355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мануэль Пуиг » Падает тропическая ночь » Текст книги (страница 7)
Падает тропическая ночь
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 01:21

Текст книги "Падает тропическая ночь"


Автор книги: Мануэль Пуиг



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– Не понимаю.

– Ну да, она же терпела, не звонила ему все это время, после острова.

– Кому же она передала?

– В одну из тех контор. Домашний номер он так ей и не дал. Это я тебе уже объясняла.

– Нет, Люси, ни разу не говорила.

– Ужасно, правда? Но это так, домашний телефон он никогда ей не давал, вроде как по рассеянности, поди его пойми.

– Я думала, он так беден, что живет без телефона.

– С телефоном, Нидия.

– Значит, держал дистанцию с самого начала. Нахал.

– В общем, после острова она его голоса не слышала. Но когда два дня назад у нее снова сломался телефон, не выдержала, позвонила и оставила этот номер, на случай, если он вдруг вздумает позвонить.

– И еще сказала, что срочно.

– Ну да.

– Значит, это он звонил вчера вечером, когда я не подошла. Нарочно не подошла.

– Откуда ты знаешь? Могли звонить из Швейцарии, даже лучше, что не подошла, сын потратился бы впустую. Хорошо, что не ответила.

– Когда Кука сказал, что вернется?

– Да уже должен был вернуться. Не нравится мне это.

– Не думаю, что его уговорят там остаться.

– Я ничего ему не сказала, что не хочу переезжать в Люцерн, но он догадался.

– Вот ужас, если он тебя внезапно вызовет, и мне придется уезжать из Рио тоже.

– Нет, должен сюда вернуться. Не пугай меня. Может, это он звонил вчера вечером.

– Нет, наверняка этот ее Феррейра.

– Говори честно, сняла трубку?

– Да, Люси. Сняла. Это был бразилец. Только я не очень поняла, что он говорил, и трубку повесила. Так получилось, клянусь, не знаю почему.

– Нидия…

– Занервничала и повесила трубку. Может, фамилию ее назвал, не знаю. Странные были имена.

– Ее зовут Сильвия Бернабеу.

– Плохо я поступила, правда?

– Если она узнает – убьет тебя.

– На меня что-то нашло, Люси, не знаю, зачем я так сделала.

– Хоть бы она никогда не узнала.

– …Люси! С улицы звонят!

– Так рано? Посмотри, кто там, Нидия, а то я никакая.

– Я не понимаю, что говорят в домофон.

– Сходи, пожалуйста. Вряд ли это он.

– Вот незадача, трезвонить в такой час…

– Люси, ничего особенного.

– Ты спятила, я тебе говорила – никогда не открывай дверь незнакомым людям.

– Я открыла, это был мальчик из соседнего дома. Смотри, что он тебе принес.

– Очки!

– Ничего не упустит, такой внимательный. Ты забыла у нее на ночном столике.

– А чего ты так долго? Он рассказал что-то новое?

– Нет, о соседке ничего. Сказал, что убрал ванную, как ты просила.

– За все время только это и сказал?

– Нет, просто я спросила, не пройдется ли он со мной несколько кварталов. Сейчас. Но он не мог, надо идти спать в одно место, туда после семи не пускают. Вечером сегодня все объяснит. И в принципе согласен прогуляться. Но сейчас должен бежать неизвестно почему.

– Нидия, я сейчас не могу с тобой пойти, правда.

– Неважно, Люси, мне уже легче.

– Я слышала, ты открывала дверцу буфета. Нехорошо, если взяла конфету, тебе нельзя шоколад, если проголодалась, есть фрукты, еще я приготовила тебе сок маракуйи. Можешь попить.

– Нет, я просто вспомнила, там, в буфете, лежат безе недельной давности, и никто к ним не притрагивается. Я дала одно мальчику.

– Правильно сделала, Нидия. Если он придет после обеда, скажи, пусть все забирает. Чистый сахар и взбитый яичный белок, это не вредно, а ты их не ешь.

– Они слегка приторные.

– Зато тебе не вредно, и аппетит перебивают.

– К сожалению, я люблю все вредное. Шоколад, вино, ликеры, яичницу.

– Ой, Нидия, что-то под ложечкой засосало.

– Принести винограду?

– Нет, раз уж так, принеси мне безешку.

Глава восьмая

Люцерн, 8 октября 1987 г.

Дорогая Нидия!

Вот сижу у черта на куличках и пишу тебе. Кто бы мог подумать, еще неделю назад. Полет прошел нормально, к счастью, я настояла на экономическом классе, в хвосте было пусто, любезная стюардесса “Варига” предложила мне занять все пять свободных мест в ряду, и я легла, едва убрали поднос после ужина. Девушка совсем не нервная, и очень воспитанная, как там принято. А здесь, Нидия, люди такие напряженные, даже страшно, чего они такие недобрые, если у них все есть? Особенно женщины. Этой бразильской стюардессе наверняка, как вернется домой, придется все делать по дому, готовить, растить детей, и она все равно сохраняет доброе расположение духа, и наверняка у нее ни сентаво в банке. Видишь, о чем я заговорила, а надо бы о важном.

В общем, здесь все прояснилось, как ты и предполагала, Кука хочет согласиться на переезд в Люцерн. Это важный шаг в его карьере, но он как-то не мог принять решение, не узнав прежде моего мнения. Бедняжка, я родила его на свет и знаю его лучше, чем он думает. Для меня он прозрачнее стекла. По-моему, бедняга лелеял надежду, что я при виде Люцерна передумаю, такой он красивый, такой аккуратненький.

Нидия, мне так грустно, не могу от тебя таить. Я ведь теперь для него помеха, а он, бедняжка, не знает, как это скрыть. Уверена, он ждал чуда, что мне понравится этот морозильник, этот склеп. Да, Нидия, Люцерн чудесен, но мне 81 год, у меня артроз и все что угодно, чего не спросишь, все есть, в смысле болезней, ты же знаешь. В тепленьком Рио, где люди такие неиздерганные, такие чуткие, услужливые, я еще скриплю потихоньку.

Но клянусь, сил нет выдержать еще один переезд из страны в страну. Не знаю, как поступлю, но там мне оставаться нельзя. Одно дело жить с сыном отдельно, но в квартале друг от друга, как в Рио, если что случится, он через пять минут у меня. А здесь все так дорого, что жить, видно, придется вместе. А мы друг друга не вынесем. Мне полюбилась независимая жизнь, чуть поздновато, но уж навсегда. Ах, Нидия, как счастлива я была в Рио, и не понимала этого.

Не вижу выхода, придется переехать сюда. В общем, ты не волнуйся, я скоро приеду, решать вопрос с квартирой и вообще. Надеюсь, тебе не очень одиноко, но я, правда, так благодарна, что ты осталась присмотреть за моим садиком, не вернулась в Буэнос-Айрес.

Мне понравилось, как твердо ты обошлась с сыном, они боятся оставить нас одних, вдруг что случится, внезапное недомогание, милый инсультик, и некому помочь. Естественно, они так думают. Но нельзя поддаваться, а то, не успеешь оглянуться, и в туалет одну не отпустят.

Чем хорош телефон – можно говорить категоричнее. А живьем – как посмотришь на их лица, такие озабоченные, в тревоге за твою жизнь, сразу размякаешь, не хочешь видеть, как они страдают. Ты бы посмотрела на Куку, когда мы заговорили о том, как решить вопрос с двумя квартирами в Рио, – аж душа надрывалась.

Я ему сказала, что Люцерн, на мой взгляд, очарователен, но потом он застал меня в слезах, а он смышленый. Да, можно привыкнуть, со временем. Он говорит, тут есть бассейны с горячей водой, где я могу плавать, там, в Рио, с этим трудно, но остальное время мне придется торчать дома все эти холодные месяцы. Их где-то восемь в году. И еще язык… К счастью, есть телеканал на итальянском.

А еще друзья-знакомые. В Рио у меня их немного, но все лучше, чем никого. И соседка очень беспокоит, если ты послушалась меня и написала мне через три дня после моего отъезда, письмо может прийти уже завтра. Надеюсь, ты не поленилась написать, опять же хорошо – заодно прогулялась до почты.

Не поняла я, чего ты не захотела поехать в аэропорт. Если из-за соседки, то напрасно, она теперь больше тебе доверяет, все бы при тебе рассказала. В машине, при водителе, конечно нет, а в очереди на регистрацию у нас было время спокойно поговорить. Она так благодарна за все твои хлопоты в то утро, когда позвонил этот тип, тебе на роду было написано подойти к телефону! Честно скажу, я в то утро не удержалась, проверила ее квартиру, все ли в порядке, убрал ли сторож всю эту гадость в ванной. Все было идеально, Нидия. Ты права, он очень ответственный парень, никогда не видела у нее такого порядка, как в то утро. Но голос типа не послушала, а мечтала до смерти! Тебе повезло, хотя тебе и дела нет. С души воротит, правда? Хотя признаюсь, зачастую люди бывают симпатичны неизвестно почему. И с антипатиями так же, хотя теперь ты ее больше понимаешь.

Там, в аэропорту, она сообщила новые подробности, ты была права, дома при тебе она сказала не все, но, по-моему, не потому, что не доверяла тебе, просто устала от первого дня работы после перерыва. Подумай, она всего три дня не работала после такой встряски, как промывание желудка. Ты была права, в обморок она упала в пятницу вечером, в субботу оставалась в клинике, но в понедельник, когда он явился к ней, у них все и случилось. Опять. Как ты и подозревала.

Но не пугайся, любовная горячка у нее уже прошла, при тебе она ни капли не лгала, все было так, как ты слышала своими ушами, за исключением главного – у них случился, так сказать, опрокидыш. Позже она раскаялась, что уступила, ничего ведь не чувствовала, все внутри словно оледенело. По ее словам, ты сама слышала, ее глубоко ранила эта обида, даже убила что-то в ее душе.

Ты на что ставишь? Что к ней вернется увлеченность или что они потихоньку перестанут видеться? Держу пари, что потихоньку… к ней вернется увлеченность! Не знаю почему, но у меня такое предчувствие. Хорошо бы! Наивная бедняжка! Может, он даже начнет разбираться в ней и поймет, что она за человек. Да, Нидия, она хорошая, пойми. Или такой мне видится. Я ее люблю, со мной она была очень ласкова.

Подумать только, все в итоге зависело от тебя. Не солги ты, что в понедельник она возвращается из Сан-Пауло, он бы не перезвонил. Хорошая была идея – сказать, что в понедельник она вернется и что должна сообщить ему что-то срочное. Не знаю, как она объяснила насчет срочности. Забыла спросить об этой детали. А это главное. Если она нашла хорошее объяснение, тогда ее женская гордость не задета. Но если ничего действительно срочного не было, кроме желания его видеть, она выставила себя в истинном свете – докучливой занудой. Противно оказаться в такой роли.

Но раз просила передать, чтобы срочно звонил, видно, уже припасла хорошее оправдание, но какое? Не могу себе простить, что не спросила. Но главное – он вернулся, и теперь она благодарна тебе по гроб жизни. Ладно, Нидия, может, мы позвоним раньше, чем ты получишь это письмо. Наберись самую малость терпения и жди меня, я слегка ослабла, а то вылетела бы первым самолетом и вырвала сорняки с корнем.

Ах, Нидия, отчаяние берет от всего этого, жить-то осталось всего ничего, и угораздило попасть в такую передрягу. Расстаться с садиком в Рио – хуже всего, мои папоротники, огромные тигровые листья. А тот, кто купит квартиру, не сумеет за ними ухаживать. Я их поливала, а потом из окна спальни смотрела, как они сияют, подрастают, становятся краше, нежно-зеленые, затем сочно-зеленые, без малейшего оттенка желтого, дают новые ростки, опять нежно-зеленые. Славно видеть, как все растет, поднимается с земли, крепко цепляется корнями.

Кстати, ты на дожди не смотри, поливай щедро, большие листья пальмы заслоняют растения, и дождевые капли недостаточно смачивают землю под ними, на дождь не ориентируйся, лучше проверяй землю, не сухая ли. Прощаться с каждым растением – как умирать заново или ощущать, что они умрут без моей заботы. И мебель такая красивая, куплена на той улице, где продают все подержанное. Дивные вещи, есть настоящий антиквариат. Придется все распродать. Каждая проданная вещь – опять траур. Так мало времени остается для прощания с миром, и все эти “чао” совсем мне не по сердцу, Нидия. Не хочу никаких прощаний. Хочу сидеть спокойно в моем углу, не здесь, где я никого не знаю и никого не люблю. Мой угол там, на одноместной кроватке, с видом на сад, я посадила его шесть лет назад. Сажать новый сад нет времени, особенно в таком красивом, но таком холодном месте, как это. Жутко было оставлять все в Буэнос-Айресе, но тогда я была молода – семьдесят пять лет! Девчонка! А теперь мне восемьдесят один, и я уже не девочка.

Прости, что расстраиваю тебя такими разговорами, тебе же восемьдесят три. И еще горе с Эмильсен. Знаю, я не пережила подобного ужаса, но и меня беды не обошли стороной. Лучше не подводить никакого баланса. Не хочу говорить о неприятном в прошлом, да и приятное в настоящем терять не готова. Но такова жизнь, Нидия, настоящее для меня теперь – этот чудесный город на берегу озера, хоть он мне даром не нужен. Мой садик в Рио – дело прошлого, это очевидно. Как все мимолетно. И видеться нам будет трудно, два часа с небольшим из Буэнос-Айреса в Рио летишь без проблем, другое дело – тринадцать или четырнадцать часов лету. Билет стоит целое состояние, а такого утомительного перелета нам с тобой уже не перенести.

Не хотела говорить, но, думаю, лучше предупредить заранее. Ах, Нидия, ты даже не представляешь, держу пари на что угодно, ты близко такого не вообразишь. Короче, Кука говорит, что мне вообще не надо возвращаться в Рио, он сам позже поедет и решит вопрос с домом. Это на случай, если сил у меня будет маловато для жуткого перелета туда и обратно. Эх, Нидия, зря я, наверное, тебе это сказала.

И самое обидное, не только садика моего больше не увижу, но и не узнаю, какое у него лицо – у ухажера соседки, какой у него голос, глубокий, как из бездны. Умираю от любопытства, Нидия. Я видела снимки, малюсенькие, не разобрать, какой он. Бедная Сильвия, пусть ей немного повезет в этот раз. Ей бы поменьше занудства, для мужчины хуже нет – терпеть мымру.

Ладно, Нидия, очень я устала, закругляюсь. Видимо, отопление, и окна закрытые. Завтра Кука отнесет письмо на работу и оттуда отправит. Здесь рядом нет почты, надо топать много кварталов. Очень скучаю без нашей местной почты. С большой нежностью, твоя сестра

Люси.

Представляешь, совпадение, вчера вечером, только я заклеила конверт, звонит Сильвия, она уже рассказала тебе мои новости, надеюсь. Сейчас шесть утра, просыпаюсь все раньше и раньше, в Рио в этот час уже приносили газету, я прочитывала ее целиком, пока светало. Португальский шел легко, и всегда печатали новости из Аргентины. Теперь даже газету читать не могу.

Кука возьмет письмо на работу и отправит оттуда. Жаль, соседка не догадалась поговорить с тобой до звонка, сообщила бы что-то о тебе. Но она такая, вздумалось – позвонила. Она такая, тратит не глядя. Вот я очень хочу с тобой поговорить, а ухнуть столько денег не решаюсь, в голове не укладывается, мы были воспитаны иначе, и тогда имело смысл сэкономить хоть песо. А теперь, с этой инфляцией ни на что не скопишь, потому, видно, люди и швыряют деньгами, как ненормальные.

Я никогда этим не грешила, да и цёны здесь так задраны, что порой смех разбирает. Вот разорвала конверт, дописать эти строки, а чувство, будто разбазарила целое состояние – ты даже не представляешь, сколько стоят конверт и бумага! Ну и гадость эта Европа, все втридорога!

Надеюсь, повесив трубку, она позвонила тебе и рассказала мои новости. Сказать ей было почти нечего, ты не думай, будто она от тебя что-то скрывает. На выходные она специально согласилась поехать за город, и не знает, звонил он или нет. Это ее, видно, уже меньше волнует, сейчас она твердо стоит на земле. Ты меня убьешь, но я забыла спросить, чем она объяснила срочность звонка. В общем, мне правда показалось, что наступает разочарование. Шарик прокололся.

Я не дипломированный психолог, но, по-моему, она так воодушевилась потому, что он сначала очень в ней нуждался и она помогала ему выбраться из глубокой бездны. Она такая, обожает помогать людям, отсюда и рвение в работе. А когда ситуация изменилась и он стал ходить на рыбалку, все рухнуло. В этом дело? Время покажет.

Не забывай соблюдать режим, а то ты теперь без моего надзора. Целую,

Люси.

Еще вот что. Перечитала письмо, проверяла, не забыла ли чего, и вижу, не письмо, а тоска зеленая. Бывает, скажешь, а сама так не чувствуешь, я не боюсь смерти, как может показаться из письма. Мне неважно, умру я или нет. Клянусь. Только ужасно грустно от расставаний. Еще одного не перенесу. По-моему, смерти боятся те, кто верит в иной мир, боятся преисподней. А я не верю, все здесь кончается, и привет.

Не представляю, что еще делать в ином мире. Скажи честно: тебе хочется, чтобы был иной мир или нет? Думаю, и тебе не хочется, никогда ты этим не обманывалась, а то бы не страдала так из-за Эмильсен. Кто-то может обманываться, но не мы. Конечно, было бы славно опять увидеть маму, но клянусь, в душе я совсем не верю, не могу надеяться, что снова обниму маму. Жизнь учит: надо радоваться хорошему, пока оно есть, и не страдать, когда оно кончилось. Мама – то хорошее, что выпало нам в жизни, и надо радоваться, что она у нас была. Тщетно мечтать о невозможном, думаю, это не помогает, в нашем-то возрасте, ты как считаешь? Еще раз пока.

Рио-де-Жанейро, 15 октября 1987 г.

Дорогая Люси!

В полдень пришло твое письмо, я не успею на почту после обеда, как ты помнишь, их вынимают в пять, а уже четыре. Чуть не пропустила сиесту, хотела ответить поскорее, но после обеда страшно потянуло в сон. Слежу за собой намного больше, чем при тебе, просто мои, в Буэнос-Айресе, рвут и мечут, что я не хочу возвращаться и сижу здесь одна. Они в ужасе, вдруг ночью что случится, и мне никто не поможет. А я хочу дождаться тебя.

Дважды звонили, не верят, что я решительно настроена оставаться. Все не могут поверить, требуют, чтобы я вернулась во что бы то ни стало. К счастью, Люси, человек я независимый, в плане материальном, сама себе хозяйка и вольна делать, что вздумается. Не хочу держать их в вечной тревоге, но придется им потерпеть. Если бы там начиналась зима, они бы и слова не сказали, но сейчас там тепло, холода ушли, а холод – мой главный враг. Так что не беспокойся за свои растения, буду смотреть за ними, пока ты не вернешься.

Ближе к ночи мне особенно одиноко, но страха нет вообще. Ведь в двух шагах этот надежный мальчик. Его зовут Роналду, и он до сих пор ни разу меня не подвел, приходит каждый вечер ровно в шесть и провожает на прогулку. Он очень словоохотлив, и я все понимаю. Уловил, какая между нами двумя разница, ты знаешь португальский намного лучше, но страшно туга на ухо и не хочешь этого признавать. Я же наоборот, слух у меня тончайший. Он иногда принимается стрекотать, и тут я не понимаю ни бельмеса, но, если говорит медленно – никаких проблем. Он счастлив заработать свои сентаво, а я чувствую себя богачкой, расхаживаю со спутником туда-сюда.

Думаю, человека видно по лицу, на вид он хороший, да и по сути хороший, принес фото жены, красивая девочка, пухленькая, совсем белая, а он, сама видела, какой темный. Странное дело, Люси, видишь его днем, и кажется – мулат мулатом, чернее черного, а вечером глядишь: черты лица, как у белого, а кожа темная вроде как от недостатка света. Обожаю курносенькие негритянские мордашки, круглые личики, но у него красота другая, тонкий овал. Ты должна признать, Люси, мальчик он прелестный.

Я посмотрела на других, кто там с кем гуляет, один со старичком в кресле каталке, мы их всегда с тобой видели, другой при старухе с палочкой, есть еще, все в безупречной форме медперсонала, но по виду ни одного, как мой. Конечно, в белой форме он был бы неотразим, но это большая трата, а долго ли я останусь – неизвестно. Так не хочется уезжать, Люси. Ты права, Рио – это сказка.

Слушай, Люси, я тут задумалась над твоими словами об ином мире. Не знаю, что и сказать, никогда об этом не думаю, даже в голову не приходит. Ты, наверное, права, надо радоваться хорошим минутам в жизни, и все. Пойми, не знаю, не хочу лгать, в глубине души вроде думаю, как ты, только не могу ясно выразить словами.

Давай лучше расскажу еще об этом парне. По-моему, его семейные беды помогают мне смириться с судьбой. Мальчик с северо-востока, оттуда, где не было дождей, помнишь? Или ты уже заделалась европейкой? Ну вот, теперь снова пошли дожди, но там кругом нищета, поэтому почти все сторожа в Рио оттуда, и многие служанки – тоже. Работы там нет. В общем, они с женой приехали несколько лет назад, он так и не нашел работу с жильем, чтобы жить с семьей. Вечно был на подхвате, крутился, мыл полы и выполнял самую грязную работу, у таких жилья нет, лишь закуток в подвале, где спят другие младшие уборщики, их там по нескольку человек, а днем спит еще ночной сторож, и, конечно, туда никого нельзя привести жить, из родственников.

В общем, поэтому жена устроилась прислугой в здании напротив, но туда он тоже не мог пойти спать, там две служанки жили в одной комнате – она и нянька. Вот так они и жили года два, спали порознь. Ее по вечерам отпускали в город, но денег на отель не было, ты понимаешь, о чем я, в общем, жизнь они вели полную лишений. И в один прекрасный день она вернулась, как они это называют, на Север, не говорят северо-восток. Уехала и поселилась у его матери, в деревне. А ему надоело бесконечно таскать ведра и орудовать тряпкой, он на какое-то время пристроился каменщиком, а затем пошел в ночные консьержи, ее все равно уже не было, чтобы встречаться по вечерам.

Платят одинаково, хоть вкалываешь целыми днями, хоть сидишь, бьешь баклуши ночи напролет. А почему? Я спросила, он сначала не отвечал. А потом признался – опасно! Ночью ведь может случиться налет, и охраннику, как правило, достается. Даже если не сопротивляться, злодеи иногда убивают его, чтобы он их не опознал, когда полиция начнет показывать ему фотографии из досье.

Знаю, ты, должно быть, думаешь, что у него такое лицо, когда идешь вечером мимо, от страха перед налетчиками. Но если хорошо разобраться, это не так, от страха глаза не такие. Всякий раз, как ты говорила про глаза ухажеров соседки, я думала об этом парне, он меня поразил с самого моего приезда в Рио, именно глазами. Они у него большущие, и вроде как он всегда что-то вспоминает, и тень стоит в глазах от невеселых мыслей. Лицо у него правильной формы, носик прямой, лицо неширокое, утонченный такой овал, глаза занимают пол-лица, и в них тень, не только от ресниц. Так странно – откуда эта затененность? Ах, Люси, откуда ж еще? От грустных воспоминаний, не иначе! Для тяжких воспоминаний не обязательно доживать до восьмидесяти.

Он путанно объяснил, почему жена вернулась, а она оказалась в положении. И там, в доме у свекрови, родила дочку. Он остался здесь. Они не виделись несколько месяцев, и он не выдержал, так хотел повидать девочку, бросил работу, в ту пору он драил полы и все такое. И пробовал прожить там, у матери, за счет урожая с ее клочка земли. Но им не хватало. И, по его словам, началась эпидемия пневмонии. Никогда не слышала, что бывают эпидемии пневмонии, это ж не заразно, правда? Не знаю, что он имел в виду. В общем, малышка, в полгодика или больше, у них заболела, ее сразу отвезли в больницу, но ничего нельзя было сделать, понимаешь? Он потом вернулся в Рио один. Думаю, все из-за недоедания. И с тех пор он жену не видит, но она постоянно ему пишет, красивый почерк, ты бы видела, хотя я не очень разбираю.

А вечером он сидит на своем посту охранника, видит проходящие парочки, целые семьи, кому посчастливилось быть вместе, а у него шаром покати, ни крыши над головой, ни кровати для сна. В этом основное неудобство дома Сильвии, есть только квартирка для консьержа, в глубине гаража, а для бедного мальчика нет ничего. А теперь угадай, где он спит. Сначала он отвечал уклончиво, но вчера наконец сказал правду – на стройке! Мы прошли в ворота, я глазам не поверила. Похоже, строительство наполовину заморожено из-за нехватки денег, они там что-то делают, но без спешки, леса до последнего этажа, там наш горемыка и спит днем, пока остальные ходят вокруг, работают, сама понимаешь, вряд ли они там большие молчуны.

А я еще жалуюсь, блаженствуя в отдельной квартире, живя в свое удовольствие. Это у них большая проблема, крыша над головой, сама видишь. Сколько нищеты в такой богатой стране! Но мы несчастнее, из-за зимы. Ладно, не знаю, придет ли письмо раньше твоего приезда сюда, посылаю на всякий случай. Ты сиди спокойно, поправляй здоровье, не вздумай ехать, если чувствуешь, что сил маловато, я тут отлично управляюсь, цветочки политы, и я всегда проверяю землю, не волнуйся, смотрю, не сухая ли. Конечно, и грязь разводить ни к чему, а то корни загнивают. Повторяю, делай все без спешки, я отсюда не сдвинусь, даже если наши из Буэнос-Айреса усилят нажим.

Нежно обнимает тебя, твоя сестричка

Нидия.

Инж. Альфредо Мадзарини, Францезишештрассе, 8

Люцерн, 21 октября 1987 г.

Сеньора

Сильвия Бернабеу

Руа Игарапава, 126, Рио-де-Жанейро

Уважаемая Сильвия!

Пишу по весьма печальному поводу. Знаю, с мамой Вас связывали очень теплые чувства. Мне нелегко излагать это на бумаге и извещать Вас таким образом. Мама умерла пять дней назад, в прошлый понедельник 16-го числа, от остановки сердца. Одно положительное в этой трагедии – она совсем не страдала, думаю даже, не заметила, что конец близок.

Я провел с ней всю субботу и воскресенье, решили остаться дома из-за непогоды, сильного ветра и проливных дождей, беседовали обо всем, что нас беспокоило, я имею в виду, разумеется, переезд. Мама была очень спокойна и решила не оставлять дом в Рио, она уже свыкалась с мыслью о жизни в Швейцарии.

В понедельник утром я проснулся как обычно, в восемь утра, чтобы быть на работе в половине десятого. Мама по обыкновению уже встала, даже позавтракала. Почти собравшись, я зашел на кухню подогреть слегка остывший кофе, когда услышал, как мама из своей комнаты говорит, что немного устала и прилегла. Я пошел спросить, что с ней, а она уже не дышала, откинувшись, руки будто гладили подушку, в полном умиротворении.

Врач пришел моментально, сосед, но я уже понял, что мама ушла из жизни. Простите, Сильвия, что не известил по телефону, из нижеследующего Вы поймете, как сложна наша семейная ситуация, и именно поэтому я предпочел данный вид связи.

Маму не вернуть, и я это знаю лучше других. Но есть весьма деликатная ситуация с тетей Нидией, мы решили ей ничего не говорить до ее возвращения в Буэнос-Айрес, если она еще не вернулась, когда Вы будете читать эти строки. Когда с мамой это случилось, я, естественно, связался с родными в Аргентине, прежде всего, с моим двоюродным братом Эухенио, сыном Нидии, и с ее зятем Игнасио.

Вы, наверное, в курсе, какие у моей тети проблемы со здоровьем, бедняжка хотела любой ценой поехать в Рио и побыть с мамой, вопреки советам врачей, несмотря на свое высокое артериальное давление. Она так настаивала, что ее замысел поддержали, учитывая, что зима в Буэнос-Айресе не пойдет ей на пользу. Моя бедная тетя в прошлом году потеряла дочь и поэтому жаждала общества мамы, как никогда раньше.

Просто эта бедная сеньора восьмидесяти трех лет находится, или находилась, надеюсь, она уже вернулась, в городе одна, не зная даже языка, и есть вероятность, что она узнает о кончине единственной сестры косвенным путем. Сын ее в отчаянии – он говорил с ней по телефону, тетя Нидия категорически отказалась возвращаться в Буэнос-Айрес. Возможно, мы нашли не очень подходящее объяснение, признаюсь, идея была моя: я предложил кузену сказать, что мама не вернется, я сам поеду через несколько недель решать вопрос с квартирой, и ей нет смысла ждать одной в Рио. Но ответ был безапелляционен: чувствует она себя отлично, в процессе полного укрепления здоровья, по словам кузена, именно так и сказала. Полное укрепление!

Довожу ситуацию до Вашего сведения, зная, что Вы движимы высоким духом человечности, и надеюсь на Вашу поддержку. По меньшей мере, мы хотим, чтобы Вы все же знали правду и не строили догадок о странности ситуации. Кузен надеется, что тетя станет тяготиться одиночеством и решит вернуться, если еще этого не сделала. По-моему, это характерно для данного возраста, сначала некоторое упрямство, потом оно уступает доводам разума. Ее основной аргумент – она должна ухаживать за растениями в мамином садике.

В общем, пишу Вам, и мне уже лучше, даже почти убедил себя, что тетя будет в Буэнос-Айресе, когда Вы прочтете эти строки. Ведь единственное логичное объяснение поведению тети – ее неверие в то, что мама в Рио не вернется, она все еще ждет ее, просто не приемлет мысли о потере сестры с переездом в Швейцарию. Насколько хуже реальность! И ее сын очень боится эмоционального шока, если открыть правду, пока она одна в Рио, он даже подумывает, не поехать ли самому за ней и сказать все лично.

В заключение шлю Вам привет и заранее благодарю за всяческую помощь. А при возникновении особых проблем без колебаний звоните мне за счет вызываемого. Примите заверения в искренней дружбе.

Альфредо Мадзарини.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю