Текст книги "Падает тропическая ночь"

Автор книги: Мануэль Пуиг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Глава шестая

– Теперь ноги у тебя точно разболятся.

– Крутые здесь лестницы, два раза подряд не сбегаешь. Но на вечер я себя чтением обеспечила.

– Покажи, что там.

– Биография Вивьен Ли. Я тебе говорила. Только на португальском, а то бы ты тоже почитала.

– А больше у тебя ничего не было почитать на вечер?

– Просто я давно ждала, пока она закончит и даст почитать. Отправила меня назад пулей, боялась, что телефон зазвонит. Не звонил, нет?

– …

– Звонил?

– Нет.

– Почему ты сразу не отвечаешь? Она совсем помешалась на этом, даже охранника прислала.

– У нас в Буэнос-Айресе, когда ломается телефон, его не чинят месяцами.

– Ох, ноги вконец разболелись. Прогулка, да еще этот подъем по лестницам.

– К чему было гонять тебя наверх, если телефон сломан, этот тип бы ей не дозвонился, не лучше ей было бы спуститься сюда самой?

– Нет, она просила охранника сообщить ей, когда мы пойдем назад, но мальчик не понял и попросил нас подняться.

– Этот тип ей уже звонил сюда хоть раз?

– Нет, но она дала ему мой телефон. И теперь надеется, что если он не сможет связаться с ней напрямую, то позвонит сюда.

– Совсем свихнулась.

– Нидия, это любовь. Ни больше ни меньше.

– Бедная, правда, так ее жалко.

– Ой, как больно. Не стоило подниматься второй раз.

– Могла бы до завтра подождать хваленую книгу.

– Я ее сразу взяла, еще когда первый раз поднялась, не знаю, чего потом отложила. Это мне от нее нервозность передалась, она хотела, чтобы я сразу вернулась сюда, вдруг зазвонит телефон.

– Люси, телефон звонил.

– Когда?

– Сейчас, когда ты второй раз ходила, за книгой.

– И кто это был?

– Когда я подошла, телефон уже не звонил.

– Долго не подходила?

– Нет.

– Правда?

– Да. А теперь отложи книгу, мы же договорились: ты расскажешь все про остров.

– Вряд ли это звонил мой Кука, он долго не кладет трубку.

– И потом, Люси, теперь в Швейцарии часа три ночи.

– Нидия, так болит позвоночник.

– Ты рассказывай, а я поставлю воду, заварить ромашку.

– Добраться туда можно на большом катере, он выходит каждое утро из захолустного порта, в двух часах отсюда на машине. В день бывает всего один рейс. На острове проходил конгресс для психологов, тему не помню, ну, как же это… а, что-то вроде психологии масс. Слет левых, ясное дело. И никаких государственных субсидий. Он наотрез отказался, но в последний момент согласился. Каждый участник сам платил за номер, и тут ее осенило: разве цена не одинаковая, или почти, за номер для одного и для двоих? А насчет еды обманула. Сказала, что будет бесплатный шведский стол для участников и их гостей. Вранье: она за него заплатила отдельно.

– Чувствую я, никогда ты не поедешь со мной на этот остров.

– В жизни лучше не загадывать.

– Рассказывай, Люси, закрою глаза и представлю, что путешествую. Начни сначала.

– Надо выезжать из Рио под вечер, и через два часа дороги добираешься до этого крошечного порта из книги приключений. Там морские волки в шрамах, кое-кто без руки или без ноги. И босоногие мальчишки, и на плече у мальчишки попугай сидит, но все мирно. А темнеет в тропиках очень рано, и огней мало, несколько отельчиков семейного типа, безупречно чистых, а в квартале оттуда, скрытый в густой листве такой вроде кабачок, где всего вдоволь, даже женщины, которые, как нам сказали, раздеваются, если кто заплатит, а по вечерам, вместо милых звуков самбы, издали доносится противная рок-музыка. Поселочек очень загадочный, приезжаешь затемно, или почти, и особо ничего не видно, редкие керосиновые лампы в лавочках. А утром корабль отходит так рано, что не успеваешь ничего посмотреть. Мы приехали на ее машине под вечер, но, когда она ездила с типом, все участники конгресса выехали на рассвете из Рио на двух огромных микроавтобусах. Психологи со всех концов света, некоторые с сопровождающими. Было больше сорока выступающих, плюс остальные. Он до последней минуты говорил, что не поедет, мол, разные дела, и долги надо платить, но у нее был мощный аргумент: если он позволит себе несколько дней отдыха, то потом с новыми силами сможет взяться за работу, а значит, отказываться от бесплатного отпуска – чистое безумие. У каждого приглашенного есть право взять одного спутника, все включено в стоимость мероприятия, так она ему сказала. Ведь конгресс был независимый.

– Ты уже говорила.

– На средства самих психологов.

– Недаром они столько берут за консультацию.

– В общем, в то утро в шесть часов, к выезду микроавтобусов, еще не рассвело. Она не хотела слишком на него давить, не сказала, что лучше переночевать у нее во избежание возможных задержек, будильник не зазвонит, или еще что. Но ей дорого обошлась деликатность, она сама всю ночь не сомкнула глаз, боялась проспать. Доехала на такси до места сбора, у отеля “Марина палас”. И там стоял он, наполовину скрытый за спинами участников, беседовал с гостиничным портье, не решаясь заговорить ни с кем больше. Она не верила своим глазам – вот он, в ее власти, по крайней мере на семь дней конгресса. У Сильвии был чемодан средних размеров, а у него два, один полный бумаг, чтобы наверстать бухгалтерскую работу. Она стала представлять его, большинство говорило по-испански, и тут она остолбенела: на нашем языке он говорил почти идеально, а она всегда обращалась к нему только по-португальски. Здешние вообще очень способны к языкам. Она рот разинула, не могла поверить, что он никогда не брал уроков, даже заставила поклясться. Короче, были задержки по вине опоздавших, тех, кто не думает о других, и два автобуса едва успели в порт, к отходу утреннего катера, единственного. И после часа с лишним плавания по безмятежному морю вдали показался остров.

– Никого не мутило?

– Никого. Когда я села на корабль на той пристани, даже глаза зажмурила от яркого сияния, в темных очках и все такое, но, как вышли в открытое море, сразу сняла. Просто свет уже не резал глаза, сделался чистый, без желтизны, раздражающей зрение.

– Мне желтый глаза не раздражает, о чем ты?

– Не люблю желтый. Старые люди бывают красивыми, если сохраняют белый или розоватый цвет, а пожелтевшие похожи на умирающих. А стариков черной расы никогда так не жалко, как нас. Если только белки глаз у них не желтеют – тогда и для этой расы гиблое дело.

– Расскажи про их поездку вдвоем, потом, если захочешь, расскажешь о своей.

– Если стоишь на носу, сначала различаешь пальмы и еще пальмы, такие ярко-зеленые, но без желтизны, и вода тоже зеленая, но с голубоватым оттенком. И песок то белый, то прямо золотой. И небо лазурной чистоты, без серого, ни облачка, никакого янтарного блеска, это ведь на грани желтого, да? И оба отеля – с белеными стенами. И каждый побежал в свой номер, закрывать жалюзи и отдыхать, все ведь поднялись, по меньшей мере, в половине пятого или в пять утра. Но он не дал ей уснуть сразу, ты меня понимаешь? а когда отстал, уже близилось время обеда, и ей пришлось пойти в столовую, совсем не отдохнув, ни одной минуты. К счастью, все было очень неформально, в крытом патио поставили официанта, он обслуживал шведский стол с холодными и горячими блюдами, и каждый подходил и клал себе сам, что пожелает, и было несколько больших зарезервированных столов, и каждый садился, куда хотел. Когда я с ней ездила, напротив, приходилось долго ждать еду, тогда не было шведского стола, поистине изобретения века. Остальное время в день заезда было свободное, и он торопился скорее покончить с обедом и подойти ближе к шхунам для лова креветок, пришвартованным неподалеку, и вокруг не было ни души, ведь рыбаки спят до четырех часов дня. Но тут она уже совсем обессилела от усталости и с ним идти не захотела. Он заметил эти шхуны, едва они пристали к берегу, и вне себя от счастья побежал смотреть, не пришел ли кто из хозяев. Впервые она видела его таким, преображенным.

– Как это, преображенным?

– Полным энтузиазма, слегка отбившимся от рук. Ведь до сих пор он держался за ее юбку, как застенчивый мальчик, который стесняется взрослых.

– И она отпустила его одного? Ну, в это я не поверю.

– Что? Да она с радостью устроила себе сиесту, даже кофе не стала пить после обеда, чтобы сон не ушел. Если что и приводило ее в настоящий ужас, это мысль о том, как ему будет скучно, пока она занята на конгрессе. Сильвия заметила, что у него прямо сердце выпрыгивает из груди, когда он, сойдя на берег, обнаружил эти шхуны, но до обеда он эту тему не поднимал. Пока они стояли в очереди из нескольких человек к шведскому столу, он попросил ее сесть отдельно от всех, мол, хочет кое-что рассказать. Тогда они выбрали стол подальше, и там она узнала, что он совсем юным безумно любил ходить под парусами. Здесь, в Рио, это дело нередкое, но среди людей с деньгами. И вроде семья у него была обеспеченная, и в юности его всячески ублажали, например, он мог себе позволить состоять в яхт-клубе. Обычная картина тридцатилетней давности, когда страна была богатая. И еще он рассказал, что в какой-то момент ушел из дома, так его тянуло к другой жизни, на воле, под открытым небом, эта жажда приключений, что бывает у молодых. Он поддался порыву, исчез из поля зрения и пошел работать туда, где ему, правда, нравилось, на рыбацкое судно. Причем не последним подручным, нет. Судно принадлежало отцу одного парня, который всегда ходил с ним на яхте, все люди состоятельные. И он был вроде администратора, подсчитывал ежедневный улов, но обожал самую грубую работу, вставал с рыбаками, забрасывал сети и вытаскивал их обратно, полные креветок. Они выходили на шхуне к вечеру и проводили в открытом море всю ночь. Перед самым рассветом начинали убирать сети и к восьми утра возвращались обратно на сушу, взвешивали улов и тут уж, наконец, могли отправляться спать, такой долгий рабочий день. Судно выходило в море не из Рио, а из одной весьма удаленной бухты. Поэтому он месяцами не наведывался сюда. Пока однажды любимая девушка не отправилась на его поиски.

– Уже девушка была, значит, не такой и юнец. Но он хотел убежать от родителей или от девушки?

– Вроде и от того, и от другого. Но путаная история с исчезновением мне в деталях не известна. Сильвия всегда говорит одно, мол, он стал всерьез думать о женитьбе очень рано, и родителям это не понравилось.

– Девушка не понравилась?

– Нет, что он собирается оформить отношения так рано, до диплома. И Сильвия говорит, мол, тут, когда пошли трения с родителями, он не растерялся, дал тягу и заодно порвал с девушкой. Если бы очень ее любил, не ушел бы в рыбаки, как по-твоему? Но в один прекрасный день она явилась к нему, разыскала. И они решили пожениться, и тогда он возвратился сюда, в Рио, и стал вести бухгалтерию для частных лиц, так и не доучился на экономическом, да и к лову рыбы не вернулся. Бедный парень, правда?

– Вот именно. Вечно подвернется такая, что крутит им по-своему.

– Но на острове он снова стал счастливым. На баркасах еще не было смотрителя, когда он пришел после обеда, и тут он не удержался, залез на один, на другой, обследовал всё подробно. С тех давних пор он ни разу не поднимался на такую махину, уже лет двадцать, думаю, как отошел от этих дел. Нахлынуло странное чувство, когда он почуял этот дух въевшейся соли, корабельной кормежки. Просто, когда он в молодости плавал, к полуночи у него жутко разыгрывался аппетит в открытом море.

– Не преувеличивай, какое открытое море, они же наверняка ходили вдоль берега.

– Значит, в открытых водах. Я, чтобы ты представила. В общем, несколько часов спустя после отплытия на них обычно нападал страшный голод, и тут жарились на углях креветки, и открывались банки с ледяным пивом, а в холодную погоду кружками заглатывался черный обжигающий кофе. И этим запахом пропитывается корабельная древесина – кофе в зернах, обжаренного на месте, и сочной мякоти креветок с румяной хрустящей корочкой.

– Пожарь завтра креветок, будь добренькой.

– Они ж дорогущие.

– Я куплю, продолжай.

– К счастью, тяжелые пары пива, надеюсь, уносит ветер. И все это он внезапно вспомнил, будто снова ступил на борт шхуны его первой молодости, словно и не прошло столько времени, вот он, еще пышет здоровьем, отрастил небольшой животик, но здоровья хоть отбавляй, молодость ушла, но здоровье осталось, а значит, не страшны седина и лоб в морщинах?

– А она смогла заснуть?

– Еще как! Уснула мертвецким сном, и он разбудил ее часов в шесть, весь возбужденный. Оказывается, он переговорил с кем-то со шхуны, и они звали его выйти сразу на морской простор. Или порыбачить у берега, не смотри так, я ничего не утрирую.

– Чтобы вернуться на следующее утро? Не верю! Он оставлял ее одну в первую же ночь?

– Она-то вне себя от счастья, это он скорее не решался, думаю, боялся ее обидеть, но она настояла, мол, конечно, он должен пойти. Только она хотела прежде выпить с ним чаю, собиралась спросить о паре вещей, не хочет ли он поехать на экскурсию на другие острова с теми, кто не участвует, с сопровождающими. Она не осмелилась заговорить с ним об этом раньше. Но что получалось? Если он останется пить чай, то опоздает к отплытию рыбацкого судна, и тогда она с радостью его отпустила, пусть бежит скорее на пристань, только захватит с собой что-то из теплой одежды.

– Мечтала покорить его любой ценой.

– Ты не понимаешь, ее не назовешь властной, она человек очень отзывчивый. И к тому же обожает свою работу, а во время первого же обеда он не дал ей ни с кем поговорить, так что вечером она будет свободна и сможет завязать отношения с группой.

– И в то утро, по приезде, она уже добилась, чего больше всего хотела.

– Это чего же?

– Больше всего ее интересовал постельный вопрос и, едва она своего добилась, ее уже не волновало, что он отлучится. Но ты, конечно, права, другая на ее месте постаралась бы его захомутать.

– Вот именно! В общем, он улетел, одна шхуна уже отчалила, но другая еще стояла у причала. Он не послушался, пошел без теплых вещей, не хотел рыться в чемодане, времени совсем не оставалось. Уже смеркалось, и капитан, только они покинули бухту, достал несколько банок пива, чтобы попотчевать гостя, а он с нетерпением ждал, как пролетят часы и настанет момент, когда можно с жадностью заглотать огромную тарелку жаренных на углях креветок.

– Бедный, то-то он такой пухленький. Из людей с волчьим аппетитом, как и я.

– Но прежде, чем наесться до отвала, он хотел насытиться главным – чистым воздухом моря! Легкие, полные воздуха. Там, на баркасе, он дышал полной грудью, и голова ни к чему, уже не надо корпеть над цифрами и расчетами проклятой налоговой. Только легкие, и ничего больше, морской ветер раздувает их мощным напором, словно расправленные во всю ширь паруса яхты, в дружном согласии с ветром они стремительно несутся по морю. Он даже не боялся, что налетит самый яростный из ураганов.

– Мужчины в большинстве своем – такие, или нет?

– Что ты хочешь сказать?

– Мечтают о воле, безо всяких пут. Вот бы Игнасио был таким же.

– Думаю, большинство – такие.

– Похоже, Игнасио не спутается с первой встречной.

– Нет, если войдет во вкус свободы. Этот говорил нашей, что обожает подставить лицо сильному ветру. В душе, по-моему, норовил сравнить себя с ветром.

– Вряд ли, мне он видится скорее малодушным.

– Именно поэтому, второе “я”. Вольный как ветер и совершенно безответственный, все сметает на пути и не оглядывается на разрушения.

– Мы-то не такие, правда, Люси?

– Не какие?

– Ветер нам не по душе. Женщинам. Прическу портит, пыль в дом наносит, окнами хлопает.

– Теперь модно говорить, что мы, женщины, рождены такими же, дикими и необузданными, как они, но нас изменило воспитание. Но чтобы знать наверняка, так ли это, пришлось бы родиться заново. Как ты думаешь?

– Ты обещала пикантные штучки, которые могут меня шокировать. Я все жду, но пока ничего пикантного не было.

– Еще услышишь. А в тот вечер она осталась очень довольна людьми с конгресса, сосредоточилась на всем этом, и они просидели допоздна в дружеском кругу, очень гармоничная группа. Все сплошь единомышленники.

– Конечно, они же там все без пяти минут коммунисты, чего им ссориться.

– Да, но есть некоторые, фанатичнее других. Просто она легла поздно и проснулась в семь утра от солнечного света, еще не научилась закрывать жалюзи, как надо. А он еще не приходил. Она, не теряя ни секунды, вскочила с кровати, если он еще задержится, то можно привести себя в порядок, прежде всего почистить зубы, хорошо промыть глаза холодной водой и снять опухлость век, после сорока это вечный повод для переживаний.

– По твоей интонации уже представляю, как все будет. Давай попробую отгадать: она успела накраситься как нельзя тщательно, а он все не приходил.

– Угадала. У нее страшно засосало под ложечкой, уже больше часа, как она была на ногах, а еще не завтракала. Тогда она попросила принести чего-нибудь в постель. Но ей ответили, что в номерах не обслуживают. И у нее мелькнула ужасная мысль: с ним что-то стряслось в открытом море. Ведь, как ни крути, кораблики эти весьма допотопные.

– Насчет открытого моря – это она тебе говорила, конечно.

– Да, Нидия.

– Видно, что у тебя дома никто не увлекался рыбалкой. Так никогда не говорят, в открытом море ходят только крупные суда, океанские лайнеры. Запомни раз и навсегда.

– Ты уже тысячу раз говорила. Короче, она такая, воображение разыграется, и она заводится с пол-оборота, тревожится без причины. И она пошла на завтрак в столовую, и встретила там кого-то из их группы. Это было в начале девятого, а в девять начинались заседания. И к счастью, она немного отвлеклась, беседуя с коллегами. Да, чуть не забыла, в то утро она заметила на завтраке сидевшую в одиночестве женщину-психолога, португалку, та приехала одна. И в тот день они вместе обедали, ведь обе оказались в одиночестве. И она отвлеклась в этот критический момент, и кофе тоже слегка ее подбодрил.

– Особенно кофе.

– И было, наверное, уже без четверти девять, когда кто-то хлопнул ее по спине, это был он, довольно грязный и небритый. Завтракать он не хотел, рыбаки утром не пьют кофе, в это время они идут спать, а встают часа в три-четыре дня. Все смотрели на него, вид у него был престранный в сравнении с другими – только что из ванны и свежевыбритыми. Она стала все объяснять сидевшим за столом, но он ее перебил и попросил зайти на минутку в номер. Просто он до смерти устал, но был счастлив и хотел просить прощения, что не вернулся раньше. И умолял, пожалуйста, разбудить его в полдень, чтобы вместе пообедать, так как ему надо с ней посоветоваться. И она по тому, как он говорил, вокруг да около, словно пытался извиниться, догадалась, чем дело пахнет, но ты и сама можешь себе это представить.

– Не знаю.

– Такое довольно эгоистичное, угадай.

– Сдаюсь.

– Он этой ночью снова хотел пойти в море с рыбаками.

– Ты хочешь сказать – вечером, что еще хуже. Ни поужинать вместе, ни вообще.

– Вот именно. А она ему говорит, мол, не беспокойся, можешь спать до четырех, у нее к тому времени будет часовой перерыв. А он – нет, пусть разбудит в полдень. Но она заметила, что он говорит это из вежливости. И поцеловала его и пошла на первое утреннее заседание. Она не могла ни на чем сосредоточиться, сердце учащенно билось, мысли неслись в бешеном темпе, но как-то по кругу, по заколдованному кругу, она все пыталась понять, что же творится. С одной стороны, ее радовало, что ему есть чем заняться, что ему не скучно, но, с другой, она чувствовала себя совершенно сбитой с толку. По сути, думаю, она с досадой обнаружила, что совсем его не знает и слишком много ставит на кон, а ведь человек может оказаться последней дрянью.

– Единственный раз в жизни, что я ходила на ипподром, мне вздумалось поставить на лошадь – так понравилось ее имя. И она, естественно, проиграла. Я ж ничего не знала, легкий у нее бег или нет.

– Вот будет здорово, если ты вспомнишь, как ее звали.

– Конечно, помню, звали ее Дон Клементе, как моего свекра, это был самый добрый человек на свете.

– Папа тоже был добрый, Нидия. Жаль, умер молодым, ты никогда не думала, что все было бы иначе, не умри он таким молодым? /

– Вот и твой муж, не умер молодым, но вышло даже хуже, бедный Альберто. Как ему досталось…

– Не надо думать о таких вещах, Нидия. Ты приехала в Рио, чтобы забыть обо всем грустном. И мне не напоминай. Она совсем скисла, до сих пор все шло гладко, но теперь он снова от нее ускользал, как вода сквозь пальцы. Чем дальше шло заседание, тем больше она падала духом, действительно, расчеты не оправдались, и по работе упускала интересную возможность, никак не могла сосредоточиться, да и с ним ничего не получалось. Она совсем впала в уныние и в полдень, после заседания, пошла в номер за бумагами для трехчасовой сессии, где ей обязательно надо было выступить. Вошла на цыпочках, чтобы не разбудить. И решила больше не пытаться форсировать судьбу. Как она мечтала об этих днях на острове, точнее, о ночах: прогулки с ним при свете луны по пустынному пляжу, и нескончаемые беседы долгими ночами, без электрического света, и времени вдоволь обо всем его расспросить. Тут она мне призналась, что страдает так называемой профессиональной деформацией. Ей известно о пациентах все, до последней тайны, и с ним она хотела добиться того же. Жаждала узнать все, до последнего воспоминания, отягощавшего его память. Все о прошлом, все о настоящем. Тогда она сможет подарить ему идеальное будущее, учесть все его потребности. Но она не знала, каковы эти потребности, или ему просто требовалось сесть в рыбацкую лодку и больше не возвращаться? А что, если она тоже сядет в лодку? Помешает она ему там, в этом мире мужчин, или нет? И потом, у нее своя жизнь, своя работа в Рио, неужели нельзя найти разумного человека и встречаться с ним в конце рабочего дня, проводить несколько часов вместе, как цивилизованные люди? Она вошла в номер и в полной тишине достала бумаги. Но он почему-то проснулся, словно ее учуял. Возможно и так, она ведь всегда пользуется одним и тем же французским экстрактом, сразу после ухода пациентов принимает ванну и пользуется экстрактом. В этом мы с ней одинаковы, я к вечеру, приняв ванну и переодевшись, чувствую себя не совсем одетой, если не спрыснусь капелькой духов. Тут она извинилась, что невольно его разбудила, а он, напротив, упрекнул ее, что не позвала раньше. Лицо у него было жутко заспанное, и он поднялся.

– Он был одетый?

– Она не сказала.

– После целой ночи рыбалки, наверное, помылся.

– Значит, без одежды, Нидия.

– Подробностей она не сообщила?

– Не помню.

– И еще не побрился?

– Она не сказала, это же был очень важный момент по другим причинам, и, видно, она запамятовала детали. Просто он попросил подойти к кровати и сесть рядом.

– Значит, наверно, прикрылся простыней.

– Несомненно. Она села., он попросил дать ему руку, нет, обе руки, и взял их, обе руки, и сказал, что никогда в жизни не сможет отблагодарить ее за то, что она для него сделала. Он ведь и правда поверил, что никогда больше не испытает радости в жизни, был убежден, до вчерашнего дня, что никогда не ощутит потребности благодарить Бога за то, что жив, как ощутил сегодня на рассвете в открытом море, прости за выражение, на морском просторе, при виде первых утренних лучей.

– Выходит, радость ему доставило море, точнее, рыбалка. Не она.

– Но она поняла это иначе, да, ее переполняло сильное чувство, она поцеловала его в лоб и выпорхнула в патио. И не в силах сдержать слезы, отыскала в саду уголок, где ее никто не видел. Ей было отрадно, что она осчастливила его, плач рвался наружу, сотрясая грудь.

– Это были слезы радости?

– Конечно.

– Не думаю, Люси. Может, она так и истолковала, но плакала она из-за другого.

– Неужели ты лучше ее знаешь?

– Она плакала потому, что ее волновали любые его слова, но, по сути, получилось некрасиво. Она плакала, сознавая, что она для него не главное, вот и все. Чего ходить вокруг да около? В любовных делах человек нравится или не нравится, покоряет тебя или нет. Почему… кто знает, но результат очевиден, если ты не звонишь, значит, не желаешь его видеть, и чао.

– Погоди немного. Она уняла слезы, и поневоле пришлось вернуться в номер, она забыла там бумаги, да и время уже было почти обеденное. Она снова вошла на цыпочках, но он не спал, наводил лоск в ванной.

– Брился.

– Наверняка. И тут с его стороны последовала романтическая интерлюдия, надеюсь, ты понимаешь.

– Нет.

– В общем, он стал водить по ее телу губами, понимаешь? – но она вырвалась, ей надо было присутствовать на обеде, они там собирались обсудить первую дневную сессию, с трех до половины пятого, где она выступала. Тогда он спросил, освободится ли она в половине пятого, ведь шхуна отходит в полшестого. Да, освободится, следующее заседание с шести до половины восьмого. Тогда они простились, чтобы увидеться позже, и он попросил разбудить его, если заснет, обедать, мол, он не пойдет, лучше поспит еще.

– Он лег в девять, плюс восемь часов сна, девять и восемь – семнадцать, боялся опоздать на шхуну в пол шестого.

– И с ней, наверно, тоже хотел побыть.

– Второе меньше, чем первое.

– Продолжаю. На обеде ей было гораздо лучше, удалось сосредоточиться на обсуждении, и потом заседание началось прекрасно. Было три выступления по двадцать минут, затем без перерыва получасовая дискуссия. Она выступила, и все, сказанное ею, очень всех заинтересовало. Но третий выступающий, венесуэлец, говорил уже тридцать пять минут вместо двадцати, когда председательствующая его прервала. Тут Сильвию бросило в дрожь: программа не укладывалась в отведенные полтора часа. Венесуэлец настаивал, ему, мол, надо закончить выступление, еще пять минут, но на деле оказалось пятнадцать. Было почти половина пятого. Бедняжка сидела как на иголках, готовая прибить венесуэльца, причем тот не сказал ничего нового, в основном нападал на испанца, выступавшего утром, короче, дело было дрянь, все равно ведь после докладов надо проводить дискуссию. А она не осмеливалась сказать, что у нее нет времени, так как в номере ее ждут. Но вмешалось провидение, ровно в половине пятого пришел ответственный за работу столовой и сказал, что надо готовить столы для вечернего кофе, как говорят у них, мы бы сказали – чая. И была маленькая дискуссия, но все перенесли на вечер после ужина, для желающих, и она побежала в номер. Но, проходя мимо бара, возле администратора, увидела его. Он что-то пил, не помню, что она сказала, но не кофе, его в этом баре не подают, или по случаю конгресса все было иначе? Когда я была, кофе там не подавали, в общем, сидел чисто выбритый, переодетый во все чистое. И они сразу пошли в номер. Подробностей она мне не сообщила. А в пять с чем-то он ушел, чтобы не опоздать на шхуну. Она проводила его до причала. И вторая сессия, по ее словам, прошла отлично, никто не вышел за временные рамки, про это ведь сделали объявление, просили соблюдать регламент. А вечером она ужинала с португалкой, та составила ей чудесную компанию.

– А где же обещанные пикантности? Пока вроде ничто их не предвещает.

– Еще увидишь. В общем, тот день выдался у нее поистине дивный, после стольких перипетий все уладилось, он был нежнее нежного и даже, как я сказала, обрел вкус к жизни. И у нее в тот день удачно сложилось с докладом и еще оказалось, что португалка очень приятна в общении, и с этого дня они всегда обедали и ужинали вместе.

– Они обе были единственные незамужние?

– По крайней мере, единственные, кто по вечерам оставался без кавалеров. Там были одинокие мужчины, из участников, но вечером они только и делали, что пили. По ее словам, весьма закомплексованные типы, и лишь хорошо выпив, они принимались ухаживать за обеими, представляешь, как противно. Какая мерзость – выпивший мужчина.

– Сколько лет было португалке?

– Если еще жива, ей примерно столько же, сколько моей соседке, она не уточнила. Но португалка была не разведенная, как наша, а незамужняя. Любовь у нее порой случалась, да все неудачно, и детей не было. Так что жизнь больше благоприятствовала соседке, чем португалке, у нашей хоть сын есть. Или был. В общем, главное – все сложилось очень удачно и очень быстро, они приехали во вторник и в тот же вечер, а потом и в среду, четверг и пятницу он ходил в море с рыбаками, но не в субботу, это единственная ночь, когда они не рыбачат. И все отлично, ведь в субботу они кончили заседания в половине пятого, не проводили еще одну сессию, с шести с чем-то до восьми, и ему удалось спокойно поспать в сиесту, она его оставила в покое до вечера. И разбудила, чтобы вместе поужинать в гостинице, и только тогда он познакомился с португалкой, а португалка хотела оставить их одних, но они уговорили ее сесть вместе. Он не проронил ни слова, больше всех говорила португалка, она фанатик своего дела и много всего рассказала о психологах Португалии. Но близился час долгожданной прогулки по пляжам при свете луны, и Сильвия напряглась. Она забыла сказать португалке, как лелеяла мечту об этой прогулке. Она-то мечтала гулять каждый вечер, но до сих пор ничего не выходило, надо было успеть в эту субботу, ведь он наверняка захочет и дальше каждую ночь выходить в море с рыбаками, а в следующую пятницу все участники конгресса разъедутся по домам. Но португалка повела себя очень тактично и, когда заговорили о прогулке, сказала, что оставляет их одних. Наверняка ей хотелось пойти с ними, но она вникла в ситуацию. И парочка отправилась гулять, они обошли пешком вокруг острова, я это проделала потом с ней, при свете полной луны, красота невообразимая, можно обойти весь остров за час с небольшим. По сути, это был единственный раз, когда они остались одни и могли поговорить, он все расспрашивал о сессиях, о себе почти ничего не рассказывал. Чуточку о том, как ушел из родительского дома, но, едва дошел до того, по какой причине он бросил любимую девушку и почему снова с ней сошелся, как остановился. Она видела, что он счастлив, словно в раю, и старалась даже не затрагивать особо интересовавшую ее тему, не касаться подробностей его повседневной жизни в Рио. Хотя, конечно, тогда ей больше всего хотелось узнать, почему он бросил девушку в тот вольный период его жизни. И раз уж ты просила пикантные подробности, она сообщила мне одну интимную деталь, весьма неприличную: она вообразила, что в какой-то момент он ее разденет, чтобы увидеть в лунном свете, она страшно хотела, чтобы он увидел, как чудный серебристый свет луны озарит ее кожу, и она станет молодой, свежей и красивой. Но он даже не пытался, и еще она не учла, что ночью может подняться довольно свежий ветер, и тогда захочется лечь в кровать и укрыться потеплее, обязательно ополоснув перед этим ноги, чтобы смыть с них песок. А по возвращении в отель он пригласил ее выпить по рюмочке чего-нибудь крепкого, а то они слегка продрогли. Мы с ней тоже выпили хорошего коньяку после прогулки. Я не хотела гулять, не из боязни устать, из-за нее, чтобы не ворошить прошлое. Но она жаждала как раз этого – все переворошить, и добилась своего, это был худший момент нашего там пребывания, когда она никак не могла поверить в то, что произошло позже. “Как можно отказаться от счастья, – говорила она, – он же был счастлив в те дни! В этом я уверена!”