ну, и отлично. Значит, будете ловить на мормышку? Хорошо. А у нас это дело здесь недооценивают, все блесна и блесна, как будто на ней свет клином сошелся. А я говорю… Да, я говорю, встаньте вот здесь, послушаем ваше сердце и легкие. Так, так, дышите. Тут важно нащупать… плотву и леща. Глубже, глубже… Да нет, не дышать глубже, а места надо находить глубокие: сейчас вся рыба в ямах. Так, легкие в порядке. Болей в сердце нет? Но вот тона глухие, да, глухие… В этих случаях надо места приваживать. У нас тут гречку бросают в лунки, но разве это привада? Теперь давление измерим, садитесь, пожалуйста. Да, давление у вас несколько пониженное. На медицинском языке это называется гипотония. Но это пройдет. Примете раза три процедуры, и все будет в порядке. Рекомендую третий плес: это место мало кто знает, но уверяю вас, лучше и быть не может…

Надо ли вам говорить, что я выслушал этот монолог с восторгом. Как приятно встретить в лице лечащего врача такое глубокое понимание психологии больного, его душевных наклонностей и страстей!.. Моя радость еще больше возросла, когда я, придя в палату, развернул свою санаторную книжку и в графе «Назначения» еще раз прочел: «Рыбная ловля – 3–4 часа в день».

– Имейте в виду, эта процедура обязательная, – предупредил меня врач.

И началась поистине чудесная жизнь. Каждый день, наскоро позавтракав, я уходил на водоем. Собственно говоря, не на водоем, а на водоемы. Потому что всюду вокруг санатория простиралась водная гладь: необозримая Ладога, плесы Вуоксы и бесчисленное количество притоков. Я нашел места, где скопился на зимовку лещ, обнаружил великолепные отмели, где жировал окунь, места, в которых на жерлицы хватали трехкилограммовые щуки.

Через каждые три дня лечащий врач вызывал меня на прием, чтобы послушать сердце и мои рассказы о результатах рыбной ловли. По воскресеньям мы отправлялись на рыбалку вдвоем.

Я не знаю другого такого места, где бы рыбная ловля и все связанные с ней проблемы так занимали людей, как в Приозерском санатории. Половина отдыхающих сама ловила рыбу, другая половина живо интересовалась этой процедурой. Стоило только появиться на льду, как сразу же оказывались десятки желающих пробивать лунки. Постоянный персонал санатория сплошь состоял из рыбаков. В суждениях о работниках санатория часто можно было услышать: «Очень внимательный врач, прошлым летом он поймал двести шестьдесят одного леща»; «Если вас интересуют блесны, поговорите с садовником: он здесь лучший спиннингист»; «Смотрите, вон идет наш кондитер, в прошлом году осенью он выхватил лосося на двенадцать килограммов».

Однажды я вернулся с рыбалки очень поздно. Распределил улов среди нянь и сестер и пошел отдохнуть. В палате никого не было: все ушли в кино. Я лежал в кровати и перебирал в памяти впечатления от прожитых в санатории дней. Мне казалось, что я попал в сказочный край…

Вот я приближаюсь к воротам санатория. Арка украшена не вьющимися растениями, не зеленой хвоей, а сетями, ее венчает огромный осетр, искусно выпиленный из фанеры. На аллеях санаторного парка – скульптурные группы. Но это не дискобол, не девушка с корзиной плодов, не пионер с горном, к которым мы так привыкли. Я вижу стройного гипсового юношу со спиннингом в руках, девушку, наживляющую на удочку рыбку, пионера, пристально следящего за поплавком…

Кабинет директора санатория. Его стены украшены картами окрестных водоемов и набором разнообразных рыболовных снастей. На письменном столе – чернильница в форме лунки, пробитой в толстом мартовском льду, и ручка – миниатюрная пешня, в острие которой вставлено обычное канцелярское перо.

Проруби напоминают бассейны водолечебницы, где больные принимают хвойные ванны.

В комнатах врачей двое весов: большие – для взвешивания больного, поменьше – для определения веса пойманной им рыбы.

Медицинские сестры носят в ушах не серьги, а серебряные блесны с рубином в виде рыбьего глаза.

О ходе лечения больного здесь судят не по данным анализов, показаниям рентгена и электрокардиограммы, а по дальности и точности заброса спиннинга, твердости подсечки и степени выдержки при вываживании двухкилограммового головля.

Здесь говорят, думают, мечтают только о рыбной ловле. Дурным тоном тут считается заказать в столовой не рыбное, а мясное блюдо, смеяться, когда дует северный ветер, равнодушно пройти по аллее мимо дождевого червя-выползка.

Влюбленные здесь изъясняются в своих чувствах с удилищами в руках, целуются в перерывах между поклевками..

…Многое еще привиделось мне в эту ночь. Я присутствовал на лекции, посвященной образу жизни рыб в зимний период, видел научно-популярный фильм «Путина на Балтике», слышал радиосводку об уловах на различных водоемах Карельского перешейка.

Разбудил меня знакомый голос нашего санаторного диктора:

– Говорит радиоузел санатория. С добрым утром, товарищи! Передаем сводку погоды: температура воздуха – 6 градусов мороза, температура воды – 0,3 градуса тепла, ветер юго-восточный. Через пятнадцать минут физкультурная зарядка.

«Значит, чудесные видения этой ночи – только сон», – подумал я. И на минуту мне стало грустно. Но только на минуту, потому что наступивший день обещал не меньше чудес.

После зарядки я шагал по заснеженной аллее в столовую. Настроение было великолепное: ведь впереди обязательная процедура – увлекательный ледовый поход по Вуоксе.