Текст книги "Хлеб сатирика"

Автор книги: Мануил Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Часы пока идут…

Все люди встречают Новый год. А встречают кто как.

1

– Ты еще не оделась? Нет? О боже, как она копается! От этого можно с ума сойти! Ты слышишь, Маша, мы о-п-а-з-д-ы-в-а-е-м! Ну, можешь ты хоть один раз в году быть человеком, кукла несчастная!.. Уже без двадцати двенадцать. Проклятье, опять опоздали! Такси! Такси! На Малую Бронную, восемь! Да быстрее поворачивайтесь, черт вас возьми! Не туда, не туда, жмите по переулку! Углы, углы-то срезайте, ради бога! Опоздали, ох, опоздали! И все из-за твоих тряпок, из-за дурацких новых туфель опоздали. Шофер, под арку, потом мимо голубятни и к тому вон шестиэтажному дому! Да дуйте прямо по кустикам, по кустикам этим, не стесняйтесь: все равно весной заново сажать будут! Не хотите спешить сломя голову? Сейчас еще детское время? Как детское? Маша, ты слышишь, шофер говорит, что еще нет одиннадцати. Вот юморист! Но может быть, и правда только одиннадцать? А я еще ругал тебя! Маша, ты слышишь меня? Да ты никак плачешь? Что с тобой, Маша?

2

– В этом деле, милая моя, главное – расчет. Без точного расчету тут никак нельзя. Вот меня хоть возьми. Получил я получку и прямо на Разгуляй, к куму. Ну, конечно, приняли по маленькой, не без этого. Опять же международное положение обсудили. Я кума-то слушаю, а сам на часы поглядываю. И как только механизма отсчитала шестьдесят минут, так я за шапку. И к племяшу, в Черемушки. Новую квартиру племяш получил, нельзя не уважить. У него тоже один только час пробыл. От племяша в метро и к двоюродной сестре в Измайлово. Зятя сестра в дом приняла, давно звала к себе с зятем познакомиться. Еду к ней, а сам про домашнее размышляю: елку уж, верно, нарядили, огни зажгли и пироги из духовки вынимают… Гости собрались, поджидают хозяина… Дочка с мужем, друзья-приятели… Из-за этих мыслей и у сестрицы полчасика всего пробыл, по одной лишь с зятем и приняли. Теперь вот только к брату Кузьме загляну и домой. К пирогам успею в самый раз. Тютелька в тютельку. Потому что точный расчет имею.

А куда это мы, милая, долго так едем и не остановимся ни разу? Да и пассажиров в трамвае один только я. В парк, говоришь? В какой такой парк? Уже два часа, говоришь? Откуда два часа? А пироги как же, а елка?

* * *

Все люди имеют часы. Но ходят они у каждого по-разному.

Литературные мечтания

Не с той ноги

Петр Никифорович Чернопятов сидел в большой просторной комнате и, низко склонившись над столом, быстро писал. Открылась дверь, и в комнату вошел Петр Иванович Белоносов.

– Доброе утро, Петр Никифорович! – приветствовал он.

– Здравствуй, – не поднимая головы, ответил Чернопятов.

– Вы уж простите, Петр Никифорович, что я вас отвлекаю. Но у меня небольшое дельце.

– Слушаю.

Петр Иванович нерешительно переступил с ноги на ногу.

– Собственно говоря, дело может быть и пустяковое, но я решил проверить на всякий случай…

– Короче, Белоносов, короче. Ты же видишь, что я занят.

«Не в духе сегодня наш Петр Никифорович, – подумал Белоносов, – наверное, не с той ноги с постели, встал».

– Звонили с четырнадцатого стройучастка. Говорят, что перебои у них с раствором, простаивают бетонщики. Вы не помните, Петр Никифорович, как они обеспечены транспортом?

– Всего не упомнишь, участков у нас больше ста, а я один. Наверняка темнят на четырнадцатом участке насчет транспорта. Насквозь их вижу. Лодыри!

– Зачем же так строго судить о людях, Петр Никифорович? На этом участке хороший коллектив. Стараются строители.

– Стараются… А вот мы сейчас проверим их старание. Алло, барышня! Соедините меня с диспетчерской. Да, да, с центральной диспетчерской. Я, кажется, ясно сказал. Слушать надо, барышня, ухом, а не брюхом! Вот так-то. Петров? Это я, Чернопятов. Скажи, тебе с четырнадцатого участка давали заявку на дополнительные самосвалы? Не давали? Ну и хорошо. Видишь, что получается, Белоносов? Кричат, что им транспорта не хватает, а самим лень заявку оформить. Разгильдяи! Ну, да ладно, распеку я их сегодня на пятиминутке. Покажу им, как хныкать и жаловаться.

«Определенно, что-то не в духе Петр Никифорович, – опять подумал Белоносов, переступая с ноги на ногу. – Даже сесть не предложил. Надо помягче с ним».

– Признаться откровенно, я раньше думал, что вы, Петр Никифорович, как бы это сказать?.. Ну, несколько резковаты в отношениях с людьми. А теперь вижу, что был неправ. Положение у вас такое, иначе вести себя нельзя.

– Да уж, положение хуже не придумаешь: протяни кому-нибудь палец, всю руку отхватит. Каждый норовит машин урвать побольше и все – чтобы дуриком, на дармовщину… Порядка и дисциплины не признают.

– Насчет дисциплины и порядка это вы верно сказали, Петр Никифорович. И рвачество у нас процветает. Так что ваша речь на последнем собрании на сто процентов верная была. Правильно вы и меня критиковали за попустительство рваческим настроениям. Сожалею, что вгорячах возражать стал. Теперь признаю.

– Хорошо, что хоть теперь признал, Белоносов. Критику уважать надо.

– Да, золотые ваши слова, Петр Никифорович. У меня все, Петр Никифорович. Может быть, у вас будут какие-нибудь пожелания?

– Только одно, Белоносов. Дай мне спокойно закончить докладную записку в совнархоз.

– Извините, Петр Никифорович, больше отвлекать не стану. Извините.

И Петр Иванович Белоносов вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.

Когда мой друг, временами снабжающий меня темами, передал эту короткую сценку, я удивился.

– И ты думаешь, что на этом материале я могу написать юмористический рассказ? Что же тут необыкновенного? Обычный разговор обычного начальника со своим подчиненным.

– Вот и ошибаешься. Все дело в том, что Петр Иванович Белоносов – управляющий строительным трестом, а Петр Никифорович Чернопятов – рядовой сотрудник.

Я удивился во второй раз.

А потом подумал: «Не перепутал ли мой приятель? Может быть, управляющим был все-таки Чернопятов, а рядовым сотрудником Белоносов?»

Предложение было настолько правдоподобным, что я его очень охотно принял.

Желтый дьявол

На больших настольных часах Пензенского государственного завода было без пяти семь, когда я вернулся домой. Как бывало всегда в такой день, жена встретила меня стандартным вопросом:

– Зарплату получил?

Я молча кивнул, снял в прихожей ботинки, одел домашние туфли и прошел в спальню, чтобы переодеться. Только я снял пиджак и повесил его на стул, как появилась жена. Подойдя ко мне вплотную, она тоном, не допускающим возражений, произнесла:

– Дыхни.

Приученный за двадцать пять лет совместной жизни к этой процедуре, я с готовностью повиновался.

– Дыхни еще раз! – потребовала жена. – И не прикидывайся дурачком, надеюсь, тебе известна разница между вдохом и выдохом. Дыхни как следует. Меня ведь не проведешь.

Я дыхнул как можно добросовестнее.

Жена сморщила носик и с плохо скрываемым отвращением грозно сказала:

– Опять?!

– Но, дорогая… – попробовал я защищаться.

– Ничего не хочу слышать. Мне надоело, что это повторяется каждый раз, как только ты получаешь зарплату. Ну, скажи, тебе не стыдно, что явился домой в таком виде?

– Стыдно, – признался я. – Но ведь ты знаешь, дорогая, как я люблю тебя, детей и наш милый дом…

– Не заговаривай зубы. Твоя так называемая любовь к семье тут совсем ни при чем. Ладно уж, быстрей переодевайся – и за стол. Дети ждут.

Когда я, вымыв руки, появился в столовой, на меня уставились две пары сверкающих любопытством глаз. Дети хотели знать: попало ли сегодня их папе или все обошлось благополучно? Мой смущенный вид достаточно красноречиво свидетельствовал, что без экзекуции не обошлось и на этот раз. Когда мать отвернулась к плите, маленькая Наташка приникла к моему уху и прошептала:

– А ты, папа, больше не делай так.

С другой стороны наклонился Вовка:

– И не заводи, пожалуйста, разговора о деньгах, папа.

Я молча сжал их маленькие ладошки в своих руках, давая понять, что добрые советы приняты мною.

Но проклятая, глубоко укоренившаяся с годами привычка! Когда жена стала класть в мою тарелку картофель, я как бы невзначай заметил:

– Ты знаешь, а я ведь опять премию отхватил.

– Сколько?

– Двадцать пять рублей.

– И ты, конечно, принес домой всю премию до копеечки?

– Всю, дорогая. До копеечки. Если дело пойдет так дальше, то мы сможем купить в будущем месяце…

– В будущем месяце, в будущем году… Терпеть не могу подобных разговоров! Осточертели они мне! Понимаешь, осточертели!

Дети обменялись многозначительными взглядами: начинается! А жена продолжала:

– Посмотришь кругом – как живут люди! Возьми хоть Павла Григорьевича с Анной Петровной. Копеек они не считают.

– Дорогая, но ведь и я стараюсь…

– Он старается! – снова взорвалась жена. – Лучше бы взял пример с Павла Григорьевича. Одет всегда с иголочки, курит дорогие папиросы… Когда мы были у них в гостях, я одних только зажигалок насчитала штук пятнадцать. А видел у него рыболовные снасти? Видел ружья? С размахом живет человек. Настоящий мужчина. А ты? Крохобор несчастный…

Ужин был испорчен. Я наскоро выпил стакан чая и встал из-за стола, провожаемый печальными взглядами детей. Особенно расстроился Вовка. Бедный мальчик! Неужели и ему предстоит такая же семейная жизнь? Вечные упреки, ворчание, обидные булавочные уколы. Кошмар! И все из-за денег, Желтого Дьявола, как метко назвал их Горький. Ведь нет в мире женщины, которую Желтый Дьявол не держал бы в своих цепких руках…

Чтобы отвлечься от этих невеселых мыслей, я взял с полки первую попавшуюся книгу и уселся в кресло. За этим занятием меня и застала жена. Она ходила крупными шагами по комнате.

– Пойми, что так дальше продолжаться не может. Ты погряз в мелочных расчетах, как обыкновенная рыночная торговка. Последнее время ты приходишь после получки до безобразия трезвым. Нет, я тебя не толкаю на скользкий путь пьянства. Но скажи, что в том плохого, если после трудового месяца человек зайдет в кафе поболтать с друзьями и распить бутылку вина? Или на худой конец выпить с ними по кружке пива? Ты же мужчина, черт возьми! А почему, получив премию, муж не может допустить сумасбродства и сделать жене, детям, а то и самому себе какой-нибудь дорогой, хотя практически и бесполезный подарок? Но где там! На такой поступок ты абсолютно не способен. У тебя в голове всегда готовая приходно-расходная смета, в которой учтено все: от починки Вовкиных ботинок до уплаты за газ, электричество и приобретения новой партии бумажных салфеток. Мещанский практицизм окончательно разъел твой ум и убил в нем все живое.

От удивления я раскрыл рот и никак не мог привести свои челюсти в прежнее нормальное состояние. А жена продолжала ходить по комнате и после каждой фразы энергично рассекала своей полной ручкой воздух, словно срубая головы невидимым врагам. Сейчас она чем-то напоминала страстно убежденного проповедника.

– В конце концов, – продолжала она, – счастье не в деньгах, не в тряпках, не в вещах. Есть в мире другие непреходящие ценности: книги, театр, музыка, природа. Я не за аскетизм и не за богему. Семейный быт должен быть полным и здоровым. Но нехватка в семейном бюджете каких-то несчастных копеек или рублей не должна восприниматься, как трагедия. Погрязая в мелочах, мы незаметно укорачиваем жизнь. И сами превращаемся в уродов. Ты должен знать, что я всегда презирала людей, исповедывающих в жизни один единственный принцип: скопи домок.

Тут она обратила свое благосклонное внимание на мою скромную особу.

– Посмотри, на кого ты стал похож? Где твои былые увлечения, страсти, привычки? Постепенно, капля за каплей ты убил их в себе и превратился в бездушную и безвольную машину по добыванию денег. Все истинно мужское угасло в тебе. Исчезли легкомыслие, неприспособленность к практической стороне жизни, мотовство, если хочешь. А взамен пришли житейская мудрость, скучная и безрадостная, как выжженная солнцем пустыня. Ты катишься к пропасти… Опомнись, мой друг, пока не поздно!

…Когда я проснулся, жена еще спала. Стараясь не разбудить ее, я тихонько прошел в ванную комнату, умылся и стал одеваться. Уже выходя из дома, на лестничной клетке, я вынул свой кошелек, который еще вчера приятно оттягивал своей тяжестью карман пиджака. В кошельке я обнаружил три монеты.

Две – достоинством по три копейки – на трамвай до завода и обратно. И одну пятидесятикопеечную – на обед, числящийся в меню нашей столовой как дежурный.

Жена опять забыла оставить мне двадцать две копейки на пачку «Беломора».

Придется снова одалживать и потом клянчить копейки у жены, чтобы вернуть долг своему напарнику.

Просто информация

Рано утром я вынул из почтового ящика свежий номер газеты и прочитал такую заметку:

«В городе Н. имел место случай вручения и получения взятки. Из ряда вон выходящий, он взбудоражил все население. Возникли стихийные митинги. В средних школах на несколько дней прерваны занятия. Под руководством преподавателей литературы школьники совершают экскурсии в тюрьму, чтобы собственными глазами увидеть далекого потомка Городничего и Тяпкина-Ляпкина.

Местный прокурор был так поражен столь необычным для наших дней преступлением, что, открыв рот от удивления, не может закрыть его до сих пор. Опасаются, что этот дефект не удастся устранить даже при условии применения новейших методов физиотерапии».

Просто информация, а ведь читатель, пожалуй, ей не поверит. Как не поверил я сам.

А ведь было бы чертовски приятно на самом деле прочесть нечто подобное в очередном номере газеты, на последней странице, где под рубрикой «Коротко» все заметки набираются убористым петитом…

Молоко от бешеной коровки

Они сидели за маленьким столиком молочного кафе «Поляна» и горячо обсуждали вопрос о закусках.

– Я согласен с тобой, Петя, все зависит от закуски. Что заложишь в желудок, таков будет и результат.

– Угу, – отозвался тот, которого звали Петя.

– Помнится, как все это было. Ну, собралась у нас в доме компания. Питья было – не преувеличиваю – ведро. И что же? Когда все осушили, глянул я на гостей, да так и ахнул: трезвы, как солнышко. Мне даже неудобно стало – людей пригласил, а напоить не сумел. Конфуз! И все из-за нее, из-за закуски. Знаешь, чем нас жена потчевала?

– Чем?

– Беляшами.

– А что это такое?

– Не знаешь? Ну, послушай. Покупаешь три сорта мяса – говядину, баранину и свинину. Пропускаешь мясо через мясорубку и смешиваешь. Получается гибрид коровы, свиньи и ягненка, животноводческой науке пока еще неизвестный. Добавляешь в мясо пару-тройку яиц, мелко нарезанного лука, черного перца, и фарш готов. Теперь тесто. Готовить его надо на молоке пополам с водой. Не худо добавить в тесто пару яичек и потом как следует раскатать. Ты когда-нибудь ватрушки ел?

– Ел.

– Ну, так беляши те же ватрушки, только начинка другая. И потом ватрушки готовят в духовке, а беляши на сковороде. Сверху они получаются румяные, поджаристые, а внутри такая сочная и ароматная масса, что дух захватывает. И весь секрет в температуре.

– То есть?

– Высокого накала должны быть беляши. Чтобы прямо со сковороды и в рот. В этом случае убивают они алкоголь в самом зародыше.

– Горячая закуска – сила, – подтвердил Петя.

– А что ты скажешь о холодце?

– Тоже сила.

– Да еще какая! Теща у меня была мастерица насчет холодца. Бывало, как праздник, так ее на вожжах не удержишь – рвется на рынок за бульенками. Нанесет этого добра на целую артель. Между прочим, желатин она не признавала. «Если стюдень не застынет, – говорила теща, – то я его в мусоропровод спущу, а эту отраву класть не буду». И застывал у нее холодец. Да еще как! Хоть топором руби. Правда, варила она его долго. Случалось, вскочишь среди ночи с постели, глянешь на кухню, а там теща. При кастрюле, как при военном объекте, находится, глаз не смыкает. Зато и закуска получалась у нее отменная. Ты о хрене понятие имеешь?

– Кажется, да.

– Ни хрена не имеешь. Теща коренья сама выкапывала, а где – сказать не могу. Принесет эти свежие коренья, вымоет и на терку. Такой едучий запах на кухне разведет, что вся семья навзрыд плачет. А ей хоть бы что. Ну, потом разведет хрен на свежей сметане, добавит туда сахару, лимонного соку и горчицы…

– И горчицы?

– Да, без горчицы теща хрен не делала. И специя у нее получалась, скажу я тебе! Ложечку положишь в рот – и глаз напрочь! Бывало, отрежешь кусок холодца, хреном его сдобришь и посуду в руку. Хватишь стаканчик – скорее закусывай. Так холодцом тем эту проклятущую водку будто волной смывает. Не поймешь: то ли белоголовую выпил, то ли воды водопроводной хватил.

– Все от специй зависит, – многозначительно заметил Петя.

– От них. Кстати, теща хрен и для пыжей применяла. Про пыжи слыхал?

– Нет, не слыхал.

– Ну вот, а еще охотником считаешься. Пыжи – это обыкновенные яйца, сваренные вкрутую. Очищают их от скорлупы и режут пополам. А сверху на каждую половинку кладут хрен. Вот и получается пыж. Выпил стопку – вдогонку пыж послал. И ни в одном глазу. Чем больше пьешь, тем трезвее становишься. Чародейство!

– На крайний случай, можно и огурцом закусить. Соленый огурец – он тоже растворяет…

– Не говори так, Петя. Соленый огурец опошлен. Нет, ты достань из холодильника свежий, парниковый, разрежь его и легонько солью присыпь. Покроется тогда огурчик капельками, как утренней росой. Вот таким огурцом закусить где-нибудь в декабре – это да. Будто не столичную в себя влил, а кусок знойного лета глотнул. И по всему телу – истома…

Приятели помолчали.

Когда они расплатились и не очень твердой походкой направились к выходу, я подумал: «Вот оно, наступило то время, когда люди стали хмелеть от одних только воспоминаний о хмельном. Ну, что ж, пусть тешатся. Во всяком случае, здоровью от этого никакого вреда. Побольше бы таких молочных кафе у нас открывали».

Но мои радужные мысли рассеял визгливый голос буфетчицы:

– Дашка, убери посуду!

Официантка подошла к столу, за которым сидели приятели, и сунула под фартук две пустых бутылки. Я успел заметить на них одинаковые наклейки. Сомнений быть не могло: это была водка, которую почему-то иногда называют молоком бешеной коровки.

На заре

Время обеда настигло меня в тот момент, когда я находился на окраине города, в совершенно незнакомом районе. В растерянности я оглянулся вокруг и увидел на противоположной стороне улицы скромную вывеску «Столовая». Зайти или не зайти? Мое колебание будет понятным, если учесть, что я всегда опасался незнакомой обстановки. А тут еще дело касалось такого важного процесса, как принятие пищи. Но все-таки я пересек улицу и открыл дверь в столовую.

Странное дело: едва я переступил порог обеденного зала, как сразу оказался в центре внимания. Правда, посетители не заметили моего прихода, они спокойно продолжали есть, позвякивая ножами и вилками. Но обслуживающий персонал! Официантки, буфетчица, кассир – они буквально не сводили с меня глаз. Под этими пристальными перекрестными взглядами я кое-как добрался до свободного столика. Чтобы справиться с внезапно охватившим меня смущением, я поспешно уткнулся в меню и стал молча изучать его.

– Позвольте! – раздался надо мной приятный голос.

Я поднял голову и убрал руки со стола.

Передо мной стояло общепитовское чудо, состоящее из стройной фигуры, белоснежного фартучка и кокетливой наколки, венчающей пышную шевелюру. Чудо ловко смахнуло усеянную рыжими пятнами скатерть. В мгновение ока стол был покрыт ослепительной белизны, хрустящим, как снег, полотном.

– Что будем кушать?

– Салат… – нерешительно промямлил я.

– Конечно, можно подать и салатик. А что, если я принесу вам целиком огурчик, пару помидоров, луковицу. А потом вы сами все это порежете на тарелке, сдобрите оливковым маслом и молотым перцем. Не лучше ли будет? Видите ли, салат надо кушать совершенно свежим. А если он постоял немного, то весь вкус и аромат бесследно исчезают. Сделаем так?

Я молча кивнул головой.

– Ну, а на первое? Я рекомендовала бы борщ из свежей капусты, с наваристой костью. Если мужчина садится за стол и не получает в борще хорошей сахарной кости, то он может смело считать время, проведенное за обедом, потраченным зря. Костный мозг, немножко мякоти, жира, хорошо проваренные хрящики создают ту совершенно неповторимую гамму вкусовых ощущений, которая превращает порядочно наскучившую процедуру обеда в истинное наслаждение…

Судорожно глотнув слюну, я кивнул головой еще раз.

– Теперь возникает вопрос о втором блюде. Я считаю, что мяса уже достаточно. Сейчас нам привезли из подсобного хозяйства живых карасей. Они, правда, небольшие, граммов по двести, но двух, пожалуй, хватит. Я попрошу зажарить их на сливочном масле до образования золотистой корочки. А молодой картофель, грибную подливу и сметану подам отдельно. Не возражаете?

Я не возражал.

– О десерте говорить не будем, положитесь на мой вкус, – проворковало чудо и упорхнуло на кухню.

О боже, что это был за обед! Я не гурман, но на этот раз я вполне мог составить компанию Людовику XIV, славившемуся своим феноменальным обжорством. Если бы вокруг даже раздалась внезапная пушечная пальба, то и тогда бы я не оторвался от стола. Будто только что сорванные с отрадной грядки овощи источали дразнящие аппетит запахи. Удивительный аромат исходил от полной, налитой до краев тарелки янтарного борща. Мясо было свежим, сочным, проваренным в самую меру. А похрустывающие на зубах караси, а подлива из белых грибов с хорошо прожаренным луком! Когда настала очередь десерта, силы мои окончательно иссякли и я подумал, что уже не справлюсь с ним. Но где там! На десерт были поданы большая просвечивающая насквозь груша, два крупных, с гусиное яйцо абрикоса и ломтик тающей во рту дыни «колхозница». Разве можно было остаться равнодушным при виде такого лакомства!

Расплачиваясь, я машинально взглянул на часы. С тех пор как я сел за стол, прошло всего двадцать три минуты. Поразительно!

Поблагодарив прелестное общепитовское чудо, я ленивой походкой пресыщенного человека направился к выходу. Уже оказавшись на тротуаре, я оглянулся и еще раз посмотрел на вывеску. Тут невольно теплый комок подкатил к моему горлу. «Вот так незаметно, – растроганно подумал я, – наступает заря новой эры в общественном питании. Скромно, без шума и треска, на какой-то безвестной городской окраине».

Крупная слеза благодарности упала на нагретый от солнца асфальт.

Прошло что-то около месяца, когда служебные дела снова привели меня на ту же окраину. Наступил обеденный час, и я бодро направился в столовую, где меня когда-то так восхитительно накормили. Усевшись за столик, я жадно схватил меню.

– Позвольте! – раздался надо мной знакомый голос.

Я поднял голову. Передо мной стояло чудо общепита. Но в каком виде! Розовая краска на миловидном личике расплылась и образовала откровенные подтеки. Наколка была сбита набок, волосы нечесаны. Чудо довольно энергично выхватило из моих рук меню и, вынув из кармана засаленного фартука карандаш, стало вычеркивать какие-то блюда.

– А здорово вы меня в прошлый раз разыграли, гражданин, – удивительно будничным тоном произнесло чудо.

– Я? Разыграл?

– Вы, конечно. По усикам признала. Такие же у вас усики, какие были у жениха, будущего зятя нашего директора столовой. Я ведь вас за них приняла и рассыпалась тут мелким бесом. Засмеяли меня после. А директор даже хотел мне выговор залепить. За то, что продукты на вас стравила. Что будете заказывать?

– Салат… – начал я.

– Кончился салат.

– Борщ…

– Есть борщ, только вчерашний.

– На второе – рыбу.

– Была, кажется, рыба. Треска соленая. Марь Иванна! – крикнуло чудо кому-то на кухню. – У тебя эта страхолюдия еще осталась?

И псевдочудо сделало колебательное движение рукой, напоминающее стремительный ход страхолюдии, сиречь трески, свободно бороздившей когда-то необъятные просторы северных морей. – Есть треска. Выбивать, что ли?

Я молча кивнул головой. Ведь в конце концов я не гурман какой-нибудь, могу съесть и треску. И пусть Людовик, этот владыка-обжора, проведет сегодняшний обед в одиночестве.

А заря и рассвет новой эры общественного питания? Что ж, может быть, они и наступят когда-нибудь. Потерпеть надо…